"Поезд "Исполнения желаний" - 3 . Эпизод 7

Эпизод  7.
 
Хордон: Если   вы  такой  ценный  для  наших  силовиков  субъект, - вот  тренинги  проводите, учебник  по  вашим  книгам  выйдет,- почему  же  они  за  вас  не  борются. А  просто  выкинули  на  произвол  американцев? Почему  они  не  дали  вам  даже  адваката?

Ф.: Разграничим  ответ  на  этот  вопрос  по  двум  плоскостям. Во-первых, им  нужен  не  я, а  мои  теории  по  форматированию  психики, идеально  подходящей  к  условиям  содержания  в  тотальной  Зоне  (ЗОНА  МИРА) . Им  нужен  некий  «зональный  субъект», принимающий  своё  состояние  ВЕЧНОГО  УЗНИКА, как  естественно-природное (тип  бытия, как  такового), то  есть  лишенный  в  этом  качестве, какой-либо  критичности  и, даже, испытывающий  от  этого  какие-то  позитивные (навязанные  агрессивной  рекламой) чувства, взамен  настоящего  человеческого  счастья, ощутить  которое  уже  фатально  неспособен. То, что  всегда  казалось  патологией, теперь  должно  стать  нормой. В  психиатрии  таких  людей  называют  ангедониками (см прим 1). Я  просто  описал, абстрагируя  до  предела, спонтанную  внутреннюю  автотрансформацию  человека   толпы, с  последующей  (всего  лишь  экпериментально-модельной) экстраполяцией  выводов  на  современное  общество.  Иными  словами, местами  подновил, а  местами  доработал  до  конца  наивные  теории  Бодрийяра, Ле  Бона, Ортеги-и-Гассета (см. прим. 2) и  прочих  специалистов  по  «анонимным  массам». У  меня  эти  массы  достигли  пределов  своей  сущности, полностью  депрессированные  и   обезличенные   в  буквальном  смысле (тип  лица  дебилоида – пустые  глаза, застывшая  полуулыбка; тягучая, лишённая  эмоций,  речь  смутного  содержания; безвольно  провисшие  губы  и  щёки  и  др.). В  их(то  есть  органов)  представлении  это  идеальный  тип  заключённого. Им  и  невдомёк  было, что  моя  теория, скорее  предостережение, гипотетическая  антиутопия, о  том, во  что  может  обратиться  человек, когда  наша  лживая  демократия, задавив  Россию, достигнет  пределов  своего  могущества  и  не  будет  нуждаться  в  масках  цветущего  гуманизма. Откуда  я  мог  двадцать  пять  лет  назад  знать, что  всё  станет  происходить  так  быстро. Я  хотел, подобно  Делезу  и ли  Мишелю  Фуко (прим. 2), вытащить  человека  из  «глобальной  зоны», устроить  ему  грандиозный  побег  из  мирового  Алькатраса, побег, пусть  в  никуда, в  уже  такую  же, глобальную  безнадёгу (повсюдный  тюремный  лабиринт  с  переходами  иллюзорной  свободы  между  камерами). Но  ведь  это  всё  же  свобода, хоть  и  ущербная, ускользающе-недолговечная, всего  лишь  предощущение, слабый  её  отпечаток (фантазия  о   потерянном  и  до  сих  пор ,по-настоящему  НЕ  желаемом  Рае), всё  же  она  лучше  чем  безвольная  тупо-благодатное  не-до-бытиё  в  камерах. (Вспомни  какое  «счастье»  предрёк  народу  Великий  инквизитор  в  обмен  на  его  свободу). Так  вот  теперь, когда  это   жуткое   пророчество   сбылось  полностью, когда   этим  кичливым  и  пёстым  «счастьем»  полны  под  завязку  все  камеры, у  меня, ни  с  того, ни  с  сего  (и  это  крайне  предосудительно) возникла  смутная  ностальгия  по  тем  временам, когда  человеку  ещё  было  что  менять, и  беречь  пуще  собственного  сердца, когда  они  ещё  не  уподобились  мышам  в  знаменитом  эксперименте  Келхуна (прим. 3). Одни  за  это  собираются  меня  казнить, а  другие  использовать  печальные  выкладки  моей  меланхолической  философии  в  своих  интересах, вывернув  всё  наизнанку  и  повязав  меня  невольным  соучастием  в  своих  преступлениях. Вот  ведь  как  всё  символически-значимо   оборачивается  при  более  пристальном  взгляде:  вагоны  того  фантастически-реального  поезда  это  всё  те  же  камеры (КАМЕРЫ  ТОТАЛЬНОЙ  ЗАВИСИМОСТИ), Я  ЕГО, ВОЗМОЖНО, И  ПУСТИЛ  ПОД  ОТКОС, НО  ВЫХОДИТ, ЧТО  Я  ЖЕ  ЕГО  И  ВЫДУМАЛ (вместе  со  всем  Человечеством, частью  которого  я   являюсь,- быть  может, наиболее  самокритичной  и  проницательной  частью), и  именно  за  это  , а  не  за  сам  поезд  судит  меня  этот  мир, а  вернее, я  сам  веду  себя  на  казнь, руками  этого  погибающего  мной  мира, опять  должного  ослепнуть, чтобы  ещё  какое-то  время  существовать  в  блаженном  забытьи. Поэтому, казни  мне  не  избежать  и  в  этом  демонстриционно-символическом  смысле. Ведь  я – часть  человечества, в  одном  лице  и  жертвы, и виновного, и  судьи  и  палача, и  устроителя  всего  этого  грандиозного  Шоу, именуемого  Цивилизацией. То, что  произойдёт  со  мной, и  то, что, параллельно  этому, творится  с  человеческим  миром  за  стенами  этой  студии,(и  что  завершится  немногим  позже)  имеет  смысл  какой-то  чудовищной  инициации, метафизического  самоубийства  несостоявшегося  венца  творения. В  моём  случае – совершенно  осознанного, а  в  случае  всего  человечества – всего  лишь  неотвратимого.

