Стержень несгибаемый

Из книги монологов "Байки для Михалыча"


          – Не переживай, Михалыч, этот дождик не надолго. Видишь, вон и солнышко уже просвечивает из-за тучки. Скоро закончится. Зато клёв будет знатный. Наверстаем вынужденный простой. Попей-ка пока чайку да полюбуйся. Вон, какой вид открывается.
          А вон, посмотри, мужиков и дождь не пугает. Сидят, как вороны нахохлившиеся. Терпят. Всё-таки, странный это народ – рыбаки-охотники. Ничего их не останавливает. Ни дождь, ни снег. Один мой знакомый так говорил: «Что за сомнения! Камни с неба не падают, значит, рыбалка не отменяется».
          Ну, я понимаю, когда промысловик идёт на охоту. Там и пурга и буран будет – не важно. Это работа такая. А вот нас с тобой, что толкает на такие подвиги?  Точно: инстинкт добытчика. В крови это у мужика. Правда, у одного он больше, а у другого –  и не разглядишь. И порой настоящие чудеса такие мужики вытворяют.
          Я раньше с большой охотой на пушной промысел ходил. Участок свой только два года назад сдал. До сих пор мои зимовьюшки стоят, да пользу приносят.
А на промысловую охоту, что б ты знал, одному идти нельзя. Обязательно напарник должен быть. Мало ли что в тайге за два месяца случиться может. Да и план вдвоём легче сделать.
          У меня в напарниках Костя ходил. Ну, это в тайге, да для меня он Костя был, а на самом деле все его Константином Ивановичем величали, потому как был он классным хирургом и мало кто в нашем районе не прошёл через его умелые руки. Лет десять мы с ним на пушнину ходили.
          Когда в первый раз пошли зимовьюшки готовить, он с собой дополнительный мешок взял. Тяжеленный – сил нет. Я к нему: «Чего это ты набрал? Я же предупреждал, что брать только самое необходимое. Мы же не зря список составляли». А он только улыбается: «Это, Гаврила Владимирович, тоже вещи необходимые. Врач, всегда врачом остаётся. Если у соседей, не дай Бог, что случится, они же ко мне прибегут. Вот я и должен быть всегда во всеоружии.
          А в мешке этом у него целый полевой госпиталь был. И инструменты, и бинты, и жгуты… Поворчал я и уступил. И не зря. Слух о своём хирурге по всем соседним участкам прошёл, и не было сезона, чтобы кто-то не прибегал сам или Костю не просили прибежать. Многим он помог, можно сказать спасателем охотничьим был.А раз ему самого себя спасть пришлось. Вот где сила человеческая проявилась…
          В тот раз мы решили летом по зимовьям пробежаться: где подремонтировать надо, куда запасы новые затащить. Вот и отправились в таёжный круиз. До базового зимовья дошли на лодке. Переночевали, а с утра отправились по другим зимовьям.
          Отошли-то всего ничего, как Костя говорит: «Пойду, гляну ягодники. Вроде кислицы здесь много». Скинул рюкзак и в кусты. Я ему вслед: «Костя, стой! Там обрыв»! Да опоздал. Костя только вскрикнул, потом треск и глухой удар.
          Бросил я свою поклажу и полез в кусты. Знал я, что овраг здесь очень глубокий и крутым склоном обрывается. Потому осторожно пробрался, к краю подошёл, смотрю, а Костя на дне лежит и не шевелится. А высота обрыва ни как не меньше четырёх метров. Нашёл  неподалёку место, где с трудом спуститься можно, подбегаю к Косте, а тот застонал и голову поворачивает. Обрадовался я было, мол, живой, обошлось. Но тут глянул на его ногу и чуть сам в обморок не грохнулся.
          Когда Костя падал, то, видать кувыркнулся через голову, и со всего маху ногой о дерево ударился – ель там росла у самого дна. А у неё нижние ветки всегда сухие и торчат, что твои копья. Вот одно такое копьё и прошло через бедро и с другой стороны вылезло. Торчит оно сантиметров пятнадцать с одной стороны, а с другой с полметра будет.
          Тут Костя уже в себя пришёл и, видать, за моим взглядом проследил. Смотрит на свою ногу и  молчит. Я к нему: «Давай, пока в горячке, рвану и вытяну эту пику».  А он усмехнулся и говорит: «Этого, Гаврила Владимирович, делать ни как нельзя. Мне и так повезло, что кровь фонтаном не льёт. В этом месте два очень крупных сосуда проходят – бедренные вена и артерия. Если их поранить, то через пятнадцать минут вся кровь выльется. А на ветке этой вполне мелкие сучки могут быть, так что вероятность, что порвёшь какой-нибудь сосуд почти стопроцентная. Давай-ка всё по правилам делать».
          Смотрю я на него и поражаюсь. За какие-то пять минут Костя так изменился! У него лицо с мягкими, крупными чертами, а сейчас стало резкое, осунувшееся и кожа с каким-то сероватым оттенком. Губы сжались, кажутся тонкими и бледные очень. Но голос спокойный, размеренный. Как лекцию читает.
          «Побегать тебе придётся, Гаврила Владимирович. Ты уж извини, но без этого ничего не получится. Главное: тащи сюда мой рюкзак. Остальное потом».
          Бросился я наверх, схватил его рюкзак и снова вниз. Смотрю, а Костя подполз к стенке оврага, чтобы спиной на неё опереться, а под ногу уже коряжку какую-то подложил.   
          Отдал я рюкзак, стал он в нём рыться, а мне говорит: «Возьми нож и штанину разрежь, чтобы всё бедро голое было. Только, пожалуйста, постарайся эту ветку поменьше трогать».
