Житие ты наше уральское. Ч.1, гл.13(окончание)

 

 

 

 

 

 

 

                « ЖИТИЕ  ТЫ  НАШЕ   УРАЛЬСКОЕ  »

 

                      (Истории жителей города Челябинска. Часть 2)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                                     

                                                                        Любимому сыну своему

                                                                        Александру посвящаю.

 

 

 

 

 

                                        Г Л А В А   1

 

                               «С М Я Т Е Н И Е   Д У Ш  И»

 

 

   Ребята сидели у Владимира, как на поминках: чинно, настороженно и молчаливо. Ввалились всей когортой, порасселись кто где, задымили и- молчали.

   Хозяин криво улыбался, предчувствуя какой то розыгрыш, и ждал продолжения.

   Но розыгрышем, честно говоря, и не пахло. В звенящей от молчания тишине предугадывалось  неприятное и страшненькое. Серьёзным пахло.

   -Ну и чего?.. Так и будем всё молчать? Чего пришли тогда? А? Чего тогда?..- Ох и неуютно же Вовка себя чувствовал! От непонимания ситуации засуетился, замельтешил. –Чаю, может, поставить? Или чего покрепче?.. У меня есть. Ну, чего будем?..-

   Даже Рика недоуменно посматривала на него с колен Лёшки Мамлина.

   -Сядь. Не дёргайся. Потом почаёвничаем,- произнёс Степаныч.

   -Фу- у,- облегчённо выдохнул Владимир. –Я уж думал: у вас обет молчания!  Сидите, как… присяжные на суде.-

   -Толя, говори первым.-

   -Чего с ним говорить то!- в голосе Анатолия звучала неподдельная злость и раздражение. –Раньше бы за это!.. Колёса проткнули! Или на дуель вызвали! Всем нам, понимаешь, в душу плюнул! Адресно! И ещё улыбается!..-

   -Да… От Амура… И до Туркестана…-

   -Да причём здесь «Туркестан»?! Ты тоже, Степаныч, хорош! Наставник хренов! «Правдиво, правдиво…» Пособник ты, а не наставник! А у меня вся жизнь под откос пошла! В магазине комиссия за комиссией – от пожарников до налоговой! Ленку придурки какие то эсэмэсками  замучали – одни внекоренные слова шлют! В лифт не войти - всё оберегами разрисовано!

   -А от меня  половина поставщиков ушло!- подал голос  Лёшка. –И ГБДДейцы на каждом перекрёстке тормозят…-

   -Во! Во!-

   -А у меня наоборот- полный салон набиваться стал,- боязливо произнёс из угла Серёжка. –Я даже бриться стал… Все здороваются…

   -Ну, ты только не ври: все здороваются!.. Раньше то что - пустая «маршрутка» ходила, что ли? Что нам- то врать?

   -Да не вру я…- Серёжка совсем ушёл в тень.

   Нервно смолкли.

   -Кто ещё хочет высказаться?

   Поднялся Саня Жедяев.

   -Чего высказываться? Надо, как Малышенков подсказал… Решили же…

   -Правильно! Чего языками чесать?! Чистеньким хотит быть,  писака непризнанный! Публикатор!.. Сейчас мы тебе «напубликуем»!- загомонили разом. И лишь Серёжка промямлил из дальнего угла: «Я против  был!», но его никто не слушал.

   -Саша! Малышенков!- радостно крикнул Мишанов.

   Из прихожей донёсся шум, а затем появился Малышенков с московскими командировачными.

   -Вот,- Саша с грохотом поставил на кухонный стол знакомые тиски. – Тяжелые, блин!- удивился, вытерая испарину со лба.

   -А остальное? А кусачки?- Жедяев замер в нетерпеливом ожидании.

   -Обижаешь!- «московский» Семён  похлопал ладонью по объёмному кейсу. – Здесь и новинки есть! Ну, приступим?-

   Володька забился в крепких руках друзей.

   -Рика! Рика!- истошно заорал он, понимая, что шутки кончились. Но та, не обращая на него внимания, с наслаждением давилась принесённой Толей колбасой. – Ри – и – и – ка - а!!!-

 

   Он проснулся. Но ничего не увидел. И не мог пошевелиться. Тело оказалось скованным с ног до головы. Кошмар продолжался.

   Володька захныкал от бессилия, зашипел, задёргался и, в конце концов, освободился от спеленавшей его во сне потной простыни. Руку Надежды, накрывавшую его лицо, сбросил ещё раньше.

   Сел. Задышал, как астматик. Прижал руку к груди. Вот оно, родное, вот оно! Колотится! Жив, значит! Вот оно!

   Ноги постепенно окрепли. Протащился в туалет. Долго- долго умывался холодной водой. Вода текла по шее, груди, животу, плавкам. Утёрся. Недоуменно посмотрел на случайно намоченное водой  исподнее. Как сейчас в таком подмоченном состоянии в люди выходить? Снял, повесил сушиться на «полотешку». Сам же уселся на крышку унитаза, закурил и стал вспоминать случившийся сон.

   «Приснится ж такое! Как наяву! Вот теперь я понимаю, что Аркаша испытал! Нет, но моя - то, моя то!!! За кусок колбасы хозяина предала! Грудью, можно сказать, вскармливал! А она!.. Как Вышинский в Октябре 17- го…

   Малышенков приплёлся. Давно уж не при делах… Так, шабашит ради удовольствия… А здесь - аж со всеми причиндалами явился, волчара!»

   Потрогал плавки. Сырые. Пускай сохнут. Продолжил размышлять.

   «Про каку таку публикацию они плели? Не было у меня ничего! В «Рыболове» отказались… «Вокруг света» - тоже… Может, в «Саде - огороде» что- то тиснули?.. Нет, не должны… предупредили бы… Тогда на что эти ироды намекали?»

   Володька был суеверен. И сны все считал вещими. Ну, почти все… Которые уж шибко не нравились - те не считал. Да и сегодняшний чем то коробил: то ли тисками, то ли собачьим коварством… Но ведь неспроста всё это приснилось! А если всё в реалии проявится? Хоть в другой город переезжай!

   Володька закручинился, сидя на унитазе, подпёр головушку рукой.

   «Думай, Вовка, думай! Есть ещё время! Всего четыре часа утра!! Больным надо сказаться, во!.. Сирого да убогого они не тронут. Ещё и апельсины принесут! А за это время и прояснится всё… Фу - у- у…»

   Вздохнул облегченно. Натянул по - прежнему сырые плавки и поплёлся досыхать: надобно было скопить силы для завтрашней мнимой болезни.

 

 

                                       

                                          Г Л А В А  2

 

                       « Т Е Л Е С Н А Я    О Б О Л О Ч К А»    

 

 

   В это раннее время - восемь тридцать поутру - ЧТЗовский бассейн был пустынным, как Митрофановское кладбище в сумерках.

   Редкие шапочки одиноких женщин уныло бороздили дорожки без шансов на знакомство с мужским полом.

   И лишь на дальней дорожке у мелководья царило оживление: Валентина, Ленка и Надежда пытались активно аэробировать на длинных разноцветных пенопластовых палках, заменяющих спасательные жилеты. Причём, Валентина не умела плавать совершенно. Посему каждые десять секунд уходила под воду с головой.

   Мужики, сидящие на парапете, долго наблюдали за агонией. Затем Анатолий, не выдержав этого кошмара, посоветовал:

   -Валь, да ты попробуй проглотить её! Легче на воде держаться!-

   Теперь уже все три девицы скрылись под водой. Но до бортика всё же дотянули. Долго лежали и тяжело дышали, не в силах ответить Анатолию что- нибудь умное. Да мужики, честно говоря, и не ждали от них этого. Они желали порасспросить Надежду о болезни мужа. Та, наконец - то, отдышалась.

   -Надь, а, Надь, как Вовка то?- осторожно поинтересовался Степаныч.

   -Утром жив был, врача дожидался,- устало проговорила та, стянула шапочку. – Вот ведь, нежданно- негаданно…-

   Громовое, металлическое, похожение на «Ахтунг! Ахтунг!»

мегафонное  «Дамочка!!! Немедленно оденьте шапочку! Или удалитесь из бассейна!!!»  оглушило народ, обезъязычело Надежду и вновь притопило враз  вспотевшую в воде Валентину. Сообща вытащили её на берег, натянули шапочку на безмолвную Надежду и продолжили расспросы.

   -С кем оставила то? С Дашкой?.. Что признают  то?  А ему мандарины можно? А кефир?..-   Вопросов было много. Да к тому же  после децибельного предупреждения идиота - инструктора все, почему- то, непроизвольно говорили в полный голос, как полуглухие. Анатолий, ко всему прочему, ещё и сурдничал, фигляр.

   -Можно мандарины… не больше трёх килограммов… и кефир- не больше двух литров… а шоколад только российский, черный… А диагноз, наверное, сегодня скажут… Дашка не справится, он же, когда болеет, капризный, как ребёнок… Я на него Рику оставила… три часа выдержит…-

   -А у него ничего такого?.. Заразного?..- с опаской поинтересовался Леха. - Сейчас эпидемия за эпидемией… Гриппы разные… СПИДы… чумки…-

   Ну, ты дурак - дураком!- удивился Анатолий. – Чумка то у него откуда? Это ж собачье! Вот СПИД- этим он может…  Или свиным гриппом… Тем более: в 59 родился, а это самые подверженные…-

   -Ну чего вы выдумываете?- скуксилась Надежда, а на глазах - уже слёзы. – Откуда у него СПИД?-

   Ленка сердито посмотрела на ребят.

   -Придурошные! С головой совсем не дружат! Чего Надюху доводите? И так всё на нервах!..-

   -Ну, хорошо, пусть будет чумка,- легко согласился Толя. – Лишь бы все спокойны были…-

   -И выдержаны…-

   -Надюш, а давай к вам после бассейна?.. Всё и узнаем, а? Про подарок заикнёмся, настроение поднимем, а?-

 

   …А в это время изголодавшийся Володька рысью бежал в магазин. Времени у него было в обрез: на всё - про всё  часа два- два с половиной.

   Предыдущие двое суток он, согласно своей же выдуманной дурацкой легенде, пластом лежал в постели, от еды отказывался и свой зверский по жизни аппетит подавлял исключительно силой воли. Но сила воли слабла на глазах.

   Надежда, как заправская сиделка, заставила столик у кроватки виноградом и яблоками, а порционно кормила лишь пориджем (прости меня, грешного, за словечко!) да стаканом кефира.

   -Пока врач не скажет, что с тобой!- резюмировала она свои поступки и возражений никаких слушать не хотела.

   Овсянку с кефиром Володька втихаря скармливал Ульке, а от винограда и яблок вскоре пришлось тоже отказаться, так как минут через десять после их употребления аппетит «зверел» и становилось совсем тяжко. Он со скорбным лицом студента - задолжника валялся на кровати, мусолил нудного до изжоги Вальтера Скотта, рассматривал уже без любопытства узоры на обоях и периодически беседовал с Ульрикой фон Модус.

   И как только за ушедшей в бассейн Надеждой лязгнула входная дверь, он Бэтмэном пронёсся на кухню к холодильнику!