Хордон (поёживаясь) : Что-то  так  явно  потянуло  сквозняком  из  палаты  №  6. Учителя  и  хулители  человечества  никогда  не  переведутся  на  Руси. Не  обижайтесь.

Ф.:  Не  извиняйтесь, вы  даже  не  представляете, насколько  вы  правы, особенно, если  стены  этиой  палаты  расширить  до  всей  человеческой  цивилизации  и  задуматься  над  простым  вопросом: а  где  разница  между  эксцессами  креативного  мышления   и  эксцессами  потребительской  системы, то  есть, между  приемлемым (и  даже, необходимым) уровнем  сумасшевствия  и  немприемлемым  (а  теперь  уже  и  разрушительным) уровнем  нормальности?

Хордон: В  таком  случае, мы  балансируем  где-то  на  грани.
Ф
.: Эти  грани  уже  давно  размыты  до  основы  основ, а  там  все  одинаковы: нормальные  и  сумасшедшие. Все  мы  одинаково  мучительно  подохнем, как  крысы  на   тонущих  плотах  Истории (прим. 4).

(длительная  пауза).

Ф.: Кстати, в  моей  философии  можно  отыскать  и  описание  идеального  тюремщика, критический  анализ  формирования  его  деревационной  психики (прим.5), который  также  можно  перевернуть  и  представить  как  руководство  по  обучению.

Хордон:. Ладно, оставим  эту  скользкую  тему, давайте-ка  продолжим  разговор  о  вашем  Другом., то  есть  Третьем. Вот  вы  как-то  сказали, что  он, являясь  тенью  бытия, ставит  некое  вопросы, строит  позиции, соотносит  одно  с  другим, но  всё  это  как-то  абстрактно, труднопредставимо  для  обычного  телезрителя. А  как  реально  можно  ощутить  его  присутствие  в  обыденном  мире, в  мире  нашей  усреднённой, так  сказать, повседневности?

Ф.:  Тут  он  применяет  самый  совершенный  способ  маскировки (стеллс-магия): является  тенью  явлений, обращённой  не  только  в  пространстве, но  и  во  времени; сущностью, спонтанно  перетекающей  из  одного  качества  в  другое. Эдаким   двуликим  Янусом (обращённым  и  в  прошлое  и  в  будующее). Этот  Янус  отбрасывает  сразу  три  тени.

