Тот самый Янковский (Часть 2)
15 сентября 2015 -
Деб
А, вот, посмотрите на это фото. Какие глаза. Озёра. Наивные ещё, чистые. Эх, юность. Романтика приключений гражданской войны. Олега Янковского – тогда уже актёра Саратовского драматического театра, утверждают в фильм «Служили два товарища», режиссёра Е. Карелова. Сначала Янковскому предложили роль белогвардейского офицера, исходя из его породистых внешних данных – статной фигуры, овального угловатого профиля лица и глубокой затаённой грусти в глазах. Но сценаристы Фрид и Дунский решительно восстали против решения режиссёра: «Ну, уж нет, такие глаза мы белогвардейцам не отдадим». Впоследствии, именно о них скажет Роман Балаян: «В его глазах есть нечто божественное и нечто дьявольское». Особую энергию, потоками заливающую зрительный зал, заметил во взгляде молодого актёра и Марк Захаров.
Что-то генетически тайное было зашифровано в этих глазах. Сам Олег Иванович считал, что очень важен для человека его генетический код, то, что заложено в тебя предками, даже теми, кого ты не знаешь. Мама Олега из интеллигентной Симбирской семьи, а папа – штабс-капитан лейб-гвардии Семёновского полка. И тут вдруг роль Андрея Некрасова – красноармейца-ополченца из народа, неуклюжего, невзрачного детины, который весь фильм только крутит ручку своего фотоаппарата.
Янковский вдохнул в своего персонажа некий духовный смысл, содержание не пролетарской природы, в контрасте с идейным революционером-крестьянином, Иваном Карякиным (Р.Быков). Некрасов не глуп. Он своим умом дошел до осознания необходимости преобразования жизни, но революционный путь такого преобразования его тяготил. Он предпочитал путь Чеховский – эволюционный. Олег Янковский так представлял биографию своего героя, исходя из скудных сведений о нём в сценарии: Андрей Некрасов воспитывался в семье священнослужителя. В детстве был замкнут, жил в мире иллюзий, книг, собственных идеалов. И вдруг попадает в такое бурное переломное времечко.
И здесь, на фронте, он мечтает о счастливом будущем, полагая, что и он приносит пользу, запечатлевает на своём аппарате историю великих событий. Где они – те люди? Что они значили в истории? – «Эй, фотограф, запечатли мою личность!» И он крутит ручку, вдохновенно, осмысленно. Каким же ужасным видится нам финал, когда пуля в спину героем Высоцкого, обрывает не только жизнь Некрасова, но и вместе с ним надежды, мечты, планы и молодость. Последний кадр – последний поворот головы Некрасова после выстрела. В его взгляде недоумение, удивление и неверие в то, что произошло и в то, что это случилось именно с ним: Как? За что? Я не должен умирать! Жизнь только начинается….И гаснет…гаснет….тишина…и темнота. Этих слова актер не произносит, но мы их слышим в его, уже неживом взгляде. В нём очень много всего пафосного. В нём отразилась матрица безумной эпохи перелома, боль страны и смерть на вдохе. Но в нем также было много личного, человечески выстраданного душою: от страха, негодования до умиротворения и всепрощения. Янковский потом признавался, что он оглянулся случайно (этого не было в сценарии), но всё гениальное всегда происходит случайно, а всё чудесное – обыкновенно.
Олег Иванович полулежал в кресле, всё глубже погружаясь в размышления о театре. В самом деле, он
считал себя счастливцем – быть приглашенным в Москву самим Марком Анатольевичем Захаровым, работать в самом лучшем театре страны, у самого талантливого режиссёра, в котором сразу же почувствовал наставника, которого будет слушать теперь как отца родного. С самых первых шагов на сцене Марк Анатольевич буквально завещал ему: «Ничего не пытайтесь доказать сразу, с первого захода. На этом многие ломали голову. Следует входить в новую жизнь постепенно, а то подорвётесь, получите слишком много ран».