   О, небеса! Одинокий засохший кусочек сыра с кокетливо, как крылышки, загнутыми краями радостно ощерился ему навстречу голландскими дырками. Остальное содержимое холодильника составляли: кефир 2,5 %, кефир обезжиренный, творог обезжиренный, бифидок, йогурт и прочая фигня. Эта декабристка на время его болезни и сама добровольно отказалась от мясного, рыбного  и прочего, дабы не вводить мужа в соблазн! Он непроизвольно помянул матерей…

   Яиц так же не было. А ему, почему то, захотелось и м е н н о  глазунью! С солью, с перчиком, с горчичкой… И что  б глазки разбиты… Хлеб и соль, к счастью, были…

   Вовка так лихорадочно принялся размышлять, что зашевелились уши. Зашарил по карманам. Двадцать пять рублей!  Натянул брюки, куртку, схватил пакет и побежал за яйцами.

   У прилавка призадумался: пять или семь купить? – но взял пять. Переедать в его положении было неосторожно. По уму то, надо бы с куриного бульона начать, но… Он сглотнул слюну и аккуратно заскладировал яйца.

   Радостно забежал в подъезд, по привычке завернул к почтовым ящикам. Те, повешенные какими- то противниками среднего роста  на уровень баскетбольного кольца, загадочно молчали вверху газетами, письмами и, может быть (чем леший не шутит!),  денежными переводами от неизвестных родственников из Арабских Эмиратов.

   Он дотянулся до ящика, открыл дверцу и задорно, петушком, подпрыгнул, что бы посмотреть, что  внутри. Яйца подпрыгнули вместе с ним. И  опустились вместе с ним. Он поздно об этом вспомнил. И, когда приземлился, ему уже не нужны были никакие вести из - за  границ. Развернул пакет, плаксиво сморщился и выбросил его в мусоропровод. Пересчитал мелочь - и вновь бросился в магазин. По пути высматривал монеты на земле, чего уже не делал с детства, так как слышал от кого то: это выброшенные слёзы и беды людей. После той фразы он на всю оставшуюся жизнь переключился на пятисотенные и тысячные купюры, но они ему ни разу так и не повстречались. Теперь же было не до жиру. Увы, тщетно!

    Эту пару яиц уже разложил по отдельным карманам и прессой в подъезде не интересовался.

   Сковородку же дома после пиршества вымыл, вытер насухо, кухню проветрил через открытое окно и частично счастливый, как Шарик после помойки, принялся ожидать врача. 

   Но первым, за минуту до врача, заявился Саша Жедяев. Пришел с такой вестью, что Володькина «болезнь» отступила на второй план.

   Его жену, Наталию, «повязали» на границе!!!

   -Погоди! Сейчас отпущу врача - и расскажешь!- проговорил Вовка,  чуть ли не силой заталкивая участкового терапевта в спальню. Быстро, по – армейски, разоблачился, скороговоркой перечислил симптомы: апатия, вялость, головокружение, сонливость, потеря аппетита. Дал себя простукать, смерить температуру и живёхонько спровадил ту из квартиры.

   Санька в это время успел печально всё изложить Рике, и они оба, пригорюнившись, ожидали конца врачебного приёма.

   Володька завалился, наконец, на кровать.

   -Рассказывай!-

   Но тут приехали из бассейна ребята. Входили тихо, скромно, как на девять дней. Но, услышав возбужденный голос хозяина, уже не церемонились и прошли, как обычно: нагло, с шумом и топотом. И Жедяев, в конце концов, мог излить душу. Кратко. Сухо. По- мужски. Оставив  сопли и слёзы вместе с ружьём на финал.

 

 

 

                                          Г Л А В А   3

 

                       «С Л А В Я Н С К И Й    Ш К А Ф   П О Д

 

                                   Л А М И Н А Т О М»

 

   Ноябрь, 13, пятница.

   Наталия уезжает на родину, в(!!!)  Украину, Житомирскую область, село Колодяжное. К родственникам. Озвучивается список родственников. Далее - несущественное: отдых, общение, застолье и т. д.

   Декабрь, 3, четверг, утро.

   Звонок от Наталии. «Выезжаю сегодня»

   Декабрь, 4, пятница.

   Междугородний звонок на домашний телефон. Майор ФСБ по Брянской области (Саша посмотрел записанную на ладошке фамилию) Лацис Адольф Иванович.

   «Это Челябинск?.. Квартира Жедяевых?.. Извините, кем вам приходится Жедяева Наталия  Павловна?.. Что значит «а вам какое дело?»… (Александр порой бывает очень груб.  К сожалению, Лацис этого не знал.) Вы родственник? Муж? (Александр рискнул остановиться пока на «родственнике») Ага! А не подскажите, где сейчас может находиться Наталия Павловна? В отъезде… Случайно, не у нас, не в Брянской области?.. Уважаемый, вот только не надо эфир матом засорять, договорились? Сейчас я вам всё объясню… Она теряла какие- нибудь документы? Паспорт?.. (Саша вспомнил: теряла!  В мае! Что именно - конечно же, не помнит! И он закивал головой: теряла, теряла!) Не слышу! (Лацис подул в трубку) Алле! Не слышу!»

   «Теряла! Теряла! Много теряла!»- радостно прорвалось у Александра.

   «Ну, значит, мы повязали мошенницу. А вы ещё грубите! Радоваться надо! И помогать органам, а не … отлынивать… Мы же вам помогаем… Значит, это не она?»

   «Да нет, конечно!!! Где Брянск, а где она! Это аферистка у вас сидит, точно говорю! Ничего себе!.. Пол- России, оторва, проехала! Фотки, небось, переклеила!»

   «Точно… фотки… И, все- таки, с кем я говорил?»

   «Муж! Муж!- теперь уже твёрдо подтвердил Саня. – А документы вы  нам когда вышлите? А то без них, как без рук. В поезд даже не пустят…»

   «Вышлем, вышлем… Вот посадим её- и вышлем… Да не волнуйтесь, у нас  это быстро! Всего доброго! До свидания!»

   Саша довольно хмыкнул: святое дело каждого гражданина - помочь органам. Если те не грубят и не хамят - почему бы и нет?..  Можно и мужем смело назваться!

    Потом улыбка с лица сползла, как дождинка по стеклу.

    Как… Наташка… ехала… поездом… через границу… без паспорта?!

   Бред!!!

   Бросился к книжному шкафу, лихорадочно залистал атлас. Кретин! Паганель хренов! «Где Брянск, а где она»…  Да здесь же! В Брянской области! В «обезьяннике», поди! Или в «одиночке»! Вот она, граница Житомирской и Брянской!.. Дурак! Гватемалу с Алжиром знаешь, а Родину свою… Поистине, как поляк в Костроме… Стыд то какой! Тупее Вовки стал!

    Нижняя губа предательски задрожала от этой мысли.

    Как же… чего же делать сейчас… как благоверную выручить?.. Загнали, может, в «общую», к уголовникам… Мало не покажется! Она же даже «по фене не ботает»!  У- у- у…

   Застонал от безнадёги. Сам же её и «закрыл»! Павлик, понимаешь, Морозов!..

   Плюсы, конечно, тоже кое- какие были… Но, с другой стороны, всё- таки родной человечек… в неволе… как то не по- родственному… не по- мужски…

   Но плюсы то тоже были!!!

   Александр малость успокоился. Торопиться не надо. Не надо торопиться.  Надо ей позвонить!

   Позвонил. «Телефон абонента выключен или находится…»

   Теперь надо подождать. Саша заглянул в холодильник. «Топаз». 0,5. Прикинул возможности организма. Подытожил: сутки подождать. А потом к пацанам. Стрелку забить, перетереть… Конкретно посоветуют… (Он сам не заметил, как стал мыслить на арго.)

   И теперь, после суток томительного ожидания с «Топазом», он сидел перед всеми, как покусанный пчёлами Вини - Пух, и ждал советов. Телефон же Наталии все предыдущие сутки не отвечал.

   Но «братва» сидела и молчала, не в силах совместить Наталию и «обезьянник».

   -Чего молчите, умники? Малышенкову надо звонить! Связи то у него, наверное, остались?!- прервала молчание Ленка.

   И сразу все засоглашались: да… да… Малышенков….

   Позвонили, объяснили ситуацию - и вновь замолчали.

   Вовка радостно затих в постели: не до него! И в то же времени тихонько обижался: вот друзья! Он «в лёжку» лежит, а им хоть бы хны!..

   Принялся, как и вчерашний Сашка, перебирать все плюсы и минусы в истории с Наталией. Плюсы, несомненно, были, но… Попахивали как то… гнильцой… Наталия перевешивала. Значит, будем спасать Наташку.

   Звонок.

   Малышенков пришел!

   Ульрика, учуяв что-то, встрепенулась и побежала к дверям, виляя хвостом. Остальные бросились вслед за нею, распахнули дверь.

   На пороге, с баулами, пропахшими салом, стояла Наталия и испуганно таращилась на встречавшую её толпу.

 

 

   …Часа через четыре, когда застолье было в самом разгаре, заявился Малышенков.

   Вздрогнул, увидев живую и невредимую Наталию. Долго шевелил губами и никак не мог расшнуровать дрожащими пальцами обувку.

   -А Зюзя… запросы на тебя послал… И в органы, и в больницы, и в морги Брянские… Ты то как здесь? Ты же там должна быть! В Брянске, то есть…- смутился он.

   -Да нет… Меня только на сутки и закрыли… «Попрессовали» немного, а потом разобрались. «Ксива» то натуральная была, просто двойной ламинат наложили в паспортном, вот таможня и придралась.- Наталия среди своих оттаяла душой, расслабилась и подобрела. – А в мае у меня только «пенсионное» да «трудовую»  стырили. Саша вечно всё забывает. И этому, Лацису, наговорил… А я уже через сутки «откинулась»…-

   -Вот Зюзе сейчас мороки будет!..-

   Из кухни задушевно неслось тихое мужское многоголосье:

   «Вы нам только шепните-

     Мы на помощь придём…»

   -Чего… все здесь?- насторожился Малышенков, принюхиваясь.

   -Все, все, проходи… Наташ, Лен! На секунду! Пойдём в спальню, к Вовке!- Аркаша утянул женщин за собой.

   Малышенков робко вошел на кухню, скромно встал у дивана, не мешая песне. Рика благосклонно на него посмотрела, пододвинулась.

   -Спасибо,- прошептал тот, присел.

   Прозвучал последний аккорд.

   -ЗдорОво, Саш… Лихо мы тебя загрузили?.. Ты уж извини… Сами ничего не знали… Ну, рассказывай…-

   Саша, скоренько накладывая себе в тарелку, рассказал.

   -Вы бы с Зюзей ещё Интернет подключили!-

   -Интерпол…-

   -Да, Интерпол…-

   -Кто его знает…- невнятно ответил Саня набитым ртом. – Зюзя всё может…-

   -Ну, давайте ещё по одной да пойдём Вовку поздравлять!-

   -С чем?- Малышенков был не в курсе событий.

   -Как- с чем? С выходом книги.-

   -А где вышла? Где?-

   -Кирилл Толин печатал у себя в издательстве. Сбросились сообща- аж на семьдесят экземпляров хватило! Видишь, в углу, какая пачка?-

   -Ну, вы даёте! Это ж… отпраздновать надо!-

   -Болеет он… Поди, нельзя?..-

   -Ему- то нельзя? Окстись! По - слегка!..-

   -Тогда… давай… возьмём…-

   -Мужики, вы что?!- встревожилась Надежда. – Пластом лежит, а вы спиртное!..-

   -Надь, Надь, подожди! Если ему нельзя - не нальём, значит! А вспрыснуть надо!-

   Что такое - «вспрыснуть» и как это- «вспрыснуть»- никто толком не знал, поэтому со стола сгребли и водку, и вино, и коньяк и двинулись к больному. Но дверь в «палату» кто- то подпирал изнутри.

