Без жалости

–Потанцуй со мною, сестрица! – Алана появляется неожиданно и буйно, вырывает меня из плена размышлений, но  я успеваю среагировать и скрыть раздражение.
            Алана – моя младшая сестра, но это ещё ничего, сестёр и братьев у меня много и все мне опасны, не все из них хотят Морского Трона нашего отца, но многие из них. враги мы друг другу по помыслам.
            И вот это уже серьёзнее.
–Ну что ты, Алана! Как можно? – отмахиваюсь, притворно возмущаюсь. Грубить младшенькой нельзя, даже если очень хочется, то всё равно нельзя. С недавних пор она в любимицах  у отца нашего, ещё бы! На подъём легка, баллады моряков знает, в волосах её жемчужинки, русалками подаренные…
            Ненавижу её веселье. Ненавижу её смешливость и лёгкость! Несерьёзно всё это, на царевну она не похожа в своей насмешке, но грубить нельзя. Нельзя показывать что я с нею не в ладах – Морской Царь всё равно прежде Царь, и только потом он нам отец, и подобно тому множеству сестёр и братьев, что есть у меня – у него много детей. И скор он на расправу.
            А я не хочу на расправу. Я на трон хочу. Моё это, с детства знаю – моё!
–Да давай, ну же! ну? – Алана вьётся вокруг меня, вот неугомонная! То ли чует, что я не могу её пока по щекам за дерзости отхлестать, то ли и впрямь полная дура.
–Я и на танец не так ловка…– я применяю последнюю отговорку, но сама знаю, что неубедительна. Да и вижу уже – поглядывает Морской Царь на нас, явно Алану взглядом искал, а нашёл нас обеих. Улыбается, хотя от разговора с послом людским не отказывается.
            Ну, значит, решено!
            Вырываюсь из хватки Аланы и сама увлекаю её в танец, она сначала пугается, потом хохочет громко и радостно и уже многие поглядывают на нас. Кто-то улыбается, а кто-то скалится – не все как Алана, некоторые и нрав мой знают.
            Но это наши разборки. Людям-послам этого не понять. Они видят то, что им понятно – пир славный, в честь их приезда справленный. А до того видели они диво – длинные коридоры и витые лестницы, в пучину морскую уходящие, под самую толщу всех вод. А под толщей дворец. Боялись, конечно, славно – ещё бы, в воду шагнуть, но и они посланы своим царем, ослушаться не посмеют, так что вступили на первую ступень, из воды показавшуюся, да пошли, робея.
            И лишь когда скрылись их плечи в воде, пришло к ним разрешение Морского Царя – дышать. А в наших дворцах и галереях и вовсе дышится легко. Послов всего пять – один царевич людской и четыре советника, судя по их лицам, видимо, не самых ценных.
            В начале, как положено, совет. Передал царевич просьбу отца своего – земного царя, мол, дай Морской Царь, благословение на рыбу да путь-проход торговый по водам твоим. Сменяются земные цари, коротка их жизнь, и это с прежним царём наш отец договор имел, а корабли этого мог бы и разметать чисто из мятежности натуры своей. И никто б его в том не упрекнул, вот и пришли послы о милости просить…
            На совете том Аланы не было. В советах от её смешков да песенок матросских и жемчужинок в волосах проку нет. На совете была я – почтительная дочь своего отца, да два брата моих – Бардо и Сигер. Не знаю даже кто из них мне хуже. Сигер – мерзавец, конечно, и даже не скрывает своих стремлений к трону от других, но он хотя бы по роду своему чист. А Бардо он слабее, от земной женщины прижит Морским Царём, и не могу понять уже давно почему наш отец этого бастарда к себе приближает?
            Но не ссорюсь. Решения моего отца – это решения моего Царя. Нельзя с ними спорить, если час не подобран добрый. В иной раз и схлестнуться можно – вода ведь сама мятежная, а мы суть её воплощённая, но в иной раз лучше смолчать.
            Оно ведь и неизвестно как будет-то! Думать надо, потом делать. В немилость царскую и отцовскую легко впасть. Я уже давно вижу и знаю. Сестёр и братьев у меня много, а истинных соперников мало – многие сами себя и друг друга подставили да сглупили, и вроде бы есть они, а вроде бы и пока можно о них забыть.
            Но вот что мне не понравилось, так это присутствие старшей сестры моей – Идии. Редко заглядывает она в наши земли, отцом послана на границу востока, там сидит, охраняет морское царство, и тут появилась. А Идия – это нехорошо, это очень нехорошо, и есть тут о чём подумать!
            А тут Алана…зараза!
            Но делать нечего, отплясываю как умею, а умею я не очень, но кто ж царевну-то упрекнёт. Идия подле отца сидит, ни с кем не говорит, оглядывает нас. Холодная дрянь, не обнимет, не скажет слова доброго. Её «нет» – это разрез, это сталь. Не дипломат!
–Утомила ты меня! – отмахиваюсь от Аланы, опускаюсь на резную скамью. – Не в годах я уже!
            Она смеётся, к моему разочарованию садится, гадина, рядом.
–Хочешь, я тебе принесу чего-нибудь? – спрашивает Алана, и голос её звонким перестуком жемчужинок рассыпается в утомившихся моих мыслях.
            На самом деле я очень хочу, чтобы она унесла себя. Но грубить нельзя – ещё неизвестно где и что чем обернётся. Именно поэтому я не ссорюсь ни со стражниками, ни со служанками – бывают времена, когда надо искать помощи тех, кто не имеет вроде бы значения, а оказывается вдруг всех полезней.
–Синего вина может? – предлагает Алана, ей почему-то важно, чтобы я согласилась на что-то.
–Было бы неплохо, спасибо, сестрица! – я улыбаюсь, и Алана тотчас уносится прочь, протискивается к столу – лёгкая, весёлая, шумная. Её длинные пальцы уже схватились за кувшинчик из речного стекла, в котором плескалось синее водорослевое вино, плеснула, и вот – идёт обратно.
            И чего, скажите на милость, её тянет ко мне? Шла бы, плясала, пела свои песни – ну что ты ко мне пристала-то, Алана?
–Держи, Эва, – Алана уже рядом, протягивает кубок. Принимаю с благодарностью, хотя очень хочется вылить содержимое этого вина ей в лицо да отшвырнуть от себя подальше, так, чтоб упала на выложенный морским камнем пол!
–Алана, дитя моё! – Морской Царь спасает меня от общества сестры, и дышать чуть легче. С запоздалой ревностью я успеваю ещё подумать о том, что плохо и то, что её зовёт Царь. Мало ли чего будут обсуждать? Воистину – не угодишь мне в этот вечер.
