Простить сатану

Меня волновало чьё-то присутствие, кажущееся вполне реальным. Сколько раз я пыталась уклониться от этих размышлений, ласкающих меня своей таинственной откровенностью и обнимающих моё сознание туманом зависимости от свободы познания окружающего нас места. Место действительно словно окружало нас. Протягивало свои холодные крепкие руки… и кутало нас собой камнями, до того спокойными и уверенными в себе, что хотелось иногда закричать от такого насилия счастьем. Вот они – эти мои размышления, они качают меня и сейчас, бесцеремонно беседуя со мной. Я отвлекаюсь, когда нужно быть собранной и внимательной. Здесь это называется «песней сатаны».

Когда, семь лет назад я в первый раз опустилась в пещеру, я была так очарована, или даже заколдована её красотой, что почти не разговаривала ни в пещере, ни на верху. Ребята смеялись, глядя на то, как мои глаза и рот сигналили тогда о впечатлениях:

− Нужно строго дозировать поглощение. − Шутил Марк. Несколько раз я действительно теряла концентрацию, не слышала сигналов и медлила. Всё это было недопустимо в таких обстоятельствах. Ведь пещера только тем и подвластна, кто являет собой единую, целостную, во всех отношениях, сущность. В ней не место даже плюрализму во всех, самых святых его формах, инакомыслие преступно. Слова эти повторялись, как заклинание перед каждым спуском. Ходили слухи, что эта пещера стремится разделить, как саму группу, так и конкретного человека. Убаюкивающе воспевая и себя и его. Рассказывали о многих, кто так и не вернулся из путешествия. По самым скромным подсчётам цифра эта легко могла стать трёхзначной. Действительно, было несколько человек, не поднявшихся на «её темя». Их имена наизусть знали все, кто в этом мире занимался андеграундом, так у нас называли спелеологию. Была и целая группа, обросшая за десятилетия мхом из легенд и самых смелых историй о «сокровенных». Одно время возникло даже что-то наподобие моды. «Эмигранты» наперебой рассказывали о голосах, предлагающих познание бессмертия. И даже о попытках схватить за руки и ноги туристов. Эти рассказы привлекли к пещере целую армию праздных, а за ними и совсем уж клинических спасателей, желающих непременно достать если не людей, то хотя бы тела. Грамотная в этом случае политика властей закрывших пещеру, якобы на диагностику, несомненно предотвратила предсказанную, уставшими от идиотов стариками, многосерийную трагикомедию. В которой комедии, к всеобщему горькому сожалению, отводилось место весьма образное и, в известной степени, циничное. Так, о ней (о пещере) стали понемногу забывать, а вскоре и вовсе оставили в покое в виду отсутствия репертуара, то есть пропавших. Это без сомнения было положительным результатом для нас. Неожиданно, мы получили спонсора для изучения, и теперь не только занимались своим любимым делом, а ещё и обеспечивали себе своё свободное время, принося мимоходом какую-то пользу и науке. Пришлось, правда, окончить необходимые курсы спелеологов для соблюдения общепринятого порядка и спокойствия властей.

Нас было пятеро. Все мы были потомственными наследниками местной достопримечательности. Мой дед рассказывал мне, как он спускался в «Марту» (так зовут у нас пещеру) со своим дедом и так далее. И все в нашей пятёрке слышали подобные рассказы у себя в полутемных детских спальнях перед полными приключений снами. Однако, никто не вёл себя так целеустремлённо и преданно, как то делали мы. Наигравшись в детстве досыта сыростью и темнотой, родители наши более не опускались ниже собственных подвалов и погребов.

Я присоединилась к этой компании спелеологов, едва получив первые строгие предупреждения родителей о поведении под землёй. Это было ровно семь лет назад. Мне было тогда тринадцать. Мой спуск произвёл на меня неизгладимое впечатление! Я почему-то почувствовала, представив себе во всех красках, что я попала в чьё-то страшное, на большее не было цветов чрево...

От чего Марта так заговорила со мной? Не было связи между переполненным умом и нищим языком… После ребята рассказали мне свои первые диалоги. Но никому из них не говорила она так, как мне. Марк, умница Марк, в этом видел то, о чём неустанно повторял всем нам – попытку разделить…

Я опускалась в глотку невидимой и ненасытной властительницы. Но что было самым неприятным и, так сказать, плохим во всем этом так это то, что она совсем не желала этого! В то же время я понимала, что ласкаю её своим поведением… Мне становилось то дурно – то легко, то страшно – то светло, то холодно – то душно. Видимо, я не знала как вести себя. Психика напрягалась, переодевалась, обнажалась и снова укрывалась, облачаясь в подходящие платья. Такой чуждый в своей близости девственно горячий зов услышала я. Тишина лишь только в мгновении значения этого слова. Но стоило только… стоило только начать слушать и… я не начинала я очень боялась, я знала, что я могу услышать то, чего не смогу затем пояснить себе и вынести… вынести наверх. Я только посмотрела в сторону тех песен... С первого же шагу мне захотелось остаться здесь… Мир ультра-звуков и ультра-запахов, мир ультра-жизни. Это был ультра-мир и мир ультра. Я бежала от страшного, сладкого соблазна сколько было сил так, что даже кровь пошла из носу. Весь первый раз я отчаянно боролась с собой.

Спустя несколько месяцев терпеливого ожидания, мои друзья получили наконец от меня мои первые формы впечатлений в виде небольшого рассказа-отчёта, который я назвала «Зов».

