Наконец-то гребцы причалили к ступеням пристани, и паломники со всем своим скарбом один за другим «весёлыми ногами»[1] стали выбираться на берег.
Ещё в Одессе всех паломников предупредили, что Афон – государство в государстве и с большой неохотою пропускает в свои владения иностранных граждан, в особенности славян, поэтому в рядах новоприбывших пробежало некоторое беспокойство перед проверкою документов, но, к счастью, осмотр оказался пустячным: вышедший из дома сонный полицейский с улыбчивой рыжей собачкою, обнюхивающей поклажи из чемоданов, мешков и сумок, бегло просмотрел общий на всю группу паломников паспорт, всех пересчитал и пропустил в сквозной крытый навес, являвшийся как бы станционным помещением. Тут паломники начали укладывать свои вещи, а лодочники подходили к ним и сдирали с каждого по пять драхм.
– Мы на Афоне! – ликовали семинаристы.
На пристани стояло несколько монахов. Один же из них, седовласый, высокого роста, выделялся лицом, выдававшим его русское происхождение.
– Батюшка, вы русский? – стали расспрашивать его молодые люди.
– Русский, пантелеймоновский, – отвечал монах на их вопрос, чуть улыбнувшись. – А вы русские?
– Мы русские… Семинаристы из Александро-Невской Лавры. Собираемся как раз в Пантелеимоновский монастырь. Далеко ли идти, не подскажите?
– Километров семь-восемь. Вдоль берега, всё тропкой. Пройдёте лимонный садик – а там уже и монастырь.
– Отец Пётр! – монаха узнал отец Киприан и дружески похристосовался с ним. – Куда направился, отче?
– Вот почту на лодке привёз. Вещицы-то свои оставьте у меня. Я только вот с почтой разберусь, и сейчас же поеду обратно, и вещи ваши привезу.
Все, обрадовавшись такому неожиданному предложению, последовали за русским монахом, сложили свои чемоданы и тюки в его лодку, а затем двинулись дружно по торной тропинке вдоль берега моря. Одновременно с группой русских паломников отправились в путь и греческие черноризцы с французами; за ними из Пантократорского монастыря специально приехал на муле послушник, бледный, чахоточный юноша с тёмными кругами под глазами. Лицо его казалось испитым, и Симеон сразу же узрел в нём своего собрата: и у него душа болит. Лучше отрезать себе руку или ногу, чем испытывать эту адскую душевную боль. Симеону стало нестерпимо жаль молодого человека, движения которого были застенчивы и неловки. Послушник встал на четвереньки перед мулом и что-то сказал на греческом одному из монахов. Симеон догадался, что он предлагает подняться на его спину и со спины его оседлать животное. Ну, правда, не юродивый ли? С виду чахоточный, а сам такие номера выкидывает – уму разуму не поддаётся! Монах же в свою очередь строго отчитал послушника за эту форменную самодеятельность.
Дорога выдалась каменистой, вдоль её росли уже отцветшие кустарники и деревья, а внизу, под горою, плескалось Эгейское море. Вода была на диво прозрачной, как слеза. Ласковый прибой накатывался на берег и звенел шуршащей галькою.
– Я надеялси, что адское пламя перестанить гудеть на Святой Горе, но и здесь оно гудить. Что делать, не знаю, – обратился Симеон к отцу Михаилу.
– Что делать? Интересный вопрос, – было заметно, что священнику, отцу Михаилу, имеющему лишний вес, нелегко передвигаться по тернистому пути; со лба его катился пот в три ручья, который он то и дело вытирал носовым платком.
– А мне в продолжение нашего разговора об адских мучениях вспомнились изощрённые пытки восточных народов, – встрял в разговор паломник в клетчатом пиджаке, догнавший Симеона и отца Михаила. – Азиаты в отличие от европейцев, совершенствующих технические приспособления, используют силу природы, они-с, так сказать, знатоки человеческой души. Если европейцы изобретали разного рода гильотины, колесования, распятия, жаровни, то азиаты с утончённым изыском пытали свою жертву, например, водою: узника привязывали к стулу, и на выбритую макушку его головы медленно, капля за каплей, сочилась вода. Через какое-то время каждая падающая капля отдавалась в голове адским грохотом. Ужасно, не правда ли, батюшка?
