Неграмотные ангелы
4 марта 2024 -
Ирина Белогурова
На тучах сидят неграмотные ангелы и записывают только слова, не записывая мысли, которые находятся под словами. Сидят, спрятавшись за слова или в словах.
Закон вселенной о мысли и закон вселенной о словах сталкиваются в человеке и напрасно человек думает, что эти две прямые параллельные или какие ни будь ещё.
Что касается лжеца, он попадает между молотом и наковальней.
Закон вселенной о мысли и закон вселенной о словах сталкиваются в человеке и напрасно человек думает, что эти две прямые параллельные или какие ни будь ещё.
Что касается лжеца, он попадает между молотом и наковальней.
***
Продам душу со всеми удобствами.
Пальто было похоже скорее на разношенный валенок, чем на приют. Но разве для художника это удар? Перепуганное эстетикой состояние, водившее теперь крепкую дружбу с неврастенией и прозванное за несостоятельность "быком юпитера", трепалось где-то на базаре за фунт лиха и подрамник. Как надоели ему голые, толстые бабы, лезущие из кожи вон на полотно.
«Вот бы Еву нарисовать в образе…. С головой квадратной…. С дьяволом в правой руке…» — Адам Владимирович стоял перед своим уродливым детищем, приняв позу задумчивого художника. Надо отметить, что Адам Владимирович действительно числился в союзе художников и имел диплом местного высшего профильного заведения. Но в тоже время, нередко чувствовал себя собственной подделкой или, как минимум, не очень качественной копией. Картина не хотела отпускать своего хозяина, желая овладеть им полностью. Адаму Владимировичу пришлось собрать волю в кулак, чтобы оторвать взгляд от своей последней работы и разорвать чарующую с ней связь. — «Надо было дать ей имя!» — Адам Владимирович желал увидеть свет уличных фонарей и испить свежего воздуха. В этот момент взгляд его упал на брошенное пальто лежащие возле стула. — «Пальто! Точно, я назову её ПАЛЬТО» — Адам Владимирович надел пальто. С удовлетворенным взглядом и чувством временной свободы художник открыл дверь в мир простоты и обыденности.
Адам Владимирович шёл по узенькой улочке, освещаемой тусклыми лампочками, свет от которых падал под ноги прохожим, искажая тенями и до того странный городской пейзаж.
Снег сползал бесплатным вознаграждением от созерцания жизни к созерцателям. Той невидимой жизни где-то там наверху, чудесной, вход в которую был закрыт от обывателей, чёрт знает зачем…. Простота и обыденность, в свою очередь, не желала гостить даже временно у Адама Владимировича.
Впрочем, созерцатели, шмыгая носом и обувью по тропинкам в тупички, всё реже и реже обращали свои выцветшие капельки на эти происшествия.
«Ну что, в разливочную!?» — Адам Владимирович унюхал знакомые нотки креплёного из полуподвальчика. — «Ну разве что одним только носом? Впрочем, и носом тоже уже не ахти. Пойдёмте-ка лучше дальше.» — Прибавив шагу, Адам Владимирович направился к набережной.
«А на набережной детки! с детками постарше кормят уточек хлебом, булками и сухариками. Утки такой милостыне наверное рады. Наверное, это потому, что трудно сказать, умеют ли утки радоваться?» — Адам Владимирович ощутил себя почти философом. — «А потом… это только эпизодик…, если вспомнить, что папы этих детишек плюют в мам этих уточек вишнёвыми косточками на выходных под водочку…. А… так я всё одно в пивной!?» — почти философ нашёл своё тело хоть и на набережной, но всё же в забегаловке. — «Ну-ка, на воздух!» — Адам Владимирович вынес своё тело на воздух. — «Тут снег ползёт, тут пахнет так… бельём….», «Вы когда ни будь были в лабиринте без стен? О, это самый страшный из всех известных лабиринтов!» — Адам Владимирович набрал воздух в лёгкие в надежде избавиться от приступа философии.
«Коты – это такие люди. А люди – это такие… коты? Почему бы нет?» — философ никак не мог превратиться обратно хотя бы в художника, не то что в человека, его несло всё дальше. — «Ох, в подвале запашок… Подземное царство кладовых и продавцов. Трубы тёплые и влажные, стены терпят невежество художников-воинов, побеждающих плоских чудовищ своих, прилипших к штукатурке на время брошенное историей и как будто потерявшееся сквозь дыру в кармане. Те же пещеры, те же охотники, жаждущие бессмертия в баталиях и поедании.» — Адам Владимирович снова нашёл своё тело в кабаке. — «А откуда здесь бармен? А вот и донышко.» — Философ заглянул в пустой стакан.
