Любовь любви - рознь.(Приворот, ворожба)

Любовь любви – рознь.
Все виды гадания, колдовства, чародейства и подобных явлений, типа магии и суеверий, строятся на вере древних народов и современных людей в то, что неким образом можно контролировать природные силы, направляя их к достижению желаемой цели.
Этим занимаются люди (чаще всего женщины), обладающие некими личными способностями навязывать свою волю (колдуны, маги и т. д.), которым известны магические формулы призывания нечистых духов, а многие из них совершают при этом магические обряды и действия. Эти Ведьмы и ведьмаки (мужского рода) передают свои знания из поколения в поколение лицам питающим особую склонность к общению с падшими духами.
Родина моя в середине России, на реке Волге, на пологом левом её берегу. А там живут народы до сих пор в язычестве пребывающие, - марийцы и удмурты, чуваши и мордва. И среди народов этих существуют до сих пор и гадалки и знахарки и напрямую ведьмы, которые и привороты творят и отвороты, и заговоры разные. Они живут в природе и природными средствами пользуются – травами и лечатся и травы же в колдовстве используют.
Есть такой цветок удивительный и таинственный, который цветет, открывает лепестки своего бутона только по ночам. И произрастает он в сырых болотистых лесах. Его называют Ночной фиалкой. А отличается он еще и прелестным кадильным ароматом, пахнет так, как пахнет церковный ладан во время каждения при богослужении.
Вот этот цветок «болотницу лиловую» используют ворожеи и гадалки, колдуны и ведьмы для своих «обрядов» приворота. И «отворота», потому что, будучи сорванным и поставленным в воду, цветочный аромат к утру начинает меняться и прямо смердеть неприятным сероводородом (тухлыми яйцами).
Этот цветок вовсе не родня скромным фиалкам, хотя назван также. Не зря, те же ворожеи, гадалки, колдуны и ведьмы называют его лиловым, а не фиолетовым. Крестьяне разных областей и деревень дали этому цветку несколько разных выразительных названий – ведьмин цвет, ведьмина фиалка и другие. И этот цветок никем из народа никуда не употребляется: ни как лекарственное растение, ни как украшение, о нем единственно что известно, - что собирают его только ведьмы.
Странные и невероятные истории рассказывают об этом цветке «ночная фиалка». Мне довелось услышать одну такую историю об этих цветах от своего друга, когда я побывал в родном краю, среди густых лесов и в краю болотистом и озерном. Мой закадычный друг детства, деревенский агроном, который далеко никуда не выезжал из родного края, разве что учился в местном провинциальном сельхозтехникуме, а потом и институт закончил тут же.
- Ты знаешь, что цветок этот совершенно не знаком многим молодым людям, знают о нем одни лишь старики, - начал рассказывать мой друг свою историю. – А что касается фиолетового цвета, то такой цвет в русском народе редко употреблялся. Лиловый – есть слово в русском языке, и всегда он связан бывает с мистикой, с нечистой силой. Как в сказке о «Варваре красе», - когда чудо-юдо подземельное с лиловым лицом, и когда бежали Варвара с Иваном превращались они в лиловых кроликов. –
Мы сидели за столом в гостях у друга и за встречу пили домашнее самим сваренное пиво. Отхлебнув пивка и похвалив: «Ах! хорошо пивко – сам себя не похвалишь, кто ж еще…», - он начал рассказывать.
- Ну, вот, послушай-ка, что я расскажу об этом цветке. Удивительная история, между прочим. Если рассказал мне самому её кто-нибудь другой – не поверил бы, что так бывает: «Брешет парень, байки сочиняет, на уши вешает»- подумал бы. Но в том-то и дело, что сам я стал и свидетелем, и действующим лицом и даже, можно сказать, плачевной жертвой.
Ладно. Ну, итак: окончил я свой институт и вышел из него дипломированным агрономом. Сколько я на родине не был – лет восемь, то, что на выходные пару раз в году приезжал, это не считается. Поехал немедленно в родной колхоз, к моим родителям.
Отец мой всю свою рабочую жизнь отдал колхозу, а под пенсию, он сторожил еще и лошадей на конюшне. Когда уж совсем вышел на пенсию, занялся он рыбалкой на местном озере, обзавелся лодкой, и для рыбной ловли на всякие способы стояли в сенях всевозможные удочки и спиннинги, сачки и садки и другие приспособления.
Так что отсутствовал я 8 лет моей учебы, и приехал в родной дом, как в рай земной, если включить еще домашние пироги с вареньем и разносолы. Какая это радость – приехать в милый теплый отчий дом, серьезным солидным человеком. Тут и мамочка моя немного всплакнула от родительского умиления:
- Вот, - говорит, - как Господь Бог хорошо и ладно устроил, что нам с отцом приятно будет отдохнуть на старости лет, когда сынок наш и работу имеет и рядом будет жить. А пока что мы тебе и знатную невесту подыщем. У нас тут этого добра – навалом: и красавицы и работящие.
Но тут отец её перебил:
- Подожди мать. Успеешь «с козами на базаре торговать». О жене сыну рано еще загадывать. Всего двадцать лет с небольшим. Пускай на свободе поживет, вволю поест, попьет, воздухом свежим, после города надышится, знакомствами обзаведется. Поохотится и рыбу половит, а там уж, что Бог даст. Вот ружье моё возьми себе на память, а я уже стар стал на охоту ходить….