            Но хотя бы можно выдохнуть и выпить вина. Делаю глоток, и уже отнимая кубок, вижу, как идёт ко мне Идия. Ко мне идёт, вижу и знаю – глаза её стальные, сама мрачная, на других и не смотрит, смотрит в упор на меня.
            Ну ладно, сестрица, застала ты меня врасплох, но я уже другая. Это раньше я была робка перед тобой, а сейчас и отвечу, если придётся, но пока улыбнуться.
–Мы с тобой и поговорить не успели, – Идия не приветствует, коротко кивает, как кивают некоторые неумные мои братья и сёстры слугам, едва ли успевая запомнить их имена. А я вот помню и имена, и то, что приветствовать надо как можно теплее – слуги – это движущая сила любых интриг!
–Много уж дней прошло от разговоров наших, – я перенимаю её тон и демонстративно отпиваю ещё из кубка. Это не принято, но я это делаю, краем глаза подмечая, что и Царь на нас глянул, и некоторые братья да сёстры. Ничего, будут, конечно, обсуждать, но оно мне и на руку может ещё.
–Да разве суть другой стала? – голос Идии звучит всё также равнодушно и холодно. – Или от беседы теперь уклонишься?
–Беседы с тобой? Да кто ты, в самом деле, чтобы я уклонялась? – смеюсь, отставляю кубок в сторону.
            Перемещаемся в молчании под своды зала. Тут посвободнее от взглядов и морских флейт, что призваны на пир, дабы наполнить звуком и залу нашу, и празднество.
–Эва, сказать хочу, – Идия берёт деловой тон, – отец уж слабеет. Годы всё одно плетут.
            Молчу. С одной стороны, как почтительной дочери следует мне заметить о том, что Идия ведёт себя дурно, так говоря об отце и Царе, что на мятеж это тянет, да всё подобное, или даже броситься с возмущением в залу следует, может, мол, как смеешь ты…
            Но нет. Я молчу. Идия не провокатор. Стальная, прямая, от того и высланная на восток.
–Сама знаешь, – добавляет Идия, – вижу, что знаешь. Вот и не перечишь. Отец меня призвал не для того, чтобы увидеть, а чтобы прикинуть скорее – на ком Царство держаться станет.
–Почему ж со мной говоришь? – заговариваю серьёзно, без насмешки и тени улыбки.
–А с кем? С бастардом тем? – Идию аж перекашивает от возмущения. – Или от водяницы той, что лишь петь умеет да вина подносить?
            Не дипломат Идия, не дипломат… правильно Царь Морской её услал, такая за три минуты всех против себя настроит. Будто бы я не знаю, что Бардо – прижит от земной женщины, а Алана – идиотка-волна водяная.
            Но я же молчу!
–А о тебе отец хорошо отзывается, – продолжает Идия, – лучше, чем о ком-либо другом. Да и мои волны доносят мне о тебе благие вести. И разумна. И в советах часто присутствуешь, жестока только…
            Глаза её сверкают неодобрением.
–Не тебе о том говорить, Идия! Жалость твоей сутью не была, от того на войне ты вечной, в самом мятежном краю.
            Отвечаю спокойно. Не буду же я объяснять ей, что наш отец вообще-то и сам не прочь власть свою испытать, да волны поднять на тот или иной город, что ищет он порою повод, да только уговорить его нужно. Людей не жаль – отстроятся, ничего. а уговорив Царя на то, что видится ему и то, что хочется, я покажу ему, что близка ему по помыслам и духу. Если Идия того не поняла за годы, я молчать буду.
            Она мне тоже конкурент. Не люблю я таких как она. Договариваться не умеют! А это первое дело в любом правлении.
–Не мне, – соглашается Идия, – но молчать ты меня не заставишь.
            Да, Идия, честность – это, конечно, похвальная добродетель, но и о себе думать надо. А если говоришь ты сейчас с будущей царицей? Думаешь. Не запомню я, что ты, если что, и промолчать не сможешь? Запомню!
–Но мы всё не о том, – Идия морщится, видимо, мысль ей неприятна, – не о том, Эва!
–Не я разговор завела, не я над ним властвую.
            Она не спорит:
–Не упрёк это был. Прошу я тебя смотреть внимательно, как бы другие не стали к нему набиваться в любимцы. Не дело это.
–Другие? – усмехаюсь открыто. – Себя на троне уже видишь?
–Себя не себя, а всё ж по-честному должно быть! воля Царя – воля отца. Не надо чтоб его подбивали. Если подлость какую от братьев или сестёр почуешь, дай мне знать – я приду.
            Ах вон оно что! ну ладно, сестрица, поборемся ещё, но пока побольше обиды в голос:
–Думаешь, сама не смогу отца я защитить от подлостей? Думаешь, способны братья мои и сёстры смерти его ждать? Кто вот жаждет трона – так это ты! А нам отец дороже!
            Вот теперь финальное – оттолкнуть, пойти быстро, рассерженно.     Ничего, Идия, может ты и видишь меня насквозь, но тебя никто не любит и не выносит. За прямоту твою лишнюю. Так что если и скажешь ты чего,  то и мне найдётся что сказать, например то, что Идия ждёт трона нашего отца и заранее подозревает всех братьев и сестёр наших, и…
            Осекаюсь. Алана передо мной, спрашивает с любопытством:
–Чего она хотела-то?
            Сама Алана не догадается спросить. Значит, послал её отец. Отлично!
–Совсем с ума сошла! Сказала, что если кто из братьев или сестёр наших задумает к отцу подобраться, да на трон его поглядывать, то сразу сказать ей! Представляешь? Нет, ну представляешь? Будто бы здесь все не отца видим, а Царя, и будто бы все только и ждём… будто бы способны!
            Я отмахиваюсь в раздражении. Дело сделано – Алана сдаст мои слова отцу.
–Ну что ты, что ты… – Алана теряется, и даже льнёт ко мне, обнимает. Мне противны её объятия, но я терплю и даже обнимаю её в ответ.  – Я знаю, что ты хорошая, не расстраивайся из-за нее, кто она нам тут? Явилась раз  в сто лет и говорит… нет, не расстраивайся.
            Не расстраиваюсь я, Алана, не надейся. Мне удобно. Мне очень удобно.
–Иди, Алана, – я играю роль расстроенной царевны до конца, – мне нужно побыть одной, подумать…
            Она кивает с пониманием и отступает к веселящимся. Я не сомневаюсь, что она расскажет отцу. Причём расскажет так, что я буду хорошей, а Идия плохой. Это лучше, чем если бы я возмутилась насчёт Идии.