Он ничего и не доказывал. Он вообще старался не выделяться, не тешил своим амбиции успехами в театре или на киноэкране. Он просто жил в своей профессии, собственно не считая её за работу, наподобие той, где необходимо ходить по головам, с пеною у рта любить в себе гения и строить интриги за спиной с целью получения ролей или льгот. «Никогда ни с кем не ссорьтесь», - продолжал главный режиссер Ленкома, - «Запомните, что враг из Москвы не уезжает». Он и не поссорился за всю жизнь в театре ни с кем.
Свою профессию считал, прежде всего, некоей миссией, и никогда не забывал о матушке Фортуне, которая подарила ему этот великолепный шанс – стать актёром. Проживая на сцене очередную нелёгкую судьбу, он всегда пристально вглядывался в зрительный зал, с первых же минут стараясь вести борьбу – как с залом, так и с самим собой, пытаясь подчинить себе зрителя, вникнуть в его душу, понять то, что волнует в данный момент пришедшего на этот спектакль.
«Вот сидит учёный. А вокруг какие-то люди всё ходят и произносят не свой текст. И вот постепенно с этим человеком начинает что-то происходить. Плачет вместе с актёром. В паузах задумывается». И актёр это подмечает, где-то усиливает акцент, где-то эти паузы удлиняет, и искренне обращается лично к этому зрителю с задушевным посылом. Янковский на сцене – это, в своём роде, лекарь. «И вот выходит этот учёный из зала и никак не может отказаться от каких-то своих мыслей. Вновь возвращается к спектаклю. Что-то произошло в нём, значит».
[Скрыть]
Регистрационный номер 0307788 выдан для произведения:
А, вот, посмотрите на это фото. Какие глаза. Озёра. Наивные ещё, чистые. Эх, юность. Романтика приключений гражданской войны. Олега Янковского – тогда уже актёра Саратовского драматического театра, утверждают в фильм «Служили два товарища», режиссёра Е. Карелова. Сначала Янковскому предложили роль белогвардейского офицера, исходя из его породистых внешних данных – статной фигуры, овального угловатого профиля лица и глубокой затаённой грусти в глазах. Но сценаристы Фрид и Дунский решительно восстали против решения режиссёра: «Ну, уж нет, такие глаза мы белогвардейцам не отдадим». Впоследствии, именно о них скажет Роман Балаян: «В его глазах есть нечто божественное и нечто дьявольское». Особую энергию, потоками заливающую зрительный зал, заметил во взгляде молодого актёра и Марк Захаров.
Что-то генетически тайное было зашифровано в этих глазах. Сам Олег Иванович считал, что очень важен для человека его генетический код, то, что заложено в тебя предками, даже теми, кого ты не знаешь. Мама Олега из интеллигентной Симбирской семьи, а папа – штабс-капитан лейб-гвардии Семёновского полка. И тут вдруг роль Андрея Некрасова – красноармейца-ополченца из народа, неуклюжего, невзрачного детины, который весь фильм только крутит ручку своего фотоаппарата.
Янковский вдохнул в своего персонажа некий духовный смысл, содержание не пролетарской природы, в контрасте с идейным революционером-крестьянином, Иваном Карякиным (Р.Быков). Некрасов не глуп. Он своим умом дошел до осознания необходимости преобразования жизни, но революционный путь такого преобразования его тяготил. Он предпочитал путь Чеховский – эволюционный. Олег Янковский так представлял биографию своего героя, исходя из скудных сведений о нём в сценарии: Андрей Некрасов воспитывался в семье священнослужителя. В детстве был замкнут, жил в мире иллюзий, книг, собственных идеалов. И вдруг попадает в такое бурное переломное времечко.
И здесь, на фронте, он мечтает о счастливом будущем, полагая, что и он приносит пользу, запечатлевает на своём аппарате историю великих событий. Где они – те люди? Что они значили в истории? – «Эй, фотограф, запечатли мою личность!» И он крутит ручку, вдохновенно, осмысленно. Каким же ужасным видится нам финал, когда пуля в спину героем Высоцкого, обрывает не только жизнь Некрасова, но и вместе с ним надежды, мечты, планы и молодость. Последний кадр – последний поворот головы Некрасова после выстрела. В его взгляде недоумение, удивление и неверие в то, что произошло и в то, что это случилось именно с ним: Как? За что? Я не должен умирать! Жизнь только начинается….И гаснет…гаснет….тишина…и темнота. Этих слова актер не произносит, но мы их слышим в его, уже неживом взгляде. В нём очень много всего пафосного. В нём отразилась матрица безумной эпохи перелома, боль страны и смерть на вдохе. Но в нем также было много личного, человечески выстраданного душою: от страха, негодования до умиротворения и всепрощения. Янковский потом признавался, что он оглянулся случайно (этого не было в сценарии), но всё гениальное всегда происходит случайно, а всё чудесное – обыкновенно.
