Болидор (повесть, фантастика) глава2

Пошатываясь, он вошёл в лесную сторожку и мимоходом глянул на своё отражение в облезлое закопченное зеркало, наполовину скрытое берёзовыми вениками: лицо и шея в мелких царапинах и в паутине. Наспех ополоснувшись у рукомойника, он зачерпнул ковшиком воды из кадушки и сделал большой глоток. От колодезного холода заныли зубы, и перехватило дыхание.

В возбуждении он прохаживался из угла в угол. Мысли шныряли в голове как водомерки по поверхности лужи – неясные и тревожные. Он прилёг на кровать и уставился в потолок. Немного придя в себя, обнаружил, что Ерофеич стоит у изголовья и протягивает ему алюминиевую кружку с жидкостью густого кофейного цвета.

– На-ка, выпей вот, полегчает.

Глотнув отвара, Александр передёрнул плечами, поморщился.

– Горько, ч-чёрт… – проговорил он осипшим голосом. – Сплошная горечь. Медвежья желчь с полынью, волчьей ягодой, с мухоморами?

– Шутишь – это хорошо. Сплошная горечь будет потом, – Ерофеич убрал кружку куда-то в сторону. – Теперь и не знаешь, какая язва у тебя в печёнках сидит. Слушаться надо старших, – доверительно сообщил он. – Покуда они ещё здравствуют.

– Да что там такого, в этой яме? Язва… А у вас? – Александр, присел, прислонившись к спинке кровати. – Вы же там ходили с самого начала.

Ерофеич ничуть не смутился.

– Мне уже восьмой десяток пошёл, – он смотрел в окно, будто видел что-то связанное с минувшими годами. – На людях не кажусь. Так и останусь в этом лесу. А вам обоим придётся держать ухо востро. И дай бог, чтобы всё обошлось.

– Конечно, обойдётся. А что может произойти? И как-то странно себя ведут заринские. И лесорубы тоже. Они что, всего этого не замечают? Погодите-ка… – Александр наклонился вперёд и опустил ноги на пол. – Вы сказали, что ухо держать востро нам обоим? Вы имели в виду меня и…

– Зверь поедет с тобой. Лесорубы и деревенские, все живут своими заботами. В глухомани люди совсем другие. Может, кое-что и заметили. Про каждую диковинку докладывать, сразу не побегут. Потому как начальство тоже сюда не сильно-то разбежится. Надо ещё и рассказать умеючи, чтобы поверили и приняли всерьёз. Это в городе так: чуть в боку кольнуло, сразу скорую. Неотложку. А здесь ничего этого нет. Привыкнешь надеяться только на себя, и про всякие хвори забудешь. И пройдут они как миленькие... Не знаю, Сашка, не смогу толком всего объяснить. Этот серый бес что-то в тебе почуял. Он словно ждал, что ты вот-вот появишься. Был невесть чем, а теперь – собака. Он теперь твой, и ты уже никак от него не отделаешься. Сам-то ты тоже какой-то не такой. Видишь и слышишь то, что другим неведомо. Вам обоим лучше ехать прямо сейчас. – Ерофеич, хлопнув себя по коленкам, поднялся. – Один живешь? Это хорошо. Я ухожу, а вы через часок выбирайтесь на трассу. Почтовик в это время до райцентра идёт. На нем и уедешь. Не знаю, свидимся ли еще. Не поминай лихом.

Повернувшись, лесничий снял ружьё со стены и вышел из сторожки…

Путь домой оказался более гладким, чем к участку №47.Доехав до райцентра на почтовом грузовике, Александр со своим молчаливым попутчиком благополучно пересел на рейсовый автобус, прибывший в город без приключений и точно по расписанию.

Пёс действительно отправился с ним, решительно, без малейших колебаний. Ко всем видам транспорта он отнёсся равнодушно, словно провёл всю свою жизнь в бесконечных разъездах. Александр напряжённо и безотрывно наблюдал за ним, ожидая какого-нибудь выверта, но ничего необычного не происходило. Из неясной фигуры, игравшей тенями на фоне дремучего леса, он превратился в какое-то подобие пса. Сама цивилизованность. Закоренелый городской житель – дисциплинированный и безукоризненно вышколенный. Его видели, но не обращали на него внимания. В автобусе пассажиры его обходили впритирку и без малейших опасений перешагивали через лапы и хвост, как через стоящие в проходе между сиденьями рюкзаки и сумки.