− Быкуйте потише, Адам! – Адам Владимирович поперхнулся и повернулся в сторону реплики с необыкновенно недовольной физиономией.
Он даже хотел было уже что-то хрюкнуть в ответ. Но, благоразумно крякнул и отвернулся обратно к пепельнице, на ней золушка плясала ему стриптиз. — «А вот это уже больше похоже на белочку» — полу-философ, полу-художник Адам Владимирович взял свою голову в руки и начал разглядывать помещение.
За спиной у стойки висело неприличное объявление с откушенными последними двумя цифрами номера телефона. Бармен спал, свернувшись калачиком прямо на полу….
− Нужно бешенство гонять, а не собак, так ведь Адам Владимирович? — Кто-то невидимый обратился к одинокому Адаму Владимировичу.
− Ага-сь… — не поднимая головы ответил он.
− А ну, как я тебе ноги поломаю, станцуешь? – Адам Владимирович провонял….
«Вот бы Еву нарисовать в образе…. С головой квадратной…. С дьяволом в правой руке…» — Адам Владимирович стоял перед своим уродливым детищем, приняв позу задумчивого художника. Надо отметить, что Адам Владимирович действительно числился в союзе художников и имел диплом местного высшего профильного заведения. Но в тоже время, нередко чувствовал себя собственной подделкой или, как минимум, не очень качественной копией. Картина не хотела отпускать своего хозяина, желая овладеть им полностью. Адаму Владимировичу пришлось собрать волю в кулак, чтобы оторвать взгляд от своей последней работы и разорвать чарующую с ней связь. — «Надо было дать ей имя!» — Адам Владимирович желал увидеть свет уличных фонарей и испить свежего воздуха. В этот момент взгляд его упал на брошенное пальто лежащие возле стула. — «Пальто! Точно, я назову её ПАЛЬТО» — Адам Владимирович надел пальто. С удовлетворенным взглядом и чувством временной свободы художник открыл дверь в мир простоты и обыденности.
Адам Владимирович шёл по узенькой улочке, освещаемой тусклыми лампочками, свет от которых падал под ноги прохожим, искажая тенями и до того странный городской пейзаж.
Снег сползал бесплатным вознаграждением от созерцания жизни к созерцателям. Той невидимой жизни где-то там наверху, чудесной, вход в которую был закрыт от обывателей, чёрт знает зачем…. Простота и обыденность, в свою очередь, не желала гостить даже временно у Адама Владимировича.
Впрочем, созерцатели, шмыгая носом и обувью по тропинкам в тупички, всё реже и реже обращали свои выцветшие капельки на эти происшествия.
«Ну что, в разливочную!?» — Адам Владимирович унюхал знакомые нотки креплёного из полуподвальчика. — «Ну разве что одним только носом? Впрочем, и носом тоже уже не ахти. Пойдёмте-ка лучше дальше.» — Прибавив шагу, Адам Владимирович направился к набережной.
«А на набережной детки! с детками постарше кормят уточек хлебом, булками и сухариками. Утки такой милостыне наверное рады. Наверное, это потому, что трудно сказать, умеют ли утки радоваться?» — Адам Владимирович ощутил себя почти философом. — «А потом… это только эпизодик…, если вспомнить, что папы этих детишек плюют в мам этих уточек вишнёвыми косточками на выходных под водочку…. А… так я всё одно в пивной!?» — почти философ нашёл своё тело хоть и на набережной, но всё же в забегаловке. — «Ну-ка, на воздух!» — Адам Владимирович вынес своё тело на воздух. — «Тут снег ползёт, тут пахнет так… бельём….», «Вы когда ни будь были в лабиринте без стен? О, это самый страшный из всех известных лабиринтов!» — Адам Владимирович набрал воздух в лёгкие в надежде избавиться от приступа философии.
