Лунное затмение, гл.26

…Вадим был безумно хорош собой. Настолько хорош, что даже не вызвал у Ани никакого интереса. Что толку интересоваться! Всё равно что звездой на небе. Можно, конечно, её в телескоп разглядывать. Если есть телескоп. Но даже приблизиться к ней невозможно – сгоришь. А главное – не долетишь, умрёшь от старости по дороге…

Хотя на второй день тайного разглядывания оказалось, что у Вадима великоват нос и жидковаты волосы. Он постоянно прищуривал свои прозрачные, очень светлые и какие-то ленивые глаза, хрустел суставами длинных бледных пальцев и проводил языком под верхней губой – как будто проверяя, хорошо ли вычищены зубы. Но это совершенно не портило «художественного впечатления». Что-то такое в нём было… Аня, наверное, не смогла бы выразить этого словами – впрочем, никто и не просил. Но это «что-то» совершенно дурманящим образом действовало на женский пол всех возрастов и комплекций. Женщины при Вадиме глупели, утрированно хлопали глазками, учащённо дышали и несли всякую чушь. Особенно забавно это выглядело в случае с умудрёнными жизнью матронами, к классу которых Аня немедленно себя отнесла.

В свои тридцать с небольшим Вадим был уже изрядно утомлён женскими страстями, которые неизменно бушевали вокруг, но давно не затрагивали его собственного сердца и организма в целом. Тут нарисовалась Марина, которая взяла на себя роль личного «телохранителя» и душеприказчика по совместительству. Она не только отгоняла от Вадима обожательниц, но и содержала в порядке его тело, душу и кошелёк. Впрочем, относительно души трудно сказать что-то определённое. Казалось, эта самая душа спряталась в глубине бренного тела и преспокойненько спала. «Только такая идиотка, как я, может думать о душе такого тела! – усмехнулась Аня. – Интересно, что обо всём этом сказала бы Люська?»

Увидев Аню, Вадим Доронин никак не отреагировал. Анюта не была уверена, что он её вообще увидел. Глянул то ли на неё, то ли рядом, кивнул на ходу – вот и всё знакомство. Её это вполне устроило. Через неделю Вадим уехал в командировку, а потом они с Мариной улетели «догонять бархатный сезон».

За старшего остался Иван. Вообще-то он числился верстальщиком, но во время отпуска Марины становился «И. О.». После первого «безмарининого» номера Аня поняла, что Иван может исполнять обязанности кого угодно в их газете – от главного редактора до корректора. Он никого не просил принести материалы в срок, никуда не торопился. Пространство вокруг Ивана как будто приобретало организованную структуру и начинало управлять само собой. Единственное, что не удавалось И. О., – это создавать шум, суету и нервозность.

Зато всё это отлично получалось у Марины! Материалы почему-то всегда приносились в последний момент, что-то не сходилось, что-то разваливалось – Марина визжала, Вадим затыкал уши, а Иван верстал газету уже ночью, а рано утром вёз дискету в типографию. Первое время Аня была уверена, что это нормальная творческая обстановка. Оказалось – просто отсутствие организованности…

С Иваном работалось удивительно спокойно и легко. Он подхваливал Аню, одобрительно похлопывал по плечу и постоянно повторял, что «всё-таки чувствуется образование».

Анюта освоилась на новом месте, перестала бояться внештатников, и редактирование чужих текстов уже не вызывало в ней внутренней дрожи. Она смело перекраивала материалы своих «подчинённых», видя, что те особенно не расстраиваются, а газета от этого только выигрывает. «Бритый», оказавшийся Олегом, писал прилично и даже имел свой стиль – несколько агрессивный, зато не скучный. Аня почти не трогала его тексты, только исправляла речевые недочёты. Зато Ирина, она же «Чернявая», изъяснялась скучно и неоправданно длинно. Легче было бы, пожалуй, написать заново, чем редактировать её бесконечные опусы. Интересные материалы приносили инженер Калашников и сын какого-то Филимонова – Коля. Лариса вообще не умела писать, но работала секретарём «при одном из замов главного» и была в курсе всех дел. В её задачи входило добывание новостей, которые она излагала тезисно – Аня же доводила их до ума. Остальные писали мало и неинтересно. «Так бы и я могла. Даже лучше. Вообще-то, даже лучше их всех!» – думала Антуанетта и продолжала редактировать чужие тексты.