На него не обращали внимания пешеходы и, что самое удивительное – на него никак не реагировали другие собаки. У последнего перекрёстка за ними увязалась бродячая ражая кошка – осторожно,крадучись шла, нюхая воздух, затем шмыгнула в ближайший открытый подъезд. Насколько проченальянс с этим странным подарком судьбы, Александр не знал. Пёс вполне мог свернуть в любой из проулков, и затеряться в нём навсегда.

Поведение лесного зверя на улицах города вызывало недоумение и неясную тревогу. «Уж лучше бы он бегал от столба к столбу, и проявлял хоть какой-то интерес к своему новому окружению, задирал лапу на деревья, лаял, вилял хвостом» – Александр смотрел на серую шерсть, которая, казалось, утратила металлический блеск, потускнела. – «Как в тайге. Бредёт тропой, где всё давно знакомо»

Вход. Лифт. Пятый этаж. Дверь, оббитая тёмно-коричневым дерматином. Уютный щелчок замка. Приветливое бра в прихожей,льющее лунный свет на линолеум и полку для обуви.

Оставив поклажу рядом с вешалкой, Александр с наслаждение плюхнулся на диван. Пёс неподвижно замер посреди комнаты, в точности скопировав позу сфинкса.

«Каким образом можно при такой броской внешности оставаться неприметным? Вести себя соответствующим образом – это понятно. Генерировать какую-то психологическую смазку, позволяющую внедриться в любую социальную среду?» – передохнув с дороги, Александр вернулся в прихожую и занялся разбором сумок.

«Тряпки – в стирку. Деньги...немножко есть... Продукты, за квартиру... Деньги – на бочку. Соленья, варенье – на стол... Вроде бы все»

Поднявшись с пола, он обошёл и критически осмотрел своё жилище. Полный порядок, только грязная вилка и консервный нож спрятались под полотенцем и остались незамеченными. Пропустил.

– Тебя бы следовало покормить, – произнёс Александр вслух.

Нутро холодильника сверкающей белизной напоминало операционную, а по стерильности, пожалуй, превосходило её. Но банка минтая в масле, довольно долгое время откладываемая про запас, по-прежнему лежала на нижней полке в дальнем углу. Открыв её, Александр вывалил содержимое в тарелку и набросал туда куски зачерствевшего хлеба.

В несколько приёмов пёс слизнул угощение и замер в прежней позе. «Хоть бы хвостом махнул в знак благодарности…» Всё тот же неподвижный взгляд, без теплоты и дружеского расположения; без немого вопроса в глазах, с просьбой о добавке. Монументальность игрушки, в которой внезапно сели батарейки.

Ерофеич ни разу не упомянул, какую кличку дал «своей собаке». Но это и понятно. Пёс так редко появлялся в непосредственной близости, что просто не успел бы к ней привыкнуть.

– Что тут поделаешь. Придётся исправить это упущение. Окрестить тебя. Назвать просто: Волк. Или Волчок. – Александр щёлкнул зубами. – Нет, не звучит. Подарок Судьбы? Или Ерофеич? Лесник… Одно могу сказать точно: не Тузик и не Бобик. Леший? Может быть, может быть… Метеор… Болид. Болидор. БОЛИДОР! Болидор, ко мне!

Зрачки пса всколыхнулись зубьями. Он приблизился стелящимся мягким шагом.

– Молодец, хороший, умница, – Александр нерешительно протяну руку, и провёл ею вдоль спины. «Шерсть до странности мягкая»… Только сейчас он заметил каплеобразные утолщения на кончиках усов. Как застывшие капельки росы. Попытался почесать за ухом. Пальцы наткнулись на твёрдый бугорок. Болидор резко дёрнул головой. «Новые заботы. Придётся познакомиться с ближайшим ветеринаром. Выгуливать надо, чем-то кормить. Я никогда не питал особых привязанностей к собакам, и они отвечали мне взаимностью. Всегда взаимное безразличие. Странно »

Ни с того, ни с сего потянулись воспоминания о давних привязанностях, встречах. Обо всём. Год назад он случайно заглянул на кошачью выставку, проводившуюся в фойе кинотеатра «Юбилейный». Просто, чтобы скоротать время. Изобилие персов, парочка сфинксов, ангорки – упитанные, вычищенные, привычные ко всему, мирно спящие и нервные, с большими глазами, глухо ворчащие на посетителей. Обойдя все «экспонаты», он подошёл к незамеченному ранее скромному столику в углу, за открытой дверью.