   Взвизгнула  за дверью  Наталия.

   -Нельзя!-

   -Чего они там?- подозрительно оглядел всех Жедяев.

   -Спокойно!- Степаныч вежливо постучал. Опять взвизгнула Наталия.

   -Ну, дайте же пять минут!- ответили изнутри уже Ленкиным голосом.

   -Вот видишь!- обернулся Степаныч к Сашке. – Теперь всё понятно. Через пять минут.-

   -Чего «через пять минут»? Чего она визжит то там?-

   -Ты с её испытай- не так завизжишь!-

   -Ну- ка, пропустите меня!- Надежда растолкала мужиков, постучала. – Лен, это я.-

   -Надь, нельзя! Пять минут!..- И снова - не то стон, не то всхлип Наталии.

   Все потупили глаза. Лишь Сашка Жедяев всех внимательно осмотрел и пересчитал. Наташка, Ленка, Аркаша и Вовка. Пересчитал повторно. Да, четверо… Интересно, что они там…

   Но тут дверь открылась. Четверка сидела на кровати.

   -Чего вы здесь орали?- подозрительно спросил Александр.

   -Кто орал?- Наталия недоуменно смотрела на мужа и зябко куталась в кофту.

   -Да вы орали!-

   -Здрасьте, орали… Чудится уже… Вовку кормили, а ты- «орали»…-

   -Да я что, глухой, что ли? Ребят спроси!-

   Ребята замялись.

   -Так… повизгивали… чё уж – орали… говорили громко… чё ты, Сань…-

   -Та - ак, а поздравлять то будем, а, народ?-

   -Будем, Степаныч, будем!- Народ засуетился, наполнил бокалы.

   -Надь, давай, говори!-

   Вовка сжался под одеялом в предчувствии чего- то страшного. Сон, кажется, начинал сбываться. И Малышенков же здесь! Год не был, а здесь - на тебе! Как  чертик из табакерки! Но Надюха то чего?! Жена же!!! Чего она с ними?

   -Дорогой муж Владимир!- Надежда все ж таки взяла бокал. – Ты извини, что во время болезни, но ребята очень просили… да?.. В общем, чем раньше- тем лучше! Саша, неси!-

   Вовка окаменел. Лишь услышал, как сквозь вату, голос Малышенкова: «Блин, тяжелые какие!..» - и отключился.

   Дружно засуетились, кое- как отыскали нашатырь. Володька очнулся, оглядел всех весёлыми безумными глазами.

   -Ты чего такой впечатлительный стал?- Степаныч ещё раз поднёс ему ватку. – А если б мы тебе тиски подарили?-

   Вовка опять отключился.

   -Ну что ты будешь делать! – Степаныч не ожидал такой реакции. –Роды у Рики принимал- и ничего, а здесь подарок принять не хочет! Слушай, может, это от его болезни? А, кстати, что врач признал?-

   Все молчали, никто не знал.

   -Ну, вы даёте!- восхитился Степаныч. – Друг при смерти, а вам наплевать!-

   -Ты о себе, что ли?- Толя Мишанов положил на лоб Володьке мокрое полотенце, похлопал по щекам. – Эгей, просыпайся! Эгей!-

   Вовка открыл глаза.

   -Ребята,- прошептал он. – я больше не буду.-

   -Чего ты не будешь?.. Будешь! Как миленький будешь!-

   Его приподняли на подушки и сунули в руки то - оненькую брошюру.

   -Чего это?-

   -Того это! Тебе! От всех нас!-

   Мутным зрением прочитал: «Житие ты наше уральское». Перевернул страницу. Автографы ребят. И какой то юморист успел сверху приписать «Библиотека юного реповеда и поросевода». Поглядел на замершие лица друзей. И ведь не молоденькие уже, паразиты, а всё, как дети, живут… Когда повзрослеют то… Прав старик  Кундера: «Большую часть времени мы- вне возраста»… Ишь, замерли, оглоеды… Ждут…

   -Чего там,- заскромничал Володька.- Я ж и не такое могу… Потолщее… У вас денег не хватит.- И расплылся в невольной улыбке.

   -Ура!- грянуло в комнате и, наконец, все «вспрыснули». Про болезнь как то опять забылось. Не до неё было.

 

   …Ночью Саня Жедяев поднялся с постели - попить. Отчего- то пересохло в горле. Испил холодненького морса, прошлёпал босыми ногами обратно в спальню. Наталия посапывала на животе, разметав руки по кровати.

   Александр осторожно попытался сдвинуть одну, левую, со своей половины - и замер. При лунном свете на запястье четко выделалось:

     «Нет в жизни счастья»

   Он со страхом склонился над второй.

     «Век воли не видать»

   М – ма - ма! То- то она кофту у Вовки не снимала! По миллиметрам сдвинул с плеч лямки ночнушки, ища лилию либо что- то подобное. Плечи были чисты, нежны, мягки. Хотя, он бы ничему не удивился…  Трубочкой вытянул губы и выдохнул скопившийся внутри воздух. Осторожно, стараясь не будить «смотрящую по квартире»,  улегся  на краешек и постарался уснуть, упёршись взглядом на стену. На стене тени причудливо обрисовали профиль Лациса с дзержинской бородкой. Зажмурил глаза. Но страх улетучился лишь к пяти утра. 

 

   …Утром, за завтраком, долго угрюмо молчал, не в силах побороть свою природную телячью нерешительность. Но все- таки решился, спросил тихонько, с состраданием:

   -Наташ, за что это тебя так?  Или сама захотела?..-

   -Чего захотела?.. Тебе с чем бутерброд? С сыром? Или с икрой?-

   -Да не хочу я эту вашу икру! Вот она где у меня стоит, проклятущая! Наколки откуда у тебя?- Сашка начал закипать.

   -Какие наколки?- Наталия все- таки сделала с икрой.

   -Ты что приду… издеваешься?! Вот эти самые!-  Он задрал рукав Наташкиного халата. Затем другой. Татуировок не было!

   Наталия видела: губы у мужа зашевелились. И нижняя челюсть заходила ходуном. И глаза замигали быстро- быстро! Она даже услышала шлёпанье ресниц. Но голоса его не слышала. Александр молчал. Зато свой, внутренний, голос яростно бубнил:

   -Дура! Послушала этих шалопаев: «Пошутим над Сашкой… Смешно будет… Утром смоешь…» Чего связалась с этим Аркашей? «Мягкий… химический…». Мягкий, а давил вчера, как твердым! Чуть ли не до кости… При моём то артрозе… Чуть не заплакала… И Ленка тоже: потерпи, потерпи… Юмористы, тоже мне… А этого сейчас удар хватит! Нельзя же так… Дура! Выпутывайся теперь одна…-

   -Саш, да пошутила я… Ребята вчера придумали… Я отказывалась, но ты же видел, в каком я трансе была!  Знаешь, как на Брянщине «прессуют»?! А здесь эти сразу… Я и не сообразила… Аркаша хотел ещё спереди профиль Сталина нарисовать- я не далась…-

   -Ну, слава Богу!- прорвалось у Саши. – Хоть здесь ты

сопротивлялась!-

   -Чего ты… Говорю же - не в себе была…-

   -А чего к Вовке припёрлась? Дома родного нет? Припёрлась!..-

   -Ключи потеряла! Саша, я тебе всё вчера рассказала, а ты переиначиваешь! А Вовка рядом, у вокзала… думала - вещи ему заброшу… А ты переиначиваешь… Ты какой то..- Замолчала обиженно.

   Звонок.

   -Да, слушаю.-

   -Александр? Здравствуй, это Зюзин! Ответ из Интерпола пришёл! Нашли твою…-

   Саша, не дослушав, аккуратно повесил трубку, выдернул телефонную вилку из розетки.

   -Где там у тебя горилка? А то вчера и не попробовал…-

   -Саш! С утра то?!-

   -Неси, неси,- настоял Саша, а про себя подумал: «Вовка то как такие шутки столько лет терпит… И так малохольный, а с этой компанией… с юмором их негритянским…»

   Но тут Наталия принесла горилку…

 

 

                                              Г Л А В А    4 

 

                              «Д У Ш  Е В Н А Я    Т Е Р А П И Я»              

  

 

  

   В выстуженном трамвае казалось холоднее, чем на улице. Замороженные соотечественники редкими фигурами маячили в тусклом освещении салона. Ни привычных разговоров, ни смеха, ни ругани… Замёрзшая телесная оболочка гасила на корню любые эмоции. Пальцы ног, как кости в игральном стаканчике, брякали в одеревеневшей обувке.

   Невыносимо.

   Вовка рискнул сесть.

   Непроницаемое от изморози окно расписано митяевскими фанатами. И маленький, оттёртый от куржака чьей то многострадальной варежкой  кружок с видом на волю. Видимо, чтоб не прозевать скорое лето.

   Шестивечерняя темнота за стеклом давила на психику. Скорей бы уж 26 декабря - да весну славить будем.

   С чего- то припомнилась зима не то 91- го, не то 92- го года. Таким же «ночным» днём добирался с ЧМЗ до вокзала. Та же эскимосская иглу вместо салона…  Та же вечная надпись на стекле… Почему то серые сугробы в редком тусклом свете фонарей…  Черные триллеровские витрины закрытых магазинов…  Площадная ёлка минутным проблеском в окне… И снова: сугробы, чернота, замороженность… И громадная тоска от денежной безнадёги и неопределённости будущего!..

   Вовка вздохнул.

   Всё поменялось. Всё. От фонарей до определённости. А трамвай вечной мерзлоты 90- х остался, будь он неладен.

   «Остановка Лизы Чайкиной…»

   Вышел. Скукожился под порывом ветра и заспешил в больницу, к Толе.

 

   …Директора магазинов, даже небольших, имеют свойство хворать, как и обыкновенный электорат страны. И порой настолько тривиальными и приземлёнными болезнями, что диву даёшься: вы- и страдаете ЭТИМ?! Вы?!  Оказывается, да. Не какой то там экзотикой или эксклюзивом, а самым примитивным, допустим, геммороем…  Без выпендрёжа и распальцовки…

   Толю же свалил в постель обычный мужской недуг его лет: инфаркт.

   Нет… не с того я всё- таки начал… Надо начинать с увлечения Анатолия, с его, так сказать, хобби.

   Толя любил лечиться. Причём, признавал единственный вид лечения: радикальную хирургию. Нет чего- то - нет и проблем.

   Начинал по- маленькому: с аппендицита.   Потом уже вошел во вкус: такие- то камни, сякие- то камни, лазерная коррекция  зрения, ну, и другие излишества…

   А здесь что- то поприжало за грудиной, задавило… Анатолий лёг на обследование в кардиологию. Но так как лечения, кроме принятия пилюль, более никакого не было, то он по вечерам и выходным отпрашивался домой. Так и эту субботу: отпросился, съездил с ребятами в бассейн, в обед - в атлетический зал, «на качалку», к вечеру - в сад, «душой размяться».  Домой вернулся - сын у девушки, жена Елена - у Надежды, вяжет тёплое для внука Тимура.

   Брошенный всеми человечек включает телевизор и, поедая  копчёную грудинку, видит, как Чудов на последнем этапе мажет три раза.

   Толе поплохело. Да и, скажите  пожалуйста, кому от всего этого не поплохеет? Грудинка уже не радовала. Кое- как набрал номер жены.

