-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Скажи-ка, дед, ужели даром
вы гибли там, под Кандагаром,
и под Гардезом и Гератом,
и под Шиндандом и Калатом,
под Файзабадом и Баграмом,
Джелалабадом и Багланом,
в Газни, Кабуле и Кундузе
в те времена, в былом Союзе?
…
Какие, всё-таки, разные ребята. Одни рвутся в свои подразделения и просят о выписке, чтобы успеть к своим. Другие упрашивают оставить их, чтобы попасть в списки на эвакуацию в Союз. Когда я пришёл в отделение, там лежал один солдатик (бойцом не могу его назвать), который был нештатным ординатором. Шучу, конечно, но его вклад в работу был большой. Он писал дневники в истории болезней и выписные эпикризы. Этому он был обучен до меня. Конечно, дневники писались только лёгким больным, с положительной динамикой течения болезни, истории которых отбирал врач. Записи были стандартные, в нескольких вариантах. Но это почти не касалось моих больных, поскольку у «капельников» я должен был отражать динамику болезни: почему он взят на капельницу, и почему переведён в общую палату. А писать дневники офицерам, прапорщикам и женщинам я всё же не мог доверить писарю. Когда же пошла массовая выписка, то начмед разрешил ставить заготовленные штампы-эпикризы. По сути это были самодельные формализованные документы (штампы, вырезанные на резине), в пустые места которых нужно было вписывать необходимое. Кроме истории болезни выписные эпикризы дублировались письменно на бумаге, и их отдавали на руки выписным. Бумажной работы было много. Не помню, сколько уже времени этот писарь находился до меня, но и я придерживал его достаточно долго, выписывая и вновь «укладывая» на лечение. Каюсь, что это грубое должностное нарушение, но этим были вынуждены заниматься все. Вот и пришло время расставаться с этим «ординатором», поскольку эвакуировать его в Союз я уже не мог. Как он меня упрашивал! Как он не хотел возвращаться в часть!
***
8 декабря. Гром среди ясного неба. Землетрясение в Армении. Вчера. Одним махом стихийное бедствие унесло жизни двадцати пяти тысяч мирных жизней. По данным исследования Афганской войны, проведённым офицерами Генштаба, общее число погибших составило 26 000, включая погибших в бою и в результате несчастных случаев, умерших от ран и болезней. Число жертв вполне сопоставимо, но одни жертвы приносились в течение девяти лет, а в другом случае массово в течение нескольких секунд. И то и другое – страшно.
Я задумался. Сколько бедствий обрушилось на нас за последнее время, стихийных и не стихийных! Какие масштабы! Приведёт ли это горе к уменьшению напряжённости в Закавказье? Экстремистов, понятно, это не остановит. Но остальные массы? Сильно переживал Трунов. Кузьмич из Еревана. А поскольку через дочь породнился с армянами, то родни у него стало очень много, а часть её проживала в Ленинакане, эпицентре землетрясения. Все силы и средства были брошены в Армению. Я размышлял, что может быть дальше. Возможно, направят туда и часть УИРа. Если уйдёт БАМ, то Лена останется без работы. БАМ — это база авто-механизации, большое автомобильное подразделение УИРа, располагавшееся за стеной Сумгаитского госпиталя. Лена не так давно, после февральских событий, стала работать там, уйдя с АзТЗ (трубного завода). Может быть и госпиталь, или его часть перебросят в Армению? Такие варианты вполне допустимы. В голове рой мыслей. Что будет — то будет!
***
11 декабря. Я - дежурный врач. За день принял пятнадцать больных из Кабульского гарнизона, а ночью — первую партию из Баграмского госпиталя — 47 человек.
***
14 декабря. Первая эвакуация. Начмед скорректировал профили отделений. 5-е отделение работает только на Баграм: приём их больных и последующая эвакуация в Союз. Выписал 40 больных. В отделении — 103 человека.
