Кн. 3, ч. 2 Гл. 6 Венчание

Я уже сейчас не  помню, кто первый вернулся к теме «венчания», но я подошла к событию со всей серьёзностью. Для мужа этот факт был скреплением союза в период тяжких материальных испытаний, а для меня всего лишь исполнение «Закона» в том самом религиозном смысле, что просто «связь» двоих – «блуд», если нет на то Божьего благословения. Подготовка к ритуалу была с моей стороны далека от обычных  предвкушений невесты, в которой, как водится, «счастье сидит пушистым котёнком" (Александр Грин). Моё настроение соответствовало заунывному мотиву: «У церкви стояла карета…»
В белом вязаном с люрексом платье из Астрахани, где на подол для удлинения сообразно случаю мною пришивались спешно прабабушкины кружева,  и самодельном уборе, похожем на шлем, я выглядела даже мрачно: слишком намеренно решительно. Церемония совпала с датой моего крещения с подругой Юлией А.  – 6 ноября, вот только тремя годами позже – был 1999.
К нам  с мужем на венчание были приглашены обе мамы, которые пришли стать  свидетелями  нашей  безоговорочной  общей дороги к совместной жизни. Папа как атеист презрительно  проигнорировал ритуал. Брат выступил иронично на тему того, что сам не станет венчаться из экономии – чтобы  не  тратить на это триста рублей.  Моя Лариса против убеждений, конечно, была в поддержке и рядом, а вот Юлия А. отказалась, потому что недавно у неё умер дедушка  Максим, и она предпочла быть с родственниками на поминках. Света Ш. не пошла в Храм по каким-то неведомым соображениям, но прислала туда свою девятилетнюю дочь Женю, которой это могло быть полезным, учитывая интерес всех девочек к свадьбам. Света Ш.  рассказала зачем – то, что у неё есть знакомый, который венчался на  весь свой век и развёлся уже через месяц, а все знакомые недоумевали: «Ну, ты, Славка! Ну, ты и даёшь!» Зачем вымышленный  персонаж  звали «Славка» - история умалчивает! Накануне венчания,   в последнюю ночь Света Ш.  явилась к нам в гости и попросила набрать книг  по эзотерике для своего центра у меня в книжном шкафу во всю стену, но я вся была в процессе подготовки и отказала вполне вежливо:  только не теперь! Света Ш. сразу же отметила: «Вот уже и  ты научилась говорить «нет»!» 
Итак, в церкви собралась большая компания родственников и друзей. Все дети были с нами – Женя и близнецы крестились на слова молитвы, как им показал мой знакомый священник отец Фёдор (Сапрыкин), а Васелисочка спала в коляске. Дьякон был тоже  знакомый – Дима когда-то учился в моём вузе, несколько раз мы встречались в одной компании и разговаривали  по душам даже у костра. Наше венчание,  таким образом,  становилось важным шагом при свидетелях.  Потому я  отказалась от съёмки на камеру, памятуя, что прежде на свадьбе  ничего не вышло. Да и как-то неудобно фотографироваться в Храме.  Кажется, это и запрещено.  Так же точно, как и пользоваться там косметикой. Моё лицо  поэтому  было  намеренно аскетично. Молодая пара, которая  венчалась с нами, напротив, всё снимала: как священник трижды обводил вокруг аналоя, и я расплакалась от необратимости содеянного: «единственный мужчина навсегда». В этом слышалось что-то роковое. Потом мы  с супругом пригубили вкуснейший «Кагор», такого вина я больше не пила ни до, ни после. И все вместе слушали проповедь священника, который благословил нас на деторождение и заклеймил измену в супружестве как смертный грех. Муж позже шутливо  скажет, что с ним я венчалась исключительно, чтобы всё было, как у людей.