Марина с Вадимом вернулись загорелые и довольные. В редакции снова воцарился хаос. Иван ушёл в тень, Марина заполнила неуютное прокуренное помещение бестолковой суетой и вчерашним запахом каких-то очень знакомых духов.

- Иван, почему Вы самоустранились? – спросила Антуанетта, когда они вышли покурить. – Вот опять сегодня сидеть до ночи – и Вам, и мне. Почему-то при Вас внештатники всё сдавали вовремя…

- Самоустранился? – Иван улыбнулся. – А что же я, по-вашему, должен делать, Антуанетта? Я был временно исполняющим обязанности, а теперь время закончилось!

Иван снова улыбнулся – и Ане очень понравилась его улыбка. «Какой он спокойный и уверенный в себе», - подумала она и принялась рассматривать руки собеседника. У него были, пожалуй, некрасивые руки. Какие-то слишком жилистые и корявые. Она не любила такие руки. Это и к лучшему. Спокойнее с мужчиной, у которого некрасивые руки…

- Иван, а почему в газете столько внештатников? И только Вадим – журналист с окладом.

- Почему один - ещё Марина, - усмехнулся Иван. – Это давняя история… - он испытующе посмотрел на собеседницу своими жёлтыми, в красноватых веках, глазами. Видимо, решал, стоит ли посвящать её в подробности.

- Не для посторонних ушей? – догадалась Аня.

- Да нет, что вы! Какая же вы посторонняя – Вы же в штате! – улыбнулся Иван. – Если интересно, я расскажу. В девяностые годы газета принадлежала некоему Костину. Он тогда и всем трестом заправлял. Знаете, все эти пакеты акций, новые хозяева – страшные же дела творились! Расхватывали, так сказать, государственную собственность – кто сколько успеет. Костин этот взялся неизвестно откуда и надолго здесь задерживаться не собирался – рвался к власти. Газета нужна ему была больше для агитации. Как вспомнишь – пот прошибает! В каждом номере – несколько фотографий главного: то в каске, то без каски, то на стройке, то в кабинете… И рассказы о том, как он правильно своим хозяйством управляет и как о людях заботится. До него, значит, всё было плохо, а при нём наступило полное трудовое счастье! – Иван замолчал – видимо, погрузился в воспоминания.

- Да, интересная, наверное, была газета… - скривилась Аня.

- Ну! Какое сравнение! – очнулся Иван. – Сейчас нормальное издание, даже не очень и ведомственное, а тогда это был агитлисток на четырёх полосах. Хотя попадались и приличные материалы – надо же было создавать ощущение настоящей газеты…Так вот, в те времена все сотрудники считались штатными журналистами и получали оклад. Ну, и гонорары, конечно – восемьдесят коп. за строчку. И премии к праздникам. Да какой к праздникам! Каждую неделю повод для поощрения находился! В общем, не обижали. Только всё в конвертах – никаких ведомостей! Налогов никто не платил. Да и оформлен никто по-настоящему не был.

- Как же?! Ведь газета! Всё же на виду! – удивилась Аня.

- Наивный Вы человек, Антуанетта! – усмехнулся Иван. – На виду всегда совсем не то и не те… Ну да ладно! Как-то там всё у них было хитро устроено: газету где-то в области, что ли, зарегистрировали – так поговаривали. В общем, ерунда какая-то! Такие времена были… Сотрудники ничего толком не понимали, но, конечно, всё это не нравилось. Мало ли что, докажи потом, что ты не верблюд! А главное – никакой социалки. Ну и прав, соответственно, никаких. До поры до времени молчали – уж больно прилично платили. А потом как-то раз деньги задержали. Неделю кормили «завтраками». А что ты будешь делать, куда пойдёшь жаловаться?! Вот тогда-то всё в редакции и забурлило, и забулькало… В общем, дошло до забастовки.

- Прямо так уж и до забастовки?!

