Право на безумие. Глава 4

ОСКОЛКИ

Говорят, что бытие определяет сознание. Возможно, сознание определяет бытие. Но, наверное, главным является то, что определяет наше небытие для тех, кто о нас помнит.

Х

Сима ехал в горы.

Горы и скалы он не любил с детства. Не переносил он ни нагромождения скальных пород, ни людей, в этих камнях проживающих. Несмотря на свою профессию, был он человеком мягким и даже где-то добрым. По крайней мере, женщины его любили, хоть и вили веревки как могли. Он дорожил своими маленькими слабостями, спокойствием и уютом. А его в последнее время становилось все меньше и меньше. Эксперимент вступал в завершающую стадию, а подходящего материала катастрофически не хватало. Поэтому мотался он по всему миру, активно поставляя в институт необходимые образцы, стараясь делать свою работу четко и качественно. К тому же за нее и платили очень и очень солидно, не в пример другим кандидатам и прочим научным сотрудникам. Года два он провел в Африке, сильно устав от тамошней простоты отношений и местного экстрима. Итогом стала крупная премия, легкая местная и потому непонятная болезнь, а также внутренне понимание того, что режим апартеида не во всем был неправ. И вот теперь – дымящийся Кавказ с его застаревшими конфликтами, боевиками и федералами. Кисель, конечно, но все-таки Расея-матушка. Мать ее за ногу.

Х

Очень хотелось курить. С момента начала дежурства прошло что-то около трех часов, а голова была пустой и гудела от всяких мелких неприятностей.

Утро началось с розыска шефа, который застрял на совещании в администрации города и категорически не хотел брать трубку, на которую, осатаневший от беседы с заместителем начальника управления дежурный долго и безуспешно пытался дозвониться. В конце концов смог услышать родной голос и получил выволочку за то, что «должен понимать, что раз не отвечают, то ситуация для разговора неподходящая», а затем «что он себе позволяет, не докладывая вовремя о звонке руководства». Потом появился старший технической группы, который очень хорошо провел ночь с воскресенья на понедельник, и теперь, плохо соображая, где он и кто он, изображал в фойе отдела ядовитое дерево, распространяя стойкий запах перегара. Его насилу отправили домой, пока до руководства не дошло, а потом размышляли, как проветрить помещение. Затем, по городскому, позвонил неизвестный доброжелатель с предложением вывести на чистую воду всех «отцов города», которые сионисты, жидомасоны и препятствуют раздаче в школах бесплатного молока. Затем по другому номеру долго пытались читать патриотические стихи и просили содействия в их издании. Дежурный пообещал издать все сам, но позже.

В сердцах бросил трубку на аппарат и достал сигарету. Сентябрь, у людей обострение. Про себя вздохнул: начало двенадцатого, а голова уже дурная и плохо соображает. С тоской поднял трубку прямого с МЧС и принял сообщение об обнаруженной в порту в куче прибывшего металлолома старой авиабомбы. Доложил по инстанции и достал зажигалку. Прикурить опять не получилось.

Прибывший посетитель представился майором-пограничником в отставке и потребовал дежурного офицера для важной беседы. Мужику было лет пятьдесят, говорил спокойно, вежливо и внешне походил на нормального. Дежурный опять вздохнул и, изобразив на лице участие, приступил к беседе с военным пенсионером, истово переживающим за судьбу Родины.

Мужичок оказался активистом какого-то общественного движения, козырял фамилиями депутатов и известных политиков и говорил зажигательно, словно на митинге. Если коротко, то написал он брошюру о великой судьбе Великой России и народов ее населявших, а теперь требовал, чтобы компетентные органы с ней ознакомились и признали, что она имеет экстремистскую направленность, а автор готов к еще более радикальным высказываниям, и с ним необходимо срочно провести соответствующую работу, чтобы отработать деньги заокеанских хозяев.

- Вы негодяи и преторианцы! Ты, капитан, хоть знаешь, сколько капитан в войсках получает? А сколько ты получаешь?! Вы душители. Вы ничего не знаете и не понимаете. Россия погибает.

- Вы от меня, как от дежурного по отделу, что именно хотите? Я не эксперт и не могу дать заключение о книге.

- Вы и не пытаетесь, а не пытаетесь, потому что не можете. Вы все больны, как и ваша организация. Раньше было КГБ, это была мощь. Государственный инструмент, достойный всяческого уважения. А вы -  отделение ЦРУ, они вас с рук кормят.

- Вы следите за словами, пожалуйста.

- У нас свобода слова, я имею право.

- Я тоже обладаю некоторыми правами, поэтому давайте обойдемся без взаимных эксцессов. Идите домой, отправьте свою статью в какую-нибудь газету, они и рецензию дадут, и напечатают при необходимости.

- Вся пресса продажна по своей сути.

Дежурный про себя сплюнул. Да, осень. У психов и прочих нестабильных личностей обострение. А курить хотелось. Он  с тоской посмотрел на лежащую на ежедневнике сигарету. Когда он уже утихомирится, или действительно наряд ППС вызывать придется? Хотя ему этого только и надо. «Душители свободы пытались заткнуть рот идейному борцу за величие России». А поговорить он любит, да видать не с кем.

На столе затренькал телефон спецсвязи. К этому с опаской относился каждый, кто заступал на дежурство. Из этого аппарата долетали грозные распоряжения, команды и прочие неприятности, исходившие от вышестоящего руководства.

Он снял трубку. Отдел такой-то, дежурный такой-то, слушаю.

- Вы от ответа не уходите. Не смейте хвататься за телефон. Я с вами разговариваю.

Дежурный молча выслушал человека с другого конца телефонного кабеля. Также молча дал отбой, взял сигарету, закурил, выпустил в пространство струю дыма, набрал по внутренней связи начальника отдела.

- Товарищ полковник. Из Управления по КТО сообщили. Егоров погиб. При ликвидации банды. Подорвался, хоронить нечего.

Дослушав прервавшуюся гудками тишину, положил трубку, еще раз затянулся и тяжело опустился на стул.

Посетитель ушел, забрав тетрадочку и тихо закрыв за собой дверь.

Х

Она сутки выла как волчица. Не было ни мыслей, ни чувств. Была одна большая боль. Душа кричала и выворачивалась наизнанку. Она ничего не видела и ничего не понимала. Одна пустота и одна мысль: «Его больше нет». Встревоженные и почему-то жалкие его друзья и ее подруги. Испуганный и плачущий сын. Родители, родственники и пустота.

Она хотела поехать туда, но ее не пустили. Отобрали и деньги и документы. Семейные фотографии и кассеты с записями у нее забрали и спрятали.

Обещали помогать и помогали. Приходили люди, знакомые и нет. Все что-то говорили. О нем, о них, о сыне. О том, что жизнь продолжается и надо быть сильной. Зачем, она этого не знала.

Через неделю сын включил его сотовый, и он начал звонить. Спрашивали его, а она плакала. Плакала и не боролась с окружающей ее пустотой. Ей было все равно.

Потом приехал брат и увез их в деревню.

Она днями лежала на своей детской кровати и смотрела в потолок. Родители плакали и ее жалели, а его ругали и опять плакали. Сын перестал улыбаться и неожиданно стал взрослым. Приходил к ней, садился рядышком на пол и тихонько гладил ее руку. Потом приехала свекровь. Они сидели вместе и молчали. Горе было одно на двоих. Общим. И стало легче. Мир перестал скакать и метаться вокруг. Она улыбнулась, первый раз за три месяца. Лучше не стало, но пустота ушла, не забрав ничего с собой и не сожрав ее саму. Рядом были люди, и рядом был сын. Его сын. Маленькая добрая часть того, кого теперь рядом не было.

Она улыбнулась еще раз и начала жить, сама, но вместе с ним.

Прошло полгода. Они с сыном решили вернуться домой. Родители протестовали, но не мешали. Парню надо учиться, а ей работать. Они собирали сумки, когда что-то упало со шкафа. Она обернулась на звук. По полу катилось колечко. Сердце екнуло. Сын нагнулся, поднял, протянул ей. На маленькой детской ладошке лежало обручальное кольцо. Этот тонкий ободок она узнала бы из тысячи, даже не читая надписи на внутренней стороне. Эти надписи они сделали на годовщину совместной жизни. Колечко лежало дома в ящике стола, где он хранил свои мужские игрушки. Он положил его туда, уезжая в командировку, вместе с золотой цепочкой и мобильным телефоном. Оно и лежало там, должно было лежать в этом ящичке, а не в ладони у сына.

- Ты его не брал из дома?

- Нет, мама. Честно. Я бы сам не взял. А ты, тоже не брала?

Она покачала головой и, задохнувшись, неожиданно ставшим плотным воздухом, прошептала: «Он жив».

- Он жив. Не говори никому и ничего. Но он жив. Знай это и верь. Он вернется, и мы будем вместе.

Х

Чувство утраченной силы не проходило. Огромной, но утраченной. Большая, размытая по всему телу мощь. Ее уже не было, но он чувствовал ее величие и помнил счастье обладания этой силой. Ее необходимо вернуть, вернуть во что бы то ни стало. Потому что только он достоин этого права, права обладать этим величием и по-своему вершить чужие судьбы. Одно было плохо, он забыл, откуда эта сила и что явилось ее причиной. Он вспоминал, лихорадочно перебирая воспаленным обкраденным мозгом все, о чем знал. Но все было бесполезно. А потом он решил вспомнить свое имя. И вот тогда ему подсказали и показали где искать то, что должно принести покой и радость.

Александр Иванович Сулин поднялся на ноги и двинулся вперед к теперь уже точной и известной цели.

Х

Полковник сидел, подперев руками голову. Все было плохо. Прошло два месяца с того момента, как отдел был разгромлен. Это вылазка за Магой, когда от двенадцати оперативников остались одни трупы, а от двух остальных не осталось ничего, кроме одной ноги в немецком десантном ботинке, поставила крест на его карьере. Он не понимал, почему его до сих пор не отозвали, но был рад маленькой отсрочке и делал все от него зависящее, чтобы если не исправить ситуацию, так хотя бы отомстить.

Мага, естественно, прекратил любую деятельность, наверное, ушел в горы или за границу. Победитель может себе позволить отдохнуть и попировать на костях побежденных. А полковник, признав поражение в битве, начал работать на свою победу и свою месть. У него оставалось немного времени, и это время он собирался использовать полностью. И пусть он сам не сможет уничтожить этих бандитов, но сделает все, чтобы у пришедшего ему на смену возможностей было больше.  

Он не спал ночами, загонял оставшихся подчиненных, замучил вертолетчиков требованиями прочесать тот или иной участок. Требовал от армейцев невозможного и потихоньку начал составлять кусочки мозаики, чувствуя, что еще немного и головоломка сложится, и он получит и Магу и его людей на блюдечке с голубой каемочкой. А потом неожиданно все кончилось.

Было утро, и шел дождь. Мелкий, долгий и противный. Казалось, что влага заполнила небо, землю и сочится даже из камней. На улице стояла такая непролазная грязь, что остановились даже безотказные «уазики». Но полковнику это было на руку. Плохая погода и раскисшие дороги остановят бандитов, не позволят уйти раньше времени.

Начальник разгромленного отдела скомкал пустую пачку из-под сигарет и склонился над картой. Райончик, где скрылась банда, прорисовался полностью и четко. Тропы он обозначил, схроны найдем на месте, если они останутся целы. Полковник готовил месть, но рисковать жизнями людей он больше не будет.

Случай, конечно, но очень удачный. Он один раз за это время позволил себе отдохнуть и выехал в ближайший городишко, где в одном из кафе встретил своего друга детства, с которым не виделся лет двадцать пять. Друг оказался артиллеристом, служил в Москве, а сюда приехал испытывать в полевых условиях новое изделие, которое иначе как «полный амбец» не называл. Радиус действия был умопомрачительный, а результаты ужасающие. День проведения стрельб назначили, а вот в какую сторону пулять, бравым артиллеристам было абсолютно все равно. Так что сговорились быстро, друган попросил точные координаты цели и пузырь коньяка, что полковник и предоставил. День «Ч» наступал завтра.

Он хрустнул пальцами и поднялся.

«Ну, вот и все. Небольшой грохот и одна большая яма с обугленными телами. Плохо, что дождь. Еще бы вертолетами пройтись разочек, сосенки проредить».

- Товарищ полковник, разрешите?

Он хмуро посмотрел на вошедшего дежурного.

- Что? Я же просил не беспокоить. Или к нам господь бог пожаловал?

Дежурный мялся.

- Ну?

- Мага пришел. Сдаваться.

- Что?!

Это было несправедливо. И такого просто не могло быть. Столько работы и все насмарку. Полковник подавил нахлынувшее бешенство.

- На взрывчатку проверили? Давай его во внутренний двор и пару бойцов возьми.

- Товарищ полковник, у него с головой что-то. Явно не в себе.

- Тащи, куда я сказал. Там разберемся.

Мага стоял во дворе отдела, тихо подвывая и медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Лицо было тупым и ничего не выражающим. Высокая атлетическая фигура скрючилась и была какой-то высохшей. Словно последние полгода он провел где-нибудь в урановых рудниках. Но не это было страшным. И полковник, и вышедшие во двор его сотрудники, ни один из которых не испытывал добрых чувств к этому бандиту и с большим удовольствием медленно и неторопливо руками разорвал бы его на части, тоже впали в маленький ступор, рассмотрев груз, который Мага притащил на себе. К его шее яркими зелеными ленточками были привязаны головы. Человеческие головы с выколотыми глазами. Веселенькие такие ленточки входили в одно ухо (ушей, кстати, тоже не было) и выходили в другое, а потом сходились на чем-то обмотанном вокруг шеи.

«Господи, да это ж кишки».

Полковник судорожно вытер выступивший на лбу пот. Не мальчики, всякое повидали, но такое. Все, не сговариваясь, закурили. Полковник пересчитал головы. Семнадцать. Похоже, вся банда.

- Он сам пришел, или привез кто?

- Сам. Стал перед воротами, качается и воет.

- Головы снять, сфотографировать, установить владельцев и проверить по учетам. Всех жителей опросить. Этого в яму, руки и ноги связать. И вколите ему чего-нибудь, чтобы не сдох раньше времени.

Полковник выругался и, не оборачиваясь, пошел к себе. Нужно было давать отбой артиллеристам и организовывать рейд, чтобы на месте оценить произошедшее безобразие.  

Он дозвонился другу, сообщил, что цель начала двигаться и завтра будет в другом квадрате. После чего дал новые координаты, координаты перевала, по которому осуществлялось снабжение боевиков. Хоть дорогу закрыть, и то дело.

- Товарищ полковник, там такое.

Дежурный был ошарашен, взволнован и растерян одновременно. Ожидая любой пакости, полковник спустился вслед за дежурным в подвал, куда определили Магу на поселение.

- Мы с него это все поснимали и раздели на всякий случай. Вдруг «пояс шахида» или еще какая дрянь. А у него на спине… Вот, в общем. Смотрите.

Голый Мага лежал на животе и тихо поскуливал. Грязен был ужасно, а вот спина... Спина была чистой и сияла, как нимб у святого. Полковник присмотрелся и тяжело опустился на корточки. Собственно, больше в камере присесть было не на что. На него со спины бандита смотрел лик Лешки Егорова. Лицо было добрым и улыбчивым. Не рисунок и не татуировка. Словно цветная фотография, только объемная и намертво впечатанная в кожу. Объяснить это нормальным образом было невозможно.

Полковник вытер пот. Молча поднялся и вернулся к себе в комнату. Налил водки, выпил. Походил из угла в угол. Было страшно и жутко.

«Как хорошо, что ты на нашей стороне, Леша, или кто ты там на самом деле».

Налил еще, перекрестился, сел за стол. Прошептал «прости меня, Господи» и начал составлять наградной список на участников операции по уничтожению банды полевого командира и террориста по кличке Мага.

Что произошло в лагере бандитов, толком выяснить не удалось. На их стоянке нашли семнадцать развешанных на деревьях обезглавленных и выпотрошенных тел и кучи стреляных гильз. Перед смертью они палили во все стороны, явно не видя противника и не понимая, откуда эта напасть на них свалилась. А от насмерть перепуганных агентов из числа местного населения получили информацию о божественно красивом и раскрашенном кровавыми узорами ангеле смерти в женском обличье, который вихрем пронесся по близлежащим селениям, на корню вырезая семьи участников группы Маги, не щадя ни женщин, ни детей.

Отдел быстренько расформировали и перебазировали в другой населенный пункт. А в этом горном районе, где и власти-то настоящей отродясь не было, больше никогда не прозвучало не то что выстрела, но даже грубого слова адресованного человеку в форме русского солдата.

Х

Бабка Фрося поправлялась. Выздоровление шло медленно, старые кости срастаются плохо. Да она домой и не торопилась. В больнице хоть и грязно, и кормят плохо, но все люди вокруг. И поговорить можно, и обидеться есть на кого. Вот, соседка по палате, по возрасту подходящая, пенсионерка. Посудачить можно, вспомнить как раньше жили-поживали, власть поругать, да на детей пожаловаться. Правда, у Ефросиньи Ивановны с этим были сложности. Не сложилось как-то ни с мужем, ни с детьми. Не было ни того, ни другого. Из всей родни, был один племяш паразит-тунеядец, который вспоминал о ней лишь в день пенсии. Но сейчас, чтобы не стыдно было перед соседкой, говорила о нем одно хорошее, вспоминая, как он ей «помогает, заботится, каждый день навещает, не надо ли чего тетушке». А когда он действительно заявился с яблоками, баба Фрося не то что смутилась, а скорее испугалась. Не похоже это было на племянничка, но перед соседкой рассыпалась в восхищении, смахнув набежавшие слезы. Родственничек посидел, посидел, поинтересовался датой выписки, сообщил, что обязательно заедет, поможет добраться до дома, и убрался восвояси. Забота была странной, и она насторожилась, чувствуя какой-то подвох.

Добра от людей она не ждала. Вся ее жизнь учила тому, что обманет обязательно самый близкий, а от чужих уж совсем ничего хорошего ждать не приходилось. Вот как она сюда попала. Сбили машиной, а потом отравить хотели. Насилу вырвалась и убежала. Добрела до своего дома, хотела помыть собранные бутылки, а ноги отказали. Ходить не может, встать не может. Лежала и кричала, хорошо – соседи услышали, «скорую» вызвали. Сделали рентген, оказалась трещина в бедре. Загипсовали, положили. Вот теперь лежит, поправляется. Хотела на обидчика заявление написать, но передумала. Вспомнила, как он ее одной рукой чуть не придушил, и испугалась. Прибьет еще, бугай здоровый. На этих бандюков ни суда, ни управы. Или дом спалят, чтобы не умничала. Посадят его или не посадят, еще вопрос, а ей потом как жить. Кроме маленького домишки и нет ничего. Так что подумала она, подумала и решила не связываться с этим делом, поскольку ни к милиции, ни к властям особого доверия не испытывала.

Незаметно наступил день выписки. Племянник, ясное дело, не явился, добирайся как хочешь. Сердобольная соседка по палате попросила внука, тот и доставил к родным стенам. Зашла баба Фрося к себе во двор и заплакала. В гостях, как говорится хорошо, а дома лучше.

Домик был неказистый, но с довольно большим участком, и стоял в хорошем месте. Племяш давно предлагал продать, а ее к себе взять, но она отказывалась. Племянник пьет, бабы у него все время разные, пьющие, точно со свету сживут раньше времени. Вот помрет, пусть делают что хотят.

