Весна. Последний лед на реках. И поехал я на выходные. В глубоких песчаных берегах протоки, в устье малой речки, по склонам текли ручейки талой воды. Снег на льду потемнел от воды вдоль берега пятнами. Солнышко весь день пригревало, помогая таять и снегу и льду. Природа располагала. И решил я переночевать на берегу. Среди ивняка протоптал себе в снегу широкую площадку, на которой развел костерок, еще до темноты. Я успел разогреть себе чай и в вечернем сумраке перекусывал взятыми бутербродами.
- Привет - окликнул меня кто-то снизу, со льда протоки. Через минуту ко мне по склону поднимался мужичек с бороденкой седой. Его рыжая шапка контрастировала с серым плащом, накинутым поверх фуфайки. - И что-ж ты, ночевать тут собрался? - был вопрос вместо «здравствуй»! - Конечно. Я вроде одет неплохо и целлофан вот под себя постелил. - Мы пожали-таки руки друг другу, познакомившись. Звали невысокого мужичка Миша. И в беседе выяснилось, что он готов предоставить мне ночлег в поселке. Ночью обещали до 5-ти - 8-ми градусов мороза. Хотя я ночевал в таких условиях не раз, но тут я согласился пойти в поселок. Километра 4 - или 3 по берегу реки. Тем более, как объяснил мне Миша, он жил один в доме у хозяев всю зиму. «Скучно, наверное, одному-то», - подумалось мне. И собравшись в короткое время, мы двинулись, в быстро темнеющих сумерках по протоке к реке. По берегу реки шли уже в полнейшей темноте, ориентируясь на огни прибрежного поселка. Скучно было Мише и, видимо, жажда общения тянула его поговорить, рассказать. Даже не ожидая от меня ответа, он мне рассказывал о себе и о своей жизни.
Ему на вид было лет 50. Скромно одетый во всё серое, невзрачное, он казался моложе своих лет. А на самом деле, уже третий год получал он пенсию. Пригласил его хозяин, как строителя, когда купил тут участок на самом краю поселка. Дачный коттедж возвели быстро и участок благоустроили. Пруд выкопали, в котором выращивались цветные рыбы-карпы. Миша похвалился ими сразу, когда мы только вошли на участок через калитку в широких железных воротах. «Вот я прорубь делаю всю зиму и рыб кормлю. Это какие-то японские рыбы-карпы: красные, с желтыми и черными пятнами, декоративные». Мы вошли через отдельную боковую дверь, отдельно от парадного входа. В пристройке к особняку, отдельно, жил Миша. Это была комната для «прислуги», для «обслуживающего персонала». Так Миша мне объяснил: что официально, он устроен тут на работу по уходу и присмотру за дачей, именно «как обслуживающий персонал». - Дом-то закончен, но вот верх, (мансарду) чердак высокий я сейчас благоустраиваю, - пояснил мне Миша. - Это за отдельную плату работаю. Да, особо и денег не прошу. Хозяйка привозит мне продуктов раз в неделю. Вагонкой оббил вот стены пока. Шкаф с полками устроил там, в стену встроенный!.., - рассказывал он вперемешку и быт свой и работу. Смотрелся Миша как человек неуклюжий, неповоротливый, как говорится, - неким увальнем выглядел. С простодушным, на первый взгляд, глуповатым лицом и с широким, как у налима, ртом. Но живости в нем было предостаточно. Всё время, раскладывая вещи по своим местам, шевелясь, - как бы попутно, он веселым голосом все рассказывал, говорил и показывал руками, жестикулировал. Так что все его слова в рассказе оживали. И уже видел я, представлял: и косяки в дверях дома и оконные проемы и рамы, которые Миша сам изготовил-подогнал-поставил. Не без гордости заявляя, что он, дескать, не простой плотник, но краснодеревщик, - работал раньше на мебельной фабрике.
