Помочь сайту
Поздравления
ХАЛВА
12 мая 2022 -
Михаил Заскалько
1
Едва за околицей замаячило моё шестидесятилетие, я твёрдо решил: получу на руки пенсионное удостоверение, уволюсь с работы и уеду на ПМЖ в деревню. Благо есть куда: в 120 километрах от Питера проживает тёща, участок большой, правда изрядно запущенный. Тёща совсем дряхлая стала - к ста годам приближается - ходит плохо, с трудом слышит, да и зрение не ахти. Взяла её к себе старшая дочь, обихаживает, как может: самой уже под восемьдесят, да букет старческих болячек. Вот и остался участок без призора. Вторая дочь, - моя супруга,- приезжает не часто, пару раз в месяц: режим работы не позволяет чаще, да и накладно стало. Это в советское время мы за копейки ездили каждые выходные. Ходил рейсовый автобус через каждый час, с автовокзала в Ленинграде. А теперь до райцентра едешь на маршрутке, а там повезёт - успеешь на местный автобус(ходит два раза в сутки),не повезёт - либо жди три часа следующего, либо бери такси почти за штуку. В общем, не наездишься.
Последний предпенсионный отпуск я тоже решил провести в деревне. Подготовить, так сказать, место моего будущего переезда. А он не за горами: в ноябре мне благополучно стукнет шестьдесят. А пока месяц май, середина. Я уже неделю здесь, кое-что успел сделать: выкосил с участка траву, определил место компостной ямы, наметил участок, где поставлю теплицу, где - сарай для курочек и козы. Возможно, ещё кроликов заведу. Забор совсем обветшал, местами завалился - столбики подгнили. Пробно сделал заказ по интернету: рабица, металлические столбики, цемент. Привезли на удивление быстро, рассчитался при получении заказа. Выдали бесплатно дисконтную карту, в счёт будущих скидок. Отлично, значит, и впредь буду пользоваться услугами этого магазина.
Кстати о магазине. Нет, не об интернетовском, а об обычном, деревенском. Я в шутку называл его сельпо. Во-первых, он как открылся в середине 30-х годов прошлого века, так до сих пор и функционировал, оставаясь в лоне Райпо, во-вторых, в нём всё было, как и в советское время: два отдела - продуктовый и хозяйственный. Режим работы, правда, изменился: если в советское время работал с понедельника до субботы, с 9 до 17ч.,то сейчас открывался три раза в неделю- понедельник, среда, пятница и до 2 часов дня. Причина: покупателей мало. Как говорится, раз-два и обчёлся. В основном старушки одинокие. Остальные жители, включая дачников, отоваривались в посёлке, что в пяти км от нашей деревни. Разумеется, у них были колёса: не авто, так велосипед. Там была и «Пятёрочка» и ещё три частных магазинчика.
В сельпо было всё необходимое, так что я в первый же день затарился под завязку. Затем ходил только за свежими батонами и халвой. Как в первый раз на вопрос продавщицы «Вам?» шутливо ответил: »Два батона, два халва»,(сладость была расфасована по 250 грамм в красно-зелёных обёртках)так ко мне прилипло как прозвище. Произносили слитно -Двабатонадвахалва.
2
Халва…О сколько в этом слове для меня!
С детства я был жутким сластёной. Может потому что детство у меня было горькое, а сладости были редки. Ну, если не считать обычного сахарного песка. Его-то как раз было завались. Тётя Тоня, старшая сестра моей матери, работала свекловичницей в совхозе, каждый год в придачу к 13 зарплате получала мешок сахара и мешок пшеницы. Половину этих мешков тётя Тоня отдавала сестре, то есть моей матери. В первый день я и мои братишки-сестрёнки лопали сахар ложками прямо из мешка, затем делали наше «фирменное пирожное»: булку намазывали маслом и посыпали сахаром. До сих пор помню тот вкус! Наевшись «пирожных», мы творили гоголь-моголь. На другой день наша сладкая жизнь заканчивалась: мать прятала сахар под замок. Хранился он там не более двух дней: отчим взламывал затвор и уносил сахар туда, где можно было обменять на самогон.