Хозяйка зверя с выражением полной безнадеги на лице сидела, подперев ладонями подбородок. На столике лежала уютная подушечка, на которой смирно сиделбеленький котёнок – аккуратно причёсанный, с тонкой серебряной цепочкой на шее. Рядом стояла табличка с надписью: «ванская ангорка, три месяца, девочка». Он прошёл бы мимо, но его остановил взгляд – по человечески проникновенный взгляд незнакомки, впервые поднявшей глаза, чтобы с потаённой надеждой взглянуть в глаза понравившегося ей человека. Хозяйка что-то говорила, рассказывала, а он не слушал…

Вернувшись домой, порывшись в ворохе рассеянный мыслей, он вспомнил этот взгляд и что котят выставляют на продажу, а выставку закроют только через два дня…

…Восемь лет назад в вечернем автобусе. Девушка, с большой спортивной сумкой на коленях неизменно сидящая на одном из последних мест. Когда Александр впервые обратил на неё внимание, незнакомка, не отрываясь, смотрела в окно, но появилось непонятное ощущение – она знает, что за ней наблюдают. На четвёртый день их взгляды встретились. Без неловкости и смущения они, не отрываясь, смотрели друг на друга. Возможно, он тогда был слишком молод и через тени на лице, от тусклого освещения в салоне мог всё неверно истолковать. Но эти большие открытые серые глаза – они не могли обмануть. Сначала в них скользнуло удивление, сменившаяся мягкой нежностью и таким пронзительным отчаянием, словно между ними лежала пропасть глубиною в сотни тысяч километров. Спохватившись, она стремительно поднялась и бросилась к выходу…

Всё всегда заканчивалось одним и тем же….

На выставке всё осталось на прежних местах, за одним маленьким исключением: стоявший за дверью столик куда-то убрали. Исчез вместе с хозяйкой котёнок с серебряной цепочкой, и никто ничего не смог рассказать о них …

Выйдя на своей остановке, девушка быстрым шагом направилась по заснеженной тропинке к арке девятиэтажного дома и скрылась за высокими сугробами. Автобус отъехал, и тропинку заслонила изморозь на стекле. Перед глазами лишь на миг мелькнул ледяной рисунок своими очертаниями напоминающий эмблему аэрофлота, словно взлётными огнями подсвеченный пунктиром фонарей промелькнувшей улицы, поверх которого проступили изразцовые листочки белого рисунка. Она больше не появлялась в том автобусе – исчезла навсегда…

Странная подборка памяти, в которой эпизоды лентой тянулись один за другим, безо всякой последовательности во времени, говорила лишь об одном – ему не за что зацепиться в этой жизни. И все случайности, по воле которых он оставался в одиночестве, больше походили на одну большую закономерность.

Александр нехотя оттолкнулся от дивана. «Лучше бы конечно сегодня посидеть дома и отложить все мероприятия на потом. Но, элементарно за хлебушком сходить всё же придётся»

Болидор поднялся и шагнул к двери.

– Нет, не сейчас, – процедил Александр сквозь зубы, пытаясь вытащить зацепившееся за карман кольцо с ключами, – Мы погуляем попозже, ладно? Ближе к вечеру.

Он быстро запер квартиру и, не дожидаясь лифта, сбежал вниз по лестнице.

...Застройка в этом микрорайоне только начиналась. Бетонная ограда отмечала границу между оживленным проспектом и будущими строительными площадками.

Немного поодаль, сбившиеся в кучку как стадо баранов, стояли гаражи, чуть подальше чах побитый бульдозерами лесок. Пространство меж ними заполняла рукотворная пустыня, вздыбившаяся пластами развороченной глины.