- Ну да, номер сорвали. Думали, Костин испугается, прибежит и выполнит все требования. Он, мол, в нас нуждается – мы же такая крутая команда! А кончилось тем, что Катерина объявила всех уволенными…

- Катерина - это кто? – за полтора месяца работы Антуанетта ни разу не слышала этого имени.

- Катерина – это коммерческий директор. Увидите ещё. Она теперь редко здесь появляется. Всё больше сверху руководит. В смысле, кабинет у неё наверху. Они с Мариной как кошка с собакой, только через секретаря Леночку общаются. Вадика в своё время не поделили. Бедный Вадичка – кто его тут только не делил! Слабохарактерный, знаете ли, юноша – женщины его так и рвут, так и рвут! – Иван захихикал как-то по-бабски. – Но Марину Катьке не одолеть – там свои связи… Марина уже после бучи пришла, когда Костин на верха подался, а газету кому-то перепродал. Никто толком не знает, чья она теперь, но формально заведует всем Катерина. Она удобная – легко продаётся и совершенно не озабочена вопросами морали и законности. А так вроде мы ещё при тресте числимся, но никто нам ничего особо не диктует…

Иван так увлёкся рассказом, что не замечал пепла на своём синем, в катышках, джемпере. Он некрасиво морщился и без конца потирал шею.

- Вот с тех пор Катерина всё так и устроила, что в штате почти никого нет, - подвёл он итог. – С внештатниками легче: не нравится – свободен!

Аня какое-то время переваривала информацию молча, а потом спросила:

- Так что же – весь коллектив в один день сменили? Ведь невозможно моментально набрать новых людей…

- Ну, не моментально, конечно… Но набрали! Незаменимых ведь нет. Правда, несколько номеров было авральных – всё лепили Вадик и я.

- Ты?! - вырвалось у Антуанетты.

- Да. Мы с Вадичкой здесь старожилы. Вадим тогда мальчишкой был, весь в свиданиях и дискотеках. Никакой соцпакет его не волновал, и в восстании рабов он не участвовал. А я техперсонал – какой с меня спрос…

- Ничего себе «техперсонал»! Да Вы, Иван, могли здесь быть кем угодно – хоть главным редактором…

- Чего это «Вы»? Мы ж вроде на «ты» перешли? – хитро улыбнулся Иван.

- У меня случайно вырвалось, - покраснела Аня.

- Ну, и правильно! Сколько ещё «выкать»! Кстати, тебя можно как-то сократить – или так и звать Антуанеттой?

- Ой, меня в жизни как только не сокращали… - вздохнула Аня, сама ещё не зная окончания фразы.

- Понял! – закончил мысль по своему усмотрению Иван. – Я тоже не люблю, когда меня Ваней зовут. Ладно, Антуанетта, что-то мы закурились, пойдём поработаем…

«У него бесформенный блестящий нос, - отметила про себя Антуанетта. – Это хорошо. Проще с мужчинами, которые не нравятся…»

С Катериной Аня познакомилась на корпоративной вечеринке, посвящённой юбилею газеты. Насколько кругла была дата, Антуанетта так и не выяснила. Имелись явные разночтения: часть сотрудников вела отсчёт от момента организации издательства, другие имели в виду только жизнедеятельность нового, возрождённого в постперестроечные времена издания. Но и те, и другие рады были сходить в ресторан «на халяву».

Единственным человеком, кому халява не представлялась радостью, была Аня. Она поняла, что ей не отвертеться, и впала в уныние. Надо было что-то надевать и как-то себя вести на этой самой корпоративной вечеринке. Почему-то казалось, что это ужасно официальное мероприятие со светскими манерами и нарядами от ведущих модельеров. В общем, очередная жизненная проблема… Ситуацию разрядила Люська, которая сказала, что уж она-то знает, что такое эти вечеринки, что все там нажрутся, начнут приставать друг к другу и рассказывать пошлые анекдоты – в общем, будет весело. А по поводу наряда, сказала Люська, вообще переживать не стоит – главное, купить пикантную обувь.

- Обувь – это главное! – серьёзно повторила Людмила.

