Асфальт привокзальной площади уже плавился, когда мы с Аней ступили на него, вернувшись домой после успешно сданной летней сессии. Стипендии мы себе обеспечили, но не только этим хотели порадовать своих родителей, поэтому договорились, что сперва зайдем ко мне, бросим вещи, а потом пойдем к ней.
Поцеловав в передней маму, открывшую дверь, я, обвешанный нашими сумками, с двумя чемоданами в руках, крикнул папе, сидевшему за столом в большой комнате, «Привет, папа!», занес вещи в мою комнату и вышел к ним.
— А...— начал папа.
— ...что? — досказала его вопрос мама.
— Папа и мама!— сказал я.— Мы с Аней решили, что хватит жить в общежитиях и чужих комнатах и хотим пожениться. Стипендии у нас есть!
— А… — снова начал папа.
— Роза и Жора знают о вашем решении?— как всегда, продолжила папину фразу мама.
— Еще нет. Сейчас мы немного перекусим с дороги, и пойдем к ним. Без вещей, — на всякий случай добавил я.
— Почему… — приподнялся за столом папа.
— … «перекусим»? Ты иди за ними, а мы пока накроем на стол — вместе все и пообедаем,— четко сформулировала папино предложение мама, которая всегда знала, что он хочет сказать.
— Ты же поможешь мне, дочка?— обратилась она к Ане, которая так и стояла в передней.
Аня только кивнула молча головой и решилась пройти в комнату.
Собственно говоря, реакция моих родителей меня совсем не удивила, и, на мой взгляд, волноваться Ане не было оснований, ведь мы дружили с детского сада, учились в одном классе, а потом поехали поступать в один город, только я в медицинский, а она — в физтех. (Аня очень умная, да и папа у нее технарь). К слову, и родители наши были давно дружны.
— Возьми… — начал папа, указывая рукой в сторону входной двери.
Но мама уже протягивала мне ключи:
— … машину. Привези их.
И добавила от себя: «Сам знаешь, Жора еще не совсем здоров, а сегодня жарко на улице. И потом, я знаю Розу — что-нибудь обязательно притащит. Скажи, что не надо, — все есть».
По нашей улице до Аниного дома всего три небольших квартала, 10 минут медленным шагом, но родители плохого не посоветуют, и я влез в раскалившуюся на солнце машину.
Про дядю Жору так и говорили, что его «стукнул инфаркт». Как будто это ток. Ток наверняка хотел бы хоть раз стукнуть дядю Жору, потому что тот был электриком, но у него не было на это никакого шанса: дядя Жора был не просто электриком, а Главным! И не рядовым главным, а начальником городского отдела Техники безопасности, и все электрики города раз в несколько лет, дрожали, садясь перед ним с экзаменационным билетом.
Говорят, что когда узнали о болезни дяди Жоры, некоторые из тех, кому как раз предстояли экзамены, подумали, что им повезло, и они будут сдавать другим экзаменаторам, но он из больницы распорядился, чтобы экзамены перенесли и сам подписал приказ об этом. А так как его очень уважали за справедливость и знание дела, то никто и не стал возражать.
Я заехал в их итальянский дворик и подогнал машину прямо к деревянной лестнице, ведущей на открытый балкон их второго этажа. Увидев свесившуюся во двор тётю Розу, подтягивающую палкой с крюком веревки с уже высохшей стиркой, я крикнул: «Тётя Роза, здравствуйте! Дядя Жора дома?» — «А где ему быть в такую жару в выходной день! Мастерит что-то» — ответила она. А потом, разглядев, кто спрашивает, воскликнула: «Вах! Ты уже приехал? А где Аня?» — «Она дома»,— ответил я, входя с балкона в открытые двери их квартиры.
По дороге успел заметить, что в распахнутых окнах появились лица любопытных соседей. Некоторые приветственно махали мне рукой.
— Папа-мама сказали, чтобы вы быстро пришли, — вместе пообедаем, — а то мы с дороги очень голодные!
Из своего закутка-мастерской на отгороженной части их веранды появился бледный дядя Жора, нащупывающий что-то в карманах.
