Джек2

     Иван Трофимович, по обыкновению, проснулся с ужасной сушью во рту. Не велико дело, пить, вот встать после попойки. Клава, женщина дебелая, рябая, бальзаковских лет, еще на что-то надеялась, служа уж лет семь, и водку с рассолом готовила с вечера. Она и была уже с ним, так сказать, два раза, да только тот не помнил потом (или не схотел вспомнить). Без Клавы он не знаю что бы и делал, и поесть, и курей там, но все мерещилась ему то Джульетта, то Офелия, то -  Дездемона, а Клавдия все никак не мерещилась. Поражаюсь я иной русской бабе. Сколь снесет, и ради чего? Может, талантлив был Иван Трофимович, или вовсе нет, да что ж ты за ним все ходишь? Медом намазано? У хвостатых, я уж говорил, преданность выше любви, а у бесхвостых женщин совсем все непонятно.

     Иван Трофимович хрустнул огурчиком, запил рассолом и… подобрел.
- А что теперь за год, Клавдия Антоновна? - закурил артист папиросу, спустил ноги в уже приготовленные туфли и снял ночной колпак с головы.
- А то не знаешь какой, старый хрыч, (это вот «старый хрыч» произнесла она совсем неслышно).
- Глупая ты, Клава, - налил себе еще рюмку артист, выпил, и глубоко затянулся, уж не закусывая, что означало грядущее пьянство. – Мы живем в эпоху перемен. А, как говорится, не дай нам жить в эпоху перемен… Вот я и хочу находиться, обретаться, так сказать, в каких-нибудь восьмидесятых, а не в этих гребанных тридцатых.
- Вам уж тогда лет за сто было бы, - искренне осерчала Клава.
- В будущем, Клава, люди, как Адамы, станут снова жить по тыще лет.
- И зачем, спрашивается? - вздохнула Клава, как всегда поверив в слова своего кумира. Чего говно-то длить?

     Иван Трофимович снова налил рюмку, но теперь задумался.
- Оно, ты права, конечно, - пригубил он, - Кой черт жить в нищете тыщу лет? Ну а если б, пускай, все по-другому сложилось бы? Был бы я богат? Чего не жить- то?
- А другим, что нищие? За тобою клювом?
- Опять ты права, Клавка. А где Джек?
- Снова насрал твоей тете под ногу. Уж с утра приходила.  Вляпалась, паскуда, забери ее черти в рай. Про иски всякие говорила, да я не слушала, мудрено больно. Говорила, генеральному прокурору жаловаться будет. Не случилось бы чего… Черт их знает, этих вас образованных.
- Не кручинься, Клава, - совсем уже повеселел Иван Трофимович водкою. – Образованные лишь воздух молотить умеют. Собака лает – ветер носит. Интеллигент, он знаешь какой? Распыжит пыжей, а как до сути – кусты и всякая другая трусость. Ненавижу интеллигентов.
- А вы разве не из таковских?
- Из таковских, мил-друг, да из друговских. Артист, вишь ли, любит, чтобы все по-честному, а интеллигент – чтобы все по-божьи. Тут-то и дрянь. Не бывает, чтобы по-божьи и по-честному было одинаково.
- Это и вовсе мудрено, Иван Трофимович.
- А ты задумайся, Клодетта, что важнее на земле? Бог или правда? Бог, когда губит, ну, убивает людей…, в войнах там, в эпидемии какой, он о правде думает? Детишки, что захлебываются кровью, они тоже о правде? Случись тебе родить, ты бы о боге, или о правде? Не вспомню уже, какая по с чету там хрень, в смысле, заповедь… Убей сына во славу Его? Ну какая же русская тетка так поступит? Гниль паскудная – вот кто есть бог. Бог – зло, а правда – правда. Правда – тоже зло, ибо неизбежна. Но она хотя бы правда, а не лживый бог.

     Иван Трофимович влил теперь еще себе рюмку и на том бдения прекратились, Джек (он сидел под столом все это время) вздохнул и… успокоился за хозяина. Теперь хозяин проспит часа четыре, а прав был иль нет – бог судья. Благодушные люди благодушны, и не держат зла, потому, что у них его нет.