– Отличный рассказ, Дана, Что в нем хорошо, так это то, что он беспощадно набрасывается на мозги, заставляя их защищаться!

– Да, окончательно усугубляя своё положение и превращаясь в лакомую добычу..!

– А я тебя понимаю. У меня психика хоть и хрупкая, но гибкая… – Подмигнув, сказала Ксения.

Их реакция заставила меня поторопиться задуматься о моем здоровье, но очень скоро я была вполне ими успокоена. Так как услышала и их первые «касания Марты». Все они воспринимались ими также напряжённо, как и мои, так же трепеща всем сердцем перед чувствами.

Марку представилась она яйцом огромной птицы, вот-вот готовым зачать в себе новую, сильную к дальним космическим полётам жизнь! И снова такая грозная неприязнь к гостям, без разрешения и уважения вникающим в её тайны...

Дэвиду вообще послышались чьи-то угрозы, касающиеся не только его и нас, а и всей страны... Проклятия и заклинания закрыть выход и магнетические просьбы и стоны принести себя в жертву умилостивления...

Максу виделся его спуск полётом с головокружительной скоростью. Он словно наблюдал себя с соседней звезды... И лишь Ксении Марта предложила обменяться душами.

Конечно все мы не воспринимали это так серьёзно. За исключением, пожалуй, Марка. Всё это, упорно стараясь, было для нас словно игрой. Как и всякая достойная называться крутой и хорошей, она чудесным образом переливалась из сосуда в сосуд восприятия и отношений к переживаниям, ощущениям и… чувствам, то есть нервам. Но не смешивалась, что почему-то считалось уже признаком болезни. Марк же относился к этому, да и вообще ко всему, всегда серьёзно, и даже очень. Иногда мне казалось, что он и в самом деле уж слишком ударился в мистику. Его серьёзность и скрупулёзность казались мне временами даже болезненными. До того я не понимала его отношения к делу. Он очень любил «Марту» и наверное поэтому таких людей иногда называют сумасшедшими. Это его «схождение» с ума касалось впрочем, только «Марты», поэтому настоящим безумцем его нельзя было назвать. Что ещё можно наговорить про человека, которого едва понимаешь, да и то с большим трудом? Просто Марк хотел любить «Марту», любить по настоящему, преданно, до самозабвения. Познать её, приняв такую, как есть и открывшись самому – вместить. Даже скорее, чтобы она сама открылась и рассказала ему о себе, своих детях и… о нас. В то время как другие хотели просто, иногда даже вульгарно развлечься с ещё одной серией своей скучной жизни. Ведь надо же было что-то творить, чем-то занять тонны дней, куда-то лезть, что-то нужно было с собой делать...

Мы конечно были другими. Мы были особенными. Мы были близкими друзьями или точнее, хотели ими быть. Но все это было лишь нашим мнением. На самом деле отношения с «Мартой» нам ещё предстояло выстроить. Мы уже достаточно давно общались, но всё как-то без взаимности и… да – без любви. Марк с терпеливым спокойствием удобрял наши, как он говорил, «слабые корни». Он учил нас добиваться искреннего уважения. В этом я была с ним полностью согласна. Любить «Марту» я не могла, по причине непонимания сего действия по сути и направления к нему. Я это честно говорила вслух, вызывая тем самым улыбки и смех. Я знаю, что Ксения если не любила «Марту» ещё, то наверняка уже шепталась с ней, как подружка. Она всегда ободряла меня в моей наивности. Кто меня беспокоил в отношениях с «Мартой» так это Дэвид. Беспокоил потому, что я не хотела, чтобы Марк был недоволен нами. И ещё я верила как-то и где-то, что это действительно правда, и настоящее условие свиданий – искренность, за которой должна была находится связь, перерождающаяся в дружбу и любовь. Я говорю о единстве. О единомыслии всех сходящих вниз. Дэвид никогда не высказывался не то чтобы горячо, а даже тепло, никогда сразу не поддерживал Марка, никогда не спорил. Всё это настораживало меня. Я была подозрительна. Я стала суеверной. Ведь подходил тот день, когда мы должны были совершить свой главный спуск.

Вот уже несколько лет, как мы нашли её – «залу с пятью дверями». Никто кроме нас не знал этого. Никто кроме нас не знал, как далеко мы опустились вниз. Марк не хотел оглашать это по нескольким весьма весомым причинам. Как на это посмотрит «учёный мир»? Что будет с нами в этом «мире учёных»? А мир среди учёных такой нежный и уязвимый... Что будет после этого с «Мартой?». И вообще, кто рассказывает про свидания? Вопрос этот даже не поднимался. После подъёма Марк сказал лишь одно слово, которое было во всеобщем безмолвном согласии логичной точкой: «молчим». Мы сносили в залу постепенно, очень осторожно, не форсируя событий, чтобы не вызвать подозрений даже у близких и родителей, заготовки будущего спуска. Это было всевозможное снаряжение, различные запасы и энергоносители. Мы готовились к большому затяжному походу.

Всё шло по плану. За исключением, пожалуй, самого главного: единое мнение группы проходило болезненное испытание человеческим своеволием.