До 9 лет я жил в своей семье с матерью, отчимом (пьяница, матершинник и дебошир) и с пятью братишками-сестрёнками родными лишь по матери. Отчим почти всю зарплату пропивал, жили мы на то, что зарабатывала мать, работая на двух работах: в котельной кочегаром и уборщицей в садике. Кроме того она как заведённая рожала едва ли не каждый год. В декрет не ходила, работала до последнего, а одного братишку родила прямо в котельной. Рожая бесконечно детей, мать наивно надеялась, что муж одумается, перестанет пить, станет нормальным отцом. Не случилось: не поумнел, не одумался, так и помер горьким пьяницей, оставив жену с семью детьми мал мала меньше..
Я всё это рассказываю вам чтобы вы поняли: не было у меня возможности утолять страсть к сладкому. Когда на новый год в школе я получал обязательный подарок, то…не доносил его до дому. Со мной происходило что-то невероятное: я разворачивал конфетки и глотал их, не чуя вкуса. Приходил в себя лишь, когда в кульке оставались яблоко, два мандарина и пачка печенья (иногда вместо печенья были вафли). Эти «остатки-сладки» приносил братишкам-сестрёнкам.
Когда мне было 9 лет, отчим впервые поднял на меня руку, обзывая ублюдком. Мать увидела и услышала. Помню, мне было очень больно, но глотая слёзы, я…радовался. Уж на этот раз мать точно выгонит этого алкаша к чёртовой бабушке и мы, наконец, заживём спокойно.
Решение матери явилось для меня шоком, я потом целую неделю был как пришибленный. Утром, собрав мои вещи в чемоданчик, взяв меня за руку, потащила на остановку. Я не помню, как мы доехали до Канта, затем на рейсовом автобусе «Фрунзе-Милянфан» до села, где жила тётя Тоня. Помню только, что за всю дорогу у меня в горле колючим комом скопились слезы, и я с трудом дышал. Вместо того чтобы прогнать мужа-алкаша, она изгнала меня. Под предлогом сохранения семьи…
Меня, который любил её и жалел не по-детски…
Меня, который с пяти лет был нянькой у пятерых братьев и сестёр, родных только по матери. Когда мои сверстники играли в футбол или в альчики, купались в речке, рыбачили, выливали сусликов, я стирал и кипятил пелёнки, варил каши, кормил, купал малышей…
Меня, который однажды опрокинул кастрюлю с пелёнками себе на живот…
За всё это, вместо спасибо, меня изгнали в "почётную" ссылку. Словно не отчим, а я поднял на него руку, чем подверг опасности разрушение семьи…
Тогда я впервые узнал Предательство.
Извините, я отвлёкся: больная для меня тема. Но вернёмся к халве.
Она снилась мне каждую ночь. Не знаю почему, но снилось каждый раз одно и то же, словно кто-то, издеваясь надо мной, прокручивал киноролик. Я иду со школы и нахожу два металлических рубля. Зажав их в потной руке, весь на мандраже захожу в магазин и вижу её, вожделенную халву. На прилавке рядом с весами большой куб, обёрнутый промасленной бумагой(в наше сельпо привозили халву и сливочное масло такими кубами). Я прошу целый килограмм! Продавщица берёт нож и отрезает толстый пласт, халва мягкая, источает умопомрачительный аромат жареных семечек и, кажется, карамели.(Фасованную халву я увидел впервые спустя годы, уже после окончания школы: плоские толщиной в два пальца брикеты, твёрдые как прессованный чай и с лёгким запахом семечек) Я давлюсь слюной, мысленно подгоняя продавщицу. Наконец, я иду по улице, ем халву, и Большое Счастье окатывает меня с ног до головы…
Просыпался почему-то со слезами на глазах.