Она зашла на кухню и подошла к печке, чайник поставить. В доме отчетливо пахло тухлятиной. Она сморщила нос, но особого внимания на это не обратила. Она частенько приносила со свалки что-нибудь не особо свежее. Иногда забывала, куда определяла на хранение, а оно потом заванивалось. Так что в запахе ничего особенного не было. Сейчас попьет чайку, и приберется, наведет в доме порядок.

- Мать, а мне чайку нальешь?

От неожиданности она едва не подпрыгнула. Рука с кипятком дрогнула, выплеснув добрую половину на пол. Резко обернулась и вздрогнула еще раз. Голос был гнусным, а его хозяин еще более отвратителен. Карлик, в бомжовском прикиде, с медно-красной рожей. Сидел, ухмылялся и пускал в потолок дым от прикуренной папиросы.

- Ах ты, паразит такой! Хозяйки нет, так в дом сразу. Все небось вынесли. Щас вот в милицию позвоню, поскалишься тогда.

- А ну, цыть. Замолкни, старая. Я сказал, чаю налей.

Бабе Фросе неожиданно стало страшно. Очень страшно. Страх был могучий и древний, как инстинкт. Она молча достала свою лучшую чашку и налила кипятку незваному гостю. Присела на табуреточку и схватилась рукой за сердце.

- Ты мне не помри раньше времени. Я сам определю, когда тебе на тот свет отправляться.

Выпил залпом кипяток и уставился на нее красными, с вертикальными зрачками, глазами.

- У тебя случайно моя вещь оказалась. Ты мне ее сейчас отдашь, а я твою вещичку верну. Она мне без надобности.

Она хотела закричать, что у нее ничего чужого нет, но, увидев возникшую на столе брошку, осеклась. Брошь была небольшой, в форме молнии. Искрилась, блестела на солнышке и была очень красивой. Вещь была чужой, брать ее она боялась, но нищета и жадность победили в этой недолгой внутренней борьбе.

- А что нужно взамен?

Красноватая рука, покрытая мелкими чешуйками, указала в сторону коридора.

- Там, в сумке.

Вонь, оказывается, исходила оттуда же. В сумке лежали бутылки, которые она насобирала в последний свой поход, неизвестный ей сверток и ползали черви.

- Тащи сюда.

Принесла.

- Сверток на стол.

Достала. Запах гниения стал просто невыносимым.

- Разверни и отдай.

Она развернула потемневшую газету и задохнулась от накатившей тошноты. Среди копошившейся мерзости и разлагающегося мяса весело поблескивали золотые колечки.

- Вот это.

Баба Фрося, превозмогая отвращение, ножом отковыряла то на что указал гость (гость ли?), и протянула ему палец (палец!) с толстым золотым кольцом. Карлик улыбнулся и, резко схватив украшение и то, на что оно было надето, запихнул себе в пасть. Проглотил, удовлетворенно рыгнул.

- Ну, вот и все, старушка. Молодец. Есть еще порох в пороховницах.

Подтолкнул к ней брошку.

- Пользуйся, твое теперь.

Поднялся и пошел во двор.

- Да… Сильно не переживай. Помрешь скоро.

Ефросинья Ивановна плюхнулась на табуретку и схватилась за сердце. Там болело и жглось, словно раскаленным прутом вращали. Стало трудно дышать. Попыталась выйти во двор и позвать соседей, но сил не хватило, и она тяжело повалилась на пол загаженного коридорчика.

Через пару часов появился племянник. Зажав нос, он перешагнул через лежащее тело и подошел к столу. Положил в карман брошку, закинул разложившуюся кисть руки в мойку и открыл воду. «Вот же скупердяйка была. У нее «рыжье» по столу валяется, а сама деньги клянчит. Может, жива еще?» Нагнулся, пощупал пульс. «Нет, готова. Ну что ж, отпали проблемы с выселением». Достал мобильник и вышел во двор позвонить.

К дому со всех сторон бежали маленькие красные ящерки. Их было много, очень много. Он взвизгнул, и бегом бросился на улицу. 

Х

На равнину они еле выбрались. Не совсем равнина, конечно, но и не эти проклятые горы. Вся поездка была тяжелой, и шло все наперекосяк с самого начала. Был один положительный момент, Сима смог получить четыре образца или, если быть точным, заготовки для опытных образцов. Но четыре – это очень хорошо. Такое случалось крайне редко. К тому же, у одного из образцов, показатели буквально зашкаливали. Это была первая странность, но далеко не последняя в этой командировке. Почему странность? Да потому что таких показателей быть не могло. И существование такого объекта опровергало ряд фундаментальных и незыблемых законов. Один из них – это закон сохранения энергии. И что-то подсказывало, что найдется много и других странностей.

Главарь этих бандитов, отличался поистине звериным чутьем, и если остальных отдал быстро, по оговоренной цене, то за этот уникум торговался до последнего. Пришлось заплатить вдвойне, но Сима был доволен. Когда все утряслось, он вызвал вертолет и стал ждать.

Погода неожиданно испортилась, зарядил мелкий дождь, и стало ясно, что более или менее комфортабельный полет отменяется, и придется идти караваном через ближайший перевал.

С трудом набрал носильщиков, еле сторговался с проводником, и, наконец, все было готово. Выход назначили на утро, но опять вмешался командир боевиков. Он долго бубнил о воинах аллаха и борьбе с неверными, а в завершение потребовал денег. Пришлось отдать ему часы. Часы были дорогие, швейцарские, но жизнь – дороже, а с премии новые купим.

Утром двинулись. Дорога была тяжелой. Народ в караване попался молчаливый и угрюмый. Но ему и не хотелось с ними общаться. Он их боялся и считал дикарями. Для него была дикой та легкость, с которой они лишали жизни других людей. У него внутри все протестовало, когда эти угрюмые личности ножами отрезали головы пленным, смеясь и радуясь, вытирали кровь, случайно попавшую на лица. Хоть он и крутился в последние годы рядом со смертью, но к ней так и не привык. Да и долгая работа врачом давала о себе знать. Он привык спасать чужие жизни, а лишать кого-то этого божьего дара, нет уж, увольте…

На второй день пути, когда уже был виден перевал и стало ясно, что окончание пешего пути приближается, над горами за их спинами вспыхнуло зеленое зарево. Похоже, эпицентром было то место, где стоял лагерь этих «борцов за свободу».

Северного сияния в этих широтах не было, и почему-то у всех была уверенность, что это не атмосферное явление. Один из носильщиков высказал мнение, что «федералы распылили химию, и если Мага не ушел раньше, то и он, и его моджахеды отправились к аллаху». Все согласились, а когда увидели, что эта зелень двинулась следом за ними и довольно быстро приближается, практически побежали.

Было очень страшно. Смерть была видна глазами. Если эти «дети гор» до сих пор считали это сияние происками своих привычных противников, то он, являясь человеком немного грамотным, понимал, что гонится за ними именно свет, а поддерживать такую интенсивность, такой временной отрезок и на таком большом расстоянии человечество еще не может. Но сейчас, данный научный казус интересовал его в самую последнюю очередь. Главной заботой было достичь перевала раньше их таинственного преследователя. И им это удалось. Они надорвали жилы, но успели перевалить через горы и спуститься в долину раньше. Машина пришла в тот момент, когда перевал окрасился зеленым. Боевички, бросив погрузку, рванули в разные стороны. Он обреченно посмотрел им в след и продолжил грузить свои ящики. И вдруг перевал взорвался. На одной из вершин вспух белый шарик, потом он лопнул, горы тряхнуло, там все вспыхнуло, и вверх устремились огненные протуберанцы. Все упали. Земля тряслась. Жар и огненные языки тянулись в разные стороны, уничтожая на своем пути все, к чему прикасались. Одна из гор осела и рассыпалась. Потом полыхнуло еще раз бело-синим цветом магниевой вспышки и все стихло. Перевала больше не было. Да и пейзаж изменился очень сильно. Но ему на это было наплевать. Зеленого больше не было. Одна сила столкнулась с другой и обе прекратили свое существование. Во всяком случае, ему этого очень хотелось, и опасности он больше не чувствовал. Поэтому спокойно разыскал разбежавшихся носильщиков и пинками поднял их на ноги, заставив закончить погрузку. Уселся в машину, дал указание водителю ехать в ближайший аэропорт, позвонил, допил из фляжки остатки коньяка и заснул.

Через шесть часов груз был доставлен в центр.

Х

Оксане было грустно. Грустно от того, что опять нашелся подлец, который попользовался, а потом бросил. От того, что он являлся представителем каких-то высших сил, легче не становилось. Значит, и там, в этой далекой, нечеловеческой дали есть свои негодяи и подонки. Неужели она плохо к нему относилась и заслужила такое отношение? Оставил чемодан денег и исчез. Откупился как от дешевой потаскушки. Сумма, конечно, приличная, но то с какой легкостью была оставлена, говорило только о том, что для него это было мелочью. А она – гораздо большей неприятностью, чем эта сумма.

Прошло время, и грусть сменилась злостью. Его телефон молчал, и она решила навестить его дома, а еще лучше – его жену. Со злом бороться каждый может, пусть со своей законной супругой поборется. Посмотрим, что врать будет. Она уже совсем собралась с духом для такого похода, но появилась Арлетта. Возникла неожиданно, была очень взвинченной и раздраженной. Не поздоровавшись, залезла в холодильник, случайно оторвав ему ручку. Достала пиццу, уселась за стол, и вдруг расплакалась. Это было так странно, что Оксана заревела за компанию.

- Как жизнь, Ксюшенька?

- Пусто. Хорошо хоть ты приехала. Вы вместе были?

- Вместе с кем?

- С Алексеем.

- Нет. Он сам идет по своему пути.

- Алечка, а где он? Я звонить пыталась, телефон молчит.

- Лешего нет. И где он я не знаю. Нет его среди живых. Никто его не чувствует.

- Какого Лешего?

- О ком спрашивала, тот и исчез.

Неожиданно на душе стало легко. Не бросил, оказывается, просто случилось с ним что-то или связаться не может. Сама смутилась своим мыслям, а точнее испугалась, что Арлетта их каким-нибудь образом прочитает. Засуетилась, стараясь скрыть смущение.

- Давай выпьем немного. За встречу и за него. Пусть все будет хорошо.

Представительница «светлых сил», не чокаясь, залпом опрокинула коньяк. Сморщилась и оторвала кусок сырой пиццы на закуску. А потом окатила Оксану колючим взглядом.

- Значит, повезло тебе. Родишь сына от героя. Тебе счастье, врагам горе.

Оксана подавилась коньяком.

- Правильно, не пей больше. Береги, что доверено, если повезло. А мне вот не довелось стать матерью. И теперь вряд ли разрешат.

Она ушла быстро, не попрощавшись и больше ничего не сказав, но воткнув в косяк входной двери кинжал причудливой формы.

Оксана Павловна помчалась в аптеку и, чуть позже, посмотрев результаты теста, поняла, что жизнь ее изменилась и, наконец, в лучшую сторону.

Уже потом, она в местной газете прочитала сухую заметку о гибели при исполнении служебных обязанностей в зоне КТО майора Егорова Алексея Сергеевича. В газете ничего не объяснялось, просто выражались соболезнования семье и близким. Она немножко поплакала, а потом достала оставленный им чемодан. Переложив половину денег в кулек, села в машину и через пятнадцать минут стояла у его двери.

На открывшего дверь мальчика смотреть было странно. Странно было осознавать, что этот абсолютно чужой ей ребенок – брат ее еще не родившегося сына. Она погладила его по голове, протянула пакет.

- Отдай матери.  Отец твой помог когда-то, теперь возвращаю долг.

Через месяц Оксана выехала в Париж. Ей всегда нравилась Франция, да и медицина там получше и рожать спокойнее.

А оставленный Арлеттой кинжал вытащить так никто и не смог.

Х

Тот, кого очень ограниченный круг называл Майклом, медленно и неторопливо двигался навстречу своей судьбе. Именно двигался, то есть шел к позвавшей его сущности. На счет «судьбы» можно, конечно, было бы поспорить, но, тем не менее, некоторый дискомфорт от предстоящей встречи он, несомненно, испытывал. В чем, собственно, открыто себе и признавался. Он, конечно, иногда даже от себя что-нибудь скрывал, или крутил в голове различные глупости, но это каждый раз обуславливалось определенной причиной, то есть все той же необходимостью. Скрыть же что-либо от предполагаемого «собеседника» было невозможно, да и незачем. На беседу можно было и не ходить, никаких карательных санкций не последовало бы. Но такая беседа могла быть очень полезной, Великий Знающий, если собирался говорить, то сообщал очень интересные вещи. Либо преподносил ситуацию с абсолютно новой, не рассматриваемой ранее позиции. Тема же сегодняшней беседы Майклу пока была неизвестна, но встречи он все-таки боялся. Привыкшему долгое время быть непогрешимым, единственным знающим истину, очень тяжело осознавать свою возможную глупость и неполноценность. А он был именно таким. Именно таким в очень большом количестве миров. Он знал истину, знал – что, когда и почему случится с тем или иным индивидуумом из этих мирков в частности, и самими мирками в общем. И он смог не стать для них богом. Остался в стороне и выше этих мелочей, наблюдая, как разные, обладающие силой, бились за эти миры, стремясь превратить их в свои лежбища. Видел, как они гибли сразу или чуть позже. Взрывали планеты, либо превращали их в прекрасные цветущие сады. Вот только каждый из них это «прекрасное» понимал по своему.

А потом появились люди, и он их встретил, а затем полюбил. Полюбил их миры, полюбил их самих, а еще больше полюбил их души. Души были теплыми, и рядом с ними было хорошо. У людей был свой бог, но люди его не знали. Давали ему разные имена и молились по-разному, и убивали за своего бога, не позволяя своим соплеменникам молить его иначе, чем они. Общим у них было лишь то, что каждая их религия считала своих приверженцев либо потомками этих богов, либо подобными им. И это было так. Майкл не мог понять, почему люди, видя, что они одинаковы и все считают себя «по образу и подобию», тем не менее, верят в разных божеств. А самым странным было то, что он никогда не встречал на своем долгом пути ни одну сущность, которая могла бы создать что-либо подобное людям и их душам. Потому что подобного человеческой душе не было больше ни у кого из известных ему обитателей вселенной. И ему стало интересно.

Сначала он просто питался этими душами. Ему никто не мешал. Вкус у душ был разный. Он отбирал их у людей, проводя души через различные испытания. Душа мужчины, женщины, ребенка. Старая, молодая, злая, добрая, новая или с большим опытом. Прошедшая через страдания или светившаяся от счастья. У каждой был свой вкус, и от каждой ему было хорошо. Хорошо по-разному. Эта обжираловка продолжалась очень долго, до тех пор, пока он не обнаружил, что у него появились ноги, руки, голова и туловище. Он всегда мог принять абсолютно любой вид и форму, но теперь у него появилось почти человеческое тело, которое стало именно его собственным. А еще появились желания и привычки. Это было странно и страшно. Он стал более уязвим, чем раньше, но получил новые, ранее неизвестные силы и возможности. И он перестал питаться их душами, и даже научился их возвращать прежним владельцам.

А затем испугался еще раз, подумав, что все это богатство может достаться кому-то другому и он уже не сможет быть счастлив от возможности обладания этим непонятным ему чужим даром.  

Он закрыл их миры, спрятал их от всех и попытался стать для них богом. Это было долго и трудно. Люди легко принимали новых богов, но так же легко и быстро их забывали, возвращаясь к истокам своей веры. И тогда он решил объявить себя врагом их богов и их веры, и, как ни странно, именно это и сработало. Он смог закрепить веру в себя в их мирах, и обрел множество последователей. Верных и фанатичных, готовых если не на все, то очень на многое ради него и ради его учения.

И ему опять никто не мешал. Бог людей опять никак себя не проявил, и ему вновь стало страшно. То ли этому богу было абсолютно все равно, что творится с его людьми, то ли он был настолько велик, что даже не считал его помехой. В общем, Майкл, начал активно размышлять о смысле жизни и стал жутко религиозным. Однако вовремя остановился, создал Святую Инквизицию и перебил большую часть своих последователей, забыв о людях на очень и очень большой временной промежуток. Но вкус человеческой души помнил всегда.

А потом он случайно узнал, что его (именно его) человеческими мирами заинтересовалась другая сила. Души человеческие были ей не интересны, да и люди в целом тоже. Интересовали ее те места, где обитал человек: земля, вода, воздух, даже солнечный свет. Человеку в ее планах места не было. Что конкретно хотела добиться эта сущность, он выяснять не стал, а повел войну на уничтожение.

Война длилась долго. Он привлек сторонников, а сущность создала ящеров. И теперь стороны уничтожали друг друга методично и жестоко, и без каких-то особенных успехов.

Прошло время, и Майкл понял, что лучших союзников, чем люди он никогда не найдет. Человек сам не знал, какими возможностями обладал. Полностью не знал этого и Майкл. Но ему вполне хватило для принятия решения и того, что не требовало проверки. Он стал создавать людей. Лепить их души, вкладывать в них новые качества, и бросать их в бой. Победа стала приближаться, ее уже можно было пощупать руками. Но вмешался сам человек, он почему-то меняться полностью не хотел, упрямо возвращаясь к своим корням. И ситуация в военной компании стала стабильной, но тяжелой. «Противник щупал оборону на всем протяжении фронта, не считаясь с потерями». А потом появился Леший, и Майкл увидел приближение победы. Потом Леший пропал, и война замерла. Майкл слегка растерялся, а ящеры, похоже, посчитали это военной хитростью, и пропали из поля видимости.

Потом на Солнце ни с того, ни с сего повысилась активность, Майкл напрягся и тут же получил приглашение на беседу к Великому и Знающему. Куда теперь и двигался.

Хозяин предстал в виде большого и темного пятна. Пятно бурлило, но, в то же время, оставалось спокойным. Вокруг не было ничего, но Майкл буквально кожей почувствовал, что находится в центре чего-то движущегося и постоянно меняющегося. Ощущение было очень неприятным и тревожным. Сущность молчала. Молчала абсолютно, на всех мыслимых существующих диапазонах. Гость тоже молчал и пытался понять, что происходит. Затем появился свет и полянка, а на ней трава и Знающий в виде собаки. Маленькой облезлой дворняжки. Она подошла, обнюхала его ноги и затявкала.

- Скажи, каковы на вкус яблоки?

Майкл молчал. Теперь уже растерянно.

- Они вкусные? Принеси в следующий раз.

Песик задрал на него лапу и неторопливо побежал прочь.

Гость стоял и молчал. Он растерялся до полного ощущения своей глупости, первый раз за все свое долгое существование. Возникло жгучее желание убраться из этого места далеко и надолго. Что он и сделал. А чтобы заглушить гремящий в голове жуткий вопрос «зачем ему яблоки?», решил сотворить что-нибудь великое. Например, зажечь новое солнце, а потом, для разминки, отобрать конфету у ребенка.

Х

- Что скажете, Альберт Иванович?  

- Что скажу? Изумительно! Вы осматривали последний образец после обработки?

- Вы о том экземпляре, который Симочка из последней командировки притащил?

- Именно.

- Серьезно, очень серьезно. Но у меня такое впечатление, что он сам бы дошел до этой кондиции и без нашего участия, а мы лишь ускорили процесс, если не помешали.

- Ну? Не скромничайте. Нобелевкой уже попахивает.

- Нобелевская премия – это, конечно, очень хорошо. Только кто это опубликовать решится?

- Ничего, Альберт Иванович, главное, что лабораторию в этой ситуации не закроют, а дополнительные ассигнования – лишь вопрос времени.

- Скажу вам честно, Владимир Константинович. После таких результатов я бы сам закрыл лабораторию, прекратил все подобные исследования, и уехал бы на рыбалку куда-нибудь подальше, в дельту Волги, например, где связь не работает.

