ЗИНОЧКА 9-10

 9

Прошло девять дней. Девять дней как не стало Залыгиной. Девять тяжёлых муторно-нервных дней. Особенно досталось Алику и ей, Зиночке. Алик был сам не свой, помрачнел, потускнел, стал молчалив. Осунулся, щёки немного впали, но он перестал бриться, и вскоре щетина скрыла впалость. Волосы вроде на голове стали белее, даже бородка и та пробивалась серебристая, седая. Да любой в такой ситуации не то что поседеет, но инфаркт может получить. Алик молодец всё выдержал. Как папка. Папка ведь тоже таким был, когда предательски сбежала мамка. Зиночка хоть мала тогда была, но как могла, поддерживала папку, вселяла веру в жизнь. И теперь, как тогда папку, Зиночка поддерживала Алика. Правда он сторонится её, ушёл в себя, как в раковину. Зиночка не в обиде, ибо понимает, как сейчас Алику непостижимо плохо. Бабушка говорит: время лечит. Зиночка потерпит.

Бедный Алик, у него наверно что-то наклёвывалось с Залыгиной, и надо же: по этому росточку плеснули ядом.…Менты прицепились к единственной версии и стали терзать Алика допросами. Только ментам с их куриными мозгами могла прийти такая мысль: Алик, якобы, силой принудил Залыгину написать завещание, а потом отравил.…Мол, у него был веский мотив: из дому ушёл, за душой ни квадратного метра, а мужик в сорок лет без жилья по нынешним временам почти что бомж. Вот мужик и развернулся: одинокая бабёнка, без наследников, сама-то она не пришлась по сердцу - старая пресная дева, понятное дело, не каждому по вкусу. А с комнатой он мог закинуть удочку на дамочек посвежее, помоложе, поядрёнее…Чушь, полнейшая чушь! Даже пьяному ёжику стало бы понятно, что стоило взглянуть на убитого горем Алика, чтобы понять, какой степени эта ересь. Хорошо выяснилось, что завещание Залыгина составила за семь часов до смерти, вызвав юриста со своей работы, а тот уже оформил, как следует. Залыгина завещала свою приватизированную комнату Алику, и всё что в ней находится. Зря она, Зиночка так обижала Залыгину. Прямо последней стервой чувствуешь себя…

Она так и сказала бабушке. Ах, бабуля железобетонная ты моя! В эти дни, особенно первые, бабуля разрывалась между больницей, где подруге не становилось лучше, и домом, где такое несчастье случилось…
- Бедная Ниночка, безгрешная душа…Она уже там, в райских кущах. Смотрит оттуда на нас, простив нам все обиды.…Как нехорошо мы порой вели себя с ней, особенно ты, Зинуля…
- Я уже жалею, - искренне всплакнула Зиночка. - И чувствую себя последней стервой…
- Успокойся. Ниночка простила тебя. Её безгрешная многострадальная душа непременно станет ангелом. Может статься и твоим Зиночка ангелом-хранителем…

Зиночка не верила во всю эту религиозную ахинею, но сделала вид, что верит, поддакнула бабушке, захлюпав носом.

Странно: даже Боб со дня похорон стал неузнаваем. Трезв как стёклышко, тщательно выбрит, вкусно пахнущий цветочными ароматами, столь сильными, что и запах сигарет не перебивал. Боб чаще стал бывать дома, захаживал в гости к Алику.
Зиночке это не совсем нравилось ( её, Зиночку, сторонится, держит на дистанции, а какой-то Боб запросто заходит и они часами о чём-то разговаривают…), но пока пусть: ведь цель у них одна - взбодрить Алика, вернуть вкус к жизни. А потом, когда Алик вновь станет улыбаться и шутить, Зиночка попросит Боба отойти в сторону: мавр сделал дело, мавр может идти гулять…

Сегодня воскресение. Зиночка проснулась рано, и хоть дел было предостаточно, ничего не хотелось делать. Позвонить бы Алику, но он отключил мобильник. Можно и сходить на фабрику, и вызвать - у них можно спокойно выходить, тем более в выходной, когда фабрика не работает. Но Алик не выйдет…
Зиночка слонялась неприкаянно из комнаты на кухню и обратно. Взялась, было приготовить тесто, чтобы к утру для Алика спечь чего-нибудь вкусненького, но всё валилось из рук. Всплакнув немного, сгребла всё в мусорное ведро, оделась, чтобы вынести ведро на помойку. Проходя мимо комнаты Алика, увидела, что дверь неплотно прижата к косяку. Пробно толкнула носком дверь, и она нехотя с осуждающим вздохом распахнулась. Алик, уходя, забыл закрыть. Бедненький, как же тебе плохо…

