На 4 курсе мы проходили «Советское право». В натуре ─ проходили, поскольку занятий было мало ─ всего раз в две недели. Материал ─ вялый ─ не юриспруденция, не изучение кодексов, а какая-то партийно-политическая чушь, состоящая их одних лозунгов, широковещательных заявлений и бессмысленных утверждений. Причем совершенно никчемная для нас, технарей, да и вообще – для совслужащих, в стране, где ни права, ни суда как таковых не существовало.
Ясно было, что этот курс нам засунули только для того, чтобы пристроить к месту очередного доцентика. Это раздражало. Мне не было жаль государственных денег, которыми кормился этот преподаватель, а жаль было своего времени и умственных затрат, потраченных на изучение абсолютно никчемного курса. Поэтому, чтобы как-то получить сатисфакцию, я на первом занятии спросил ─ «А есть ли в СССР право? По-моему только одни обязанности!», что вызвало закономерное похихикивание в зале и неприкрытое неприятие ко мне преподавателя.
После этого на занятия я больше не ходил ─ мне было это, и не интересно, и не нужно. Но вот, когда пришла пора сдавать зачет, то мне все-таки пришлось попотеть. Я надеялся на свою зачетку, которая была набита отметками «отлично» по самое «не могу», что она объяснит преподавателю, что меня спрашивать не надобно – и так все ясно – отличник. Но этот козел (то есть лектор) видимо очень хотел оправдать получаемую зарплату[1] и изо всех сил показывал видимость деятельности – на зачет автоматом он не согласился и потребовал, чтобы я шел на общих основания. Вот сволочь!
Курса я не знал и лектору ничего не стоило меня завалить каким-либо простейшим вопросом. Что он и сделал. Я пришел сдавать еще раз, потом еще один, и… понеслась…
Учить мне эту блажь не хотелось ─ перед очередной пересдачей я что-то пытался прочитать, что-то запомнить. Шел и опять срывался. Получилось так, что все сдали, и только я остался без зачета по этому идиотскому предмету, видимо, препод никак не мог мне простить мою антисоветскую выходку. Таким образом, сдача зачета растянулась до самого Нового Года. Последняя пересдача была назначена на 31 декабря. Я надеялся, что преподавателю надоест эта бодяга в праздничный день и он, для проформы, задаст пару вопросов и отпустит меня, чтобы поспешить к праздничному столу.
Но не тут-то было. Я ошибался. Преподаватель решил показать свое усердие. На первый вопрос я ответил неправильно и он задал следующий, на который я промямлил что-то похожее на правду. Он задал еще вопрос и я не ответил совсем. Я получал новые вопросыи снова ошибался. Еще вопросы... еще ошибки…
Время уже подходило к пяти вечера. Началась подготовка к новогоднему представлению для детей сотрудников МАДИ. В круглом зале перед актовым залом ставили елку, развешивали гирлянды, из аудиторий выносили столы и стулья. Везде суетился народ с праздничным настроением. И только мы, сидели напротив друг друга занимаясь Советским правом.
Помню, что из аудитории нас попросили уйти, поскольку началась новогодняя елка и в ней хотели складировать новогодние подарки. Я решил, что терпение преподавателя лопнет и он поставит зачет. Но, нет – мы пошли в другую аудиторию. Снова он задавал вопросы, а я пытался ответить. Собственно говоря, это был уже не зачет, а какая-то демагогия на всевозможные темы. Было ясно, что курса я не знаю и препод был вправе отправить меня домой и недопустить меня к экзаменам, но он почему-то этого не делал. Он больше пытался мне рассказать, чем спросить. В нашем протяженном диалоге, мы неоднократно срывались с советского права и уходили куда-то на сторонние темы, потом снова возвращались – и так – много раз. Зачет превратился в пустой фарс. Я понял, что доцент тянет время, что все нормально, что зачет мне обеспечен, не настолько он нагл и глуп, чтобы испортить мою зачетку в самую последнюю сессию, но никак не мог понять – почему он тянет время.
Прошло еще часа полтора и, наконец, к семи часам вечера долгожданная запись «зачет» появилась в моей зачетке. Я попрощался, сказав недвусмысленно «прощайте» и пошел домой. На улице было прохладно, но не холодно и вообще – теплело. Выходя из дома я видел на градуснике минус пять, а, когда вернулся – было около нуля и под ногами начинало хлюпать. Трудно было представить, что через несколько дней мы будем сдавать экзамены в двадцатиградусный мороз.
Возвращаясь домой я упорно размышлял над тем – почему он так долго меня мурыжил? Понятно, если бы он хотел удостоверится насколько хорошо я знаю материал. Но с моего первого ответа было ясно, что материала я не знаю совсем. Так зачем же тратить столько времени, чтобы все равно мне. Ничего не знающему, поставить зачет? Сначала я решил, что он мне мстил за мое высказывание по поводу Советского права. Но неужели такая мелочь могла настолько затмить его разум, что он, мстя мне, сам себе испортил праздничный день. Нет, что-то здесь не клеилось! В принципе – такое возможно, ведь злобство некоторых преподавателей обрастало легендами, передававшимися от курса к курсу. Смущало только одно – ни видом, ни взглядом, ни голосом, он не выражал особого негодования. Скорее он сам был как-то озабочен создавшейся ситуацией, ему было то ли тягостно, то ли неудобно. Во время нашей затянувшейся беседы у меня несколько раз проскакивала мысль, что ему просто хочется пообщаться, а не выслушивать мои ответы на вопросы. Иногда вид его становился каким-то прямо-таки заискивающим как у побитой собачонки.
И только спустя много лет я понял, что, видимо, нашему правоведу, на самом деле, праздник был не в праздник. Как вариант, что его просто дома никто не ждал. Может быть он был разведен и жил бобылем. Какое веселие в одиночестве. Одиноких людей сильно тяготят праздники. В рабочее время они ощущают свою необходимость, у них есть какие-то планы, заботы. Но вот – выходной! И что? Одинокий человек выкинут из жизни, он – изгой общества. Кто-то идет гулять, кто-то по магазинам, кто с женой, кто с детьми, кто с внуками. А одинокому – самому с собой. Даже о прочитанной книге не с кем поговорить, не с кем поделиться своим мнением. Домашняя одиночная камера.
А может быть и что, как мне кажется, вернее – в те дикие советские годы, когда полностью отсутствовали полуфабрикаты и готовые блюда, перед праздником в семьях шла мощная готовка, в основном дешевого салата «Оливье», который к настоящему «Оливье» никакого отношения не имел, но так назывался. Никакого праздничного настроения у таких людей не было, а только какое-то дикое единодушное стремление наготовить еды на целую роту солдат.
Какой ему был смысл посреди кулинарного процесса появляться дома? Что бы мешаться под ногами у снующих между кухней и комнатой своих домашних? Вот и тянул он время не потому, что хотел мне насолить, а потому, что ему просто не хотелось уходить с работы. Как никак, а елка украшенная лампочками, музыка, доносившаяся из актового зала, детский смех и общий шум, создавали какое-то торжественное предпраздничное настроение, в отличие от скучных советских домашних торжеств с салатом, водкой и телевизором.
[1] Зарплата у доцентов с кандидатами в те годы была ломовая. Доценты получали 349 рублей в месяц. Для сравнения зарплата обычного конторского служащего составляла от 120 до 180 рублей, а мой брат работающий на ЛЭМЗ бригадиром электриков в горячем цехе по высшему разряду получал только 220 рублей.
Помочь сайту
Поздравления
