Балкон, если смотреть со стороны двора, не похож на все остальные.
В нем нет пластиковых стеклопакетов, затемненных стекол; на углах торчат перекошенные бельевые палки с обвисшими верёвками. Внутри балконов обычно жильцы устанавливают отопительные батареи, подсветку, ставят столики, табуретки или стульчики, развешивают гирлянды, мишуру и комнатные цветы для комфорта и уюта. Этот же балкон был пуст, аки пустынь пред ликом святого старца, обшит по боку советским ширпотребом укоризненно желтого цвета, не оборудован полочками и просматривался, то бишь простреливался взглядами отовсюду. Полы окрашены какой-то дешевой смесью, возможно "нитрой", может и "водоэмальсионкой". Во внешнем виде читалась унылая одинокость и жизненная неустроенность хозяев квартиры.
Иногда на балкон выходила пожилая женщина лет шестидесяти или мужчина сорока лет. Выходили чаще всего летом, изредка - зимой, рано, по утрам, часов в пять. Их выход был как бы запрограммирован, согласно дорожной карте - дергалась грязная занавеска из белой крепдешиновой ткани, появлялась рука, отодвигая занавеску, голова, а потом и все тело. Сначала женское, потом мужское. Она выходила непременно расстрепанная, заспанная и в ночной рубашке; зимой с накинутым на плечи плащ-пальто с капюшоном. Облокотившись на перила, женщина загадочно зевала и смотрела на дворничиху, которая поливала из желтой шланги клумбы или подметала новые пешеходные дорожки. Он обычно выходил в брюках и с голым торсом, даже в зимние будни. На спортивной фигуре играли здоровьем и силой мышцы. На лице - застенчивая и немного виноватая улыбка. Длинные усы его расползались по обеим щекам тоненькими, рыжими струйками, как у офицера дореволюционной императорской армии.
Оба они стояли, томно "купаясь чувствами" в утренней прохладе, и выразительно смотрели на дворничиху, иногда с ней разговаривали. Он, немного потоптавшись и, бросив в общий разговор несколько фраз, уходил, отодвинув занавеску, обратно в комнату. Она же могла час, а то и два поговорить с дворничихой Еленой о погоде, ценах, прививках от коронавируса, пэцэр-тестах и о том, как им сейчас трудно живется в условиях пандемии: на все не хватает денег, особенно на лекарства.
Её толстое, нескладное тело даже в просторной ночной рубашке походило на бочонок. Лицо не выражало ничего кроме страданий из-за многочисленных болезней тела. Диалоги с дворничихой обычно заканчивались одним и тем же:
- Ну ладно, наговорилась досыти, пойду таблетки принимать... Что-то в ушах шумит, наверно, давление...
- А я еще часик повожусь в грядках и тоже пойду... с утра надо дочке завтрак приготовить, она ж скоро проснется и в институт будет собираться.
Во дворе тут же стихал человечий гомон, эхом расползавшийся по близлежащим переулкам; следы переживаний двух дам, витавшие в воздухе и ставшие достоянием соседских ушей, исчезали как дым перед встающим и растущим жарой солнцем.
Часто по утрам в раскрытые двери балкона и распахнутые створки, но зарешетчанные сверху кухонного окна квартиры неслась на улицу семейная перебранка; ругались они часто. Дворничиха Елена уже привыкла и воспринимали их непристойные диспуты спокойно, без излишних эмоций. Входящие в подъездные двери слышали примитивный мат-перемат отчетливо, потому что квартира с балконом была на втором этаже и нависала над общедомовым входом в подъезд, - в обычную лифтовую площадку первого этажа, где кроме лифтовой шахты, стояли видеокамеры и висели на стенах почтовые ящики, в которые лет как тридцать никто уже не клал ни писем, ни газет.
Обычно скандал затевала женщина, а мужчина только и делал, что огрызался. Ругался он робко, застенчиво и неохотно. Начиналось все с пустяка. Примерно так:
- Витя, зачем ложку послюнявил ?
- Ну что тут такого!?
- Облизал, ну и поставь ложку на место в посудную ячейку... Что я за тебя это должна делать?!
- А помыть ее под краном не нужно!? - Вскипал он.
- Мог бы и сам догадаться... А то взял за моду стаканы, чашки, не ополоснутые, сбрасывать в раковину... Я что зазря тебя к себе в квартиру взяла... Прислужек здесь нет! Когда жрешь, - убирай за собой!
Однажды она настолько достала его, что он крикнул в сердцах:
- Быдло! Подлянское быдло!
Заходивший в это время в подъезд усатый дед, похожий на запорожского казака, услышав вскрик отчаяния, покачал головой и сказал вслух, обнажая в улыбке щербатый рот:
- Сейчас Витька опять со шмотками выскочит, а та его с балкона будет звать назад: "Витюша, вернись, я пошутила!"