   -Лен, я что- то совсем расклеился,- вконец потухшим голосом успел сказать он. – Вызови такси… в больницу поеду…-

   (Степаныч  потом  долго и упорно  расспрашивал его, какого рожна  ему вздумалось шиковать на такси и чем его не устраивали российские «скорые»?  Но Толька  только краснел и стыдливо мигал.)

   Но спасла его всё- таки «скорая помощь». Девчата успели вызвать её ещё от Надежды, и, когда подбежали к квартире Мишановых, то врачи уже выводили под бледно- зелёные потные рученьки Анатолия, этот конгломератище души, ума и тела. Инфаркт - он и в Челябинске инфаркт.

   Успели.

   Довезли.

   Откачали.

   Отделение реанимации- 4 дня.

   Общая палата…

 

   …Девчата долго и тщательно готовили Владимира к «свиданке». Фрукты, сок, минералка, предметы личной гигиены… Но главное - наставления.

   -Вов, ты уж не тревожь его, ради Бога! Не береди, не волнуй!.. Сейчас самое важное, что бы рецедива не было! Я тебя прошу!- Ленка понимала, что говорит впустую, но всё- таки надеялась хоть на какую- нибудь порядочность Владимира.

   -Да я что, не понимаю?- убедительно отвечал тот. – У меня бабуля по отцовской линии четыре инфаркта перенесла! Кое- как до 95 лет дотянула! Инфаркт - это не хухры - мухры! Не харакири и не матахари…-

   -Я серьёзно тебя прошу!-

   Ну, что ты поделаешь - опять чуть не плачет!

   -Честное слово! Тихо - мирно посидим!-

   -Нельзя ему ещё сидеть…-

   -Я посижу! Я! Он полежит!-

   -И скажи ему: я завтра приду после  работы. И пусть поставит телефон на зарядку: не дозвонишься до него… Зарядку я тебе положила.

   -Не боись! Всё путём будет! Я ему даже «СПИД- ИНФО» не беру, чтоб не тревожить!

   -Почитать всё - равно надо что то… Скучно…

   -А я взял!-  Володька показал книгу. «Удивительный мир марок».

   -Понравится ему?..- засомневалась Ленка.

   -По крайней мере - не встревожит! 

   -Ну, ладно…- Девчонки пригорюнились. – Езжай.

 

   …-Что ж ты так, а, бродяга?- Володька, кое- как дотягиваясь, гладил по голове сидящего рядом смирного Анатолия. –Приспичило тебе перед Новым годом… Отгулял бы праздники- да ложился… сердечничал… А то сейчас не выпить, не поесть… Ещё могут и не отпустить, перестрахуются…-

   Анатолий - похудевший, постройневший, со здоровым румянцем на щеках и синими пятнами  от капельницы на локтевых сгибах- внимательным взглядом проводил по коридору пухленькую медсестру.

   -Из реанимации,-  констатировал он. – Матерщинница страшная! Всё у неё мать - перемать! Но «утку» вовремя меняла… Разведёнка… Хорошая женщина… Добрая… Болту - ушка… Хлебом не корми- дай поговорить… Силушка- немерянная! Катала меня на кресле, как ребёнка: туда- сюда, туда- сюда…-

   -А зачем «туда- сюда»?- заинтересовался Вовка.

   -Ну, как же… Мне ж сказали прогуливаться… Мышцы разминать…  И что б кровь не застаивалась…-

   -На качалке?!-

   -А на чём же ещё?! Вставать то нельзя было!-

  Уставились друг на друга. Долго молчали. Заулыбались.

   -А мне сказали: не шутить с тобой, не тревожить…-

   -Да можно, Вовка, можно…  Отлегло маленько… Теперь можно… Врач говорит: две недели, потом в санаторий отвезут, в Кисегач. Вот сервис!-

   -Чего так? Там лучше, что ли, лечат?-

   -Хрен её знает! Правила такие…  Да мне то что, бесплатно же…-

   -Ну, ты даёшь!- изумился Вовка. – И здесь своё хапнул! На халяву! Вот что значит: деньги к деньгам, болячки к …кха…- поперхнулся, прокашлялся в кулачок. – Небось, и инфаркт то специально к санаторию на Новый год подгадал, а?-

   -Ты скажешь… Неизвестно ещё ничего… Здесь знакомому кардиохирургу звонил, консультировался. Говорит: операцию делать надо. У них двести операций в год запланировано бесплатных. А соглашаются лишь двадцать - тридцать человек всего! Представляешь?!-

   -Представляю… Сейчас, наверно, ещё один дурак согласился, тридцать первый, точно?-

   -Сам ты дурак. Выйду отсюда, анализы все на руках - посмотрим, как там дальше… Может, здесь ещё лежать придётся,- сказал он, оценивающе провожая взглядом идущую назад давешнюю медсестру.

   -Не выдумывай! Тебя наши уже все заждались! Да и сплав по весне! Сам же собирался хотя бы раз сходить с нами!-

   -Да куда мне сейчас?! Обуза только…- скорбно, по- старушечьи, поджал губы. А глаз - левый, хитрый- косился на друга.

   -Толя! Имей совесть! Ты же слово давал! Мы тебе что, шведская семья, что б сачковать? Буду - не буду, поеду- не поеду… Речка спокойная, чего бояться? Опытных навалом: Степаныч, Рика… я…  От тебя и не требуется ничего: сиди в центре, разливай, фоткай да байки трави.-

   -Нашли клоуна… Дубовицкую…-

   -Опошлять то зачем?.. Я ж с тобой по - человечески… Таблеток наберём на всякий случай или чего там тебе надо будет…-

   -Ленка может не отпустить, разорётся…-

   -Это да- а,- протянул задумчиво Вовка. –Это я, что то… насчёт Ленки… Это да- а…  Думать надо…-

   -Ну, иди, думай…   Нам ужин привезли,- заторопил Анатолий друга.

   -А тебе что приносить можно?-

   -Солёное нельзя, острое, жирное… Остальное всё можно! Ну, немного грудинки…буженинки… только чуть- чуть! Сало копчёное, у Николы было вкусное… Чуть- чуть только…- повторил он, застенчиво блестя очками. И вновь проговорил тихим шепотком: - Чуть- чуть…-

   -Да, друзья познаются в еде… Ладно, скажу Ленке… В палате то как, тепло?-

   -Терпимо. Горчичниками греемся…-

   Поднялись. Обнялись, как перед долгой разлукой. Вовка уткнулся носом  в левую половину Толиной груди - выше не доставал. Одинокая жалостливая слеза покатилась по оврагам и буеракам щеки. И вдруг услышал сверху:

   - Вов, а чего у тебя в рассказах так много лиц? Мельтешат, сосредоточиться  мешают…-

   Вовка опрянул, с изумлением посмотрел на того.

   -Вот не ожидал от тебя! Ты то чего о высоком  заговорил?! Совсем плохой стал? У Диккенса тоже немало действующих лиц было.-

   -Я серьёзно!-

   -А если серьёзно, то сам подумай: про одного не упомянешь, про другого - и что?! Сиди дома, лапу соси?! Без сала, без самогоночки?.. Без бесплатного авторемонта?.. Без женской ласки?.. Ну, ты даёшь! Люди ж обидятся - и всё, кранты! Руки не подадут! Скажут… в общем, скажут чего- нибудь… Да и куда, Толя, без них, персонажей этих? Рядышком ходят, живут, общаются. Это ж… наше всё! Выброшу я из действительности, допустим, Аркашу - и что?.. Куда б ты съездил прошлым летом? В … Амстердам?.. Или в этот… в  Хельсинки?.. А чего, вполне могли вместо Аркаима… по наезженной колее…  прозвать! Берлины ж с Парижами есть уже… Или Ленка твоя…-

   -Ленку не трогай!- враз насупился Толя. – Чего ты Ленку то?.. Она же… каждую ночь рядом… Она тебе чем помешала? Чем мы тебе все насолили? Саша, вон, Малышенков есть… Раз в год видимся…-

   -А от кого бы ты слово «онейромантика» узнал, а? То- то!-

   -А я и сейчас не знаю, что это такое!-

   -Это потому, что ты прочитать его не можешь!- убеждённо сказал Владимир.

   -Ты из меня совсем неуча сделать хочешь!-

   -Не цепляйся. Кроссворды ты хорошо «щелкаешь».-

   -А Саня Жедяев?- с надеждой спросил Толя.

   -Ну - у! Да ты посмотри, какая объёмная, значительная фигура! Выброшу - и что? Лакуна на лакуне!-

   Анатолий поморгал, вникая. Не вник. И отступил.

   -Если на лакуне… Тогда не надо… Ну её к лешему… Не надо  на лакуне… Пусть уж…-

   -Пусть,- согласился Вовка. – Я Степанычу уже говорил, теперь- тебе: ничего ни выбрасывать, ни сочинять не буду. Не проси, Толя, не буду… Топай! Ужин остынет. Будь здоров!-

   -Обязательно буду,- по привычке ответил Мишанов и задумчиво поплелся в палату потреблять постные калории.

 

 

 

 

 

                                                  Г Л А В А    5 

 

                                         «ЗОВ  ПРЕДКОВ» 

 

                                                

   Что в жизни человека может быть прекрасней прикосновения к своим истокам, к своим корням?..

   Понять, чей ты сын, перебрать всех предков по матушке до седьмого колена, узнать, от кого твоя дочь - есть ли более волнующие моменты в жизни?..

 «Нет!»- решил Серёга.  Нет - и всё! Решил - как обрезал! Он вообще бывает крут, а здесь, когда касается корней, то… Неуправляемым становиться. А это, я вам скажу, страшная штука - сто шестьдесят сантиметров упёртых амбиций! Как к ним, к этим амбициям подступиться - не знает никто!

 

   …У Сергея  это увлечение началось с домашнего задания дочки- пятиклассницы: нарисовать родословное дерево семьи. И - завлекло, затянуло, захомутало.

   Начав с маленького кустика паслёна, они, роясь в домашних документах, через два часа уже дорисовались до вполне окрепшего дуба. После чего дочка устала, а Серегей всё продолжал и продолжал копаться, чихая от пыли, в стареньких потёртых пенсионных, комсомольских, коммунальных и прочих документах. Пока не отыскал:

 

                                  «СПРАВКА - ПРОШЕНИЕ.

 

              Просим оказать всякую помощь Смолиной Акулине Дмитриевне, вдове казака Смолина Фёдора Павловича, убитого в бою с врагами России,  в получении дров на зиму.

              

                  Подпись (выцвела)

 

                  Печать (стёрлась)» 

      

   Он откинулся головой на спинку дивана, устало закрыл глаза.

   -Так вот от кого у меня любовь к быстрой езде,- процокала мысль. – И жажда воли! (Серёжка был женат в четвёртый раз). Кровушку то - её не обманешь!.. И прогрессом не задушишь… Степь да лошадь подо мной… Конь, вернее… Вот это - моё! И вся недолга…-

   Ноздри маленького курносого носа хищно раздувались, пытаясь уловить запах полыни, кизяка и конского пота. Но пахло жареной рыбой, кошачьей лужей из угла и собственым потом.

   -Нюрка!- окликнул он дочь. «Анна» в этот исторический момент как то не глянулось ему. Захотелось по старинному, как ему казалось – по - казачьи: «Нюрка». –Вытри вон… И приучай котёнка к горшку, в конце концов! Шо, я за вами везде должОн смотреть?!-

   Опять закрыл глаза. Запел тихонько и фальшиво.  «Скака-ал казак через доли - ину...».  «Проскакал» мысленно по слову «казак». Туда - обратно, туда - обратно… Ты смотри! И тудыть, и сюдыть одинаково! Со смыслом слово то!