Олег Иванович полулежал в кресле, всё глубже погружаясь в размышления о театре. В самом деле, он
считал себя счастливцем – быть приглашенным в Москву самим Марком Анатольевичем Захаровым, работать в самом лучшем театре страны, у самого талантливого режиссёра, в котором сразу же почувствовал наставника, которого будет слушать теперь как отца родного. С самых первых шагов на сцене Марк Анатольевич буквально завещал ему: «Ничего не пытайтесь доказать сразу, с первого захода. На этом многие ломали голову. Следует входить в новую жизнь постепенно, а то подорвётесь, получите слишком много ран».
Он ничего и не доказывал. Он вообще старался не выделяться, не тешил своим амбиции успехами в театре или на киноэкране. Он просто жил в своей профессии, собственно не считая её за работу, наподобие той, где необходимо ходить по головам, с пеною у рта любить в себе гения и строить интриги за спиной с целью получения ролей или льгот. «Никогда ни с кем не ссорьтесь», - продолжал главный режиссер Ленкома, - «Запомните, что враг из Москвы не уезжает». Он и не поссорился за всю жизнь в театре ни с кем.
Свою профессию считал, прежде всего, некоей миссией, и никогда не забывал о матушке Фортуне, которая подарила ему этот великолепный шанс – стать актёром. Проживая на сцене очередную нелёгкую судьбу, он всегда пристально вглядывался в зрительный зал, с первых же минут стараясь вести борьбу – как с залом, так и с самим собой, пытаясь подчинить себе зрителя, вникнуть в его душу, понять то, что волнует в данный момент пришедшего на этот спектакль.
«Вот сидит учёный. А вокруг какие-то люди всё ходят и произносят не свой текст. И вот постепенно с этим человеком начинает что-то происходить. Плачет вместе с актёром. В паузах задумывается». И актёр это подмечает, где-то усиливает акцент, где-то эти паузы удлиняет, и искренне обращается лично к этому зрителю с задушевным посылом. Янковский на сцене – это, в своём роде, лекарь. «И вот выходит этот учёный из зала и никак не может отказаться от каких-то своих мыслей. Вновь возвращается к спектаклю. Что-то произошло в нём, значит».
А, вот, посмотрите на это фото. Какие глаза. Озёра. Наивные ещё, чистые. Эх, юность. Романтика приключений гражданской войны. Олега Янковского – тогда уже актёра Саратовского драматического театра, утверждают в фильм «Служили два товарища», режиссёра Е. Карелова. Сначала Янковскому предложили роль белогвардейского офицера, исходя из его породистых внешних данных – статной фигуры, овального угловатого профиля лица и глубокой затаённой грусти в глазах. Но сценаристы Фрид и Дунский решительно восстали против решения режиссёра: «Ну, уж нет, такие глаза мы белогвардейцам не отдадим». Впоследствии, именно о них скажет Роман Балаян: «В его глазах есть нечто божественное и нечто дьявольское». Особую энергию, потоками заливающую зрительный зал, заметил во взгляде молодого актёра и Марк Захаров.
Что-то генетически тайное было зашифровано в этих глазах. Сам Олег Иванович считал, что очень важен для человека его генетический код, то, что заложено в тебя предками, даже теми, кого ты не знаешь. Мама Олега из интеллигентной Симбирской семьи, а папа – штабс-капитан лейб-гвардии Семёновского полка. И тут вдруг роль Андрея Некрасова – красноармейца-ополченца из народа, неуклюжего, невзрачного детины, который весь фильм только крутит ручку своего фотоаппарата.