Накануне, если бы мне на фоне недавней   клинической смерти это не казалась несущественной ерундой, я вновь думала о своих бывших. Мысли о ВИРе  были бы отстранёны и  нежны, если бы не  явная фальсификация: в моих воспоминаниях он всегда был со мной только пылким любовником, а мне требовалось поместить его в самый безопасный «красный угол», поэтому я уговаривала себя, что теперь он только и исключительно  « отец детей».  Я продолжала на расстоянии ласкаться к нему наподобие кошки у ног, но уговаривала, что это со мной  так из-за детей, ведь ничего более правильного нет на свете, чем «отцу» знать, как  растут его дети, даже если он этим и не интересуется именно сейчас, всегда есть повод  «развернуть его за уши». Про своего исчезнувшего реликтового «Касатика» я думала примерно следующее: «Касатик – это такой маленький кит – детёныш  касатки. На этом китёныше держится мой мир, его держат три кита, как и положено: Армен, ВИР и муж. Тут я  иронично спрашивала себя, не много ли? И подхватывала удачно  брошенную фразу преподавателя психфака: « Держите меня, семь здоровых мужиков!» Нет, трое – в самый раз! Касатик – тот, который меня касался, тот, кто соприкасался с самым сокровенным во мне. Но я и сама так решила – это глубинное ему подарить. И теперь его жизнь меня касается. С тех пор, как это касание произошло. Живёт Касатик в заповедной зоне, размножается  на свободе.  Принудительно вышло путём обмана или по умолчанию…
Белое платье было задумано  для встречи с этим китом, а примерялось всерьёз для Храма. Моему мужу всё нравилось. Моя располневшая фигура, причёска, цвет волос.  Мне нет. Я стеснялась, что мне уже «тридцать» и мысленно называла себя «престарелая невеста».  Супруг был рад, что я неприхотлива. А особенно его радовало то, что я не предъявляю финансовых претензий. Я и сама следовала цитируемой строки из  репертуара  Александра Малинина: «Дай, Бог, чтобы твоя жена тебя любила даже нищим!» Я же «хорошая девочка»! Как я могу предпочесть хоть что-то меркантильное? У меня есть мой нищий муж на все времена. Он часто говорит, что не может подняться и заработать и предлагает этот путь мне: «Ты ведь тоже не из тех, кто может себе позволить всё? Если бы я был «жигало», то я нашёл бы  себе даму, способную меня содержать за качественный и виртуозный секс!» Он, наверно, был прав. Многие женщины  никогда бы не допустили такой нужды. И смогли бы позаботиться о семье лучше моего. Но я – это я. И всё, что я умею – терпеть лишения и жить сегодняшним днём, но со своими детьми, только вместе с ними я счастлива. 
После венчания не было денег даже для застолья, но это меня не опечалило нисколько – главное дело было сделано: Бог нас благословил на этот брак. Если «браки совершаются на Небесах».
Вопреки намерению не думать о посторонних, я ловила краем уха  на лету слова незамысловатой песенки Визбора:
 - Что у нас за дела?
Да как-то все разбрелись…
Аллочка родила…. Славины развелись.
Я получил отдел, Санька съездил в Париж…
Это было и со мной- «всё в суматохе дел…», я произвольно подставляла  другие имена в текст, и снова грустила по ВИРу. «Светочка родила…», «Слава съездил в Париж…», и не просто «съездил» - «съехал»…
Мальчики пошли в первый класс, позже их биологический отец похвалит, что «подготовленными». Они были очень красивыми и «хулиганистыми» - ежедневно требовалось стирать даже их парадные костюмы целиком – они умудрялись вываляться в них, падая в осеннюю листву на улице или в школьном коридоре, играя в «Кучу-малу».
Всё время поглощала забота о младшей дочке.
У меня  на первом году жизни девочка  была очень болезненной, слабенькой. Она ненавидела быть запелёнутой в одеяло и истошно оттуда кричала. Не терпела закрытого лица. Позже это объяснилось  нехваткой кислорода – дочка была «сердечницей».  Ей банально  не хватало воздуха в одеяле. Обследования выявили многочисленные  хорды левого предсердия и какой-то нашлёпок  на одном клапане. Врачи боялись, что он оторвётся,  и прямым  текстом предупреждали: «Вы знаете, что Ваш ребёнок может умереть в любую минуту?» На что я неизменно смело парировала, что «Мы все под Богом ходим», а сама обмирала со страху, трясясь над своей бледненькой и худенькой девочкой. Нас не пускали в садик с таким диагнозом.  Как-то мужа  в вузе задержали  на экзамене вечерники, а мне позвонили из школы близнецов, чтобы я забрала своих первоклассников.  Школа была музыкальной и располагалась  довольно далеко. 