«Коты – это такие люди. А люди – это такие… коты? Почему бы нет?» — философ никак не мог превратиться обратно хотя бы в художника, не то что в человека, его несло всё дальше. — «Ох, в подвале запашок… Подземное царство кладовых и продавцов. Трубы тёплые и влажные, стены терпят невежество художников-воинов, побеждающих плоских чудовищ своих, прилипших к штукатурке на время брошенное историей и как будто потерявшееся сквозь дыру в кармане. Те же пещеры, те же охотники, жаждущие бессмертия в баталиях и поедании.» — Адам Владимирович снова нашёл своё тело в кабаке. — «А откуда здесь бармен? А вот и донышко.» — Философ заглянул в пустой стакан.
− Быкуйте потише, Адам! – Адам Владимирович поперхнулся и повернулся в сторону реплики с необыкновенно недовольной физиономией.
Он даже хотел было уже что-то хрюкнуть в ответ. Но, благоразумно крякнул и отвернулся обратно к пепельнице, на ней золушка плясала ему стриптиз. — «А вот это уже больше похоже на белочку» — полу-философ, полу-художник Адам Владимирович взял свою голову в руки и начал разглядывать помещение.
За спиной у стойки висело неприличное объявление с откушенными последними двумя цифрами номера телефона. Бармен спал, свернувшись калачиком прямо на полу….
− Нужно бешенство гонять, а не собак, так ведь Адам Владимирович? — Кто-то невидимый обратился к одинокому Адаму Владимировичу.
− Ага-сь… — не поднимая головы ответил он.
− А ну, как я тебе ноги поломаю, станцуешь? – Адам Владимирович провонял….
***
Ни ночь, ни утро, и не утонуть
Вине в крови разлитой….
Вине в крови разлитой….
«Никакая целеустремлённость не поможет вам избавиться от угрожающего наползания конца света! Батюшки святы, да он же уже наступил!» — Адам Владимирович очнулся в палате с плотно закрытыми шторами. Молодая медсестра по имени Жанна меняла флакон с лекарством для капельницы:
— Слава Богу, Вы проснулись! — девушка улыбнулась бедному лицу пациента.
Медсестра Жанна заботливо ухаживала за бывшим художником целый месяц. Адам Владимирович больше не хотел быть никем, кроме себя.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0526527 выдан для произведения:
***
«Никакая целеустремлённость не поможет вам избавиться от угрожающего наползания конца света! Батюшки святы, да он же уже наступил!» — Адам Владимирович очнулся в палате с плотно закрытыми шторами. Молодая медсестра по имени Жанна меняла флакон с лекарством для капельницы:
— Слава Богу, Вы проснулись! — девушка улыбнулась бедному лицу пациента.
Медсестра Жанна заботливо ухаживала за бывшим художником целый месяц. Адам Владимирович больше не хотел быть никем, кроме себя.
На тучах сидят неграмотные ангелы и записывают только слова, не записывая мысли, которые находятся под словами. Сидят, спрятавшись за слова или в словах.
Закон вселенной о мысли и закон вселенной о словах сталкиваются в человеке и напрасно человек думает, что эти две прямые параллельные или какие ни будь ещё.
Что касается лжеца, он попадает между молотом и наковальней.
Закон вселенной о мысли и закон вселенной о словах сталкиваются в человеке и напрасно человек думает, что эти две прямые параллельные или какие ни будь ещё.
Что касается лжеца, он попадает между молотом и наковальней.
***
Продам душу со всеми удобствами.
Пальто было похоже скорее на разношенный валенок, чем на приют. Но разве для художника это удар? Перепуганное эстетикой состояние, водившее теперь крепкую дружбу с неврастенией и прозванное за несостоятельность "быком юпитера", трепалось где-то на базаре за фунт лиха и подрамник. Как надоели ему голые, толстые бабы, лезущие из кожи вон на полотно.
«Вот бы Еву нарисовать в образе…. С головой квадратной…. С дьяволом в правой руке…» — Адам Владимирович стоял перед своим уродливым детищем, приняв позу задумчивого художника. Надо отметить, что Адам Владимирович действительно числился в союзе художников и имел диплом местного высшего профильного заведения. Но в тоже время, нередко чувствовал себя собственной подделкой или, как минимум, не очень качественной копией. Картина не хотела отпускать своего хозяина, желая овладеть им полностью. Адаму Владимировичу пришлось собрать волю в кулак, чтобы оторвать взгляд от своей последней работы и разорвать чарующую с ней связь. — «Надо было дать ей имя!» — Адам Владимирович желал увидеть свет уличных фонарей и испить свежего воздуха. В этот момент взгляд его упал на брошенное пальто лежащие возле стула. — «Пальто! Точно, я назову её ПАЛЬТО» — Адам Владимирович надел пальто. С удовлетворенным взглядом и чувством временной свободы художник открыл дверь в мир простоты и обыденности.