Вот чего я не знал, так не знал. Когда сторожил отец лошадей на конюшне, он и ружьем обзавелся и в охотники записался и охотиться на болота ходил вместе с другими деревенскими. И надо сказать, после городской замкнутой среди бетона и кирпича и асфальта жизни, пристрастился я к охоте, как пьяница к вину. А постоянным спутником моим, а, еще и учителем был колхозный наш ветеринар Ийван (произносилось это русское имя с акцентом местного языка и звучало как Ейван). С ним мы пошли в местное управления охотников, где мне и книжечку дали, охотничий билет и разрешение на ружье помогли выправить.
Ийван был пожилой, знакомец и сотоварищ отца, неутомимый опытный охотник, который и все места знал и патроны оружейные сам набивал и меня научил: сколько пороху, по мерке, сыпать, сколько дроби и как пыжи закладывать.
Часто мы собирались с ним, с Ийваном, чтобы идти из дома на все выходные на двое суток, и тогда мать моя снабжала мой ягдташ (сумку охотничью) съестным – на случай голода, и согревающим – на случай болотной простуды. В рюкзаке за спиной всегда были большие болотные сапоги и подстилка-матрасик на землю, в случае ночевки. И мы уходили в ночь, намного раньше зари.
Друга моего, Ийвана, собирала в дорогу его приемная дочь – Римма. Странно: я знал эту Римму с того времени, как она появилась в нашей деревне. В те годы это было большой редкостью и вызывало удивление всех местных: усыновили, взяли из детского дома почти взрослую девочку 12-ти лет. И вот, за время моего отсутствия эта девочка выросла в стройную красавицу. Она была, при красоте своей, тихая и молчаливая, вся опрятная с лицом бледным и с какой-то странностью в глазах».
После некоторого перерыва, когда мы снова выпили и закусили, сходили на крыльцо покурить и погоду обсудить, мой друг вновь приступил к рассказу своей истории.
«Ну, а теперь подступаем ближе к самим событиям моего рассказа. Как-то охотились мы с Ийваном в отдаленных болотах на уток, которые собирались уже улетать на юг, был открыт осенний сезон охоты. И зашли мы от деревни нашей довольно далеко, так что мой сотоварищ стал вертеть головой, опознавая местность. Потом мы долго шли по незнакомому лесу, пока не увидели, что в стороне, куда солнышко село, маячат чуть заметные среди леса столбы.
Ийван говорит:
- Я, кажется, знаю это место. Это оставшиеся от деревни несколько домов, деревня заброшенная давно, а живет тут одна старуха, говорят что ведьма, в разрушающемся доме. Бабы говорят, что она будто бы знахарка, к ней ходят лечиться и за травами. Она травы собирает и сушит. Деревня далекая и дорога к ней уже зарастает. А ты знаешь, все местные бабы ворожить умеют. Мы же с тобой, как люди образованные, в бабьи глупости не верим, а, однако, - попробуем зайти. Пойдем, - чай у нас есть с собой; кипяток нам вскипятят. Вот и попьем китайского зелья с устатку, да обсохнем, измочившись на болотах….
И мы пошли. Приходим к последнему дому мимо оставшихся фундаментов, дома-то разобрали и вывезли. Стоит, и правда, - хибара разрушающаяся, как избушка бабы яги на курьих ножках. Ни заборов вокруг… всё кустами, вишнями поросло. Увидели тропинку к дому, подошли и постучались. В дом пригласила нас старая носатая женщина, с почерневшим закоптелым лицом. Чем-то она на цыганку смахивала, хотя акцент был здешний, и слова она в разговор вставляла из языка местной народности. Развела она огонь, вскипятила воду в старом чайнике. Мы чай заварили, напились и «старую ведьму» угостили, которая всё болтала и болтала (соскучилась по общению). Нам вопрос задаст: «что наохотили», а сама говорит и говорит о своем, едва дождавшись ответа. И сын-то у неё был недавно тут, всё в город зовёт, и приезжает он «раз в году», по праздникам. А она тут травы сушит – полный чердак, людям добрым помогает, отвары варит и в погребе у нее и настоек разных больше сотни банок…. Успокоилась она только за чаепитием, и тогда говорит, глядя на меня:
- Дай, молодой, ручку, я тебе поворожу…
Ийван ворчит полушепотом, в бок толкая меня локтем:
- Ну её к бесу, не надо тут гадать.
А она уже завладела моей рукой, и бормочет:
Ах, молодчик молодой, красивый, - и быть тебе счастливым и богатым. А есть у тебя по левую сторону черный человек, он много зла тебе сделать хочет, а ты не бойся его, не страшись. Одна девица молоденькая, хорошенькая, всё на тебя глядит…, и проживешь ты долго до восьмидесяти лет….
И всю другую цыганскую обычную белиберду. Прекратил всё гадание Ийван, друг мой, «с устатку» достал он алкогольное собственного приготовления. Пошла «старая ведьма» рюмки доставать. Поднесли и старушке. Чтобы не оставаться тут на ночь, мы поспешили уйти, пока совсем не стемнело, а она нам вслед пророчество свое и высказала. Тогда мы не обратили своего внимания. Что-то про полную луну, про цветок этот самый и про глаза кошачьи. Мы шли по заросшей дороге до тракта, а там нас попутный грузовик довез до деревни.
На другой день пришел я к Ийвану, чтобы снова пойти на охоту, как договаривались. Но пасмурное небо с утра так и не просветлело, а, наоборот, потемнев, оно обрушилось на землю активным дождем и дождем долгим. Судя по примете с детства известной: в лужах от крупных капель пузыри надувались – значит, надолго зарядил дождь. И сидели мы за столом у сотоварища-охотника; занялись разборкой ружей….