Хордон: Надо  же! И  здесь  ваша  троица  вылезла. А  в  чем  тут-то  смысл?

Ф.: Ну  вот  представьте  себе  такую, несколько  искажённую  модель. Белая  магия – это  смысл  явлений, их  семантическая  внутренняя  конструкция. Чёрная  магия – внешняя  оболочка; изменчивость  формы;  многообразие  репрезентаций  предметного  мира. Здесь  нет  никакой  значимой  структуры,- просто  набор  эмпирических  переменных, безразлично  к  вопросу: для  чего  и  как. Просто  безсистемная  безусловность  наличности  ещё  ничем  не  наполненных  и  никак  не  связанных  полых  форм (конфигураций  пустоты). Кроме  этих  двух  начал – структурирующего  смысла  и  бесструктурного  нагромождения  материала, существует  некая  теневая  сторона  Мороздания, тень  любого  контекста, таинственный  живой  фон  рассеивания, тот, ещё  первичный  допиктографический  гул  языка, заглушаемый  накладками  вторичных  его  трансмутаций…

Хордон: Значит  это  не  просто  тень, а  тень (матрица)  языка? Существующая  задолго  до  всех  языков.

Ф.: Задолго  до  всех  языков, вещей  и  смыслов (всё  это  разовьётся  впоследствии  из  первичного  семени  в  виде  акта  Тво(а)рения). Помните, в  Библии: всё  началось  с  перво-слова. Так  вот, этот  протоязык, а  вернее  его  тень-матрица  и  есть  основа  основ, материнская  тьма-прородительница  мира.  Вознесенский  как-то  демонстрировал  этот  принцип  в  форме  звуковой  аллюзии.

Хордон: Вы  имеете  в  виду, когда  он  перед  камерами  с  пафосом  декламировал  повтор  слова  ть-ма, а  слышалось  слово  ма-ть?. Помню, на  меня  это  произвело  какое-то  необъяснимо-угнетающее  впечатление.

Ф.: Немудрено, учитывая, какие  глубинные  пласты  были  затронуты  в  нашей  психике  этим  незамысловатым  трюком  со  словом-перевёртышем. Смысл, перетекающий  с  хвоста  в  голову и  наоборот. Первозданная  двусмысленность  основы  основ, когда  ещё  добро  и  зло,  жизнь  и  смерть, «свет»  и «тьма»  были  нераздельно  слиты , свёрнуты  друг  в  друге  как  инь  и  янь, как  нити  ДНК  в  оплодотворённой  яйцеклетке  Мира. По-сути  дела  вся  более  менее  стоящая  философия – это  безуспешная, но  упрямая  попытка  поиска  следов  этого  третьего  начала, лежащего  в  основе  всего. Знаете, произведения  Б. (прим.6)  иногда  почти  улавливают  эту  тень  «за  пятку  её  шопота». Бывает  это, правда, крайне  редко, явно  случайным  образом. Но  в  последнее  время, он  научился  находить  эту «пятку»  чуть  ли  не  по  запаху, но  у  него, в  связи  с  этим, что-то  вдруг  катастрофически  разладилось  с  литературой.

Хордон: Не  об  этом  ли  «подслушивании  реликтового  шёпота» он  обмолвился  как-то, в  том  смысле, что  только  ради  этих  редких  мгновений   и  стоит  терпеть  всю  тошноту  этой  грёбаной  жизни.

Ф.: Лично  от  него  я  слышал  и  похлеще…

Хордон: Прервёмся  на  паузу, после  которой  продолжим…
 
(РЕКЛАМНАЯ  ПАУЗА)
 
Примечания:

1.От  слова  ангедония – один  из  симптомов  хронического  депрессивного  состояния, обозначает  утрату  способности  переживать  радость.

2.Известные  западные  социологи  второй  половины  20-го  века.

