-Лето я как–то прожила, Сережа больше не лез ко мне, мама бросила свои работы, осталась только почтальонкой, чаще теперь была дома. Видимо это его и сдерживало. Я видела, что мама измучилась, мы почти не разговаривали, но я не могла ей простить, просто не могла. Осенью меня перевели в другую школу, но места жительства мы не сменили. Стыдно было перед соседями, но и они поговорили и перестали. Во всяком случае, мне все было уже все равно. Отчим снова стал запиваться. Я закончила девятый класс на троечки, у меня не было желания учиться, не могла думать не о чем и ни о ком, кроме Надюшки. Иногда казалось, что она где-то плачет, я медленно сходила с ума. Порой мне хотелось убить Сережу, я рисовала в воображении разные картины и способы убийства его, потом мамы, а потом и себя. И эта ненависть то разъедала меня изнутри, то давала силы жить дальше. В десятый класс я не пошла, и ни куда не пошла, мама бесилась, что я нигде не учусь и нигде не работаю, только сплю целыми днями. Отчим орал, что я у него на шее сижу. А однажды он пришел очень пьяный в мою комнату, в таком состоянии, видно, забыл, что мать в соседней комнате, полез ко мне целоваться. Я заорала. В комнату вошла мама, я думала, что она его прогонит, а она вцепилась мне в волосы. Какими словами она меня обзывала, а этот гад тихо ушел и лег спать. Я призналась маме во всем, но она мне не поверила, залепила мне по лицу, сказала, что ей стыдно иметь такую дочь, плюнула еще мне в лицо и ушла. Утром матушка притащила меня на вокзал, посадила в электричку. Единственное, что она мне сказала, чтоб я пожила у тетки Оли до весны, а там или работать пойду или учиться. Но разврата в своем доме и лжи она не потерпит. Я когда села в вагон, ненавидела их, даже не знаю с чем сравнить и чем отмерить силу моей ненависти. Сережу за мою порушенную жизнь, а мать за предательство. Ведь из тех, кого прогнать, она выбрала меня, а не его. А дальше вы все знаете. А теперь, делайте что хотите, только не прогоняйте от себя, позвольте приходить к вам. Я буду вам все делать, пола мыть, снег чистить, все, что скажете, а прогоните, тогда я не знаю, что мне делать, уж лучше умереть, чтоб не мешать никому.
- Ну, ну, ты эти мысли оставь, не совестно тебе перед иконами такое говорить и ругательства тоже, чтоб не слетали ни с губ твоих, ни с мыслей. Дай–ка я в печку подброшу полешко, прогорело уж давно все, да чай остыл, поставлю снова.
Старушка усадила Дашу удобнее на своей кровати, подложив ей подушку под спину,- посиди покуда, а я подумаю.
Девочка наблюдала за этой маленькой старушкой, с маленькими морщинистыми руками и все было в ней для Даши красиво. Даже седая головка и провалившиеся губы оттого, что зубов-то у бабушки почти не было, все казалось милым и родным. И как она за эти несколько дней будто сроднилась с ней. Агаша присела на стульчик у стола и сказала,- Вот что, девка, оставайся ты у меня. Диван есть, места хватит, до весны вместе жить будем, а там как Бог рассудит. Вещички свои завтра заберешь, а сегодня я тебя никуда не отпущу. Кушать, я тебя покормлю, вместе и горе – не горе, и ноша – не ноша, так – то, девка, вот тебе мой сказ. Но если не хочешь со старухой, ты скажи, я тебя не неволю. Но сегодня все равно не отпущу.
- Да вы что, бабушка Агашечка, спасибо вам, я с вами буду, никуда от вас не уйду,- и Даша со слезами бросилась целовать старушке руки. Агаша сердито пригрозила, одернув руки,- ты это брось, я не Матушка Богородица, чтоб мне руки целовать,- а потом добавила мягко,- строга я очень, может, и пожалеешь потом. Спуску не дам, и лежать слезы лить не позволю. Нечего сердце рвать не себе, не мне. Завтра баньку истопим, твоей беде можно помочь.
-Дочку вернуть? - опешила Даша.
- Ну, девонька, этого я не могу, это все у Бога в руке, но вот показать Надюшку твою могу, если хочешь.
-Как это?
-В бане, но ты три дня будешь пост блюсти, ничего мясного кушать нельзя будет, ничего, в чем кровь есть, для дела так надо.
-А давайте я со стола уберу, чашки вымою, - Дарья принялась собирать посуду.
Аграфена смотрела на девочку, как та хлопочет, думала о своем. Уже и женщина, да какая там женщина, сама еще ребенок. Волосы черные, с синим отливом, редко у кого сейчас такие, да еще длинные, густые. Глазки карие, ресницы длинные, как крылья воробушка, и сама она вся как воробушек, маленькая, хрупкая. И не Бог весть, какая красавица, но есть в ней что-то такое, сводящее мужиков с ума. Какое-то очарование, жалко ее, пичугу. Джинсы все потертые, свитерок старенький, на носках ни сегодня, так завтра пятки выпадут. А с матерью Дашки повидаемся еще, в обиду не дам, хватит девке мыкаться, как – же некоторые бабы мужиков любят, детей бы так любили. Сердце кровью обливается, душа бедняжки над пропастью висит, оттолкни сейчас и пропадет. Видать еще испытание мне Господь уготовил, в мой дом Сам привел, что ж, так тому и быть. Старушка встала, улыбнувшись Дашке, открыла шифоньер. Достала постельное белье, комплект новый, даже с этикеткой, подушку, одеяло, положила все на край дивана. Потом с минуту задумалась и достала ночную сорочку и халат домашний фланелевый, положила на постельное белье. Девушка уже помыла посуду, вытерла с кухонного стола и сливала воду в ведерко.
Помочь сайту
Поздравления