Сам не могу припомнить, когда меня, вдруг, очарованно поразили глаза Риммы. Кажется это за обедом случилось. Пока мы ружья чистили и чуть-чуть кое-что отлаживали-ремонтировали, пришло обеденное время. Римма же всё приготовила, как заправская хозяйка и на стол собрала.
Случайно взглянул я на Римму, и увидел, что в её глубоких черных иззелена глазах горят странные огоньки. Они менялись согласно поворотам Римминой головы, огоньки мелькали разными цветами: то зеленым, то красным, то лиловым, а то фиолетово-темным. Такую световую игру можно наблюдать у кошек в темном помещении, когда кошка крутит головой. И вот, с этого мгновения (все произошло быстро, я всё заметил только раз взглянув – может это та самая «любовь с первого взгляда») – как бы впервые я увидел Римму, которую знал, как детдомовскую девочку, но не видел в течение нескольких лет.
Когда мы выходили в сени, на крыльцо покурить, глядя на струи проливного осеннего дождя, я спросил Ийвана (Ейвана) о прошедшей жизни Риммы. Но получил очень небольшие сведения.
Её обучали домашнему хозяйственному обиходу, когда взяли в свой дом. Она хорошо училась в школе. «Ничего себе девочка росла, - прилежная, послушная, понятливая» - как Ийван выразился. Но сбежала из дома, как до этого, оказывается, сбегала и из детского дома еще в 10, в 11 лет, как потом узнали, когда стали искать с милицией уже в 16 лет. Нашли её, через несколько месяцев, больше полугода. Оказывается она с цыганами, с табором бродила. Их табор по вдоль всей Волги ходил, пока сезон – от весны до зимы. Пришла и горькими слезами плакала: простите меня ради Бога, и опять возьмите к себе, не отдавайте в детдом». «Ну, что поделаешь? Взяли мы её к себе обратно» - сказал Ийван. И время шло, а жена моя старше меня на 10 лет была, сердце и так у неё было слабое, а тут за всеми переживаниями она в больницу быстро слегла, да больше и не вернулась, умерла.
«Да и не осуждаю я её, но свободу ей даю, гуляет поздно. И я слышу от соседей, что в ту деревню и ходит, в заброшенную, в которой мы были с тобой. Дома травы на сеновале под крышей появились, пучками висят. Отварами поит меня, когда простужусь и заболею. Помогает, знаешь ли, сразу, за пару дней вся хворь уходит» - поделился Ийван, немного с радостью в голосе.
_________________________
Любовь любви рознь. Часть 2.
После этого я перестал обращать внимание на тихую Римму, а в доме Ийвана бывать я стал часто. После той утиной охоты, начался «чернотроп» по первому снегу – охота на зайцев. Римма существовала в доме Ийвана словно принадлежность к нему, будто старая мебель давно тут стоящая. И странные огни, зажигавшиеся игрою под длинными ресницами её опущенных глаз, перестали меня удивлять и беспокоить. Привык я, что она такая и всё.
А, между тем, я в это время подумывал уже серьезно о достойной женитьбе, покоряясь родительским (материным в основном) наставлениям. И женихом я считался, по тамошним местам, очень видным: молодой, здоровый, не урод; интеллигент, умный и на должности главного агронома. Кое каких прекрасных девиц я уже имел на примете…
Но вот тут и грянуло на меня это чертовское, бесовское проклятие….
Позабыл уже теперь, в каком году это было, помню только, что летом, что в пятницу это было, так как на выходной собирались мы поохотиться; говорил же, что «как пьяный к вину» так и я к охоте прикипел.
День тогда выдался жаркий, вообще лето без дождей, и плохо было с посевами, поливалки в полях выставляли, за всем приходилось следить, бегать, - умаялся, было, за день. После работы, по пути, зашел к Ийвану и поздоровался с Риммой, так, «запросто». Договорившись об охоте, решил на речку пойти искупаться, и «чёрт дернул» Римму позвать с собой.
______________________
Я выкупался теплым светлым летним вечером, в теплой, нагретой солнцем за день, водичке «как парное молоко». Ох, какое наслаждение после дневного пекла вдыхать свежий душистый прохладный воздух! И на светло-сером небе выкатилась рано огромная круглая луна. Вечер был волшебным. Я сидел на траве, а рядом присела и Римма.
- Посмотрите, какая прекрасная ночь…
- Да, прекрасная, - отозвалась она. – Прелестная. Возьмите, вот я вам букетик цветов принесла, чудесно пахнут так….
В ту же секунду я почуял упоительный, зовущий, возбуждающий аромат и почувствовал её горячую руку на моей ноге выше коленки. Пылкое, никогда не испытываемое мною раньше желание пробежало по моему телу, от кончиков ног до самых волос на голове. Я весь дрожал, а она тихо говорила мне, обдавая лицо мое своим дыханием:
- Я люблю тебя, страшно люблю тебя… - и еще фразы о том же, о любви: «возьми меня, я отдам тебе всю себя, все моё тело твое» - и так далее.
Нет! Об этой ночи словами невозможно рассказать!
Колдовская круглая луна, сводница влюбленных, и мы завороженные ей, и одуряющие запахи «ночной фиалки» - сделали нас любовниками.
Первый же поцелуй свел меня с ума. Силы небесные(!), что это был за поцелуй! Мне казалось, что земля кружится под нами, и что я схожу с ума, сознание мое напрочь отключилось. А она шептала: «Ещё, ещё, ещё…».
Я пришел домой только на рассвете. Ноги мои подгибались, в голове гудело, все мускулы ныли от усталости, даже руки била легкая дрожь, а лицо горело и было покрасневшим. Мать моя всё видела и зашла ко мне в комнату:
- Что с тобою, сынок, ты сам на себя не похож?