Так и случилось. Витька выбежал пулей из квартиры, будто ошпаренный с двумя чёрными сумками, пробежал мимо деда, не поздоровавшись. Запястьем руки нажал кнопку кодового замка, ткнул коленкой подъездную дверь и оказавшись на улице, встрепенулся от крика. Орала что есть мочи Вераника Петровна с балкона:
-Витя, прости меня, вернись!
- Пошла вон, быдло ! - Выпалил он и, вобрав голову в плечи, рванул вдоль дома...
- Витя, верниииись ! - Неслось ему вслед.
Через три дня мятежной разлуки пара опять стояла утром на балконе; Вероника Петровна была одета в ту же ночную рубашку, а Витя поглаживал усы.
- Вероника, надо бы в "Магнит" сбегать за хлебом к восьми утра... - Говорил он в усы.
- Ой, да ладно, Витюша, отдыхай, я сама...
Улыбка заиграла на лице Витюши, он поднял руки к верху, сладко потянулся.
- Чего уж там... сам пойду... Ты там пенсию получила?
- Да вчера на карточку сбербанковскую перевели.
- Ага, хорошо... Давай её...
- Витюша, возьми ещё в магазине молочка пакетик, нутэллки, рыбных консервов, килограмм мяска, свеженьких котлеток хотса... ну естественно, - прикупи бутылочку... "Пять озер" не бери, у меня от нее изжога, возьми лучше коньячок " Коневский"или еще чего вкусного...
Вот так и жили - от счастья - к горю, от разлуки до ненасытной любви. Витюшка бегал в магазин, носил в дом пятилитрушки с фильтрованной водой, стряпал, подливал воду в цветы, выходил на балкон: подметал бетонный, крашенный несуразной краской пол, а она просто жила: не стряпала, не ходила по магазинам, но очень много ела, разговаривала, ругалась, выгоняла, звала назад и снова ругалась.
И все бы ничего, так бы и текла эта, непонятая до сих пор соседями, пресная жизнь: безлико и обыденно, но тут взбрыкнул Витя. Взбрыкнул так, что у Вероники Петровны, чуть было не случился гипертонический криз. Он томным летним вечерком привел в квартиру двадцатилетнюю девчушку, с миленьким личиком и стройной фигурой. В лицо ополоумевшей Вероники Петровне, смотря ей прямо в глаза, почти выплюнул короткую фразу:
- Это Вика, она чуть поживет у нас, а там видно будет.
- А кто это, Витя?
- Да, племянница моя троюродная... Ей жить негде. Пусть поживет...
- А платить она за квартиру будет? Деньги у нее есть?
- Какие деньги, Вероника? Будем жить на твою пенсию... Она эта... ну, сирота...
Истерила Вероника Петровна долго. Дня три. Выбегала на балкон, гоняясь за девицей, драла ее за космы, била веником по голове и плечам, прятала карточку Сбербанка от Витюши под матрас старенькой кровати. Сбрасывала с балкона его вещи, веером разлетавшиеся и падавшие на клумбы, дорожки, а то и на головы людей.Тот выходил на улицу, собирал тряпки, не реагируя на смешки соседей, и снова, опустив глаза, заходил в подъезд. Потом, когда всё угомонилось, а Вера Петровна свыклась со своей долей, по утрам выходили на балкон уже в троём - Витюша стоял посередине, Вика и Вероника Петровна по бокам. Однажды дворничиха Елена, разговаривая с этой необычной троицей, заметила, что Вероника назвала двадцатилетнюю девчушку доченькой, а Виктора сыночком.
На вопрос дворничихи Елены: "не тяжело ли жить?" Вероника Петровна ответила, не мудрствуя лукаво:
- У меня пенсия 41 тысяча пятьсот... Денег хватает... Заработала на Севере, в Норильске работала, шахтёров в глубину опускала...
- Не много ли едоков на одну пенсию? – В упор, без жалости к Веронике Петровне с плеча рубанула она вопросом.
- Да ладно... Пусть себе качаются... Одной же мне тоже тяжело и невесело.
Дворничиха Елена ничего больше не сказала. Согнувшись, она молча тыкнула тяпкой под австрийской розой. Земля, взмоченная после полива, липла к заточенному острию и мешала взбучивать вязкую грязь. Случайно, неловко, видимо, со злости махнула тяпкой дворничиха Елена и обрубила большой корешок розы.
- Зараза такая! - Ругнулась она и подняла с земляного месива обрубок.
Оглядела его. Вера Петровна стрельнула взглядом в дворничиху, недовольно сказала:
- Ну вот... розу загубила... воткни его в землю, может приживется... Я вон тоже прижилась... сколько мне той жизни осталось... Совсем ничего...
Дворничиха Елена искоса глянула на Веру Петровну, глаза ее блеснули гневом. Она бросила корешок на землю:
Помочь сайту
Поздравления