   Эх, щас бы с соплеменниками погутарить! Не всё ж на корню захирело! Должны ж остаться казаки! И Путин како - то вспоможение посулил… Живо, значит, казачество! Найдём! Пора в люди выходить! Не всё ж с этими, придурошными, знаться! Только и знают, что лясы точить! Сидишь иногда, как дурак, и понять ничего не можешь: то ли шуткуют, то ли взаправду слово «таракан» тюрского происхождения?! Балаболки! Аркаим они открыли!.. Ежели б моя машина не сломалась на том месте - вот бы вы чего открыли! Сидят, языками мелют… Нет, что бы вечное что- нибудь сладить… Седло… шашку… К посконному, к землице надо тянуться, а не …  это… благами пользоваться… Зажирели же все! Никто плугом пахать не хочет! А Толстой пахал! Не хотел, а пахал! Толстой!!!

   -Нюрка!- вновь окликнул дочь. – В Интернет залезь! Найди мне «казаки Южного Урала». И жрать то будем, в конце концов?-

   …Бог ты мой, какой пласт неизвестного открылся ему через полчаса после минтая под майонезом! Черпать - не перечерпать! Внимать - не перевнимать! Похлеще всей истории Древнего Рима! Войны, восстания, бунты! И всегда «на стрёме»! Ежели  чего, то мы завсегда здеся! Токо свистни!

   Дремучий бунтарский дух Сергея зачесался где то под левой лопаткой, схлынул во враз обмякшие ноги, пошел витать по комнате.

   -Это ж… опора державы! Сарынь, ёлы - палы!.. Надо бы созвониться…-

   Созвонился. И позвали его на смотрины на какой то «круг».  Во вторник, приодевшись в костюмчик четырнадцатилетней давности, он направился на Бажова - представляться.

   «Круг» представлял собой вытянутое прямоугольное подвальное  помещение бывшего детского сада.

   У стены стоял длинный стол, за которым сидел мужской казачий люд, и, судя по гирляндному блеску начищенных медалей, весьма заслуженный. Дули чай из огромных кружек и мирно гутарили, шевеля усами и монгольскими бородёнками.

   -Садись, мил человек, рассказывай,- пригласили его по ту сторону стола. – Кто ты, зачем к нам пришел, ради чего…-

   Серёжка уселся на краешек стула, украдкой посматривая на станишников. Душа подсвистывала соловьём и  обмякала, как губка: казачки в форме казались дюже родными, будто оттель, с лубков и гравюр прошедшей эпохи. Удивился, что много молодых: почитай, более половины.

   -Идёт, значит, народ к ним, идёт,- возрадовался Сергей и начал рассказывать о себе.

   Атамана особливо заинтересовала «газель».

   -Значица, Рассее послужить хочешь?- спросил он, утверждая.

   Серёга подтянулся на стуле, кивнул головой, аж зубы неслышно звякнули.

   -Да!- выдавил он пересохшим горлом.

   Из старенького бабинного  «Маяка» в углу приглушенно неслось залихватское «Задремал под ольхой есаул молоденький…». Еврейско - казацкий симбиоз рвал Серёжкино сердце на части.

   -Да!- твёрдо повторил он.

   -Да ты сиди, сиди, голуба, в ногах правды нет.-

   Сергей вновь присел на краешек стула.

   -Ну, а как всё же послужить то хочешь?- придвинулся к нему через стол атаман. От шелковистых объёмных усов приятно пахнуло первачком. Видимо, чай был не во всех самоварах. Сергей замялся, не зная, что ответить.

   -Ну…  куды пошлют… что надо- то и сделаем…-

   -Любо!- уважительно промолвил атаман, откинулся на спинку стула, сложил руки на животе. –Гнат! Слыш - ко?- крикнул кому то у дальнего конца. –Гнат! Подь сюды!-

   Гнат, такой же дородный и ещё более колоритный, чем атаман, уселся рядом.

   -Ну?-

   Серый обомлел. Дважды полный Георгиевский кавалер! Рази так бывает? А? Чтоб двойной полный?.. 

   Усиленно вспоминал: Корея, Вьетнам, Ангола, Афган, Югославия, Приднестровье, Чечня… Батя говорил: во Вьетнаме ого - го дело было! Инструктором или консультантом… Запросто! Мачете у них, кажись, в джунглях… Та же шашка, чего не инструктировать то?  И своими, поди, местными ещё награждали… ВОна сколько незнакомых медялюх!..  Глаз резал только «3 разряд парашютиста». Хотя… может, свои особенности? Может, с конём прыгали? Прыгают же с танками!?

   Гнат, видя неподдельное любопытство Сергея, ласково провёл платочком по «иконостасу», высморкался.

   -Чего? Интересно? Энто деда! А энто - другого деда, по матери,- гордо сказал он.

   -По матери,- машинально повторил Сергей.

   -Да погодь ты!- перебил атамана со- товарища. –Вот, к нам желает примкнуть… Корни ищет… Ты погутарил бы с ним…  Об жизни… Вообще… Об истории… Тока… одежонку  бы тебе, Серёга, справить… Не дело это: в штатском на «кругу» быть. Гнат подскажет, где подешевше приобресть. Да как переделать под себя. А сёдни ты как, на «Газели»? ДОбре! Вот тебе и испытательный срок пошел! С сёднева дня! Мы завсегда так: перво -  наперво хлопца в деле смотрим! Годен - не годен… А опосля - милости просим к нам. Неделю смотреть будем! Не подкачай! Я вижу - ты наш человек! Сразу мне понравился! Погутарьте, хлопцы, погутарьте… А ты, Сергей, не тушуйся, не журись. Видишь: сижу, чай пью? И ты садись - расспрашивай! Не стесняйся, в общем…

   Гнат поманил Сергея к себе, усадил рядом. Налил себе из самовара.

   -Будешь чаёвничать?-

   Сергей кивнул.

   Гнат налил и ему. Из другого, правда, самовара.

   -Ну, спрашивай.-

   -Я… это… про кресты. Разить можно чужие носить? – сильно стесняясь собственной наглости спросил Серёга. – Дедовские, а ты… а вы… себе… Грех ведь…-

   Гнат ничуть не удивился и не обидился.

   -А чего им без дела в шкафу валяться да пылиться? Это ж слава наша, казачья! Гордость! Знаешь, как воевали? На всех страх наводили! И в  Первую, и во Вторую мировую… Лава, бывало, мчится - все вороги по танкам прятались!

   В 42- м случай был: успели доскакать до танков и один, самый лихой, даже дуло у пулемёта в танке погнул шашкой! Как вжарил наотмашь!  Аж искры посыпались! Про то сам пулемётчик ихний вспоминал! Грит: «Ежели у них все  таки  бесбашенные - капут нам!» Чуешь?  Вмиг боевой дух у вражин вышибали!-

   Рассказ казака Сергея удивил, но не восхитил. Тот, видимо, это заметил.

   -Ещё чайку? А я добавлю… Да ты напрасно кривишься,- казак понюхал бараночку. – Это ж так… эпизод… Дела то - вот сейчас самые и начинаются! Поднять, воскресить всё! Эт те не шашкой махать! Ум надо! Вот ты хто? Нет, нет, хто ты?! А- а, не знашь!.. А я - пятый год служу! Верой и правдой!- Он поднял палец вверх. – О - о! И уже кошевой атаман!- сказал он со значением. –О- о!-

   - Про форму то… что?.. где?.. – перебил его Сергей.

   -Так! Про форму…  Слушай и запоминай: идёшь в «Гарнизонный» магазин… Знаешь такой? Спросишь Трофима Добряка, запомнил?-

   -Уже запомнил.-

   -Ты: «Вам заказ на казацку форму нужОн?»

     Он:…-

 

   …Последним, в час ночи Сергей доставил до хаты атамана. После чего ещё четыре года состоял… дослужился до подъесаула… награждён: нагайкой, сувенирной шашкой, четырьмя памятными крестами и двумя за выслугу лет, неврозом, нервным тиком… Самовольно дембельнулся в мае 2009 года и скрывался с «Газелью»  от станишников, как Козлевич с «лорен- дитрих» от ксендзов.

 

 

                                             Г л а в а   6 

                               

                                    « М Г Н О В Е Н И Я»

 

 

 

                                                 .  .  .

   -Взялись!

   Толя с грузчиком подхватили мешок с мукой, бросили на тележку.

   -Анатолий Григорьевич, шесть мешков на склад, остальное - в отдел!- скомандовала зам. Надежда Ивановна.

   -А то я не знаю!- молча  огрызнулся Толя. Кардиологические причиндалы, навешанные на груди под рубашкой, чертовски мешали работать. К тому же, часть датчиков отстали от лейкопластыря и болтались ненужной мишурой, записывая поразительные данные: объект скончался! Но «живой труп» грузил четвёртый мешок кряду вместе с немощным полупьяным грузчиком - пенсионером. И ещё успевал злиться на контингент подчинённых!

   -Брошу я этот магазин к такой- то бабушке!- раздраженно думал Анатолий, поправляя мучнистыми руками под рубашкой свой «пояс шахида». – Ни поболеть, ни пожрать! Что за дела?! Сейчас обедать усядутся: «Анатолий Григорьевич, попробуйте грудинку! Анатолий Григорьевич, беляшики только- только разогрели!» Господи! Когда ж они наедятся, в конце концов?! Голимый холестерин! Ну, в грудинке, допустим, поменьше… Грудинка - ещё  куда ни шло… А беляши то?!. Хотя…  если мясо постное…

   -Беляши постные?- утверждающе спросил он, сгружая последний  мешок.

   - Постные, постные!- согласно закивала покладистая Надежда Ивановна. – Куринные! Чуть- чуть только свининки, для вкуса… Горяченькие!

   Анатолий отряхнул запылённые брюки.

   -Ну, куриные- то мне можно…  А ты чего стоишь?- накинулся вдруг на курившего рядом грузчика. – Вези на склад!-

   Тот выбросил окурок, надавил на тележку. Та - ни с места.

   -Анатолий Григорьевич, мойте пока руки. Сейчас сядем.

   Надежда Ивановна схватила тележку за ручку и играючи покатила её на склад вместе с мешками и грузчиком.

 

    …Ленка, жена, позвонила на шестом беляше.

   -Да,- невнятно, набитым ртом, промямлин Анатолий.

   -Толя, я сегодня допоздна задержусь. Сама приеду. Ты мне, когда домой придёшь, найди, пожалуйста, свидетельство о браке, а то я забуду…  В бухгалтерию зачем- то понадобилось…

   -Моё или твоё?

   -Чего «твоё»?

   -Свидетельство!

   Ленка помолчала, сказала: «Дурак!» и отключилась.

   -Нет, ну чего я такого сказал?!- Толя с горя принялся за седьмой, неучтённый пирожок, запивая его кефирчиком.

   Женщины ласково и умилённо смотрели на директора, будто кормилицы на барчука или поварихи из пионерлагеря на любимых внуков.

 

 

 

                                        .  .  .

 

 

   -Подожди, я поправлю.

   Сергей вытянул худющую шею, и жена поправила галстук.

   -Всё?

   -Всё. Теперь ровно. Иди.

   По пути глянул на себя в трюмо, причесался. Понравился себе и вышел в двери.

   Жена посмотрела в окно на ладную юношескую фигуру мужу, облаченную в пиджак, спортивные брюки и кроссовки - и порадовалась своей женской доле: обувь начищена, пиджак отглажен, трико - без единой пылинки. Серёжка был мастером на все руки.