Три с половиной года назад мы опустились на «звезду». Так назвали мы то место. Пять ходов из залы, как пять концов звезды – пять лучей. Это было необыкновенное место, если можно так сказать о подземной прихожей. Чтобы добраться до неё, нам пришлось пройти три сифона с ледяной водой. Всех без исключения охватило одно чувство, связавшее наконец-то нас в один сноп. Этим ощущением был манящий, почти сосущий страх, страх перед познанием следующего шага. Что было ниже звезды?! Но пять лучей – ходов, как пять спиц колеса, вдруг оказались спицами в колесе. И фортуна в недоумении широко распахнула свои доверчивые глаза на негодных избранников своих...

Обсуждение главной этой темы откладывалось сколько могло, даже скрывалось. Но назначенный день приближался, как понимание прочитанного для желающего смысла. Тянуть с выяснением далее было невозможно. Разговор этот начался с точки зрения спелеологии. Впервые за всё время. И я понимаю почему. Наука о пещерах заняла своё драгоценное место посредника на переговорах. Конечно не все из нас отстаивали свой ход, так как один из них и вовсе был тупиком, но всё же мнения о том, как продолжать спуск, разошлись. И, как мне показалось, разошлись они намеренно и будто бы искусственно. Выслушав мнение по этому поводу от Марка, Дэвид, уже во время наступившей для обсуждения паузы, весь искрился. А когда перестал «трещать и светиться» от производства и потребления тока, объявил своё решение, словно его ударило собственной дугой:

− Я не согласен категорически, – сказал Дэвид, – и не буду идти в это отверстие, я пойду в другое... − Меня, Ксению и Макса дёрнула цепная реакция. Разряд полоснул мне по самому сердцу. Я понимала, чем может окончиться этот разговор. Марк молчал.

− Я пойду с Марком, − вдруг сказала Ксения. И лицо Дэвида вновь засветилось, теперь уже синим светом нескрываемой зависти и ненависти. Молния прошла по его рту, исказив его безобразной улыбкой униженного мессии. Стало ясно и горько, что один из нас не снами. Мне тут же вспомнилось: «они были с нами, но вышли от нас, так как небыли нашими…». Я плохо знала библию, да и вера моя была в возрасте осязания, однако такой отрывок блеснул в голове у меня солнечным зайцем. Я очнулась и почти закричала:

− И я тоже, тоже с Марком!

− А как же теперь будем? − Максиму навязывался альпийский нейтралитет. − Я согласен с Марком, но может быть, мы рассмотрим и мнение Дэвида, − сказал он с ощущением вины от подозрений в миротворчестве.

− Мы сделаем вот как, мы спустимся на звезду ещё раз и обсудим всё на месте, всё посмотрим, всё проверим. Вполне возможно, что Дэвид прав и... да и…, в конце концов, мы можем сделать это по очереди. − Светлая и простая мысль Марка словно мешок сорвала у меня с головы. Как всё просто, хорошо, мирно, а главное правильно и истинно! Я поняла, что это действительно сила! «Это любовь, наш Марк, как он всех нас…».

− Да он не уважает всех нас! − Какой-то гадкий смрад, удушливый и ядовитый ощутили мы. Почему-то Дэвид говорил о Марке в третьем лице!? Все понимали, что это самосожжение. Но пожар тушат огнём.

− Я согласен, − сказал Марк, − спустимся в нижний луч, с Дэвидом.

Это был плевок. Плевок, от которого пламя мелькнуло двухголовым языком, исчезая в щели синих, почти чёрных губ обугленного лица. Плевок, от которого должен был возгореться другой огонь, огонь благодарности. Разгореться в прозревших от бдения бренных глазах. Но произошло чудо – огонь погас вовсе.

Мы готовились, оставалось чуть больше двух недель до нашего «отпуска». Чтобы всё скрыть как надо, мы за полгода вперёд купили путёвки в Индию и должны были отправиться туда на десять дней. Разговор тот, о лучах, постепенно остыл в наших головах, да и Дэвид будто бы изменился. Одним словом всё шло в общем хорошо.

В назначенный день мы сели в автобус и отправились в город, чтобы затем сесть в поезд до столичного аэропорта. Так выглядело наше путешествие в самом начале для всех провожающих. Мы волновались, чтобы никто не приклеился к нам провожать. Автобус до вокзала шёл два с половиной часа и, к нашему облегчению, не нашлось желающих провести почти целый день в дороге. К тому же была суббота. Единственное, пожалуй, чего мы не предусмотрели так это то, что водитель наш Эдвард Шин был другом родителей Марка. И когда мы собрались выходить, буквально через две остановки, он с удивлением посмотрел в своё зеркало. Пришлось тащиться до города и затем обратно на такси. Но таксисты наотрез отказались. Большой удачей было, что мы встретили туристов направляющихся в сторону дома. Мы совсем и не подумали о том, что все люди на пути в город это местные жители. Наша идея с Индией была детским спектаклем. Но это впоследствии сыграло нам на руку.

