Послесловие.
С одной стороны, это своего рода игра в кошки-мышки с читателем. Текст пытается постоянно обмануть читателя, выскользнуть из фокуса его восприятия, показаться не тем, что он есть на самом деле, словно чернильная обманка, выпускаемая каракатицей в глаза преследующему её голодному хищнику. Начинаясь в амбивалентном поле напряжения между детективом и любовной монодрамой, он постепенно переходит в другие неоднозначно картографируемые местности (жанровое пространство) - где-то между философским диспутом (с стиле Платоновских Диалогов) и фантастикой (в стиле антиутопии, как её определял Бодрийяр : количественное и качественное нагнетание (до абсурда) современных тенденций). Однако же, всё это заключается чем-то вроде сновидческих проповедей Мейстера Экхарда, вперемешку с внутренними «моральными борениями», в стиле Паскаля или Льва Толстого ( «отречься от своих желаний, должен ты, отречься!»). Рассказ этот - сущность чисто эстетическая (экспириментальная), ещё неодушевлённая, но уже наделённая некоторыми свойствами прото-жизни (эстетический Гомункулюс, организм ИССКУСТВенный). Одно из которых – свойство ускользания и мимикрии (минимум самозащиты). Другое – открытая влияниям извне (интерпретациям, авторской генно-хирургии), неоформившаяся структурность (начальная стадия онтогенеза, неопределённость целевого проекта). Начиная с первого предложения до последнего происходит как-бы взросление, вызревание психологических доминант характера (одновременно и у героя и у самого Тескта) . От самых примитивных, в эстетическом смысле, почти первобытных форм жанровой саморепрезентации (мелодрама, детектив), повествование ( в двуединстве с героем) переходит через ряд повышающих (психологизирующих) стадий в финальную форму, которая задаётся вопросами уже не столько об личной, сколько о онтологической невозможности человеческого счастья(в эстети ческом плане - невозможнолсти совершенного произведения) , хотя бы только на данном этапе зрелости (Морфологические возрастные ограничения Человека и соотнесённого с ним на данный момент Текста) . Текст таким образом является Лингвистическим Двойником-отражением самого человека. Да и действие в нем почти полностью происходит под землёй, что символизирует глубины человеческого подсознательного, со всеми присущими ему глобальными страхами и фантазмами (особенно в главах 6 и 7) – страх перед концом света, боязнь мирового заговора и т. д. . Отсюда упор на тотальную катострофичность, показанного в повести мира (аналогия с внутренним миром Автора: "Когда б вы знали из какого сора, растёт роман, не ведая стыда"), как чего-то среднего между жестоким детским садом, чистилищем и сумасшедшим домом для всего человечества - экстраполяция вовне внутреннего распада , как преодоление (нежелаемое и желанное одновременно) старого, пусть и безвозвратно уходящего, но такого привычного «солнечного» мира(ностальгия, кризис переходного творчества) – отсюда видение «чёрного-чёрного» снега и пугающе-влекущей Дыры в темноту Неизвестного. Исходя из этого, отчаяние играет двойственную роль : пропускного билета в мир действительно Новый (непредставимый свет чёрного солнца), и, одновременно, полный запрет (нет надежды, ПО-НАСТОЯЩЕМУ нет) на человеческое счастье в погибающем старом мире, частью которого мы продолжаем являться.
С другой, стороны, этот текст может восприниматься как некая гиперреальность, представляющая собой вовсе не банальное противоречие реального и воображаемого, а скорее всего некую над-(или под-)реальность, то есть по Бодриййяру, «нереальность галлюцинаторного самоподобия реальности», некая «сжимающая змеиные кольца смысла» догадка о том, В ЧЁМ МЫ СУЩЕСТВУЕМ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, О ТОМ, ВО ЧТО ВСЁ БОЛЬШЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ НАША ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.
«Сегодня же, когда реальное и воображаемое слились в одно операциональное целое. Во всём присутствуют эстетические чары: мы подсознательно, каким-то шестым чувством, воспринимаем съёмочные трюки, монтаж, сценарий, передержку реальности в ярком свете моделей (см. теледабаты с США, постановочные шевствия, митинги и многое другое)… Над всем витает тень какой-то непреднамеренной пародии, тактической симуляции, неразрешимой игры, с которой и связано эстетическое наслаждение – наслаждение Текстом (срежиссированной для нас Реальности) и правилами этой игры. ..Итак, исскуство теперь повсюду, поскольку в самом сердце реальности теперь – исскуственность. Следовательно, исскуство мертво, потому что не только умерла его критическая трансцедентность, но и сама реальность, всецело пропитавшись эстетикой своей собственной структурности, слилась со своим образом» ( из книги Ж. Бодрийяра «Символический обмен и Смерть»).
Помочь сайту
Поздравления