3.Экспиримент, продолжающийся  в  течении  5  лет  и  законченный  в  1972  году  в  Национальном  институте  психического  здоровья () США  этологом  Джоном  Кэлхуном.  Краткая  его  суть (отрывок  из  книги  Юрия  Мухина «Мы  бессмертны») : «Итак, с  наружной  стороны  стенок  бака  для  мышей  было  256  коморок  для  гнёзд  и  жизни  мышей…В  обычных  лабораториях  и  фермах  по  разведению, этим  мышам  надо  было  побороться   за  место  у  кормушки  или  поилки а  в  баке  у  Кэлхуна, количество  точек  питания   и  питья  было  достаточным  для  использования  при  необходимости  гораздо  большему  количеству  мышей. Ни  малейшей  необходимости  борьбы   ни  за  что  у  мышей  Кэлхуна  на  было! НИ  за  еду  для  своего  потомства, ни  за  «место  под  солнцем»  для  него. Просто  земной  Рай. И  мыши  в  раю  вымерли, когда  их  популяция  достигла  2200  особей (50  поколений). Объяснение: как  атрофируются  мускулы   от  их  неиспользования, так  у   подопытных  самцов  начала  атрофирповаться  программа  творчества  в  области  вечной  жизни  рода, а  с  нею  атрофироваться  и  инстинкт  продолжения  рода. И  из  поколения  в  поколение  этот  дефект  души  мышей, всё  усугубляясь  и  усугубляясь, передавался  потомству, в  том  числе  и  дочерям  и  вскоре  инстинкта  продолжения  рода  не  осталось. Некоторым  мышам  «это  дело»  вообще  было  неинтересным, некоторые  удовлетворяли  оставшуюся  потребность  в  оргазме  за  счёт  гомосексуальных  связей. А  если  говорить  уже  ставшими  штампами  нынешнего  человеческого  общества, мыши  решили  «жить  для  себя», им  захотелось  «простого  человеческого  счастья»».  Вот  вам  и  неутешительная  аналогия  с  последней  стадией  Общества  Потребления. Пора  подумать  об  отпущении  грехов.

4.Аллюзия  на  символические  плоты  Культур  немецкого  философа  Ойгена  Розенштока-Хюсси (1888 – 1973), на  которых  человечество  плывёт  по  океану  Всемирной  Истории.

5.Деревационный – вырожденный, извращённый.

6.Имеется  в  виду  автор  этого  текста (что-то  вроде  авторской  репрезентации). 

© Copyright: Алексей Баландин, 2016

Регистрационный номер №0367413

от 18 декабря 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0367413 выдан для произведения: Эпизод  7.
 
Хордон: Если   вы  такой  ценный  для  наших  силовиков  субъект, - вот  тренинги  проводите, учебник  по  вашим  книгам  выйдет,- почему  же  они  за  вас  не  борются. А  просто  выкинули  на  произвол  американцев? Почему  они  не  дали  вам  даже  адваката?