Мы разбили палатки и стали готовиться к спуску. И тут только я заметила, что у нас две группы! Дэвид отдавал указания Максу, и было видно, кем он себя возомнил. До того это было глупо, что даже верёвку он цеплял на брюки к поясу таким же движением как Марк. Я только глазами замигала от досады. Это было настоящее предательство. Они вели себя вызывающе, дерзко. Так, будто бы и не знают своих соседей, то есть нас. Я посмотрела на Марка глазами полными горечи и обиды, он лишь вздохнул мне в ответ. Вдруг я вспомнила про Ксению. Я стала вертеть головой, ища её выбора. Она сидела поодаль на земле, наклонив голову к коленям и накрывшись руками, словно покрывалом. Я хотела подойти к ней, но Марк удержал меня, схватив за руку. Максим с Дэвидом спешили спуститься, словно боялись пропустить нас вперёд, что было будто бы почти каким-то проигрышем, на каких-то соревнованиях. Они выглядели самостоятельными и обиженными на былое несправедливое руководство. Это несправедливое руководство сделало их такими – самостоятельно-обиженными, что ли... Таким образом свободные спелеологи, как совершенно нелепо высказался однажды Дэвид, оставили нашу Ксению нам. Какое-то время мы сидели молча. Что-то испытывал каждый из нас в эти минуты, что вспоминал, над чем размышлял? Как смогло укорениться, встать, расцвести и принести плоды это растение? Чем оно питалось все эти годы, какое питье растворяло? А главное, откуда могло взяться семя? Где скрывалось до зародыша, для чего, с какой целью? Вопросы эти бились о мой лоб ночными мотыльками в стекло, летели на таинственный источник света. Чтобы насладиться запретным солнцем среди холодной родной ночи. Где-то они прячутся днём, эти страждущие ясного?

− Но это же даже не смешно, Марк! − Ксения резко поднялась и стала расхаживать из стороны в сторону, как то делают родители, когда выговаривают детям о проступках. − Это не смешно, − повторила она уже в задумчивости, − это… дико. Как ещё назвать это Марк?

− Да уж смеяться здесь не с кого и не с чего, это точно. − С шумным, значительным выдохом согласился Марк.

− Пророчество Давида второго…! − Ксения подняла руки и бросила их себе на бедра, издав ладонями соответствующий звук. Я слушала их разговор и молчала, выстраивая у себя картину происшествия. − Хорошо, что нас он не упомянул в своей «работе»… − Ксения села напротив нас.

− Да он и не мог, ведь это же его детище, его ковчег, ты же понимаешь? – Марк в отчаянии посмотрел на Ксению.

− Да, но все вокруг знают, что нас пятеро. – Я вмешалась в разговор.

− Знают... – почти шёпотом сказал Марк.

− А как университет относится, они в курсе? – Не унималась я.

− Не знаю. Но даже если и да, им то не это нужно, в смысле всё равно, лишь бы проект двигался... – Марк задумался.

− А куда он может двигаться если они…?

− Это уже, знаешь, не наше дело. – Прервала меня Ксения.

− Не наше? А спросят с нас! – Мои долго сдерживаемые эмоции наконец-то нашли выход.

− А у нас все в порядке, мы им отчёт предоставим... – Ответил Марк, удерживая жестом Ксению от надвигающегося спора.

− А, я забыла, что о «доске» никто не знает... – Мои мысли наконец-то взяли вверх над эмоциями.

− Между прочим, тот луч, в который они хотят войти, полный, похоже, воды... – Марк не сумел сдержать тревоги в голосе.

− Да ты что!? – Мы вместе с Ксенией в изумлении произнесли в один голос.

− Причём это ещё и... – Марк не договорил.

− Неужели сообщающийся? – Я не хотела в это верить.

− Да, и не только. Я могу только предполагать, но вода в нём... − Марк замешкался... Ксения изменилась в лице. − Я могу только предполагать, − повторил он, − но если это так, то... Ничего нельзя предусмотреть. Ни сколько её будет, ни когда она придёт, ни откуда берётся и, наконец, самое опасное… что это за вода, или даже лучше сказать жидкость? Какой у неё мотив? Если, предположим, − Марк посмотрел на меня, − это «желудочный сок», то ты сама понимаешь...

− Что будем делать, Марк? – Мы смотрели на него как на спасителя.

Серьёзный разговор моих друзей встревожил меня. Я поняла, что Максим и Дэвид находятся в беде.

− Подождём до вечера, − сказал Марк, − а затем сойдём на «доску». Я надеюсь на Макса…, может быть они не решатся спускаться в этот рукав..?

Прошло около часа. Я решилась расспросить Ксению.

− А что это за пророчество? − Я показала ей взглядом, что согласна и на половину всего мне неизвестного, и быстро согласился на треть. Она казалось, была утомлена «этими знаниями» и было видно, не желала к ним возвращаться. Но здесь был случай исключительный, я была членом коллектива, и притом единственным, кто был не в курсе.

− Ой, Дана, − начала она со вздоха, − что тебе сказать? − Я терпеливо ждала. Она взяла паузу, видно выбирая пригодное, и очерчивая круг. − Для меня самой, знаешь ли, это явилось таким сюрпризом... Это пророчество, кто мог подумать? − Она словно разговаривала сама с собой, но меня это полностью устраивало. − Дэвид открыл свой сайт в Интернете, на нем он поместил… не могу даже спокойно произнести это слово – пророчество... Пророчество, пророчество, как оно звенит это слово..!

− Это про то, что он слышал в пещере? − попыталась я помочь.

− Ну, как слышал…? Я тоже ощутила нечто.

– Действительно, о чём мы говорим? Это мистификация! − Я посмотрела на Марка. Он молча кивнул мне в ответ. − А что там, в этом пророчестве?

− Всё плохо, как всегда − отмахнулась Ксения. Видимо ей было до того это неприятно, что она так и не смогла справиться с собой, чтобы рассказать мне об этом даже теперь.

− Ты заметила, − обратился ко мне Марк, − что подавляющее большинство пророчеств или так называемых пророчеств, как угодно будет, именно подавляет большинством.