– Честно признаться, Симеон, я завидую Вам, – отец Михаил словно не расслышал вопроса от краснощёкого паломника и обернулся к Антонову. – Не задумывались ли Вы, молодой человек, отчего нам, уже обратившимся к покаянию и осознающим необходимость изменить свою жизнь, всё-таки не удаётся сделать это? Мы словно пребываем в летаргическом сне, как бы находимся в состоянии усыпления. С одной стороны, понимаем, что жить, как прежде, наша погибель, а с другой стороны, покаяние откладываем на завтра. Не правда ли, интересно, Симеон?
– Интересно Вы говорите, батюшка. Действительно так. Я уже семь лет страдаю, как осознал своё падение, но продолжаю жить во грехах и ничего не могу поделать с этим. Действительно, какая-то невидимая сила не даёт мне покаяться.
– Здесь, на Святой Горе Афон, Вы, надеюсь, молодой человек, обретёте покаяние. Сказано в Псалтири: «С преподобным преподобен будеши»[2].
– Дай Бог, отец Михаил, чтобы это свершилось.
– Лично я, имея груз тяжких грехов, никогда бы не осмелился приехать на святую землю, удел Божией Матери, чтобы своим присутствием осквернить это горнее место, – неожиданно из-за спины вставил замечание один из семинаристов с тонкими усиками.
– Александр, как Вы определили, что у нас тяжкие грехи? – спросил семинариста священник.
– Я не имею Вас в виду, отец Михаил. Я конкретно говорю о Симеоне. Он просил старца помолиться о нём, и Бог конкретно указал Симеону его истинное место. Как можно с таким состоянием ехать в удел Божией Матери? Не богохульство ли это?
– Нет, Александр, напротив. И Бог, и Матерь Божия только радуются нашему приезду на Святую Гору Афон, потому что мы едем сюда с желанием покаяться, очиститься от грехов, прикоснуться к божественному свету и хотя бы на малую толику приблизиться к подвигам святых отцов. «Человек зрит на лицé, Бог же зрит на сердце»[3]. Вспомните благоразумного разбойника, первым восхúщенного в рай. Книжники и фарисеи, считавшие себя святыми, приговорили Иисуса Христа к смерти, а разбойник в прикованном к кресту и обречённом на смерть Человеке увидел воплотившегося Бога. Неправда ли, изумительная сила веры! Разбойник, умирающий в страданиях, мучимый нестерпимой болью, проявил сострадание к Иисусу Христу. Другой же разбойник злословил Иисуса, а он унимал того и говорил: «Сей же ни единаго зла сотвори»[4]. А есть ли у нас, получающих в изобилии благодеяния от Бога, столько любви к Иисусу Христу? А сколько надежды в словах: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твоé!»[5] Нам бы иметь столько веры и надежды во спасение! Имея недоброе прошлое в своей жизни, благоразумный разбойник не отчаялся, хотя уже и не оставалось времени для исправления своей жизни. Иисус говорит: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию»[6]. Так вот, Александр, – отец Михаил остановился внезапно и, вытирая пот со лба, устремил свой взор на противоположный гористый берег полуострова Лонгоса, синевший за широкою гладью залива в недосягаемой прозрачной дымке заоблачной дали. – Да, красота неописуемая!
Незаметно группа паломников, следуя за отцом Киприаном, свернула на мощёную дорогу, поднимавшуюся зигзагами круто в гору. Солнце, выглянув из-за горы, ослепило своими знойными лучами глаза, идти стало жарко, хотя и стоял студный месяц[7].
Примечания:
[1] Веселыми ногами – выражение из пасхального тропаря 5-й песни канона святого Иоанна Дамаскина: «Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную…»
[2] Пс. 17:26-27.
[3] 1 Цар. 16:7.
[4] Лк. 23:41.
[5] Лк. 23:42.
[6] Мк. 2:17.
[7]Студный месяц – студень, декабрь.
Помочь сайту
Поздравления
