Князь Николай Петрович Трубецкой с женою Софьей Алексеевной и детьми.
Слева направо, стоят: Елизавета, С.А. Трубецкая, Ольга, муж дочери
Антонины – Федор Дмитриевич Самарин и Александра;
сидят: Сергей, Варвара, Н.П. Трубецкой, Евгений и Антонина.
Внизу: Марина и Григорий. Фото Гольдберга, ок. 1886 г.
Когда Сёмушке исполнилось девятнадцать лет, его старший брат взял подряд на постройку в имении князя Трубецкого. Трудились они артелью, а Сёмушка у них – в качестве столяра.
Обратился он в красивого парня: высокого роста, плотного сложения. Руки с крупными ладонями и пальцами выдавали в нём человека недюжинной силы. Бледное лицо с волевыми скулами, округлый высокий лоб, проницательный взгляд его тёмных глаз подчёркивали в нём смекалистый ум и находчивость. Густые смолистые волосы, мягко ниспадающие волнистыми кудрями на широкие плечи, ещё более украшали его и без того привлекательную внешность. И дочери князя Трубецкого то и дело оказывали ему всяческое внимание. У Сёмушки замирало дыхание, когда барышни высыпали на лужайку, резвились, голосили. Приходили разные мечтания, связанные с молодыми девицами, но юноша всеми силами старался гнать их от себя.
Однажды в пруд скатился у барышень мяч и княжны попросили Семёна достать его. Мяч отплыл от берега на расстояние – палкой не достать, и Сёмушка, приблизившись к воде, почувствовал внутренним зрением своим, как девушки за его спиною подмигивают друг дружке – мол, будет ли он сейчас раздеваться? Скидывать с себя рубаху Сёмушка не стал, а камушками прибил мяч к берегу и передал его в руки раздосадованным княжнам.
Ужотка старший брат Семёна отвёл его в сторону и сказал ему строго:
– Смотри, не балуй, они барышни!
Сёмушка и сам прекрасно понимал, что у него нет ничего общего с людьми из высшего круга, но желания волновали и мучили неотступно. К счастью, работала у них в артели кухаркою Óнькя[1], глубоко верующая деревенская баба. Раз она ходила на богомолье[2] и, между прочим, посетила могилку затворника Иоанна Сезеновского[3].
– На могилке старца-то видимо-невидимо народу, – рассказывала она по своём возвращении. – Он и сам-то предвидел енто. Во ихнем дворике в Сезёново росли дерéва, и юродивый гыварил есчё до смерти свóей Лёшки-то Красинскому, чаду свóму духовному: «Жаль мене, Лёшкя, ентих дерев-то, потопчуть их: скоро будить здесь тьма народу». А чадо, Лёшкя-то, по свóей-то простоте успокóивал батюшку: «Обещаю, мол, запереть воротца и никого не пущать». – «Не-ет, – гыварил батюшка, – не токмо не запрёшь воротца, скоро разберёшь и воротца, и забор». И енто предсказание сбылóси: опосля смерти батюшки забор снясли и дюже многонько дерев потóптали. Видимо-невидимо народ стёкся-то в Сезёново ко дню погребеня. А предавали-то земле приснопамятного токмо по истечени двадцати восьми деньков опосля кончины-то: обнаружили тело не сразу и ждали на погребеня архиерейско благословеня, – произнесла восторженно Óнькя, скрестив на груди своей махонькие натруженные руки. – Лико-то усопша цвяло ангельскою красотою, тело ж вместо запаха тлена издавало благоухани. А воздух-то, – многонько зажжённых вокруг свешчей и народу-у, народу-у, – оченно[4] душен был и благоприятен для разложеня.
– Дивен Бог во святых своих… – кивали сединами сидевшие рядом на скамье пришлые вместе с Óнькою вековые люди, повидавшие старца живьём.
Они же и рассказали, что во время отпевания на челе почившего Иоанна выступили обильные капли маслянистой благоуханной жидкости, которую многонькие недужные собирали чистыми платками и ватою и мазали ею болящие члены свои. Многонькие получали исцеления, совершенное освобождение от своих недугов и славили Бога и Его избранника.
Семён внимательно слушал богомольцев и думал: «Ежели он святой, то, значит, Бог с нами, и незачем ходить мне по всей земле – искать Его», – и при этой мысли юное сердце загорелось любовью к Богу.
Человек без веры подобен высушенному клубку перекати-поле: катится по ветру, как мячик, а человек с верою – скала и покоен.
Сёмушка почувствовал в сердце своём желание молиться и вечером, когда улеглись уже все почивать, отправился в столярную мастерскую, зажёг лампаду пред иконою Спасителя, встал на колени и горько-горько заплакал:
– Ты видишь, Господи, печаль мою и слёзы… Если бы Ты не привлёк меня Своею любовью, то не искал бы я Тебя, как ноне ищу… С детства я любил мир и красоту его. Любил я рощи и зелёные сады, любил поля и Божий свет, как создан красиво он. Любил я смотреть на облака светлые, как несутся они в голубой высоте. Но сегодня открылся мне Ты, Господи, и всё изменилось в душе моей, и я уже не хочу смотреть на этот мир, но душа моя непрестанно влечётся в тот мир, где живёшь Ты. Как птица желает и рвётся улететь из тесной клетки в зелёную рощу, так душа моя влечётся увидеть Господа, ибо Он привлёк душу мою, и она скучает по Нему и зовёт: «Где Ты обитаешь, Свете мой?» – так слёзно беседовал юноша с Богом до самого рассвета и не замечал, как забрезжило солнце и туманы от росы встали.
Рабочие на стройке удивлялись переменам в лице Семёна: стал он ласковым в общении с ними, как барин вежливый, и светился, как ясное солнышко.
После обеда прибежал дворовый мальчик и передал просьбу княжны Ольги Николаевны – мол, желает она полочку смастерить и просит Сёмушку явиться к ней и снять размеры. Как на грех, в комнате у Ольги Николаевны гостили её сестрицы: Варенька и Александра. Они-то и стали подшучивать над ним, словно «скоморошки», но Семён к своему изумлению почувствовал, что нисколько не смущается их пленительной красоты, как раньше, а смотрит и слушает их с любовью и без вожделения. В таком необычном состоянии пробыл он три месяца, даже просил тятеньку отпустить его в Киево-Печерскую Лавру, но отец строго-настрого ответил ему:
– Сначала кончи военную службу, а потом будешь свободен идтить.
Вскоре вера в Сёмушке поостыла и снова он стал водить со своими сверстниками дружбу, гулять с девками за селом, пить водку, играть на гармонике подобно прочим деревенским парням.
Примечания:
[1] Óнькя – Анна, Анька.
[2] Богомолье – паломничество, хождение на поклонение православным святыням.
[3] Иоанн Сезёновский (Иоанн Лукич Быков; 1791 – 1839) – православный подвижник, юродивый. Прославлен в Соборе Тамбовских святых в 1988 году, почитается в лике преподобного, блаженного, затворника и юродивого Христа ради.
[4] Оченно – очень.
Помочь сайту
Поздравления
