Облачный перевал-2

   Начало http://parnasse.ru/prose/large/tale/oblachnyi-pereval.html

                                                    НАЗНАЧЕНИЕ

      На эту войну из нашего аула ушло два человека.

      Вернулся один.

      Когда в военном училище нам на выбор предлагали прохождение учебной практики, или официально «войсковой стажировки» в самых различных подразделениях, то ненавязчиво нашёптывали, что не стоит претендовать на бóльшую часть списка. Сынки высоких начальников, естественно, позабирали самые тёплые местечки при штабах столицы, отпрыски провинциальных подполковников отбыли под крылышки своих папаш, родственники офицеров среднего звена поехали в степные гарнизоны, а оставшимся пришлось ткнуть наудачу и подчиниться воле судьбы.

     Ничего не говорящий номер полка прикрытия южной границы совершенно не смутил меня, так как при отсутствии альтернатив «на безрыбье и сам станешь раком», как шутил прапорщик Бокжеген Тезекбаев – классический пример махрового унтер-офицера, какие есть в любой армии мира.

      В конце концов, если практика неизбежна, расслабься и получай удовольствие. Да и впереди маячила такая заманчивая возможность на время вырваться из строгого училищного распорядка в вольницу офицерского быта, где умудрённые службой строевики, видя в тебе свою ушедшую молодость и будущего коллегу, будут относиться совсем иначе, чем здесь!

      Итак, все документы получены, вещевое и денежное довольствие выдано, воинское требование подтверждено при вокзальной комендатуре, «приказываю отбыть к месту дальнейшего несения службы и надеюсь, что практика научит вас должному обращению с материально-техническими ресурсами и...э...живой силой, то есть личным составом Вооруженных Сил...».

     Мой поезд уходил через двое суток рано утром. Я даже успел перед отъездом сгонять домой!

Родной аул...

Речка, то бурливая в дожди, то сонная в июльский полдень, то промёрзшая до дна в буранные январские дни.

Пирамидальные тополя, выстроившиеся длинной шеренгой через весь посёлок, словно солдаты на плацу.

Лай собак, закатная пыль возвращающегося стада, дальняя перекличка петухов.

И тихое кладбище на Зелёном холме.

Раньше, в советское время, в нашем ауле стояла воинская часть правительственной связи, красивые офицерские жёны щеголяли в невиданных московских нарядах на зависть поселковым модницам, солдаты флиртовали на дискотеках с наиболее яркими представительницами местного населения, часто игрались межнациональные свадьбы, разноязыкая речь звучала на наших улицах, а в большой школе учились дети всех национальностей со всего Союза.

А теперь четырехэтажное здание казармы и офицерского общежития уныло чернели пустыми проёмами выбитых окон, школу «оптимизировали» и ныне дети ходят учиться в соседний посёлок через Змеиный овраг и девять занесённых песками километров.

Весёлый дальнобойщик – двухметровый мужик, с трудом помещавшийся в кабине «МАNa», - всю дорогу рассказывавший давние армейские байки времён своей службы, подбросил меня до поворота, тепло распрощался и дал по газам. Мне почему-то запомнился его последний рассказ:

– Я, братишка, вот ещё о чём поведаю. Прочёл в газете статью о нынешней армии, ну ту, где солдатика забили, своё вспомнил. Конечно, и время другое и армия не та... Да ты слушай, может, пригодится. Служил в уставной части, требования - рост, вес, спорт, выражение физиономии морды лица, чтоб на парадах и в караулах и патрулях ею в грязь не ударить. Офицеры за место держались, не дай бог дедовщина, воровство, вымогание, межнационалка - сразу в Забайкальский или дальше Кушки... Но на тренировках самим позволялось выбирать спарринг-партнёра (отказаться от вызова – западло, никакого уважения потом, хоть порвись на британский флаг, дуэль должна состояться всенепременнейше, шпаги к бою, сударь! ) - вот мы бились на любой основе и по любой причине, любо-дорого было смотреть, как пар выпускали! Но лучше так, чем как ныне! Лицо и шею щадили – строевая красота превыше всего!

       Как ща помню – невзлюбил меня (а я – его) один сибиряк – громила, қазанбас, вот такенные кулачищщщщи! Он потом такими делами и миллионами ворочал, земля ему пухом... Год лупились на рингах, матах, на полигоне, в песке, грязи, под снегом, дождём, - я, когда щас смотрю по ящику все эти «восьмиугольники» - от смеха с кровати падаю. Куда им! На наши бои весь полк сбегался, отступать нельзя – вот и бились с переменным успехом. Но вне боёв – вели себя по уставу, ничего личного, голая служба, хотя сверлили взглядами как лазерами – кто на линии обзора между нами оказывался – падал замертво, такая аура витала! Но чистой победы так никто и не добился – вечные реванши, зализывание ран и новые бои.