–Ещё вина? – побыть наедине с мыслями мне не дают. На этот раз Сигер, чтоб его! Появляется передо мной, протягивает один из кубков. Второй в его руке. Тащил для меня? выгадывал минуту? Или отравил.
            Океан могучий, надеюсь, что отравил, нет сил моих здесь находиться! Я вообще пиры не люблю, но надо. Я царевна. Я должна быть среди своих, должна запоминаться. Вон, сестра моя старшая Тихе всё от балов да пиров пряталась, за книгами сидела, и кто её помнит сейчас? Осерчал как-то Царь Морской, да рекою её и сделал, мол, не хочешь быть царевной да подле трона держаться – будь навечно водою одной, и лика тебе не будет. И кто знает царевну Тихе ныне? Даже я не помню её одежд и голоса, а люди и имени её не знают – иначе реку, вдруг явленную, назвали, да забыли совсем.
–С чего такая доброта? – я принимаю кубок, но не верю в то, что Сигер подошёл просто так.
–У тебя явно плохое настроение!
–И сейчас оно стало ещё хуже.
–Поэтому я и предложил свою компанию, – Сигер не смущается от моего неприкрытого хамства. Мы не говорим о троне, об отце, но знаем оба – мы соперники. Он тоже хочет трон.
–Поздравляю, ты убил мой вечер! – я отпиваю из кубка. Сигер принёс мне зелёного вина, оно горше и крепче синего, вываривают его долго из водорослей, что дальше по глубине живут.
–Мой вечер тоже убили, – Сигер переходит на шёпот,– обернись-ка, сестрица. Да не резко только, не на войне.
            Оборачиваюсь медленно, вроде бы не сильно-то и хотелось, но нахожу сразу то, что Сигер хочет мне показать, с трудом удерживаюсь от брани – ещё бы! – как тут удержишься, если Идия стоит уже около брата Арнава, и с ним толкует? Можно даже не сомневаться о чём. Хочет знать, не тянутся ли уже нити к кому-то из претендентов на трон?
            Дура! До отца дойдёт! Он решит, что она мятеж сама желает сотворить. Почему он так решит? Я ему скажу.
–Мы, – поправляет Сигер. Иногда я забываю о том, почему мы враждуем. Если бы он согласился уступить престол мне, я бы его даже одарила бы водными владениями, всё-таки, он хоть и мерзавец, а мне ближе других.
–Никогда не «мы», – возражаю неохотно, даже досадно. Будь Сигер сговорчивее, мы бы всех сломали. А так…
–Пока как раз «мы», – он не согласен, – неужели ты думаешь, что наш отец не знает о её работе здесь, среди нас?
            С трудом удерживаюсь от разочарованного вздоха. Ну океан могучий! Вот я дура! Нет, не дура даже, а просто загордилась немного, решила, что я лучше и умнее и едва не совершила ошибку. Конечно, Царь её для того сюда и притащил.
            Что ж, хорошо, что я пожаловалась Алане! Пусть до отца дойдёт моя обида, но не за себя, а за братьев и сестёр. А она дойдёт, не сомневаюсь.
            Но настроение теперь ещё гаже.
–Да ладно, ничего дурного не случилось, просто проверка, – Сигер успокаивает меня, хотя я совершенно не нуждаюсь в его утешении.
            Что оно мне значит? Круги на воде!
–Если хочешь, можно ещё спасти этот вечер, – Сигер усмехается, а я пока не понимаю, что он задумал.
–Я на твои издёвки…
–Издёвки будут тогда, когда мы с тобой столкнёмся в борьбе, а пока смотри! – Сигер прерывает меня и указывает за длинный стол. Я не сразу понимаю, куда нужно смотреть, но всё быстро становится ясно. Наша младшая сестра Дориа! О, знаю я этот мечтательно-востороженный взгляд, вот только почему этот взгляд обращён на советника из земного царства, пришедшего послом?
            А она очарована всерьёз. Глаза распахнуты, синева в глазах аж светится серебряным светом, на щеках непривычный румянец, а советник земной болтает и болтает. Она только тоненько вздыхает:
–Симон, как всё это интересно! как увлекательно. А расскажите ещё?
            А этого Симона, подлеца такого, и упрашивать не надо! Он уж готов:
–В нашем царстве женщины славятся плетением корзин. Они срезают тонкие полоски с ивовых прутьев, размачивают их в воде, а затем уже плетут. Это позволяет им продавать свои товары на ярмарках.
–Ярмарках?
–Да…это, это, прелестная моя Дориа, такое место, где сходятся разные торговцы, ремесленники и просто мастера различных искусств, торгуют шитьём и посудой, украшениями и обувью, игрушками, шкатулками и всем-всем…видели бы вы ленты. Знаете, пожалуй, я привезу вам в следующий раз наших лент. Они так славно лягут на ваши волосы, а для меня будет честью видеть их на вас.
–Чудесно…– Дориа восхищена и не замечает как глупа.
            Я же едва-едва сдерживаю слова.
–Видела? – спрашивает Сигер, он и сам мрачен. Мы можем враждовать друг с другом, может подставлять друг друга и предавать, но мы не имеем права позволять людям вмешиваться в наши дела.  То, что у нас есть общие интересы: ты мне – я тебе, не позволяет мне допустить того, чтобы Дориа попала под влияние какого-то там Симона!
–Руки чешутся, – признаваться не хотелось, но Сигер явно разделяет моё настроение, – прям очень чешутся.
–И у меня, – Сигер не заставляет себя ждать, – ну что, после пира? Перехватим по дороге. Притопим.
–Послы же.
–Да плевать! Всё можно, не будут они ссориться с нами из-за какого-то посла.
            Возможно, он прав. К тому же, Морской Царь сам не допустит даже мысли о том, что одна из его дочерей в смертное ничтожество влюбилась. Это ему можно было и допускалось выбирать себе земных женщин, он себе такое право дал, но себе одному.
            К слову, о земных… почему к нам идёт Бардо?
–Дориа такая счастливая, – надо же, и этот полукровка чёртов заметил! а может и нашу мысль понял. Понял, что будем безжалостны.
–Не понимаю о чём ты, – Сигер сразу отходит в сторону, успевает подмигнуть мне. Подлец и трус. В этом вся его суть – чуть что, он в воду и кругами по воде. Нет в нём сострадания и желания помочь выкрутиться, нет в нём ничего, за что я ему, когда придёт время, жизнь сохранить должна.
            Кроме моей отвратительной сентиментальности!