Я сказал:
- Это от жары, день жаркий – солнечный удар, может быть.
А она сказала:
- Нет, это не от солнца. Это лунный удар. Проспись, со сном всё пройдет!
Но ничего не прошло. На следующую ночь мы вновь встретились с Риммой у реки и нашли неподалеку сеновал от стоящей у реки конюшни. Сарай заполнен был сеном только наполовину, и он стал нашим «пристанищем любви».
Так и пошло, каждый день….
Чёрт знает, откуда эта молодая юная женщина, рожденная и воспитанная в глухой захолустной деревне, могла научиться этим утонченным любовным приёмам, затеям и извращениям, о которых мне теперь даже вспоминать срамно, - разве что от цыганских женщин, в таборе которых провела она несколько месяцев жизни. Но тогда я жил в каком-то блаженном (сумасшедшем) и сладостном аду, обвитый невидимыми нитями приворота.
Оба мы (в крайнем случае я точно), как сумасшедшие и радостно-безумные, ни о чем не думали, кроме любви (как отнесутся к нам окружающие, нам было наплевать). Я узнавал Римму издалека: по запаху, по голосу, по походке, когда она шла в толпе доярок возвращающихся с фермы. И неудержимо мы стремились друг к другу, чтобы вновь вступить в бешенство разъяренной любовной страсти. Все кусты и амбары, конюшни и погреба и пристройки – среди белого дня были нашими «кровлями любви».
Но внешне это выглядело недОбро – любовь и страсть приворотная – это разные вещи, как Небо и Земля.
Римма хорошела и здоровела, становилась красивее, «вся цвела», как говорят, а я шел к погибели. Я худел, осунулся лицом, и телом стал похож на скелет своей изможденностью. И ноги мои стали неловко дрожать на ходу. Я потерял аппетит, и память моя стала изменять мне так, что я забывал всю науку агрономии, которую учил, я забывал имена своих близких рабочих колхозников, порою имена отца и матери своих не мог вспомнить. Похоже на склероз, память отказывать стала. Я помнил только любовь, любовь страстную и образ Риммы стоял в глазах моих.
Милая матушка всё поняла – я заболел, поняла своим материнским инстинктом, что надо меня спасать. Она упросила отца моего отправить меня в город к брату своему, якобы за какими-то делами семейными, которые я вспомнить не могу, как не мог и тогда. Но в городе, где брат отца задержал меня на два или три дня (сколько я выдержал, не знаю), напала на меня лютая тоска по Римме; и я при первой же возможности прыгнул в автобус и приехал назад в деревню.
Вот тут самоотверженная мама моя начала разматывать этот заколдованный клубок, в нитях которого (в привороте) я так позорно запутался. Она пошла к Ийвану, и тот рассказал, что мы ходили во время охоты на уток к «старой ведьме» их заброшенной деревни, и когда уходили от неё, она сказала вслед нам, обращаясь ко мне:
- Опасайся, молодой мОлодец, кошачьего глаза, а еще духовитой «ночной фиалки», и бойся полной луны. Доброго пути вам желаю, а когда захвораешь от этих трех злых демонов, приходи ко мне, я дам тебе полный отворот….
Еще же, заметил Ийван, что вышли мы тогда из леса очень быстро, дорога заросшая от деревни до тракта делала несколько поворотов, он знал это точно. А тогда они шли все время прямо и, вдруг, оказались на тракте. «Точно было колдовство, эти местные бабки язычницы, все колдуньи» - сказал Ийван.
Тогда мать моя пошла к знахарке той старой, в заброшенную деревню и долго там говорила с ней. Уходя же, она давала деньги, но «старая ведьма» не взяла: «Я, говорит, Божьему делу помогаю, а за это денег не берут». Только Боги у неё свои – есть в национальной их вере и бог воды, и бог ночи, и бог ветра и еще бесчисленное количество богов.
И пошла мать моя к священнику в ближайший Храм, по научению же знахарки, «иди к своему Богу» - сказала та. А в Церкви старый протоиерей молебен отслужил, и благословение матери дал и наставил, как и что.
На день Архангела Гавриила матушка заказала молебен на дому и приехал к нам священник. Пригласили и Ийвана с Риммой. Во время богослужения они сидели в соседней комнате – не захотели креститься, Ийван был язычником. Тогда и было сказано, что должны мы расстаться и вручили Римме бумажник с деньгами, а мне дали часики, которые я должен был подарить в знак расставания.
Передавая часики, я простился с Риммой без слов, только взглядом, и увидел, как она смертельно побледнела. Тогда матушка взяла кропило и чашку с водой святой и окропила всех нас с молитвою Матери Божией: «Призри с Небеси, всепетая Богородице, на их лютое телесе озлобление и утоли печаль души их…».
Вот и конец всему. И той же ночью Римма исчезла из дома, оставив и деньги и часики. Ийван – сотоварищ-охотник мой не особенно и расстроился: «совершеннолетняя, ведь, уже девушка…».
Рассказывали после, что видели её с табором цыган, что на базаре в городе останавливают людей: дай погадаю.
Бывает же, однако, и привороты страшные существуют, а значит, их бесовское отродье через людей действует. Так что любовь любви – рознь, может быть! – заключил свой рассказ друг моего детства.
А мне пришлось уехать из родных краев, но воспоминания возвращают меня в этот прекрасный лесной край на пологом берегу волги, с заливными лугами.
Конец.