     Мне стало интересно. Все его рассказы до этого были в основной повторением тех бесчисленных похожих историй, много раз слышанных от разных людей в разных вариантах, но тут присутствовала какая-то интрига и я попытался угадать – чем завершится этот? А рассказчик он был своеобразный – специфика профессии, видимо.

    – И вот в ясный последний майский день дембельнули нас в одной группе (по-моему, командованию тоже интересно было – как мы за воротами себя поведём). А недалече пустырь был, где местное население водку пьянствовало и безобразия нарушало, а мы в самоволках девиц из соседнего мед.училища шшшупали– у них в общаге пропускной режим похлеще нашего был, а комендантша – волчица круче прапорщика Потапчука! Вышли мы молча и к пустырю... Ну, думаю, буду биться три дня и три ночи, калекой домой вернусь, а не отступлю... Изо всех окон нашей казармы головы торчат, КПП переполнен, на заборе гроздьями повисли военнослужащие срочной службы, командирский уазик чёто на полдороге застрял и водила в моторе якобы копается, молодое пополнение зачем-то вывели побегать кросс по шоссе (внутри, видите ли, места не хватило) – я вспомнил песню, которую наш замкомроты из Афгана привёз «...навсегда запомнят салажата как домой летели дембеля...». Сибиряк чемодан в сторону, парадку сбрасывает и как в кино кисти разминает (мы тогда этих боевиков-то не видели, нам учебные ленты по единоборствам крутили без всех этих голливудского антуража и реплик, так что это сегодняшнее сравнение). Я огляделся – солнышко, птички поют, небо в кучерявых облаках – завтра лето! Что ж, последний бой, он трудный самый... Ни регламента, ни ограничений... Одно правило – никаких правил. Всё, мужики, это уже серьёзно. Гляжу на противника и соображаю куда бы шарахнуть, чтоб и в отключку и не угробить...А он, блин, как вспомню... Он тигром ко мне, я – в стойку, он схватил лапищщами своими и....обнял по-братски! Это щас всякие недоумки такое обнимание извращённо оценят, а тогда... я стою, горло слёзы душат – мы ж пацаны на самом деле-то были, 20 лет.. Глянул, а у него в глазах тоже блестит... Мы руки пожали по-настоящему – все как взревели! Птицы с неба попадали, деревья чуть с корнем не вырвало! Стоим два дурака, целый год своих коротеньких жизней на вражду потратившие и чуть опять на потеху почтенной публики др.др. не измордовавшие, толпа ревёт, свистит, беснуется – победила ДРУЖБА! Такой вот жизненный урок мне преподали... Мы вещички собрали и в кабак (деньги поднакопили, да в те времена не так много было надо) , а там уже каким-то пьяным танкистам, под горячую руку попавшимся, вдвоём спиной к спине так вломили! До сих пор как вспомню – дрожь в нижней трети тазобедренного сустава! Почему же нынешние себя ведут так, как в этой статье?

    Я ничего не ответил, да и указатель с названием малой родины уже навязчиво звал в светлую даль, я пожал ручищу и спрыгнул в горячую пыль на горячем асфальте.

-Держись, братишка! – услышал я сквозь рёв мотора. – Не обижай солдат! Ты к солдату с добром, и он ответит тем же!

    Я кивнул удаляющемуся грузовику и бодро зашагал в сторону аула.

    Те несколько километров, что отделяют автостраду от нашего аула, знакомы мне до камушка. Нахлынули детские воспоминания...

     Вот здесь дядя учил меня кататься на велосипеде, об эту джиду я с размаху влепился лицом, отчего до сих пор иногда возникает необъяснимая идиосинкразия на плодовые деревья...

     Дядя был весёльчаком, любимцем аула и заядлым гитаристом. Я помню, как в детстве он показывал мне какие-то трижды переснятые раскрашенные вручную фотографии чудаковато одетых патлатых бородатых типов с надписями (как я читал тогда) «Беатлес», «Еаглес» и прочие «Смокеу». Он играл на гитаре мелодичные песни и рваные ритмы, он напевал слова, которые потом совершенно неожиданно всплывали у меня в памяти в самых различных ситуациях. Вот и сейчас я тихо бормотал «On a dark desert highway cool wind in my hair, warm smell of colitas rising up through the air...», хотя никакими "сolitas" в наших краях и не пахло, а огни светили совсем другие...

    Дядя был дружен со со многими офицерами и солдатами роты связи, часто устраивал небольшие концерты в подразделении и даже был другом жениха на одной из свадеб.

      Когда вместо дяди из Афганистана прибыл цинковый ящик, обычно сдержанная и по-своему суровая бабушка долго плакала по ночам, а потом повесила в большой комнате единственную увеличенную фотографию улыбающегося дяди в выцветшей панаме с РПК на плече на фоне исполинских каменных статуй, высеченных в скальной стене – только недавно я узнал, что эти фигуры, внесённые ЮНЕСКО в список культурного наследия человечества, мракобесы из «Талибана» расстреляли из пушек и полностью разрушили.