          Пока я со штаниной возился, он из рюкзака коробку достал, а там шприцы и ампулы разные. Набрал он полный шприц лекарств и прямо через штанину в другое бедро себе всадил. У меня голова закружилась, и приготовился я в обморок падать. Тут он впервые на моей памяти голос повысил: «Возьми себя в руки, Гаврила Владимирович. Без тебя я ничего сделать не смогу, а делать надо всё очень быстро. Так что обмороки отставить на будущее. Потом вместе поваляемся. А сейчас бежать тебе надо в зимовьё. Видишь, опять повезло, потому что недалеко ушли.Думаю, ты минут за сорок успеешь.
          Под моими нарами стоит круглая металическая коробка. Бикс называется. Там же в картонной коробке бутылки с лекарствами и коробки с ампулами. Возьмёшь две бутылки с перекисью водорода и коробку с новокаином. Запомнил. Ну-ка, повтори. Нельзя тебе ошибаться, потому что времени у нас в обрез».
          Повторил я несколько раз и всю дорогу до зимовья повторял. Быстро сбегал. Как я бежал, Михалыч! Будто моторчик в меня воткнули. За тридцать минут обернулся, хотя бикс этот тяжеленный был.
          Костя бикс открыл, а там всякие инструменты хирургические блестят, а в мешочках салфетки марлевые, да бинты. Из своего рюкзака достал он фляжку со спиртом, смочил салфетку и давай себе руки протирать, потом, другой салфеткой – ногу. А мне и говорит: «Ты же, Гаврила Владимирович, охотник со стажем, всякую дичь разделывать приходилось, значит, крови не боишься. Вот и будешь мне помощником, а заодно, и операционной сестрой. Если прикрикну, заранее извини, это как производственная необходимость». И улыбается ещё! Я ему: «Костя, неужели сам себя резать будешь?!» А он мне: «С удовольствием бы передал тебе эту работу, но, боюсь, ты откажешься.» и опять улыбается.
          В общем, проинструктировал он меня, и начали мы эту невероятную операцию. Деталей я не помню. Действовал, как во сне. Иногда на Костю поглядывал. Лицо у него не то, чтобы злое, но какое-то заледеневшее было. Губы закусил, глаза прищурил… В общем, маска, а не лицо. Но дело делал. Вот ведь, скажи, Михалыч, разве это не героическая личность! Не думаю, что любой из врачей такое мог сделать.
          Наверно, час с небольшим колдовал он над своей ногой, и резал и промывал, и перевязывал что-то, но палку это достал. Я только промокал рану, да его лицо, иногда. Он весь в испарине был. Оно и понятно, такое над собой творить. Наложил Костя на рану восемь швов, сделал повязку с какой-то мазью, ну а забинтовал рану уже я, потому что Костя стал отключаться. Уложил я его поудобнее, укрыл спальником, а сам рядом плюхнулся и тоже отключился.
          Повалялись мы так с часок потом я спохватился: надо ведь до зимовья как-то добираться. Пошёл, вырубил крепкую палку, типа посоха с рогатулиной на конце. Верёвку приготовил, стал дожидаться, когда Костя в себя придёт.
          Ещё часа два он в отключке был. Потом глаза открыл и спрашивает: «Это ещё сегодня или уже завтра?» Я и не понял сначала, о чём это он. Потом сообразил, не помнит он, сколько спал. Может ночь уже прошла. Объяснил я ему ситуацию. Согласился он, что надо в зимовьё перебираться. Помог я ему подняться, навалился он с одной стороны на меня, с другой – на посох. Постоял, поморщился, но пошёл. Больше-то я его нёс, но ногами он перебирал.
          Подошли к спуску. Вот тут проблемы, конечно, посложнее начались. Опереться на ногу он не может, а спуск крутой. Но я это уже предусмотрел. Обвязал его верёвкой, вылез на верх, верёвку через сук дерева перекинул и потихоньку стал его подтягивать. Ну и он, конечно же, как мог, помогал. Так мы и выбрались из оврага. Так же и до зимовья добрались, правда, почти что затемно.
          Лёг Костя на свои нары, наглотался таблеток, ещё один укол себе сделал и, прежде чем уснуть, сказал: «Гаврила Владимирович, если завтра температура не поднимется и рана не начнёт краснеть и сочиться, значит всё обошлось и мы сами до дому доберёмся. Ну, а если нет, то придётся тебе за помощью бежать. Большего я уже сделать не смогу».
          Ночь я, практически, не спал. Всё прислушивался, как Костя дышит. Но он за всю ночь ни звука не проронил и дышал ровно. Под утро я всё же задремал, и разбудил меня Костин голос: «Подъём, Гаврила Владимирович! Пора на перевязку». Рана под повязкой оказалась ровной, без следов красноты, и Костя остался очень доволен.
          Представляешь, Михалыч, уже к вечеру Костя встал и вокруг зимовья прошёлся. «Тренировка – вещь очень полезная», сказал. А через три дня погрузились мы в лодку и доставил я своего напарника в нежные объятья его коллег.
          Вот, Михалыч, какие дела может человек делать, если есть в нём настоящая сила, стержень несгибаемый.
          Что? Костя? Так он и сейчас хирургом работает. Правда уже года два на охоту не ходит. А после того случая мы с ним ещё не один год пушнину добывали на радость заграничным модницам.
          Гляди, Михалыч, дождик-то, как я и предсказывал, закончился. Допивай свой чай и пойдём навёрстывать нашу рыбацкую удачу. Клёв сейчас отменный должен быть.