- Это я уже слышала… - улыбнулась Антуанетта. – Но ведь одежду какую-то всё-таки надо надеть – не голой же идти…

- Ну, совсем голой не надо, конечно, но и лишнего не напяливай. Знаешь, всякие там пиджачки, костюмчики – не для этого дела. Надо что-нибудь этакое…

- Люсь, только не говори про бальные платья! Мне и так уже плохо…

- Да ладно, не дрейфь! – Люська сжала оба кулака. – Что-нибудь намотаем на тебя, ленточкой перевяжем – будешь как конфетка. Во всём должна быть игра!

Антуанетта неожиданно для себя приняла эту игру. Она не сопротивлялась, и Людмила вложила в создаваемый образ всю свою неукротимую фантазию. Когда, спустя неделю, проведённую в творческих муках и магазинах, Аня надела платье, состоящее из отдельных полупрозрачных лоскутов, скреплённых между собой булавками и узлами, и погрузила ноги в экстравагантные туфли на высоченных каблуках с искусственными брильянтами, Люся подумала, что сама она вряд ли чувствовала бы себя уютно во всей этой бутафорской роскоши.

- Ты знаешь, как-то я сомневаюсь… - Людмила подбоченилась и нахмурила лоб. - По-моему, как-то слишком.

- Ты думаешь? – Аня разглядывала себя в зеркале. – А мне нравится это безобразие. Даже жалко вылезать из него! Вот ещё причёску сделаю, я записалась уже. Марина дала номер своего мастера…

- Ну ты даёшь! – искренне удивилась Люся. – Хочешь сказать, тебе комфортно в этом… великолепии? Ну ты даёшь! А какая Марина? Начальница, что ли?

- Ну да.

- Ну ты даёшь!..

- Что ты заладила: даёшь, даёшь…

- Так это… У меня все остальные слова пропали… - развела руками Люська.

«Я просто играю в очередную игру, - подумала Антуанетта. – Оказывается, как здорово не «тащить свою жизнь волоком», подобно чеховской героине, а играть в эту самую жизнь. Как легко и забавно! Почему раньше у меня не получалось? Ведь всё так просто: есть роли, и надо их играть. И можно даже самой выбрать роль. И никакой режиссёр тебе не откажет. Потому что ты сам себе режиссёр. И зрители не освищут. Потому что… потому что они остались дома! Надо не забыть это ощущение…»

В ресторане Антуанетта привлекла к себе внимание, пожалуй, всех присутствующих. Никто не ожидал увидеть её оголённых рук и раскрепощённых движений. Она неплохо танцевала, когда позволяла себе не замечать окружающих – а сегодня был как раз тот случай, потому что Люська строго-настрого запретила надевать очки…

В курилке к ней подошла Катерина, не очень красивая молодая женщина с толстыми губами и шикарным чёрным хвостом. К тому моменту Аня уже знала, что хвост приставной. Катерина мило улыбалась, пригласила за свой столик и предложила после ресторана, вместе с некоторыми избранными, заехать к ней и пообщаться в более уютной обстановке.

Но, конечно, после ресторана никто никуда не поехал, вернее, все разъехались по домам. Продолжения не требовалось – все так утанцевались и упраздновались, что еле держались на ногах.

…Антуанетта лежала в постели и улыбалась. Весь вечер она ощущала на себе взгляд Вадима. Они почему-то оказались за одним столиком, как только Марина уехала по срочному делу. Такой взгляд… И эти его прикосновения… Лёгкие, едва ощутимые…

- Утомилась, Анечка? – Женя прикоснулся к её неподвижной щеке и убрал руку.

«Меня зовут Антуанетта», - подумала Аня и растворилась во сне…

- Вот! – торжествовала Люська. – А ты не верила! Не хотела меня слушать! Я же говорила: стоит захотеть – и начнётся новая жизнь. Так ведь?

- Вроде и так, Люся, а вроде и нет…

- Это что это имеется в виду?! – возопила Людмила. – Как это понимать?! Ты опять чем-то недовольна? Чего тебе не хватает? На работе – сплошная пруха! Вспомни, с чего начинала, а? А-а-а! А теперь сама себе генерал! Настоящим журналистом стала, уважаемым человеком. Вот и на конкурс послали твоё это… как его…

- Эссе, - усмехнулась Антуанетта.