- Да знаешь, всё закрылось в этой заварухе после перестройки. ООО организовались разные. Уволился вот. На стройки пошел…. А тут и подвернулся человек. Хозяин. Взял вот на свой участок. С забора начинали. Дом потом… -
Весь его разговор не мешал ему делами заниматься. Мы начали вытряхивать из зимних рыбацких ящиков рыбу. Мелочи, ершей - отдельно, в тут же подставленный Мишей тазик. Крупную и хорошую свою рыбу я сложил в пакет, заботливо поданный Мишей, и вынес в прихожую к дверям. А Миша, вообще, посоветовал на улицу выставить. «И действительно, что там, в ящике - удочки, пусть себе мерзнут», - подумал я и поставил свой ящик с рыбой внутри на улицу. И начали мы с Мишей готовить ужин. Это особый, оказался, процесс: «сейчас мы затушим рыбку, как консервы будут. Можно есть вместе с костями, всё сварится». Мы почистили всех ершей и всю мелкую рыбёшку - окуньков, сорожек, верхоплавок. Это, конечно, отняло времени около часа. Но за разговором, в беседе, все пролетело незаметно: я говорил о себе, а Миша делился своим… Рецепт был прост: «Без голов и хвостов и плавников, которые обрезали ножницами, - рыбу сложили в утятницу. Туда же отправилась картошечка, нарезанная кругляками, пару горстей риса, морковь и приправа (без лаврушки и чуточку перчика не обошлось). Сверху Миша еще и кетчуп выдавил из пластиковой бутылки. И наше «блюдо» отправилось в духовку». Плита была электрическая. - А пока готовится, есть у меня на закуску грибочки соленые, сам собирал, - сказал Миша, доставая из-под стола под окном бутылку с мутной жидкостью - самогон. - Тут, знаешь ли, магазин далековато, да и дорого. А гонят бабушки в каждом третьем доме. Рыбаков-то много ездит…- с улыбочкой приглашал меня Миша за стол. Обычное дело: как же после рыбалки, да не выпить - грешно!! А где рюмочка, другая, - там и разговор душевнее, откровенный, так сказать. И разговор был долгий, так разоткровенничал Миша, что далеко за полночь затянулась наша беседа. - А, знаешь, был я на «Ветлаге» (ветлужские лагеря). - За что же тебя посадили? - спросил я. - А? Что ты спросил? - не расслышал Миша. - За что, говорю, тебя в «Ветлаг» отправили. И тут Миша уселся поудобнее на диване, встав из-за стола у окна, и перейдя в другой конец комнатки, на спальную половину. Я тоже пересел на диван, напротив которого, на самодельной тумбе-комоде (явно сделанной самим Мишей) стоял старенький телевизор. В процессе разговора, мы еще не раз переходили к столу, - наливали и закусывали. А история, рассказанная Мишей, всё обрастала подробностями. В процессе опьянения он становился всё откровеннее.
Рассказ Миши, восстановленный из беспорядочного разговора в стройную историю: « Ходили мы к одному человеку дом строить в пригороде, «калымная» работа. И хорошо закалымили. Получили деньги, разделили всем поровну. Пошли, как обычно, через пивнушку-наливайку. Из пивнушки пошли мы вместе - я и компания вся наша, пешком до окраины города, недалеко.
А вот Андрюха взял еще с собой, оказывается, бутылочку. И когда на автобусной остановке все решили уехать и сели в автобус, мы с Андрюхой остались. Отошли мы к овражку, там ручей бежал, - это в конце города же было: речка там, Чернушка, протекает. Да ну, какая речка. Так себе ручей.
Так вот, там меня и накрыло. Вот, убей, не помню ничего плохого. Вроде шутили всё, и песенки распевали даже - помню. Но оказался я дома и лег спать, не раздевшись, до утра. А утром меня в ментовку забрали, разбудили. «Кто из вас, говорят, Андрея побил?». А он в реанимации еще живой был несколько дней. А когда умер, то меня уже и перевели из КПЗ, из ментовки, в тюрьму. Когда Андрей жив был, то сказал, что Миша, я, якобы и ударил его в споре. Но не помню я спора никакого, а свидетелей-то и не было. И никаких тяжелых предметов, типа, инструментов у нас не было. А по следствию выходило, что его железным ломом или монтировкой били. - Вот как оно. - И дали-то мне минимальный срок - 5 лет, за тяжкие телесные повреждения, по статье 108 часть 2. И деньги же тогда, калымские, пропали у него. И обыск у меня делали. А не нашли ничего. Ну, не брал я денег, крупная ведь сумма была. И так я потерял всё - в одночасье. И квартиры не стало и родители померли, пока я в «Ветлаге» обретался. Но и там я плотником работал, краснодеревщиком, и там мебельное производство было. Меня даже перекидывали из одной 16-ой, в 12 колонию, как специалиста. Не потерял квалификацию. Но потом, после освобождения, трудно было устроиться на работу. Только на стройку и взяли…»
И начал Миша и детство свое вспоминать. Жили они в своем доме, отец сам его построил. Только когда на фабрику устроился, получил квартиру в городе, - переехали они из пригородного поселка и дом продали. И после школы Миша поступил в ПТУ от завода, на краснодеревщика, и пошел по стопам отца. «Все бы хорошо. Да вот, упал я на стройке этой, с этажей» - с горестью говорил Миша. Разбился он, конечно, не насмерть, но все внутренности стряс: и почки сели, сдвинулись и в позвоночнике сместились диски и прочее. «Спасибо этому человеку - хозяину, что сейчас приютил, после больниц. А по больницам я помотался» - закончил Миша свой рассказ. Это заместитель директора той строительной фирмы, где работал он и где пострадал. Оплатила фирма его лечение, а вот трудоустройство не получалось. Взял его замдиректора, как специалиста, дачу свою строить на берегу Волги и оставил тут как охранника. Так и дожил он до пенсии.
Один из философов как-то сказал: «никакой человек не достоин похвалы. Всякий человек достоин только жалости». И только оканчивая жизнь, человек, вдруг, видит, что вся его жизнь была поучением, в котором он был невнимательным учеником…. Конец.
Помочь сайту
Поздравления