Отправил в ОРИТ больного Е., поступившего из Мазари-Шарифа в числе 25-и больных в ночь с 12-го на 13-е. Прекома? Просмотрели! Хотя палата и не моя. Липинский возмутился: что, ему всех больных что ли смотреть? Зачем всех? Смотри за своими, полковник! У меня — 49, остальные — твои. Не большая разница. Впрочем, виноват всегда начальник, значит, я.
А мой лейтенант-зануда привёз из Ташкента гостинцы. В большой спортивной сумке лежали: две узбекские дыни, гранаты, лимоны, разные вяленые плоды, лаваш, бастурма, бутылка коньяка и бутылка водки. Я отпустил его на четыре дня, и на пятый стал беспокоиться. Думал: как мне заявить о его отсутствии, хотя мы и договаривались, что, если он не вернётся в срок, то я могу сообщить о его самовольной отлучке. Он прилетел через пять дней. Почему зануда? Да достал он меня своим нытьём с первого дня поступления. Просил сразу же его отпустить домой, там жена его за пять дней на ноги поставит. Он вертолётчик. Его друзья перекинули бы его в Союз. А там, в Ташкенте, его ждала молодая жена. Но он-то ко мне поступил довольно жёлтеньким, и анализы были плохими. Я не мог пойти на это, доверив его здоровье жене, да и выпускать такого яркого «мандарина» в свет я не имел право. Заразный! И каждый день он клянчил об этом. В конце концов, примерно через неделю, когда он посветлел, я согласился. И вот — расплата. Все довольны. По этому поводу на ужин в столовую я не ходил.
В этот день у нас с Сергеем был прекрасный вечерний ужин. Вышел из модуля и не понял: кто вокруг всё обрызгал водой? Дождик! Первый дождь за всё время! И я его не видел. Какая досада! Кажется, что с этого Кабульского неба ничего не может сыпаться, кроме PC.
***
16 декабря. Третьи сутки Е. без сознания. Кляну Липинского и себя. Надеюсь, что ребята в ОРИТе сделают своё дело. Там классные инфекционисты, реаниматологи и хирурги. Там классная аппаратура и медикаменты. Зачем хирурги? Такая болезнь, как амёбиаз чревата осложнениями в виде абсцессов печени, разрывом кишечника. Тифы так же могут осложниться прободением кишечника. Да мало ли что ещё. Не везти же больного с острой хирургической патологией в ЦВГ. На днях я даже видел, как к ОРИТ подлетела бортовая машина, и с кузова сняли на носилках и занесли внутрь двух окровавленных бойцов. Что-то случилось, видимо, недалеко от нас (подрыв на мине или под осколки РС попали) и, чтобы не терять драгоценное время при транспортировке в ЦВГ, их завернули к нам. Правильное решение. По крайней мере, здесь проведут квалифицированную остановку кровотечения и окажут, если это необходимо, реаниматологическую помощь. А потом можно и в ЦВГ отправлять. Выигранное время спасает жизнь.
***
17 декабря. С утра зарядил дождь, и вся пыль превратилась в мерзкую чавкающую грязь. Мерзко. Ура! Е. заматерился. Сознание ещё спутанное, мычит что-то нечленораздельное, но ругается вполне чётко, и это — хороший признак. Матерится – значит, всё будет хорошо. Слава богу! И врачам ОРИТ слава.
Сегодня получил письмо, написанное Сашком и Иришкой. Спасибо, детки!
На душе - праздник.
***
19 декабря. Сегодня закрывается моё отделение. Перешёл вместе с больными в четвёртое, к Трунову. Он там один остался. Закрываются ещё и 5-е, 7-е, 9-е и 10-е отделения. 23-го декабря должно быть эвакуировано большинство служащих, в том числе все мои. Принял имущество у сестры-хозяйки, забрал ключи от материальной комнаты. Старшая медсестра, Марина, сама сдала мед. имущество на склад. Она решила не эвакуироваться, а остаться как можно дольше с госпиталем, и переходит постовой медсестрой в отделение к Станишевскому. Причина ясная: у неё теперь есть жених, начальник гарнизонной гауптвахты. Когда сегодня зашёл к ней в общагу, чтобы забрать ключи от сестринской комнаты, она только что вышла из душа. Мокрые волосы под полотенцем, уложенным тюрбаном, яркий шёлковый китайский халатик и приятный запах какого-то травяного, шампуня одурманили голову. Ведь до этого я видел только белый халат - прозу повседневной работы. А здесь была лирика. Здесь рождалась очередная сказка с порядковым номером, перевалившим за тысячу, но не мне суждено было услышать её ночью. Начальник гауптвахты, тебе повезло. Счастья тебе, Марина!
Теперь я разрываюсь между двумя отделениями. Мои больные - в четвёртом, а барахло — в седьмом. Два сержанта-фельдшера сторожат его. Но и они не прочь поживиться за счёт его, толкая по мелочи через забор.
Три дня уже нелётная погода, и ещё столько же обещают синоптики. На аэродроме тишина. Даже непривычно как-то. Дождь идёт вперемежку со снегом. Холод, сырость, слякоть. Промокают и крепкие ботинки сына, которые я взял с собой. Эвакуация задерживается.
***
22 декабря. Наконец-то прибыл борт. Эвакуация началась. От нас 150 человек, и половина из них — из моего бывшего отделения. Привожу своё отделение в порядок для передачи афганцам. Сколько мусора выгребли со всяким барахлом! Надо его (барахло) рассортировать, разложить. Прибиваем на окна сетки от кроватей вместо решёток, чтобы снаружи не влезли.
***
23 декабря. Дежурный по части. Провожаем около сорока человек наших сотрудников. Большинство — женщины. Как у них всё аккуратно упаковано, обшито либо простынями, либо плащ-накидками, на колёсиках. Уму не приложу, как эта хрупкая женщина потянет за собой весь свой скарб. Ну, на борт-то загрузят, а потом?
Ночью пытались обокрасть полковника Шонина. Он прибыл недавно, и с ещё одним офицером жили в спальном помещении бывшей казармы. С его слов утром он проснулся от шороха и увидел шарящего в тумбочке солдата. Испугались оба. Боец сразу же дал дёру, но кое-что прихватил с собой. А ведь мог и грохнуть с перепугу. А днём обокрали женщину, которая пошла на аэродром провожать подруг. Взломали дверь (видимо видели, что ушла) и стащили какие-то вещи. Понятно, что крупное не потащат. Могут увидеть. Эти два случая переполошили всех. Обидно, что нажитое тобой добро могут украсть.
Взял на курацию десяток поступивших больных. Кузьмич стесняется дать больше. В отделении всего-то 57 больных, в том числе семь моих старых, оставшихся от седьмого отделения. Семнадцать больных - это семечки. Вместо фельдшеров, охранявших моё бывшее отделение, но отправленных начальством в хозвзвод, для несения там нарядов, пришлось выделить двух больных. Несколько раз перечитываю два письма, пришедших из дома. Рад, что у них, вроде бы, всё в порядке: дети хорошо учатся, Лена работает там же, на БАМе.
***
26 декабря. Взломали каптёрку, где я сосредоточил все материальные ценности старого отделения: матрасы, одеяла, полотенца, ещё какие-то «тряпки», зеркала, инструменты, книги художественные (кстати, были довольно интересные). Трудно сказать, что и сколько вынесли, но стопка матрасов точно похудела штук на десять. За каждый матрас воры получили по 800-1000 афошек (афгани). Уверен, что без моих «охранников» не обошлось. Бить не стал, но в порыве гнева порвал тельняшку на одном из них. Оба молчат: ничего не видели, ничего не слышали. Тогда я сменил их, подав сразу на выписку, хотя обещал держать до самого конца. Не справились – получите по заслугам. Изнутри каптёрки установил две растяжки: одну на дверь, а другую — на квадратную панель над дверью, через которую тоже можно было проникнуть в каптёрку, выдавив её внутрь. Конечно, я поставил только запалы от гранат: в случае взлома грохнут так, что охранник не сможет отбрыкаться, что не слышал.
