Растерявшийся мужчина

«День, когда я стал настоящим мужчиной» Александра Терехова – чтиво пользительное, хотя местами нудное. Отсечь бы от всего текста вошедших в сборник рассказов треть где-то – и было бы самое то. Впрочем, как всегда, выражаю лишь своё мнение, возможно, иным читателям как раз придутся по душе бесчисленные детали и детальки (хотя и вполне говорящие) неказистого бытования героев.

Общее название книги исключило первое слово заглавия коронного, надо полагать, для всего комплекта произведения. Звучит оно так: «Света, или День, когда я стал настоящим мужчиной». На мой взгляд, этот рассказ, действительно, из лучших в сборнике. Сейчас наша литература изобилует историями самих авторов – то есть мотивами и обстоятельствами собственного жития. Немногие, впрочем, удаются: писаны как под копирку, выдают с головой довольно примитивное желание вставить и свои пять копеек в картину тотального разложения. Терехов желания этого не избежал, но его пять копеек не тусклые, не штампованные. А самое здесь ценное – здоровая ирония.

Существует как будто каверзный вопрос для всех времён и народов: что есть мужчина? Многие цивилизованные особи с гордостью говорят: ребёнок. Он вечно играет, увеличивая стоимость своих игрушек. На самом деле ответ скорее опасный. И уж точно – неверный. Среди русских поговорок в этой связи быстро вспоминается «Делу – время, потехе – час». Однако современное общество, бравирующее своей инфантильностью, добивается иного: «Потехе – всю жизнь». Но коли нет мужества посмотреть на жизнь не потешно, а здраво, коли нет серьёзного труда, его заменяет какое-то размытое понарошку, что остаётся человеку? Только выпендриваться перед окружающими, выставляя перед ними свои игрушки… Могут ли так мальчики превратиться в мужей?

Света (кликуха препода), заставившая студентов-журналистов относиться к своему «прикладному» предмету – физкультуре, – неповерхностно, пожалуй, сделала в миллионы раз больше, чем все иные встретившиеся герою рассказа персонажи для взращивания мужества. «Я понял: главная цель сегодняшнего дня — не получение зачёта, а сохранение жизни», – откровение, снизошедшее к горемычному вьюношу (между прочим, уже успевшему побывать в армии), легкомысленно явившемуся в воскресенье на вокзал, дабы просто отметиться перед походом. У Светы, разумеется, такой номер отыграть было невозможно: все крутые парни прошли в хилых ботиночках километры по снегу. А кто им виноват: предупредила же о необходимой для подвига одежде и обувке! Смех смехом, а ведь частенько наши великовозрастные мальчики встряхиваются лишь в условиях, граничащих с потерей чуть ли не самой жизни.

И хочется при всём при том чего-то значительного. Потому что как-то коряво, криво всё устроено. «Я, кстати, очень верил в великое будущее наших отличников. Я верил, что справедливость есть. Что если человек пять лет учился на «отлично», не спал и зубрил, оттачивал произношение, бегал каждое утро до общаги горного института и назад, практически не употреблял, хранил верность обретенной ещё «на картошке» любви, прижал к сердцу красный диплом, то судьба ему воздаст, а мы будем гордиться, и показывать близким в телевизоре, и мечтать: а вдруг он помнит, как его отправляли занимать нам очередь в столовой?», – веселится уже умудрённый автор. Ага, краснодипломники, кто же ещё-то, у нас везде и заправляют! И на кой тогда учиться, отцы-командиры?

Посему переключимся на вещи более конкретные. К примеру, на гаджеты (рассказ «Цифры»). Вот они людьми заправляют классно. Сдал мобилу в ремонт – отрезан от всех радостей, друга с днюхой не поздравишь (что я, баран, наизусть даты помнить?), как «Зенит» себя показал, не узнаешь (спросить ведь, кроме как у железяки, уже некого). Ужас ужасный. «Позвоночных в ходе эволюции вытеснили кнопочные», – восхищается в холодном поту Терехов. «И когда я с ужасом лишнего, невъехавшего думаю о завтрашнем электронном рае, в котором у каждого из башки будет торчать по три разноцветных проводка, — только диван и чашка внушают мне надежды», – будем уповать на тактичную помощь ремонтников, забирающих хоть на время эти ведущие летопись нашего быта коварные штуковины.

А ещё почему-то все города и местности обрели единый лик. «Шкр-ов признал: в его отсутствие этот город стал похож на Москву, подравнялся. Всё такое же. Но поменьше. Прохожие держат в кулаках мобильники, как православные образки. Кока-кола в стекле. Две девчонки из эмо-движения с чёрными веками. Мотодебил в кожаной жилетке, в фашистской каске с рожками», – все продвинулись, все окреативились ( «Миллионы»).

И распались натуральные человеческие связи. Или так просто кажется? Вслушивается же автор в незатейливый рассказ о пережитом на войне старика («Живые помощи»): «С Бутенко дружил, хороший был у меня друг с Пушкарки, попали под бомбёжку, он в стог запрыгнул, а я не добежал. Очнулся — лежу в траве, кругом разрывы, а я встать не могу, щупаю под собой — рука в крови. Наверное, меня убило. Ещё щупаю, а это сок, земляника. И стал я эту землянику есть, срываю и ем, ни о чём не думаю, но очень вкусная попалась — а стог так и сгорел с Саней Бутенко». Что такое тот ужас в сравнении с холодными ботинками в походе с жуткой Светой? Люди выдержали то, что, кажется, невозможно выдержать.

Но для чего? «Я не знаю, почему беспомощных стариков пытают дети. Почему родители мучают беззащитных детей. Почему короткие жизни даже добрых и предусмотрительных людей часто полны страданий и почти всегда кончаются нищетой и одиночеством. Почему болеют дети. Почему никто никому не помогает. Почему никто никого не жалеет. Почему никто никого не любит так, как нужно. Почему «спасите меня, пожалуйста» слышат только стены и светильники. Я не знаю. Но я верю в силу», – если бы только Терехов мучал читателей – и  себя, конечно, – этими проклятыми вопросами («Кошки»). Я могу оформить целый взвод неглупых мальчиков (или уже мужчин?), растерянно смотрящих вокруг себя и отправляющих эти вопросы в свои книги. Ау, люди, ау!

«Всегда мешают дети. Особенно их слёзы. Когда видишь детей, особенно плачущих детей, когда посреди аэропорта худенькое существо, наклонившись, коротко и расчётливо ударяет — раз! — разок! — крысиной лапкой по лицу своего капризничающего ребёнка, — кажется: надо что-то изменить. Надо быстро что-то изменить. Вот ты — должен. Детей кто-то присылает за долгами», – соглашусь с редактором, вынесшим эту цитату в аннотацию к сборнику. Она – цитата – здесь самая главная. Мужество – это долг. А игрушки оставьте детям.

9 октября 2014 года