− Что ты имеешь в виду, Марк? – хором спросили мы повернулись к нему одновременно.

− Пророчества все, или почти все говорят о катастрофах, разрушениях, бедах, одним словом о смерти, ведь так? А почему? Почему бы не пророчествовать мир, радость, жизнь?

− Да полно таких пророчеств Марк, ты же знаешь, я недавно читала одно такое.

− Да, и что же там? – Без энтузиазма в голосе спросил Марк.

− Ада нет, вот что там. Или: «возможно, что ада и нет…» и далее что-то разнузданное.

− Ну…, это и не пророчество − Марк махнул рукой.

− Это ещё почему? − удивилась Ксения.

− Сначала я закончу свою мысль. Люди верят в катастрофы и смерть почему? Потому, что это правда! Они ведь знают себя! Что ничего, кроме катастрофы, они не заслуживают. Поэтому только это их и может ждать в будущем... Это психология, никаких сверхъестественных способностей. А то, что ада нет, с этим они всю жизнь живут и всю жизнь борются, причём здесь пророчество, что его, ада нет.

− То есть знают, что их убьёт метеорит, но ведут себя так, доказывая своей жизнью, что это, мол, вроде бы (подчёркиваю это важное словосочетание) и несправедливо... Ведь всё хорошо и ничего нет, мы веселимся праведно, как можем, то есть какую имеем на то возможность, живём и...

– Но почему тогда верят в несчастье? Логично было бы даже и не интересоваться смертью. Если ты знаешь, что живёшь, то чего и бояться, или кого? Как-то это всё запутано... − Ксения покачала головой.

− Да ничего не запутано. «Праведник смел, как лев, а нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним…». Потому что каждый сам себе и бог, и царь, и судья, и правда, и жизнь, и смерть. Для того и нужен был «мёртвый бог», чтобы «жили» грешники, без этого нельзя! Нельзя жить и не умирать, не вмещается в мёртвый ум! Логично уходить прочь от смерти, в желании её побеждать и делаться бессмертным, удаляясь от неё. Если я не хочу в воду, стану ли в неё лезть, чтобы победить. А когда я уже отплыл от берега на скорлупе и понимаю, что не обойтись и не обойти, по воде то! А утопленников неразумных целый род. Тогда может океан, питающийся утопленниками насытится. Пусть, ну скажем, «ненавидящим воду»! Ему, океану, это будет очень приятно... А ненавидящий то, как бы в воде оказался, когда воду ненавидит? И учит других ненавидеть, избегать и оставаться сухими? Одним словом, мы жить не хотим, и умирать не хотим, пусть это делает Бог, это ведь ему надо. Какие-то вечные жизни, высшие цели, светлые знания. А у нас пока дьявол у руля. Он всех нас смертью запутал, не справиться. К какому ещё богу обратиться? К настоящему? Чтобы убил? Да они кроме смерти и не знают ничего, от рождения к ней готовятся, её чтят, празднуют, любят, вживаются в образ мертвецов. Вся эта мумификация, вся эта археология, антропология. Принятие смерти, как нормы! Вот цель проповеди восходящей к глазам Царя вселенной. Но это их мир, их он и останется, им он и достанется. Восстание машин, восстание детей, женщин. Рук, ног, глаз, мыслей и, наконец, самой жизни. Неизбежность – это свет... − Вдруг крик прервал монолог Марка...

Кричали снизу. Мы стали готовиться к спуску настолько быстро, насколько могли. И хором стали раскаиваться за то, что позволили Дэвиду и Максиму спускаться самим. Ведь до звезды было почти два часа, а за это время... Первым в Марту вошла я и сразу поняла, что уже что-то случилось. Пещера была напряжена, по-особенному холодна и неприветлива. У меня было уверенное, ясное будто бы и будто бы знание, что они не дошли до звезды. Я их словно пеленговала. И надеялась родить веру, что они очень близко. Люди ведь всегда чувствуют людей... Но, чем глубже я опускалась, тем неуютней чувствовала себя со своим обманчивым и доверчивым подсознательным ощущением. Однако осознание присутствия меня не только не оставило, а напротив обратилось в навязчивые доказательства. Мнения в голове моей разделились на: «верой влекомые» и «рационально осторожные» и даже предостерегающие. Я слышала звуки, вздохи, шёпот... Конечно, при определённом психическом состоянии всё это так могло определяться, но понимание этого меня не успокаивало. Это было похоже на расслоение миров с целью перетащить восприятие и сознание с рассудком в определённое кем-то определяющее «место». Мне здорово помогали сейчас мои скучные походы и вязкие мучительные часы в библиотеке за «аналитической литературой». Я с усилием, но всё же справлялась со своими «картинками». Я вспомнила, что люди видят сражения, переживают события, находясь в исторических местах. В тот же миг я вдруг увидела вспышку света над головой! Я с трудом владела собственным телом. Через секунду услышала, ясно услышала человеческий голос. Это был голос женщины. Я готова была закричать, когда вдруг, уже почти с болью осознала, выходя из беспамятства, чей это мог быть голос.

− А? − Я ответила, словно парализованная от пьянящего холода, растворённого в ужасе.

− Ты чего? − Ксения была метрах в пяти.

− У тебя фонарь? − Я уже тряслась, почти себя не контролируя.

− Что? − Ксения была в растерянности от вопроса.

− Фонарь? − повторила я.

− Да, − ответила она. Я вздохнула, пытаясь вздохнуть с облегчением.