Живя в «ссылке» я тоже не мог осуществить свою мечту: вволю наесться халвы. Кроме бабушки, на шее тёти Тони, как она выражалась, сидели ещё две её дочки, мои двоюродные сёстры: старшая на три года старше меня, младшая на три года моложе. Бабушка с тётей постоянно ссорились и дочь всегда в сердцах кричала:
- Иждивенка! Ты ещё будешь мне указывать, как жить! Скажи спасибо, что в дом престарелых не сбагрила…
Невероятно, но факт: бабушка не получала пенсию. Во время оформления, выяснилось, что у нее не хватает каких-то документов, справок. Сделали запрос по месту её прежнего проживания на Украине. Пришёл ответ: все архивы погибли во время войны. Здесь же, в Киргизии, узнав, что она ссыльная, жена кулака, её стали футболить из кабинета в кабинет. То, что дедушка добровольно раскулачился и первый в селе подал заявление на вступление в колхоз, что селяне выбрали его председателем, и он успешно руководил пять лет, в расчёт почему-то не бралось. Как и то, что уже здесь в Киргизии, будучи отличным трактористом, добровольно пошёл на фронт и сгорел в танке под Мелитополем. Поняв, что над ней издеваются, бабуля махнула рукой и стала иждивенкой у дочери. А ссоры начинались всегда с одной темы: тётя Тоня никогда не была замужем, дочек нагуляла неизвестно от кого, была с ленцой, дома всё делала абы как. Глядя на мать, так же вели себя дочки, правда, не кричали в лицо бабушки, что она иждивенка, но игнорировали все её замечания, отмахивались как от назойливой мухи.
Тётя Тоня, как уже говорилось, работала в поле, зарабатывала мало. Даже пенсия по инвалидности погоды не делала. У неё с детства плохо слушалась левая рука. Родилась во время Голодомора, роды были тяжёлые, акушерка что-то не так сделала и повредила ручку новорождённой. О лечении тогда не думалось: главным было прокормиться, не умереть от голода. Бабуля была мамой 13 детей, лихолетья повыбивали всех крайних, четырёх средних и последыша - мою мать - сохранила.
Моя любезная Ба была для меня всем, но прежде всего Другом. Мы в семье были изгоями, иждивенцами. Сёстры всё свободное время где-то пропадали, заявлялись домой к ночлегу. Тётя Тоня тоже приходила с работы, перекусывала и либо заваливалась спать, или как бабуля говорила «дрыхнуть без задних ног», либо тоже уходила неизвестно куда. Поддержание порядка в доме и хозяйство было на наших с бабулей плечах. Сказать, что бабуля души не чаяла в ссыльном внучке - ничего не сказать. Первое время я в школе и во дворе был фирменным букой и домоседом: сторонился всех. Взрослые смотрели на меня с жалостью, а одногодки…в их присутствии я чувствовал себя ущербным. У всех были мама и папа, нормальные семьи. Я же слово «папа» вообще не знал, а «мама»…после её предательства и это слово для меня потеряло смысл.
Тётя Тоня почему-то считала, что покупные сладости блажь и трата денег. Хочешь сладкого - вон в кладовке полтора мешка сахару, ешь хоть до посинения. Не понимала она, что не сахаром единым жив человек. Халва оставалась для меня несбыточной мечтой. Впрочем, как и конфеты.
Каждое утро, провожая меня в школу, бабуля давала мне 10 копеек. Откуда она, иждивенка, брала деньги, не знаю, да я и не интересовался. В школе тогда не было столовой. В большую перемену в школьный двор вкатывала тележку тучная тётя Глаша, на тележке были две больших кастрюли и корзинка. В самой большой кастрюле доверху были пирожки с повидлом, ещё тёплые, а в кастрюле поменьше компот или кисель, в корзинке шеренги стаканов. Пирожки были просто отменные,5 копеек штука. Их удивительный вкус помню до сих пор, сам спустя годы сотни раз такие пёк, но, увы, вкус был не тот. Я как-то спросил у бабули, почему пирожки тёти Глаши такие вкуснющие, ел бы и ел. Объяснила так: у Глаши не было деток, не могла рожать, замуж яловую бабу никто не брал, поэтому она всю жизнь работала в садике, что стоял чуть в стороне от школы, и готовила для деток с любовью, как для собственных. Поэтому и вкуснющие.