В соседнем подъезде гремела музыка, из чьей-то форточки пахнуло броской парфюмерией, салатами и спиртным. Рядом с засоренной окурками клумбой, на скамейках сидели четверо. Один из них в короткой куртке болотного цвета, вытирая кровь с нижней губы, срываясь на фальцет, что-то зло выговаривал своим собеседникам. Порывался вскочить, но его хватали и возвращали на место.

Оценив обстановку, Александр развернулся и побрёл в противоположную сторону.

– Эй, эй, постой, абажж-ж-ди!... – сзади послышалась оживлённая возня и быстрые шаги. Александр почувствовал, как его взяли под локоть и потянули обратно. Это был парень с разбитой губой. Он находился в изрядном подпитии, хотя ещё довольно крепко держался на ногах. На бледном лице с правой стороны, под скулой отчётливо выделялось слегка посиневшее вздутие.

– Кто такой, откуда?

– Отсюда, из этого дома.

– Вялого знаешь?

– Нет, не знаю. Скорей всего потому, что у нас разные возрастные категории, – ответил Александр, неприязненно разглядывая жиденькие слипшиеся на лбу волосы и оловянные глаза с выражением неопределённой злости. – А теперь, если ты отпустишь мою руку, я просто пойду по своим делам.

– По-моему он наглеет, да? Беса загоняет, – подал голос кто-то со стороны скамеек. – Ввали ему Крендель, не щекочись.

Александра качнуло как приливной волной на мелководье, и он услышал трескучее начало, предварявшее радиозвуки в ночной тайге. В глаза плеснулось бесцветное нечто, смывшее кусок реальности…

Рядом сидел Болидор. Глаза его подёрнулись мутной фарфоровой дымкой, усы напряглись как туго натянутые струны.

Крендель пребывал на месте, но с трудом поддавался опознанию – кожа приобрела серо-зеленый маскировочный оттенок. Щёкиодрябли и обвисли, обвисли, по вискамтонкими ручейками струился пот. Роняя тускнеющий взгляд, он оседал, как подтаявший снеговик. Один из его приятелей стоя на карачках, хрипло дышал и царапал свой кадык. Двое других исчезли из виду. Стоящий за кустом сирени мусорный бачок раскачивался и гремел на весь двор. Из него торчали чьи-то ноги. Почему-то три ноги. Но работали они вполне согласовано – то ли исполняли какое-то подобие перевёрнутого канкана, то ли накручивали в воздухе невидимый велосипед.

– Прекрати,хватит, довольно, фу! – Александр попятился, озираясь. Не было никаких видимых признаков, что всё это представление устроил Болидор. Но он прекратил. Бачок перестал шататься, ноги исчезли, стоявший на карачках лежал на боку – восстанавливал дыхание. Крендель отступал боком, крадучись, переводя обезумевший взгляд с пса на его хозяина…

Коренев опомнился уже у себя, сидя на табуретке за кухонным столом, когда в окне над крышами домов догорала бардовая полоска заката.

Суть произошедшего лежала за пределамипонимания. Пакет с продуктами, источавший запах свежей хлебной корки, свидетельствовал о том, что в магазин он всё же сходил.

«Как он выбрался из запертой квартиры? Что хочет получить от города? Расширить владения, потешить свое самолюбие?.. Он помог мне... С теми парнями, в конечном счете, ничего особенного не случилось. Протрезвеют, и постараются как можно скорее забыть обо всём»

Забыть легко, очутившись в темноте…

* * *

Забыться легко, очутившись во мраке. Где-то за Луной и множеством причин бредёт средь мертвящего холода летописец Хронос. Путь длиною в бесконечное прошлое…

Сатурн повис среди звёзд. Или плывёт, разрезая безмолвие. Медленно, величаво накренился, Солнце плеснуло длинные струи света на кольца, и в лужице бликов засияли туго натянутые дорожки записей. Картины минувших космических эпох:

С пугающей быстротой отдалилась и растворилась в черноте давно забытая Галактика. Мелькали, оставляя свои росчерки, кометы. Клубились дымными клочьями туманности и звёздные скопления. Промчался покрытый гневными пятнами ураганов Юпитер. Быстрыми искрами сыпались астероиды.