− Сейчас, − сказала она через мгновение, которое мне показалось большим, – возьми! Я поняла страшную правду.

− Здесь кто-то есть! − закричала я, − берегитесь! − И криком этим вернула себе саму себя.

− Что? − До Ксении, видимо, донеслись лишь какие-то обрывки змеиного эха. – «Хорошо, что она меня не поняла», − подумала я, − «прохудилось моё воображение… потекло». − Уже через несколько секунд я поняла, что никто не играет с моей психикой, я стала трезво и отчётливо ощущать запах. Запах чего-то горелого… или горящего.

− Ты ничего не слышишь? − Спросила я Ксению.

− Нет, − ответила она, и я почувствовала, что она уговаривает себя.

− Никакого запаха?

− Запаха? − Переспросила Ксения, и теперь я уже ясно услышала испуг в её словах.

− Будто бы что-то горит?

− Но, что тут может гореть, Дана? – Ай, вдруг вскрикнула она, – неужели?

− Что?

− Неужели они решили делать это именно здесь? – в голосе Ксении прозвучали нотки похожие на биение друг об друга стальных ножей.

− Что делать, кто? − Моё сердце мешало мне говорить. За доли секунд я стала вся мокрой.

− Нужно Марка предупредить, Марк! − Она занервничала, а я стояла на грани паники. − Марк! − Ксения кричала. Я видела себя в западне, обманутой и… мёртвой.

− Она нас обманула! − Я зарыдала.

− Кто, Дана?

− Марта.

− Ты что ребёнок, сейчас же прекрати! Чего я кричу дура, у меня же рация есть. Извини меня Дана, растяпу. − Слёзы немного облегчили мою участь.

− Нет, Ксения, они не будут делать этого... − Спокойный, почти механический голос Марка связал мои поползшие члены.

− Ты уверен, Марк, мы слышим запах с Даной, запах тления...

− Уверен, уверен, они это уже сделали... − Ксения замолчала. Затем снова спросила:

− Ты уверен, Марк?

− Да. − Короткий ответ Марка не оставил шансов. − Что там у вас? − Марк был по-прежнему спокоен. И не дождавшись ответа добавил:

− Мы должны их поднять со звезды... или из лучей, встретимся внизу, конец связи. Всё время спуска я жила одной лишь мыслью: «я здесь, чтобы спасти людей». Я вспоминала их по очереди. Наши отношения. Максим всегда был приветлив со мной и казался мне хорошим парнем. Если бы не теперешние обстоятельства, то я бы никогда бы и не представила себе, да и другим не поверила бы, что это могло с ним произойти. Он был всегда так открыт... Хотя, всё будто бы выбирал, на чем остановиться, какое мнение принять? Всё взвешивал, долго сомневался... Вот оно! Открыт и доверчив, а отсюда сомнения и желание убедиться наиболее достоверным способом. А Дэвид? Да, он всегда был холоден. Теперь я вижу полную картину, он шёл к этому. Зачем же он, как же он так поступил с Максом? Как же он не боится? Липкая ненависть разлилась, вырвавшись из сердца гадкими представлениями о предательстве. Акты возмездия сменили своим удовлетворением одни жестокие картины на другие. И вот безразличие заманчивой альтернативой надменности почти открыто впилось в меня своим гордым сладострастием. Меня мутило. То ли от скорости предложений и сменяющихся в своей яркости красок этих взрывов-видений, то ли от концентрации доказательств, спешащих завладеть душой. Скрывая епанчой свои цели и склоняя меня всего лишь к неким возможным мнениям. «Я иду спасти», − повторила я себе. И здесь я вспомнила о прощении. В самом деле, неужели теперь конец, и нет человеку возможности всё исправить и стать другим…? На смену пришли другие чувства. Глубокие, сильные, всемогущие. Это была любовь. К тому времени, как я уже почти опустилась на звезду, я едва сдерживала слёзы, сожалея и сочувствуя Дэвиду и Максиму. Укоряя себя в жестокосердии и чёрствости. Представляя себе, сколько им уже теперь пришлось вынести, пока мы научимся любить... Но только я отстегнулась, как сразу увидела Дэвида. Недолгую радость резко сменила реальность, разорвав раскалённой спицей чужое полотно на моих глазах. Я бросилась к нему.

− Как ты, Дэвид, всё в порядке? − Он отбросил мою руку и буквально зашипел в ответ. Перпендикулярная действительность безжалостно, но всё же комфортно взяла моё сознание в свои вездесущие руки.

− Где Максим? − Спросила я, насколько могла строго.

− Чего вы лезете? Папы, мамы, братья, сестры... − Дэвид зеленел от злости.

− Это вы лезете… куда не надо! − Ксения спрыгнула на доску через минуту после меня.

− Она не ваша! − Дэвид вдруг закричал.

− Что с тобой? − Ксения пыталась успокоить его.

− Я не отдам вам её! − Он продолжал кричать.

− Где Максим, в каком луче, Дэвид? − Дэвид молчал. − Ты понимаешь, что нас больше сюда никто не пустит? − Дэвид кивнул на отверстие.

− У вас рация есть? − Дэвид молчал. Тут Марк не выдержал и закричал:

− Рация есть!?

− Нет! − Дэвид закричал в ответ.

− Если он… то мы не поднимем его, слишком узко... – голос Марка дрожал.

− Я спущусь в соседний луч, может они соединены... – уже спускаясь сказала Ксения.