Я бы съел за раз штук пять, а может и все десять, но у меня денег было только на один пирожок и на стакан компота(киселя).Однажды ночью, проснувшись в слезах после просмотра ролика про халву, я твёрдо решил: буду брать только один пирожок, а оставшиеся 5 копеек буду откладывать в копилку. На килограмм халвы.
А потом случилось событие, которое надолго загнало в дальний закоулок мысли о халве. К великому удивлению для себя, неожиданно подружился с одноклассником Пашей Федотовым. В школу он приходил какой-то мятый, невыспавшийся, иногда в рубашке с грязным воротником, а один раз вместо рубашки на нём была женская кофточка. С ним никто не хотел дружить, даже сидеть за одной партой. Он и сидел один на «камчатке»,учился на твёрдую тройку.
В тот день у нас почему-то не было первого урока. Завуч не решилась оставлять нас в классе одних и вывела на футбольное поле, дали нам два мяча - футбольный и волейбольный. Присматривать за нами оставила завхоза. Мальчишки стали играть в футбол, а девочки заняли места зрительниц, попутно судачили о своём девчоночьем. Я не собирался играть, поэтому уходя из класса, взял книгу «Зверобой» Фенимора Купера: лучше почитаю 45 минут, чем гоняться за мячом.
Из мира индейцев меня выдернул кулёк с подушечками, появившийся перед моим лицом. Я вскинул голову и почему-то вздрогнул: передо мной стоял Паша, широко улыбался щербатым ртом - не хватало трёх нижних зубов - и протягивал мне кулёк:
-Хочешь?
Эти конфетки в какао-обсыпке я видел в магазине, конечно же, мне хотелось их попробовать, но халва затмевала все другие желания. Там были и другие конфетки в красивых обёртках, но я словно не видел их.
Я не поверил своим глазам, решив, что это вторая серия сна, но уже не про халву, а про подушечки. Зажмурился, подождал несколько секунд и быстро открыл. Кулёк не исчез, рука Паши дрожала, конфетки шевелились, а мне показалось, что они отпихивали друг друга и немо кричали: «Меня! Меня возьми!»
- Бери, бери сколько хочешь, - сказал Паша, присаживаясь рядом со мной.- Я уже налопался, пока шёл от магазина.
Я осторожно, словно боясь, что не вовремя проснусь, взял две конфетки и отправил в рот. Едва почувствовал вкус, понял, что это не сон. А Паша тем временем рассказывал, как он сбегал в самоволку, даже зоркий завхоз не заметил. Да он и не мог заметить: как заправский тренер бегал по краю поля, кричал на игроков:
-Давай, ну же, давай пасуй! Да бей же, криволапый…аа, раззява!
Мы проговорили до конца свободного урока, перемену, не слышали звонков. Если бы нас не окликнул завхоз и не погнал на урок, мы, наверное, могли говорить ещё несколько часов. Мы в это время были словно друзья с детского сада, некоторое время не виделись и вот встретились. И каждому хотелось рассказать, как жилось до этой встречи, без утайки, как на духу.
Паша жил на другом конце села, с матерью и отчимом Колькой, оба выпивают, когда напьются, то дубасят друг друга, потом мирятся в койке. Иногда зло сгоняют на Паше.
-Вот, - Паша продемонстрировал провал в зубах,- мамка выбила кулаком. За то, что я Кольку алкашом назвал. Требовала называть папой. Не дождутся.