Ф.: Разграничим  ответ  на  этот  вопрос  по  двум  плоскостям. Во-первых, им  нужен  не  я, а  мои  теории  по  форматированию  психики, идеально  подходящей  к  условиям  содержания  в  тотальной  Зоне  (ЗОНА  МИРА) . Им  нужен  некий  «зональный  субъект», принимающий  своё  состояние  ВЕЧНОГО  УЗНИКА, как  естественно-природное (тип  бытия, как  такового), то  есть  лишенный  в  этом  качестве, какой-либо  критичности  и, даже, испытывающий  от  этого  какие-то  позитивные (навязанные  агрессивной  рекламой) чувства, взамен  настоящего  человеческого  счастья, ощутить  которое  уже  фатально  неспособен. То, что  всегда  казалось  патологией, теперь  должно  стать  нормой. В  психиатрии  таких  людей  называют  ангедониками (см прим 1). Я  просто  описал, абстрагируя  до  предела, спонтанную  внутреннюю  автотрансформацию  человека   толпы, с  последующей  (всего  лишь  экпериментально-модельной) экстраполяцией  выводов  на  современное  общество.  Иными  словами, местами  подновил, а  местами  доработал  до  конца  наивные  теории  Бодрийяра, Ле  Бона, Ортеги-и-Гассета (см. прим. 2) и  прочих  специалистов  по  «анонимным  массам». У  меня  эти  массы  достигли  пределов  своей  сущности, полностью  депрессированные  и   обезличенные   в  буквальном  смысле (тип  лица  дебилоида – пустые  глаза, застывшая  полуулыбка; тягучая, лишённая  эмоций,  речь  смутного  содержания; безвольно  провисшие  губы  и  щёки  и  др.). В  их  представлении  это  идеальный  тип  заключённого. Им  и  невдомёк  было, что  моя  теория, скорее  предостережение, гипотетическая  антиутопия, о  том, во  что  может  обратиться  человек, когда  наша  лживая  демократия, задавив  Россию, достигнет  пределов  своего  могущества  и  не  будет  нуждаться  в  масках  цветущего  гуманизма. Откуда  я  мог  двадцать  пять  лет  назад  знать, что  всё  станет  происходить  так  быстро. Я  хотел, подобно  Делезу  и ли  Мишелю  Фуко (прим. 2), вытащить  человека  из  «глобальной  зоны», устроить  ему  грандиозный  побег  из  мирового  Алькатраса, побег, пусть  в  никуда, в  уже  такую  же, глобальную  безнадёгу (повсюдный  тюремный  лабиринт  с  переходами  иллюзорной  свободы  между  камерами). Но  ведь  эта  свобода, хоть  и  ущербная, ускользающе-недолговечная, всего  лишь  предощущение, слабый  её  отпечаток (фантазия  о   потерянном  и  до  сих  пор  желаемом  Рае), всё  же  она  лучше  чем  безвольная  тупо-благодатное  не-до-бытиё  в  камерах. (Вспомни  какое  «счастье»  предрёк  народу  Великий  инквизитор  в  обмен  на  его  свободу). Так  вот  теперь, когда  это   жуткое   пророчество   сбылось  полностью, когда   этим  кичливым  и  пёстым  «счастьем»  полны  под  завязку  все  камеры, у  меня, ни  с  того, ни  с  сего  (и  это  крайне  предосудительно) возникла  смутная  ностальгия  по  тем  временам, когда  человеку  ещё  было  что  менять, и  беречь  пуще  собственного  сердца, когда  они  ещё  не  уподобились  мышам  в  знаменитом  эксперименте  Келхуна (прим. 3). Одни  за  это  собираются  меня  казнить, а  другие  использовать  печальные  выкладки  моей  меланхолической  философии  в  своих  интересах, вывернув  всё  наизнанку  и  повязав  меня  невольным  соучастием  в  своих  преступлениях. Вот  ведь  как  всё  символически-значимо   оборачивается  при  более  пристальном  взгляде:  вагоны  того  фантастически-реального  поезда  это  всё  те  же  камеры (КАМЕРЫ  ТОТАЛЬНОЙ  ЗАВИСИМОСТИ), Я  ЕГО, ВОЗМОЖНО, И  ПУСТИЛ  ПОД  ОТКОС, НО  ВЫХОДИТ, ЧТО  Я  ЖЕ  ЕГО  И  ВЫДУМАЛ (вместе  со  всем  Человечеством, частью  которого  я   являюсь,- быть  может, наиболее  самокритичной  и  проницательной  частью), и  именно  за  это  , а  не  за  сам  поезд  судит  меня  этот  мир, а  вернее, я  сам  веду  себя  на  казнь, руками  этого  погибающего  мной  мира, опять  должного  ослепнуть, чтобы  ещё  какое-то  время  существовать  в  блаженном  забытьи. Поэтому, казни  мне  не  избежать  и  в  этом  демонстриционно-символическом  смысле. Ведь  я – часть  человечества, в  одном  лице  и  жертвы, и виновного, и  судьи  и  палача, и  устроителя  всего  этого  грандиозного  Шоу, именуемого  Цивилизацией. То, что  произойдёт  со  мной, и  то, что, параллельно  этому, творится  с  человеческим  миром  за  стенами  этой  студии,(и  что  завершится  немногим  позже)  имеет  смысл  какой-то  чудовищной  инициации, метафизического  самоубийства  несостоявшегося  венца  творения. В  моём  случае – совершенно  осознанного, а  в  случае  всего  человечества – всего  лишь  неотвратимого.

Хордон (поёживаясь) : Что-то  так  явно  потянуло  сквозняком  из  палаты  №  6. Учителя  и  хулители  человечества  никогда  не  переведутся  на  Руси. Не  обижайтесь.