© Copyright: Сергей Чернец, 2016

Регистрационный номер №0351709

от 19 августа 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0351709 выдан для произведения: Любовь любви – рознь.
Все виды гадания, колдовства, чародейства и подобных явлений, типа магии и суеверий, строятся на вере древних народов и современных людей в то, что неким образом можно контролировать природные силы, направляя их к достижению желаемой цели.
Этим занимаются люди (чаще всего женщины), обладающие некими личными способностями навязывать свою волю (колдуны, маги и т. д.), которым известны магические формулы призывания нечистых духов, а многие из них совершают при этом магические обряды и действия. Эти Ведьмы и ведьмаки (мужского рода) передают свои знания из поколения в поколение лицам питающим особую склонность к общению с падшими духами.
Родина моя в середине России, на реке Волге, на пологом левом её берегу. А там живут народы до сих пор в язычестве пребывающие, - марийцы и удмурты, чуваши и мордва. И среди народов этих существуют до сих пор и гадалки и знахарки и напрямую ведьмы, которые и привороты творят и отвороты, и заговоры разные. Они живут в природе и природными средствами пользуются – травами и лечатся и травы же в колдовстве используют.
Есть такой цветок удивительный и таинственный, который цветет, открывает лепестки своего бутона только по ночам. И произрастает он в сырых болотистых лесах. Его называют Ночной фиалкой. А отличается он еще и прелестным кадильным ароматом, пахнет так, как пахнет церковный ладан во время каждения при богослужении.
Вот этот цветок «болотницу лиловую» используют ворожеи и гадалки, колдуны и ведьмы для своих «обрядов» приворота. И «отворота», потому что, будучи сорванным и поставленным в воду, цветочный аромат к утру начинает меняться и прямо смердеть неприятным сероводородом (тухлыми яйцами).
Этот цветок вовсе не родня скромным фиалкам, хотя назван также. Не зря, те же ворожеи, гадалки, колдуны и ведьмы называют его лиловым, а не фиолетовым. Крестьяне разных областей и деревень дали этому цветку несколько разных выразительных названий – ведьмин цвет, ведьмина фиалка и другие. И этот цветок никем из народа никуда не употребляется: ни как лекарственное растение, ни как украшение, о нем единственно что известно, - что собирают его только ведьмы.
Странные и невероятные истории рассказывают об этом цветке «ночная фиалка». Мне довелось услышать одну такую историю об этих цветах от своего друга, когда я побывал в родном краю, среди густых лесов и в краю болотистом и озерном. Мой закадычный друг детства, деревенский агроном, который далеко никуда не выезжал из родного края, разве что учился в местном провинциальном сельхозтехникуме, а потом и институт закончил тут же.
- Ты знаешь, что цветок этот совершенно не знаком многим молодым людям, знают о нем одни лишь старики, - начал рассказывать мой друг свою историю. – А что касается фиолетового цвета, то такой цвет в русском народе редко употреблялся. Лиловый – есть слово в русском языке, и всегда он связан бывает с мистикой, с нечистой силой. Как в сказке о «Варваре красе», - когда чудо-юдо подземельное с лиловым лицом, и когда бежали Варвара с Иваном превращались они в лиловых кроликов. –
Мы сидели за столом в гостях у друга и за встречу пили домашнее самим сваренное пиво. Отхлебнув пивка и похвалив: «Ах! хорошо пивко – сам себя не похвалишь, кто ж еще…», - он начал рассказывать.
- Ну, вот, послушай-ка, что я расскажу об этом цветке. Удивительная история, между прочим. Если рассказал мне самому её кто-нибудь другой – не поверил бы, что так бывает: «Брешет парень, байки сочиняет, на уши вешает»- подумал бы. Но в том-то и дело, что сам я стал и свидетелем, и действующим лицом и даже, можно сказать, плачевной жертвой.
Ладно. Ну, итак: окончил я свой институт и вышел из него дипломированным агрономом. Сколько я на родине не был – лет восемь, то, что на выходные пару раз в году приезжал, это не считается. Поехал немедленно в родной колхоз, к моим родителям.
Отец мой всю свою рабочую жизнь отдал колхозу, а под пенсию, он сторожил еще и лошадей на конюшне. Когда уж совсем вышел на пенсию, занялся он рыбалкой на местном озере, обзавелся лодкой, и для рыбной ловли на всякие способы стояли в сенях всевозможные удочки и спиннинги, сачки и садки и другие приспособления.
Так что отсутствовал я 8 лет моей учебы, и приехал в родной дом, как в рай земной, если включить еще домашние пироги с вареньем и разносолы. Какая это радость – приехать в милый теплый отчий дом, серьезным солидным человеком. Тут и мамочка моя немного всплакнула от родительского умиления:
- Вот, - говорит, - как Господь Бог хорошо и ладно устроил, что нам с отцом приятно будет отдохнуть на старости лет, когда сынок наш и работу имеет и рядом будет жить. А пока что мы тебе и знатную невесту подыщем. У нас тут этого добра – навалом: и красавицы и работящие.
Но тут отец её перебил:
- Подожди мать. Успеешь «с козами на базаре торговать». О жене сыну рано еще загадывать. Всего двадцать лет с небольшим. Пускай на свободе поживет, вволю поест, попьет, воздухом свежим, после города надышится, знакомствами обзаведется. Поохотится и рыбу половит, а там уж, что Бог даст. Вот ружье моё возьми себе на память, а я уже стар стал на охоту ходить….