–И? – я стараюсь не ссориться с Бардо, я не Идия, я не буду показывать ему своего раздражения до последней минуты, потому что пока я не понимаю что в нём такого видит Морской Царь, что неизменно приближает его к себе.
–Мне кажется, будет жестоко, если лишить её этого счастья, – отзывается Бардо. Он смотрит с грустью, но меня это не трогает. Он сострадателен и глуп, если полагает, что честь сестры, честь морского царства стоит какого-то там редкого, пробегающего волной счастья. Да и с кем? С человеком, прости, Океан!
–Вы же жестоки, я знаю, – продолжает Бардо. – В вас обоих нет сострадания, даже капли жалости! Впрочем нет, ни в обоих. Во всех вас. И в Идии, она назвала меня ублюдком, словно я виноват в своём происхождении. И в Алане, которая легко передает все слова отцу, не задумываясь о том, правильно это или нет, и в Сигере, и в тебе…
–Ну так пойди на берег! – советую я. Мне надоело. Надоело, что весь вечер ко мне пристают. То Алана со своими «потанцуй, сестра!», но ладно, это хоть пользой ушло. То Идия со своими попытками вести следствие, явно отцом послана! То Сигер…
            Но они мне хотя бы по крови близки. А этот полукровка кем себя возомнил? Я уже хочу добавить, хочу раскатать его, как полагается, как он заслужил, но спохватываюсь.
            Тихо, Эва, тихо! Имена морских ветров и морских течений тебя заклинаю! Эва, ты не знаешь почему Морской Царь его приближает. Ты не знаешь что он в нём видит. Так что закрой рот!
–Прости, брат, тяжело мне. Ноша на плечах наших редкая, – сказать «брат» по отношению к этому полукровке мне тяжело, но я заставляю себя это сделать. Я не Идия, я могу и промолчать, и подстроиться, если надо.
–Нам всем дано мало счастья, – он качает головой, – я не обижаюсь, просто будет жестоко, если…
–Жестоко? – я уже овладеваю собой, потому мне есть что сказать, – а видеть как он стареет? Или ещё хлеще – знать, что Царь Морской не допустит никогда? Пусть лучше она не успеет утонуть в своих надеждах. Они всё равно не сбудутся. И ты это знаешь. И это будет высшим проявлением жалости.
            Бардо цепенеет, ему нечего мне сказать. вот что я люблю по-настоящему – так это выворачивать ситуацию так, чтобы оказаться правой. Хотя бы логически, а мораль она такая стирающаяся и разная, что как-нибудь управлюсь.
***
–Сколько ж можно пить-то! – я возмущаюсь уже всерьёз. Во-первых, общество Сигера раздражает. Во-вторых, две царственные особы ждут какого-то земного человека, а он даже не торопится. И где у этих людей уважение?
–Он царевичу даёт последние наставления. Завтра Царь ответ подготовит и передаст для них, – отзывает Сигер.
            Я хочу ответить, но не успеваю. Шаги. Наконец-то! В морском Царстве все шаги звучат по-разному. И людские – неловкие, нелепые, чужие, я явно различаю.
            Подлец-посол появляется, не ожидая подвоха. Видит нас, стремительно трезвеет. Да поздно. Мы у себя дома.  Нам наш дом в помощь. Симон ещё рвётся, не понимая, что увяз, пытается кричать, но Сигер затыкает ему рот его же платком, и мы уже в четыре руки тащит его к нужному месту.
            Тут быстрое течение. Быстрый коридор между дворцом Царя и его темницей. И мы казним тут, когда нет времени или нужды содержать преступников.
            Симон барахтается до последнего, но мы сильнее. Вода сама рвётся нам навстречу, плещет в лицо посла, но не касается нас. Ещё бы!
            Наконец вода достигает лица человека и затягивает его в себя. Можно и выпустить неподатливое людское тело, выдохнуть.
–Тяжёлый, зараза! – выдыхает Сигер. – Чем их там на земле кормят-то?
–Мясом и хлебом, – смеюсь я. у нас-то ни того, ни другого. Нам и не надо.
            Тело услужливо всплывает. Сигер вытаскивает изо рта мертвеца его платок. Просто платок – это не несчастный случай, это уже убийство, а так – заблудился, утонул спьяну…
–Вы всё же это сделали! – голос за нашим спинами пуст.
            Оборачиваемся резко, как к врагу. Бардо. Печальный и мрачный.
–Это жестоко, всё равно жестоко, – замечает он.
–Смотри, брат, не болтай лишнего, а то и с тобой такую штуку провернём, – Сигер смеётся. Он доволен, его собственный вечер спасён безжалостностью наших решений и устоев. Он уходит, снова оставляя меня отбиваться в одиночку. Благо, я не боюсь Бардо. Но всё же факт режет неприятным осознанием: на Сигера никогда нельзя положиться.
            Не новость, конечно, но обидно.
–Сдашь отцу? – интересуюсь я. – Он одобрит.
–Не сдам, – качает головой Бардо, – но сестренку жаль. Она была так счастлива. Я никогда не видел как она улыбалась. А ты?
            Пожимаю плечами. Плевала я, если честно, на улыбку Дориа. Она вся в грезах и в сказках, видела я чего она читает, всё про принцев да про замки. А у нас их нет. И  не будет.
–Пора спать, – я уклоняюсь от ответа. Да он и не нужен. – Слишком много всего на вечер упало.
            И Идия, и Сигер, и Алана, и это убийство посла. Утром будут слёзы Дориа, узнавшей об утоплении и жесткое решение посла-царевича:
–Утонул из-за несчастного случая, меньше пить надо!
            И пусть все всё понимают. Это неважно. Закон только то, что сказано вслух. При всех. И при всех царевич признает – мы не виноваты. И признает он это спокойно и с готовностью. Жизнь советника за договор с Царем Морским – это справедливо и легко.
            Бардо ошибается: мы все умеем жить без жалости, если нам это нужно. И в этом мы не так уж и отличаемся от людей, у них свои выгоды, а у нас свои. А жалость помешает нам эту выгоду извлечь или защитить нас друг от друга.
            Так что к Сигеру у меня меньше вопросов и меньше обвинений чем к Бардо. Далось же ему идти за нами, выслеживать, ждать, чтобы убедиться в том, что мы совершим то, что уже решили? Ну вот оно ему надо?
(Предыдущая история о Морском Царстве в рассказе «О почтении». Мир рассказов о Морском мире начинается сегодня).
