Учебное судно "Георгий Седов", принадлежащее Херсонскому мореходному училищу,
стояло на якоре вблизи острова Пионерский в Днепробугском лимане.
На судне проходили плавательскую практику 40 курсантов-практикантов судоводительского отделения: по 20 человек из Херсонского и Ростовского мореходных училищ.
Жили они отдельно в 20-ти местных кубриках.
Судно не просто так стояло: капитан специально вывел его на этот рейд для отработки плановых учений в течение 10 суток, а затем "Георгий Седов" должен был отправиться в плавание с заходами в черноморские порты.
Три отделения: учебное, рабочее и вахтенное занимались каждое своим делом; в свободное от вахт, работ и учёбы занимаясь кто чем: кто читал книги из судовой библиотеки, кто играл в настольные (не азартные) игры, кто вульгарно дрых, а кто, что называется, "дурью маялся".
Как-то тёплым вечерком (дело было в июне) группа курсантов расположилась на закреплённой к палубе скамейке, расположенной у надстройки в районе иллюминаторов, выходящих из каюты стармеха. В руках одного из них, Виталика Пензы, получившего своё прозвище по причине того, что город Пенза являлся его родиной, была семиструнная гитара. Играл он неплохо и пел тоже хорошо, если не дурачился, а подурачиться Пенза любил. Да и репертуар у него был какой-то хулиганский, в основном.
- Давай, Пенза, шарь! - попросил кто-то из ребят.
Тот, устроившись поудобнее на скамейке, ударил по струнам и запел вполголоса:
- Тебе мерещится, что водка плещется,
закуска прыгает вокруг стола,
идёшь ты пьяная, полураздетая,
по тёмным улицам Махачкала...
Иллюминатор каюты стармеха приоткрылся, видимо Дед решил послушать песню.
Допев песню до конца, Пенза приступил к исполнению следующей, проведя сначала
нежно по струнам, вдруг громко шарахнул боем "восьмёрка" и дико заорал:
- Всю Сибирь прошёл в лаптях обутый,
слушал песни старых рыбаков,
надвигались сумерки ночные,
ветер дул с байкальских берегов!
Из иллюминатора высунулась голова Деда, который крикнул: - кончай орать, ядрёна копоть! И, вообще, пошли все вон отсюда, салабоны! Отдыхать мешаете!
Весёлая компашка разбежалась, но вскоре на той же скамейке расположились новые действующие лица: курсанты Корнеев и Бычков. У Жоржа в руках была гармошка.
Жорж родом был с Донецкой области, перед практикой съездил на родину и привёз оттуда небольшую гармошку, которую и прихватил с собой на практику.
- Ты хоть играть-то умеешь на ней? - спросил Вадим Жоржа.
- А то! "Виновата ли я" и "Каким ты меня ядом напоила"!
Корню всё нетерпелось услышать, как играет друг и, наконец, уговорил он Жоржа проявить талант.
И вот, настал этот долгожданный момент: нажимая невпопад на клавиши гармошки, Жора истошно заголосил:
- Каким ты меня ядом напоила!
Каким меня огнём воспламенила!
Продолжить дальше он не сумел: курсанты оперативно дали дёру, увидев несущегося к ним из надстройки Деда, размахивающего шваброй.
Отогнав гармониста со зрителем на приличное расстояние, Дед вернулся в свою каюту, а друзья перебазировались на бак, т.е. в носовую часть судна.
- Слушай, Жорж, - сказал Корень, - поёшь ты, как говорится, мотивно, но слушать противно.
- Ну и не слушай! - обиделся Жорж, а я буду тренироваться! Не сразу Москва строилась, научусь ещё хорошо играть.
- Играть, может, и научишься, а петь - вряд ли, коль медведь на ухо наступил, - сказал Корень и направился в кубрик, а Жорж ударил по клавишам и опять противно заголосил:
- Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю!
Корень знал приятеля, как человека упорного и понял, что тот будет репетировать, пока не достигнет какого-то результата, но присутствовать при этих упражнениях ему расхотелось и он нырнул на трап, ведущий в кубрик.
Однако, на палубе появился боцман Лукич (его каюта находилась в носовой части судна, как раз под облюбованной Жоржем "сценой", то бишь, кнехтом на баке, на котором тот и расселся со своей гармошкой.
- Жора, а не мог бы ты отвалить куда подальше со своей музыкой? - обратился он к курсанту.
- Некуда, Лукич, гонят отовсюду, - грустно объяснил ему Жорж.
- А тут тоже нехрен голосить! Вали, вон, в цепной ящик и пиликай там!