У Паши ещё есть сестрёнка, три годика, но её забрала к себе бабушка, Колькина мать, живёт около Иссык-Куля. Когда мамка непьяная, то неплохая - и еду вкусную готовит, и одежду стирает, гладит и в школу на обеденный перекус даёт 25 копеек. Но в последнее время она всё реже и реже трезвая. И денег перестала давать, отмахивалась: »Нету». Но на «пузырь» - бутылку бормотухи - у них всегда было. Однажды Паше жутко захотелось «морских камушков» - конфетки такие, внутри изюм, снаружи разноцветная сахарная глазурь. Так хотелось, что думалось: »Если до вечера не попробую, то умру, задохнувшись». Вспомнилось, как он прошлым летом, ехал на велосипеде на пруд, чтобы искупаться и проезжая рядом с остановкой увидел в пыли рассыпанную мелочь. Соскочил, быстро собрал.59 копеек! Паша тогда на все купил вафли, которые любил сильнее всех сладостей. Тогда он видимо переел их, потому что потом смотреть на них не мог, а если видел, начинало слегка подташнивать. Вот и в этот раз Паша сел на велик, и шустро объездил все людные места в селе. Нашёл только три копейки старые, ещё 1949 года. Объезжая общественную баню, Паша увидел пухленького мужичка с животом как у беременной женщины, он, пыхтя, тащил туго набитую авоську пустыми бутылками. Вход в баню был один и там внутри находился пункт приёма стеклотары. И мальчишка сразу смекнул, как он может решить вопрос безденежья. Вечером, когда в клубе начался сеанс, Паша привязал на багажник старую объёмную корзину и поехал собирать бутылки. Особенно много их было в парке возле клуба, на стадионе и в кустах возле пивного ларька. Паша тогда сверхом наполнил корзину. Дома никого не было: мамка с Колькой ушли в кино. И Паша спокойно помыл все бутылки, высушил. Только две пришлось отложить: надколотые горлышки.
Утром Паша в школу поехал на велике, на багажнике корзина с бутылками, накрытая тряпкой. В школьной котельной работала соседка тётя Галя, она всегда относилась к Паше хорошо. Когда он был дома один, приносила целую миску пирожков, всегда с разной начинкой. Эти пирожки не были такими же вкусными как у тёти Глаши, но и их Паша с удовольствием съедал. Тётя Галя разрешила оставить велик в котельной, до окончания уроков. Потом Паша поехал и сдал бутылки. С того дня у него всегда были карманные деньги.
Но однажды у него украли деньги. Дома. Он грешил на Кольку, решил удостовериться. Пришёл со школы, мать с отчимом, как уже повелось, культурно отдыхали: в гостиной на столе горела ароматическая свеча, в тарелках немудреная закуска, початая бутылка бормотухи и три пива ещё не открытые, из разбитого и сплошь забинтованного изолентой магнитофона пела Людмила Зыкина.
Переодеваясь в домашнее, Паша намеренно так встряхнул школьными брюками, что из карманов посыпалась мелочь и металлический рубль. Краем глаза отметил, что «отдыхающие» навострили уши, но сделали вид, что ничего не услышали. Паша сделал домашние задания, сходил в туалет и лёг спать. Колька уже вырубился: не раздеваясь, залёг на диване, утробно храпя. Мать мыла посуду на кухне.
Паша с силой боролся с подступавшей сонливостью: боялся заснуть и не увидеть кто воришка. И вот когда он начал проваливаться в сон, услышал и увидел, как мать крадучись, подошла к стулу, на спинке которого висел школьный костюм, стала шарить по карманам. Денег там не было: Паша спрятал их под подушку. Не обнаружив денег, мать сквозь зубы матюгнулась и вышла из комнаты.
Паша огорчился, что воришкой оказалась мать. Он был уверен, что это Колька, даже придумал, как отомстит ему. Матери мстить не хотелось.
Услышав о моей мечте, Паша твёрдо заверил:
-Завтра налопаешься халвы до отрыжки. Потом не сможешь смотреть на неё, как я на вафли.
Говоря »завтра» Паша думал, что мы не успеем насобирать бутылок к закрытию магазина. Как и уговаривались, он приехал ко мне через час после школы. На багажнике был мешок, в котором сиротливо лежали две бутылки винные. Паша сказал, что уже объехал стадион и парк, ничего нет, кто-то собрал. Он предложил сразу ехать на пруд: там, на местах рыбалок всегда бутылок навалом.