Адам Владимирович шёл по узенькой улочке, освещаемой тусклыми лампочками, свет от которых падал под ноги прохожим, искажая тенями и до того странный городской пейзаж.
Снег сползал бесплатным вознаграждением от созерцания жизни к созерцателям. Той невидимой жизни где-то там наверху, чудесной, вход в которую был закрыт от обывателей, чёрт знает зачем…. Простота и обыденность, в свою очередь, не желала гостить даже временно у Адама Владимировича.
Впрочем, созерцатели, шмыгая носом и обувью по тропинкам в тупички, всё реже и реже обращали свои выцветшие капельки на эти происшествия.
«Ну что, в разливочную!?» — Адам Владимирович унюхал знакомые нотки креплёного из полуподвальчика. — «Ну разве что одним только носом? Впрочем, и носом тоже уже не ахти. Пойдёмте-ка лучше дальше.» — Прибавив шагу, Адам Владимирович направился к набережной.
«А на набережной детки! с детками постарше кормят уточек хлебом, булками и сухариками. Утки такой милостыне наверное рады. Наверное, это потому, что трудно сказать, умеют ли утки радоваться?» — Адам Владимирович ощутил себя почти философом. — «А потом… это только эпизодик…, если вспомнить, что папы этих детишек плюют в мам этих уточек вишнёвыми косточками на выходных под водочку…. А… так я всё одно в пивной!?» — почти философ нашёл своё тело хоть и на набережной, но всё же в забегаловке. — «Ну-ка, на воздух!» — Адам Владимирович вынес своё тело на воздух. — «Тут снег ползёт, тут пахнет так… бельём….», «Вы когда ни будь были в лабиринте без стен? О, это самый страшный из всех известных лабиринтов!» — Адам Владимирович набрал воздух в лёгкие в надежде избавиться от приступа философии.
«Коты – это такие люди. А люди – это такие… коты? Почему бы нет?» — философ никак не мог превратиться обратно хотя бы в художника, не то что в человека, его несло всё дальше. — «Ох, в подвале запашок… Подземное царство кладовых и продавцов. Трубы тёплые и влажные, стены терпят невежество художников-воинов, побеждающих плоских чудовищ своих, прилипших к штукатурке на время брошенное историей и как будто потерявшееся сквозь дыру в кармане. Те же пещеры, те же охотники, жаждущие бессмертия в баталиях и поедании.» — Адам Владимирович снова нашёл своё тело в кабаке. — «А откуда здесь бармен? А вот и донышко.» — Философ заглянул в пустой стакан.
− Быкуйте потише, Адам! – Адам Владимирович поперхнулся и повернулся в сторону реплики с необыкновенно недовольной физиономией.
Он даже хотел было уже что-то хрюкнуть в ответ. Но, благоразумно крякнул и отвернулся обратно к пепельнице, на ней золушка плясала ему стриптиз. — «А вот это уже больше похоже на белочку» — полу-философ, полу-художник Адам Владимирович взял свою голову в руки и начал разглядывать помещение.
За спиной у стойки висело неприличное объявление с откушенными последними двумя цифрами номера телефона. Бармен спал, свернувшись калачиком прямо на полу….
− Нужно бешенство гонять, а не собак, так ведь Адам Владимирович? — Кто-то невидимый обратился к одинокому Адаму Владимировичу.
− Ага-сь… — не поднимая головы ответил он.
− А ну, как я тебе ноги поломаю, станцуешь? – Адам Владимирович провонял….
«Вот бы Еву нарисовать в образе…. С головой квадратной…. С дьяволом в правой руке…» — Адам Владимирович стоял перед своим уродливым детищем, приняв позу задумчивого художника. Надо отметить, что Адам Владимирович действительно числился в союзе художников и имел диплом местного высшего профильного заведения. Но в тоже время, нередко чувствовал себя собственной подделкой или, как минимум, не очень качественной копией. Картина не хотела отпускать своего хозяина, желая овладеть им полностью. Адаму Владимировичу пришлось собрать волю в кулак, чтобы оторвать взгляд от своей последней работы и разорвать чарующую с ней связь. — «Надо было дать ей имя!» — Адам Владимирович желал увидеть свет уличных фонарей и испить свежего воздуха. В этот момент взгляд его упал на брошенное пальто лежащие возле стула. — «Пальто! Точно, я назову её ПАЛЬТО» — Адам Владимирович надел пальто. С удовлетворенным взглядом и чувством временной свободы художник открыл дверь в мир простоты и обыденности.