Малышка температурила, и я не должна была укутывать её и сажать в коляску, но я боялась и за близнецов тоже. Семь лет – не возраст самостоятельности.  Ванечка часто терял портфель, потому что не за тем ходил в школу. Вот  и в тот раз он вспомнил о нём в последний момент. Эта ноябрьская поездка для годовалой дочки окончилась воспалением лёгких – не больше – не меньше.
 Нам делали какие-то «горячие уколы» в больнице, но Василиса почти не плакала – она была всегда мудрой и понимающей. А ещё – миротворцем. Ей надо было мирить всех со всеми. Ещё в  6 месяцев она увидела  по телевизору фильм Ларисы Шепитько «Крылья»,  когда была совсем кроха. Там есть фрагмент, когда мужчина преследует бегущую женщину, чтобы кинуть в неё  обычным  снежком. Она убегает, он догоняет. Наша малышка чуть из пелёнок не выскочила, бросилась на экран защищать героиню, заверещала, стала всхлипывать. Мы ей вдвоём с папой кинулись  объяснять, что это игра такая. Она не сразу успокоилась, вглядываясь в экран   недоверчиво.
Я рано вышла на работу в свою школу. И подрабатывала в Лицее. Там платили «наличку»  в конце недели – по 16 рублей за пару набегало 64 рубля. Я работала там по блату – моя соседка готовилась к защите докторской, меня попросила  с  годик поработать в престижном месте   за неё. Я появилась, чтобы написать заявление, с ребёнком на руках, знаменательно, что не ко времени, когда у моей начальницы украли сумку с деньгами и документами,  и она, не зная, что я «отГнэвек», в сердцах сказала, что ей не до меня «с этим Вашим ребёнком». Как только узнала, что я не просто так зашла, а по просьбе самой О.В., с ней произошли разительные перемены,  и она извинилась за тон, обернувшись самой любезностью. «Что же Вы раньше не сказали, от какого Вы человека!» - И всё это,  не смущаясь подобострастия.  Чтобы не выплачивать отпускных совместителям, меня вынудили указать дату на двадцать дней позже фактической - так  мои "кровные" реально оставались в казне "благодетелей". Я год работала  в одной команде  с лицейскими дамами, но они всё чванились и несли себя по-особому. Эволюционировали все эти местные звёзды в борьбе за выживание явно раньше меня и не собирались потесниться на лестнице. Когда пришла пора меня подвинуть, то у пары знакомых нашлись такие слова: «Вы с улицы к нам пришли – на улицу и пойдёте». Видимо, их это утешило.
Для того, чтобы оставлять малышку, мы сначала попросили маму понянчиться с Василисой. Целый месяц мама неплохо справлялась.  Ей исполнилось 60 лет, и она  считала, что для неё наступила глубокая старость – время полного бездействия. Мама теряла ориентиры в пространстве. Однажды она запаниковала – Василиса плакала, а мама засуетилась, потерялась и   захлопнула дверь с другой стороны. Василиса осталась в кроватке совсем одна. С  ней всегда можно было договориться – она была взрослой не по годам. По наблюдениям мамы,  внучка очень серьёзно смотрела на неё ранними утрами,  и на слова: «Спи, спи!» укладывалась на кулачок, вздыхала  и закрывала глазки. Мама после пережитого стресса отказалась сидеть с ребёнком.  Мы не стали настаивать. Отныне мы планировали активную жизнь малышки глубоко за полночь, чтобы её можно было оставить с восьми до одиннадцати дома совсем одну, пока я читала лекции. Потом я неслась со всех ног и на всех парусах, чтобы Василиса просыпалась только после моего появления. Я влетала в комнату к годовалой дочке неизменно со словами: «А вот и я! Слава Богу, всё у нас хорошо!» И мне было так страшно, что ребёнок мой без меня  уже проснулся, испугался  и нарыдался. Но Василиса словно понимала, что это – мой единственный шанс продержаться. Она никогда не подводила маму, вынужденную так рисковать.