- Это вы об ответственности ученого перед человечеством?

- Зря вы с таким сарказмом об этом. Человек всегда отвечает за свои поступки. А перед кем, это не главное. Назовите как хотите. Совесть, человечество, Господь Бог. Отвечать придется.

- Да что вы, Альберт Иванович так угрюмо смотрите на величайшее достижение последнего времени. Если сильно переживаете за «дело рук своих», посмотрите на проблему с другой стороны. Мы этого монстра не породили, мы его выявили. И на его примере выработаем необходимые условия для его безопасного существования или его безопасной жизнедеятельности. А также найдем слабые места и способы борьбы с возможным злом.

- Всегда можно найти оправдание для своей глупости, объявив ее точкой зрения. Вы, Владимир Константинович, в курсе того, что другие образцы, находящиеся в близком контакте с нашим уникумом, постепенно получают его способности? Не в таком пугающем объеме, конечно, но процесс постоянный и имеет тенденцию к активизации. В лабораторных условиях это очень хорошо видно и легко фиксируется.

- Вот я и говорю, монстр. А вы еще переживаете.

- Боюсь, что это именно наша с вами заслуга.

- Если заслуга наша, то этим достижением гордиться надо, а не морализировать. Мы же две проблемы решили сразу. Смогли получить необходимый результат и способ его дальнейшего производства. Или даже воспроизводства. Вы о результатах, кстати, сообщали?

- В полном объеме еще нет. Я как раз хотел вам предложить обобщить все имеющиеся данные и представить их руководству. Но лучше подготовить два доклада, поскольку, как я понимаю, мы с вами по разному оцениваем полученные результаты.

- Даже так?

- Я не склонен к интригам, поэтому сообщаю заранее, что буду настаивать на прекращении эксперимента.

- Альберт Иванович, не слишком ли вы преувеличиваете опасность?

- Думаю, нет. Если бы на то была моя воля, я бы отдал распоряжение о физическом уничтожении всех объектов исследования и модернизации.

- Никогда не замечал за вами подобной кровожадности.

- Это не кровожадность. Это – страх. Вы знаете, наше «достижение» вполне готово к самостоятельной деятельности, но из состояния «овоща» не выходит. Невзирая на все наши усилия и предпринятые действия. Я думаю, не выходит только потому, что не хочет, или чего-то не закончил в своей трансформации. Отсюда закономерен вопрос – кто контролирует ситуацию?

- Не перебарщивайте, профессор. Спасибо, что поделились своими опасениями, но я категорически не согласен с вашими выводами, о чем незамедлительно доложу директору концерна. А вам бы я посоветовал взять отпуск. Отдохнете, наберетесь сил, и страхи покажутся смешными. Если нет, то сдавайте дела. На ваше место всегда найдутся молодые и талантливые ученые, не страдающие старческим маразмом и болезненной щепетильностью.

Х

Сотня лучших воинов клана, одетых в лучшие доспехи, на дворках (крылатых жеребцах, способных не очень хорошо парить на своих крыльях, но замечательно ими защищать своих всадников и вспарывать тела их противников), парадным строем, по четыре в ряд, неторопливо подходила к лагерю.

Черные, с изумрудным кантом знамена гордо развевались на ветру. Когда-то на знамени их народа был герб – дворк, бегущий по полю, под императорской короной. Но после великой битвы, когда погиб последний из наследников трона, крылатые жеребцы, покинув знамена, вознеслись к небесам, где вечно живет их праотец Арнек, унеся с собою и корону возможного наследника. Так, во всяком случае, следовало из легенды. Как было на самом деле, уже никто не помнил. Знамена были чистыми, ожидая нового императора, который поведет войско к победам, кланы – к славе, а страну – к величию.

Откуда придет будущий император, никто не знал. Последние несколько тысячелетий, когда империя изнывала под натиском внешнего врага и раздиралась внутренними междоусобицами, его приход связывали с волшебным мечом, бережно оберегаемым кланом воинов-оборотней Ворнаков. Но он так и не приходил, а клан хранителей, объявив для себя главной задачей сохранение артефакта, отстранился от больших походов и великих войн. Ограничивался посылкой небольших отрядов и отдачей в качестве жертвы в другие кланы своих детей, которых всегда и с радостью там принимали, зная на что становились способны эти малыши, достигнув хотя бы десятилетнего возраста. Не знали только одного, что каждый из детей давал клятву быть всегда верным лишь клану Ворнаков и ставить его цели выше своей жизни и верности новой семье, в которую входил ребенок.

Прошло время. Многие кланы исчезли, большинство ослабло в бесконечной войне, и лишь три клана набрались сил и мощи и были готовы для великих побед и завоеваний. Самым же многочисленным и самым сильным стали ворнаки, не разменявшиеся на бессмысленные войны и междоусобицы.  Клан уважали и боялись. Противники гибли, завистники пропадали, сторонники жили и процветали (дети ворнаков выросли и не забыли своей клятвы). Сильные, богатые, не боявшиеся ни своей, ни чужой смерти, всегда бывшие едиными, и последние века ведшие за собой остальных. А шли они к своей цели, и цель эта была – императорская корона.

Велик и умен вождь Корк. Не торопясь и терпеливо он шел вперед. Отдавая малое, приумножая лучшее, воспитывая великих героев и простых воинов (простых, но лучших), он сохранил и возвеличил клан Ворнаков. И будущего императора он воспитал. Не совсем, конечно, но последние три сотни лет будущий властитель, осознав, какая именно судьба ему уготована, как губка впитывал в себя необходимые знания, учился повелевать, быть великим и единственным.

Корона была рядом, до нее оставался последний шаг. Точнее, два шага до их величия. Договор с кланом Лори (третьим по силе), обещавшим супругу для будущего главы ворнаков (об империи Корк благоразумно умалчивал) и меч из предания, ждущего своего и их властителя. За ним, этим мечом, он и прибыл в этот лагерь, приведя с собой лучшую сотню и будущего императора. Великий и могучий воин Корн, воспитанник самого Корка, прибыл испытать себя и взять в руки заветный меч. Нет, он совсем не собирался рисковать жизнью того, на кого собирался возложить заботу о клане и строительство империи. Незачем из-за глупостей древних ставить под удар дело всей жизни. Меч – это символ. Вот пусть символом и останется. Можно его даже богом объявить, как этого жеребца Арнека. И будет у будущего императора два божественных друга: волшебный клинок и праотец дворков. Несогласных не будет. Или потом не будет. Или же он может быть просто утрачен, это, конечно, жертвы. И жертвы в первую очередь среди своих. Но их жертва пойдет во благо клана. А пока… Пока он ждал нападения коварных саротов (второй по силе клан, плохо прислушивавшийся к словам Корка), которые узнали о предстоящей попытке Корна и решили выкрасть и спрятать великий меч, чтобы помешать умножению чести клана воинов-оборотней. Нападение случится через две ночи. Дети ворнаков верны своей клятве, их братья и сестры не забудут этой жертвы. А затем – по обстоятельствам.

Вождь клана легко спрыгнул с седла и, принимая обычные знаки почитания, прошел в шатер к старшему в этом цикле второй Луны хранителю. Он занял свое место на троне, кивком головы отослал от себя охрану и призвал хранителей. Корк поднял руку.

- Слушайте меня, воины.

Они упали ниц, старший хранитель опустился на колени. Корк внутренне вздрогнул. Такое самоунижение могло говорить лишь об очень большой их ошибке, такой ошибке, которая может быть губительной для всего клана.

- Говори.

- Он утрачен.

Корк вскочил. Глаза застлала кровавая пелена.

- Как? Кем?

- Сестры. Для поддержания его сил. В качестве жертвы был избран чужак из далекого мира. Затем меч исчез.

- Где они?

- Аки ждет твоего слова.

- Пусть войдет. Вам – вернуться в хранилище и не покидать его до моего приказа.

- Да, вождь.

Хранители дружно поднялись на ноги. У каждого в руке блестел короткий широкий ритуальный кинжал.

- Во имя чести клана!

Резкий удар в центр лба. Корк закрыл глаза. Каждый из ворнаков мог самостоятельно превращаться в зверя. Каждый в своего, но всегда в страшного и смертельно опасного. Принять нормальное обличие мог, только услышав зов. А зов слышали лишь маленьким слуховым органом, расположенным в центре лба. Это была великая тайна их клана, оберегаемая ото всех и любыми способами. Теперь же воины навсегда лишили себя возможности вернуться к человеческому облику, а звериное обличье они примут в первом же бою. Через некоторое время они утратят разум и превратятся в верных псов своих друзей. Бывших своих друзей.

Корк взглядом проводил бывших соратников, покидавших их без прощенья и прощания. Вошла Аки.

- Здравствуй, дочь.

- Здравствуй, отец.

- Где твоя сестра.

- Оки погибла.

Корк опять прикрыл глаза. Слишком много потерь для одного утра.

- Меч принял чужака, и он принял меч.

- Кто он?

- Человек.

- Где он?

- Меч пропал. Человек исчез. Скорее всего, он убит.

- Как он мог погибнуть с мечом в руке?

- Меч пропал раньше. Оки шла по следу человека, но погибла.

- Как она умерла?

- В том месте сгорел весь воздух и рассыпались горы.

- Мог быть к этому причастен ваш наемник?

- Нет. Но как жертву, этого человека предложил именно он.

- Почему хранители не чувствуют меча?

- Его никто не чувствует, словно его нет на свете.

Вождь молчал. Первая растерянность прошла. Ну что же, меч должен быть пропасть, и он пропал. Через две ночи состоится нападение и, защищая свою честь, погибнут последние хранители артефакта. А сам меч, не выдержав тепла братской крови и вероломства предателей, исчезнет в яркой вспышке, передав свою мудрость и силу новому императору.

Он встал.

- Дочь. Вы с сестрой совершили ошибку, которой нет, и не может быть оправдания. Но даже для моего сердца потеря двух дочерей слишком большое горе. Просто огромное, для любящего отца. Ты покинешь наш мир и займешься поисками утраченной реликвии. Ты сможешь вернуться, лишь найдя ее, и только ко мне. Если же к тому времени я буду мертв, то с мечом или без него ты станешь изгоем. Прощай и знай, я всегда любил, и буду любить тебя.

Она поклонилась. Сделала каменным лицо, воины не плачут.

- Прощай, отец. Во имя чести клана.

Аки вышла из шатра и зло сощурилась на яркое солнце.

«Ну что же, начнем с наемника. А Леший… Леший если жив, то к сыну рано или поздно зайдет».

От шатра начиналась дорога или путь, но где он заканчивался, женщина-воин не знала.

Х

- Что тебе нужно от меня, тварь?

- Выполни свою миссию, сын мой.

- Какой я тебе, к чертям собачим, сын?!

- Не надо поминать при лунном свете ни нечистого, ни слуг его. Выслушай меня и сделай то, что должен.

- Я никому ничего не должен. Тем более, всяким рептилиям.

- Сын мой, никогда не доверяй своим первым впечатлениям, ибо они всегда бывают поверхностными, и могут помешать отличить врага от друга. А если тебя смущает мой образ, то я тебе сейчас помогу увидеть большее, чем доступно простым смертным.

Сулин отшатнулся от резко вспыхнувшего яркого, неестественно белого света и сощурил глаза. Мерзкая красная двухголовая ящерица, которая на протяжении последних нескольких часов упорно и настойчиво вела с ним душеспасительные беседы, не исчезла, но после вспышки замерла, словно превратилась в каменное изваяние. Сулин поднял глаза к свету и увидел. Увидел огромный от своего величия яркий крылатый силуэт, от которого веяло…, нет, который сам излучал добро и счастье. Огромное, долгожданное, нечеловеческое счастье, которое втайне даже от самого себя всегда ждет каждый человек. И легко находит у своего ближнего, надеясь хоть немножко прикоснуться к его отблеску. Сулину захотелось упасть на колени, протянуть руки к этим благодатным лучам, купаться в них, наслаждаться исходящей от них благодатью. Каким же он был слепым. Почему он не видел этого ранее. Как можно было не увидеть этого величия.

Сияние погасло. Ящерица задрала морду кверху.

- Пойми, сын мой, не каждый из смертных достоин видеть то, что сейчас узрел ты. Лишь великие праведники и избранные Единым Отцом нашим способны на это. Ты смог узреть и смог понять. И поэтому знай, наша беседа не случайна.

Сулин опустился на колени перед пресмыкающимся. В глазах еще светился пережитой детский восторг.

- Сын мой, каждый имеет свое лицо и свою суть. Но и каждый из живущих под светом вечных звезд может видеть и чувствовать лишь то, чего он достоин. И в каждом мире свое солнце, которое ближе или дальше от Единого нашего Отца. А взгляд – это и свет этого солнца. Коснись меня, и мы пройдем вратами в тот мир, где наши глаза смогут видеть одно солнце и не будут скрыты тенями.

После скачка в другой мир Сулина сильно замутило. Если бы он что-то ел в последнее время, общение продолжилось бы несколько некультурно. Его тошнило и в первый раз, когда он провалился вместе с этими чудовищами в портал. Только они отчего-то в переходе развалились, а он плюхнулся на горячий песок красной пустыни, по барханам которой и бродил последнее время, пытаясь вспомнить – кто он, откуда и что, собственно, здесь делает. Потом он смог вспомнить свое имя. Вспомнил, как и почему сюда попал. Вспомнил Верочку и долго, не сдерживаясь, плакал. Затем появилась ящерица, и они начали бродить вместе. Первое время она его раздражала, и Сулин пытался ее бить ногами  и кидать в нее камни. Она неторопливо уворачивалась, но никуда не уходила. Когда он вспомнил, что люди едят и иногда очень хотят кушать, пришел жуткий голод. Александр Иванович долго бегал за своей спутницей по горячему песку, решив для себя, что лучше самому сожрать сырую земноводную, чем дождаться, когда она начнет обгладывать твои бренные останки. Сколько он за ней гонялся, он не помнил, но когда, уже вконец обессиленный, смог упасть на нее сверху, зубами разодрать кожу на одной из ее шей и почувствовать во рту вкус ее крови, ящерица вдруг заговорила. Аппетит сразу пропал, а от голоса этого «проповедника» в душе разлилась злость, которую сдержать он не мог. Но ящерица от него выскользнула, а сорвать эту злость больше было не на ком.

Злость душила и требовала выхода, поэтому он начал ругаться со своей странной спутницей, благо она сама заговорила. Тон она взяла поучающий и очень нудный. Не разговаривала, а вещала, пользуясь тем, что,  в отличие от Сулина, абсолютно четко понимала, что собственно происходит. Поэтому Александр Иванович, стараясь не вникать в ее изречения, долго, до хрипоты орал на своего (или свою) лектора, пытаясь таким образом хоть немного улучшить настроение. А затем вспыхнул этот чудный свет, и он увидел ангела, который одним своим присутствием явил ему все чудеса мира и даровал надежду. Да что там надежду, твердую веру в счастье, которое обязательно скоро наступит.

Скачок через портал принес с собой тошноту, яркие звездочки в глазах и вернул некоторый скепсис по отношению к чудесным явлениям.

Александр Иванович был гражданином и сыном своей страны. Он не утонул в мутных водах российского бизнеса, выжил сам и поднял свое дело в 90-е, хорошо знал, что такое предательство, и плохо верил в бескорыстную честность посторонних людей. Что уж тут говорить о посторонних ящерицах, хотя бы и двухголовых. А ангелы… Товарищ Сулин был воспитан атеистом, и хоть в последнее время в церковь захаживал, в Бога все-таки не верил.

Мир, в который они попали, был очень хорош. Первое, что попалось на глаза, это искрившийся и весело журчащий среди небольших округлых валунов родничок ледяной чистейшей воды, в который Сулин сразу и плюхнулся, мгновенно, каждой своей клеткой, ощутив, как он хочет пить. Пил он долго. Ему никто не мешал, даже ящерица умолкла со своими нравоучениями. Наконец он остановился и поднял голову.

Он был один. Это было очень неожиданно. За последнее время Сулин очень привык к нудному бубнению и шуршанию справа от себя. Под этим солнцем, он был уверен, увидит рядом с собой вместо ящерицы кого-то неизвестного и знакомого одновременно. Но все произошло по-другому. Опять один. Один на один со своими мыслями, в которых ничего хорошего не было.

Александр Иванович огляделся по сторонам, заметил неподалеку небольшую, образованную родником заводь, и плюхнулся в нее словно в ванну. После жары пустыни это было поистине райским наслаждением. Пребывая в блаженном состоянии «баунти» он и заснул. Во сне было хорошо, но самого сна не случилось.

- Смотри, Саша, смотри.

На высоком постаменте из яркого белого камня лежала Верочка, раскинув в стороны руки, с копной ярко-черных блестящих длинных волос.  

- Смотри, Саша, смотри.

Верочка была белее самого камня и была мертва. Мертвее этой каменной глыбы, являвшейся ее ложем.

- Смотри, Саша, смотри.

 Она была мертвой, и она не была целой. Ее аккуратно разделили на части, а потом собрали вместе, забыв склеить и вернуть душу.

- Смотри, Саша, смотри.

 И на ней был надет тот набор, который он привез ей в подарок из Египта. Серьги, кулон на тяжелой цепи. Не хватало лишь перстня, как в прочем, и кисти одной из рук.

- Смотри, Саша, смотри.

Камни в драгоценностях были мутными, темно-красного цвета.

Саша стал маленьким мальчиком и заплакал навзрыд.

- Мама, мамочка. Я не хотел, я ее любил, я бы не смог. Это не я, мамочка. Я не виноват.

- Конечно, маленький мой. Ты бы этого не смог сделать. А если бы нечаянно сделал, то обязательно попытался исправить. Я знаю своего мальчика. Он самый лучший и самый добрый. Он поймет, что надо сделать, и обязательно сделает. Проснись, Сашенька, пора.

Сулин дернулся и проснулся. Поперхнулся попавшей в рот водой и закашлялся. Разрубленная на части Верочка была перед глазами. Поняв, что плачет, он с головой окунулся в воду и сидел так пока не кончился воздух. Вынырнул с созревшим решением. Он все исправит. Была твердая уверенность, что исправить это можно, а остальное ерунда. Он сильный. Решил, значит сделает.

С соседнего камня на него в упор смотрели глазки маленькой красной ящерки. Сулин скосил на нее взгляд и нахмурился.

- Я все исправлю. Слышишь ты… чешуйчатая. Говори, что именно надо делать и покажи, где она лежит. Как туда добраться? Я готов.

Он резко встал, влез на ближайший валун и проорал во всю глотку:

- Я готов!

- Странный ты, Сашка, человек, все-таки. То с ящерицами разговариваешь, то орешь как потерпевший. Тебе же сказали, под этим солнцем мы смотрим одними глазами и видим одинаково.

Сулин не удивился. Рано или поздно должен был появиться кто-нибудь говорящий, обещали же. Он спрыгнул с камня и подошел к сидевшей неподалеку на траве женщине. Средних лет, среднего роста, с короткой стрижкой и очень смуглой кожей. Не красавица и не уродина, обычная женщина. В простом сарафанчике. Сидела, улыбалась и игриво шевелила пальчиками босых ног.

Александр Иванович подошел поближе и осторожно присел рядом.

- Здравствуйте.

- Здорово, коли не шутишь. Чего орешь, людей пугаешь.

- Я случайно. Сон страшный приснился. Хотя у меня в голове сейчас такой кавардак, но почему-то кажется, что все уведенное – правда. И я должен все исправить.

- А что приснилось-то?

Сулин вздохнул и разом выпалил своей новой знакомой незнакомке все, что видел в своем то ли сне, то ли бреду. Пока он рассказывал, она смотрела на него с каким-то испуганным любопытством.