Зиночка трогала его вещи, вдыхала их запахи, и незнакомые всеохватывающие чувства встряхивали её тело, как удары тока. И после каждой встряски тело замирало, будто в невесомости, затем скользило, скользило…в сладостной истоме.
- Я влюбилась? Не может быть.… Нет: я влюбилась!
Зиночка глянула через плечо в зеркало на стене на своё отражение, и на секундочку ей почудилось, что отражение нехорошо хмыкнуло:
- Свежо предание…
- Не смей! - Зиночка подбежала к зеркалу, замахнулась влепить оплеуху отражению: - Не смей так думать! Это по-настоящему! Да! Да! Да! По-настоящему, как у взрослых! Не как у девчонок с пацанами: одноразовая секс-любовь…

Взгляд зацепился за отражение кровати, вернее за угол толстой книги, торчащей из- под подушки. Что Алик читает, когда ему плохо?
Зиночка осторожно вынула книгу. Но это оказалась не книга, а толстая самодельная тетрадь, переплетённая как книга. И не просто тетрадь, а личный Дневник.
Зиночка раскрыла наугад и, отпихиваясь от протестов разума, нырнула во внутренний мир Алика.

- Бедненький…бедненький мой Аличка.…Сколько же тебе пришлось страдать…
Зиночка сидела на кровати, Дневник на коленях. Слёзы обильно текли по щекам, и капали на страницы, но она их не замечала, всё глубже уходя за Аликом по тропе Унижения и Боли, пропитываясь той Болью…

Зиночка сделала паузу, прикрыв Дневник: иначе бы просто задохнулась. Боль Алика клонировалась, и клон поселился в сердце Зиночки, захватив всё пространство. И стал колоть, давить, жечь…

Зиночка глубоко и часто дышала, загоняя внутрь побольше прохладного воздуха. А внутри головы, точно гвоздики забивали:
«Гадкая, бездушная Лидка…Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Чтоб у тебя все отверстия ниже пояса слиплись, срослись! Что б ты лопнула от собственного дерьма! Как же я тебя ненавижу!.. Мне противно даже думать о тебе! Тьфу, на тебя, тьфу, тьфу! Буду думать об Алике…»

Волны чувств захлестнули её. Зиночка вдруг отчётливо поняла, что Дневник Алика - это не только его внутренний мир, его Боль, но и…папина. Зиночка всегда это чувствовала, пока жив был папа, смутно правда, по причине малолетства, но достаточно было, чтобы ещё больше любить его, ещё больше жалеть. Той жалостью, которая обычно в женском сердце незаметно перетекает в великое чувство Любовь. Уже тогда, в 11лет, пусть ещё не так чётко, Зиночка понимала, что любила папу иначе, чем дочь. И сознавала, что родственная кровь, как пограничник, будет всегда стоять на пути, ведущему к запретному.

Алик ей не отец, вообще не родственник. Значит, она смело может любить его…как мужчину. И пусть только кто-нибудь попробует сказать, что она не может! Пусть только попробуют помешать…

10

Из Дневника Александра

«Я на смене. 12-й день завершается, как случилось несчастье. Вроде всё утряслось и меня оставили в покое. Надо же какую хренотень выдумали: я отравил Нину.…Хотя чему удивляюсь: ежедневно и слышим, и видим, как наши доблестные менты «работают»…Можно сказать, повезло мне. Кого благодарить?

Да, Нина…Нелепый уход. Кто его знает, может быть, у нас чего-нибудь и получилось бы…

Когда стало известно о завещании, я, мало сказать, что был в шоке.…За что?! Я же ничего для неё не сделал.…Даже единственный секс-контакт прошёл коряво, «с приключением»…И, тем не менее, завещала мне комнату, все, что в ней, в том числе две сберкнижки: на одной 23 тысячи рублями, на другой 4 тысячи в долларах.…Не понимаю, что она этим хотела сказать?