Ф.:  Не  извиняйтесь, вы  даже  не  представляете, насколько  вы  правы, особенно, если  стены  этиой  палаты  расширить  до  всей  человеческой  цивилизации  и  задуматься  над  простым  вопросом: а  где  разница  между  эксцессами  креативного  мышления   и  эксцессами  потребительской  системы, то  есть, между  приемлемым (и  даже, необходимым) уровнем  сумасшевствия  и  немприемлемым  (а  теперь  уже  и  разрушительным) уровнем  нормальности?

Хордон: В  таком  случае, мы  балансируем  где-то  на  грани.
Ф
.: Эти  грани  уже  давно  размыты  до  основы  основ, а  там  все  одинаковы: нормальные  и  сумасшедшие. Все  мы  одинаково  мучительно  подохнем, как  крысы  на   тонущих  плотах  Истории (прим. 4).

(длительная  пауза).

Ф.: Кстати, в  моей  философии  можно  отыскать  и  описание  идеального  тюремщика, критический  анализ  формирования  его  деревационной  психики (прим.5), который  также  можно  перевернуть  и  представить  как  руководство  по  обучению.

Хордон:. Ладно, оставим  эту  скользкую  тему, давайте-ка  продолжим  разговор  о  вашем  Другом., то  есть  Третьем. Вот  вы  как-то  сказали, что  он, являясь  тенью  бытия, ставит  некое  вопросы, строит  позиции, соотносит  одно  с  другим, но  всё  это  как-то  абстрактно, труднопредставимо  для  обычного  телезрителя. А  как  реально  можно  ощутить  его  присутствие  в  этом  мире?

Ф.: О, этот  Третий  поистине  феноменально  неуловим. Одно  слово СТЕЛС-МАГИЯ. Он  применяет  самый  совершенный  способ  маскировки: является  тенью  явлений, обращённой  не  только  в  пространстве, но  и  во  времени; сущностью, спонтанно  перетекающей  из  одного  качества  в  другое. Эдаким   двуликим  Янусом (обращённым  и  в  прошлое  и  в  будующее). Этот  Янус  отбрасывает  сразу  три  тени.

Хордон: Надо  же! И  здесь  ваша  троица  вылезла. А  в  чем  тут-то  смысл?

Ф.: Ну  вот  представьте  себе  такую, несколько  искажённую  модель. Белая  магия – это  смысл  явлений, их  семантическая  внутренняя  конструкция. Чёрная  магия – внешняя  оболочка; изменчивость  формы;  многообразие  репрезентаций  предметного  мира. Здесь  нет  никакой  значимой  структуры,- просто  набор  эмпирических  переменных, безразлично  в  вопросу: для  чего  и  как. Просто  безсистемная  безусловность  наличности  ещё  ничем  не  наполненных  и  никак  не  связанных  полых  форм (конфигураций  пустоты). Кроме  этих  двух  начал – структурирующего  смысла  и  бесструктурного  нагромождения  материала, существует  некая  теневая  сторона  Мороздания, тень  любого  контекста, таинственный  живой  фон  рассеивания, тот, ещё  первичный  допиктографический  гул  языка, заглушаемы  накладками  вторичных  его  трансмутаций…

Хордон: Значит  это  не  просто  тень, а  тень (матрица)  языка? Существующая  задолго  до  всех  языков.

Ф.: Задолго  до  всех  языков, вещей  и  смыслов (всё  это  разовьётся  впоследствии  из  первичного  семени  в  виде  акта  Тво(а)рения). Помните, в  Библии: всё  началось  с  перво-слова. Так  вот, этот  протоязык, а  вернее  его  тень-матрица  и  есть  основа  основ, материнская  тьма-прородительница  мира.  Вознесенский  как-то  демонстрировал  этот  принцип  в  форме  звуковой  аллюзии.

Хордон: Вы  имеете  в  виду, когда  он  перед  камерами  с  пафосом  декламировал  повтор  слова  тьма, а  слышалось  слово  Тьма. Помню, на  меня  это  произвело  какое-то  необъяснимо-угнетающее  впечатление.