Нам несказанно повезло! До пруда оставалось метров сто, как нас окликнули:
-Сынки! Вы бутылки собираете?
У распахнутой калитки стояла маленькая, чуть повыше нас ростом бабулька. Одета была очень потешно: на голове цветастый платок, (которые тогда называли цыганские), далее куртка синяя с надписью »Стоймонтаж «, такие же синие штаны, на ногах обрезанные по щиколотку валенки. В левой руке точно клюка лыжная палка.
-Сынки, Христом богом прошу, заберите у меня. Намозолили глаза окаянные, уж сколько лет лежат.
Бабулька провела нас по дорожке выложенной кирпичом, над головой аркообразный навес заплетенный виноградом, к летней кухне. Слева от входа на углу стояла широкая деревянная кадка, в ней с горкой бутылки, накрытые выцветшей клеёнкой, сверху лежали два кирпича.
-Забирайте все. Мне кадушка позарез нужна,- сказала бабулька.
-Задаром? - осторожно спросил Паша, сомневаясь в такой удаче.
-Задаром, сынок, задаром. Глаза б мои их не видели…
Бабулька скрылась в кухне, а мы приступили к разбору клада. Паша не стал сразу наполнять мешок, а выставлял бутылки рядом, сортируя. Тут были винные, пивные, лимонадные. Все очень грязные, видно не один год тут лежали.
-Эти берут?- спросил я, доставая со дна последние три от шампанского.
- Берут. Двадцать копеек штука. Живём, Миха! Хватит и на халву, возьмём ещё конфет Старт и по мороженке. Счас смотаемся на пруд, вымоем…
- От спасибо, сынки! Ублажили,- появилась бабулька, держа в руке глубокую миску. Мы как раз запихивали последние бутылки в мешок.
-Угощайтесь, сынки.
В миске были четыре крупные сочные груши.
-Спасибо!
-На здоровье сынки. Как дозреет виноград, приходьте, пособираете. Всё одно попортится, что птички не склюют.
- Вы одна живёте?- спросил Паша, завязывая шпагатом зев мешка.
- Одна, давно уж одна.
- А дети? Другие родственники? - спросил я, освобождая миску.
- Детки…Одни помёрли уже, другие так далеко разлетелись…что не очень-то и наездишься. Да и чего им на дряхлую старушенцию глядеть…
-А сколько вам лет? Извините…
-Девятый десяток завершаю. Устала, мочи нет. Кажное утро прошу Создателя забрать меня…не берёт, должно быть не время…В нашем роду все бабы долгожительницы. Моя мамка померла в 104 года, а её мамка в 109 лет…Ладно сынки, не буду вас задерживать, а то не успеете сдать.
Мы взялись за мешок, с натугой приподняли.
-Поготьте сынки,- остановила нас бабулька,- катите сюда лисапед, я подмогну.
Мы с Пашей переглянулись: она казалось еле стоит, подпираясь лыжной палкой, как собирается нам помогать?
Паша сходил за велосипедом, подкатил к мешку. Бабулька живо ухватилась за руль, к нашему удивлению, велик замер, словно приклеенный к земле. С трудом мы впихнули мешок на багажник, стянули верёвками.
-Вот и ладушки,- сказала бабулька.- Про виноград не забудьте. Буду ждать.
-Придём, - сказал Паша.- Может вам нужно что-нибудь помочь? Мы можем каждый день после школы приезжать.
- Спасибо, сынки. Нечего мне помогать. Всё под рукой. Да и помогает мне девчушка, вон из дома напротив. Галочка Соркина, може знаете.
-Галька? Так она из нашего класса. Тихоня такая.
-Да, тихонькая, но дюже хорошая. И в магазин сходит, и по дому помогает. Вы я вижу, не торопитесь? Так- то я могу часами уши вам греть…Поспешайте.
