Вы же знаете, как это бывает в компании... Бывает, поймет вдруг некий индивид, что лучше всех знает английский или, не дай бог, немецкий – и давай пересыпать речь свою тем и этим, да с оксфордским или баварским еще и акцентом; другой, чуть если с голосом и не без сольфеджио – тут же за гитару - и амфитеатр девочек вокруг себя; третий, не стяжавши божьего благословения способностям гуманитарным, расскажет про свой голубой Бьюик последней модели, каких в мире всего сто сорок семь штук; четвертый, не имея ни талантов ни денег похвастает детьми (единственным, чем только и стоит гордиться, но ведь и тоже не твоя заслуга); пятый, который совсем уж бездетный, бездарный да беспородный, обязательно покажет вам фотографии клубной собаки или кошки своей такого династического древа, что Виндзорский дом соплями бы изошел. Словом, всякое общество, образованное, с одной стороны, по близким признакам, собравшись вместе, тем не менее только и ищет не сходства, но отличия внутри себя (как я уже упоминал где-то – прямой признак социопатии).
Покорный слуга ваш давно уж прекратил посещать вечера встречи выпускников что школы, что института. Во-первых, мне стыдно вспоминать теперь, что и я, грешный, всё на себя, на себя одеяльце-то, а потом…, я всегда надирался, а рассказов, как меня грузили в такси мне слушать неинтересно. Да, не запишите только в пижоны иль спишите уже на похмельное тщеславие, Господь поцеловал меня на многое, но в довесок (или в противовес) наградил необоримой ленью, а у той оказался еще и рояль в кустах в образе пьянства. И если б паче чаяния нашелся такой от скуки любопытный, что спросил бы меня: «А кто ж это так настучал вам по мозгам, что вы сделались таким, хм…, как теперь?», я бы не вспомнил ни Гераклита, ни Платона, ни Спинозы, Канта, Шеллинга, Шопенгауэра или Ницше, даже горячо любимого мною Юнга не упомянул бы, а сказал бы, что по образу и способу мысли я преклоняюсь перед Оскаром Уайльдом, болью под сердцем не нахожу больнее Федора Михайловича Достоевского, ну а языка нет и не будет красивее Николая Васильевича Гоголя. «Оскар Уайльд? – удивился бы досужий дознаватель мой. – Как-то неравноценно двум последним. Не лучше, не картиннее было бы Чехов?». «Не-а, - был бы ответ, - Чехов злой, а Уайльд добрый». Никак не хочу обидеть поклонников Антон Палыча, но он даже о собаке не умел светло написать, а уж о людях… К тому же Чехов был нравственно безгрешен, даже подвижник и родного брата своего Николая за пьянство очень даже презирал, тогда как Уайльд любил мальчиков, Достоевский не пропускал рулетки, а Гоголь меры не знал в чревоугодии. Я не наследую ни одному из трех означенных грехов, предпочитая всему алкоголь, но не ревную и талантов моих тотемов – просто восторгаюсь и всё. Возможно, где-то в глубине души меня и греет иллюзия, что мой личный порок призван указывать косвенным способом, как это он иногда делал, и на некоторую одаренность, и так я даже и думаю вслух после граммов трехсот-четырехсот, но с похмелья, как сегодня например, я отчетливо понимаю, что судят человека по делам, а ежели нет их, то нет и таланта иль зарыт так давно, что не вспомнить уж того деревца, под которым схоронил когда-то.
Вернемся же к тщеславию, теме нашего сегодняшнего похмельного анализа (с тем однако, чтобы тему это и прикончить, ибо нет в ней ничего достойного пера). Есть еще одно обстоятельство, о котором нужно помнить, если собираешься раскрыть рот на оценку какого-либо человека, поступка или социального явления. Оно выражено словами вашего Чехова: «Когда я критикую, я чувствую себя генералом». Когда ты генерал, если ты настоящий генерал, то ты скорее и помолчишь, но вот ежели ефрейтор или пускай сержант, то громче тебя и нету в критике всего и всякого, что ни под руку. То есть, кроме тех пяти, что я упомянул вначале своего абстинентного словоблудия, есть еще и шестой индивид, тот, что не имея даже и породистой кошки, экзотической рыбки за душой, компенсирует ничтожность свою тем, что извергает поток праведного гнева своего на людские пороки, таким хитрым (с его точки видения) способом декларируя полнейшее их отсутствие у себя. Иным, особенно обладающим «даром» компиляции чужих авторитетных мнений, владеющим языком и имеющим поле где высказаться (бумага, интернет, эфир), порой и веришь, но что-то подсказывает мне, что такой, который ополчается на жадность – первейший скряга, на трусость – отъявленный трус, на воровство – вор, на блуд - прелюбодей et cetera.
Здесь вы вправе задать вопрос автору дневника этого: «Следуя вашей же формуле, столь активно нападая на лицемерие, не ханжа ли вы сам?». Знак вопроса можно и убрать. Конечно ханжа. Ханжа, с той лишь отличительной разницей, что говорю все это лишь тем двадцати-тридцати, что прочтут и тем двум-трем, что согласятся. А еще… не бросьте в этот же котел утверждение, что «глупость – единственный грех», потому хотя бы, что это не мои слова, а Оскара Уайльда.
Помочь сайту
Поздравления