Вера Васильевна, когда я ещё ошарашенный, спросил об этом, глядя мне в лицо, сказала:
- Сынок, должно быть, ты обратил внимание на неё как на женщину.…Знаешь, иная женщина за миг такого внимания готова отдать всё, что имеет…
Всё равно не понимаю.…Пожалел да, проникся сочувствием.…И за это такая плата? Ох, не понять мне этих баб…
Со дня похорон не заходил в её комнату. И ничего не брал. Хотя - каюсь! - было, мимолётное желание взять ноутбук.…Чувствую: долго ещё не буду готов…принять подарок…

Два дня спустя после похорон взял пузырь коньячка, коробку конфет и отправился в больницу к знакомой докторше. Думал: прогонит.
 Нет: коньячок приняла как должное. Посидели рядком, погутарили ладком. Интересная тётечка! Из идейных, из тех, на ком ещё держится наша бедная медицина. Когда приду в норму, обязательно напишу о ней повестушку. Тем более приглашала на дачу, сделать ей отопление и водопровод…

Так вот Ольга Олеговна осталась в полном недоумении на счёт Нины. Что за яд был, не удалось установить: растворился, оставив лишь косвенные следы отравления. Вероятнее всего не химический: те чаще всего распознаются.

- Послушайте, Саша, я бы могла с вероятностью в 60% сказать, что присутствовал трупный яд. Чисто теоретически. В конце восьмидесятых столкнулась с одним случаем. Голливудский кошмар. Мать- одиночка, из детдомовцев, муж погиб в Афгане, а у неё тихо шифером шурша, поехала крыша неспеша…Девчушка, ещё годика не исполнилось. Чем её мамаша идиотка кормила, неизвестно, только девчушка померла. Так мамаша потихоньку стала трупик обгрызать…Что, дурно? Вот и мне Саша так же дурно делается, когда гляжу на нашу жизнь…Короче: мамаша тоже представилась. Так вот у неё было нечто похожее. В случае с вашей подругой,…предполагаю, что доза была небольшой, а возраст яда, если можно так сказать, приличный…

Зачем я пошёл к докторше? Забить голову лишней проблемой? Нет, скорее всего, хотелось побыстрее поставить точку в этой тягостной истории, обрубить.…Вышло, наоборот: до сих пор не даёт мне покоя вопрос: »Как трупный яд попал в Нину?»
Менты, обломавшись с первой версией, скоренько дело свернули, поставив резолюцию: несчастный случай. Типа того, что Нина скушала какой-нибудь старый пирожок с мясом…Маразм! Но он прошёл…

Менты оставили меня в покое. Я бы с радостью вообще скрылся от людских глаз подальше, в глушь какую-нибудь. С месяц побыть одному…Мечта идиота: на работе не отпустят.…Приходится, стиснув зубы, терпеть, и махонькими шажками приходить в себя…

Зиночка держится молодцом. Сильно переживает, что так гадко вела себя с Ниной…Мне бы, взрослому, впору успокаивать её, подбадривать…не получается. Напротив, Зиночка всячески пытается меня поддержать. Не скрою: минутами её жалеющие взгляды и желание быть рядом…раздражают. Сдерживаюсь, как могу. Вот ведь умница: чутко определяет взрывоопасные моменты, и мудро удаляется:
- Ладно, Алик, побудь один. Понимаю.…Только ты очень не терзай себя,…мозги могут не выдержать и свихнутся.…А хочешь поплакать? Буду твоей жилеткой. Вредно в себе копить отрицательную энергию…я читала…
- Зиночка…
- Всё, всё, ухожу. Отдыхай…

Но я не отдыхал - я добивал себя болезненными вопросами. Почему? откуда это раздражение на Зиночку? Ведь я ни на йоту не испытываю к ней неприязни, напротив, я с удовольствием с ней общаюсь. И всё же…

Копнул поглубже и обнаружил: раздражает сама ситуация. Словно Зиночка взрослая мудрая женщина, а я зелёный пацан, впервые получивший пинок от судьбы, и потому раскис, упал духом. И меня жалеют, утешают,…не воспринимая как мужчину, взрослого зрелого мужчину в полном смысле слова. Опять и снова…

 Кем я был в семье долгие годы? Порой мебелью, порой старшим сыном, порой просто родственником, типа дяди, племянника.…Не мужчина, а некий средний род. Но чаще был вроде нашей кошки Люськи. Ещё в юности, едва у неё появилось стремление к материнству, мы «старшие братья» сделали Люське операцию, выкорчевав зов природы. Кошка стала вялой, сонливой, быстро набрала вес, превратившись в бочонок. 23 часа в сутки она спала, остальное время ела, ходила в туалет, или сидела на окне, зевая, обозревала улицу. За годы мы настолько привыкли к её естественному положению, что бывало, в течение дня не обращали внимания, словно и не было у нас живой кошки, а валяется на диване, на холодильнике старая давно наскучившая мягкая игрушка. Иногда, правда, во время обеда-ужина Лида окликала слащаво-приторно:
- Люсенька, коша моя, славная, кушать не хочешь?