— Подожди, Жорик-джан, выпей сперва корвалол, — сказала ему тётя Роза, достала флакон из кармана и стала накапывать лекарство в стаканчик, стоящий на столике. Налив, она автоматически выпила его сама, потом, спохватившись, накапала и дала выпить лекарство мужу.
Дядя Жора сел на табуретку, щупая пульс. Тётя Роза принесла тонометр и фонендоскоп.
Я говорил, что дядя Жора — технарь. Сколько я себя помню, он все время что-то разбирает-собирает, чинит. В том закутке никто не имеет право ничего трогать, кроме Ани. Однажды, еще дошкольником, я хотел нажать на какую-то кнопочку, но вовремя схлопотал по руке. Не больно, но после этого я уже никуда не лез. Даже, кажется, и не заходил туда вовсе.
Измерив давление и пульс, тётя Роза дала дяде Жоре выпить еще что-то, что ему не понравилось. Он бурчал, что от него так несёт валерианой, что за ними увяжутся все соседские и уличные кошки.
— Дай хоть кофе пожую, — попросил он.
— Кофе нельзя — давление поднимется, — отрезала тётя Роза.
— Тогда дай чеснок.
— Э, а как целоваться будешь?
— Ну, не буду целоваться!
— Аствац! А кто тебя будет спрашивать!, — резонно возразила она.
(Аствац, арм., зд.: восклицание «Господи!» - авт.)
— Пойдем, переоденься. Тархун, зелень-мелень дам — пожуй..
Потом обратилась ко мне:
— Раз ты на машине, возьмем с собой долму — я только что сварила кастрюлю... есть чудесная бастурма — прямо из Еревана, и такой сыр из Ахалциха — обалдеешь! Ну и что-то мелочи…
— Тётя Роза, мама сказала — ничего не надо. Вы только дядю Жору возьмите. Мы же еще потом сюда придем.
— Э, что твоя мама понимает! И туда хватит, и сюда хватит! Вот, пока мы будем собираться, поешь немного,— и поставила передо мной тарелку с лавашем, в который был завернут огромный кусок остропахнущего сыра, тарелку с разной зеленью и запотевшую бутылку минералки.
И пошла укладывать сумки.
Я сидел за столом один и ел то, по чему соскучился за месяцы, проведенные вдали: свежий армянский лаваш с армянским сыром, заедал зеленью, которую выращивают и привозят на продажу азербайджанцы из Гардабани, а дома меня уже наверняка ждут мамины имеретинские хачапури, разные закуски и курица в орехово-чесночнм соусе… Может, даже картошку пожарит — она знает, как я люблю ее жареную картошку. Будем запивать все холодным кахетинским «Зеленым Манави» и лимонадом… Дяде Жоре, наверное, накапают 25 капель коньяка — говорят, доктор разрешил: сказал, что в такой дозировке хороший коньяк расширяет сосуды сердца. А ведь дядя Жора еще в доинфарктные времена многозначительно говорил: «Плохой коньяк — не армянский коньяк», на что папа, родом из самого винно-коньячного кахетинского села Греми, авторитетно заявлял: «И не грузинский!»
Сидел я так, ел и думал — как хорошо всё же возвращаться домой, и как хорошо, что этот дом — в Тбилиси!..
Вот если бы еще у меня были брат или сестра, или оба! И у Ани тоже!
Нет, у моих детей будут и братья, и сёстры! Я давно даже стих написал про них. Надо будет маму спросить — может, сохранился.
По радиоточке передали прогноз погоды. Гидрометцентр сообщил, что к вечеру температура спадет и даже пообещал дождь!
Интересно — кто там начальники в этом «Гидрометцентре»? Наверняка, не мужчины, а женщины — что хотят, то и говорят. Совсем ничему нельзя верить, честное слово!
P.S. Мама потом нашла-таки тот стишок. Он назывался «Мы с Аней»: Когда мы с Аней вырастем, пойдем в одну мы школу.
Потом, когда мы женимся, детей в наш детский сад —
сюда мы приведем.
Ведь здесь так интересно!
И здесь они друзей, как мы сейчас, найдут.
И женятся потом.
И деток приведут своих опять сюда!
22.02.2023 г.
Помочь сайту
Поздравления