Жорж послушно повесил гармошку на плечо и полез в цепной ящик, где, усевшись на якорь-цепь продолжил своё музицирование.
После этого случая у него вошло в привычку каждый вечер, по окончании судовых работ лазать в канатный ящик и терзать там свою несчастную гармошку, громко распевая свои жалостливые песни. На четвёртый день его репертуар пополнился ещё одной, под названием "Моль, моль - ядовитая букашка": списал слова у Пензы.
В момент этих музыкальных упражнений, боцман выскакивал из своей каюты с перекошенной физиономией: цепной ящик граничил с его каютой и вопли Жоржа и рыдания гармони, усиленные акустикой металлического отсека, хорошо слышались в той каюте.
Теперь уже Лукич, проникшись уважением к упорству курсанта, подходил, заглядывая
в горловину цепного ящика и уговаривал Жоржа продать ему гармошку за хорошие деньги, но тот отказывался.
Ну, вот закончился период отработки судовых тревог на рейде острова Пионерский и "Георгий Седов" отправился в своё учебное плавание по Чёрному морю с заходами в черноморские порты.
Жорж теперь уже не каждый день, а в спокойную погоду, когда не было качки, продолжал отводить душу в цепном ящике, терзая свою "тальянку" и каждый раз Лукич просил Жоржа продать ему этот музыкальный инструмент, но Жорж был неумолим.
Учебное судно "Георгий Седов", в один прекрасный день зашло в порт Сочи и курсантам, свободным от вахт, было разрешено отправиться в увольнение на берег.
Тёплым июльским вечером Корнеев с Бычковым, одетые по форме два (чёрные флотские брюки и белые форменки с гюйсом) сидели на скамейке сочинской набережной и грустили: в карманах не было ни копья (месячное денежное довольствие, 6 рублей, "улетело" за считанные дни), а мимо них дефилировала нарядная публика, красивые девушки, недалеко с платной танцплощадки доносилась музыка.
Вот мимо друзей идут две симпатичные девушки в ярких платьях, они направляются к танцплощадке.
- Девушки, идите к нам! - позвал их Жорж.
Девицы, взглянув на наших мореманов, презрительно фыркнули и продолжили свой путь.
- Вот так и живём, - грустно резюмировал Жорж.
Вдруг напротив их скамейки остановился моряк в белоснежном кителе, белых брюках и щегольской мичманке с белым чехлом.
Курсанты узнали в нём своего кока - Петровича.
- Ну что, сынки, - обратился к ним Петрович, - сидите, скучаете, небось и на пиво нет ни шиша?
- Нету, Петрович, ни шиша! - ответили пацаны хором, надеясь, что тот займёт им немного денег.
- А, ну сидите, сидите, - изрёк Петрович и продолжил путь в нужном ему направлении.
Вот же старый жук! - в сердцах воскликнул Жорж.
- А ты знаешь, что он - бывший поездной вор? - спросил Жорж Корня.
- Да ну!
- Ей богу! Как-то был я в наряде на камбузе, а Петрович, был он малость подшофе и разговорился, что по молодости "на бону углы вертел", а это по "фене" означает, что на вокзале он чемоданы воровал.
- Ни хрена себе! - удивился Корнеев.
- Ну да! А потом, говорит, оттянул срок, вышел на свободу с чистой совестью и в моря подался. Вот так! Ну да ладно, - продолжил Жорж, - хреновато, когда в кармане пусто! А у меня на днях - день рождения, а денежное "удовольствие" получим только в конце месяца... А мне хотелось бы отметить, хотя бы скромненько с тобой. Как раз заход в Новороссийск намечается в этот день. Может, всё же гармошку боцману продать?
- Да ты что! - сделал Корень круглые глаза, - неужели я больше не услышу "Моль - ядовитая букашка" в твоём исполнении?
- Хватит придуриваться,- проворчал Жорж, - всё равно моя музыка никому не нравится, Похоже не получится из меня Магомаев.
На следующий день на баке состоялся акт купли-продажи Жориной гармошки.
Сошлись на двенадцати рублях.
Лукич, вручив деньги Бычкову, развернул тальянку последний раз, потом свернул её
и на глазах у изумлённой публики швырнул за борт в набежавшую волну, вообразив себя, наверное, Стенькой Разиным. Гармошка, жалобно взвизгнув, исчезла в пучине морской.
Жорж недолго горевал об утрате любимого инструмента; он выучил три аккорда на судовой семиструнной гитаре и дуэтом с Пензой они довольно неплохо исполняли песню "Всю Сибирь прошёл в лаптях обутый".
Помочь сайту
Поздравления