 
 
 
 
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2024

Регистрационный номер №0526912

от 14 марта 2024

[Скрыть] Регистрационный номер 0526912 выдан для произведения: –Потанцуй со мною, сестрица! – Алана появляется неожиданно и буйно, вырывает меня из плена размышлений, но  я успеваю среагировать и скрыть раздражение.
            Алана – моя младшая сестра, но это ещё ничего, сестёр и братьев у меня много и все мне опасны, не все из них хотят Морского Трона нашего отца, но многие из них. враги мы друг другу по помыслам.
            И вот это уже серьёзнее.
–Ну что ты, Алана! Как можно? – отмахиваюсь, притворно возмущаюсь. Грубить младшенькой нельзя, даже если очень хочется, то всё равно нельзя. С недавних пор она в любимицах  у отца нашего, ещё бы! На подъём легка, баллады моряков знает, в волосах её жемчужинки, русалками подаренные…
            Ненавижу её веселье. Ненавижу её смешливость и лёгкость! Несерьёзно всё это, на царевну она не похожа в своей насмешке, но грубить нельзя. Нельзя показывать что я с нею не в ладах – Морской Царь всё равно прежде Царь, и только потом он нам отец, и подобно тому множеству сестёр и братьев, что есть у меня – у него много детей. И скор он на расправу.
            А я не хочу на расправу. Я на трон хочу. Моё это, с детства знаю – моё!
–Да давай, ну же! ну? – Алана вьётся вокруг меня, вот неугомонная! То ли чует, что я не могу её пока по щекам за дерзости отхлестать, то ли и впрямь полная дура.
–Я и на танец не так ловка…– я применяю последнюю отговорку, но сама знаю, что неубедительна. Да и вижу уже – поглядывает Морской Царь на нас, явно Алану взглядом искал, а нашёл нас обеих. Улыбается, хотя от разговора с послом людским не отказывается.
            Ну, значит, решено!
            Вырываюсь из хватки Аланы и сама увлекаю её в танец, она сначала пугается, потом хохочет громко и радостно и уже многие поглядывают на нас. Кто-то улыбается, а кто-то скалится – не все как Алана, некоторые и нрав мой знают.
            Но это наши разборки. Людям-послам этого не понять. Они видят то, что им понятно – пир славный, в честь их приезда справленный. А до того видели они диво – длинные коридоры и витые лестницы, в пучину морскую уходящие, под самую толщу всех вод. А под толщей дворец. Боялись, конечно, славно – ещё бы, в воду шагнуть, но и они посланы своим царем, ослушаться не посмеют, так что вступили на первую ступень, из воды показавшуюся, да пошли, робея.
            И лишь когда скрылись их плечи в воде, пришло к ним разрешение Морского Царя – дышать. А в наших дворцах и галереях и вовсе дышится легко. Послов всего пять – один царевич людской и четыре советника, судя по их лицам, видимо, не самых ценных.
            В начале, как положено, совет. Передал царевич просьбу отца своего – земного царя, мол, дай Морской Царь, благословение на рыбу да путь-проход торговый по водам твоим. Сменяются земные цари, коротка их жизнь, и это с прежним царём наш отец договор имел, а корабли этого мог бы и разметать чисто из мятежности натуры своей. И никто б его в том не упрекнул, вот и пришли послы о милости просить…
            На совете том Аланы не было. В советах от её смешков да песенок матросских и жемчужинок в волосах проку нет. На совете была я – почтительная дочь своего отца, да два брата моих – Бардо и Сигер. Не знаю даже кто из них мне хуже. Сигер – мерзавец, конечно, и даже не скрывает своих стремлений к трону от других, но он хотя бы по роду своему чист. А Бардо он слабее, от земной женщины прижит Морским Царём, и не могу понять уже давно почему наш отец этого бастарда к себе приближает?
            Но не ссорюсь. Решения моего отца – это решения моего Царя. Нельзя с ними спорить, если час не подобран добрый. В иной раз и схлестнуться можно – вода ведь сама мятежная, а мы суть её воплощённая, но в иной раз лучше смолчать.
            Оно ведь и неизвестно как будет-то! Думать надо, потом делать. В немилость царскую и отцовскую легко впасть. Я уже давно вижу и знаю. Сестёр и братьев у меня много, а истинных соперников мало – многие сами себя и друг друга подставили да сглупили, и вроде бы есть они, а вроде бы и пока можно о них забыть.
            Но вот что мне не понравилось, так это присутствие старшей сестры моей – Идии. Редко заглядывает она в наши земли, отцом послана на границу востока, там сидит, охраняет морское царство, и тут появилась. А Идия – это нехорошо, это очень нехорошо, и есть тут о чём подумать!
            А тут Алана…зараза!
            Но делать нечего, отплясываю как умею, а умею я не очень, но кто ж царевну-то упрекнёт. Идия подле отца сидит, ни с кем не говорит, оглядывает нас. Холодная дрянь, не обнимет, не скажет слова доброго. Её «нет» – это разрез, это сталь. Не дипломат!
–Утомила ты меня! – отмахиваюсь от Аланы, опускаюсь на резную скамью. – Не в годах я уже!
            Она смеётся, к моему разочарованию садится, гадина, рядом.
–Хочешь, я тебе принесу чего-нибудь? – спрашивает Алана, и голос её звонким перестуком жемчужинок рассыпается в утомившихся моих мыслях.
            На самом деле я очень хочу, чтобы она унесла себя. Но грубить нельзя – ещё неизвестно где и что чем обернётся. Именно поэтому я не ссорюсь ни со стражниками, ни со служанками – бывают времена, когда надо искать помощи тех, кто не имеет вроде бы значения, а оказывается вдруг всех полезней.
–Синего вина может? – предлагает Алана, ей почему-то важно, чтобы я согласилась на что-то.
–Было бы неплохо, спасибо, сестрица! – я улыбаюсь, и Алана тотчас уносится прочь, протискивается к столу – лёгкая, весёлая, шумная. Её длинные пальцы уже схватились за кувшинчик из речного стекла, в котором плескалось синее водорослевое вино, плеснула, и вот – идёт обратно.
            И чего, скажите на милость, её тянет ко мне? Шла бы, плясала, пела свои песни – ну что ты ко мне пристала-то, Алана?
–Держи, Эва, – Алана уже рядом, протягивает кубок. Принимаю с благодарностью, хотя очень хочется вылить содержимое этого вина ей в лицо да отшвырнуть от себя подальше, так, чтоб упала на выложенный морским камнем пол!
–Алана, дитя моё! – Морской Царь спасает меня от общества сестры, и дышать чуть легче. С запоздалой ревностью я успеваю ещё подумать о том, что плохо и то, что её зовёт Царь. Мало ли чего будут обсуждать? Воистину – не угодишь мне в этот вечер.