Адам Владимирович шёл по узенькой улочке, освещаемой тусклыми лампочками, свет от которых падал под ноги прохожим, искажая тенями и до того странный городской пейзаж.
Снег сползал бесплатным вознаграждением от созерцания жизни к созерцателям. Той невидимой жизни где-то там наверху, чудесной, вход в которую был закрыт от обывателей, чёрт знает зачем…. Простота и обыденность, в свою очередь, не желала гостить даже временно у Адама Владимировича.
Впрочем, созерцатели, шмыгая носом и обувью по тропинкам в тупички, всё реже и реже обращали свои выцветшие капельки на эти происшествия.
«Ну что, в разливочную!?» — Адам Владимирович унюхал знакомые нотки креплёного из полуподвальчика. — «Ну разве что одним только носом? Впрочем, и носом тоже уже не ахти. Пойдёмте-ка лучше дальше.» — Прибавив шагу, Адам Владимирович направился к набережной.
«А на набережной детки! с детками постарше кормят уточек хлебом, булками и сухариками. Утки такой милостыне наверное рады. Наверное, это потому, что трудно сказать, умеют ли утки радоваться?» — Адам Владимирович ощутил себя почти философом. — «А потом… это только эпизодик…, если вспомнить, что папы этих детишек плюют в мам этих уточек вишнёвыми косточками на выходных под водочку…. А… так я всё одно в пивной!?» — почти философ нашёл своё тело хоть и на набережной, но всё же в забегаловке. — «Ну-ка, на воздух!» — Адам Владимирович вынес своё тело на воздух. — «Тут снег ползёт, тут пахнет так… бельём….», «Вы когда ни будь были в лабиринте без стен? О, это самый страшный из всех известных лабиринтов!» — Адам Владимирович набрал воздух в лёгкие в надежде избавиться от приступа философии.
«Коты – это такие люди. А люди – это такие… коты? Почему бы нет?» — философ никак не мог превратиться обратно хотя бы в художника, не то что в человека, его несло всё дальше. — «Ох, в подвале запашок… Подземное царство кладовых и продавцов. Трубы тёплые и влажные, стены терпят невежество художников-воинов, побеждающих плоских чудовищ своих, прилипших к штукатурке на время брошенное историей и как будто потерявшееся сквозь дыру в кармане. Те же пещеры, те же охотники, жаждущие бессмертия в баталиях и поедании.» — Адам Владимирович снова нашёл своё тело в кабаке. — «А откуда здесь бармен? А вот и донышко.» — Философ заглянул в пустой стакан.
− Быкуйте потише, Адам! – Адам Владимирович поперхнулся и повернулся в сторону реплики с необыкновенно недовольной физиономией.
Он даже хотел было уже что-то хрюкнуть в ответ. Но, благоразумно крякнул и отвернулся обратно к пепельнице, на ней золушка плясала ему стриптиз. — «А вот это уже больше похоже на белочку» — полу-философ, полу-художник Адам Владимирович взял свою голову в руки и начал разглядывать помещение.
За спиной у стойки висело неприличное объявление с откушенными последними двумя цифрами номера телефона. Бармен спал, свернувшись калачиком прямо на полу….
− Нужно бешенство гонять, а не собак, так ведь Адам Владимирович? — Кто-то невидимый обратился к одинокому Адаму Владимировичу.
− Ага-сь… — не поднимая головы ответил он.
− А ну, как я тебе ноги поломаю, станцуешь? – Адам Владимирович провонял….
***
Ни ночь, ни утро, и не утонуть
Вине в крови разлитой….
Вине в крови разлитой….
«Никакая целеустремлённость не поможет вам избавиться от угрожающего наползания конца света! Батюшки святы, да он же уже наступил!» — Адам Владимирович очнулся в палате с плотно закрытыми шторами. Молодая медсестра по имени Жанна меняла флакон с лекарством для капельницы:
— Слава Богу, Вы проснулись! — девушка улыбнулась бедному лицу пациента.
Медсестра Жанна заботливо ухаживала за бывшим художником целый месяц. Адам Владимирович больше не хотел быть никем, кроме себя.
Рейтинг: 0
152 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения