Мутные воды, река Сомнение-3
НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
МУТНЫЕ ВОДЫ, РЕКА СОМНЕНИЕ
Повесть
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Подрезов с тоской смотрел на проходивших мимо людей, иногда тонким, неуверенным, срывавшимся от стыда, голоском пытался рекламировать разложенные на асфальте напильники, пассатижи и прочую дребедень. Он больше всего на свете боялся сейчас встретить здесь, на пятачке возле универмага "Первомайский", одним из первых в Москве превратившемся в гигантскую барахолку, кого-нибудь из знакомых: никто бы не поверил, что он не ворует эти напильники на родном заводе, а перекупает их в магазинах. Но что-то надо было делать, как-то выкручиваться. Судьба вдруг повернулась боком не к нему одному: вся страна пустилась в какой-то диковинный, сумасшедший пляс, да и от самой страны, наверное, лишь две трети осталось. Вокруг усиленно что-то воровали, продавали и перепродавали, вот только Алексею, как он ни старался, ни в чем не везло.
Алена не корила мужа, хотя каждый раз после похода по магазинам за продуктами возвращалась с лицом белее мела: цены неслись вскачь со скоростью поистине невообразимой. Испробовав все, Подрезов решился наконец подключить к делу заветный, припасенный на самый что ни на есть крайний случай, шанс, хотя разочарований в последнее время столько испытал, что взял за принцип ничему больше не удивляться и ничем не обольщаться. Визитку Аркадия он берег как зеницу ока, однако когда позвонил по заветному телефону, незнакомый голос ответил ему, что никаких Аркадиев здесь давно не проживает, а на попытки Подрезова что-то дополнительно разузнать, на том конце провода просто повесили трубку.
Казалось все, наступил, причем для него как всегда индивидуально, досрочно, конец света, оставалось только повеситься. Однако учеба на "сборах" чему-то научила Алексея, и он терпеливо принялся распутывать перемещения своего давнишнего "сокурсника". В конце концов его поиски увенчались успехом, но благожелательный (на сей раз!) нежный женский голосок уведомил его, что Аркадий Владиславович Гамов в отъезде, за границей, и вернется лишь через месяц.
Было отчего упасть духом. Тем более, что после горячки поисков Алексей на свежую голову рассудил: собственно, а кто и что он Аркадию? Если прикинуть, сколько времени прошло с тех пор, когда они в последний раз виделись, человек этот далеко ушел, высоко залез, какая для него корысть в каком-то жалком инженеришке?
Ничего не оставалось, как действовать самостоятельно. Наверное, Подрезов никогда бы не решился на что-либо подобное, если бы, опять же, не учеба на приснопамятных курсах. Знания, которые он терпеливо заучивал там, вдруг самым неожиданным образом всплывали в его голове, делали происходящее вокруг и совершенно загадочное для большинства остальных людей, понятным и знакомым.
Первый вывод, к которому он пришел: прошлое никогда не вернется. Нравится ли ему или не нравится то, что обрушилось на его голову как снежный ком, но нужно приспосабливаться, так или иначе, к окружающей действительности. Помогало и здесь все то же армейское правило: "делай как я, смотри на меня". Только надо было смотреть высоко вверх, задрав голову. То, что эти люди наверху ничего не боялись, действовали на виду, воровали без всякого зазрения совести, сначала очень смущало Подрезова, и он чуть было не поддался общей тенденции брюзжания. Однако на брюзжание это могла уйти вся оставшаяся его жизнь, а за спиной у Алексея было четыре разинутых рта, отступать ему было некуда.
Конечно, он переоценил себя. По причине замкнутого своего образа жизни партнерами надежными Алексей так и не обзавелся, на бирже, на рынках он постоянно натыкался на знакомые лица, но своими знаниями никто не расположен был с ним делиться, зато каждый был бы рад оставить его без последних порток, это тоже, к счастью, по курсам, было Алексею достаточно хорошо ведомо. Вообще, еще и еще, лишний раз, в который раз, убеждался он: учеба на "сборах" снабдила его неоценимым опытом, если бы только в коня был корм. Эх, если бы сейчас, хоть на недельку вновь так "собраться"!
Казалось бы, все Алексей делал правильно: взял на себя и на жену кредиты в банке, за которые потом расплачивался пустыми, обесценивавшимися деньгами. Вложил полученный первоначальный капитал в стремительно растущие акции-предъявительские бумаги. Однако вот тот момент, когда "бумаги" эти внезапно рухнули, он пропустил: семья, работа, кому это было интересно? Стоит ли объяснять, что закончилась великая эпопея в итоге тем, что Подрезов не только ничего не приобрел, но еще и навешал себе огромные долги на шею.
В таком состоянии полного отчаяния, уже окончательно решивший на себя руки наложить, он и дозвонился до Гамова.
– А, Леша! – отозвался тот неожиданно благожелательно. – Рад тебе. Хорошо, давай встретимся, поговорим.
ГЛАВА 2
Встреча была назначена в кафе, из тех новых, кооперативных, что не уступали иному ресторану по интерьеру и обслуживанию, однако приличной случаю одежонки Алексей так и не нашел, еле удалось уговорить швейцара впустить его. Аркадий был не один, долго давал какие-то поручения, инструктировал своих людей, шедших нескончаемой чередой: одни уходили, другие приходили. Наконец он освободился и похлопал Алексея по плечу.
– Извини, что заставил ждать, старик. Последний день я здесь, - сказал он, – завтра съезжаю. Моя "стекляшка", – с гордостью повел он рукой вокруг, – но слишком хлопотно получается с ней в последнее время. Бандиты стали уж слишком ретиво наезжать, чиновники поборами замучили, продаю недешево, но практически за бесценок. Не знаю пока, чем другим стану заниматься, но что я о себе, ты-то как? Надеюсь, нормально устроился? Помню, на курсах ты был таким зубрилой, ничего, наверное, из преподанной науки не забыл?
Алексей, как ни тяжело было ему признаваться, с грустью поведал о своих несчастьях.
– Тоже легко понять, – ничуть не удивился Аркадий, задумчиво попыхивая сигаретой. – Ты ведь ничего не осознал тогда, когда я говорил тебе про ступеньку. А система сработала. Будет и дальше действовать, совсем голову тебе оттяпает, если не поймешь, что к чему.
– Так, и в чем же она, ступенечка? – хмуро поинтересовался Алексей, не в силах скрыть уязвленное самолюбие.
Аркадий пожал плечами.
– А почему, собственно, я должен тебе об этом говорить? Так ли уж я тебе обязан?
– Я расплачусь, – с наигранной уверенностью, срывающимся голосом произнес Подрезов и поспешил откашляться, – пригожусь еще. Я на все готов. Вы моя последняя надежда.
– Что ж, – после некоторого размышления усмехнулся Аркадий, – в принципе, слово не рубль, с хорошим человеком можно и поделиться. Положение изменилось, Алеша, мы живем сейчас совсем в другой стране, в других условиях.
Подрезов досадливо подернул плечом.
– Знаю, на собственной шкуре ощутил уже. Что еще скажете? Что прошлое никогда не вернется? Я не совсем дурачок, многое понимаю, но что-то не срабатывает, что-то я не могу "догнать". Поверьте, я не стал бы беспокоить вас по пустякам, Аркадий Владиславович.
– Хорошо, – посерьезнел Аркадий. – Тогда начнем урок. Ты достаточно пожил на этом свете, имеешь какой-то жизненный опыт. Что ты скажешь на то, что люди не все одинаковы?
– Так определено природой, обществом, – пожал плечами Алексей, – меня достаточно жизнь потрепала в последнее время, чтобы я тешился иллюзиями о всемирном равенстве, а уж тем более, братстве.
– Однако перед Богом мы все равны, – усмехнулся Аркадий.
– Выровняемся после смерти, она так и так всех под одну гребенку подстрижет, – мрачно ответил Алексей. – Хотелось бы поближе к сути.
– К сути? – поднял брови Аркадий. – А суть проста. В каждом обществе – разовью дальше свою мысль – люди как-то разделяются. Как они, кстати, прежде подразделялись, не забыл еще?
– А, ну как же, как же – такое забыть! Крестьяне, рабочие, еще – интеллигенция промеж ними вшивая. Не знаю вот только, куда себя причислял чиновничий аппарат. Это темное дело, столь же загадочное, как тайна "золота партии".
– Чушь, согласен с тобой, но ты не вник в вопрос: может, я недостаточно четко его поставил? Как всегда, во все времена, люди разделялись? Раз уж мы вступили сейчас в благословенный капитализм, это мы должны сознавать достаточно четко, особенно хорошо – чтобы буквально от зубов отлетало. Ладно, не буду мучить тебя, да ты и вправе не согласиться со мной, но я знаю только четыре группы, вида, класса – называй как угодно. Хозяева – эти на самом верху; среди них разновидностей не перечесть: хозяева хозяев, хозяева-собственники и даже хозяева-холуи, да, да, не прикидывайся недоумком, тебе не идет, задницы лижут с утра до ночи всяким бонзам-божкам, а над нами все равно хозяева. Батраки – те кто под ними. И тут кого только нет! От наемника до холопа. Киллер вшивый и тот батрак! Кто там ниже? Категории, да, вот, пожалуй, самое удачное определение, категории – людей, которых и людьми-то трудно назвать, так – рабы, скоты. Как тебе мое разделение?
Алексей угрюмо промолчал.
– Понимаю, – кивнул Аркадий, – это так опять, общие рассуждения. Тебе хотелось бы поконкретнее, поближе знать – чтобы к себе приложить можно было. Ну так вот, хозяина из тебя не получилось, Лешенька. Я тебя предупреждал об этом, но ты продолжал упорствовать, пока не завел себя окончательно в тупик.
Подрезов не смог удержаться от чувства обиды, вспылил.
– Господи, как все просто, но неужели из-за того, что я сбежал тогда, нужно было меня так наказывать? Как я понял, это наказание пожизненное?
– Нет, – покачал головой Аркадий, – ты ничего не понял. Да, твой побег тогда изрядно навредил тебе, и пятно ты им заработал себе несмываемое, однако сейчас ты спрашиваешь совсем о другом меня: как можно стать хозяином? Однако что ты от меня хочешь, Лешенька, не я этот мир придумал – в том-то и вся соль-персоль, вынужден разочаровать тебя: хозяевами не становятся, хозяевами рождаются. Даже холуи из них и то на свет появляются с другим языком: мягким, нежным, не таким шершавым, как у тебя, во всяком случае.
– Ну а что дальше, в других, как вы их назвали, категориях? – не в силах подавить чувство обиды, поинтересовался Алексей. – И там невозможны перемещения?
– Чаще вниз. Скоту стать батраком?.. – Аркадий на секунду задумался. – Наверное, такое возможно, но лишь через поколения.
Алексей кивнул.
– Так, ладно, спасибо за подсказочку. Дальше я попытаюсь сам вашу мысль развить. Кто я сейчас? Батрак? Нет, не тяну, поскольку у меня нет хозяина. Скот? Тоже не похож, до скота я еще не опустился. Скот, как правило, бессловесен, а я еще говорю, говорю. Раб! Но я не хочу быть рабом!
Аркадий поскучнел, поднялся, побродил взглядом вокруг, стараясь не упустить ни одного знакомого лица, чтобы попрощаться. Последней перед ним возникла физиономия Алексея, и Гамов тотчас протянул ему руку с самой радушной улыбкой.
– Что ж, я надеюсь, Алеша, чем мог, я помог тебе? Ну а нет, так не обессудь! У меня тоже сейчас как раз не самый удачный период в жизни.
Выйдя из кафе, Гамов блаженно улыбнулся приветливому ласковому ветерку и хотел было пройтись немного пешком, но, опасаясь, что Подрезов тотчас же за ним увяжется, потянул на себя дверцу своей неказистой "копейки", "Жигулей" первой модели, если точнее – "ВАЗ-2101". Алексей понял, что шансы его скатились к нулю и, судорожно напрягая ум, не нашел ничего лучшего, как попросить жалобно:
– Может, подбросите меня до метро?
Гамов взглянул на него с удивлением: два шага идти да при такой погоде! Но промолчал, любезно распахнул противоположную дверцу.
Алексей понимал, что осталось только несколько секунд у него, что если сейчас он не переборет себя, не заговорит о каких-нибудь пустяках, не вспомнит смешной эпизод, знакомого, хотя бы, преподавателя, да что угодно и кого угодно, конец – о просьбе уже речь не идет – вообще их шапочной дружбе. Но его несла и несла великая сила инерции.
– Что ж, наверное, вы правы, Аркадий Владиславович, надо посмотреть правде в глаза: я всегда был рабом, я им родился. И мои дети – дети раба. Но еще недавно я был высшим рабом, рабом государственным – илотом...
– Да, у "них", как я сказал, тоже свои градации, – рассеянно, делая вид, что полностью сосредоточился на движении машин по шоссе, согласился Аркадий, – везде борьба. "Борьба за место под солнцем". Ну так мы приехали. Как говорится, всех благ тебе, мой золотой!
– Ладно, – кивнул Алексей, понимая в бессилии, что его игра так и не склеилась. – Что ж, спасибо вам, по крайней мере, за одну замечательную вещь: вы примирили меня со временем.
– Интересно! – оживился Аркадий. – Если можно, хотелось бы знать поконкретнее: каким именно образом?
– Очень просто, – Алексей и в самом деле почувствовал облегчение, будто гора свалилась у него с плеч. – Раз я имею возможность подняться на новый уровень, освободиться от ярма, значит... благословенно это общество?
– Как же, как же! – не на шутку развеселился Аркадий. – Я вижу, ты способен не только брать, но и отдавать. Продолжай! Абсурд! Ты благословляешь это общество? Но ведь в нем воруют, убивают, попирают элементарные человеческие права, как ты можешь одобрять, а уж тем паче восхвалять подобное?
Алексей вздохнул.
– Нет, я так не говорил: и не одобряю и не восхваляю, но... теперь принимаю. Знаю, по крайней мере, чего я в нем хочу. Я желаю, нет, просто жажду, стать батраком, Аркадий Владиславович. Работать на вас! Могу ли я хотя бы мечтать о такой возможности?
– О, такого добра сейчас... – разочарованно скривил пухлые губы Гамов. – Видел, сколько их? Сколько их ко мне подходило? И я всем отказал. Потому что сейчас я хочу отдохнуть, сейчас мне не до дел, сейчас меня интересует совсем другое. – Он поразмышлял немного, увидев, как сразу спал с лица его бывший "сокурсник", и на мгновение поддался чувству жалости. – Хорошо, пусть будет по-твоему, Леша, я предоставлю тебе шанс. Один-единственный, другого не будет. Давай сразу и уговоримся: если ты промахнешься, то никогда больше не то, что не потревожишь меня, но даже малейшим, ничтожным движением не покажешь, что мы были когда-либо знакомы. Итак, ты готов? Хорошо: ну так вот, объясни мне, только раз и навсегда убеди – чем ты лучше других, чтобы я тебя выбрал? Короче, прельсти меня, и завтра же ты у меня служишь! Но только времени минута у нас, и никогда больше впредь, как я уже сказал, она не представится, не повторится.
Алексей побледнел, задумался.
– Что ж, я готов. Чем может быть ценен батрак, чем среди прочих он может выделиться? На мой взгляд, только двумя качествами: высоким профессионализмом и скрупулезной честностью. Вот тогда у него появляется право: право выбирать хозяина, так как он уже представляет собой ценность на рынке труда. Я выбираю вас, считаю за великое благо и честь, если вы возьмете меня, ну а знания, честность – вы ведь достаточно хорошо и давно меня знаете.
Аркадий впервые посерьезнел, поерзал губами на немного обрюзглом плоском лице. Видимо, он не был готов к подобному ответу.
– Что ж, все верно, – сказал он наконец сухо. – Беда одна только – что я сейчас не хозяин, как я уже тебе говорил: у меня нет в данный момент никакого дела, даже в проекте. Попробуй-ка попытать счастья в другом месте, ты действительно производишь впечатление неглупого человека.
Однако Алексей уже почувствовал слабину, теперь от него не так просто было отделаться.
– Аркадий Владиславович, вы не останетесь без дела, я уверен в этом. Ну а пока я согласен заниматься чем угодно. У вас денег нет на зарплату мне – даром буду пахать, как-нибудь выкручусь. Но в итоге все-таки добьюсь своего.
– Ладно, можешь не продолжать, – устало махнул рукой Гамов. – Завтра в девять утра жду тебя здесь, у метро. Только с зарплатой тебе, действительно, придется подождать, милый Леша! Да и вообще хочу предупредить: есть у меня одна страсть, куда периодически все деньги будут улетать – женщины. Я борюсь как могу с этим своим наваждением, но бесполезно – такая наследственность. Вот и главная твоя задача, вытекающая сама собой – хоть чуть-чуть меня на сем поприще сдерживать.
НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
МУТНЫЕ ВОДЫ, РЕКА СОМНЕНИЕ
Повесть
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Подрезов с тоской смотрел на проходивших мимо людей, иногда тонким, неуверенным, срывавшимся от стыда, голоском пытался рекламировать разложенные на асфальте напильники, пассатижи и прочую дребедень. Он больше всего на свете боялся сейчас встретить здесь, на пятачке возле универмага "Первомайский", одним из первых в Москве превратившемся в гигантскую барахолку, кого-нибудь из знакомых: никто бы не поверил, что он не ворует эти напильники на родном заводе, а перекупает их в магазинах. Но что-то надо было делать, как-то выкручиваться. Судьба вдруг повернулась боком не к нему одному: вся страна пустилась в какой-то диковинный, сумасшедший пляс, да и от самой страны, наверное, лишь две трети осталось. Вокруг усиленно что-то воровали, продавали и перепродавали, вот только Алексею, как он ни старался, ни в чем не везло.
Алена не корила мужа, хотя каждый раз после похода по магазинам за продуктами возвращалась с лицом белее мела: цены неслись вскачь со скоростью поистине невообразимой. Испробовав все, Подрезов решился наконец подключить к делу заветный, припасенный на самый что ни на есть крайний случай, шанс, хотя разочарований в последнее время столько испытал, что взял за принцип ничему больше не удивляться и ничем не обольщаться. Визитку Аркадия он берег как зеницу ока, однако когда позвонил по заветному телефону, незнакомый голос ответил ему, что никаких Аркадиев здесь давно не проживает, а на попытки Подрезова что-то дополнительно разузнать, на том конце провода просто повесили трубку.
Казалось все, наступил, причем для него как всегда индивидуально, досрочно, конец света, оставалось только повеситься. Однако учеба на "сборах" чему-то научила Алексея, и он терпеливо принялся распутывать перемещения своего давнишнего "сокурсника". В конце концов его поиски увенчались успехом, но благожелательный (на сей раз!) нежный женский голосок уведомил его, что Аркадий Владиславович Гамов в отъезде, за границей, и вернется лишь через месяц.
Было отчего упасть духом. Тем более, что после горячки поисков Алексей на свежую голову рассудил: собственно, а кто и что он Аркадию? Если прикинуть, сколько времени прошло с тех пор, когда они в последний раз виделись, человек этот далеко ушел, высоко залез, какая для него корысть в каком-то жалком инженеришке?
Ничего не оставалось, как действовать самостоятельно. Наверное, Подрезов никогда бы не решился на что-либо подобное, если бы, опять же, не учеба на приснопамятных курсах. Знания, которые он терпеливо заучивал там, вдруг самым неожиданным образом всплывали в его голове, делали происходящее вокруг и совершенно загадочное для большинства остальных людей, понятным и знакомым.
Первый вывод, к которому он пришел: прошлое никогда не вернется. Нравится ли ему или не нравится то, что обрушилось на его голову как снежный ком, но нужно приспосабливаться, так или иначе, к окружающей действительности. Помогало и здесь все то же армейское правило: "делай как я, смотри на меня". Только надо было смотреть высоко вверх, задрав голову. То, что эти люди наверху ничего не боялись, действовали на виду, воровали без всякого зазрения совести, сначала очень смущало Подрезова, и он чуть было не поддался общей тенденции брюзжания. Однако на брюзжание это могла уйти вся оставшаяся его жизнь, а за спиной у Алексея было четыре разинутых рта, отступать ему было некуда.
Конечно, он переоценил себя. По причине замкнутого своего образа жизни партнерами надежными Алексей так и не обзавелся, на бирже, на рынках он постоянно натыкался на знакомые лица, но своими знаниями никто не расположен был с ним делиться, зато каждый был бы рад оставить его без последних порток, это тоже, к счастью, по курсам, было Алексею достаточно хорошо ведомо. Вообще, еще и еще, лишний раз, в который раз, убеждался он: учеба на "сборах" снабдила его неоценимым опытом, если бы только в коня был корм. Эх, если бы сейчас, хоть на недельку вновь так "собраться"!
Казалось бы, все Алексей делал правильно: взял на себя и на жену кредиты в банке, за которые потом расплачивался пустыми, обесценивавшимися деньгами. Вложил полученный первоначальный капитал в стремительно растущие акции-предъявительские бумаги. Однако вот тот момент, когда "бумаги" эти внезапно рухнули, он пропустил: семья, работа, кому это было интересно? Стоит ли объяснять, что закончилась великая эпопея в итоге тем, что Подрезов не только ничего не приобрел, но еще и навешал себе огромные долги на шею.
В таком состоянии полного отчаяния, уже окончательно решивший на себя руки наложить, он и дозвонился до Гамова.
– А, Леша! – отозвался тот неожиданно благожелательно. – Рад тебе. Хорошо, давай встретимся, поговорим.
ГЛАВА 2
Встреча была назначена в кафе, из тех новых, кооперативных, что не уступали иному ресторану по интерьеру и обслуживанию, однако приличной случаю одежонки Алексей так и не нашел, еле удалось уговорить швейцара впустить его. Аркадий был не один, долго давал какие-то поручения, инструктировал своих людей, шедших нескончаемой чередой: одни уходили, другие приходили. Наконец он освободился и похлопал Алексея по плечу.
– Извини, что заставил ждать, старик. Последний день я здесь, - сказал он, – завтра съезжаю. Моя "стекляшка", – с гордостью повел он рукой вокруг, – но слишком хлопотно получается с ней в последнее время. Бандиты стали уж слишком ретиво наезжать, чиновники поборами замучили, продаю недешево, но практически за бесценок. Не знаю пока, чем другим стану заниматься, но что я о себе, ты-то как? Надеюсь, нормально устроился? Помню, на курсах ты был таким зубрилой, ничего, наверное, из преподанной науки не забыл?
Алексей, как ни тяжело было ему признаваться, с грустью поведал о своих несчастьях.
– Тоже легко понять, – ничуть не удивился Аркадий, задумчиво попыхивая сигаретой. – Ты ведь ничего не осознал тогда, когда я говорил тебе про ступеньку. А система сработала. Будет и дальше действовать, совсем голову тебе оттяпает, если не поймешь, что к чему.
– Так, и в чем же она, ступенечка? – хмуро поинтересовался Алексей, не в силах скрыть уязвленное самолюбие.
Аркадий пожал плечами.
– А почему, собственно, я должен тебе об этом говорить? Так ли уж я тебе обязан?
– Я расплачусь, – с наигранной уверенностью, срывающимся голосом произнес Подрезов и поспешил откашляться, – пригожусь еще. Я на все готов. Вы моя последняя надежда.
– Что ж, – после некоторого размышления усмехнулся Аркадий, – в принципе, слово не рубль, с хорошим человеком можно и поделиться. Положение изменилось, Алеша, мы живем сейчас совсем в другой стране, в других условиях.
Подрезов досадливо подернул плечом.
– Знаю, на собственной шкуре ощутил уже. Что еще скажете? Что прошлое никогда не вернется? Я не совсем дурачок, многое понимаю, но что-то не срабатывает, что-то я не могу "догнать". Поверьте, я не стал бы беспокоить вас по пустякам, Аркадий Владиславович.
– Хорошо, – посерьезнел Аркадий. – Тогда начнем урок. Ты достаточно пожил на этом свете, имеешь какой-то жизненный опыт. Что ты скажешь на то, что люди не все одинаковы?
– Так определено природой, обществом, – пожал плечами Алексей, – меня достаточно жизнь потрепала в последнее время, чтобы я тешился иллюзиями о всемирном равенстве, а уж тем более, братстве.
– Однако перед Богом мы все равны, – усмехнулся Аркадий.
– Выровняемся после смерти, она так и так всех под одну гребенку подстрижет, – мрачно ответил Алексей. – Хотелось бы поближе к сути.
– К сути? – поднял брови Аркадий. – А суть проста. В каждом обществе – разовью дальше свою мысль – люди как-то разделяются. Как они, кстати, прежде подразделялись, не забыл еще?
– А, ну как же, как же – такое забыть! Крестьяне, рабочие, еще – интеллигенция промеж ними вшивая. Не знаю вот только, куда себя причислял чиновничий аппарат. Это темное дело, столь же загадочное, как тайна "золота партии".
– Чушь, согласен с тобой, но ты не вник в вопрос: может, я недостаточно четко его поставил? Как всегда, во все времена, люди разделялись? Раз уж мы вступили сейчас в благословенный капитализм, это мы должны сознавать достаточно четко, особенно хорошо – чтобы буквально от зубов отлетало. Ладно, не буду мучить тебя, да ты и вправе не согласиться со мной, но я знаю только четыре группы, вида, класса – называй как угодно. Хозяева – эти на самом верху; среди них разновидностей не перечесть: хозяева хозяев, хозяева-собственники и даже хозяева-холуи, да, да, не прикидывайся недоумком, тебе не идет, задницы лижут с утра до ночи всяким бонзам-божкам, а над нами все равно хозяева. Батраки – те кто под ними. И тут кого только нет! От наемника до холопа. Киллер вшивый и тот батрак! Кто там ниже? Категории, да, вот, пожалуй, самое удачное определение, категории – людей, которых и людьми-то трудно назвать, так – рабы, скоты. Как тебе мое разделение?
Алексей угрюмо промолчал.
– Понимаю, – кивнул Аркадий, – это так опять, общие рассуждения. Тебе хотелось бы поконкретнее, поближе знать – чтобы к себе приложить можно было. Ну так вот, хозяина из тебя не получилось, Лешенька. Я тебя предупреждал об этом, но ты продолжал упорствовать, пока не завел себя окончательно в тупик.
Подрезов не смог удержаться от чувства обиды, вспылил.
– Господи, как все просто, но неужели из-за того, что я сбежал тогда, нужно было меня так наказывать? Как я понял, это наказание пожизненное?
– Нет, – покачал головой Аркадий, – ты ничего не понял. Да, твой побег тогда изрядно навредил тебе, и пятно ты им заработал себе несмываемое, однако сейчас ты спрашиваешь совсем о другом меня: как можно стать хозяином? Однако что ты от меня хочешь, Лешенька, не я этот мир придумал – в том-то и вся соль-персоль, вынужден разочаровать тебя: хозяевами не становятся, хозяевами рождаются. Даже холуи из них и то на свет появляются с другим языком: мягким, нежным, не таким шершавым, как у тебя, во всяком случае.
– Ну а что дальше, в других, как вы их назвали, категориях? – не в силах подавить чувство обиды, поинтересовался Алексей. – И там невозможны перемещения?
– Чаще вниз. Скоту стать батраком?.. – Аркадий на секунду задумался. – Наверное, такое возможно, но лишь через поколения.
Алексей кивнул.
– Так, ладно, спасибо за подсказочку. Дальше я попытаюсь сам вашу мысль развить. Кто я сейчас? Батрак? Нет, не тяну, поскольку у меня нет хозяина. Скот? Тоже не похож, до скота я еще не опустился. Скот, как правило, бессловесен, а я еще говорю, говорю. Раб! Но я не хочу быть рабом!
Аркадий поскучнел, поднялся, побродил взглядом вокруг, стараясь не упустить ни одного знакомого лица, чтобы попрощаться. Последней перед ним возникла физиономия Алексея, и Гамов тотчас протянул ему руку с самой радушной улыбкой.
– Что ж, я надеюсь, Алеша, чем мог, я помог тебе? Ну а нет, так не обессудь! У меня тоже сейчас как раз не самый удачный период в жизни.
Выйдя из кафе, Гамов блаженно улыбнулся приветливому ласковому ветерку и хотел было пройтись немного пешком, но, опасаясь, что Подрезов тотчас же за ним увяжется, потянул на себя дверцу своей неказистой "копейки", "Жигулей" первой модели, если точнее – "ВАЗ-2101". Алексей понял, что шансы его скатились к нулю и, судорожно напрягая ум, не нашел ничего лучшего, как попросить жалобно:
– Может, подбросите меня до метро?
Гамов взглянул на него с удивлением: два шага идти да при такой погоде! Но промолчал, любезно распахнул противоположную дверцу.
Алексей понимал, что осталось только несколько секунд у него, что если сейчас он не переборет себя, не заговорит о каких-нибудь пустяках, не вспомнит смешной эпизод, знакомого, хотя бы, преподавателя, да что угодно и кого угодно, конец – о просьбе уже речь не идет – вообще их шапочной дружбе. Но его несла и несла великая сила инерции.
– Что ж, наверное, вы правы, Аркадий Владиславович, надо посмотреть правде в глаза: я всегда был рабом, я им родился. И мои дети – дети раба. Но еще недавно я был высшим рабом, рабом государственным – илотом...
– Да, у "них", как я сказал, тоже свои градации, – рассеянно, делая вид, что полностью сосредоточился на движении машин по шоссе, согласился Аркадий, – везде борьба. "Борьба за место под солнцем". Ну так мы приехали. Как говорится, всех благ тебе, мой золотой!
– Ладно, – кивнул Алексей, понимая в бессилии, что его игра так и не склеилась. – Что ж, спасибо вам, по крайней мере, за одну замечательную вещь: вы примирили меня со временем.
– Интересно! – оживился Аркадий. – Если можно, хотелось бы знать поконкретнее: каким именно образом?
– Очень просто, – Алексей и в самом деле почувствовал облегчение, будто гора свалилась у него с плеч. – Раз я имею возможность подняться на новый уровень, освободиться от ярма, значит... благословенно это общество?
– Как же, как же! – не на шутку развеселился Аркадий. – Я вижу, ты способен не только брать, но и отдавать. Продолжай! Абсурд! Ты благословляешь это общество? Но ведь в нем воруют, убивают, попирают элементарные человеческие права, как ты можешь одобрять, а уж тем паче восхвалять подобное?
Алексей вздохнул.
– Нет, я так не говорил: и не одобряю и не восхваляю, но... теперь принимаю. Знаю, по крайней мере, чего я в нем хочу. Я желаю, нет, просто жажду, стать батраком, Аркадий Владиславович. Работать на вас! Могу ли я хотя бы мечтать о такой возможности?
– О, такого добра сейчас... – разочарованно скривил пухлые губы Гамов. – Видел, сколько их? Сколько их ко мне подходило? И я всем отказал. Потому что сейчас я хочу отдохнуть, сейчас мне не до дел, сейчас меня интересует совсем другое. – Он поразмышлял немного, увидев, как сразу спал с лица его бывший "сокурсник", и на мгновение поддался чувству жалости. – Хорошо, пусть будет по-твоему, Леша, я предоставлю тебе шанс. Один-единственный, другого не будет. Давай сразу и уговоримся: если ты промахнешься, то никогда больше не то, что не потревожишь меня, но даже малейшим, ничтожным движением не покажешь, что мы были когда-либо знакомы. Итак, ты готов? Хорошо: ну так вот, объясни мне, только раз и навсегда убеди – чем ты лучше других, чтобы я тебя выбрал? Короче, прельсти меня, и завтра же ты у меня служишь! Но только времени минута у нас, и никогда больше впредь, как я уже сказал, она не представится, не повторится.
Алексей побледнел, задумался.
– Что ж, я готов. Чем может быть ценен батрак, чем среди прочих он может выделиться? На мой взгляд, только двумя качествами: высоким профессионализмом и скрупулезной честностью. Вот тогда у него появляется право: право выбирать хозяина, так как он уже представляет собой ценность на рынке труда. Я выбираю вас, считаю за великое благо и честь, если вы возьмете меня, ну а знания, честность – вы ведь достаточно хорошо и давно меня знаете.
Аркадий впервые посерьезнел, поерзал губами на немного обрюзглом плоском лице. Видимо, он не был готов к подобному ответу.
– Что ж, все верно, – сказал он наконец сухо. – Беда одна только – что я сейчас не хозяин, как я уже тебе говорил: у меня нет в данный момент никакого дела, даже в проекте. Попробуй-ка попытать счастья в другом месте, ты действительно производишь впечатление неглупого человека.
Однако Алексей уже почувствовал слабину, теперь от него не так просто было отделаться.
– Аркадий Владиславович, вы не останетесь без дела, я уверен в этом. Ну а пока я согласен заниматься чем угодно. У вас денег нет на зарплату мне – даром буду пахать, как-нибудь выкручусь. Но в итоге все-таки добьюсь своего.
– Ладно, можешь не продолжать, – устало махнул рукой Гамов. – Завтра в девять утра жду тебя здесь, у метро. Только с зарплатой тебе, действительно, придется подождать, милый Леша! Да и вообще хочу предупредить: есть у меня одна страсть, куда периодически все деньги будут улетать – женщины. Я борюсь как могу с этим своим наваждением, но бесполезно – такая наследственность. Вот и главная твоя задача, вытекающая сама собой – хоть чуть-чуть меня на сем поприще сдерживать.
Николай Бредихин # 8 октября 2012 в 21:47 +1 | ||
|
Николай Бредихин # 10 октября 2012 в 10:23 +2 | ||
|
Николай Бредихин # 10 октября 2012 в 10:30 +2 | ||
|