Ф.: Немудрено, учитывая, какие  глубинные  пласты  были  затронуты  в  нашей  психике  этим  незамысловатым  трюком  со  словом-перевёртышем. Смысл, перетекающий  с  хвоста  в  голову и  наоборот. Первозданная  двусмысленность  основы  основ, когда  ещё  добро  и  зло,  жизнь  и  смерть, «свет»  и «тьма»  были  нераздельно  слиты , свёрнуты  друг  в  друге  как  инь  и  янь, как  нити  ДНК  в  оплодотворённой  яйцеклетке  Мира. По-сути  дела  вся  более  менее  стоящая  философия – это  безуспешная, но  упрямая  попытка  поиска  следов  этого  третьего  начала, лежащего  в  основе  всего. Знаете, произведения  Б. (прим.6)  иногда  почти  улавливают  эту  тень  «за  пятку  её  шопота». Бывает  это, правда, крайне  редко, явно  случайным  образом. Но  в  последнее  время, он  научился  находить  эту «пятку»  чуть  ли  не  по  запаху, но  у  него, в  связи  с  этим, что-то  вдруг  катастрофически  разладилось  с  литературой.

Хордон: Не  об  этом  ли  «подслушивании  реликтового  шёпота» он  обмолвился  как-то, в  том  смысле, что  только  ради  этих  редких  мгновений   и  стоит  терпеть  всю  тошноту  этой  грёбаной  жизни.

Ф.: Лично  от  него  я  слышал  и  похлеще…

Хордон: Прервёмся  на  паузу, после  которой  продолжим…
 
(РЕКЛАМНАЯ  ПАУЗА)
 
Примечания:

1.От  слова  ангедония – один  из  симптомов  хронического  депрессивного  состояния, обозначает  утрату  способности  переживать  радость.

2.Известные  западные  социологи  второй  половины  20-го  века.

3.Экспиримент, продолжающийся  в  течении  5  лет  и  законченный  в  1972  году  в  Национальном  институте  психического  здоровья () США  этологом  Джоном  Кэлхуном.  Краткая  его  суть (отрывок  из  книги  Юрия  Мухина «Мы  бессмертны») : «Итак, с  наружной  стороны  стенок  бака  для  мышей  было  256  коморок  для  гнёзд  и  жизни  мышей…В  обычных  лабораториях  и  фермах  по  разведению, этим  мышам  надо  было  побороться   за  место  у  кормушки  или  поилки а  в  баке  у  Кэлхуна, количество  точек  питания   и  питья  было  достаточным  для  использования  при  необходимости  гораздо  большему  количеству  мышей. Ни  малейшей  необходимости  борьбы   ни  за  что  у  мышей  Кэлхуна  на  было! НИ  за  еду  для  своего  потомства, ни  за  «место  под  солнцем»  для  него. Просто  земной  Рай. И  мыши  в  раю  вымерли, когда  их  популяция  достигла  2200  особей (50  поколений). Объяснение: как  атрофируются  мускулы   от  их  неиспользования, так  у   подопытных  самцов  начала  атрофирповаться  программа  творчества  в  области  вечной  жизни  рода, а  с  нею  атрофироваться  и  инстинкт  продолжения  рода. И  из  поколения  в  поколение  этот  дефект  души  мышей, всё  усугубляясь  и  усугубляясь, передавался  потомству, в  том  числе  и  дочерям  и  вскоре  инстинкта  продолжения  рода  не  осталось. Некоторым  мышам  «это  дело»  вообще  было  неинтересным, некоторые  удовлетворяли  оставшуюся  потребность  в  оргазме  за  счёт  гомосексуальных  связей. А  если  говорить  уже  ставшими  штампами  нынешнего  человеческого  общества, мыши  решили  «жить  для  себя», им  захотелось  «простого  человеческого  счастья»».  Вот  вам  и  неутешительная  аналогия  с  последней  стадией  Общества  Потребления. Пора  подумать  об  отпущении  грехов.

4.Аллюзия  на  символические  плоты  Культур  немецкого  философа  Ойгена  Розенштока-Хюсси (1888 – 1973), на  которых  человечество  плывёт  по  океану  Всемирной  Истории.

5.Деревационный – вырожденный, извращённый.

6.Имеется  в  виду  автор  этого  текста (что-то  вроде  авторской  репрезентации). 

 

"Поезд "Исполнения желаний" - 3 . Эпизод 6

"Поезд "Исполнения желаний" - 3 . Эпизод 8