В пространстве бредёт одинокий скиталец, держатель манускриптов изо льда и нескончаемой протяжённости…

** *

На кухонном таймере светились цифры: десять двадцать. По-прежнему горела единственная лампа. В зале чернел неподвижный собачий силуэт. Александр потёр занемевшую шею, глотнул воды из чайника и перешёл на диван. Лёг не раздеваясь.

Лежал с открытыми глазами. Сквозь шторы сочился тусклый сиреневый свет…

* * *

Она прибежала, шлёпая босыми ножками, нырнула к нему за спину и положила маленькую тёплую ладошку между лопатками. «Мамы долго нет, а мне страшно. Я побуду рядом с тобой, пока не вернётся мама?».

Он поднял голову. Вроде бы спал, но глаз не закрывал. В той стороне, откуда прибежала дочь, никогда не было спальни. Квартира однокомнатная. Он не женат, у него никогда не было никакой дочери. Но память от прикосновения мягкой детской ладони не стёрлось – медленно гасла на коже…

Выйдя на балкон, к ночному воздуху, Александр поднял голову. Из-за горизонта вырастала непонятная круглая дымчатая гора. В считанные минуты она поднялась до самой высокой звезды и заняла половину неба. Нависла над головой. Теперь было отчётливо видно, что это восход планета-гиганта над глянцевой потрескавшейся каменистой поверхностью, простиравшейся до самого горизонта.

Сумасшедшие ветры гиганта гнали белые барханы, подбрасывали их в вышину, закручивали в тугую спираль и рассеивали в призрачную дымку. Над полюсом властелина небес неподвижно висел зелёный лабиринт полярного сияния… Подавленный, он до боли вцепился в поручень и сделал глубокий вдох. Планета над головой рассыпалась в прах, небо заволокло плотной облачностью, в воздухе повисли не отделимые от тумана мелкие водяные брызги.

Вытерев лицо, Александр вернулся на диван, сел и, обхватив ладонями голову, тихо завыл. Затем провалился, упал в бархатистую непроницаемую тьму.

Небо сблизилось с землёй, звёзды стали ярче и крупнее, наполняя душу приближением какой-то дарующей радость тайны. Он нёсся на велосипеде по пологому спуску, ведущему к мостику через ручей. На другом берегу, на пригорке из густого кустарника сверкал под звёздами острый шпиль небольшой ракеты. Неожиданно он обнаружил, что стоит на другом берегу и пытается высмотреть в прозрачной воде невесть куда исчезнувший велосипед. Зачемему он сейчас нужен? Спрятанная от посторонних глаз, его ждала ракета. Он этого не понимал, смотрел на склонённые течением водоросли и настойчиво повторял вопрос, обращаясь к стоящей у ручья старухе: «Вы ничего не видели? Мне нужно спешить, а он упал в воду где-то в этом месте». Старуха молчала, опираясь на клюку, с полнейшим безучастием следила за его действием, поворачивая покрытую шалью чёрную пустоту. В прозрачной воде горели отражения звёзд, манящие, близкие, но недоступные …

* **

За окном послышался какой-то шум. Неприятный, назойливый. Дребезжали стёкла. «Опять какой-то урод поставил у дома свой убитый автобус и не может его завести». Теперь он проснулся, действительно проснулся. Последнее, что он видел – это был сон. Слава богу! Обычный детский наивно-нелепый сон. «А всё остальное… тоже сны »

Ночью он выходил на балкон, и уснул стоя? Вроде бы так. Очнулся, когда моросящий дождь окропил лицо. Эти полусны с открытыми глазами… они изматывали.

Александр подошёл к окну и, встав на цыпочки, попытался разглядеть, что творится внизу. Вид на более широкую часть тротуара загораживал угол дома. Где-то там стоял автобус, водитель которого, судя по надсадному рёву мотора, давил на педаль газа. Где-то рядом с треском распахнулась балконная дверь, прозвучал грохот, и звон разбитого стекла на железной крыше.

– Я сейчас поднимусь, я тебя из панталонов вытряхну…

– Поднимись, получишь сразу, поганец! – загремел где-то рядом басовитый женский голос. – Сколько раз говорить, чтобы не ставил свой вонючий драндулет под окнами?! У вас есть свой гараж! Мне что, позвонить в твоё АТП?!