Чаще всего я находился в таком же положении: могли полдня спотыкаться об меня и не обращать внимания, что рядом живая душа, что страдает. Дети «обнаруживали» меня, когда им что-то позарез нужно было: одолжить денег, найти нужную книгу в домашней библиотеке, отремонтировать сапог, сумочку, сходить в магазин за йогуртом…
Лида, накрывая стол к обеду-ужину, тоже вдруг обнаруживала меня и почти таким же тоном как окликала кошку:
- Папуля, тебе насыпать? Салатик помаслить или посметанить?
И всё! Как муж, как мужчина, здесь я не существовал…

Парадокс: за день я получал от Зиночки столько заботы, внимания, участия, сколько за пять лет не получал в семье, но это не окрыляло, не вдохновляло, не распрямляло меня.…Наоборот, ещё больше давило на темечко, гнуло к земле: ты не мужчина, ты пацан, ты размазня.…Иной раз, быстро заглянув в глаза Зиночки, мне казалось, что она отлично понимает моё состояние и потому не обижается, а терпеливо, тактично пытается подать руку, помочь подняться, воспрянуть…

Откуда эта мудрость в девочке - подростке?! Дар? Подобную мудрость я встретил лишь однажды: у моей бабушки. И было мне тогда столько же лет, сколько сейчас Зиночке. Некоторые верят, что человек не умирает, а возрождается в другом. Может, и бабушка моя возродилась…в Зиночке?
А может, просто я расфантазировался? Просто хочется, чтобы всё было именно ТАК?

Отдых…Я забыл, что это такое. Годами ощущаю только адскую чудовищную усталость.…Годами сплю мало и тяжело, последний раз нормальный отпуск был сто лет назад.…Последние годы вообще отказывался от отпуска, ибо постоянное напряжение, гнёт «семьи» - вернее моё положение в ней - оставались со мной всюду, как раковая опухоль. Какой уж тут отдых…
Когда, наконец, вырвался на свободу, первое что почувствовал: раковая опухоль молчит! Перешла в доброкачественную? И я раскатал губу до пуза: отдохну!
Недолго музыка играла…

С Зиночкой понятно. А вот Боб.…После похорон Нины его словно подменили. Перестал надолго исчезать. Если до этого был как мышка, то теперь…как слон: куда не гляну, там Боб. Захожу на кухню - Боб готовит, соберусь в ванную - Боб уже там, либо стирает, либо только что принял водные процедуры. Приспичит в туалет - Боб как раз домывает пол. Закончились баксы оплачивать другим своё дежурство? Мало того, Боб активно принялся реализовать обещанное «состыковаться». Проще говоря, Боб ненавязчиво, - ну, разве что чуточку перебарщивал, - набивался в друзья. Обращался почтительно вежливо: Львович.

Почему я пошёл на близкий контакт с Бобом? Поначалу, честно скажу, он не понравился мне: что-то было в нём такое неуловимое, сигнализирующее, мол, этот приятель доставит тебе лишние проблемы, беспокойство, такой друг тебе не нужен, так что держи дистанцию…

Я проигнорировал сигнал. Подкупило меня то обстоятельство, что Боб не выражал (ни словесно, ни взглядом) мне сочувствие, не жалел, как Зиночка или Вера Васильевна. Боб отнёсся ко мне по-мужски. Без соплей и бабьей лирики, протянул руку – держи! на раз - рывок, на два - встал на ноги…Он видел во мне не пацана хлюпика, не размазню, а мужика. И я поднялся, и встал твёрдо на ноги. И по мужски искренно и скупо поблагодарил. Боб ободряюще улыбался: не дрейфь, всё будет окей.

Как-то днём, переборов себя, вернулся к прерванному ремонту. Вскоре ко мне присоединился Боб. Мы поразительно быстро сработались, понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда. Лихо прошпаклевали потолок и стены в кухне.
- Отметим трудовой союз? По пять капель? - спросил Боб в перекуре.
- Я водку не пью.
- Я тоже. У меня есть бутылочка испанского винца. Как?
- Неси.

