Ровно в 22.30 – едва большая стрелка настенных часов, дрогнув, перескочила на цифру «6», – дневальный, как и предписано внутренним распорядком, подал команду «Рота, отбой!» и погасил верхний свет.
В самом конце казармы над дверью аварийного выхода, всегда запертой на ключ (а возможно и намертво заколоченной гвоздями) зажглась тусклая лампочка дежурного освещения; прежняя, с ультрамариновой колбой, излучавшая нежный, приятный глазу свет, уже три дня как перегорела; о запасной старшина роты заранее не обеспокоился, и ефрейтор Ровинец, ротный каптёрщик, не долго думая, макнул обычную лампу в банку с синей краской, дал ей хорошенько обсохнуть и вкрутил вместо сгоревшей. Краска легла на колбу неровно, и лампа светила, отбрасывая на свежевыбеленный потолок причудливые по своим очертаниям тени, а я, лежа на втором ярусе, теперь каждый раз перед сном развлекал себя тем, что не без интереса разглядывал на потолке диковинную карту фантастического мира и, воображая себя великим мореплавателем, мысленно перебирался от острова к острову, от материка к материку, совершая невероятное кругосветное плавание.
Старший лейтенант Пилипенко, назначенный в этот день ответственным офицером, заслышав поданную дневальным команду, вышел из канцелярии роты и, поскрипывая сапогами, стал прохаживаться по казарме, задерживаясь возле каждой незанятой кровати и вопрошая причину отсутствия бойца у следовавшего за ним по пятам дежурного по роте сержанта Апановича.
Часть личного состава была в карауле, трое человек ещё не вернулись из кухонного наряда, двое находились в отпуске, а один – в госпитале, и посему Пилипенко морщил лоб и закатывал глаза, помогая тем самым себе совершать в уме арифметический подсчёт. Заметив, что я пристально высматриваю что-то на потолке, он тоже поглядел вверх и, ничего там не обнаружив, сказал:
– А вас, рядовой Финогенов, «отбой» не касается? Команда, понимаешь ли, дана для всех без исключения! Глаза закрыть и спать! – и пошёл дальше.
Наконец-то, убедившись, что суммарное количество отсутствующих и разместившихся в кроватях военнослужащих соответствует списочному составу подразделения, он удовлетворённо хмыкнул и направился к выходу.
Однако у самих дверей Пилипенко вдруг резко развернулся, да так, что следовавший сзади Апанович чуть не налетел на него. Разрубая воздух рукой, офицер начал давать тому наставления:
– После отбоя, понимаешь ли, в казарме должна быть полнейшая тишина, никаких разговоров и перемещений, понимаешь ли, туда-сюда! Из казармы до подъёма никого не выпускать! И не дай бог, если до меня дойдут слухи…
Далее следовала уже известная всем тирада об ужасных и непоправимых последствиях, которые постигнут внутренний наряд в случае нарушения установленного порядка.
А когда за Пилипенко закрылась дверь, всё сразу пришло в движение: где-то сиротливо скрипнула дверца прикроватной тумбочки, где-то выскочил и запрыгал по стене лучик карманного фонарика, зашевелились простыни, послышался шёпот, а затем и голоса, сначала сдержанные, потом всё более и более различимые…
Наконец, с кроватей и тут и там начали подниматься человеческие фигуры, словно ожившие покойники на кладбище из фильма ужасов; в недвижимом положении оставалось лишь молодое пополнение, влившееся в наши ряды совсем недавно, после окончания карантина, или, как его ещё называют, курса молодого бойца. Кое-кого из новобранцев дежурный отрядил «в помощь» своим дневальным для приборки туалета и умывальной комнаты, а также мытья «взлётки» – коридора, устланного линолеумом и растянувшегося по всей длине казармы. Несколько человек рванули в Ленинскую комнату, где, опустив светомаскировку, чтобы не засёк дежурный по части, уставились в мерцающее пятно телевизионного экрана; двое или трое, прихватив с собой бутыли с проявителем и закрепителем, прочно засели в учебной комнате за фотоувеличителем, кто-то заперся в сушилке, где можно было тайком покурить и потравить анекдоты, а ефрейтор Ровинец, взяв подмышку свернутый матрас с постельными принадлежностями, поплёлся к себе в каптёрку, куда в последнее время сделал привычку перемещаться на ночь, потому что, по его словам, спать со всеми было невозможно из-за чудовищного храпа и невыносимой вони.
Внезапного появления дежурного по части не боялись. Им сегодня заступил капитан Мельников, а помощником его – сержант Соколов. Соколов человек свой, надёжный, так что, если тот и вздумает отправиться по батальону с внезапной проверкой, то рота будет немедленно предупреждена условным сигналом по громкоговорящей связи – из серого металлического ящичка за спиной дневального, стоящего «на тумбочке», раздастся два коротких басистых гудка…
Итак, намечтавшись о дальних странствиях, я наконец-то начал засыпать. Сон уже основательно заключил меня в свои объятия, даже пришли первые сновидения, и как знать, что могло бы мне присниться в эту ночь, если бы кто-то неожиданно не затряс меня за плечо, приговаривая:
– Проснись, Витёк! Ну, проснись же!