− Будьте внимательны, возможно, счёт пошёл на минуты, приготовьте кислород и… давай Ксения! – Марк готовился к новым сюрпризам.

− Дана, ты на связи! – услышала я голос Ксении.

− Они его поднимут сами, не лезьте! − Неожиданно Дэвид кинулся на Марка и стал хвататься за верёвки. Началась борьба. Я в недоумении остановилась, поражённая увиденным.

− Что ты стоишь, Дана, помоги..! − Ксения толкнула меня. Я схватила Дэвида и оттащила его от Марка. Затем я обхватила его руками и приподняла.

− Они его поднимут сами!!! − Дэвид кричал и вырывался. Я почти не чувствовала сопротивления, благодаря адреналину в крови. Через несколько секунд сопротивления, он будто смирился. Я чуть ослабила объятия. Но это был ход. Он снова забился. Теперь уже смеясь и плюясь в сторону Ксении и Марка.

− Уколи его − сказал Марк, повернувшись к Ксении. − Да, да, − произнёс он, подойдя ближе ко мне и Дэвиду, − ты что не видишь?! Ты не видишь, что иного способа нет? − Ксения молча согласилась. Через несколько минут Дэвид уже лежал накрытый курткой. Верёвка, на которой висел Макс была неподвижна, не отвечал он ни на голос, ни на подаваемые ему знаки. Мы волновались, что могло с ним произойти? Марк осторожно начал спуск, готовясь, видно было, к самому страшному. Через четверть часа он вышел на связь. Но мы ничего не услышали, какие-то невесть откуда взявшиеся помехи «разорвали его слова».

− Ничего не слышно, Марк, повтори... − Ксения волновалась уже и за Марка.

− Не слышу, − послышалось из устройства.

− Такое впечатление, что с нами кто-то борется − сказала Ксения и сама удивилась собственным словам. Теперь это нельзя было отбросить к мнимым ощущениям, ибо говорило сердце. Ксения и сама это чётко понимала, однако нашла «выход» и здесь.

− Некогда. − Бросила она во враждебную мистику грубое слово, будто надеялась напугать её своей решимостью. В этот момент мы услышали шелест куртки. Руки пришли на помощь Ксении, чтобы не закричать. Я похолодела от увиденного. Дэвид привстал и с нечеловеческим взглядом изнутри оглядывал стены звезды. Я произвольно стала молиться про себя. Ксения тоже звала, я слышала, на помощь Бога. И вот он (Дэвид) «увидел» нас. Мне захотелось бросить все неудобства связанные со своим телом и убраться куда подальше. Ксения схватила меня за руку. И вдруг я почувствовала себя сильной. Я согласна была «остаться» и защитить её. Но в следующее же мгновение Дэвид лёг, словно повинуясь явившей ему себя силе.

− Восстание живых… тру.... − Я, видимо от пережитого напряжения, сказала первое попавшееся в голове «впечатление» ассоциацией. Но смеха я не дождалась. Даже напротив... Я решила не извиняться, чтобы не усугублять состояний. На удивление, в эти моменты я трезво мыслила, что-то решала, взвешивала, обдумывала. После я вспоминала и гордилась нашедшимися в тот час во мне мужественными и просто человеческими силами. Я словно бы… ожила.

Тем временем верёвка Марка тоже замерла.

− Ксения, давай на связь, − сказала я, − что он там? − Мой бодрый тон привёл её в действие, словно душ изо рта при раскалённом зное. Она открыла глаза, вздохнула, немного вскрикнув, и схватилась за рацию.

− Всё в порядке, парень без сознания, не знаю, как его поднять... − Сумбурная фраза Марка говорила о тяжёлой и неясной ситуации, что было всего хуже.

− Его надо привести в чувства, хотя бы на время... − Ксения вслух себе давала советы. − Адреналин, ему нужен адреналин, ему нужен адреналин... − Она включила рацию и повторила ещё несколько раз.

− Правильно, Ксения, ты молодец, как я сам не догадался?

− Впрочем, здесь какой-то газ вроде бы, я вижу, как мои мысли липнут одна к другой...

− Не болтай, − строго отрезала Ксения и услышала в ответ разумное «хорошо.» − Через минуту все зашевелилось. Вначале мы подняли Максима. Он был словно пришелец. Удивлённый и напуганный удивлением. Он был в шоке. Затем мы подняли Марка.

− Что я вам расскажу, ребята, − сказал он, только наши глаза встретились. − Там кто-то есть, − продолжил он, показывая на «двери».
 

Теперь нам предстояло самое сложное и, на первый взгляд, даже невозможное – главный подъём, учитывая и подъём Дэвида. Тащить его спящего было бы очень трудно и по-настоящему тяжело. На помощь пришла уже бывшая «спасительной» мысль. Мы решили тащить его в полусонном, то есть максимально «вялом» (оно же для него спокойное) состоянии, покуда это будет возможно, а затем при помощи того же кислорода и адреналина вытолкнуть его на поверхность. Где к тому времени всё будет уже подготовлено к «встрече и проводам». Так всё и произошло. Едва мы подняли его, тут же связали и приказали молчать… или говорить, но тогда всё и всем, а это, видно, невыгодно было никому. Через час мы его даже развязали, и он ушёл, медленно, не оглядываясь, и будто бы даже спокойно. Но теперь в это спокойствие уже никто не верил.

То, что рассказал нам Максим, иначе как мистическим триллером не назовёшь.