Неразборчивая ругань продолжалась какое-то время через закрытую форточку. Двигатель завёлся, заработал мягче и тише, отдалился и затих.

В горле стояла шершавая пустота, он глотал прохладную воду и никак не мог остановиться. «А теперь спать. Надолго… насовсем». Он лежал, испытывая ощущение лёгкой качки в каких-то пасмурных волнах, пока окончательно не растворился в них. Разбитое сознание отвергало, не принимало больше сны.

Утро следующего дня встретило его тремя золотистыми лучиками на подоконнике, пробившимися через начинающую желтеть тополиную листву. В их свете плавала лёгкая прозрачная дымка испаряющейся влаги, искрилась трещинка в стекле, излучая крохотные летящие радуги.

«Надо встряхнуться, одеться и сделать, наконец, всё, что запланировано. Сначала водопровод. Сводить питомца к ветеринару »

– Болидор!

Не слышен был стук когтей по линолеуму. Александр сразу почувствовал прикосновение шерсти к локтю. Питомец продолжал выполнять непонятное своё предназначение и побочные функции домашнего любимца. Его подозвали – он подошёл. Позволил себя подержать за загривок и удалился в угол между диваном и стенкой, где создавал минимум помех для передвижения по квартире. Дикое животное, которое знает, что такое порядок, пёс от которого даже не пахнет псиной…

«Что с ним делать, когда я выйду на работу? Что со мной происходит и чем всё это закончится?» – на тротуаре лежали уже первые осенние листья лимонного цвета. В одном месте дорогу перегородила никогда не высыхающая лужа, выпирающая из-под ограды дворика детского сада. – «Ничего я делать не стану, никуда не пойду. Плохо, конечно, но надо терпеть. Пока всё происходит во сне-полусне, в крайнем случае сесть на снотворное и не высовываться. Хотя уже как в сказке – чем дальше, тем страшнее»

В РЭУ было на редкость малолюдно. В кабинете с табличкой «диспетчерская» сидела дама с короткой строгой причёской и угловатым массивным профилем.

– Здравствуйте. Я по поводу кухонного крана. Он у меня подтекает. Горячая вода…

– Адрес свой назови, – диспетчер открыла потрёпанный журнал и отпихнула ногой деревянный ящик с обрезками шлангов и гаечными ключами. – Когда он начал подтекать, в каком месте?

– Неделю назад. Пытался затянуть, вода полилась сильнее. И я перекрыл водопровод.

– Руки не надо совать, куда не следует. Надо сразу обращаться к специалистам.

– У меня не было особого выбора, – возразил Александр, чувствуя подступающее раздражение. – Я уезжал. Времени бы не хватило.

– Мне это всё не интересно. Вот тебе квитанция, иди в кассу, оплачивай. Вызов оформляю на завтра. Сантехник подойдёт во второй половине дня. – Выдав категоричную заученную формулу, она подтянула к себе сумочку. Коротко, ясно и без слов: разговор закончен.

Александр мял в кулаке бумажку, разглядывая желтоватые букли у виска. «Пустышка соломенная, села в кресло» Хотелось высказаться, но ничего подходящего в голову не приходило.

Уронив сумочку, она резко повернулась к нему и замерла, словно прислушиваясь, поспешно сдёрнула с себя серьги и бросила их на стол. Александр вынырнул из своих размышлений и во все глаза смотрел, как он стягивает с безымянного пальца золотую печатку.

Освободившись от браслетов, хозяйка кабинета сбросила туфли и, подобрав под себя ноги, попыталась зубами сорвать набойку с каблука.

«Болидор, дьявол лесной, где ты? Что опять вытворяешь?» А точно ли, пёс шёл следом за ним? Стандартный новенький шкаф с папками у стены, тумбочка с пустой пыльной вазой, и стол, за которым сидела, замерев, служащая коммунального хозяйства. Больше никого и ничего.

Придя в себя, женщина выплюнула туфлю, одёрнула кофточку и поправила волосы на затылке. Глянув на посетителя, она быстро опустила глаза в журнал, лицо её покрылось пунцовыми пятнами.

Оплатив положенную сумму, Александр вышел навстречу прохладному сырому ветру. Болидор ожидал его на улице, у входа в продуктовый магазинчик.