Вот чего я не знал, так не знал. Когда сторожил отец лошадей на конюшне, он и ружьем обзавелся и в охотники записался и охотиться на болота ходил вместе с другими деревенскими. И надо сказать, после городской замкнутой среди бетона и кирпича и асфальта жизни, пристрастился я к охоте, как пьяница к вину. А постоянным спутником моим, а, еще и учителем был колхозный наш ветеринар Ийван (произносилось это русское имя с акцентом местного языка и звучало как Ейван). С ним мы пошли в местное управления охотников, где мне и книжечку дали, охотничий билет и разрешение на ружье помогли выправить.
Ийван был пожилой, знакомец и сотоварищ отца, неутомимый опытный охотник, который и все места знал и патроны оружейные сам набивал и меня научил: сколько пороху, по мерке, сыпать, сколько дроби и как пыжи закладывать.
Часто мы собирались с ним, с Ийваном, чтобы идти из дома на все выходные на двое суток, и тогда мать моя снабжала мой ягдташ (сумку охотничью) съестным – на случай голода, и согревающим – на случай болотной простуды. В рюкзаке за спиной всегда были большие болотные сапоги и подстилка-матрасик на землю, в случае ночевки. И мы уходили в ночь, намного раньше зари.
Друга моего, Ийвана, собирала в дорогу его приемная дочь – Римма. Странно: я знал эту Римму с того времени, как она появилась в нашей деревне. В те годы это было большой редкостью и вызывало удивление всех местных: усыновили, взяли из детского дома почти взрослую девочку 12-ти лет. И вот, за время моего отсутствия эта девочка выросла в стройную красавицу. Она была, при красоте своей, тихая и молчаливая, вся опрятная с лицом бледным и с какой-то странностью в глазах».
После некоторого перерыва, когда мы снова выпили и закусили, сходили на крыльцо покурить и погоду обсудить, мой друг вновь приступил к рассказу своей истории.
«Ну, а теперь подступаем ближе к самим событиям моего рассказа. Как-то охотились мы с Ийваном в отдаленных болотах на уток, которые собирались уже улетать на юг, был открыт осенний сезон охоты. И зашли мы от деревни нашей довольно далеко, так что мой сотоварищ стал вертеть головой, опознавая местность. Потом мы долго шли по незнакомому лесу, пока не увидели, что в стороне, куда солнышко село, маячат чуть заметные среди леса столбы.
Ийван говорит:
- Я, кажется, знаю это место. Это оставшиеся от деревни несколько домов, деревня заброшенная давно, а живет тут одна старуха, говорят что ведьма, в разрушающемся доме. Бабы говорят, что она будто бы знахарка, к ней ходят лечиться и за травами. Она травы собирает и сушит. Деревня далекая и дорога к ней уже зарастает. А ты знаешь, все местные бабы ворожить умеют. Мы же с тобой, как люди образованные, в бабьи глупости не верим, а, однако, - попробуем зайти. Пойдем, - чай у нас есть с собой; кипяток нам вскипятят. Вот и попьем китайского зелья с устатку, да обсохнем, измочившись на болотах….
И мы пошли. Приходим к последнему дому мимо оставшихся фундаментов, дома-то разобрали и вывезли. Стоит, и правда, - хибара разрушающаяся, как избушка бабы яги на курьих ножках. Ни заборов вокруг… всё кустами, вишнями поросло. Увидели тропинку к дому, подошли и постучались. В дом пригласила нас старая носатая женщина, с почерневшим закоптелым лицом. Чем-то она на цыганку смахивала, хотя акцент был здешний, и слова она в разговор вставляла из языка местной народности. Развела она огонь, вскипятила воду в старом чайнике. Мы чай заварили, напились и «старую ведьму» угостили, которая всё болтала и болтала (соскучилась по общению). Нам вопрос задаст: «что наохотили», а сама говорит и говорит о своем, едва дождавшись ответа. И сын-то у неё был недавно тут, всё в город зовёт, и приезжает он «раз в году», по праздникам. А она тут травы сушит – полный чердак, людям добрым помогает, отвары варит и в погребе у нее и настоек разных больше сотни банок…. Успокоилась она только за чаепитием, и тогда говорит, глядя на меня:
- Дай, молодой, ручку, я тебе поворожу…
Ийван ворчит полушепотом, в бок толкая меня локтем:
- Ну её к бесу, не надо тут гадать.
А она уже завладела моей рукой, и бормочет:
Ах, молодчик молодой, красивый, - и быть тебе счастливым и богатым. А есть у тебя по левую сторону черный человек, он много зла тебе сделать хочет, а ты не бойся его, не страшись. Одна девица молоденькая, хорошенькая, всё на тебя глядит…, и проживешь ты долго до восьмидесяти лет….
И всю другую цыганскую обычную белиберду. Прекратил всё гадание Ийван, друг мой, «с устатку» достал он алкогольное собственного приготовления. Пошла «старая ведьма» рюмки доставать. Поднесли и старушке. Чтобы не оставаться тут на ночь, мы поспешили уйти, пока совсем не стемнело, а она нам вслед пророчество свое и высказала. Тогда мы не обратили своего внимания. Что-то про полную луну, про цветок этот самый и про глаза кошачьи. Мы шли по заросшей дороге до тракта, а там нас попутный грузовик довез до деревни.
На другой день пришел я к Ийвану, чтобы снова пойти на охоту, как договаривались. Но пасмурное небо с утра так и не просветлело, а, наоборот, потемнев, оно обрушилось на землю активным дождем и дождем долгим. Судя по примете с детства известной: в лужах от крупных капель пузыри надувались – значит, надолго зарядил дождь. И сидели мы за столом у сотоварища-охотника; занялись разборкой ружей….