Накануне спуска, дней за десять, они с Дэвидом провели на кладбище спиритический сеанс! Если бы мне рассказывал эту историю кто-либо другой, или хотя бы её не слушали также вместе со мной, не перебивая, Марк и Ксения...

− Дух явился гадкий, ничтожный и гордый, как и до смерти. Разговаривал он с нами развязно, по-детски невоспитанно и ругаясь самой примитивной, даже слабоумной бранью. Дэвид вёл себя с ним как со знакомым пьяницей и собутыльником, смеялся и даже дразнил его. Я переживал о том, не далеко ли мы зашли? Мне было жаль Дэвида, я видел, что дух обманывает его, а он верит ему, как мальчик. Но я знал, что Бог спасёт его и покажет ему свет, обличит подлого лжеца! Я, собственно, лишь поэтому и согласился на это. Я пошёл с Дэвидом, боясь, чтобы он не запутался, и дух не погубил его. Я надеялся достать его, подобно тому, как Христос из ада поднял грешные души, сойдя в него лично!

Дух повёл нас в пещеру. Он говорил, что в ней есть могущественный дух императора. Он передаст послание президенту и условие. После «сеанса», на моё удивление, дух постоянно присутствовал где-то поблизости. Дэвид всё время с кем-то говорил, смеялся, а иногда даже спорил. Спуск на саму звезду прошёл в целом спокойно. Когда мы стали готовится к тому, чтобы идти в луч, дух потребовал провести некий обряд посвящения. Он запретил нам спускаться вдвоём в один луч. Поскольку мы не могли одновременно спустится в два разных луча, я готовился к спуску один, я решил не пускать Дэвида. Дух сильно разозлился. Я понял, что на правильном пути. Беседовать с императором мне было не о чем, даже с мёртвым... Я собирался проклясть его Именем Господним. И навсегда покончить с этими «играми в таинства смерти». Я непрерывно молился опускаясь всё ниже и ниже. Я был бодр и спокоен. Как ты и говорил Марк, в нём действительно была вода, но где-то внизу, далеко внизу. Я радовался тому, что всё сумел так устроить. Посижу немного, затем поднимусь, расскажу Дэвиду, что дух обманул нас. «И от стыда в ад убежал», смеялся я про себя. «А императора не выпустили на свидание за нарушение распорядка», − я веселился. Но моё ликование качнулось вместе с верёвкой, на которой я висел. Я ударился локтем о камень, больно, даже в голове потемнело. Такое впечатление было, что меня кто-то раскачивает сверху. Произвольно из меня выскочили четыре буквы «чёрт!». Я огорчился, что дал ход моей безнравственности в такой неподходящий момент. «А какой момент может быть подходящим?!» Я повторно произнёс это слово... Я дрогнул, понимая, что «внутренние тёмные воды» сейчас сливаются с внешними в единой цели. Недооценил я момент! Инстинктивно я поднял голову, собираясь высказать тлетворному всё, что я о нем думаю. Тот ужас, который увидел я над головой нанёс вере моей смертельный удар! Я увидел безобразного человека в обносках римского легионера, с чёрным от грязи лицом и поломанным носом. Он бил по верёвке останками своего уродливого меча! Нить моя рвалась на глазах. Чтобы не упасть вниз я сам отстегнулся от неё. Почему я принял такое решение!? Но я не смог полететь вниз! Камни луча сдвинулись, и горло стало таким узким, что я застрял в нем. Я услышал стоны и разговоры снизу. А затем и увидел... Я стал кричать, звать на помощь, отчётливо понимая, что звуки не покидают меня. Как же я оказался в этой западне, я же исполнял заповедь?! Это были самые мучительные мгновения в моей жизни. Моя вера лежала мёртвой невестой на моих руках, а Господь плакал, сжимая зубы от боли. В руки его вбивали нечеловеческой величины гвозди. Римские солдаты – исчадия ада смеялись над моей глупой самоуверенностью и несуществующей «царственной силой веры». Ад разинул свою пасть до облаков. Видение билось в мою голову страшным стенобитным орудием, абсолютно негуманно и анти-человечно. Извлекая мучениями любовь из моих мозгов, для какого-то дерзкого и немыслимого акта. Я хотел согласиться и умереть, но услышал лишь смех... Мне показалось, что это смех Дэвида... «Нет!» − я не верил, это совсем не уместно сейчас. Зачем ему смеяться!? Это дух. Да, это дух! Бедный Дэвид, как поднимется он теперь наверх? Как спасётся? Нужно позвать на помощь ребят, Марк! Марк!

Я вспомнил всё. Я видел уже этого легионера. Я видел его у Дэвида дома, где на стене, среди других картин висел и он. Это был Корей, так звали его. Дэвид иногда разговаривал с ним. Я не обращал на это внимание. Почему? Я был уверен, что спасу его от него!
 

Вот уже вторую неделю мы лежим в больнице с отравлением. Пострадала нервная система. Говорят что газ, которым мы отравились, якобы не изучен до конца и нас «пользуют», как «материал». Дэвида спасти не удалось. После его одиночного ночного спуска в Марту, пещеру закрыли для спелеологов. Но ребята не отчаиваются. После выздоровления собираются в Тибет. Там, говорят, такие красоты, такие древние тайны, и интересные, духовные люди...

Я в небольшой растерянности, конечно люди и тайны — это интересно. Но возможно с меня пока и этих приключений хватит.