***
27 декабря. Всю ночь и под утро, сотрясая стены и окна, гулко и часто ухают взрывы. Но не здесь, а где-то в отдалении. Из Ташкента прилетела «Тушка», и ещё сто пятьдесят больных и двенадцать дембелей из фельдшеров- санинструкторов полетели в Союз. Днём слышались разрывы PC. Говорили, что они падали на аэродромное поле. По ТВ же вечером сказали, что моджахеды выпустили около десятка ракет по жилым кварталам Кабула.
***
28 декабря. Снова давал показания военному дознавателю по поводу смерти больного Т. Ознакомился с протоколом. Довольно подробно пишет. Виновных пока не нашли. Да и вряд ли найдут.
А наш госпитальный нештатный «пинкертон» проводит расследование по поводу пропажи моих матрасов. Такой же «глухарь». Сегодня моего больного Е. отправили на эвакуацию в Союз. Состояние его уже не вызывает никаких опасений. Всё у него будет хорошо. Спасибо ребятам из ОРИТ!
***
29 декабря. Приехал Казмирович. Собрали офицеров. Начмед армии объявил, что полковник Свирин снят с должности, и начальником госпиталя назначен полковник Забудько. Он совсем недавно прибыл к нам, и был «тёмной лошадкой». Разъяснений я не услышал. Свирин был начальником всего месяц! А до ликвидации госпиталя по плану осталось одиннадцать дней! Лошадей на переправе, вроде бы, не меняют? А тут такая чехарда – третий начальник за месяц!
Предупредили в отношении поездок в город и посещения дуканов. Согласно данным разведки в Кабуле действуют около ста группировок по восемь - десять человек, специализирующихся на терактах и похищениях. В эти последние дни они планируют усилить свою деятельность.
***
30 декабря. Сдал на пересылку все лишние койки своего бывшего седьмого отделения, оставив только шестьдесят штатных. Скорее бы сдать весь модуль. На общей праздничной «пятиминутке» вручали медали «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа». Почему-то забыли меня. Оказалось, по ошибке одному офицеру вручили эту медаль второй раз. Замполит решил тут же исправить свою ошибку. Он сказал: «Ерунда! Не беда!», забрал у офицера медаль и отдал мне. В орденской книжке зачеркнул его ФИО, и вписал мои.
***
31 декабря 1988. Последний день уходящего года. Последний Новый год в Афганистане. Но особенной радости нет. Я дежурный по части. С 23.30 началось светопреставление. Со все сторон загромыхало, засверкало. В небе переплетались трассы автоматных очередей, вспыхивали огни сигнальных ракет, пищали СХТ, медленно и торжественно опускались САБы, то по одному, то залпами ухали взрывпакеты и запалы от гранат. И так часов до двух ночи. И тогда, уже утром, я написал:
Новогодняя ночь над Кабулом.
Трассерами бьют автоматы.
Но летят только в небо пули.
Это - восемьдесят девятый!
Расчертили небо ракеты,
и свистят СХТ, догорая.
Только это - не праздник Победы,
сорок пятый, девятое мая.
Это - восемьдесят девятый! –
год последней для нас с тобою,
далеко не для всех понятной,
той войны, что шла "за рекою".
САБы медленно догорают,
растворяясь в ночи Кабула...
Я молчу, одного желая:
пусть летят только в небо пули!
***
1 января 1989 года. Приехали афганцы с генералом Вилайетом — будущим начальником этого госпиталя. Прошёл по отделениям. За ним человек десять, сначала офицеры, а сзади солдаты, которые подбирали всё, что плохо лежит. Так, у моих охранников стащили сапоги и гантели.
