Ди

     Как одиноки и тихи наши русские деревеньки среди простоволосых полей, причесанных околоточными ветрами берёзовых рощ, сосен - просвеченных солнечным шишкинским светом и окутанных сказочной тайной тёмных билибинских ельников. Именно в таком, забытом нынешней властью уголке, мой отец-пчеловод и купил дом в три окна.

     Соседей оказалось немного. Да и те, что доживали здесь свой отмеренный век, были выходцами из другого, параллельного с нашей цивилизацией мира. Когда бабка Матрёна доила свою единственную здесь корову Берёзку, за парным молоком к ней приходили все местные жители. Дед Матвей в застиранных до белизны штанах, в холщёвой старомодной косоворотке, подпоясанный сальной почерневшей бечевой (лаптей только не хватает), сидел на лавочке, ожидая своей законной кринки и, растирая босой пяткой серебристую пылюку на земле, отвечал мне:

- Нету здеся никакой особливой дичи…повывелася вся…было дело и кабан, и лось жировали, от волков по избам пряталися, а тепереча сгинуло всё. Ты, мил человек, коль за грибам соберёсся, правее иди …слева-то деревенька Калиновка заброшена, одна нечисть там обитат, да болото за ней…трясина, провалишься – поминай, как звали. Люди из-за этого оттудова и ушли, боялиса чего-то болота, и дорога уже в глухомань эту стернёй поросла. Не ходи туда, – заплутаешь тока, а то и того хуже.

     Какое-то достаточно продолжительное время я действительно обходил с корзинкой это место. Что толку по болоту-то шариться и грибов не наберёшь и вымокнешь весь. Нравились мне леса просторные, чтобы каждый кустик, каждое деревце отдельно стояло. В мураве шелковистой: то беленьких выводок, то серых дорожку отыщешь и солнечно так, - весело как-то на душе. Но задумали мы однажды с подругой моей – Олей, в лесу любовь покрутить, а заодно и тихой охотой побаловаться. Может ягода какая попадётся или листа брусничного для чая надрать, ну разнообразить жизнь свою душную, городскую. Только у радости глаза близко глядят, а дальше собственного носа ничего не видят. Увлеклись мы солнечным деньком, грибов уже по пол корзинки насобирали и обед, что с собой взяли, слопали с удовольствием. На воздухе то оно, аппетит хороший разыгрался. Так понравилось моей чувствительной барышне это путешествие, что не заметили мы, как оказались в местах мне неизвестных. Ольга ничего не замечала, поскольку полагалась на меня, как на знатока здешних мест. А я снаружи старался не подавать виду. Это только внутри себя я давно начал бить тревогу. Светило как назло пропало, небо заволокло дымными кучами. Ориентиры мои остались далеко позади и потерялись там. Лес становился всё гуще, живописных полянок всё меньше. Крапива да чепыжи теперь заслоняли наш путь. Мы уже перестали безудержно целоваться на каждом симпатичном месте, и только шли, и шли, - даже прилично подустали.

      Ещё через час стало всё понятно, и мы опустились на ржавые елочные иголки, потому что дальше идти было некуда и видимо уже и незачем. Огромные ели сразу обступили нас со всех сторон,  гулкая тревожная тишина повисла в застывшем воздухе.

     Попробовал я сориентироваться по лишайникам на стволах деревьев, но они как назло были абсолютно с разных сторон и всё равно, куда идти было не понятно. Тогда я послушал себя, нащупав внутри некую дрожащую стрелку внутреннего компаса, решил ей довериться. 

     Через весьма долгое и мучительно-молчаливое время лазания по буреломам, лес, наконец, сжалился над нами и решил расступиться, но сильно мы не обрадовались. Перед нами, утыканное кривыми тонкими берёзками простиралось изумрудно-салатное в лёгкую кочку пространство болота, которое почти на горизонте снова упиралось в чёрную стену леса. Я вспомнил деда Матвея и понял, что стрелка вела меня правильно, там, - за болотом и будет направление на заброшенную Калиновку и нашу деревню.