- Надо же. Я тебя просвещать прибыла, а ты сам потихоньку во всем начинаешь разбираться.

Посмотрела уже с непонятным интересом. Под ее взглядом Александр Иванович весь внутренне съежился и продолжил.

- Я не знаю. Может, есть все-таки что-то такое необъяснимое? Такое состояние, когда человек начинает видеть и понимать то, что в обычной жизни не замечает или не обращает внимания.

- Конечно, есть. Шизофрения называется. Вот ты, например, с ящерицами о серьезных вещах разговариваешь.

Он замолчал. Пристально глядя на свою собеседницу, пытался понять, всерьез она или нет.

- Мне мама приснилась, она и рассказала. Говорит: «Исправь свою ошибку». Я готов. Только не знаю еще точно – как. И не знаю, как попасть к Вере.

Ее взгляд из насмешливого стал серьезным. Сулину показалось, что в выражении лица промелькнула легкая тень уважения.

- Всегда восхищалась настоящими мужчинами. Особенно из людей. Как вы говорите – настоящий человек. Ваши женщины, наверное, самые счастливые на свете.

Она нежно погладила его по голове.

- Я расскажу и помогу. Для этого сюда и пришла. Хотя никогда не понимала, зачем люди всегда стремятся исправлять чужие ошибки.

- Это ты обо мне? Какие такие чужие ошибки я исправляю?

- Из того, что мне известно, я думаю, что гибель Веры – не твоя вина. Это вина меча и того, кто дал его тебе в руки.

Он хотел ее перебить, но она его остановила.

- Пойми, Сашка. Этот меч –  живой и никогда не покоряется держащей его руке с первого раза. Собака, и та не сразу с хозяином сходится, а у этого клинка разума гораздо и гораздо больше. А тебе его на посмешище сунули, а получилась трагедия, да еще такая кровавая. Сам едва не погиб, любовь твоя едва жива.

- Что?! Она жива? Скажи, она жива?

- Не совсем так, конечно, но еще не все потеряно. Точнее, я бы сказала, что потеряно только время. Время твоего счастья. Счастья, которое могло бы быть у тебя с Верой. Могли бы уже быть вместе, а теперь этого надо достичь.

- Она жива. Я хочу быть с ней. Покажи мне дорогу.

- Саша, постой. Пойми, сейчас ты ей ничем не поможешь. Вернуть ей окончательно жизнь может лишь тот, кто ее забрал. И это не ты. Это меч. Меч, который сейчас в руках твоего бывшего друга. Верни себе клинок, и ты вернешь ей жизнь. А душу ей вернет твой подарок. Но необходимо найти перстень, который был на ее руке, когда он ее отрубил.

- Кто это «он»?

- Он – это твой бывший друг и его меч. Потому что человек, держащий в руках это оружие, становится с ним единым целым. Поэтому и убивали ее не они, а именно он со своим мечом. Я только одного не могу понять, зачем Алексею это было нужно. Не хочется верить в то, что все произошло от простой и банальной зависти. Зависти к достатку, к успеху, к успеху у женщин. Хотя мелко это. У вас же очень близкие отношения… были. Ты же ему, кажется, и в работе помогал.

Сулин молчал. Он не верил этой женщине, не хотел верить. Но и не слушать не мог. Сладость оправдания медленно вползала в душу. Наконец он, протестуя, поднял руку, и она замолчала.

- Просто скажи, что мне нужно делать?

- Просто верни меч. Остальное он сделает сам.

- А если он его не отдаст?

Глаза собеседницы блеснули.

- У каждого есть выбор. Выбирай – либо безумная железка, либо твоя любовь. Живая, добрая, ласковая, и рядом.

Думая, что он еще ничего не решил, Сулин встал на ноги.

- Он сейчас, наверное, дома. Как мне туда добраться? Мы сейчас где?

- Где, где. Под Рязанью. Отвернись.

Она кокетливо улыбнулась и достала из выреза сарафанчика свернутые в трубочку деньги.

- Держи. Добраться до дома хватит. До железной дороги – пара километров.

Она махнула рукой, указывая направление.

- Не заблудишься?

Он покачал головой и, не попрощавшись, пошел в сторону станции.

Когда он совсем скрылся из виду, из кустов на карачках выполз карлик с медно-красным цветом кожи. Подойдя к женщине, закурил папиросу и спросил: «Ну, как?»

Та презрительно хмыкнула.

- Дети. По пути дозреет.

Карлик выпустил дым.

- Не сильно ли на любовь давила? Сомневаюсь я, что для него эта девушка так много значит.

- Любовь, это так. Сопутствующий фактор. Он скоро поймет, что его унизили, над ним посмеялись, а виновник здесь станет очевиден.

- Зачем он вообще нужен?

- Я думаю, только из-за того, что держал меч в руках и остался жив.

- Слишком много на этой земле тех, кто взял его в руки и выжил. Не находишь? Неудачные попытки были?

Она пожала плечами. Карлик растянулся на траве и пробормотал себе тихонько под нос, чтобы не услышала компаньонка:

- Да-а, дети. Пока еще дети.

Х

В принципе, вопрос по ужесточению контроля и повышению стабильности образцов они решили. Как ни кипятился Альберт Иванович (или Мольбертыч как его называли за глаза), но эксперимент не свернули, полностью согласившись именно с его доводами. Работа была проведена большая, глубокая. Даже те исследования, которые впоследствии отпочковались от основной темы, при опубликовании гарантировали различную известность в научных кругах. Но, поскольку, из-за витавшей в воздухе секретности, никаких публикаций в ближайшие лет пятьдесят не предвиделось, молодой (в основном молодой) и амбициозный научный коллектив горой встал за своего руководителя, полностью поддержав его версию дальнейшего развития образцов в целом и контроля за ними в процессе использования в частности.

Мольбертыча, под его недовольное бурчание о докторе Франкенштейне,  проводили с должным почетом. Присвоили очередное звание и отправили в параллельную лабораторию заниматься фундаментальными исследованиями. А Владимир Константинович, молодецки развернув плечи, начал внедрять одну из своих разработок, которая должна была решить основную проблему, возникшую при изменении образцов. Идея была проста по звучанию, но при ее реализации возникающие подспудно различные «ситуевины» требовали поистине фантастических решений. Если говорить просто, то Владимир Константинович решил вживить образцу дополнительный биоимплантат, который являлся бы своеобразным фильтром, отсекающим ненужные эмоции и мысли, а проще говоря, позволял бы его полностью контролировать и не бояться, что это создание сорвется с поводка и начнет убивать направо и налево, или впадет в зимнюю спячку.

Владимир Константинович был большим светилом отечественной биологии. Мог бы, конечно, быть просто очень авторитетным ученым с мировым именем, но продолжительная работа в Центре специальной медицины под руководством профессора Желаева, похоже, навсегда закрыла его имя и его достижения от мировой общественности. Но он не жалел. Для него главным в жизни являлась работа, а теперь он мог работать всегда и работать именно над теми темами, которые ему были интересны. Его лаборатория активно и успешно занималась разработками в области клонирования, биоструктурирования и генной инженерии. Работали, в основном, на чистую науку. Заказчик, иногда, конечно, корректировал направление исследований, но это больше носило рекомендательный характер. Финансирование было огромным, а контроль очень слабым. Другой бы на его месте накупил себе недвижимости за границей и предавался другим радостям жизни, но он работал. Ни одной копейки не ушло из лаборатории. Если и случались нецелевые расходы, то они касались зарплат и прочих выплат сотрудникам. Каждый из них, вплоть до уборщицы, получил от лаборатории жилье, да и на зарплату не жаловался. Естественно, что его сотрудники готовы были носить Владимира Константиновича на руках и пошли бы за ним в огонь и в воду, фигурально выражаясь, конечно. Поэтому и поддержали его, а не Мольбертыча, хотя и не каждый из ученых был на сто процентов уверен в его правоте. Но, утешив себя тем, что нейтронную бомбу тоже кто-то когда-то сотворил, и ни к чему ужасному это не привело, они пошли за своим бессменным научным и коммерческим директором, спрятав свои сомнения глубоко внутри.

А затем «золотой век» закончился. Лабораторию переименовали в НИИ, прислали нового директора в большом генеральском чине и потребовали доложить о конкретных результатах, достигнутых научным коллективом за отчетный период. Выслушали, признали работу удовлетворительной и сделали определенный заказ, закрыв все другие направления. Коллектив, конечно, попереживал и поволновался, но, уяснив, что никого сокращать не собираются, успокоился, и начал трудиться над новой темой, тем более, что определенные наработки в этой области уже имелись.

Поставленная задача была хорошо известна широким массам по угрюмым голливудским фильмам и прочей фантастической белиберде. Нужно было создать солдата нового поколения, который бы в огне не горел, на морозе не мерз, спать не хотел, практически не ел, а думал и того меньше. О том, что такие работы ведутся, перед населением, естественно, не афишировалось, но в гениальных генеральских мозгах эта идея засела прочно.

Первые же программные выкладки, обобщившие пока еще виртуальные результаты исследований, показали, что конечный продукт если и будет получен, то окажется очень и очень дорог. Буквально штучное производство. Так что ни о каких полках и дивизиях подобных суперменов говорить не приходилось. Они чистосердечно это все обосновали и представили свой вывод наверх, для себя уже решив, что тема закрыта. Однако наверху все восприняли по-другому. Руководство сделало вывод, что раз дорого, то вопрос стоит исключительно в стоимости, а не в принципиальности осуществления задачи. А раз изготовить образец можно, значит, изготовить его нужно. Владимир Константинович почесал свой высокий лоб, отогнал мысли о терминаторах-терористах, и повел свой коллектив к поставленной цели.

НИИ долго и упорно «тренировалось на кошках» и прочих лабораторных крысах, но вскоре было принято высочайшее соизволение перейти к опытам на людях, дабы ускорить результат и не тратить зря бюджетные деньги. Начали появляться «образцы». Впервые их так окрестил какой-то лаборант, но кличка приклеилась намертво, перекочевав из институтского сленга в официальные сводки и отчеты. Первыми образцами, естественно, были военные, смертельно раненные в разнообразных мелких и прочих конфликтах, полыхавших на бескрайних просторах бывшего Союза. Служба доставки работала очень хорошо, их агенты были буквально везде, и пронумерованные образцы поступали в институт в наиболее кратчайшие сроки. Выбирали исключительно безнадежных. Им вкалывали пару кубиков спецраствора, который никак не препятствовал наступлению смерти, но отодвигал ее суток на пять, вводили наркоз и укладывали на операционный стол.

Первые пять номеров были чисто подопытными. На них отработали соответствующую технологию, после чего отправили на родину в цинковых гробах, где их и похоронили со всеми воинскими почестями. А вот последующих пятерых всеми силами пытались поставить на ноги, и двое из них выжили. Стали, конечно, полными дебилами, но выжили. Руководство это оценило как большой успех, и приняло решение о работе с более живым материалом, чем ранее. Вот тогда Мольбертыч возмутился в первый раз и едва не ушел из института. Его едва уговорили остаться, но некоторые сотрудники из так называемого поколения «шестидесятников» все-таки ушли, объявив их опыты антигуманными, находящимися за пределами добра и зла.

Владимир Константинович в душе их поддерживал, но темой был увлечен очень сильно, и, самое главное, чувствовал, что первый положительный результат рядом. До него оставалась буквально пара шагов. И вот в этот самый момент появился образец № 13. Несмотря на то, что человек подорвался на фугасе, был он практически цел, если отбросить два сломанных ребра и полное беспамятство от сильнейшей контузии. Во всяком случае, они так посчитали вначале, что потеря сознания – это результат контузии. Первым в этом засомневался именно Альберт Иванович, но это уже после. А пока они его вылечили. Он был первым из образцов, который лег на модернизацию практически здоровым. 

Все изменения, произведенные с образцом, он перенес на удивление стойко и, что самое главное, выжил. Измененные органы приживались, но приживались несколько своеобразно, словно кто-то другой, а не ученые руководил этим процессом, изменяя их вмешательство и направляя его в другое русло. К примеру, ему ввели раствор для укрепления костей. Он прижился и начал производить необходимые изменения, а затем изменился сам и изменения произвел несколько другие, причем с гораздо лучшим результатом. Скелет образца теперь состоял из огромного количества тонких гибких и обладающих огромной прочностью костей, свитых между собой наподобие веревок в канате. Как это произошло, что послужило причиной, было неизвестно. Но далее подобное происходило постоянно. Если они что-то меняли, оно менялось. Изменялось не так, как это было запланировано изначально, но всегда в лучшую сторону. Самым главным достижением явилось то, что образец жил. Но в сознание приходить не торопился.

Здесь опять высказал свои возражения и соображения Мольбертыч, потребовав прекратить дальнейшую работу над образцом № 13. Ультимативно заявив о необходимости оставить его в покое и дожидаться возвращения сознания. Впоследствии Владимир Константинович узнал, что старый ученый лично вынес распоряжение о сокращении объемов питания образца, практически обрекая того на голодную смерть. Однако 13-й на это если и отреагировал, то довольно странно. Он несколько набрал вес и начал пугать женский персонал хитрой улыбкой, которая появлялась у него каждое утро, исключительно в 10.00.

С другими образцами все обстояло гораздо хуже. Они умирали. Кто после третьей трансформации, кто после четвертой. В принципе, и две трансформы были замечательным результатом, но на фоне 13-го хотелось большего. В общем, Владимир Константинович закусил удила и перестал считаться с различными гуманистическими теориями. Но, подопытные умирали и никакого прогресса в исследованиях не намечалось. А затем в двух боксах вышла из строя система кондиционирования, и 19-го и 27-го закатили в ближайший, на временный постой. Вот так эта троица впервые собралась вместе. 19-й, 27-й и, естественно, 13-й. Когда аварию устранили, дежурный персонал отметил, что у первых двух начались небольшие самопроизвольные трансформации. Все бросились просчитывать возможные варианты взаимодействия прошлых прививок, дабы выяснить, откуда такое счастье. Естественно, ничего не поняли, а Мольбертыч потребовал закатить к 13-му другой образец и подробно отфиксировать их параметры в течение суток. Тогда и была установлена причина феномена, а именно – образец № 13, при взаимодействии с которым (хотя какое может быть взаимодействие у полутрупов) другие подопытные начинали изменяться самостоятельно. Альберт Иванович закатил истерику, потребовал свернуть исследования и физически уничтожить все образцы. Когда же его едва не обвинили в саботаже, заявил о необходимости срочной диспансеризации всех сотрудников, и написал заявление об уходе.

Нельзя сказать, что Владимир Константинович спокойно воспринял известие о новых способностях 13-го образца (или «чертенка», как его стал называть младший научный состав женского пола), но, поставив все на результат, с дороги сворачивать не стал. И, объявив руководству о серьезном положительном прорыве, отрезал себе все пути назад.

Через несколько месяцев в НИИ было девять образцов, прошедших четыре трансформации и готовых к работе. «Чертенок» находился без сознания, но, благодаря вживленному биочипу, легко контролировался и четко выполнял все приказания. Затем подготовленных бойцов из института увезли, а программу закрыли.

Владимир Константинович вытер трудовой пот и, поблагодарив сотрудников, кого словом, а кого делом, отправился отдыхать к теплому морю. Он был рад, что все закончилось хорошо, ибо отдавал себе полный отчет в том, что к конечным результатам эксперимента имел довольно поверхностное отношение. Он и его коллектив смогли провести лишь одну полноценную трансформацию. Вторая удалась лишь частично, и далеко не у всех образцов. Главным виновником положительного результата был «Чертенок», образец № 13, который менялся сам и изменял под себя тех, кто находился рядом с ним. Однако не всех без разбора. А вот на чем основывался этот выбор, Владимир Константинович так и не понял.

Он последние двое суток перед докладом результатов и демонстрацией безвылазно просидел в боксе у 13-го, объяснив это необходимостью личного контроля над его состоянием. Сидел и держал его за руку.

Через месяц, когда Владимир Константинович несколько успокоился и помирился с Артуром Ивановичем, он с удивлением обнаружил, что у него пропал шрам от аппендицита и выросли утраченные в далекой студенческой юности два коренных зуба. Необходимые для себя выводы он сделал, но ни об этом странном событии, ни тем более о своих выводах никому и ничего не сказал.

Х

Оксана родила легко и в положенные сроки. Родился, как и говорила Арлетта, мальчик. Здоровенький и самый красивый на свете (по мнению мамы, конечно), с самым родным и знакомым голосом в мире.

Все было хорошо. Окружающий мир прекрасным, люди рядом с ней добрыми и отзывчивыми. Висящее над головой весеннее французское солнце – ласковым и нежным. В общем, Оксана была счастлива. Счастлива по-настоящему. Первый раз в жизни. Все эти большие и добрые заботы о маленьком человечке принесли с собой умиротворение и спокойствие, а также четкое определение единственно правильного смысла жизни для нее как человека и женщины.

Она снимала небольшой, но очень уютный дом в пригороде, который нравился ей, и от которого ее мать и новоиспеченная бабушка была просто в восторге.

Пережившая двух мужей бабушка Наташа последние десять лет проживала в Германии, куда ее с легким сердцем отправил лечиться на водах один из бывших зятьев, дабы не путалась под ногами со своими вредными советами. Оценив полезный климат и преимущества Евросоюза, она приняла за дочку серьезное решение о переезде на ПМЖ в просвещенную Европу, и теперь всячески ее к этому подталкивала.

Оксана, в принципе, против не была, но и ничего конкретного о своей дальнейшей судьбе не думала и каких-либо планов своей жизни не строила. Ей нравилась Франция, и нравилось здесь жить. Нравилось затворничество и тихие вечера, которые она проводила в своем небольшом садике, где гуляла с сыном. Но такой образ жизни абсолютно не одобряла ее мать, справедливо считая, что молодая, умная и красивая женщина, просто обязана быть замужем. А, придя к такому выводу, приняла решение выдать свою непутевую дочь за респектабельного иностранца, благо, за время своей «иммиграции» обросла необходимыми для такого ответственного мероприятия связями и знакомствами. Ради этой достойной цели она начала выводить дочурку в свет, где на всяческих раутах расхваливала ее при любом подходящем и совсем неподходящем случае.

Оксане сначала было все равно, затем мамашины «происки» стали ее веселить. Но, по прошествии двух лет, устав от абсолютно ей ненужного и сильно раздражающего имиджа потенциальной невесты, устроила матери серьезный «разбор полетов» и перестала посещать все эти необходимые для светской женщины места, где клубилась соответствующая публика. Около полугода она прожила, спрятавшись от всех своих знакомых за воротами своей небольшой «крепости», общаясь лишь с садовником, нянечкой Егора и иногда с матерью, которая хоть и перестала ей докучать очередным «очень респектабельным джентльменом», своих планов не оставила. И однажды, поддавшись ее уговорам, все-таки решила посетить вечеринку для избранных, устраиваемую английским лордом в честь дня рождения своей супруги, в прошлом известной русской модели. И вот тогда-то и случилось это «вдруг».

Они выходили из машины в центре Парижа, когда буквально ей под ноги свалился мужчина. Собственно он не свалился, а выпрыгнул из окна второго этажа, распугав таким своим некультурным поведением благопристойных европейцев. Оксана, недовольно сморщившись, пробормотала «Осторожнее, пожалуйста» Подняла глаза и замерла. На нее смотрел Алексей. Точнее, сквозь нее. Взгляд был пустым, ничего не выражающим и рассеянным. Их встреча длилась секунды две. Она крикнула: «Алешка!» - и попыталась взять его за руку, но он обтек ее каким-то легким хищным движением, запрыгнул на поджидавший его мотоцикл, которым управляла явно женщина, и скрылся, как говорится, в неизвестном направлении.