            Но хотя бы можно выдохнуть и выпить вина. Делаю глоток, и уже отнимая кубок, вижу, как идёт ко мне Идия. Ко мне идёт, вижу и знаю – глаза её стальные, сама мрачная, на других и не смотрит, смотрит в упор на меня.
            Ну ладно, сестрица, застала ты меня врасплох, но я уже другая. Это раньше я была робка перед тобой, а сейчас и отвечу, если придётся, но пока улыбнуться.
–Мы с тобой и поговорить не успели, – Идия не приветствует, коротко кивает, как кивают некоторые неумные мои братья и сёстры слугам, едва ли успевая запомнить их имена. А я вот помню и имена, и то, что приветствовать надо как можно теплее – слуги – это движущая сила любых интриг!
–Много уж дней прошло от разговоров наших, – я перенимаю её тон и демонстративно отпиваю ещё из кубка. Это не принято, но я это делаю, краем глаза подмечая, что и Царь на нас глянул, и некоторые братья да сёстры. Ничего, будут, конечно, обсуждать, но оно мне и на руку может ещё.
–Да разве суть другой стала? – голос Идии звучит всё также равнодушно и холодно. – Или от беседы теперь уклонишься?
–Беседы с тобой? Да кто ты, в самом деле, чтобы я уклонялась? – смеюсь, отставляю кубок в сторону.
            Перемещаемся в молчании под своды зала. Тут посвободнее от взглядов и морских флейт, что призваны на пир, дабы наполнить звуком и залу нашу, и празднество.
–Эва, сказать хочу, – Идия берёт деловой тон, – отец уж слабеет. Годы всё одно плетут.
            Молчу. С одной стороны, как почтительной дочери следует мне заметить о том, что Идия ведёт себя дурно, так говоря об отце и Царе, что на мятеж это тянет, да всё подобное, или даже броситься с возмущением в залу следует, может, мол, как смеешь ты…
            Но нет. Я молчу. Идия не провокатор. Стальная, прямая, от того и высланная на восток.
–Сама знаешь, – добавляет Идия, – вижу, что знаешь. Вот и не перечишь. Отец меня призвал не для того, чтобы увидеть, а чтобы прикинуть скорее – на ком Царство держаться станет.
–Почему ж со мной говоришь? – заговариваю серьёзно, без насмешки и тени улыбки.
–А с кем? С бастардом тем? – Идию аж перекашивает от возмущения. – Или от водяницы той, что лишь петь умеет да вина подносить?
            Не дипломат Идия, не дипломат… правильно Царь Морской её услал, такая за три минуты всех против себя настроит. Будто бы я не знаю, что Бардо – прижит от земной женщины, а Алана – идиотка-волна водяная.
            Но я же молчу!
–А о тебе отец хорошо отзывается, – продолжает Идия, – лучше, чем о ком-либо другом. Да и мои волны доносят мне о тебе благие вести. И разумна. И в советах часто присутствуешь, жестока только…
            Глаза её сверкают неодобрением.
–Не тебе о том говорить, Идия! Жалость твоей сутью не была, от того на войне ты вечной, в самом мятежном краю.
            Отвечаю спокойно. Не буду же я объяснять ей, что наш отец вообще-то и сам не прочь власть свою испытать, да волны поднять на тот или иной город, что ищет он порою повод, да только уговорить его нужно. Людей не жаль – отстроятся, ничего. а уговорив Царя на то, что видится ему и то, что хочется, я покажу ему, что близка ему по помыслам и духу. Если Идия того не поняла за годы, я молчать буду.
            Она мне тоже конкурент. Не люблю я таких как она. Договариваться не умеют! А это первое дело в любом правлении.
–Не мне, – соглашается Идия, – но молчать ты меня не заставишь.
            Да, Идия, честность – это, конечно, похвальная добродетель, но и о себе думать надо. А если говоришь ты сейчас с будущей царицей? Думаешь. Не запомню я, что ты, если что, и промолчать не сможешь? Запомню!
–Но мы всё не о том, – Идия морщится, видимо, мысль ей неприятна, – не о том, Эва!
–Не я разговор завела, не я над ним властвую.
            Она не спорит:
–Не упрёк это был. Прошу я тебя смотреть внимательно, как бы другие не стали к нему набиваться в любимцы. Не дело это.
–Другие? – усмехаюсь открыто. – Себя на троне уже видишь?
–Себя не себя, а всё ж по-честному должно быть! воля Царя – воля отца. Не надо чтоб его подбивали. Если подлость какую от братьев или сестёр почуешь, дай мне знать – я приду.
            Ах вон оно что! ну ладно, сестрица, поборемся ещё, но пока побольше обиды в голос:
–Думаешь, сама не смогу отца я защитить от подлостей? Думаешь, способны братья мои и сёстры смерти его ждать? Кто вот жаждет трона – так это ты! А нам отец дороже!
            Вот теперь финальное – оттолкнуть, пойти быстро, рассерженно.     Ничего, Идия, может ты и видишь меня насквозь, но тебя никто не любит и не выносит. За прямоту твою лишнюю. Так что если и скажешь ты чего,  то и мне найдётся что сказать, например то, что Идия ждёт трона нашего отца и заранее подозревает всех братьев и сестёр наших, и…
            Осекаюсь. Алана передо мной, спрашивает с любопытством:
–Чего она хотела-то?
            Сама Алана не догадается спросить. Значит, послал её отец. Отлично!
–Совсем с ума сошла! Сказала, что если кто из братьев или сестёр наших задумает к отцу подобраться, да на трон его поглядывать, то сразу сказать ей! Представляешь? Нет, ну представляешь? Будто бы здесь все не отца видим, а Царя, и будто бы все только и ждём… будто бы способны!
            Я отмахиваюсь в раздражении. Дело сделано – Алана сдаст мои слова отцу.
–Ну что ты, что ты… – Алана теряется, и даже льнёт ко мне, обнимает. Мне противны её объятия, но я терплю и даже обнимаю её в ответ.  – Я знаю, что ты хорошая, не расстраивайся из-за нее, кто она нам тут? Явилась раз  в сто лет и говорит… нет, не расстраивайся.
            Не расстраиваюсь я, Алана, не надейся. Мне удобно. Мне очень удобно.
–Иди, Алана, – я играю роль расстроенной царевны до конца, – мне нужно побыть одной, подумать…
            Она кивает с пониманием и отступает к веселящимся. Я не сомневаюсь, что она расскажет отцу. Причём расскажет так, что я буду хорошей, а Идия плохой. Это лучше, чем если бы я возмутилась насчёт Идии.