   Присела за приготовленный мужем завтрак - и снова поблагодарила судьбу. Со стен на неё благосклонно взирали увеличенные фотопортреты казацких предков Сергея с лихо подкрученными усами.

   Сергей вышел на перекрёсток Тухачевского и Барбюса. Напарник уже ждал. «Маршрутная» Газель с яркой красочной надписью «Казак уральский» по борту сверкала утренним послепомоечным глянцем.

   Поздоровались. Закурили.

   -Вечером к Степанычу поеду. Пусть другую картину рисует,- заявил вдруг Сергей.

   -Давно пора,- согласился напарник. – А то не поймёшь: то ли водяру перевозим, то ли людей. А чего хочешь рисовать? Может, волчару? Я видел у одного - красиво!

   -Вы как сговорились!- Сергей с подозрением посмотрел на того. – Степаныч Плюма предлагает. Или Рику…  И ты туда же: волчару!

   -Ну, смотри сам. Машина твоя…  Подбросишь до дома?

   -А когда я тебя не подбрасывал?- Сергей уже возился с водительским местом: на кресло подложил жесткую высокую подушку, а на педали - толстенные накладки. Сел, примерился. Всё путём: и ноги достают, и из  - за панели обзор виден.

   -Серый, а на фига ты галстук таскаешь? Не идёт тебе… Ты в нём, как… на суд Линча будто попёрся!- пошутил напарник, усаживаясь рядом.

   Сергей посмотрел на него серьёзными серыми глазами.

   -Пешком давно не ходил?- Включил зажигание.

   -Галстук то парадную форму предусматривает. Цивильную. А ты в трико и в кроссовках…- не унимался напарник.

   -Меня население наблюдает исключительно выше пояса. А выше пояса я соответствую. Не чета тебе, босяку. Позоришь машину. Выгоню я тебя. Возьму кого- нибудь другого. Интеллигентного и цивильного. Без придури.

   Напарник, младщий брат жены, сидел рядом и подсмеивался.

 

 

                                        .  .  .

 

 

   То, что творилось вокруг, радовало глаз и душу делового человека.

   Звонили одновременно два телефона. Срекотал допотопный факс, выдавая на - гора информацию. Зам, сидящий за соседним столом, разговаривал с клиентом, впаривая какую- то лежалую продукцию. Напротив, на расшатанном стуле развалился пришедший в гости Володька.

   Периодически подходили то кладовщики, то секретарь, то из бухгалтерии. И всем Санька был нужен, всем необходим! Как червячок на рыбалке! Как лопушок в пустыне! Как черемичная вода при педикулёзе!

   В довершении всего острый нюх бывшего радиста уже ублажали стелющиеся по коридору запахи  готовящегося обеда.

   -Саша, я платёжку на «Снабсбыт» отправлю. Посмотри. Там на четыреста тысяч.- Сергей, зам по работе, протянул ему платёжку. Александр внимательно прочитал, вернул назад, благосклонно кивнул:

   -Отправляй.

   Факс замолчал. Саша оторвал напечатаное и, как Свердлов на телеграфе, вчитался, разворачивая  длиннющий рулон. Дочитал, тяжело вздохнул, смял присланое и отправил в корзину для бумаг.

   Да - а, мало кто из однокашников по Херсонской мореходной бурсе  мог бы сейчас признать в этом солидном стокилограммовом монументе стройного энергичного девяностокилограммового Сашку Жедяева. Жизнь - вийзажистка хищно, по - зверевски потирала руки, предвидя непочатый край для фантазий. Добавила к килограммам немногословность, значительность, мешки под глазами. И всё это за счет  потери волосяного покрова на голове и неуёмной когда то тяги к чтению. Что- то втянула. Что- то  выперла. Повышенное давление и утреннюю послепраздничную дрожь в руках компенсировала философским складом ума и  фартом  в дурацкой игре преферанс. Постаралась, зараза, надо сказать, на славу!

   -Жень, чего тебе?

   Евгения, кладовщица, вернее - логистичка, в обнимку с каким- то ротором - статором кренилась от тяжести вправо.

   -Александр Анатольевич! «Газпром» просит КЛЩЧ- ВЧД- РТС- МУ- 249 дробь 8, артикул 19 В, а у нас только КЛЩЧ- ВЧД- РТС- МУ- 249 дробь 8, артикул 19 В  со штрихом. Что делать будем?

   Два высших образования и немерянное потребление кумыса в бытность её верноподданной Назарбаева Нурсултана Абашевича приучили Евгению к точности и лаконичности.

   -Жень, ну что вам всем разжевывать надо!?- радостно забрюзжал Александр. – Ну, хоть что- нибудь без меня сделать можете? Мне сейчас суп дегустировать, а ты!..   Неси на дальний склад! Пусть Пашка штрих замажет. Или сотрёт, я не знаю…  А ещё лучше - просто поменяйте табличку! Не придерутся!

   -А зачем на склад тащить?- Женьку под тяжестью клонило всё больше и больше. – Пусть табличку сюда принесёт в обед, я перевешаю.

   -Вот! Можешь же мыслить!

   Евгения покраснела и кособоко потупилась.

   -Всё! Иди, иди! Видишь, я занят.

   Женя  развернулась с деталюшкой по какой- то замысловатой, в пол - кабинета дуге и вышла, едва вписавшись в дверной проём.

   -Ох, молодец! Ох, умница!-  похвалился  Александр, когда та скрылась из виду. Прям как граф Шереметьев собственным театром.

   -Главное - выносливая!- опасливо посмотрел ей вслед Володька.

   -А у тебя- то чего?!

   Напротив Жедяева стоял водитель и протягивал список продуктов для кухни на следующую неделю. Александр принял петицию, вчитался.

   -Сергей,- не отрываясь от списка спросил он. – Отправил платёжку в «Снабсбыт»?

   -Отправил.

   -А это что у тебя?- Александр поднял глаза на водителя. - На «Металлобазе» хлеб по 15,1, а у тебя- 15,8! И вермишель по 26! Чем тебе  развесная, по 22 хуже?!

   -Да я, что ли, этот список составляю? Повариха! Да и эта, развесная… Вы её пробовали? Она же раскисает!

   -Я- то пробовал!.. Я ещё не такое пробовал!- строго выговаривал Александр подчинённому, наставляя на путь истинный.

   Володька с наслаждением внимал этим разговорам и вспомнил: действительно! И не такое ещё пробовал!

   Наталия, как обычно, уехала в отпуск, тогда ещё НА Украину.

   Детишки - дошколята чинно восседают за столом с отцом Александром и шестой день подряд безмолвно, но с наслаждением ужинают редечкой с луком, подсолнечным маслом и черным хлебом. Причём, в отличие от отца, запивающего этот деликатес сорокоградусной, едят всухомятку. Так как даже Александр своим громадьём ума понимал: молоко ребятишкам здесь неуместно! Как и сорокаградусная. А про чай как- то забывалось. Благо, что неподалёку жила бабушка, и внуки остались живы и здоровы. Только поджары и подвижны.

   -…так что не надо    в с ё  брать на Потребительском рынке! Надо брать, где дешевле! Тем более, что всё по пути! Копейка рупь бережет! Рупь два бережет!  Два рупь берегут червонец! Червонец бережет сотню!..

   -Исаак родил Ньютона…  Прекращай! Идём курить!- перебил его Вовка. За последние десять минут он понял, что в долг у Сашки сегодня не перехватить. Сотрудники бы сыты остались.

   Саня замолчал.

   -Иди.- Отпустил милостливо водителя. Отодвинулся с креслом от стола, что бы иметь возможность встать. Нет, чуть- чуть не хватило. Ещё отодвинулся. Встал. Пошел вслед за Вовкой, прикидывая на ходу, сколько этому попрашайке можно дать, чтоб и он не обиделся, и чтоб на пшено с горохом хватило. На всю эту ораву  бездельников. На всю неделю. И по пути обрадовано вспомнил: Великий пост наступает! Слава тебе, Господи! Тогда этому лишенцу можно и поболее дать…   Сколь я там на горох откладывал?..

 

                                               

                                     .  .  .

 

 

Веселье было в самом разгаре. Запах дорогого парфюма, вспотевших тел, пыли и закусок тугой массой висел в июльском воздухе ресторана.  Подвыпивший народ был весел и счастлив. Корпоратив удавался на славу. Ди - джей с тамадой создали нужный антураж и держали его на должном уровне. Впрочем, после официальной части народ и сам не давал себе унывать. Особенно выделялись наша Ленка и какой - то, тоже уже недоступный хип - хопу начальник отдела по связям с общественностью. Общественность его сейчас не интересовала. Интересовала Ленка, румяная от танцев, со взором горящим.

   Муж её, тихий и скромный Анатолий, восседал в это время за столом с Володькиной супружницей Надеждой и вкушал расставленые изысканные  японские явства. Дурацкие столовые нун - чаки никак не складывались в огромных Толиных пальцах в нужную комбинацию для захвата креветок и прочей морской капусты. Но Толя мечтал дожить до возраста среднестатистического  японца и посему очень старался. И если с морепродуктами дело ещё двигалось (Толя не столько захватывал их, сколько накаливал на палочки, косясь по сторонам), то вот с рисом  была беда. Общение с рисом требовало терпения и тренировки. Отвлекаться на  танцы, Ленку и остальное  второстепенное было некогда. Сидевшая рядом Надежда откровенно скучала.

   Её доморощенный «Дуров» остался с Рикой дома и занимался чисткой привезённых с рыбалки карасей. На предложение «хотя бы раз выйти с ней по - человечески в люди» усмехнулся, оглядел скептически её наряд и произнёс:

   -Я сегодня не в форме. Кулончик поправь.  Очень  вызывающий.  Тебе идёт...» - и принялся за рыбу.

   -Толя, пойдём, потанцуем,- предложила она взмокшему над рисом соседу.

   -Сейчас, Надь… Выпьем - и пойдём. Вот интересно, здесь только японская кухня или  что- нибудь человеческое подадут?

   Пригубил уже охлаждёное саке. Скривился. Снова пригубил. Снова скривился. И снова пригубил. Поставил пустой бокал и обратил, наконец- то, внимание на  танцующих.

   -Хорошо, черти, выплясывают!- кивнул он на Ленку с напарником. –Моя то, моя то…  Хоть от души навеселится…-

   -Пойдём, Толя, пойдём,- тащила его в круг Надежда.

   Затанцевали. Ленка, бывшая танцовщица четэзовских «Самоцветов» показывала мастер- класс. Молодёжь и остальной сотово - корпоративный контингент тянулись следом, но куда им было до отставной профессионалки! И лишь «связист» с общественностью со старанием ребёнка повторял все Ленкины па и прочие де- де. Это было так смешно, интересно и заразительно, что все припустились следом   за ними.

   И лишь Надежда, чисто по женской дружбе, спросила, перекрикивая громкую музыку, у «связиста»:

   -А вы с мужем Елены Петровны знакомы?

   Тот посреди танца встал, как поплавок в колодце. Муж у такой женщины, как Елена Петровна, не предусматривался вообще. Какой такой муж? Полчаса к ней никто не походил, а здесь - муж!? Надежда кивнула на Анатолия, опять стремящегося к столу: официанты начали разносить что- то объёмное и горячее, не похожее на рис.

   «Связист» засеменил следом.

   -Здравствуйте!- радушно и сердечно начал он. – Извините, нас не представили! Мне сказали - вы муж Елены Петровны!