Оксана стояла и смотрела вслед двухколесному монстру, ловко пробиравшемуся сквозь намечающуюся пробку, и держалась за сердце. Она не замечала ни текущих слез, ни суетящейся матери, ни прохожих, которые с удивлением и любопытством ее разглядывали. Затем быстро села в машину и, не слушая раздраженных криков матери, велела шоферу немедленно возвращаться обратно.

Следующую ночь она проплакала, причем, абсолютно не разбираясь в причине этих слез. Плакалось, вот и плакала. Утром молча выслушала упреки вернувшейся с вечеринки Натальи Васильевны и решила срочно возвращаться в Россию. Однако сборы затягивались. Первый стресс прошел, она уже сомневалась, было ли это на самом деле или нет, а если и было, то, что она собственно хочет. Тогда она первый раз рассказала матери всю историю о рождении Егора, естественно, упустив всю потустороннюю чушь. Мать, конечно, обозвала ее полной идиоткой, «мол, соображать надо от кого детей рожаешь», а закончила абсолютно неожиданно серьезным и неизвестным ранее Оксане тоном.

- Доченька, смерть в конторе не всегда смерть как таковая. И если все действительно так, как ты говоришь, то необходимо срочно собирать вещи и уезжать. Но не на Родину, а куда-нибудь подальше, допустим, в Штаты, а еще лучше в Австралию.

Оксана задумалась, и ничего не ответила, но вещи собирать перестала.

А через три дня появилась Арлетта.

Х

- Я принес то, что ты просил. Они очень хорошо пахнут.

- Странно. Ты всегда меня удивлял своим взглядом на вещи и события. Они действительно хороши, но я просил яблоко.

- Возьми. Они съедобны, но я их не люблю. Очень долго не проходит послевкусие.

- Я всегда удивлялся смертным, особенно их чувству юмора. Скажи Великий, тебе знакома история сотворения мира тех, кого ты так любишь поучать?

- Знакома, Величайший.

- А тебе знакома их Книга Книг?

- Да. Большая часть написана с моим участием.

- Ты всегда меня удивлял. Скажи, а унесли ли с собой яблоко Первые после изгнания из Сада?

- Там, куда они уходили, было все. Но если они хотели, то его просто нужно было взять.

- Да, наверное, его просто нужно было взять. Я бы и тебе посоветовал посадить дерево познания и посвятить ему оставшиеся мгновенья. Спасибо за подарок. Они действительно прекрасны.

И все кончилось. Знающий исчез, а в Майкле разрасталась злость. О чем он? О Едином свитке, о Библии, а может о Трактате или обо всех этих людских откровениях, об их боге. Некоторые написаны под его диктовку, другие появились сами. Что с того? Что этой сущности до этих книжек? Адам и Ева, Ордан и Спа, как их там еще? Унесли ли они яблоко? Стоп. Унесли с собой? Что?! Унесли что? Что они могли унести? Удивляли смертные?!!! Кто смертен, он что ли? Похоже, этот умник явно яблок перенюхал.

Майкл замер и попытался расслабиться. Значит ли то, что если он не помнит своего рождения, то он и не познает свою смерть. Он перестал суетиться и стал океаном. Океаном мысли, свободно текущей в пространстве мира и незыблемого спокойствия.

Х

Сулин вернулся в город спустя месяц после судьбоносного для него вечера. В городке ничего не изменилось, лишь поубавилось праздно шатающихся по его улицам отдыхающих. Осень мягко и осторожно, но абсолютно неотвратимо вступала в свои права. На его отсутствие никто, за исключением его «верного Санчо Пансы», особого внимания не обратил.

«Санчо» - Александр Иванович Воронков, зам Сулина по кадрам, одновременно ведал и вопросами безопасности. Не дождавшись обычного утреннего вызова и уяснив для себя, что шеф «вне зоны» и ни один из телефонов не берет, быстренько провел дотошный опрос охранников, дежуривших в доме начальника в выходные дни, не забыв внимательно осмотреть и сам дом.

Дом нес отчетливые следы веселого праздника «8-го марта», а охранники позаикались-позаикались, но в конце концов сообщили, что была вечеринка с участием приятеля шефа по имени Алексей и двух неизвестных женщин приятной наружности. Когда закончилось мероприятие, и куда исчезла вся компания, им неизвестно, так как они случайно заснули, но бабы между собой обсуждали возможность немедленного отъезда куда-нибудь в сторону Сочи.

Одну из неизвестных женщин и «приятеля Алексея» Воронков знал. Поэтому, сделав пару звонков, выяснил, что Егоров в городе, а вот Верочка пропала, и где она может быть, ее близкие не предполагают. Вздохнув про себя на тему «несчастной любви» и «седины в бороду», Александр Иванович № 2 лишил заснувших на посту подчиненных премиальных, а затем довел до сотрудников и окружения, что Александр Иванович № 1 срочно выехал за границу для обсуждения условий важного контракта и, возможно, совместит это с небольшим отпуском. Поскольку ничего важного в деятельности «Сатурна» в данный период не намечалось, а предприятие работало как часы, отсутствие генерального в ближайшее время существенно отразиться ни на чем не могло. 

К Саше Воронкову кличка «Санчо» приклеилась очень и очень давно. Он всегда был невысоким и кругленьким как мячик. В детстве над ним, конечно, смеялись, но когда он вырос и возглавил уголовный розыск в местном УВД, все смешки плавно переросли в уважение или в страх (кому что было ближе).

Если говорить официальным языком служебных характеристик, Александр Иванович Воронков был крепким профессионалом, пользующимся заслуженным авторитетом у подчиненных, вышестоящего руководства и городской администрации. Сам же, оценивая в дружеском кругу свой опыт и знания, говорил, что одних электродрелей за свою долгую службу разыскал целых 121 штуку, а уж сколько всего выпил и сколько всяких-разных «съел», вообще не поддается подсчетам. Шутки-шутками, но дело свое он знал очень хорошо. В городских делах разбирался, ситуацией владел, раскрываемость год от года росла, и он уже зондировал возможность перевода в Главк, но жизнь совершила крутой поворот, оставив его практически у разбитого корыта.

В городе сменился мэр (кто мог это предположить?), следом «ушли» на пенсию начальника УВД, а затем новое руководство провело чистку и назначение на вакантные должности своих доверенных лиц. В эту обойму новоиспеченный пенсионер Воронков не попал и, рассматривая свои почетные грамоты, долго угрюмо размышлял о превратностях судьбы. А когда новый начальник Управления дал негласное указание подчиненному ему ОБЭП пристально присмотреться к деятельности коммерческих предприятий, входивших в «семейный» круг уволенных крупных городских милицейских чинов, Воронков запил. Спокойно смотреть на то, как рушатся наработанные за годы беспорочной службы связи с предпринимателями, теряется контроль над фирмами и перенаправляются денежные потоки, которые давно привык считать своими, было невозможно. Так продолжалось полгода, а затем раздался телефонный звонок с просьбой подойти для беседы к директору фирмы «Сатурн». Всерьез данное предложение он не воспринял. Это предприятие никогда не входило в круг его интересов, да и вообще выпадало из милицейской зоны ответственности. Упорные слухи и маленькие характерные фактики ненавязчиво демонстрировали торчащие вокруг этого ЗАО комитетские уши, поэтому его коллеги данной фирме проверками особенно не докучали. Но после беседы с Сулиным, который с ходу предложил ему заняться вопросами безопасности, Воронков, плюнул на все и согласился. Уже потом он случайно узнал, что порекомендовал его именно Егоров, с которым они хоть и были знакомы, пересекаясь иногда по служебной необходимости, но близкой дружбы не водили, да и встречались крайне редко. Смысл этой рекомендации он не понял, но проникся к своему «благодетелю» тайной симпатией. Некоторое время «Санчо» ждал, когда Алексей предложит ему вернуть должок, но поняв, что тот не только не собирается ни о чем просить, но и ни разу не намекнул, что причастен к его назначению, неожиданно проникся к нему глубоким уважением.

Александр Иванович Воронков был человеком честным и ответственным, поэтому последние пять лет жил жизнью «Сатурна», проводя на работе большую часть своего времени, что, в принципе, вполне окупалось получаемой зарплатой и другими периодическими выплатами. Работа ему нравилась еще и тем, что никогда не выходила за рамки уголовного кодекса, а также тем, что он своим нюхом профессионального сыскаря никогда не чувствовал ни малейших предпосылок к изменению сложившейся ситуации. А потом вернулся Сулин.

Он появился в офисе вечером, часов в пять, напугав резко открывшейся дверью секретаршу, и, потребовав кофе и Воронкова, скрылся в своем кабинете.

Войдя к шефу, «Санчо» попытался отчитаться о делах предприятия, но тот резко махнул рукой, оборвав его на полуслове, и достал из шкафа бутылку виски. Они сидели напротив друг друга, и молчали. № 1 медленно цедил из стакана, о чем-то сосредоточено думая, а № 2 напряженно ждал, чем эта пауза окончится. Тишина оборвалась минут через десять.

- Саша, я тебя попрошу заняться одним делом. Для меня это очень важно. Постарайся сделать это быстро и качественно. Другие заботы подождут, а те, что ждать не могут, я возьму на себя. Сделал бы сам, но у тебя в подобных делах опыта гораздо больше.

- Ты так говоришь, словно убить кого-то захотел.

Сулин ответил ему резким колючим взглядом, от которого «Санчо» внутренне напрягся, ожидая от продолжения исключительно чего-нибудь гадостного.

- Убивать никого не надо.

Тон был очень серьезным.

- Необходимо выяснить, куда исчезла Вера Григорян. Я думаю, тебе она известна. Что думают об этом ее родственники? Подали ли они ее в розыск. Затем найти ее подругу по имени Оксана. Адрес, телефон, родственники, всего побольше, тебе лучше знать. А самое главное, установить наблюдение за моим приятелем Алексеем Егоровым и осмотреть его квартиру.

Воронков молчал. Ему такое задание ужасно не нравилось, и выполнять его он не хотел. Его удивило и насторожило сообщение об исчезновении любовницы шефа. Для себя он сразу решил, что Сулин провел этот месяц с Верочкой, поэтому ее отсутствие и такие вопросы могут объясняться лишь большой неприятностью.

Первое, о чем подумал бывший начальник уголовного розыска, это о возможности убийства. Неосторожного или из ревности, но убийства. Сулин был вспыльчив, а Верочка никогда не отличалась чистоплотностью в отношениях с мужчинами. Стукнул по голове канделябром, и нет человека, одни проблемы. Но тела, к счастью, тоже нет, а если и есть, то явно далеко от их милого городка, что в данном контексте радует. А навести, не привлекая внимания, справки о человеке, в том числе и о подруге пропавшей, особого труда не составит. Это он сделает. А вот вторая часть задачи, касающаяся Егорова, ему не нравилась категорически, в том числе и по личным причинам. Он помолчал, обдумав еще раз все, что крутилось  в голове, плесканул себе вискаря, и ответил.

- Хорошо, с Верой и ее подругой разберемся. Не спеша, конечно, но выясним все полностью. Но что касается Егорова, я против. Против категорически.

Под недовольным и злым взглядом номера 1-го, он сделал глоток и, осторожно поставив стакан, продолжил.

- Объясню. Он профессионал. И, скорее всего, любое наблюдение обнаружит очень быстро. Даже в исполнении хороших специалистов. Тем более, что у нас таких спецов нет. Дуболомов-охранников не пошлешь. К своим бывшим коллегам я с такой просьбой не обращусь. Не смогу объяснить, зачем мне это нужно. Тем более, в городе его знают, особенно в узких кругах. К тому же не исключено, что кто-нибудь из этих кругов с ним об этом «цирке» пошепчется в сторонке. Получится очень нехорошо. Осмотреть квартиру без хозяина, это взлом называется. И я так понимаю, у него что-то забрать нужно. Этому тоже определенное название имеется. Кража называется. Кто это будет делать и что нужно найти.

Сулин поморщился.

- Он забрал у меня очень ценную вещь. Она большая (показал руками), найти легко будет.

- Александр Иванович, я против. Я никогда не был особо щепетильным человеком, но здесь я тебе не помощник. И отговаривать буду до последнего.

Помолчали немного. Воронков одним глотком допил из своего стакана и улыбнулся.

- Почему бы тебе самому не сходить к нему в гости и не посмотреть внимательно по сторонам. Ну, поругались, чего не бывает. Сходи и помирись. Не можешь сразу, подожди немного, успокойся и иди, мирись. Время все лечит.

Сулин встал, походил по кабинету, еще раз наполнил стаканы.

- Я не мальчик, чтобы извиняться без повода, но возможно ты и прав. Подождем немного. А о девчонках узнай мне все. Даже то, что они сами о себе не знают.

- Это сделаем. Не переживай, Александр Иваныч.

На том они и расстались.

Воронков работал неспеша, но основательно. Собрав все, что было необходимо и немножко сверх этого, он перед докладом еще раз прокрутил в голове полученную информацию, подвергнув ее серьезному анализу. Выводы ему не нравились. Не нравилось ему то, что Оксана оказалась подругой Алексея и очень близкой подругой. Не понравилось то, что ее фамилия неожиданно оказалась Егорова. Однофамильцы, конечно, но Санчо опять внутренне напрягся, не любил он такие совпадения. Не нравилось исчезновение Веры. Не нравилось, что ее последний звонок с мобильного был именно Сулину и именно в день исчезновения. Не нравилось то, что билетов ни Сулин, ни его любовница не покупали. Не нравилось и то, что автомобили обоих весь этот период находились в городе, и ими никто не пользовался. Не нравилось то, что охранники заснули практически одновременно, словно их усыпили. А еще смущало сильное зеленое свечение во дворе Сулина, которое оба охранника видели перед тем как отключиться. Добавил сомнений и шеф, который сначала затеял ремонт бассейна, а затем срочно продал свой уютный домишко с развороченным двором и переехал в старую квартиру, которую жутко не любил.

Во всех этих фактах была их объединяющая и не известная ему закавыка, которая могла все объяснить. Однако Воронков подумал, подумал и перестал копать дальше. Опыт подсказывал, что иногда вовремя остановиться – это гораздо больший успех, чем довести дело до конца.

Он обстоятельно доложил Сулину о результатах работы, исключая сделанные им выводы, и еще раз посоветовал помириться с Егоровым. Но Александр Иванович-первый разумные доводы не принял, лишь пробурчав нечто маловразумительное, добавив Александру Ивановичу-второму уверенности в том, что идею покопаться в квартире Егорова он не оставил. Поэтому, когда Алексей неожиданно убыл в командировку на Кавказ, Санчо облегченно вздохнул и опять предложил Сулину навестить теперь уже жену Алексея, так сказать на правах старого приятеля. Тот неожиданно легко согласился, но вернулся сумрачным и, как показалось, расстроенным. Затем Алексей сгинул в этих проклятых горах, Оксана уехала заграницу, а осунувшийся и враз сильно постаревший Сулин через некоторое время, последовал ее примеру, возложив всю ответственность за находящийся на высокой орбите успеха «Сатурн» на Воронкова.

Вот так «Санчо Панса», далеко отбросив все мысли о пропавшей Вере Григорян, неожиданно почувствовал себя почти состоявшимся миллионером. Вот только начиная с этого времени иногда, но чаще всего в августе, ему снился один и тот же сон. Яркие изумрудные сполохи, беснующиеся над крышей старого дома Сулина.  

Х

«Резко по кремовому. С переходом на гречишный. Выход на диагональ. Контроль.

Успокоить красный. Другая диагональ. Медленно к завершению. Контроль.

Успокоить. Быстро к синему. Отметка на огонь. Контроль.

Рядом. Зафиксировать. Выход. Контроль.

Обтекание белого. Движение. Отрыв. Контроль.

Серебро к короткому. Выход. Пересечение. Контроль.

Цель. Рывок. Быстро по красному. Контроль.

Отрыв. Выбор диагонали. Отметка. Контроль.

Рывок. Ускорение. Выход. Контроль.

Отмена диагонали. Пересечение. Отметка. Контроль.

Резко по зеленому. Определение. Алешка. Точка. Контроль.

Выход на точку. Замедление. Определение диагонали. Контроль.

Выход на мед. С переходом на определение. Определение пересечений. Алешка.

Медленно. Переход к легкому. Замедление. Алешка.

Определение изменений. Выход к золотому. Прямое к легкому. Алешка.

Переход. Изменение под вишневого. Алешка.

Пересечение. Алешка.

Контроль. Определение точки. Алешка, алешка, алешка. Изменение. Выход на… Алешка, алешка, алешка.

АЛЕШКА!!!»

Он с силой сжал пальцы. Сидящая впереди девушка в вишневой кожаной куртке пригнулась к рулю и резко увеличила скорость. Байк вышел из пробки и помчался на выезд из города, проглатывая колесами нагретый жарким воздухом асфальт.

«Контроль. Контроль. Контроль.

Выход на точку. Определение диагонали. Пересечение. Контроль».

Х

Аки долго и безуспешно разыскивала того, кого Алексей по своей простоте обозвал Майклом. Он ей, конечно, был известен под другим именем, но произносить его ей было неприятно. Даже при мысли об этом существе внутри пробегал неприятный холодок, причину которого Аки никогда не могла понять. Пару раз она пыталась поговорить об этом с сестрой, но у той сложилось свое мнение по поводу этого субъекта, причем гораздо более благожелательное. Объяснялось это просто. Оки первый раз в своей жизни влюбилась, и все доводы воспринимала с усмешкой, а затем уже с открытым раздражением. И, однажды натолкнувшись на ледяной взгляд сестры, Аки оставила все попытки серьезно поговорить с ней о Майкле.

Самое смешное, что нашла его именно она. Хранители всегда привлекали к работе в других мирах наемников, хорошо разбирающихся в обстановке тех земель, которые воины клана посещали при необходимости.

Быть хранителем – задача ответственная и самая важная, но очень скучная и однообразная. До скончания века находиться в пространстве, ограниченном храмом, лагерем и ближайшим городком, и то если он остается целым все это время. Естественно, что уровень знаний хранителей о других мирах был довольно скуден, и носил как правило, теоретический характер. Поэтому когда возникала необходимость покинуть храм, оценивавшаяся всеми воинами-храмовниками как небольшой отдых, отбирали самых достойных.

Когда меч начал тускнеть, старший хранитель принял решение о поиске новой жертвы и выбрал их. Скорее всего, кандидатуры были негласно одобрены отцом, но они всегда были лучшими из достойных, так что братья и сестры восприняли это вполне адекватно.

Поиск жертвы предполагал три этапа. Выбор мира и его изучение. Выбор жертвы и ее подготовка. И, собственно, само принесение жертвы. Это был самый важный и ответственный момент. Жертвенное существо запрещалось вводить под небо Арнека, поэтому заветный клинок покидал свое убежище и доставлялся в мир чужака для совершения священнодействия. Объяснялся такой риск довольно просто. В давние времена следом за артефактом отправлялись практически все хранители. Но эти паломничества всегда сопровождались неизменными неприятностями. Либо об этом узнавали враги, стремящиеся завладеть мечом, и следовало грандиозное побоище. Либо внезапное появление неизвестных воинов вызывало крайне негативную реакцию у местных правителей, что заканчивалось большим мордобоем, опять же, с неизменной победой воинов храма. В этих стычках хранители несли потери, поэтому старейшинами клана было принято решение о проведении жертвоприношений тайно, избегая возможной огласки, к которой неизменно приводило участие всех храмовников. Так появились Избранные.