 В год и четыре  месяца  дочка уже чётко рассказывала всего «Айболита» Чуковского: «Добрый доктор Айболит…» и  на  одном дыхании до самого конца. У неё было чрезвычайно раннее речевое развитие. Сыновья так чётко заговорили только к трём годам. Василиса научилась этому  даже  несколько раньше, чем ходить. Пошла она  тоже  в год и четыре, вскоре после выписки из больницы.  Моя подруга по школе Оля Ш. принесла нам «передачку»  в больницу – свою семейную шубку  - чёрную и цигейковую – натуральную, чтобы больше дитя не застудить.  Мы встретили Новый год в больнице. Нам дали подарок – кулёк с конфетами.  Но ребёнок не стал рассказывать стишок перед чужими дядями в белых халатах. Доченька ходила у ёлочки, держась за  мамину руку…Боялась  сделать самостоятельный шаг. А пошла ножками, когда нас выписали. Так и запомнилась крошечным гномом в шубке и валенках, смело шагающей по сугробам. Каникулы  заканчивались – из больницы мне надо было  выходить на работу, единственная возможность побыть с младшим ребёнком – полежать в одной палате рядом. Так и будет происходить  – три года подряд мы будем встречать Новый год  в различных отделениях детской больницы: и в кардиологии, и в инфекционном. Мы тут дождались, наконец, когда с поста добровольно уйдёт Б.Н. Ельцын - вся больница радовалась, как личному празднику. Медики на постах пересказывали пациентам эту новость из свежего выпуска, потому что в палатах не было телевизоров.
Однажды мы попадём сюда снова -  с травмами. Наша бедная головушка уже в пять месяцев впервые  сильно стукнется об пол от падения. Это ребёнок, два месяца находящийся без прибавки в весе упал с контрольных весов, сильно и неожиданно оттолкнувшись  от них ножками. Как меня ругали на обходе! Как я сокрушалась, что у «семи нянек», далее – известно… У меня была великолепная соседка – она тетёшкала мою дочь, ласково приговаривая что-то на родном ей башкирском языке и читала мне какого-то пылкого поэта в переводах. Но с Василисой мы тогда подхватили грипп – и  с огненным от температуры ребёнком выписались под расписку. Мою дочь от травмы спасли тогда Ангел-Хранитель и  густая, как у отца, шевелюра. Толик, не удержав ребёнка,  разрыдался, а я кинулась кормить скорее грудью – проверяла, нет ли сотрясения. Врач скорой помощи сказала, что нам посчастливилось… Всё обошлось тогда. А потом был удар о стенку – близнецы не рассчитали – закинули  сестрёнку на руках и набили огромную шишку  на лбу – и снова на наших глазах. И опять больница. Это уже в четыре годика.  А в лагере, куда я взяла с собой на недельку двухлетнюю  дочь, я совершенно неожиданно повалилась с ней на плечах плашмя, споткнувшись на ровном месте – на асфальте после дождя. Что-то стрельнуло в поясницу. Я только чуть – чуть руками  рефлекторно задержала падение дочери с такой высоты – маминых плеч. Это было страшно – из носа капала кровь, губы были разбиты, но ребёнок не плакал. Василиса была терпеливой малышкой. Нам удалили передние зубы, чтобы  молочные  позже не помешали постоянным – и мы долгих четыре года ждали новой белозубой улыбки нашей многострадальной любимицы. А в пять – снова голова – тяжелейшая форма «таджикского» менингита и чудесное исцеление. Тогда в палате от этой страшной болезни  умерли двое детей…  Каждый раз, подходя к окну блока, я малодушно просила  сначала заглянуть  в палату мужа – и сползала по холодной каменной стене на корточки до слов: «Вижу! Жива!» 
Как можно не любить  своего ребёнка, пережив всё это? Каждый Божий день в палату  я приносила куклу – их собралось  девять,  и их не отдали  на выписку – было нельзя. Чтобы их покупать, мне надо было торговать на рынке после школы – работать на понимающую хозяйку.
Мы вернулись домой,  и моя девочка мне заявила: «Ах, как же хорошо болеть какой-нибудь смертельной болезнью -  и каждый день получать по игрушке!»
Если бы Василиса не была столь разумной и терпеливой, эмоциональной и любящей,  мне было  бы  гораздо труднее выживать с  её горемыкой – папой  и парой гиперактивных   братишек, изобретательных и независимых  моих сыночков, которые  неустанно бегали, прыгали, боролись и шалили, требуя свою дозу внимания, заботы и тепла, не уступая лидерства никому.
Что изменилось  в семье после венчания? Наверно, я поняла со всей определённостью, что «обратной дороги нет!» А Касатик еще ассоциируется с косынкой, платочком, в который можно по нему всплакнуть.