Сам не могу припомнить, когда меня, вдруг, очарованно поразили глаза Риммы. Кажется это за обедом случилось. Пока мы ружья чистили и чуть-чуть кое-что отлаживали-ремонтировали, пришло обеденное время. Римма же всё приготовила, как заправская хозяйка и на стол собрала.
Случайно взглянул я на Римму, и увидел, что в её глубоких черных иззелена глазах горят странные огоньки. Они менялись согласно поворотам Римминой головы, огоньки мелькали разными цветами: то зеленым, то красным, то лиловым, а то фиолетово-темным. Такую световую игру можно наблюдать у кошек в темном помещении, когда кошка крутит головой. И вот, с этого мгновения (все произошло быстро, я всё заметил только раз взглянув – может это та самая «любовь с первого взгляда») – как бы впервые я увидел Римму, которую знал, как детдомовскую девочку, но не видел в течение нескольких лет.
Когда мы выходили в сени, на крыльцо покурить, глядя на струи проливного осеннего дождя, я спросил Ийвана (Ейвана) о прошедшей жизни Риммы. Но получил очень небольшие сведения.
Её обучали домашнему хозяйственному обиходу, когда взяли в свой дом. Она хорошо училась в школе. «Ничего себе девочка росла, - прилежная, послушная, понятливая» - как Ийван выразился. Но сбежала из дома, как до этого, оказывается, сбегала и из детского дома еще в 10, в 11 лет, как потом узнали, когда стали искать с милицией уже в 16 лет. Нашли её, через несколько месяцев, больше полугода. Оказывается она с цыганами, с табором бродила. Их табор по вдоль всей Волги ходил, пока сезон – от весны до зимы. Пришла и горькими слезами плакала: простите меня ради Бога, и опять возьмите к себе, не отдавайте в детдом». «Ну, что поделаешь? Взяли мы её к себе обратно» - сказал Ийван. И время шло, а жена моя старше меня на 10 лет была, сердце и так у неё было слабое, а тут за всеми переживаниями она в больницу быстро слегла, да больше и не вернулась, умерла.
«Да и не осуждаю я её, но свободу ей даю, гуляет поздно. И я слышу от соседей, что в ту деревню и ходит, в заброшенную, в которой мы были с тобой. Дома травы на сеновале под крышей появились, пучками висят. Отварами поит меня, когда простужусь и заболею. Помогает, знаешь ли, сразу, за пару дней вся хворь уходит» - поделился Ийван, немного с радостью в голосе.
_________________________
Любовь любви рознь. Часть 2.
После этого я перестал обращать внимание на тихую Римму, а в доме Ийвана бывать я стал часто. После той утиной охоты, начался «чернотроп» по первому снегу – охота на зайцев. Римма существовала в доме Ийвана словно принадлежность к нему, будто старая мебель давно тут стоящая. И странные огни, зажигавшиеся игрою под длинными ресницами её опущенных глаз, перестали меня удивлять и беспокоить. Привык я, что она такая и всё.
А, между тем, я в это время подумывал уже серьезно о достойной женитьбе, покоряясь родительским (материным в основном) наставлениям. И женихом я считался, по тамошним местам, очень видным: молодой, здоровый, не урод; интеллигент, умный и на должности главного агронома. Кое каких прекрасных девиц я уже имел на примете…
Но вот тут и грянуло на меня это чертовское, бесовское проклятие….
Позабыл уже теперь, в каком году это было, помню только, что летом, что в пятницу это было, так как на выходной собирались мы поохотиться; говорил же, что «как пьяный к вину» так и я к охоте прикипел.
День тогда выдался жаркий, вообще лето без дождей, и плохо было с посевами, поливалки в полях выставляли, за всем приходилось следить, бегать, - умаялся, было, за день. После работы, по пути, зашел к Ийвану и поздоровался с Риммой, так, «запросто». Договорившись об охоте, решил на речку пойти искупаться, и «чёрт дернул» Римму позвать с собой.
______________________
Я выкупался теплым светлым летним вечером, в теплой, нагретой солнцем за день, водичке «как парное молоко». Ох, какое наслаждение после дневного пекла вдыхать свежий душистый прохладный воздух! И на светло-сером небе выкатилась рано огромная круглая луна. Вечер был волшебным. Я сидел на траве, а рядом присела и Римма.
- Посмотрите, какая прекрасная ночь…
- Да, прекрасная, - отозвалась она. – Прелестная. Возьмите, вот я вам букетик цветов принесла, чудесно пахнут так….
В ту же секунду я почуял упоительный, зовущий, возбуждающий аромат и почувствовал её горячую руку на моей ноге выше коленки. Пылкое, никогда не испытываемое мною раньше желание пробежало по моему телу, от кончиков ног до самых волос на голове. Я весь дрожал, а она тихо говорила мне, обдавая лицо мое своим дыханием:
- Я люблю тебя, страшно люблю тебя… - и еще фразы о том же, о любви: «возьми меня, я отдам тебе всю себя, все моё тело твое» - и так далее.
Нет! Об этой ночи словами невозможно рассказать!
Колдовская круглая луна, сводница влюбленных, и мы завороженные ей, и одуряющие запахи «ночной фиалки» - сделали нас любовниками.
Первый же поцелуй свел меня с ума. Силы небесные(!), что это был за поцелуй! Мне казалось, что земля кружится под нами, и что я схожу с ума, сознание мое напрочь отключилось. А она шептала: «Ещё, ещё, ещё…».
Я пришел домой только на рассвете. Ноги мои подгибались, в голове гудело, все мускулы ныли от усталости, даже руки била легкая дрожь, а лицо горело и было покрасневшим. Мать моя всё видела и зашла ко мне в комнату:
- Что с тобою, сынок, ты сам на себя не похож?