Я резко открыл глаза – перед кроватью стоял Игорь Зайцев, рядовой из второго взвода. Даже в полумраке можно было заметить, что он находится в крайней степени возбуждения и с трудом сдерживает эмоции.
– Чего тебе? – недовольно буркнул я. – Сам не спишь и другим не даёшь!
– Дело есть. – Зайцев перешёл на таинственный шёпот. – Без тебя ну никак! Давай-ка выйдем наружу, там всё объясню…
Сам не зная почему, но я послушался Игоря, хоть и хотел сперва послать его куда подальше. Спустившись со второго яруса, я стал нехотя одеваться. Зайцев был старше меня на призыв и был мне, не то чтобы другом, а так, скажем, хорошим приятелем.
Выйдя из казармы, мы прокрались к трансформаторной будке, стоящей неподалёку, и спрятались в её тени от предательски яркого фонарного света.
– Короче так, – начал Игорь. – Пашка Мазаев договорился с одним мужиком, чтобы загнать ему бочку бензина. Видел, наверно, что после учений бочки не закатывали на склад, а сгрузили рядом. Минут через десять мужик этот должен подъехать с другой стороны на машине, нам всего лишь и надо, что подкатить бочку к забору и по доскам переправить на ту сторону. Доски уже заготовлены, вчера мы с Пашкой спрятали их в траве у склада. С ним и должны были эту операцию провернуть, а его вдруг после ужина скрутило – съел чего-то, должно быть. Пошёл в санчасть таблетку спросить, а фельдшер его в машину и в госпиталь, в инфекционное отделение!
– А как же часовой? – спросил я.
– Не волнуйся, всё просчитано… На посту в это время будет наш с Пашкой земляк, Лёшка Мокин. Парень свой в доску, мы с ним прямо на посту и договоримся! Давай переодеваться, время не терпит!
Пашку Мазаева в роте звали дедом Мазаем. Сначала он был просто Мазай, но когда до увольнения осталось полгода, и он стал по известной армейской градации «дедушкой», его стали называть «дед Мазай», и ему это, по всей вероятности, нравилось. С Игорем они были не только земляками – до армии Пашка сватался к сестре Игоря, считал себя женихом, имея серьёзные намерения по возвращении домой на ней жениться, а значит, Игорь приходился ему почти что шурином.
Зайцев, подняв крышку ящика с песком, что стоял под противопожарным стендом, вынул оттуда два комплекта чёрного спортивного трико.
– Тебе немного великовато будет, Пашка плотнее тебя, ну да ладно…
Я начал нехотя переодеваться. Игорь был в этот момент возбуждённо-деятельным, а я наоборот сонно-заторможенный, что выводило его из себя.
– Ну что ты возишься! Давай, поживей! – зашипел он. – Ну, ты и копуша! Правильная у тебя фамилия – Финогенов! Видно, что у тебя финские гены!
Когда я, в конце концов, натянул на себя трико, Зайцев осмотрел меня с головы до ног, хотел было что-то сказать, но промолчал и лишь обречённо махнул рукой.
– Ладно, сойдёт… Теперь давай, мажь рожу вот этим! – он сунул мне в руки баночку с чёрным порошком.
– Что это? – спросил я.
– Сажа.
– Зачем?
– Неужели не понятно? Чтобы морды в темноте наши не светились!
Мазаться сажей я категорически отказался, и Зайцев, к моему удивлению, настаивать не стал, видно, на уговоры уже не оставалось времени, но сам хорошенько намазался.
Отправив форму туда, откуда пару минут назад были извлечены маскировочные костюмы в виде спортивного трико, мы, стараясь не производить лишнего шума, двинулись вдоль забора. Шли крадучись, избегая освещённых мест, изредка останавливаясь и оглядываясь. При подходе к складу у меня возникло острое желание повернуть обратно и вернуться в казарму, где я недавно так безмятежно спал! Струхнул я, по правде говоря, тогда здорово! Ведь неизвестно каким боком для нас это дело могло обернуться…
Через пять минут мы уже были у склада горюче-смазочных материалов. Зайцев поискал взглядом часового – того не было. Обошли всю охраняемую территорию – ни души! Игорь даже посвистел негромко, по-птичьи, надеясь, что Мокин отзовётся. Но, дудки! Никто не откликнулся…
Время поджимало. И вот послышался шум подъезжающей с внешней стороны машины, и вскоре оттуда высунулась голова покупателя, до того крупная и круглая, что я сразу окрестил его Колобком. Колобок делал нам таинственные знаки руками, не решаясь подать голос, торопил, потому что сам боялся как бы ненароком не погореть на этом. Мы быстренько отыскали доски и стали ставить их на бетонный забор, отделяющий воинскую часть от остального мира.