Янковский вдохнул в своего персонажа некий духовный смысл, содержание не пролетарской природы, в контрасте с идейным революционером-крестьянином, Иваном Карякиным (Р.Быков). Некрасов не глуп. Он своим умом дошел до осознания необходимости преобразования жизни, но революционный путь такого преобразования его тяготил. Он предпочитал путь Чеховский – эволюционный. Олег Янковский так представлял биографию своего героя, исходя из скудных сведений о нём в сценарии: Андрей Некрасов воспитывался в семье священнослужителя. В детстве был замкнут, жил в мире иллюзий, книг, собственных идеалов. И вдруг попадает в такое бурное переломное времечко.
И здесь, на фронте, он мечтает о счастливом будущем, полагая, что и он приносит пользу, запечатлевает на своём аппарате историю великих событий. Где они – те люди? Что они значили в истории? – «Эй, фотограф, запечатли мою личность!» И он крутит ручку, вдохновенно, осмысленно. Каким же ужасным видится нам финал, когда пуля в спину героем Высоцкого, обрывает не только жизнь Некрасова, но и вместе с ним надежды, мечты, планы и молодость. Последний кадр – последний поворот головы Некрасова после выстрела. В его взгляде недоумение, удивление и неверие в то, что произошло и в то, что это случилось именно с ним: Как? За что? Я не должен умирать! Жизнь только начинается….И гаснет…гаснет….тишина…и темнота. Этих слова актер не произносит, но мы их слышим в его, уже неживом взгляде. В нём очень много всего пафосного. В нём отразилась матрица безумной эпохи перелома, боль страны и смерть на вдохе. Но в нем также было много личного, человечески выстраданного душою: от страха, негодования до умиротворения и всепрощения. Янковский потом признавался, что он оглянулся случайно (этого не было в сценарии), но всё гениальное всегда происходит случайно, а всё чудесное – обыкновенно.
Олег Иванович полулежал в кресле, всё глубже погружаясь в размышления о театре. В самом деле, он
считал себя счастливцем – быть приглашенным в Москву самим Марком Анатольевичем Захаровым, работать в самом лучшем театре страны, у самого талантливого режиссёра, в котором сразу же почувствовал наставника, которого будет слушать теперь как отца родного. С самых первых шагов на сцене Марк Анатольевич буквально завещал ему: «Ничего не пытайтесь доказать сразу, с первого захода. На этом многие ломали голову. Следует входить в новую жизнь постепенно, а то подорвётесь, получите слишком много ран».
Он ничего и не доказывал. Он вообще старался не выделяться, не тешил своим амбиции успехами в театре или на киноэкране. Он просто жил в своей профессии, собственно не считая её за работу, наподобие той, где необходимо ходить по головам, с пеною у рта любить в себе гения и строить интриги за спиной с целью получения ролей или льгот. «Никогда ни с кем не ссорьтесь», - продолжал главный режиссер Ленкома, - «Запомните, что враг из Москвы не уезжает». Он и не поссорился за всю жизнь в театре ни с кем.
Свою профессию считал, прежде всего, некоей миссией, и никогда не забывал о матушке Фортуне, которая подарила ему этот великолепный шанс – стать актёром. Проживая на сцене очередную нелёгкую судьбу, он всегда пристально вглядывался в зрительный зал, с первых же минут стараясь вести борьбу – как с залом, так и с самим собой, пытаясь подчинить себе зрителя, вникнуть в его душу, понять то, что волнует в данный момент пришедшего на этот спектакль.
«Вот сидит учёный. А вокруг какие-то люди всё ходят и произносят не свой текст. И вот постепенно с этим человеком начинает что-то происходить. Плачет вместе с актёром. В паузах задумывается». И актёр это подмечает, где-то усиливает акцент, где-то эти паузы удлиняет, и искренне обращается лично к этому зрителю с задушевным посылом. Янковский на сцене – это, в своём роде, лекарь. «И вот выходит этот учёный из зала и никак не может отказаться от каких-то своих мыслей. Вновь возвращается к спектаклю. Что-то произошло в нём, значит».
Рейтинг: +2
550 просмотров
Комментарии (1)
Татьяна Петухова # 19 сентября 2015 в 23:58 +1 | ||
|