     Как быть нам теперь?

     Сначала мы шли краем топи, в надежде, что она когда-нибудь начнёт закругляться к дому, но, добравшись до близких деревьев, которые, казалось, ограничивали гать, разгадали обман зрения. Здесь болото переходило в открытую воду. Она была всюду: промеж деревьев, вырезая из суши отдельные островки, и уводила глубокие канавы-русла тёмным ставком в глубину, зачирканную стволами и ветками. И, пожевав, перед броском, начавшую вдруг попадаться в изобилии чернику, вооружившись слегой, мы двинулись вперёд, по мягкому, сочившемуся вонючей влагой, мху, перепрыгивая водные каналы в узких местах. Конечно, я знал, что мы обязательно выберемся из этой передряги, просто хотелось сделать сие поскорее, так как спутница моя хоть и держалась, но чувствовалось, что силы у неё уже на исходе. Её глазки на мокром месте и две корзины в моих руках завершали картину.

     Пасмурный день ещё не собирался заканчиваться, так же, как и не собирались заканчиваться канавы, заполненные водой. Мы прыгали с островка на островок, и я уже начал серьёзно волноваться, потому что засветилась возможность делать это бесконечно. Несколько раз мы запрыгивали на тупиковые участки суши, выхода с которых не было. Тогда после короткого отдыха приходилось возвращаться на исходную точку, где наблюдалась хоть какая-то развилка путей. На очередном замкнутом острове, окружённым всё тем же полукругом тёмной широкой воды, мы обнаружили холмик с грибной лесенкой из подберёзовиков, самый большой из них царствовал на вершине. Само деревце-мать росло поодаль за холмом. Я потянулся за самым главным, не оставлять же добычу тут, в пучине болот, и совершенно случайно мой взгляд упал на ветки берёзы. Я оцепенел с маленьким раскладным ножичком в руке, не в силах издать какой-либо звук.

     Существо было зелёного цвета, чешуйчатое, около метра длиной, с острым игловидным загривком. Из толстенького туловища с белёсым, как у ящерицы животиком, теряющим цвет к середине, торчала длинная шея с грозного вида головой на конце. Прыщавые перепонки шестигранником на месте ушей, красные глазки. На спине, сложенные кожаной гармошкой, покоились два крыла. Хвост утончался к своему концу и заканчивался острой пикой, такие стрелки детки обычно рисуют мелом на асфальте, указывая направление игры. Существо всеми четырьмя лапами держалось за тонкий ствол берёзы. Я смотрел на него, оно смотрело на меня. Один раз плёнка моргнула, закрыла змеиный зрачок.

      Придя в себя, и, нащупав другой рукой Ольгу, сидящую к этой сцене спиной, прошипел:

- Смотри, смотри!… . Она обернулась и, - ойкнула.

     Существо расправило крылья так, что стало видно просвечивающие грязно-жёлтые перепонки. Крылья оказались не очень большими, даже можно сказать, - бутафорскими. Потом оно, шумно помахав ими, словно лениво потянулось, начало переставлять лапы по стволу и  резкими рывками полезло в крону дерева.   

     Мы, оставили грибы в покое и начали пятиться, прихватывая по пути корзины, слегу и как только остроконечный хвост скрылся за листвой, бросились бежать.

     Через какое-то весьма непродолжительное время лихорадочной скачки через канавы, я ещё умудрился в торопях провалиться одной ногой в холодную жижу. Ольга с доисторическим стоном вытягивала меня за обе руки. Одна корзинка рассыпалась, но мы не стали её собирать. Схватили, что осталось и понеслись дальше.

     Неожиданно пошёл ровный лес, потом сразу поле и мы увидели первый дом заброшенной деревни. Только там, у околицы упали в жесткий переросший клевер и лежали, тяжело дыша и собирая рвавшиеся от страха в разные стороны мысли.  

      Сапог был снят и освобождён от хлюпавшей в нем воды. Дыхание восстановлено, компот в пластиковой бутылке допит. Мы вошли в Калиновку по главной и единственной улице.