Они с Оки были ужасно счастливы и горды, когда выбор пал на них. Причастность к великому соединению возносила их в элиту храма, а в дальнейшем давала возможность при появлении других заслуг взойти к вершинам власти всего клана.

Сестры отбыли к перекрестку миров сразу после получения приказа, обойдясь без долгих сборов. Их первыми задачами были сохранение тайны начала церемонии, поиск проводника и выбор мира, чьи знания впоследствии и впитает в себя артефакт.

Место, куда они прибыли, наверное, когда-то носило свое название, но оно истерлось из памяти всех существ живущих или когда-то бывавших здесь. Перекресток, он и есть перекресток. Небольшой и единственный материк посреди розового океана. В одной части которого жили мирные и трудолюбивые местные жители, исстари занимающиеся сельским хозяйством, верно поклоняющиеся своим богам и боготворящие своего князя. Князь же одновременно был и мэром Города, который, собственно, и являлся другой частью материка. Частью гораздо меньшей по размерам, но гораздо более оживленной. Плотно забитой гостиницами, постоялыми дворами, небольшими, готовыми к любой работенке отрядами наемников, торгашами  всех мастей и калибра, изгоями, забывшими свою родину и прочим, не совсем местным, но очень активным и непоседливым  народом.

Из этого Города расходились коридоры в добрую сотню огромных и не очень миров, куда имевшие знание могли попасть легко и непринужденно (некоторые попадали и с принуждением, но это уже другая история). Для тех же, кто с этим знанием был знаком понаслышке или не обладал им совсем, однако имел определенную необходимость в подобных путешествиях, существовали проводники.

Проводник обязательно должен входить в гильдию и подчиняться ее нехитрым правилам. Не отказывать тем, кто дает установленную плату, не работать только на одного клиента, не заключать долгосрочных контрактов, не брать меньшую мзду, чем установленная главой гильдии, отчислять одну часть от сделки в казну гильдии, всегда приходить на помощь другим проводникам, привлекать в гильдию новых членов и, по возможности, уничтожать проводников, не входящих в гильдию. Вот и все правила. У проводников не было общей родины, общей расы, в общем, не было ничего, что бы их объединяло кроме способности проходить коридорами и вести за собой других. Их было мало, и гибли они довольно часто, однако на их место всегда приходили новые, принося с собой знания о неизвестных ранее коридорах.

Свободные от работы, ожидающие новых клиентов проводники оседали в небольших гостиницах, которые имелись на всех известных перекрестках и содержались на деньги гильдии. В одной из них, небольшой, но очень аккуратной и с хорошей кухней, Аки и встретилась с Майклом. На заданный вслух вопрос о свободном и опытном проводнике, посетившем не менее тридцати миров, все молча посмотрели на этого субъекта, и ей ничего не оставалось, как подойти, познакомиться и оговорить сделку.

Сестры сообщили новому компаньону, что являются дочками князя, недавно стали совершеннолетними и, по обычаям их семьи, отправляются в путешествие, чтобы набраться опыта и немного отдохнуть в неизвестных и дружелюбных мирах.

Так и началась их дорога, которую наемник назвал непонятным ей тогда словом экскурсия. Да, он показал им много. Это «много» было огромно и красиво. Земли были разнообразны, очень необычны и интересны. Но чаще всего они попадали в мир «человека». Это уже сейчас она обратила на это внимание, а тогда кроме восхищения в их глазах ничего не было. А как могло быть иначе? Что они видели за свою очень короткую жизнь. Храм, наставников, пустые степи, двадцать две большие битвы, одну маленькую стычку и очень много смертей, к которым привыкли с рождения и относились как к чему-то обыденному. Смерть воина – это утрата для клана, но не горе, а просто его обычный путь.

С довольно значительными перерывами, они совершили три больших поездки. После каждой следовало возвращение в храм, где полученные знания об открытых новых для них мирах и существах, их населявших, сообщались старейшинам. Их выслушивали, потом еще раз подробно опрашивали, а затем все это записывалось в летописях хранителей и укрывалось в тайных хранилищах храма. Им никто не мешал, и им никто ничего не советовал. Избранного ведет рука богов, и никто другой не вправе вмешиваться в его путь и его выбор.

Сестер всегда сопровождал Майкл. Второй раз это вышло как бы случайно. Сгорела гостиница гильдии, оставшиеся целыми проводники разбрелись кто куда, и оказавшаяся у пепелища Аки растеряно водила глазами, пока они не наткнулись на Майкла, который только что вернулся из очередного похода и, так же как и она, растеряно обозревал обугленные развалины. Они опять ударили по рукам и отправились в путь. Затем его нанимала Оки, которая неожиданно обнаружила в этом рыжем пройдохе очень много положительных качеств.

И опять были миры людей. Уже без обсуждения предполагалось, что новая жертва будет человеком, поскольку они были достойны этого. Осталось выбрать отмеченного богами для этой великой миссии. Они искали. Искали способом, доступным только хранителям. Впадали в транс, расплывались в живом море тонкого мира, где и ожидали вспышки и резкой боли, которая всегда возникала при столкновении с сознанием отмеченного. О боли говорилось в каждой летописи, но в этот раз ее не было. Они с сестрой, причем – каждая по отдельности, почувствовали присутствие большой и теплой силы, которая исходила от совсем неприметного с виду человека. Сила манила и притягивала, но они долго не могли решиться сделать выбор. Они ждали боли, а не теплоты и счастья, и как поступить теперь, не знали. Вернул уверенность опять же Майкл, сказав, что два Избранных ошибаться не могут (Оки, к неудовольствию сестры, ввела его в курс дела). Но почему они не отправились домой и не сообщили об этом хотя бы отцу, она не могла понять даже сейчас. У них об этом не возникло даже мысли. Единственное, чего они хотели, это совершить жертву как можно быстрее.

Первый раз воочию она увидела Лешего распятым на кресте, обвисшим и потерявшим сознание после пытки. А вот зачем это было нужно, и кто был палачом, Аки не знала. И чем дольше думала об этом периоде, тем больше у нее крепла уверенность в том, что делали они все это не сами, а под чьим то внушением. Осторожным, незаметным, но все же внушением. Пытать жертву не требовалось. В летописях об этом ничего не говорилось. Необходимо было совсем другое. Хотя бы формально, но во время Прикосновения отмеченный должен быть частью клана. Осуществлялось это двумя способами. Либо он смешивал свою кровь с новыми братьями в бою против общего врага, либо сливался в экстазе любви с кем-либо из хранителей (этот способ использовался гораздо чаще).

Потом был остров, и Алексей, который оказался совсем другим, чем им казалось. Он был добрым и душевным. Для нее это было новым словом и новым понятием. Рядом с ним Аки всегда чувствовала себя хорошо и спокойно. И опять же потом она поняла, что окончательно пришла в себя только во время очередного оргазма, первой и, наверное, последней их ночи, которая абсолютно не была соблюдением необходимого ритуала.

О жертвоприношении она вспомнила позже.

Не найдя сестру, Аки с помощью ключа хранителей активировала портал, который открывал коридор непосредственно к постаменту с реликвией. Взяла меч и вернулась на остров.

Что было дальше, она помнила смутно. Они с сестрой с кем-то бились, куда-то мчались, с кем-то о чем-то разговаривали. Но смысла этого она не помнила, а что помнила, не понимала. Майкл всегда был рядом. А сестра всегда была рядом с ним. Затем Аки приняла боевую трансформу. Зачем, по какой причине, и где находилась в это время, опять было не ясно. Зова она не слышала, родной мир был далек. Вернуть самостоятельно нормальный облик не могла и начала постепенно превращаться в тупое хищное животное. И превратилась бы. Окончательно стала бы зверем, если бы не Алексей. Его крик, его зов она услышала, находясь в непонятных и неизвестных ей далях. Без раздумья (мысли еще оставались, хоть и не очень много), она ринулась в открывшийся портал, разрывая по пути зубами всех, кто ей пытался в этом помешать. А увидев блеснувший алым знакомый клинок, обрела цель и примчалась в мир Лешего, вернув ему меч. Когда она, с помощью Алексея, обрела свое настоящее лицо, то уже перестала чему-либо удивляться. Даже тому, что смогла пронести меч так долго и осталась живой и здоровой. Для себя эту приятную неожиданность объяснила тем, что на тот момент в ней звериного было гораздо больше, а «колючие колобки» умный меч не интересовали.

Она очень долго не покидала Алексея, забыв о долге перед храмом и клане. Не спешила сообщить хранителям и отцу о появлении императора, но зачем-то рассказала обо всем виновнику этой неожиданности. Тот, естественно, разозлился и ушел, а она, дождавшись вспышки исчезнувшего меча, неожиданно разревелась, и, как была, с красными и опухшими глазами, бросилась разыскивать сестру. Это длилось долго и успехов не принесло. Без проводника ей очень тяжело давались эти мерзкие коридоры. А затем она перестала чувствовать меч. Присутствие изумрудных отблесков, всегда сопровождало каждого хранителя с момента посвящения. Каждый из них всегда знал, где приблизительно находится реликвия, а избранные знали это доподлинно. И вот это чувство пропало. Пропал, как ей тогда показалось, смысл ее жизни, и рука сама потянулась к ритуальному кинжалу. Спасла ее Оки. Примчавшись с белыми от ненависти глазами, рыкнув: «Это вина меченого. Пришел его черед. Найди его близких. Найди и убей.», - умчалась искать Алексея. Сестра была другой. Что изменилась, Аки даже себе объяснить не смогла, но Оки уже была не той. Больше не было сестры, которую она знала всю свою жизнь, которую любила, за которую была готова отдать свою жизнь, и ради которой была готова принести в жертву свою любовь. Осознав это, она бросилась искать родных Алексея, чтобы остановить сестру, удержать от рокового шага, осуществить месть без решения старшего хранителя. И нашла. Нашла гораздо большее, чем предполагала.

У отмеченного (язык не поворачивался назвать его императором) и этой милой самочки Оксаны был сын. Еще не рожденный, но сын. И от этой маленькой жизни, тихо ворочавшейся в животе земной женщины, исходила такая волна тепла и доброты, что Аки вмиг забыв о своем кровавом долге, решила защищать этих двух вопреки всем заветам и уставам храма.

Затем пропал Леший. Она перенесла это на удивление спокойно. А потом погибла Оки. Что там случилось, она так и не узнала. Но звучавшая на месте смерти хвалебная песнь, постоянно царапалась срывающимся голосом за рассыпавшиеся и оплавленные горы.

И теперь, отдав последний долг сестре, произнеся последнюю разрешенную ей молитву во славу отца и храма, Аки, женщина-воин, изгой клана Ворнаков, второй временной цикл настойчиво, но безуспешно пыталась разыскать того, кого для себя определила главным виновником своего несчастья. У нее было очень много вопросов к этому существу, на которые –  хочет он того, или не хочет – но ответить ему придется. А если ее доводы покажутся малоубедительными, в гильдии появится вакантное место. Аки не знала, что такое – поражение в битве. Что такое славная смерть в хороводе сверкающей стали – знала, а горечь утраты счастья победы не испытывала никогда.

Найти Майкла она так и не смогла. Лишь однажды пробежал в груди знакомый неприятный холодок, но как она ни оглядывалась по сторонам, как ни рыскала в тонких слоях эфира, обрести форму этот мерзкий сквознячок так и не смог. А затем ярким светом поминального костра в астрал ворвался изумрудный всполох. Аки вздрогнула, улыбнулась впервые за последние два лунных цикла, и помчалась туда, где оставил свой след отмеченный богами. Но след был, а Алексея не было, словно его и не существовало вовсе. Такого на веку всех хранителей никогда не происходило. Если отмеченный существовал, он оставлял свой след. Если он погибал, его посмертный след навсегда оставался прикованным к одному месту. Но, пообщавшись с Лешим, когда он еще никуда не собирался исчезать, Аки перестала удивляться всем связанным с ним несуразностям, поэтому просто начала искать. И нашла. Нашла Оксану и ее сына. От маленького человечка исходила такая волна силы, что Аки буквально задохнулась от восторга, и неожиданно для себя поняла, что ее поиски привели к новой, никому неизвестной величине, с которой ни она, ни кто-либо другой из посвященных за все время существования храма не сталкивался.

Аки толкнула невысокую ажурную калитку и, пройдя по аккуратной дорожке, попала в зеленый тенистый сад. «Величина», под надзором пожилой матроны, смоктала леденец, катаясь на маленьких качельках под раскидистым тенистым деревом. Она стояла перед малышом и не знала, что ей делать дальше. Очень хотелось опуститься на колени и погладить его по голове. Собравшись с духом, Аки уже протянула руку, но ребенок поднял голову и, внимательно ее осмотрев, прощебетал: «Бонсюр, мадям». От неожиданности она отпрянула и спиной наткнулась на подошедшую сзади встревоженную тетку. В результате они дружно грохнулись на аккуратно подстриженный газон, вызвав веселый заливистый хохот мальчугана. Ну никогда еще он не видел, чтобы две взрослые тети так смешно и неуклюже барахтались перед ним на травке.

Аки, наконец-то избавившись от мешавших ей чужих конечностей, вскочила на ноги и начала приводить себя в порядок, зло косясь на женщину, которая с трудом поднималась с земли.

- Поосторожней нельзя?

- Вам, собственно, что здесь нужно?

Неожиданно обе поняли, что говорят по-русски. Тетка явно растерялась, а Аки, уже в который раз, удивилась. Она, воин храма, общается с престарелой прислугой, да еще на варварском наречии. Боги, что с ней происходит.

Из кустов вышел встревоженный мужчина в рабочем комбинезоне и с садовыми ножницами в руках. Бросая на них вопросительные взгляды, он медленно приближался к их милой компании, внутри которой нарастала напряженная атмосфера. Аки не хотела начинать новое знакомство с драки, но если придется, что ж поделаешь. Главное, обойтись без тяжелых увечий.

Женщина явно что-то почувствовала, поэтому, встав между незваной гостьей и мальчиком, продолжавшим мирно качаться на качелях, выудила из кармана сотовый телефон и с нескрываемой угрозой произнесла: «Звоню в полицию». Аки заставила себя улыбнуться.

- Здравствуйте. Я Оксану ищу. Это же ее сын?

- Вы, милочка, кто?

Голос не стал добрее, а пальцы продолжали бегать по клавишам.

- Я ее подруга. Она мне звонила недавно, приглашала в гости зайти. Вот и зашла. Меня Ар…

- Алечка?!

По дорожке от дома, с растерянным и счастливым лицом, бежала Оксана. 

- Аля, неужели это ты? Я так ждала, так ждала.

Затем внятный монолог прервался, и Аки оказалась в плену нежных объятий, нежданных слез, множества вздохов и большого количества, не требующих ответов, вопросов. Садовник, оценив ситуацию, незаметно растворился в приусадебной растительности. Женщина дружелюбней не стала, но телефон спрятала.

- Мама, познакомься. Это моя подруга Арлетта.

- Для меня большая честь познакомиться с вами, Держащая в руках огонь.

Дама слегка опешила от подобного обращения, но голос стал звучать мягче, хоть и с большой долей сарказма.

- А я просто счастлива. Будем знакомы. Наталья Васильевна.

Оксана, наконец, отлипла от вновь обретенной подруги, но продолжала держать ее за руку, словно боясь, что та исчезнет так же неожиданно, как и появилась.

- Пойдемте в дом. Мне столько нужно у тебя узнать.

Она подхватила сына на руки и, не оглядываясь, пошла вперед, оставив Аки наедине с матерью, абсолютно не подумав о возможных последствиях. Последствия ждать себя не заставили.

- Арлетта, мне очень не нравитесь вы, и очень не нравится ваше здесь появление. Я бы хотела, что бы вы как можно быстрее нас покинули. Лучше – не заходя в дом.

Аки замерла.

- Предупреждаю. Здешний комиссар полиции – мой очень хороший знакомый. И в случае чего не будет ограничивать себя в общепринятых рамках.

- В случае чего? И в каких рамках?

Ответа не последовало. Положение спасла Оксана, которая, обернувшись на пороге, призывно замахала рукой, но внутрь не зашла, терпеливо дожидаясь отставших женщин.

Х

Наталья Васильевна прожила довольно интересную и насыщенную событиями жизнь. Человеком была целеустремленным, деловым и очень энергичным. Обладала большим здоровым цинизмом и, как сама считала, огромным житейским опытом.

Опыт действительно был, и не только житейский. Дочери она об этом никогда не рассказывала, но ее бабка, безвыездно прожившая в глухом украинском селе, имела твердую репутацию ведьмы, и небезосновательно. Как считалось у поселян, главные ее способности проявлялись в лечении домашнего скота, но заблуждались они в этом сильно. Занималась она и другими вещами, которые не всегда были безобидными и направленными на принесение пользы простым сельским жителям. Естественно, этим она перед знакомцами не хвасталась. На костре не сожгли бы, времена уже не те, но вот хату бы спалили, да и семью выгнали куда-подальше. Открылась лишь внучке, уже перед смертью, наделив ее своим тяжким знанием. Наташа на тот момент была комсомолкой, твердой атеисткой и в антинаучную сущность колдовства не верила. Поэтому, внутренне посмеявшись над «темной» бабушкой, вернулась в Киев, где постигала актерское мастерство в местном училище. Прошло время, бабушка отошла в мир иной, учеба подходила к концу, и серьезно вставал вопрос о распределении. Сильно манила Москва, но сироту, у которой из всех достоинств была только яркая внешность, явно ждало другое направление. Родина была огромной, а захолустных театриков в ней пруд пруди. Но случились святки, а девушки, невзирая на все свое марксистско-ленинское воспитание, в эти дни активно развлекались гаданием. «Суженый-ряженый» и все такое. Гадали-то практически все, но у Наташи результаты случились настолько удивительными, что общежитские подружки дружно окрестили ее ведьмачкой, начали соблюдать в отношениях некую дистанцию, и на всякий случай перестали знакомить со своими парнями. Наташа отнеслась к своим неожиданным возможностям серьезно. Вспомнила бабушку, с оглядкой на вездесущих комсомольских активистов сходила в церковь, и отправилась покорять столицу, получив направление в знаменитый академический и драматический театр. К такому повороту своей судьбы она внутренне была готова (не зря две ночи просидела над бабкиной книжкой), а к скуке и железной дисциплине, царившей в театре с не легкой руки маститого художественного руководителя, была не готова абсолютно и привыкнуть не смогла. Но, благодаря хорошим внешним данным и животному желанию держаться рядом с сильными мира всего, быстро и основательно вошла в круг так называемой «богемы», костяк которой составляла «золотая молодежь», а также молодая поросль «культурной элиты». Рестораны, творческие вечера, поездки на правительственные дачи, обсуждения новостей «вражеских голосов», красивые военные и подающие надежды молодые ученые. Жизнь бурлила своей новизной и пеной близкого счастья.

Через год подобного времяпрепровождения в судьбе «подающей надежды молодой актрисы» возник человек в сером костюме, плохо скрывающем офицерскую выправку. Иван Иванович не стал долго ходить вокруг да около, а сразу предложил Наташе оказывать помощь органам государственной безопасности в борьбе с тлетворным влиянием Запада, которое основательно пустило корни в кругу ее друзей и приятелей. А чтобы она особо не сомневалась, предложил на выбор две возможности. Либо отправиться на гастроли в дружескую Болгарию, либо поднимать культурный уровень жителей Нижнего Урюпинска, буквально жаждавших увидеть столичную знаменитость.