- Вот именно. Может, ещё что-нибудь там выиграешь – какой-нибудь пылесос, или что там у вас вручают победителям?

- Люсь… - Аня укоризненно вытянула губы.

- Ну да, ну да! – спохватилась Людмила. – Это я маху дала, конечно. Главное - почёт и всё такое… Профессиональная, так сказать, гордость… Мастерство…

- Что ты болтаешь, какое мастерство! Я ещё года не работаю в редакции и самостоятельно только начинаю писать.

- Ну и что! – перебила Людмила. – Марина – тётка опытная, она в тебе сразу талант разглядела. Я только удивляюсь, как это она своего Вадима на второй план отодвинула.

- Так Вадим сам мой материал ей предложил, - улыбнулась Антуанетта и почему-то покраснела.

- Так, так, так! – мгновенно отреагировала Люся. – Похоже, Марина и не догадывается, какую змею взрастила! Значит, говоришь, Вадим предложил твоё это… да как его… блин…

- Эссе, - рассмеялась Аня и ещё больше покраснела.

- Ага, эссе… И давно у вас это «эссе»? Как ты посмела скрыть от меня такой потрясающий факт своей убогой биографии?!

- Да ты что, Люсь! Нет никакого факта, успокойся. И никакая я не змея. У Марины с Вадимом в последнее время отношения разладились. Похоже, он ей надоел. Во всяком случае, она перестала контролировать и ревновать его к каждой юбке.

- В смысле, к твоей?

- Ты же знаешь, я почти всегда в штанах хожу, - попыталась отшутиться Антуанетта.

- Да. И почти никогда не краснеешь, а теперь почему-то сидишь пунцовая. Да ладно, не буду я тебя пытать. Не хочешь – не рассказывай!

Люська стряхнула пепел, подпёрла щёку рукой и замолчала, показывая, что она оскорблена до глубины души. Аня пожала плечами и уставилась в окно.

На берёзе сидела ворона и изредка равнодушно каркала. Пыхтел, отъезжая от остановки, автобус. В ванной монотонно капала вода. Понятно было, что Люська долго не выдержит этих звуков. Кажется, она вообще с трудом выносит звуки, не связанные с напряжением собственных голосовых связок.

- Ну, ясно… - недовольно проворчала Людмила. – Раз все твои скорби и печали связаны с этим уродом, которого я уже ненавижу, значит, наш разговор можно считать оконченным. Я так понимаю, что твои романические увлечения меня не касаются.

- Люся! Ну что ты несёшь! Что за детский сад! Ещё губки надуй и уйди, хлопнув дверью! Когда это у меня от тебя были тайны?

- Ну ладно, не кипятись, - сразу подобрела и расплылась в довольной улыбке Люська. – Я ведь не из любопытства. Беспокоюсь за тебя, понимаешь ли. Я же чувствую: что-то у тебя не так. Ты расскажи – и самой легче станет. А может, я чего и посоветую. Я в этих делах чуть-чуть понимаю!

- Да нет, Люсь, нет у меня никаких дел. Вадим… Сначала он мне таким несерьёзным казался, таким глянцево-журнальным. А сейчас… Ой, Люсь, я прямо пропадаю, когда он рядом! Но ты не подумай, мы даже никогда вдвоём с ним не остаёмся! Разве что в курилке. Знаешь, он всегда встаёт рядом и опирается рукой о стену – как будто меня обнимает… - Аня вся вспыхнула, заговорила громче, а глаза её превратились в сплошные зрачки. – И меня как будто всю обволакивает чем-то тёплым… У него глаза такие – мягкие, нежные… А улыбка… Даже не знаю, как сказать… Мне кажется, я такую улыбку во сне когда-то видела! И голову он наклоняет как-то по особенному – как будто хочет поцеловать. А волосы у него светлые – ты представляешь! Мне же никогда не нравились блондины! Да я и не могу сказать, что он мне нравится, просто… Мне так хорошо с ним рядом, понимаешь… Как-то и спокойно, и неспокойно одновременно. Знаешь, между нами что-то такое рождается, какая-то невидимая связь… Нет, ничего такого нет, ты не подумай! И в то же время что-то есть. Я всё время чувствую его взгляд. И таю, таю… Я не понимаю, что со мной происходит! Наваждение какое-то! Люсь, я куда-то лечу. В какой-то новый космос.