    Анатолий уже повязал салфетку на шею и сглатывал слюну,  пялясь на блюдо с  горячим. Вилка - в левой руке, нож - в правой. Недовольно покосился на  говоруна, кивнул головой.

   -Директор гипермаркета номер 47 Анатолий Григорьевич.

   -Понимаете, здесь неувязочка вышла…  Мне только сейчас сказали… Елена Петровна даже не предупредила! Спасибо Надежде Борисовне, прояснила ситуацию…  Если бы я знал!.. Разве ж я позволил себе?!  Да ни на минуту!..- с пиететом продолжал «связист».

   Толя внимательно наблюдал за официантом, разделывающим мясо. Или рыбу. У японцев не поймёшь. Но порция ему понравилась. А этот, говорливый, мешал.

   -Да шутит Надежда Борисовна! Сестра она мне, сестра! Идите, танцуйте!- отмахнулся он от него и принял от официанта свою  долю дымящегося и вкуснопахнущего. И ещё подумал мельком: - Лишь бы не фугу!

   А счастливая и радостная спина «связиста» уже ввинчивалась в толпу танцующих вокруг Елены Петровны.

   А блюдо всё- таки больше напоминало рыбу.

 

 

                                                .  .  .

 

 

   -Ниночка, а вы нам не сделаете по чашечке кофе?- попросил Аркадий секретаря.

   -Сейчас, Аркадий Осипович, минутку.-

   Секретарь вышла в соседнее помещение. Аркадий не отрывал глаз от бумаг, вчитываясь в каждое слово. Слова были на древнехалдейском  и требовали  усидчивости и внимательности.

   Вошла секретарь, поставила чашки на край стола, заваленный манускриптами, присела рядом.

   -Угощайтесь.

   Аркадий вздохнул, сдвинул аккуратно бумаги в сторону и расслабился. Рассеяно помешал ложечкой, оглядел кабинет.

   Челябинский филиал  НИИАЭП, директором которого он являлся,  явно не шиковал. Кабинет директора располагался в съёмной однокомнатной квартире, приёмная секретаря – на кухне, которая заодно выполняла и роль кухни, как таковой. Директорские «хоромы» битком заставлены стеллажами с папками, книгами, журналами и прочей макулатурой.  Единственный стол отведен для телефона, компьютора и опять же бумаг. И двух чашек с кофе.

   Штат тоже старались не раздувать. Есть директор с секретарём – ну, и хватит! Не баре! Прибраться да съездить на своей машине по делам – как- нибудь уж сами, без личных водителей и полотёров, да, Ниночка?

   -Уютненько здесь у нас, - Аркадий с наслаждением втянул  пыльный воздух древности и кофе. Отпил глоток и сморщился. – Без сахара, что ли?

   -Аркадий Осипович, побойтесь Бога! Третий месяц зарплату не платите! Откуда деньги на сахар? – обиделась Нина, бывшая со - курсница Аркадия, поджала губы.

   -Серьёзно?- изумился тот. – Вот времечко летит! Так это… звонить надо в Москву! Может, забыли там?..

   -У нас телефон за неуплату отключили! – напомнила она.

   -Ну, ты смотри! То – то я звоню из Уфы – и не  гу - гу! Грешным делом подумал, что вы приболели! Или уволились!

   -Аркадий, месяц целый уже отключено!

   -Вот это да! – восхитился Аркадий. – А как же мы работаем?!

   -А мы «работаем»? – настороженно спросила Нина.

   -Конечно! Конечно! Посмотри, какие залежи собраны! – кивнул он на стеллажи. – А  в компьютор сколько забито?!  Работаем, и очень даже! Кстати, сколько сейчас? О – о, второй уже!.. Мне к трём на лекцию в ЧГПУ! -  Он зашарил по карманам, достал смятые деньги вперемешку с какими – то квитанциями, чеками и записочками. – Нин, давай ополовиним. Помолчи! Мне сегодня за лекции заплатят! Зарплата из Москвы придёт - отдашь! И не дай Бог забудешь!

   Как Паниковский, старательно рассортировал деньги. Половину, смяв,  опять засунул обратно в карман. Залпом допил кофе.

   -Всё, Нин, побежал! Завтра в девять буду! Выше нос! «Спартак»- чемпион! ЦСКА- конюшня! Подготовь мне подборку по криптограммам в Брединском районе за 16  - 17 век. Сколько сможешь…  Всё, пока!

   Стукнула тяжелая бронированная дверь.

   Нина тяжело вздохнула. Пересчитала деньги, положила их в сумочку. Достала со стеллажа с  обозначением «ШУМЕРЫ» майонезную баночку с сахаром, подсластила. С другого, под названием «ХИМЕРЫ» - вазочку с пятью овсяными печенюшками. В дальнем углу, с третьего стеллажа сняла толстую папку, озаглавленную «Бредни. Слухи. Домыслы», раскрыла на столе, и, с трудом кусая месячное печенье, углубилась в чтение.

 

 

                          

  

 

 

                                         .  .  .

                              

 

 

   -Я включаю?

   -Я те включу! – Степаныч склонился над станиной и внимательно рассматривал нагороженную мужиками конструкцию.  – «Включалки» до Шагола полетят! Кто мастерил сию хренотень, синьоры?

   Мужики стояли поодаль и молчали, будто не знали ни русского, ни итальянского.

   -Само, значит, нагородилось… А ежели по всей мастерской разлетелось бы? Точно кого- нибудь прибило! Почему ни крепежа, ни струпцин? Руками  уж тогда держали б!

   -На Новый год держали,- угрюмо ответил бригадир. – Кешка до сих пор на больничном с рукой.

   -Вот и я о том же… По - человечески крепить надо! Или альтернативу искать!

   -Чего? -  Бригадир не понял, оглянулся на остальных.

   -Штопор! То бишь: альтернатива!

   Степаныч извлёк из кармана нож со штопором. Снял со сверлильного станка  опутанное проволокой «Мартини» со слегка  искуроченной отвёртками пробкой и открыл бутылку.

   -А победитовое сверло зачем в станок  зажали? Обыкновенное с пробкой не справится?

   Мужики молчали.

   -Ладно, где остальные бутылки? Тащите, а то бухгалтерия уже стол накрыла, нас дожидаются. Не будем женщинам праздник задерживать. А на станке сейчас молочный коктейль забабахаем! Я венчик принёс, как раз под наш патрон подходит! Убери трехлитровку! Кострюльку давай. Славка, цветы купил? Ну, что, идём? Да вы хоть руки вымойти, шаромыги! Как- никак, Восьмое Марта!

   Умытыми каликами потянулись в бухгалтерию. Последним, с подарками на тележке, шествовал бригадир Слава. Подарки представляли собой искусстно выточенные пары: литровый жбанчик с резным верблюдом на откидной крышке и объёмное, на ножке, блюдо под фрукты и зелень. На каждом из блюд - по паре задорных чуриловских огурчиков в пупырышках.

   Бригада вошла в праздничный кабинет, чинно расселась за столы. Трое гавриков (в недалёкую бытность - «Черные дачники») стеснительно прятали чистые ручёнки меж колен и искоса посматривали на женщин. Двухразовые зарплатные контакты  в месяц сблизить их для душевного разговора не могли. Это Степаныч понимал. Но и тостоваться им на брудершафт пока советовать не спешил. Не время пока. Ничего, посидим, разговоримся… Тем более, что совершенствовать русский язык требовалось всей бригаде: и грузину Сергею, и туркмену Славе, и казаху Диме.  Ежели  люди хорошие (а за своих архаровцев он был уверен!), то и контакт найдётся, и посидим душевно.

   Включили приглушенно музыку, разлили в бокалы, разложили  снедь по тарелкам. Ждали директора. Звонил, обещался быть с минуты на минуту.

   Наконец, из мастерской послышался грохот ангарных ворот, и вбежал растрёпанный и запыхавшийся Лёшка Мамлин. В таком состоянии он мало походил на директора столярной фирмы, но его все же узнали.

   -Товарищи! Дико извиняюсь! Бешеная пробка на Ленинградском мосту! Кое- как выбрался! Миль пардон!

   Главбух, секретарь и уборщица благосклонно кивали ему головами, прощая мелкий конфуз и запачканные туфли.

   Лёшка втиснулся во главу стола. По правую руку - Степаныч с бригадой, по левую- женский контингент фирмы.

   -Купил?- шепотом поинтересовался Степаныч.

   -Еле успел! Там дурдом творится! Все к прекрасному потянулись под праздник!

   -Где оставил?

   -За дверью сразу… Не стал сюда заносить. С Серёжкой договорился: вечером всех развезёт.

   -Ну, чего тогда тянуть? Поздравляй!

   Лёшка поднялся.

   -Милые наши женщины! Я, как Степаныч, говорить не умею… Но люблю вас, честное слово, не меньше! Мы здесь, вот, посовещались и решили подарить вам, что, может, и не купите себе никогда! Но каждая  из вас хоть раз, но заикалась об   э т о м! Так что, с праздником вас и осуществлением мечтов! Слав, заноси по одному! Дим, помоги ему!

   Мужики втащили столитровый аквариум с рыбками и растениями. Марь Иванна, главбух, ахнула и бросилась Лёшке на шею, расцеловала.

   -Гы, гы,- прыснула бригада в чистые кулачки.

   А Лёшка, счастливый до «не могу», отчаянно махнул рукой:

   -Следующий!

   Клетка с белоснежным котёнком впечатлила не меньше. Татьяна, студентка, протеже Аркаши, подрабатывающая у них уборщицей, повисла на другом плече Алексея. Лёшка млел и таял.

   -Третью давай!

   -Теретью, теретью,- согласились мужики.

   Но третья, пустая, с пеньками и ветками, впечатления не произвела. Пока Степаныч не поднёс к ней  яркий гастук Алексея. Один из пеньков очень похоже окрасился в такие же безыскусные и пошловатые цвета.

   -Хамелеон!!!- взвизгнула секретарь Ксения, по совместительству - родная племянница Степаныча.

   Женщины облепили директора.

   Степаныч поднял рюмку.

   -Ну, мужики! Не будем им мешать! Слав, уберешь потом котёнка подальше от живности. А то травмирует психику попусту…

   -Попуста, попуста,- кивала согласно бригада.

   …Когда спустя полчаса Слава подошел к клетке, то котёнок сладко и сыто  дремал средь кружочков колбасы и кусочков мяса.

 

 

                                          .  .  .

 

 

   -Валь, ты чего такая расстроенная?- Степаныч участливо заглянул ей в глаза.

   Валентина отмахнулась от него рукой и продолжила сосредоточенно щелкать присланные кем- то из друзей кедровые орешки.

   -Ну,  я же вижу: расстроена! И не ешь ничего, кроме второго. Что случилось?

   -Слушай, уйди от меня, а?! Всё - равно помочь не сможешь! Уйди!

   Степаныч подхватил под- мышки Сашку с Плюмом, вышел. Положил на диван в своей комнате.

   -Ну?! Из вАс кто напортачил? – строго спросил младую поросль.

   Те, слегка покачиваясь на неокрепших четвереньках, разинув рты  внимали деду. Затем, устав, как- то синхронно завалились на бока.  Забарахтались, силясь подняться, но только мешали друг другу.

   -Господи, как дети малые! Тоже мне: будущие защитники Отечества…

   Степаныч рассадил их по краям дивана.

   -Так значит - это не вы бабушку довели?