-Большущее спасибо, бабушка. Мы всё же будем приезжать. Может Галя не сможет, тогда мы…
-Приезжайте. Чайку попьём, погутарим…
Паша вёл велосипед, я сзади придерживал мешок, он подозрительно ёрзал, звеня стеклом, и норовил нырнуть на землю. До пляжа мы доехали без приключений. Глянув на спуск к воде, мы поняли, что не сможем дотащить мешок, а потом опять поднять. Паша предложил половину бутылок перетаскать руками, остальные уже в мешке. И обратно таким же образом. Что мы и сделали. На помывку, сушку у нас ушло около получаса.
-Успеваем?- спросил я, когда мы поднимали к велосипеду последние бутылки.
- Успеем, - сказал Паша, глянув на часы.
Я впервые обратил внимание, что часики у него маленькие, либо детские, либо женские. Перехватив мой взгляд, Паша глухо, севшим голосом проговорил:
-Бабушкины. Всё, что от неё осталось. Все её вещи мамка пропила…
На этот раз мы не стали тужиться, грузя весь мешок: заполнили наполовину, закрепили на багажнике, затем запихали остальные.
Только мы тронулись в путь, как услышали сзади крик:
-Пашка, стой!
К нам приближались рыхлая женщина неопределённого возраста, среднего роста, рядом как аист вышагивал длинный тощий мужик, моя Ба называла таких Глиста. По лицу Паши я понял, что это его мать и сожитель Колька. У них в руках были пустые сумки, видимо прошлись по местам рыбалок и ничего не нашли.
-Удачный улов,- Глиста подошёл к мешку, стал развязывать узел верёвки.
- Не трожь, падаль!- вскрикнул Паша.- Это наши!
-Были ваши, стали наши,- противно гыгыкнул Глиста, снимая мешок.
- Ты как с отцом разговариваешь?- взвизгнула женщина.- Сейчас же извинись! Или мало ремня получал? Так я живо тебе всю задницу измочалю, вот только домой приди.
- Он мне не отец!- Паша оттолкнул велик, кинулся к Глисте, в следующее мгновение его кулаки врезались в живот мужика.- Алкаш вонючий! Отдай!
Глиста изловчился и ногой отшвырнул Пашу, он не упал, потому что мать поймала его за шиворот, развернула и влепила пощёчину. Всё это время, не пойму почему, я был словно в ступоре. Возможно, сказался впитанный с детства страх перед пьяным отчимом. И Глиста и мать Паши уже были поддатые. Я запомнил на всю жизнь, что стоило мне возникнуть против отчима, как удары сыпались на мамку. Вероятно, я боялся, что если вмешаюсь, то Паше достанется ещё больше.
Вырвавшись от матери, Паша надрывно закричал, захлёбываясь слезами:
- Ненавижу вас! Проклятущие! Чтоб вы сдохли!
Вскочил на велик, и быстро поехал по берегу в сторону конца села, где жил. Едва он отъехал, я вышел из ступора, наклонился, взял камень с острыми краями, замахнулся на Глисту, который забросил мешок на плечо:
- Отдайте наши бутылки!
- А по соплям не хошь?
-Ты на кого руку поднимаешь, поганец? - Женщина метнулась ко мне, загребла ухо в свою потную руку, слегка дёрнула.- Я тебе сейчас все уши пообрываю!
Не помня себя, я ударил камнем по руке женщины. Она длинно выматерилась, отпустив моё ухо. В следующую секунду рядом оказался Глист, он захватил своей клешнёй мои волосы на затылке так, что у меня из глаз брызнули слёзы, а затем я полетел кубарем в прибрежные кусты.
- Коля, как думаешь, на два пузыря хватит?- спросила женщина так, словно ничего только что не произошло.
-Даже на беленькую хватит. И на закусь.
Я выполз из кустов весь исцарапанный, с ненавистью провожал уходящих полными слёз глазами. Если бы мои глаза испускали огонь, то от Глиста и женщины остались бы лишь горстки пепла.
3
Ночью я плохо спал: снился кошмар. Будто я наощупь пробираюсь по тёмной пещере, с потолка свисают огромные сосульки, светящиеся как фосфор. Но мне чудится, что это вовсе не сосульки, а зубы чудища, я в его пасти. Я рвусь вперёд, ожидая в следующую секунду, что пасть сомкнется, и меня пронзят эти светящиеся острые как пики зубы. Кричу что есть мочи:
- Паша, где ты?