После первой рюмашки были стёрты остатки скованности, Боб перестал меня величать Львовичем, легко перейдя на «Саня». Разговорились. У нас с Бобом оказалось столько общего, что я даже внутри возрадовался: наконец-то я познакомился с мужиком, от которого меня не воротит, с которым могу просто беседовать на близкие мне темы. Боб, как и я не терпел мата, разговоров про баб, про выпивку, футбол и политику. Органически не выносил плоский ниже пояса юмор. Живо интересовался театром, литературой, живописью, и показал осведомлённость на порядок выше моей. Разумеется, это ещё больше меня подкупило: в кое веки родственная душа! И я растворялся в беседе, нежился, как в целебном источнике…

Слепец, глупый тупой слепец! Не увидел, не почувствовал, что ступил на кочку в трясине.…Второй раз наступил на те же грабли. Много лет назад так же слепо потянулся к Лиде, увидев родственную душу.…Трясина засосала по самые ноздри…
 И вот опять.…Судьба, издеваясь, врезала мне такого пинка, что слетел с кочки и мордой в болотную жижу…

Боб был голубой. Пассивный. Мою открытость, дружеское расположение он расценил по своему, и признался, что давно, ещё с армии, не как все, и что в данный момент его влечёт ко мне…сильно.…Кретин, даже выдвинул собственную версию смерти Нины. Мол, раз у меня очень долго не было женщины, значит, и с Ниной ничего не получилось. Баба, вероятно, размечталась: наконец-то обретёт женское счастье, перестанет быть ущербной, а тут такой облом.…Это и убило её: сама отравилась, никто её не травил…Раз такое дело, что у меня с бабами не получается, может, попробовать…с ним, с Бобом…

Мне в жизни не раз бывало гадко и паршиво, но в этот раз побило рекорды.…Я почувствовал себя так, будто ступил в жидкую навозную кучу, а мне ещё и предлагают нырнуть в неё…расслабиться и получить удовольствие…

Я уже сжал кулак и занес, чтобы врезать по его похотливым влажным глазкам, но природная брезгливость остановила.
- Уходи! И что б я больше тебя не видел…
- Саня не спеши. Я понимаю: непривычно, всё нутро протестует…Это пройдёт, Саня, поверь…
- Ты уйдёшь или тебя на пинках вынести?
- Уйду, уйду, Саня. Но ты подумай. Новое всегда поначалу не принимается. Вспомни: картошку тоже у нас не приняли, картофельные бунты устраивали,…потом вторым хлебом стала картоха…

Моя рука непроизвольно схватила недопитую бутылку. Боб судорожно икнул и поспешно скрылся за дверью. Я как подкошенный рухнул на кровать, рука разжалась и бутылка, упав, покатилась по полу, разливая заморское зелье.
Почему-то в эти минуты у меня был дико обострённый слух: точно рядом со мной стояли динамики. Я слышал, как Боб что-то бубня, прошёл на кухню, где долго плескался водой, фыркал и звучно сморкался. Затем скрылся у себя. И звук в динамиках понизили.

В дверь тихо постучали. Интуитивно я догадался, что это Зиночка.
- Да?
Дверь приоткрылась - на пороге стояла Зиночка в лицейской форме, плечико оттягивала объёмная сумка.
- Привет. Что за шум, а драки нет? Или была? - Зиночка проследила мокрый путь бутылки.
- Не было драки, - я поднялся и, пряча глаза от Зиночки, стал убирать со стола остатки… дружеских посиделок.
- А что было? Ты кричал. И лицо у тебя…белое…
- Разошлись во мнениях на творчество Бродского. Он считает его большим поэтом, а я - посредственным стихоплётом. От его тяжеловесных виршей в сон бросает, а поэзия должна возвышать…Легкими и мелодичными должны быть стихи…
- Бродский? Что-то слышала, но не читала.
- И не надо. Читай лучше Ахматову, Цветаеву, Омара Хайяма…
- Хорошо, почитаю. Значит, у тебя полный Ок?
- Полный.
- Ладно, пойду переодеваться, а то взопрела вся. Воняю?
- Не чую: вино перебивает.
- Пьянчужка, - усмехнулась Зиночка. - Я приму душик, и займусь стряпнёй. Вкуснятина будет! За уши не оттянешь. Поможешь?
- Помогу.

Зиночка ушла. Я вновь опустился на кровать. Будь я бабой, точно бы разревелся, уткнувшись в подушку. А так лишь закурил, и с опаской прислушивался, как легонько покалывает сердце и соляными наростами налипают слёзы на гортань…»