Наташа не колебалась ни минуты. И через полгода, произнеся на сцене сакральное «кушать подано», наслаждалась теплым морем и пляжами братской республики. Вернулась в Москву, представила Ивану Ивановичу написанный твердым неженским почерком отчет о поездке и выявленных фактах неблагонадежности отдельных членов советской делегации. После чего стала ждать новых интересных командировок. Однако у Родины в лице Ивана Ивановича на нее были другие виды. И через другие полгода она вступила в летучий отряд «Ласточка», занимавшийся интимным обслуживанием иностранных дипломатов и прочих представителей демократического мира, исполняющих свои должностные обязанности в суровой советской действительности.

В принципе, в ее жизни ничего кардинальным образом не изменилось, лишь резко увеличилось количество знакомых иностранцев, что само по себе было довольно интересно и открывало новые, недоступные ранее перспективы. Через год такой жизни Наташа активно засобиралась замуж за корреспондента серьезной английской газеты, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до выезда на родину жениха. Эти начинания были основательно поддержаны Комитетом, чьи представители заставили ее серьезно заниматься языком и освободили от сопровождения представителей африканского социализма.

Лондон ее поразил, что называется, «до глубины души», а счастью не было предела. Но едва она успела познакомиться с родителями жениха, почувствовать себя настоящей леди и выбрать красивейшее свадебное платье, как ее избранник разбился в автомобильной катастрофе. Выходить замуж за покойников было не принято, а несостоявшаяся английская  родня указала «русской пигмалионше» на дверь.

Вот так Наташа с десятью фунтами, лежащими в эксклюзивной дамской сумочке из крокодиловой кожи, оказалась практически на улице, без каких-либо серьезных средств к существованию. Начинать жизнь с нуля в капиталистическом раю она не захотела и примчалась в советское посольство, где и отдалась полностью своему горю, ожидая отправки в Союз.

Горе было большим. Она прилагала просто огромные усилия, чтобы не думать о нем и о том, что она потеряла, но бившаяся под сердцем новая жизнь напоминала об этом с каждым днем все отчетливей. Но ее ангел-хранитель из поля зрения не упустил ничего, и там же в посольстве она познакомилась с «одним московским товарищем» по фамилии Егоров, который находился в Великобритании по каким-то торговым делам. Был он человеком серьезным, в возрасте и не женатым. Все время, пока Наташа оставалась в посольстве, он старался окружить ее отеческой заботой и ненавязчивым вниманием. Ей было с ним хорошо и уютно, но не больше. Поэтому, когда уже в Москве, он появился с цветами в квартире подруги, где она собирала чемоданы перед отъездом на малую родину (из театра перед предполагаемым замужеством, естественно, ушла, из общежития, соответственно, выписали), и сходу предложил выйти за него замуж, она растерялась, расплакалась и согласилась. В слезах рассказала ему и про КГБ и про беременность, ожидая в ответ услышать что-нибудь про «конторскую подстилку, беременную империалистическим ублюдком», но Павел Емельянович утер ей слезы благоухающим носовым платком и поставил лишь одно условие. Ребенок будет носить его фамилию и никогда не узнает, кто действительно был его отцом. Так они и поженились.

Жили хорошо и дружно. Товарищи с Лубянки о себе никогда не напоминали. Оксанка росла на радость родителям здоровенькой, умненькой и красивой, а других детей у них не было.

Муж был старым партийцем, скромным и непритязательным. Никогда не кичился своим постом и возможностями. Скрепя сердце, пользовался пайками, а в ведомственные дома отдыха и санатории никогда не ездил, объясняя молодой жене, что благами Родины в первую очередь должны пользоваться те, кому они действительно необходимы. Поэтому отдыхать они ездили исключительно в небольшой приморский городок, где когда-то жили его родители. Но Наташа никогда не протестовала, ценя подаренную судьбой спокойную и благополучную жизнь. Затем рухнул Союз, и внезапно повзрослела дочь. Выросла в красивую статную девицу и стала пропадать вечерами, объясняя это дополнительными занятиями в институте. Сдав за дочку сессию, Павел Емельянович неожиданно выдал ее замуж. Пришел с работы и просто сказал, что у него есть друг, а у друга – сын. Сын – «далеко пойдет», и «семья хорошая». Она не спорила. Странно, но не спорила и Оксана.

Когда Паша умер, ее образ жизни практически не изменился, но ушло из нее что-то большое, родное и теплое. Мир не перевернулся, но Наталья Васильевна осталась действительно одна. Еще не старая, но абсолютно одинокая. Дочь жила своей жизнью, и о себе напоминала исключительно по праздникам. Жить стало грустно и скучно. Затем, неожиданно даже для себя, она во второй раз вышла замуж. Самое смешное, что новым мужем оказался ее старый знакомец по «совместной» работе в органах госбезопасности, незабвенный Иван Иванович. Звали его Сергей Васильевич Иванов, был он, естественно, в отставке. Но, чтобы на пенсии не было скучно, стал президентом крупного фонда, созданного на непонятные деньги. Оксанка вдруг, словно за компанию, оказалась женой новорусского миллионера, и они начали друг другу дарить дорогие подарки, изредка встречаясь на модных курортах.

Призрак нищеты и нестабильности исчез, не успев даже замаячить поблизости. Смерть второго мужа и разводы Оксаны уже никак не могли повлиять на сложившийся уклад и приобретенные привычки.

Когда в России стало абсолютно скучно, Наталья Васильевна, с подачи нелюбимого зятя, переехала в Европу, откуда пыталась повлиять на неразумную дочь, вдруг решившую поселиться в родном городе Павла Емельяныча. Когда же она неожиданно приехала, – грустная, тихая и, наконец-то, беременная, - Наталья Васильевна окончательно почувствовала себя счастливым человеком. Внук, дочь, достаток, обширные приятные знакомства и необременительный образ жизни светской львицы. Оставалось лишь одно –  удачно выдать Оксанку замуж, желательно за какого-нибудь лорда (очень манил английский берег).

Вот в этот благостный момент и случился выпавший из парижского окна, неизвестный ей ранее отец Егора и по совместительству – сотрудник российской спецслужбы. Наталья Васильевна напряглась, собралась и стала ждать неприятностей, которые и появились в образе подруги дочери с редким именем Арлетта.

Вошедшая в их сад молодая женщина фотомодельной внешности своими грациозными движениями напоминала пантеру. А от взгляда, который она бросила на садовника (не столько садовника, сколько бывшего спецназовца, недавно нанятого предусмотрительной бабушкой исключительно для охраны), неподготовленный человек просто обратился бы в бегство. Но Оксанка вся светилась от счастья, и Наталье Васильевне ничего не оставалось, как войти следом за нежданной гостьей в их милый уютный домик, бросая злые и настороженные взгляды на обнимающихся подружек.

Х

Оксана была взволнована, встревожена и обрадована одновременно. Ее жизнь менялась. Все, от чего она пряталась, пришло сразу, одним широким и резким шагом, прорвав блокаду, которая бережно поддерживалась последние два года. Появление Арлетты вернуло ей уверенность в себя и принесло осознание чего-то большого, нового, с которым она раньше была знакома, но старалась о нем не думать и не вспоминать, уж очень это было странно и необычно. Однажды, уже во Франции, она зашла в православный храм и, не удержавшись, исповедалась имевшемуся там отцу Тимофею, рассказав ему об Арлетте, Алексее, рождении сына и обо всем остальном, что с этим было связано. Грехи ей служитель культа отпустил, но провожал искренно печальным взглядом, в котором явственно читалось сожаление о помутнении рассудка у такой красавицы. После исповеди ей стало легче, но взгляд батюшки запомнился и внес свою лепту в зарождавшееся недоверие к самой себе. Спас Оксану сын, который своим спокойным «агуканьем» недвусмысленно заявил, что раз он живет на белом свете, значит отец у него был, а если был отец, то и все остальное не померещилось. И она перестала угнетать себя пустыми размышлениями, целиком посвятив всю себя воспитанию Егора, здраво рассудив, что ее судьба мимо не пройдет.

Оксана откинулась в кресле и посмотрела в иллюминатор. Лайнер шел выше облаков и земли видно не было. Сидящая рядом бабушка Наташа о чем-то весело сюсюкала с внуком. Оксана благодарно улыбнулась и, вспомнив, на сколько вопросов ей пришлось ответить матери, закрыла глаза. Самолет летел в Россию, а она в который раз вспоминала все, что этому предшествовало, и особенно первый совместный вечер их нынешней теплой компании, когда Арлетта волком смотрела на Наталью Васильевну, а та кричала на дочь, требуя выставить «эту странную особу» вон и срочно вызвать полицию.

Кричать мать начала сразу как вошла в дом, и ничего не хотела слушать. В принципе, сказать кому-нибудь из них слово она тоже не давала. Оксана испугалась. Она помнила, что об Арлетте рассказывал Алексей, и боялась, что женщина-воин разрешит ситуацию каким-нибудь запредельным способом.

- Оксанка, ты как была круглой дурой, так и осталась. Годы тебя не меняют. Ты мне не объясняй кто это такая. Я таких, как она, на своем веку вдоволь повидала. Шалашовка элитная.

- Мама, ну разве так можно?

- Что можно? Мне сейчас все можно. Она же не твоя подруга, а этого твоего… попрыгунчика. Что молчишь? Не надо мне врать, я сама все знаю и вижу. Она здесь не просто так появилась. Он прислал. И не от любви большой. Я тебе точно говорю. Случилось у них что-то, квартирка чистая понадобилась. Говорила я, уезжать надо побыстрее и подальше. Так нет же, дождались. А ты – любовь, любовь. Какая любовь, дура? Что молчишь?

- Мама, я…

- И не надо мне ничего говорить. Меня слушать надо!

Вот в этот момент Арлетта и показала себя во всей своей нечеловеческой красе. Она грациозно опустилась на одно колено, склонила голову и произнесла вежливым, но очень твердым голосом, абсолютно не допускающим сомнений или возможности его проигнорировать:

- Держащая в руках огонь, прошу мне ответить. Вы видели Отмеченного богами? Когда и где?

В комнате воцарилось молчание. Наталья Васильевна тяжело опустилась в кресло и, держась за сердце, ошарашено смотрела на застывшую дочь и склоненную в поклоне женщину.

- Неужели теперь психованных на работу берут? Да-а, Оксанка, ты у меня особым умом не блещешь, но друзья у тебя – просто загляденье.

- Мама, Аля очень издалека, у них так принято со старшими разговаривать. Ты просто меня попробуй выслушать, а я тебе расскажу немного, чтобы не так странно казалось.

- Я вижу, из какого далека. Чудный южный говорок. Не иначе, с под Луганска. Ну шо, на суржике балакаем.

- Мама!

- Что, мама? Собирай чемоданы, а я вызываю полицию. Пока еще кто-нибудь подозрительный не заявился.

Сказано это было немного спокойней, и, насколько Оксана знала мать, та уже выдохлась и кричала, скорее, по инерции, чем действительно со зла.

Арлетта подняла голову и посмотрела в глаза Наталье Васильевне. Об этот взгляд можно было порезаться, но та взора не отвела, хотя слегка и побледнела.

- Держащая в руках огонь, я не представляю для вас, для вашей дочери и для вашего внука никакой опасности. Хотя вы абсолютно правы, опасность вам угрожает. Но если кто сейчас вам и поможет, то это я. И я прошу принять эту помощь. И я прошу ответить на мой вопрос.

Теперь в кресло рухнула Оксана. У нее в голове ворочались чудовища из бассейна Сулина и старый советский артист, чью фамилию она не помнила, в образе злой бабы-яги и Кощея Бессмертного. На Наталью Васильевну выпадение дочери в «осадок» также произвело должное впечатление, и она неожиданно для себя успокоилась.

- Так, Арлетта, кажется? Встаньте с пола и сядьте в кресло или на диван. Куда-нибудь, где удобнее. Какая опасность угрожает моей дочери?

- Она рассказала вам кто отец ребенка.

- Да.

- Нет. Не все. Аля, я не все рассказала. Без всех… этих… ужасов.

- Та-ак. Какие у нас еще, кроме КГБ ужасы присутствуют.

- Я не очень хорошо знаю, кто такие кагэбэ, но, скорее всего, они не такие страшные, как те, кто может прийти за вашим мальчиком. Как вы его назвали?

- Егор.

Оксана всхлипнула, Наталья Васильевна озабочено полезла в шкафчик за коньяком, а Арлетта замерла, а глаза у нее сделались большие, удивленные и счастливые.

- Как? Еггорн?

- Ага, Егор, Егорушка.

Аки на ватных ногах подошла к Наталье Васильевне, которая ожесточенно сражалась с упрямой пробкой. Забрала у нее бутылку, отломала горлышко и сделала большой и жадный глоток. Потом смутилась и разлила остаток по стоящим на столике чайным чашкам. Мать Оксаны одобрительно хмыкнула и недоверчиво посмотрела на изящную Арлеттину ладошку.

- Вот это по-нашему. И прислуга, в случае чего, решит, что мы просто чаевничаем.

Она сделала глоточек и вернулась в свое кресло.

- Здорово у тебя с бутылками получается. Все, девочки. Теперь рассказывайте.

Они и рассказали. Говорили долго. Оксана сбивчиво, Арлетта не всегда понятно. Наталья Васильевна задавала много вопросов и ничему не верила. Когда закончилась история и вторая бутылка коньяка, Оксана поднялась наверх к сыну, а Арлетта подсела поближе к ее матери.

- Я чувствую, саввон, ты мне не веришь. Но я постараюсь это исправить. Ты – Держащая в руках огонь, хотя, может быть, сама уже об этом забыла. Протяни мне свою руку, и я тебе покажу, если у меня хватит сил.

Ладонь легла на ладонь, и Наталья Васильевна охнула. Внутри словно лопнул воздушный шарик и все, что хранилось в нем и спало, с бешенной скоростью влилось в ее кровь и побежало дальше, наполнив каждую клеточку тайным знанием, когда-то давно бережно вложенным любящей бабушкой.

- Вот так. А теперь, саввон, смотри.

И она увидела. Многого не поняла, но Отмеченный богами ей понравился (было в нем что-то от Павла Емельяныча), Аки было очень жалко, круглое летающее чудовище было страшным и отвратительным, а непонятное слово «саввон», оказывается, означало «старшая, уважаемая младшими женщина». То ли от коньяка, то ли от этой «саввон», она окончательно и бесповоротно поверила Арлетте – Аки и своей дочери. Встревоженная и успокоенная одновременно, она нежно поцеловала Арлетту в лоб и ушла к себе.

Аки проводила ее изучающим взглядом и тихо поднялась в детскую. Рядом со спящим мальчиком было хорошо и спокойно. Она никогда не держала на своих привыкших к мечу руках ни одного ребенка, и не решилась на это и сейчас. Дело воинов храма подходило к концу, но им об этом еще не было  известно. А Аки прошла только половину своего пути и останавливаться была не намерена. Ей нужна реликвия и Отмеченный богами, и она их получит.

Аки нашла в комнате плюшевого медвежонка, и, бросив его на пол, тихо легла у входа, подложив игрушку под голову. Теперь она могла спокойно заснуть. Воины клана, пусть и бывшие, иногда позволяют себе такую роскошь – хорошо отдохнуть перед большой битвой. Она спала и не слышала как тихонько подошедшая Оксана осторожно, боясь разбудить подругу, укрыла ее мягким теплым одеялом.

Образ спящей Арлетты, калачиком свернувшейся на пороге комнаты, не выходил у Оксаны из головы. В ту ночь она долго не могла заснуть. Едва сомкнув глаза, тут же вздрагивала и испугано осматривала комнату, в которой, кроме тихо посапывающего сына и беззвучно лежащей на полу женщины, никого не было. Аля спала тихо и спокойно. Лицо во сне расслабилось, стало совсем детским и очень счастливым. Оксана пару раз, стараясь ее не потревожить, подходила и присаживалась рядом на корточки. В позе и выражении лица подруги было столько счастья и беззащитности, что Оксана неожиданно для себя прониклась к ней странными материнскими чувствами, и с того момента окружала ее постоянной, но ненавязчивой заботой, заслужив несколько удивленных взглядов Натальи Васильевны.

Собрались они на удивление быстро. Мать пресекла все возможные возражения, отправилась вместе с ней и внуком. Арлетта проводила их до аэропорта, но лететь отказалась, сообщив, что встретит их уже на месте. При этом обменялась заговорщицким взглядом с Натальей Васильевной, а немой вопрос Оксаны повис в воздухе.

- Ма, скаси скаську.

Егорка с серьезным и комичным выражением лица протягивал к ней свои ручки, настойчиво требуя внимания.

Оксана улыбнулась и, поудобней устроив сына на коленях, начала: «Жили-были дед да баба. И была у них курочка Ряба».

Лайнер осторожно обогнул неожиданно возникший грозовой фронт и, набрав скорость, вернулся на прежний курс.

Х

Первое, что он почувствовал, это кислый гадкий привкус во рту, и лишь затем увидел солнечный свет. Свет был спокойный и неяркий, слабо струился сквозь запыленное стекло окна, которое совсем не отбрасывало солнечных зайчиков. По какой-то причине первым осознанным желанием было увидеть именно солнечных зайчиков. Зачем они были нужны, дело было темным, но увидеть на полу веселые отблески заходящего солнца хотелось очень. Других мыслей не было. Он лежал на неудобной, сильно продавленной кровати, и смотрел в окно, пытаясь увидеть закат, небо и облака.

Когда за окном совсем посерело, решил встать и включить освещение (темнота была неприятна). В руке кольнуло. В вену был вставлен катетер капельницы, сам сосуд с неизвестным содержимым примостился на прикроватном светильнике. Выдернул иглу и с интересом понюхал вытекающую жидкость. Она была маслянистая, приятно скользила между пальцами и ничем не пахла. Разглядев на стене в изголовье выключатель, немного посомневавшись, резко ткнул в него пальцем. Выключатель громко щелкнул и помещение наполнилось мягким красноватым светом.

- Бордель какой-то.

Сказал это вслух и очень удивился звуку своего голоса. Затем удивился тому, что удивился, а потом стало плохо. Он зажмурился, сдавил виски руками и резко поднялся.

Алексей стоял с закрытыми глазами, а в голове металось отчетливое эхо чудовищного взрыва. Взрыв был давним и ужасно далеким. Этот старый, когда-то услышанный грохот, нес в себе смерть и потерю, но с этим грохотом в его память ворвалось все, о чем он забыл или не помнил, или не думал, или не мог думать и вспоминать. Леший не мог себе объяснить это ощущение. Это словно увиденный ночью сон, который забыл сразу, как проснулся, а затем неожиданно и непонятно почему вспомнил через месяц, и не можешь сразу понять что же ты такое на самом деле вспомнил. Перед глазами отчетливо замелькал рой серебряных звездочек. Его шатнуло в сторону, и он осторожно присел на кровать, показавшуюся теперь очень милой и удобной.

Огромный ворох мыслей, образов, кусков каких-то событий, мешая друг другу, метались в его черепной коробке, пытаясь обратить на себя внимание. Но первое, что он смог четко для себя сформулировать, было несколько глупым и абсолютно не отвечало серьезности ситуации.

- Оказывается, хоровод звездочек перед глазами – это не вымысел досужих мультипликаторов.

Фразу произнес вслух. Говорить, пусть с самим собой, было очень приятно. Это успокаивало и придавало больше реальности окружающему и доказывало его присутствие здесь, в этом мире. Головокружение прошло, и началась очень странная процедура, которая вряд ли была бы кем-то замечена со стороны, если бы, конечно, этот кто-то был бы рядом и имел подобную цель. Выглядело это таким образом. Он подходил, например, к окну, и в голове всплывало: «Окно. Окно бывает деревянным (стеклянный, оловянный, деревянный), пластиковым, круглым, квадратным, прямоугольным. Стекло. Это вот стекло. Есть подоконник и отлив. Между рамами можно поставить рюмку с солью, тогда не будет запотевать. Окно в доме. Дом. Дом бывает большим и маленьким. Кирпичным, панельным. Одноэтажным и многоэтажным». И так далее, цепочка за цепочкой. Оказывается, он очень много знал или ничего не забыл.