***
2 Января. Опять по госпиталю шныряют «зелёные». Их стало больше, и они шайками ходят от отделения к отделению, собирая имущество, а попутно прихватывают и другое. Но вот какой казус: у их офицера пропала шинель! Кому она нужна из наших?
***
3 января. Погода нелётная. Идёт снег. Вот это уже похоже на наш настоящий Новый год. Аскеры по-прежнему бродят по госпиталю и активно ведут с нашими больными и солдатами бартерную торговлю. Из отделений тащат всё, что ещё осталось: вёдра, баки для питьевой воды, тазики, одеяла, зеркала, динамики, сапоги и разные «тряпки». Ярмарка! Они по-наглому заходят в модули, лезут во все помещения и тащат даже такую мелочь, как кусок мыла, тетрадь, стакан, карандаш.
***
5 января. Эвакуируются ординаторы и прочий ненужный медперсонал. Полетел домой, в Ленинград, и Женя Васильев. Счастливый? Да! Сколько он тут пробыл? Чуть больше месяца.
Генерал Вилайет организовал для нас автобус с охраной для выезда на Маркетинг — торговый центр. Первый и, вероятно, единственный официальный выезд в город за покупками. Знал бы я раньше — не тратил бы деньги на ерунду, которую прикупал мне Володя. Съездил, купил кое-что по мелочи.
***
6 января. Наконец-то приёмщики дошли до моего отделения. Их было человек семь. Они проходили от одной палаты к другой, заглядывали внутрь, кивали головами и шли дальше, а идущий в самом конце дедок тут же забивал окна и двери гвоздями. Я уже знал, что передаются только помещения со штатными койками, а не инвентарь, которого, в принципе, уже не должно было быть (зря я так пёкся о сохранности барахла). Поэтому я отдал одному из бывших моих фельдшеров ключ от каптёрки, и вышел с их офицером на крыльцо. Мы закурили. Оставшихся солдат и деда с инструментами фельдшер повёл в каптёрку. Минут через пятнадцать все вышли довольные. В наволочках, как в сумках, просматривались контуры разных хозяйственных предметов. Я дал возможность фельдшеру что-то заработать. Последними несколькими ударами молотка была забита входная дверь. Я протянул офицеру заготовленный акт, который он подписал. Дело было сделано. Груз материальных забот был сброшен.
***
7 января. Утром отправляли последнюю группу больных в Союз. А с ними и остатки наших срочников. После построения ко мне подошёл мой фельдшер и сунул что-то в карман, сказав: «Спасибо!». Я развернул бумажку и увидел скрученную пачку мятых «разнокалиберных» афошек. «Это Ваша доля!» - сказал сержант , и побежал догонять колонну, идущую к аэродрому. Ну что ж, он отблагодарил меня. На что он мог потратить последние афошки, я не знал. Да и какая разница. Сегодня он уже будет в Союзе.
Больных повезли на машине. Сколько там было денег, я уже не помню, но они оказались вовремя. Меня окликнул начмед и предложил поехать на Маркетинг. Я не понял, почему именно мне он предложил, либо я был просто первый, попавшийся ему на глаза офицер, а он уже садился в машину. А я что? Согласился, конечно. Деньги появились. Работы больше не было. Прыгнул в машину. И вот мы с ним вдвоём, в форме, но без оружия, рванули в город. Я уже потом немного опешил: ещё неделю назад нас пугали террористами-похитителями. Как бы чего не вышло. Было немного не по себе, но начмед и виду не подавал. Мы держались вдвоём. В кармане у меня был хороший складной нож. Но это же смешно. Не отбиться, если насядут с намерениями. Но обошлось. Потратив последние деньги, мы благополучно вернулись в госпиталь.