Я сказал:
- Это от жары, день жаркий – солнечный удар, может быть.
А она сказала:
- Нет, это не от солнца. Это лунный удар. Проспись, со сном всё пройдет!
Но ничего не прошло. На следующую ночь мы вновь встретились с Риммой у реки и нашли неподалеку сеновал от стоящей у реки конюшни. Сарай заполнен был сеном только наполовину, и он стал нашим «пристанищем любви».
Так и пошло, каждый день….
Чёрт знает, откуда эта молодая юная женщина, рожденная и воспитанная в глухой захолустной деревне, могла научиться этим утонченным любовным приёмам, затеям и извращениям, о которых мне теперь даже вспоминать срамно, - разве что от цыганских женщин, в таборе которых провела она несколько месяцев жизни. Но тогда я жил в каком-то блаженном (сумасшедшем) и сладостном аду, обвитый невидимыми нитями приворота.
Оба мы (в крайнем случае я точно), как сумасшедшие и радостно-безумные, ни о чем не думали, кроме любви (как отнесутся к нам окружающие, нам было наплевать). Я узнавал Римму издалека: по запаху, по голосу, по походке, когда она шла в толпе доярок возвращающихся с фермы. И неудержимо мы стремились друг к другу, чтобы вновь вступить в бешенство разъяренной любовной страсти. Все кусты и амбары, конюшни и погреба и пристройки – среди белого дня были нашими «кровлями любви».
Но внешне это выглядело недОбро – любовь и страсть приворотная – это разные вещи, как Небо и Земля.
Римма хорошела и здоровела, становилась красивее, «вся цвела», как говорят, а я шел к погибели. Я худел, осунулся лицом, и телом стал похож на скелет своей изможденностью. И ноги мои стали неловко дрожать на ходу. Я потерял аппетит, и память моя стала изменять мне так, что я забывал всю науку агрономии, которую учил, я забывал имена своих близких рабочих колхозников, порою имена отца и матери своих не мог вспомнить. Похоже на склероз, память отказывать стала. Я помнил только любовь, любовь страстную и образ Риммы стоял в глазах моих.
Милая матушка всё поняла – я заболел, поняла своим материнским инстинктом, что надо меня спасать. Она упросила отца моего отправить меня в город к брату своему, якобы за какими-то делами семейными, которые я вспомнить не могу, как не мог и тогда. Но в городе, где брат отца задержал меня на два или три дня (сколько я выдержал, не знаю), напала на меня лютая тоска по Римме; и я при первой же возможности прыгнул в автобус и приехал назад в деревню.
Вот тут самоотверженная мама моя начала разматывать этот заколдованный клубок, в нитях которого (в привороте) я так позорно запутался. Она пошла к Ийвану, и тот рассказал, что мы ходили во время охоты на уток к «старой ведьме» их заброшенной деревни, и когда уходили от неё, она сказала вслед нам, обращаясь ко мне:
- Опасайся, молодой мОлодец, кошачьего глаза, а еще духовитой «ночной фиалки», и бойся полной луны. Доброго пути вам желаю, а когда захвораешь от этих трех злых демонов, приходи ко мне, я дам тебе полный отворот….
Еще же, заметил Ийван, что вышли мы тогда из леса очень быстро, дорога заросшая от деревни до тракта делала несколько поворотов, он знал это точно. А тогда они шли все время прямо и, вдруг, оказались на тракте. «Точно было колдовство, эти местные бабки язычницы, все колдуньи» - сказал Ийван.
Тогда мать моя пошла к знахарке той старой, в заброшенную деревню и долго там говорила с ней. Уходя же, она давала деньги, но «старая ведьма» не взяла: «Я, говорит, Божьему делу помогаю, а за это денег не берут». Только Боги у неё свои – есть в национальной их вере и бог воды, и бог ночи, и бог ветра и еще бесчисленное количество богов.
И пошла мать моя к священнику в ближайший Храм, по научению же знахарки, «иди к своему Богу» - сказала та. А в Церкви старый протоиерей молебен отслужил, и благословение матери дал и наставил, как и что.
На день Архангела Гавриила матушка заказала молебен на дому и приехал к нам священник. Пригласили и Ийвана с Риммой. Во время богослужения они сидели в соседней комнате – не захотели креститься, Ийван был язычником. Тогда и было сказано, что должны мы расстаться и вручили Римме бумажник с деньгами, а мне дали часики, которые я должен был подарить в знак расставания.
Передавая часики, я простился с Риммой без слов, только взглядом, и увидел, как она смертельно побледнела. Тогда матушка взяла кропило и чашку с водой святой и окропила всех нас с молитвою Матери Божией: «Призри с Небеси, всепетая Богородице, на их лютое телесе озлобление и утоли печаль души их…».
Вот и конец всему. И той же ночью Римма исчезла из дома, оставив и деньги и часики. Ийван – сотоварищ-охотник мой не особенно и расстроился: «совершеннолетняя, ведь, уже девушка…».
Рассказывали после, что видели её с табором цыган, что на базаре в городе останавливают людей: дай погадаю.
Бывает же, однако, и привороты страшные существуют, а значит, их бесовское отродье через людей действует. Так что любовь любви – рознь, может быть! – заключил свой рассказ друг моего детства.
А мне пришлось уехать из родных краев, но воспоминания возвращают меня в этот прекрасный лесной край на пологом берегу волги, с заливными лугами.
Конец.

 

Сказки повествуют о реальности.

Раз-мышления, а вы как думаете?