- Да, мать, похоже, ты влюбилась! – поставила диагноз Людмила. – И это меня не радует. Романчик завести, развлечься, броситься в омут страстей и желаний, в конце концов, порадовать своё немолодое тело – это я всегда «за»! Но чтобы без проблем и страданий. А ты, я смотрю, затосковала. Это, милая моя, в нашем возрасте ни к чему хорошему привести не может! Рекомендую всё это быстренько свести к постельным сценам, насытиться друг другом – и остаться друзьями. Или лучше…

- Люська, откуда в тебе столько цинизма!

- От опыта, голуба моя, от опыта!

- Нет, Люсенька, невозможно всё свести к постельным сценам! Мои эмоции – внутри меня. Я в них купаюсь. Надеюсь, что не утону. Но знаешь, что для меня самое важное: я рядом с ним чувствую себя другим человеком, ощущаю свою значимость, что ли. Я могу с ним говорить о чём угодно – и он всерьёз воспринимает все мои мысли. А дома… - Аня зажмурилась, как будто от боли. - Стоит мне сказать лишних три слова на отвлечённую тему – Женя морщится. Мол, началось, расфилософствовалась! А ведь когда-то мы с ним могли болтать часами неизвестно о чём. Обо всём на свете! И потом, для домашних моя работа – это так, вроде хобби. Вот ты назвала меня журналистом – а я не могу дома произнести этого слова. Боюсь, понимаешь?

- Чего боишься? – Люся непонимающе свела брови.

- Боюсь, что засмеют! Они так привыкли видеть во мне только прислугу…

- Ну, это ты загнула! – возмущённо тряхнула головой Людмила. – Это твои собственные комплексы виноваты, а не Женька с Лёликами. Сама себя превратила в домработницу – и никак не выйдешь из этого образа! Небось домой приходишь – и за швабру, так ведь?

- Да при чём здесь это! Я не о том, Люсенька! Не понимают они меня, не видят и не слышат. Что есть я, что меня нет! Понимаешь, Лёликам я вообще не нужна. Их дома только компьютер и холодильник интересуют. Ну, ещё телевизор. Только и слышишь: «Закройте дверь! Отстаньте!»

- Да так у всех! – махнула рукой Людмила. – Это же возраст такой. Вот подожди, на следующий год школу закончат, поступят куда-нибудь, а там не увидишь, как переженятся, народят деток – и прибегут к тебе как миленькие! Нашла о чём печалиться! Радуйся, что не лезут к тебе. Выросли дети, у них свои интересы, свои компании – ну, и славненько! Ты же свободна, как мотылёк в полёте! Пользуйся!

«Разговариваем как слепой с глухим! – разочарованно подумала Антуанетта. – Вот и Люська меня не слышит. И не понимает. И никогда не понимала. Разные мы с ней. Совершенно разные…»

Аня сделала вид, что Люся её убедила, успокоила и наставила на путь истинный. Людмила ушла гордая собой.

Антуанетта осталась одна. Одиночество совсем не тяготило. Аня набрала ванну, опустилась в пенистую воду, закрыла глаза и попыталась увидеть Вадима. Морщинки у глаз, справа больше – потому что правый глаз он больше прищуривает, когда улыбается. Маленькая родинка на подбородке. Длинная худая шея. Длинные пальцы. Когда он проводит этими пальцами по листам бумаги, у Ани по коже бегут мурашки. Он ни разу не дотронулся до неё после той вечеринки, а кажется, она так хорошо знает его руки! Стоит только представить их – и всё, реальный мир перестаёт существовать…

Не открывая глаз, Антуанетта прикрыла рот руками и прошептала почти про себя:

Теряю рассудок, в руках твоих млею –

Нет, я не люблю, я тобою болею…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