–Ещё вина? – побыть наедине с мыслями мне не дают. На этот раз Сигер, чтоб его! Появляется передо мной, протягивает один из кубков. Второй в его руке. Тащил для меня? выгадывал минуту? Или отравил.
            Океан могучий, надеюсь, что отравил, нет сил моих здесь находиться! Я вообще пиры не люблю, но надо. Я царевна. Я должна быть среди своих, должна запоминаться. Вон, сестра моя старшая Тихе всё от балов да пиров пряталась, за книгами сидела, и кто её помнит сейчас? Осерчал как-то Царь Морской, да рекою её и сделал, мол, не хочешь быть царевной да подле трона держаться – будь навечно водою одной, и лика тебе не будет. И кто знает царевну Тихе ныне? Даже я не помню её одежд и голоса, а люди и имени её не знают – иначе реку, вдруг явленную, назвали, да забыли совсем.
–С чего такая доброта? – я принимаю кубок, но не верю в то, что Сигер подошёл просто так.
–У тебя явно плохое настроение!
–И сейчас оно стало ещё хуже.
–Поэтому я и предложил свою компанию, – Сигер не смущается от моего неприкрытого хамства. Мы не говорим о троне, об отце, но знаем оба – мы соперники. Он тоже хочет трон.
–Поздравляю, ты убил мой вечер! – я отпиваю из кубка. Сигер принёс мне зелёного вина, оно горше и крепче синего, вываривают его долго из водорослей, что дальше по глубине живут.
–Мой вечер тоже убили, – Сигер переходит на шёпот,– обернись-ка, сестрица. Да не резко только, не на войне.
            Оборачиваюсь медленно, вроде бы не сильно-то и хотелось, но нахожу сразу то, что Сигер хочет мне показать, с трудом удерживаюсь от брани – ещё бы! – как тут удержишься, если Идия стоит уже около брата Арнава, и с ним толкует? Можно даже не сомневаться о чём. Хочет знать, не тянутся ли уже нити к кому-то из претендентов на трон?
            Дура! До отца дойдёт! Он решит, что она мятеж сама желает сотворить. Почему он так решит? Я ему скажу.
–Мы, – поправляет Сигер. Иногда я забываю о том, почему мы враждуем. Если бы он согласился уступить престол мне, я бы его даже одарила бы водными владениями, всё-таки, он хоть и мерзавец, а мне ближе других.
–Никогда не «мы», – возражаю неохотно, даже досадно. Будь Сигер сговорчивее, мы бы всех сломали. А так…
–Пока как раз «мы», – он не согласен, – неужели ты думаешь, что наш отец не знает о её работе здесь, среди нас?
            С трудом удерживаюсь от разочарованного вздоха. Ну океан могучий! Вот я дура! Нет, не дура даже, а просто загордилась немного, решила, что я лучше и умнее и едва не совершила ошибку. Конечно, Царь её для того сюда и притащил.
            Что ж, хорошо, что я пожаловалась Алане! Пусть до отца дойдёт моя обида, но не за себя, а за братьев и сестёр. А она дойдёт, не сомневаюсь.
            Но настроение теперь ещё гаже.
–Да ладно, ничего дурного не случилось, просто проверка, – Сигер успокаивает меня, хотя я совершенно не нуждаюсь в его утешении.
            Что оно мне значит? Круги на воде!
–Если хочешь, можно ещё спасти этот вечер, – Сигер усмехается, а я пока не понимаю, что он задумал.
–Я на твои издёвки…
–Издёвки будут тогда, когда мы с тобой столкнёмся в борьбе, а пока смотри! – Сигер прерывает меня и указывает за длинный стол. Я не сразу понимаю, куда нужно смотреть, но всё быстро становится ясно. Наша младшая сестра Дориа! О, знаю я этот мечтательно-востороженный взгляд, вот только почему этот взгляд обращён на советника из земного царства, пришедшего послом?
            А она очарована всерьёз. Глаза распахнуты, синева в глазах аж светится серебряным светом, на щеках непривычный румянец, а советник земной болтает и болтает. Она только тоненько вздыхает:
–Симон, как всё это интересно! как увлекательно. А расскажите ещё?
            А этого Симона, подлеца такого, и упрашивать не надо! Он уж готов:
–В нашем царстве женщины славятся плетением корзин. Они срезают тонкие полоски с ивовых прутьев, размачивают их в воде, а затем уже плетут. Это позволяет им продавать свои товары на ярмарках.
–Ярмарках?
–Да…это, это, прелестная моя Дориа, такое место, где сходятся разные торговцы, ремесленники и просто мастера различных искусств, торгуют шитьём и посудой, украшениями и обувью, игрушками, шкатулками и всем-всем…видели бы вы ленты. Знаете, пожалуй, я привезу вам в следующий раз наших лент. Они так славно лягут на ваши волосы, а для меня будет честью видеть их на вас.
–Чудесно…– Дориа восхищена и не замечает как глупа.
            Я же едва-едва сдерживаю слова.
–Видела? – спрашивает Сигер, он и сам мрачен. Мы можем враждовать друг с другом, может подставлять друг друга и предавать, но мы не имеем права позволять людям вмешиваться в наши дела.  То, что у нас есть общие интересы: ты мне – я тебе, не позволяет мне допустить того, чтобы Дориа попала под влияние какого-то там Симона!
–Руки чешутся, – признаваться не хотелось, но Сигер явно разделяет моё настроение, – прям очень чешутся.
–И у меня, – Сигер не заставляет себя ждать, – ну что, после пира? Перехватим по дороге. Притопим.
–Послы же.
–Да плевать! Всё можно, не будут они ссориться с нами из-за какого-то посла.
            Возможно, он прав. К тому же, Морской Царь сам не допустит даже мысли о том, что одна из его дочерей в смертное ничтожество влюбилась. Это ему можно было и допускалось выбирать себе земных женщин, он себе такое право дал, но себе одному.
            К слову, о земных… почему к нам идёт Бардо?
–Дориа такая счастливая, – надо же, и этот полукровка чёртов заметил! а может и нашу мысль понял. Понял, что будем безжалостны.
–Не понимаю о чём ты, – Сигер сразу отходит в сторону, успевает подмигнуть мне. Подлец и трус. В этом вся его суть – чуть что, он в воду и кругами по воде. Нет в нём сострадания и желания помочь выкрутиться, нет в нём ничего, за что я ему, когда придёт время, жизнь сохранить должна.