Блаженное состояние познания окружающей действительности закончилось часа через два, когда он достал из прикроватной тумбочки забытый прежними постояльцами потрепанный журнал и уткнулся взглядом в рекламу зубной пасты. Картинка была яркой и лучилась деланым счастьем и благополучием. Папа, мама, сын и дочка улыбались имеющимися у них красивыми блестящими зубами, свидетельствуя всему миру, что без этой гель-пасты жизнь была бы скучна и бессмысленна. Естественно, начала складываться новая цепочка: «Мужчина, женщина, дети, семья. Жена… сын. Семья!!!». А дальше рухнуло лавиной, которая смела все оставшиеся в его голове препоны, и он потерял сознание.

Х

Коронация нового императора откладывалась. Выверенный и отточенный план рассыпался в прах, столкнувшись с упрямством Илара, главы совета клана Лори. Что могло быть проще? Союз Ворнаков и Лори, скрепленный браком их лучших детей Корна и Элани, открывавший дорогу к величию и созданию новой империи. Но совет уперся, объявив, что у невесты не определен статус. Стать женой вождя клана – это одно, а женой императора – совсем другое. Клан, конечно же, счастлив, что его дочь станет матерью всех живущих под небом Арнека, но вдруг именно Элани недостойна подобной участи. Она должна пройти необходимое очищение и принять весть богов об их согласии. Также жрецы должны узнать волю предков, а сделать это можно исключительно в святой месяц цветения, когда небеса открыты. До наступления святых дней оставалось семь лунных циклов, а души предков – субстанции капризные, могут обидеться или просто отказаться от счастья общения со своими потомками. Придется расстроенным жрецам ожидать следующего раза, а может одной попытки окажется мало. Сколько понадобится времени, известно лишь ушедшим, а какой с них спрос.

Корк белел от злости, но сделать ничего не мог. Он предельно четко понимал, что Лори не хотели вступать в скорую войну с Саротами, весть о «нападении» которых на храм клана Ворнаков уже достигла каждого, и теперь придумывали различные причины, чтобы взвалить всю тяжесть грядущего лихолетья на своих более сильных сородичей. Война – дама непредсказуемая. Ворнаки, конечно, сильны, но кто знает волю богов и свою судьбу? К тому же, даже если Ворнаки обретут победу в этом кровопролитии, будут ли они так сильны как прежде? И кто тогда будет более заинтересован в союзе? И кто тогда сможет получить больший приз? Тот, кто утратил свою силу, или тот, кто выступит как возможный миротворец, благоразумно сохранивший свою мощь, с чьим мнением уже не посмеет не считаться ни одна из сторон этой войны. Отсюда и эти глупости о воле богов и предков. Какое будет следующее требование, Корк знал. Оно еще не было озвучено, но последует обязательно. Коронации осуществлялись в храме императорской семьи, в золотом зале, в центре которого возвышался каменный престол. Согласно легендам, которые некоторые называли летописями, взошедший на него наследник окутывался золотым сиянием и получал согласие ушедших в небытие правителей. Лишь после этого церемония считалась оконченной, и империя обретала нового отца. Соблюдение всех необходимых традиций и, естественно, коронация в храме Императоров, это и будет новым требованием предполагаемых родичей.

К традициям и связанными с ними сказками Корк относился спокойно, но то, что храм находился в дальних пределах земель Саротов, его беспокоило очень сильно. Если бы военный союз состоялся, враг оставил бы эту землю сам, оттянув свои войска в горные районы, изобилующие мощными крепостями, а теперь придется каждый клочок отбивать, и отбивать с большими потерями. Храм Императоров станет главной целью этой войны, и дорога к нему станет багряной от пролившейся крови.

Корк закрыл глаза. Чуткий, хорошо знающий своего седока дворк замедлил шаг, боясь побеспокоить господина, которого впервые узнал, едва открыв свои глаза, еще не привыкшие к солнцу этого неба. Хозяин злился, слишком сильно давил коленями, словно хотел сорваться в дикий галоп и, слившись с ветром, пронестись по степи, показав свое мастерство и красоту крылатого любимца. Зверь позволил себе глубоко вздохнуть, чуть ослабив сжимавший его обруч, и остановился.

«Аки, Аки. Любимая дочь. Ты всегда понимала меня лучше других. Как же могло случиться, что именно твоя ошибка оказалась роковой? Не случись утрата меча раньше времени, Лори с радостью отдали бы свою дочь в нашу семью. И такой призрачный сейчас союз был бы реальным. Реальным в своей силе и возможностях. Аки – изгой и никогда не вернется к родному очагу. Сама никогда не вернется, не нарушит своего слова. Но что будет, если ее заставят? И заставят рассказать о мече и о том, что произошло на самом деле. Хранители почти все мертвы, а те, которые живы, уже никому ничего не расскажут. Звери говорить не могут. Но… Аки».

Корк вернулся в лагерь, когда уже стемнело. Он неторопливо прошел в свой шатер и долго смотрел на драгоценную фигурку Арнека, изредка поглаживая пальцами его гладкую блестящую спину. Божок молчал, ничем не собираясь помогать своему не очень преданному почитателю. Вождь клана тоже молчал. Молчал и думал. Решение было принято, но произнести последние слова было очень тяжело. Тяжело даже для него. Наконец, он решился. Во имя чести клана.

Он сел на трон и призвал к себе Корна. Будущий император не кичился своим великим будущим и явился по первому зову, всем видом показывая почтение и уважение к Великому Корку.

- Мне нужны Кван и Корван. Найди их, и зайдите вместе.

Вскоре все были в шатре вождя.

- Воины. Приказ, который вы получите, тяжел и печален. Это тайна. Тайна суровая и горькая для всех нас. Корван и Кван, вы должны найти мою дочь. Аки. Она находится за пределами нашего мира. Где именно, вам сообщит Корн. Найдите и спрячьте в таком месте, о котором никто и никогда не узнает. Если добровольно пойти за вами она откажется, применяйте силу. Если при этом она пострадает или погибнет, это не ваша вина. Место, куда ее привезти, покажет Корн. Ему же сообщите, когда все закончится. Живую без присмотра не оставлять. Ничему, что она будет говорить, не верить. Старший – Корван. Во имя чести клана.

Когда посланники вышли, он повернулся к ученику.

- Один из них не вернется никогда. Я хорошо учил свою дочь. Тот, кто вернется, – твоя забота.

Корн молча поклонился. Фразу «Во имя чести клана» он произносил все реже и реже.

Х

Костюм сидел отлично и выглядел великолепно. Носить хорошие вещи тоже нужно было уметь, но у него это получалось самопроизвольно. Даже придерживаясь строгого делового стиля, он умудрялся выглядеть несколько вальяжно и расслаблено. А этот «итальянец» мог производить положительное впечатление абсолютно самостоятельно, а в комплекте со стройным хорошо физически развитым телом, выглядел просто изумительно. Мудрое изречение про «абсолютно и изумительно» выдала предполагаемая невеста, которая, собственно, этот костюм и выбирала. Фраза его несколько покоробила, но виду он не подал. От чистого сердца ляпнула, явно мысленно подбирая платье к новому образу кавалера.

Они ехали на свадьбу к дочери крупного правительственного чиновника и по совместительству «серого» миллиардера, который, впрочем, никогда особо и не скрывал свои финансовые возможности, периодически, через подотчетные коммерческие банки, возвращая на Родину различные произведения искусств. Теперь же выдавал дочку замуж с поистине царским размахом (единственный ребенок, как не постараться).

Приглашение на свадьбу вручили его будущей половине, оказавшейся в далеком родстве с семьей жениха - нефтяного принца. Пришлось покупать дорогой костюм, дорогие часы и прочую необходимую для таких случаев мелочь. Траты для него были большими, но необходимость соответствовать уровню тщеславия участников мероприятия – вещь в этих кругах обязательная. Ехал он без особого желания, в душе, что называется, «кошки скребли», но выбора не было. Поэтому он стал рассматривать это как возможность обрастания новыми связями и знакомствами. В общем, деловой вечер, и только.

Интуиция не подвела. На стоянке, в кругу шикарных авто скромно стоял неброский черный автомобиль с глубоко тонированными стеклами, мигалкой на крыше и легко узнаваемым номером. Смешным было то, что, несмотря на тесноту от скопившегося автотранспорта, вокруг и рядом служебной телеги было пусто, словно все присутствовавшие инстинктивно старались держаться подальше от олицетворения возможных неприятностей.

В кармане затренькал мобильник. Звонил Сам. Светская вечеринка заканчивалась, не успев начаться.

- Юра. Срочно ко мне. Машину я выслал.

- Понял. Выезжаю.

Генералы – они как дети. Слово «нет» не понимают. Не слушая возмущенных возгласов подружки, чмокнул ее в щеку (прости любимая, так получилось) и вышел из лимузина.

Взревел форсированный двигатель, истошно взвизгнула сирена, и они помчались по ночному городу, не обращая внимания на светофоры и стоящих навытяжку регулировщиков.

Появляться перед начальством в таком пижонском виде очень не хотелось, но водитель, на просьбу заехать домой, ответил категорическим отказом, объяснив, что был приказ «доставить в кратчайшие сроки». Он про себя вздохнул. Хорошо выглядеть перед расстроенным руководством, всегда плохо для подчиненного. А в том, что «великий и ужасный» генерал-полковник Курочкин расстроен, он не сомневался.

В здании управления, украшенном скромной вывеской «Спецмонтажстрой», было на удивление тихо. Он удивился, но, увидев в приемной Анвара, понял, что все, скорее всего, действительно очень плохо. Именно они, Курочкин, Анвар, с жутко религиозной фамилией Намазов и он, занимались проектом «Астра». Очень многообещающим и очень дорогостоящим проектом. Начало его активной фазы принесло им всем неплохие дивиденды, а его стабильная работа обещала просто грандиозные перспективы. Но, похоже, что-то пошло не так.

Увидев входящего, Анвар молча провел большим пальцем по горлу и махнул головой в сторону двери начальника.

- Пошли, тут у нас почти полный н.ц.в.

- Если почти, уже неплохо. Пошли.

В кабинете плавал тяжелый сизый дым. Шеф курил исключительно «Приму». Где он их доставал в нынешнее время, было непонятно, но у больших людей – большие возможности. Приветствие было обнадеживающим.

- Ты что как клоун вырядился?

Вопрос, естественно, повис в воздухе. В этом тяжелом молчании они и расселись по своим местам.

- Анвар, докладывай.

- После исполнения задачи первая тройка сошла с маршрута. На приказы не реагировала. Попытки старшего звена повлиять на ситуацию ни к чему не привели. Обнаружил их через двое суток в состоянии ремиссии. На запросы не реагировали. Он их подключил к питанию, теперь ждет дальнейших распоряжений. Участвовавшее в розыске тройки резидентское звено разгромлено «зарубежными партнерами». Есть незначительная утечка информации. Наших ребят сейчас ищут. К счастью, кого именно они ищут, не знают. 

- К счастью. Будет у них счастье, когда найдут. Слушаю ваши предложения. Любые. Пусть они будут выглядеть глупыми и фантастическими, но пусть они будут.

Юрий Эдуардович, попросив взглядом разрешения, налил себе минералки и попытался собраться с мыслями. Ситуация была очень тяжелой, но не катастрофической. Утрата резидентуры – это серьезно. Но возможное закрытие проекта – это серьезно вдвойне, если не втройне.

- Кто в составе тройки?

- 13, 19, 27.

- Первые и лучшие, значит.

- Лучшие. Поэтому и проблемы с ними могут быть самыми серьезными.

Шеф достал очередную сигарету, Юра налил еще один стаканчик воды, Анвар углубился в чтение им же самим подготовленной справки. Помолчали. Пора было принимать решение. Юра поставил стакан.

- Предлагаю тройку ликвидировать. Физически. Пока есть такая возможность. Пока они в своем ступоре, у старшего есть такая возможность.

У генерала покраснела даже шея.

- Ты представляешь, сколько они стоят? Ты понимаешь, что ликвидация нами звена – это признание отсутствия контроля над ситуацией и угроза проекту в целом? Если «Астру» закроют, нас тоже куда-нибудь…, в народное хозяйство.

- Я представляю, что может случиться, если они совсем сорвутся с привязи или в полной мере осознают свои возможности. Вам нужны такие солдатики, к тому же, наплевавшие на присягу. Среди них, между прочим, одна женщина. Она вообще никому ничего не должна.

- Нам что, трупы нужно было подбирать на морально-патриотической основе?

Что называется, немного помолчали. Генерал тяжело вздохнул и продолжил:

- Хорошо, давайте рассуждать логически. У нас две возможные ситуации. Первая: ребятки сойдут с ума или в него не вернутся, и пройдут огнем и мечом по демократическим странам. Вторая: придут в себя и все поймут. Высказывайтесь.

- В первом случае, считаю, пусть с ними пострадавшие разбираются. Мы не в курсе, все обвинения отрицаем. Глупо, конечно, но действенно. В качестве жеста доброй воли, пошлем, к примеру, МЧС или стратегическую авиацию, тоже очень действенно. Во втором случае – попытаться помочь им вернуться в страну. На своей территории проще дерьмо разгребать. Если на контакт не пойдут, но вернутся домой, действовать через близких. Попытаться заставить работать осознано.

Генерал выругался.

- Ты шутки шутить брось. Как бы к нам самим что-нибудь ядреное с той стороны не прилетело. Ситуация аховая. Анвар Умарович, что молчишь?

Тот заерзал на стуле:

- По мнению старшего звена, 13-й в момент подключения питания… спал.

Повисла пауза. Тишина стала звенящей и прервалась сигналом зуммера. Курочкин снял трубку внутренней связи. Выслушал сообщение, еще раз вспомнил чью-то матушку и произнес очень спокойным деловым тоном:

- Кто ж ему 13-й номер присвоил? Убил бы подлеца.

Положил трубку и задумчиво посмотрел на висящий на стене портрет.

- Старший звена пропустил контрольный сеанс связи. Анвар, берешь на себя загранку. Эдуардыч, ты работаешь внутри страны. Направляйте группы по точкам притяжения. Родственники, связи, контакты. Отработка по полной программе. Узнайте, догадайтесь, как хотите, но выясните места их появления и направляйте туда спецов. При обнаружении – жесткий и плотный контроль, чтобы о каждом чихе знали. Других действий не предпринимать, никакой самодеятельности. Подключайте всех, кого сочтете нужным. Задействование звеньев из «Астры» - только по моему личному распоряжению. Завтра – ко мне к 10.00 с первыми результатами. Да, Юра, извинись за меня перед Натальей за испорченный  вечер.

Х

- Сашка, привет.

Сулин дернулся, как от удара, и обернулся на голос.

- Ну что? Совсем закис в этом захолустье?

Он не ответил. Выключил телевизор, подошел к столу и начал набивать трубку.

Александр Иванович никогда в жизни раньше не курил, но последние полгода пристрастился к курению трубки и всему, что с этим было связано. Стал специалистом в табаке, завел обширную коллекцию курительных принадлежностей. Часами сидел и смешивал табачные смеси, а затем смаковал полученный результат или выкидывал все в корзину, если вкус получался не такой, как он ожидал. Последний сбор вышел очень недурным, но сейчас он набивал трубку просто для того, чтобы скрыть волнение и унять дрожь в ставших непослушными руках.

- А как же – «я готов, я все исправлю, я сильный, я смогу»? Помнишь, что говорил?

С трубкой было покончено. Теперь отказывалась зажигаться спичка. Сломав вторую, он бросил коробок на стол.

- Да успокойся ты. Давай помогу.

Табак в трубке осторожно заалел, испуская нежный и приятный запах.

- Вот и все, расслабься.

Сулин опустился в кресло, от души затянулся и пристально посмотрел на свою гостью.

- Суров ты сегодня, друг сердечный. Неужели не узнал? Узнал же, по глазам вижу.

Клубы дыма скрыли лицо собеседницы.

- Фу. Вонь какая. А у меня для тебя подарок, перстенечек золотой. Знакомое колечко?

Александр Иванович поперхнулся дымом и закашлялся.

- Вижу, узнал. Я тоже кое-что узнала. Этот перстень – исключительно мужской. Женщинам его носить запрещается, буквально под страхом смерти. Как нацепила его какая-нибудь глупышка себе на пальчик, так с ней обязательно страшные вещи случаются. Можно фильмы ужасов снимать. И помочь ей может только тот, кто затем это на свою руку наденет. Вот так.

Сулин молчал, тихонько выпуская дым через нос.

- Между прочим, приятель твой объявился. Егоров Алексей. Жив и здоров, причем, во Франции. Представляешь? Его все похоронили давно, а он на пляже загорает. Скоро дома будет. Вот уж жена порадуется!

Кресло стало противно мягким, а ковер под босыми ногами – колючим и жестким.

- Пора бы вам, Александр Иванович, вернуться из затворничества.

Голос перестал быть шутливым и дурашливым. Звучал резко и холодно.

- Я осмелилась заказать билеты на завтра. Счастливого пути.

Сулин проводил ее глазами. Дождавшись, когда захлопнется дверь,  поднялся, неторопливо подошел к столу и взял в руку перстень, который тускло поблескивал в свете горящей настольной лампы. Вытащил мобильник и набрал номер.

- Санчо, привет. Скоро буду. Собери десяток ребят. Посерьезней и понадежней. Все. Приеду, обсудим.

Дал отбой и удивленно посмотрел на руку. Перстень прочно и основательно сидел на среднем пальце.

Х

Аки рывком вернула себя в реальность. Такие прыжки из астрала всегда болезненны, но по-другому сейчас она не могла. Она верила и она искала. Искала и нашла. Четкий знак Отмеченного богами, долгий и постоянный. Леший вернулся. Он был рядом. Откладывать встречу дальше – было выше ее сил. Вход в коридор был рядом, главное – не проскочить точку выхода. Но она справилась. Легкий щелчок наэлектризованного воздуха, и Аки возникла перед маленьким убогим отелем, расположившимся в стороне от больших дорог на побережье морского залива. Такое экстравагантное появление красивой женщины, кроме встревоженных чаек, никто не заметил. 

Переходы всегда давались ей тяжело. Слегка покачиваясь и сплевывая сочащуюся из десен кровь, Аки подошла к зданию, безошибочно определив нужную дверь. Резко повернула ручку и вошла внутрь. Мягкий красноватый свет и силуэт человека лежащего на кровати.

- Привет, любимый.

Х

Майкл был доволен. Все вставало на свои места. Знающий на то и Знающий, чтобы вещать странные и непонятные, известные лишь ему истины, а его дело достичь – своей цели. Она не такая глобальная, но к существованию некоторых аспектов мироздания тоже относится. Сейчас главное то, что нашелся Леший. Возник практически из небытия, но жив и здоров. Пусть пока приходит в себя, его время еще не пришло. Грамотный все-таки человечек оказался. Не зря мы на нем свой выбор остановили. Явно, много хороших  книжек в детстве прочитал. С мечом обошелся просто и красиво, хранители ворнаков в глубоком шоке, даже после своей безвременной кончины. Теперь самое время ударить по Сущности. Порадуем ее своей глупостью. Главное, чтобы в мире землян было все спокойно. Это мы проконтролируем.

У него появилась новая глупая привычка: начал о себе думать в третьем лице. О причине этой странной множественности он не задумывался.

Куклы заняли свои места. Пора было дергать за ниточки.