      Деревня представляла собой жутковатое зрелище. Почти все дома ближе к лесу сгорели дотла. Только размытые дождями печи топорщились трубами в хмурое небо, кое-где и они уже наполовину обвалились. Пепелища поросли гигантской крапивой и плантациями Иван-чая. То тут, то там возвышались апокалипсические шапки оккупанта борщевика. Только в начале деревни три дома оказались почти целыми, было видно, что и они горели с разных сторон, но по неизвестным причинам всё ещё стояли целые, хоть и в угольной окантовке.

     Мы вошли в один из дворов, поражённые и смущённые представшей перед нами картиной, всё ещё с учащённым сердцебиением, готовые в любой момент сорваться с места от страха.

     Сквозь крышу веранды, пристроенной к основному дому, проросла ива. И судя по её толщине, обосновалась она там давно. В сам дом я зайти не решился. Больно скорбно глядел он выковырянными окнами-глазницами прямо в душу. Удовлетворился обследованием только полуразрушенного колодца, детских качелей, приделанных к сучковатой берёзе, болтавшихся на одной стропе и лавочки, посеревшей от времени. Мы осторожно присели на неё, понимая, что за давностью лет, она может не выдержать. Но доска даже не шелохнулась. Я стал разглядывать выцарапанные на ней каракули и вдруг явно увидел вырезанного на её поверхности остриём ножа силуэт дракона.

     Эта история лишила меня покоя надолго. Я пожелал узнать о драконах всё. Но к моему великому сожалению, ничего подобного и похожего по описанию на то, что мы видели на болоте я не обнаружил ни в одном атласе, ни в одной энциклопедии. Реальность оказалась куда интереснее, чем я предполагал. Зато обнаружились свидетельства очевидцев. Так, в одном сибирском селе, до сих пор из тайги приходят на запах дыма мамонты и рушат своими неуклюжими тушами хозяйственные постройки. В одном из озёр, опять же Сибири, живёт доисторический ящер. Учёные многих стран вышли на след чупакабры, а в озёрах Прибалтики живут люди-русалки обоего пола. Только про моего маленького дракошу ни слова. Я уже начинал думать, что нам померещилось. Но вот однажды! Вот она сила пытливого человеческого ума!

      Пролистывая эзотерическую книгу некоего Мегре под чудесным названием «Анастасия», я обнаружил похожее описание. Привожу его по памяти, так как оригинала нет под рукой. « Эти животные вырастали примерно до размеров коровы и питались только травой. Большое количество зелени, которое они поглощали начинало бродить у них в желудке, вызывая обильные летучие газы, очень сильно раздувая живот, что и поднимало их в воздух. Узкий хвост и маленькие крылышки помогали направлять движение - так они перемещались, выедая всю зелень в округе, на другое место. Потом эти места заболачивались. Чтобы опуститься обратно на землю, такой летающей корове нужно было всего лишь выпустить газ из брюха. Газ отрыгивался и поскольку был сильно горюч, любая искра между почти кремниевыми зубами в пасти, которой он постоянно клацал, поджигала его. Вспышка огня с шумом выходила наружу и при посадке, конечно же, могла что-то и поджечь» Бедная деревня Калиновка!

     Я рассказал эту историю своему приятелю журналисту, и как ни странно, он мне сразу поверил, даже решился написать по этому поводу заметку и разоблачить грозный образ дракона, приписанный ему людьми, до простой летающей коровы.

      Мы ещё посмеялись на эту тему, и он же сказал замечательные слова, которые я вспоминаю до сих пор и всем привожу, как образец трезвого отношения к жизни.

- Если бы сейчас, из-за угла вышел вампир в чёрном плаще, - говорил он хитро щурясь и потягивая сигаретку, - со стеклянными от удовлетворения глазами и окровавленным ртом, прошёл мимо нас по своим вампирским делам, я бы и то - не удивился. В нашей необъятной стране и не такое диво может случится».