***
8 января. Нас должны были эвакуировать сегодня, но отложили на завтра. Хотя официально госпиталя уже нет. Нашу охрану на КПП и по периметру уже утром сменили «зелёные». А вечером мы обнаружили, что они пропали. Ни на КПП, ни на периметре — НИКОГО! Афганские «друзья» нас покинули, а если точнее — кинули. Личного оружия, естественно, не было. Так что теперь нас хоть голыми руками бери. В своём модуле обсудили ситуацию. Охраны нет. Соседних наших частей за забором уже тоже нет. Решили установить дежурство на ночь и вооружиться, чем попало. Нас уже было мало в общаге, и сетки от свободных кроватей мы закрепили с внутренней стороны на окнах. Брошенная снаружи граната, возможно, отскочит назад. Вооружились обрезками труб и подходящим хозинвентарём, который ещё не успели прихватить наши «друзья». Нашли ящик гранат, но запалов к ним не было. Все грохнули на Новый год. Даже те две гранаты, которые были в шкафу нашей комнаты, оказались без взрывателей. У меня, правда, был штык-нож от карабина, который Сергей подарил мне. Точнее, мы с ним махнулись не глядя, как раньше, на фронтах Великой Отечественной. Кажется, с моей стороны это была записная книжка. Не помню. Выходили ночью к КПП, но там так никто и не появился. Поскольку соседние части (ПАЛ, реммастерская, СЭО) уже пустовали, то подойти к нам враг мог с любой стороны беспрепятственно.
***
9 января. Неприятная ночь кое-как прошла. А утром, как ни в чём не бывало, на КПП красовался аскер, то бишь, воин афганской армии. Собрались все тут же. Сколько нас было? Человек пятьдесят - шестьдесят? Помимо офицеров в нашей команде ещё оставались женщины и несколько солдат. Загрузили вещи на «шаланду» (машину с длинным открытым прицепом), а сами пешком пошли на пересылку. Целый день простояли с вещами на краю лётного поля. Смотрели, как войска загружаются в «горбатые», которые взлетали по крутой спирали, и уходили на север. Домой! А нас почему-то не брали. К двадцати часам командир договорился, и нас пустили в казарму к десантникам. Женщин позднее отвезли в ОМедБ (медсанбат). Загрузившись спиртом, который где-то достал наш прапорщик Вася (за день здорово промёрзли), мы скрючились, не раздеваясь, на голых грязных матрасах, и кое-как покемарили до утра. Нам сказали, что первым делом отправляют солдат, а значит мы —дело второе.
***
10 января. С утра опять на лётное поле. Морозно! Солнечно! Наш весёлый прапор опять притащил трёхлитровую канистру со спиртом. Я подумал: а ведь и правда, что прапорщик – золотой фонд Советской Армии. Чтобы мы без них делали? Нет, это я серьёзно. Первым разлил женщинам: они дрожали от холода, но пили,не морщась, закусывая свежевыпавшим снегом. У кого-то были сосучие конфетки. Жратвы не было ни у кого. Потом присоединились и мужики. Часам к двенадцати нас, всё-таки, затолкали в «горбатый» в самом конце, загрузив борт сначала солдатами. С трудом закрывались аппарели, сдвигая нас вместе с нашими ящиками в кучу. Так и летели стоя между тюками и ящиками, а Вася продолжал наливать, но пили уже не все. Кто-то, стоя и спал.
Крутой спиралью, вкручиваясь в небо,
горбатый «ИЛ» уносит нас домой.
Война осталась. Не было победы.
И не гремел внизу последний бой.
Летели стоя в чреве самолёта
(борт полон был) средь ящиков, тюков.
Для нас - последний день, а для кого-то
ещё осталось тридцать пять деньков.
Потом наш каждый день подсчитан будет,
и каждый день вместит в себя три дня.
Никто из нас те дни не позабудет -
оставит шрам свой в памяти война.
Ну а пока летели над горами
и пили спирт. И каждый был так рад:
кто вспоминал аэродром Баграма,
кто Кандагар, а кто Джелалабад…
Теперь всё позади. Мы близко к цели.
Прощай, Кабул! Афганистан, прощай!
Мы, опьянев (от счастья!), что-то пели.
Ташкент по курсу.
Родина, встречай!
Помочь сайту
Поздравления