Оттуда, куда уносится эхо моего крика, прилетает ответ:
- Миха, я тут. Я купил халву. Давай быстрее, а то сам всю съем.
Я продираюсь меж зубов, зазоры всё меньше - чудище сжимает пасть.
Просыпаюсь с криком, мокрый, хоть выжимай. Ни тётка, ни сёстры даже не шелохнулись. Ко мне кидается Ба, приносит полотенце, сухие майку и трусы. Меня всего трясёт, сердце бешено колотится о рёбра. Ба меня как маленького раздевает, обтирает полотенцем, вновь одевает уже в сухое, затем укладывает в свою постель, ложится рядом, приобняв, целует в лоб, шепчет:
- Всё, всё, солнышко, успокойся, это просто дурной сон.
Лишь к утру, с тяжёлой головой я более-менее нормально заснул.
В школу я не бежал, я буквально летел. Хотелось побыстрее увидеть Пашу. Ещё издали увидел, что перед школой людно: ученики, учителя, директор. Странно: до утренней линейки ещё много времени, чего они собрались?
Подбежав, я услышал такое, отчего мою грудь словно сжал железный обруч, я не мог дышать.
-Пашка Федотов повесился. У себя в саду…
- Зачем Паша? Зачем?…зачем?…зачем?…- с трудом я проталкивал сквозь немеющие губы. А затем рухнул как подкошенный.
Очнулся в школьном медпункте. Рядом врачиха, директор, завуч, моя учительница и Ба. Они о чём-то тревожно перешёптывались, поглядывая на меня. Остро, до тошноты пахло лекарством.
Потом Ба, держа меня за руку как маленького вела домой. В дороге она тихо ругалась и говорила с дрожью в голосе так, словно меня рядом не было:
- Что за люди? Господи, почему позволил? Да какие они люди, твари мерзкие! Я б таких живьём запахивала в землю, как навоз!
От Ба я и услышал подробности. Когда вечером мать и сожитель пришли домой, освободили сумку, из своей комнаты вышел Паша. Подошёл к столу, взял бутылку водки и грохнул об пол. Эти выродки взбесились, стали в четыре руки избивать мальчишку. Паша отбивался, как мог: Кольке сломал нос, а матери прокусил руку. Она в ответ выбила кулаком ещё четыре зуба, верхних. Устав, эти нелюди бросили окровавленного мальчишку, и пошли искать самогон: магазин уже закрылся. А Паша облил материнскую постель керосином, обсыпал дустом, сверху бросил записку: » Чтоб вы сдохли как тараканы!!!» Затем пошёл в сад и повесился на старой урючине…
Я почти неделю проболел: не мог спать - снился Паша, улыбающийся, в руках большой кусок халвы, не мог есть - кусок в горло не лез…Как потом Ба скажет, что я угасал на глазах. А ещё она опасалась, что я сойду с ума…Ба всё время была рядом, ни на минуту не оставляла меня одного. И много, необычно много говорила. Я почти ничего не запомнил, но кажется она говорила о всех горестях, которые пережила в своей жизни, не сломалась. И таким же был дедушка. Я ношу его фамилию, значит, и я должен выдержать эту утрату. И те, что ждут меня впереди.
Запомнилось только это:
- Сынок, ты должен жить долго и счастливо. Ради Паши. И за Пашу. Он ушёл как боец и завещал тебе так же быть в жизни смелым, честным, стойким…
С тех дней я не мог слышать слово «халва», даже если встречалось в книге, меня тотчас сжимал железный обруч, прерывалось дыхание…Я срывался, убегал подальше от людей, вскидывал лицо вверх и кричал до хрипоты в небо:
- ПАША! ЗАЧЕМ?!..
Рейтинг: +3
351 просмотр
Комментарии (1)
| Светлана Казаринова # 14 мая 2022 в 20:35 0 | ||
|
Новые произведения