            Кроме моей отвратительной сентиментальности!
–И? – я стараюсь не ссориться с Бардо, я не Идия, я не буду показывать ему своего раздражения до последней минуты, потому что пока я не понимаю что в нём такого видит Морской Царь, что неизменно приближает его к себе.
–Мне кажется, будет жестоко, если лишить её этого счастья, – отзывается Бардо. Он смотрит с грустью, но меня это не трогает. Он сострадателен и глуп, если полагает, что честь сестры, честь морского царства стоит какого-то там редкого, пробегающего волной счастья. Да и с кем? С человеком, прости, Океан!
–Вы же жестоки, я знаю, – продолжает Бардо. – В вас обоих нет сострадания, даже капли жалости! Впрочем нет, ни в обоих. Во всех вас. И в Идии, она назвала меня ублюдком, словно я виноват в своём происхождении. И в Алане, которая легко передает все слова отцу, не задумываясь о том, правильно это или нет, и в Сигере, и в тебе…
–Ну так пойди на берег! – советую я. Мне надоело. Надоело, что весь вечер ко мне пристают. То Алана со своими «потанцуй, сестра!», но ладно, это хоть пользой ушло. То Идия со своими попытками вести следствие, явно отцом послана! То Сигер…
            Но они мне хотя бы по крови близки. А этот полукровка кем себя возомнил? Я уже хочу добавить, хочу раскатать его, как полагается, как он заслужил, но спохватываюсь.
            Тихо, Эва, тихо! Имена морских ветров и морских течений тебя заклинаю! Эва, ты не знаешь почему Морской Царь его приближает. Ты не знаешь что он в нём видит. Так что закрой рот!
–Прости, брат, тяжело мне. Ноша на плечах наших редкая, – сказать «брат» по отношению к этому полукровке мне тяжело, но я заставляю себя это сделать. Я не Идия, я могу и промолчать, и подстроиться, если надо.
–Нам всем дано мало счастья, – он качает головой, – я не обижаюсь, просто будет жестоко, если…
–Жестоко? – я уже овладеваю собой, потому мне есть что сказать, – а видеть как он стареет? Или ещё хлеще – знать, что Царь Морской не допустит никогда? Пусть лучше она не успеет утонуть в своих надеждах. Они всё равно не сбудутся. И ты это знаешь. И это будет высшим проявлением жалости.
            Бардо цепенеет, ему нечего мне сказать. вот что я люблю по-настоящему – так это выворачивать ситуацию так, чтобы оказаться правой. Хотя бы логически, а мораль она такая стирающаяся и разная, что как-нибудь управлюсь.
***
–Сколько ж можно пить-то! – я возмущаюсь уже всерьёз. Во-первых, общество Сигера раздражает. Во-вторых, две царственные особы ждут какого-то земного человека, а он даже не торопится. И где у этих людей уважение?
–Он царевичу даёт последние наставления. Завтра Царь ответ подготовит и передаст для них, – отзывает Сигер.
            Я хочу ответить, но не успеваю. Шаги. Наконец-то! В морском Царстве все шаги звучат по-разному. И людские – неловкие, нелепые, чужие, я явно различаю.
            Подлец-посол появляется, не ожидая подвоха. Видит нас, стремительно трезвеет. Да поздно. Мы у себя дома.  Нам наш дом в помощь. Симон ещё рвётся, не понимая, что увяз, пытается кричать, но Сигер затыкает ему рот его же платком, и мы уже в четыре руки тащит его к нужному месту.
            Тут быстрое течение. Быстрый коридор между дворцом Царя и его темницей. И мы казним тут, когда нет времени или нужды содержать преступников.
            Симон барахтается до последнего, но мы сильнее. Вода сама рвётся нам навстречу, плещет в лицо посла, но не касается нас. Ещё бы!
            Наконец вода достигает лица человека и затягивает его в себя. Можно и выпустить неподатливое людское тело, выдохнуть.
–Тяжёлый, зараза! – выдыхает Сигер. – Чем их там на земле кормят-то?
–Мясом и хлебом, – смеюсь я. у нас-то ни того, ни другого. Нам и не надо.
            Тело услужливо всплывает. Сигер вытаскивает изо рта мертвеца его платок. Просто платок – это не несчастный случай, это уже убийство, а так – заблудился, утонул спьяну…
–Вы всё же это сделали! – голос за нашим спинами пуст.
            Оборачиваемся резко, как к врагу. Бардо. Печальный и мрачный.
–Это жестоко, всё равно жестоко, – замечает он.
–Смотри, брат, не болтай лишнего, а то и с тобой такую штуку провернём, – Сигер смеётся. Он доволен, его собственный вечер спасён безжалостностью наших решений и устоев. Он уходит, снова оставляя меня отбиваться в одиночку. Благо, я не боюсь Бардо. Но всё же факт режет неприятным осознанием: на Сигера никогда нельзя положиться.
            Не новость, конечно, но обидно.
–Сдашь отцу? – интересуюсь я. – Он одобрит.
–Не сдам, – качает головой Бардо, – но сестренку жаль. Она была так счастлива. Я никогда не видел как она улыбалась. А ты?
            Пожимаю плечами. Плевала я, если честно, на улыбку Дориа. Она вся в грезах и в сказках, видела я чего она читает, всё про принцев да про замки. А у нас их нет. И  не будет.
–Пора спать, – я уклоняюсь от ответа. Да он и не нужен. – Слишком много всего на вечер упало.
            И Идия, и Сигер, и Алана, и это убийство посла. Утром будут слёзы Дориа, узнавшей об утоплении и жесткое решение посла-царевича:
–Утонул из-за несчастного случая, меньше пить надо!
            И пусть все всё понимают. Это неважно. Закон только то, что сказано вслух. При всех. И при всех царевич признает – мы не виноваты. И признает он это спокойно и с готовностью. Жизнь советника за договор с Царем Морским – это справедливо и легко.
            Бардо ошибается: мы все умеем жить без жалости, если нам это нужно. И в этом мы не так уж и отличаемся от людей, у них свои выгоды, а у нас свои. А жалость помешает нам эту выгоду извлечь или защитить нас друг от друга.
            Так что к Сигеру у меня меньше вопросов и меньше обвинений чем к Бардо. Далось же ему идти за нами, выслеживать, ждать, чтобы убедиться в том, что мы совершим то, что уже решили? Ну вот оно ему надо?
(Предыдущая история о Морском Царстве в рассказе «О почтении». Мир рассказов о Морском мире начинается сегодня).
 
 
 
 
 
 
 

 

Преследование

Об одной ловушке