– Мститель-невидимка... Как ты всё это делаешь? Тётка, конечно, вредная. Но с некоторыми вещами мне всё-таки желательно справляться самому. – Пёс слушал или не слушал: сидел неподвижно, не двигая ушами, не выражая никаких устремлений, готовности к чему-либо. Только ветер лениво трепал густую шерсть. – Ты знаешь, я очень люблю томатный сок. Ничего не делай, пожалуйста, пока я буду его покупать.

«Опека становится чересчур навязчивой. «Собака без комплексов, экзотическая порода. Оберегает от царапин и душевных потрясений. Отдам в хорошие руки»»…

Во время визита сантехника, Александр дежурил в дверях кухни, старательно приглаживал мысли, не допуская раздражения и недовольства, непрестанно размышляя о том, какими силами можно заставить срывать с себя металл, можно ли проходить сквозь стены или как оставаться невидимым у всех на виду.

Отчистив кухню, он повернул барашки. Струя воды из нового крана с удвоенной силой ударила в раковину. Внимательно осмотрев все соединения, убедился, что нигде не капает, он открыл окно.

Качнувшаяся ветка тополя обронила часть своих листьев, и они шуршащей стайкой влетели в квартиру. Наступило переходное время, когда осень стремительно, прямо на глазах овладевает пышными кронами вдоль улицы и листва, утяжелённая яркими красками, вальсируя и сверкая в воздухе, ложится на газоны. А мокрый потемневший асфальт тротуара начинает походить на узкую ночную речку с замершими на поверхности золотистыми банкнотами.

Шелестели автомобильные шины на мелких лужах. Где-то за стеной пел «Я сдаюсь» Линн Тёрнер, в какой незнакомой аранжировке…

А ведь у него был у него странный эпизодишко, связанный с музыкой. Был. Хотя, и закончился ничем…

В гости после полудня заскочил Лёнька Петровский. Откуда-то привёз настоящие листья цейлонского чая.

«Зачем тебе столько? Брось всего один листок» – Петровский смотрел на него смеющимися глазами. – «Этого будет вполне достаточно»

Коренев залили этот чайный лист кипятком, и воздух на кухне наполнился чарующим, каким-то неподдельным, настоящим ароматом. Напиток создавал атмосферу бодрости и благодушия. Леонид говорил много и с большим удовольствием. Он преподавал в институте Культуры и с наслаждением рассуждал об искусстве, рассказывал о тонкостях своей работы.

«А хочешь, я для тебя организую прослушивание? И просмотр? Прямо сейчас!» – неожиданно предложил он.

«Зачем? Какой смысл? Я уже не первоклашка. Поздновато уж начинать такие вещи»

«Ну и что? Хотя бы просто узнаешь, чего ты стоишь. Неужели совсем не интересно? Всё, собирайся, давай, поехали!»

«Баламут» – проворчал Коренев. И полез в шкаф за отглаженными брюками. Ясное дело, что актёром и музыкантом он уже никогда не станет. Хотя, действительно было интересно в зрелом возрасте попытаться узнать себя с творческой стороны.

В просторной и пустой аудитории ему предложили сыграть две сценки: Прогуливаясь по лесу 1. находишь в траве упавшее с дерева гнездо с птенцами 2. натыкаешься на змею. Похоже, что особого впечатления в плане актёрского мастерства он не произвёл. Возможно, потому, что никогда не попадал в подобные ситуации. Да и сам просмотр он воспринимал как мимолётное приключение, в котором он потакал чудачеству своего приятеля.

Петровский отвёл его в музыкальный класс и оставил наедине с низкорослым и подвижным преподавателем музыки, который сыграл Баркаролу Шуберта и попросил отстучать ритм произведения. Александр смутно помнил, как он барабанил по коленке. Повинуясь непонятному импульсу, он вскочил, подошёл к фортепиано.

«Вы пропустили четыре ноты» – сказал он преподавателю и уверенно нажал нужные клавиши.

«Верно! И вы вот так вот сразу определили?!»

«Не знаю даже, каким образом» – Александр был сам удивлён. С первых аккордов Баркарола ему не понравилась, и слушал он невнимательно. – «Меня несколько раз проверяли в детстве на наличие слуха. Сказали, что не очень. И играть никогда ни на чём не умел»…