– Куда же это Лёшка пропал? – не переставал удивляться Зайцев. – Ну да ладно, может и к лучшему: делиться барышом с ним не надо будет, нам больше достанется.
Перевернув бочку на землю, мы подкатили её к забору. Теперь предстояло самое сложное. Упираясь, что было сил, стали вкатывать её на доски. С первого захода не осилили – ведь расчет был на то, что нас будет трое. Покупатель нервничал, но сообразил быстро – он бросил нам верёвку, закрепив один её конец на кузове, а я, подведя её под бочку, перекинул другой конец обратно за забор. Взобравшись по доске, я запрыгнул в кузов к Колобку. Теперь мы тянули с ним верёвку, а Игорь подстраховывал внизу, упираясь в бочку обеими руками.
И вот пока таким образом мы пытались стащить из родного батальона бочку бензина, рядовой Мокин, который должен был неусыпно охранять вверенный ему объект, и которого так нам в тот момент не хватало, неожиданно для себя проснулся. Час назад, когда Лёшка сменил на посту другого часового и разводящий увёл того в караулку, он, недолго думая, завалился на копёнку скошенной травы, которую сам же и выкосил во время парко-хозяйственного дня и мечтательно глядя в яркие звёзды и глубоко вдыхая ароматы тёплой июльской ночи, заснул. Теперь же, спросонья, ему померещилось, что у забора копошится какой-то чёрт, толкая впереди себя бочку с бензином. Лёшка потёр глаза – нет, теперь он явно видел не чёрта… а негра!
Ошалев, он бросился к постовому грибку и поднял караул по тревоге. Сам же, с криком «Стой! Стрелять буду!» передёрнул затвор автомата, и залёг, готовый принять неравный бой.
– Лёшка! – обрадовался, услышав его, Зайцев. – Давай-ка быстрей сюда, помоги!
Лёшка от неожиданности привстал и не успел даже рта раскрыть от удивления, как из-за бокса, во весь опор уже мчались его товарищи во главе с начальником караула лейтенантом Нечаевым.
Увидя такой разворот событий, я бросил верёвку, спрыгнул с машины и побежал что было прыти вдоль забора части с внешней стороны. Уже на бегу я слышал как, громыхая, скатилась обратно вниз бочка, а затем, урча, на всех газах мимо меня промчался грузовичок с извивающейся за ним как змея верёвкой.
Метров через двести я перемахнул через забор обратно на территорию части и очутился снова у трансформаторной будки. Мигом переоделся в форму (здесь торопить меня уже не надо было!), а трико бросил в ящик с песком. Пробравшись в казарму, запрыгнул в кровать, натянул на себя простыню до подбородка и старался заснуть, хотя это удалось сделать лишь под утро.
* * *
Лёшка (хоть начальство и выяснило в ходе дознания, что тот спал на посту) получил краткосрочный отпуск домой – как ни крути, предотвратил хищение материальных ценностей. Про моё участие в этом деле так и не прознали, а Зайцева комбат простил – человек он был не злой, добросердечный, пусть и носил фамилию Волк.
Лишь Мазаев, когда выписался из госпиталя и вернулся в батальон, смачно плюнув себе под ноги, сказал:
– Такое дело завалили! Стоило приболеть, так ничего без меня сделать не могут!
Знакомое дело... году, этак, в 1993 мне доводилось наблюдать подобную сцену... правда, с фотоаппаратом в руках и с той стороны, с которой, наверное, бежал ваш Нечаев. :))) Повадились у нас в гарнизоне два дурика накануне дембеля на сторону соляру гнать, и чтобы поймать их с поличным при доказательствах привлекли даже фотографов из гарнизонной газетки... Наш старшой был не Волк, а Мехоношин, но, несмотря на свою "пушистую" фамилию, никого не простил. Извините уж великодушно, но считаю его правым. Спасибо за рассказ!
Спасибо, Валентин, за отзыв... Как и большая часть написанных мной рассказов, "Дед Мазай и Зайцев" основан на реальных событиях. В конце 70-х годов, в Чехословакии, где я проходил срочную службу в батальоне Правительственной связи, бензин стоил 5 крон (50 копеек) за литр, в то время как в СССР - 14 коп. Продав 20 литровую канистру бензина, солдат обеспечивал себе дополнительное месячное денежное довольствие, что было неплохим подспорьем. Рядовой тогда получал 70 крон в месяц. Так что соблазн был велик. "Годы армейские", "Жмот", "Сивка", "Полузабытый день рождения" - это тоже на армейскую тему.
Помочь сайту
Поздравления