   Плюм зачесал ухо задней лапой. Сашка сконцетрировался на этой лапе. Деда проигнорировали.

   -Ладно. Сам разберусь…

   На всякий случай спустил парочку на ковровый пол, набросал игрушек и вновь пошел к жене.

   Гора скорлупок перед Валентиной росла не по дням, а по минутам.

   -Валь, ну расскажи! Легче станет. Покайся!

   Полотенце свистнуло у плеча.

   -Я же вправду помочь хочу!- Николай на всякий случай отошел подальше.

   -Ну, хорошо…- Валентина развернулась к нему. – Директор лишил меня премии.

   -А за что, позвольте вас спросить, сударыня?

   -Позволяю. Ученик моего класса на прошлой неделе сорвал два урока первой смены. У всей школы.

   Степаныч обомлел.

   -Даже у меня никогда такого не получалось! Хотя… тогда не минировали… Он что, заминировал что- нибудь? Или заложников взял?

   -Типун тебе на язык!- голос Валентины прозвучал строго и серьёзно. Степаныч понял: типун с таким тоном ему обеспечен.

   -Он гарцевал на лошади по периметру всей школы весь первый и второй уроки.

   -Чего так долго?

   -Он медленно гарцевал. А перед окнами 9- го «Б»- целых тридцать минут! У него там пассия.

   -Тогда почему так мало?

   -Надо было кормить лошадь. У неё распорядок.

   -Уважаю!- Степаныч искренне восхитился. – Так! А ты при чём? Ты - не пассия. Гарцевала не ты. И кормили после- не тебя…

   -Понимаешь, зажатый, стеснительный парнишка… Как зверёк в клетке… Но умница!... Лучше по биологии у меня никого не было! А здесь случайно узнаю, что в школу верховой езды ходит. Ну, и решила немного расшевелить его, растормошить при коллективе. Ты бы, говорю, хоть бы раз показал, как на лошади скакать надо. Я же думала: поедем все на ипподром или куда там… А он уже под утро - у школы! И всю эту «выездку» показывает! От окон никого не оттащить!

   А меня на перемене «оттащили» к директору «на ковёр». Не будешь же парня винить. Сказала, что по моей просьбе. Ну, и… «за срыв учебного процесса»… Плакала моя новая блузка… Дура  старая!

   -Ну почему - старая…- задумчиво произнёс Степаныч. Опять еле увернулся от полотенца.  – Просто неправильно сформулировала просьбу. Или приказ… что там у вас, у учителей? «Казнить нельзя…» Но парнишка - то каков!? И дама, наверное, довольна, и лошадь… А класс то как, правильно воспринял?

   -Ещё бы неправильно! У Вали Алышевой свинка морская, оказывается, есть! А у Оли Полевой - настоящая гадюка в аквариуме живёт! Я боюсь - как бы сейчас укушеные в школе не появились! Медсестру предупредила, та уже противозмеиную сыворотку заказала.

   -Я тебя про парня спрашиваю!

   -А парнишка сейчас «на коне», кружок джигитовки надумал организовать - полкласса записалось. С ним- то всё в порядке…

   -Ну, и хорошо… И брось заморачиваться, можно подумать - блузок ни разу не носила! Ты лучше парнишку этого в гости к нам пригласи. Чудо, а не поступки! В его возрасте мне далеко до него было.

   Из комнаты Степаныча послышался плач и скулёж. Рысью бросились на шум.

   Посреди комнаты, ноя каждый на свой лад, сидели Сашка и Плюм и за разные лапы тянули к себе плюшевого мишку. Голова и хвост мишки уже были оторваны.

  -На кого ставишь?- тихо спросил Степаныч, обнял жену сзади и поцеловал в затылок. Седеющая Валюхина прядка приятно щекотала щеку.

   Она прижалась к нему спиной.

   -На Бразилию,- сказала тихо она. – Они чемпионами будут.

   И оба счастливо засмеялись.

   Возня в центре ковра прекратилась. Внучата, зажав оторванные медвежьи лапы, заворожено смотрели на  заразительно хохочящее поколение «десятников».

 

 

 

 

                                          Г Л А В А     7

 

                                  «Ю Р Ю З А Н Ь» (начало).

 

 

   -Народ, выходи! Темпо! Темпо! Приехали! Вам ещё строиться! Выходи по одному!-

   Николай тормошил разбросанную по УАЗику спящую публику, попутно вытаскивая наружу сплавной реквизит.

   -Отвыкли, черти, от походов! Родственник, подъём! Степаныч, ёлки зелёные, нам с Аркашей ещё в Челябу добираться! Поторопись!- Принюхался к чьему- то рюкзаку. – Толя, твой, что ли? Новый? Блин, только хищников приманивать! В тайгу же едешь! Сейчас и волчар, и клещей - всех вокруг себя соберёшь! Если есть чеснок - чесноком смажь, пакость эту перебить. Чего смотришь? Я тридцать лет лесу отдал, болтать по пустякам не буду. Ба! Да у тебя и штанишки новые! Тогда «до ветру» прям за палаткой ходи, не рискуй лишний раз. Тем более, у них сейчас время гона, ни черта не боятся: ни ружья, ни флажков красных, не репилентов! А здесь ты, в штанишках, с запахом…-

   Толя проснулся окончательно. Стоял, поправляя спадающий пробковый шлем и слушал. Николай подошел к нему поближе и доверительно прошептал на ухо:

   -Толя, я тебе ракетницу дам. На всякий случай…  Пойдёшь в тайгу- с собой бери. Ребятам только не показывай, там патрон всего один…   И не трясись над ней: потеряешь - ну, туда ей и дорога. Не жалко. Мы, когда в позапрошлом году одного заблудившегося в Челябу, в областной морг отправляли, нашли её рядом с ним. Я и прибрал. Возьми, пригодится,- незаметно сунул Анатолию свёрток. Тот, воровато оглянувшись, взял его со страхом и сунул за брючный ремень.

   -Перепрячу потом,-  тихо ответил он.

   -Не забудь только…   И про чеснок тоже… Верное средство!-

   -Николай, а ты и вправду не врёшь?- всё также тихо спросил Толя.

   Николай даже отступил на шаг назад.

   -Я думал: ты умнее… Эксперементируй, если хочешь, рискуй… Организм то твой, на всю стаю хватит…- И отошел.

   Все, в конце концов, проснулись. Высыпали из машины на поляну, огляделись.

   -Мама моя!- прошептал кто- то изумлённо.

   Многометровой громадой, закрывающей полнеба, высилась на противоположном берегу каменная гряда. Шумела в десяти метрах от стоянки прозрачными водами Юрюзань. Стучал где то вдали  колёсами  товарняк: тыгыдым – тыгыдым - тыгыдым…

   -Красотень - то какая!..-

   -Так, молодёжь… Рты захлопнули - и бегом за работу!- невовремя как то  заторопил всех Николай. – Успеете ещё налюбоваться…- А сам принялся собирать щепки и плавник для костра: страсть как хотелось кушать после шестичасовой тряски.

   Через час все успокоено сидели у заставленной снедью клеёнки. Накаченые и загруженые вещами катамаран и резинованая лодка маячили на галечном берегу. Прел у костерка котелок с крепким чаем. Не кормленный на случай морской болезни Плюм уныло тыкался в колени ребятам, клянча подачки, но народ был твёрд и непоколебим: «Степаныч приказал!»- пытались объяснить они ему и стыдливо отводили глаза. Наетая до отвала Рика дремала на солнышке у костра и в разговоры не вмешивалась.

   -Степаныч, а там чего?- Лёшка кивнул на постройки, маячившие в полукилометре от них, на другом конце поляны.

   -Лагерь пионерский,- ответил за него Аркаша.

   -Брошеный?- в Мамлине заиграла предпринимательская жилка.

   -А кто его знает… Мы уж здесь лет пятнадцать не были… Как ВитькА  расстреляли - так и не были с тех пор,- Шлиман потянулся за пирожком с печенкой, попутно поднял «отходную» кружку. – Ну, ребята, хорошей вам воды и погоды! Будем!- И выпил. Степаныч и Вовка - тоже. Остальные же, замерев с поднятыми кружками, смотрели на Аркашу. И снова у всех рты пораскрыты!

   -Аркаш…   Какой Витёк?.. Кто расстрелял?..-  Ребята казались растерянными и обескураженными: про такие страсти - мордасти их не предупреждали.

   -Мост видите?- кивнул Аркаша головой.

   В километре, выше по течению, на высоте примерно двадцати метров их каньон прорезала нитка железнодорожного моста.

   -Ну, так вот… Строились раньше на станции Минка… Это ещё выше, за  Усть- Катавом… Лесопилка там была… О надувных катамаранах и не мечтали, всё как то больше на плотах… А к мосту начали подходить- военные поверху бегают с автоматами, суетятся… Овчарочки лают… Объект то режимный, оказывается…   А в лоции об этом ни слова! Вот мы и прём смело!.. Подходим…  Через мост товарняк гонит, сверху вояки что то кричат, вода бурлит - дурдом, в общем, полнейший. Собственного ора не слышно! Но красиво - обалдено!

   И вдруг видим - вокруг плота воронки маленькие такие, как от разрывов! Головёшки задираем - а там сержантик автомат у пояса держит и - справа- налево, слева- направо, быстро- быстро!..

   ВитькА зацепило первым. Вовка бросился за ним в бурлящую воду, выволок на поверхность, перевалил через фальш - борт…-

   -Через кого?-

   -…в кровище оба, обессиленные,- не отвечая на провокацию продолжал Аркаша. –  Вдарили по веслам, отгребли малость и за поворотом причалились. Унесли ноги…  Вот так то ребята…  А недавно кто то мне говорил, что под мостом цепь натянули… Напряженка, видимо, с боеприпасами у солдатиков…-

   Долго задумчиво жевали, переваривая информацию.

   -ВитькА то… домой довезли?.. Или здесь… на берегу где-нибудь?..- скорбно спросил Санька. Налил всем. – Ну, светлая ему память!-

   Вновь подняли кружки.

   -Не чокаясь!-

   -А чего это - как за покойника пьём?- осушив свою долю спросил, морщась, Шлиман. – Витёк то далее  больше всех пахал! Замучил  весь народ: «Гребём! Гребём! Баньку сделать надо!» Паша Ангелина  выискался. Отдыхать же прикатили…-

   -Сволочь ты, Аркаша! Ты же сказал - расстреляли его!?- Санька  со злости даже есть прекратил, закурил нервно. – А сейчас  плетёшь, что жив!-

   -Плету!..- Аркаша тоже вомутился. – По- разному  расстреливать можно! Из рогаток можно! Бумагой из трубочек! А здесь - щебенка из товарняка сыпалась, прям по носу ВитькУ угодила! «Плетёшь»...-

   -А солдатик с автоматом?!-

   -Чего солдатик?! Солдатик маячил нам: «Помахивайте, помахивайте веслами, а то угробитесь!» Слава Богу - пронесло! А Витёк сейчас в «ТЕАТРО», чечётку бьёт!-

   -Всё- равно…  По - человечески рассказывать надо…-

   -Как могу уж…  Не обессудьте…-

   -Обессудим когда- нибудь! Да ещё как! Мало не покажется! За такие шуточки то…-

   -Ну  вас к лешему!- Аркадий поднялся, демонстративно  начал собирать мусор в пакеты.

   -Да, ребята, пора в дорогу. Путь не близкий,- вздохнул Степаныч и поднял остальных.

   Свернулись быстро. Забросали мусор и не нужное в Николаевский УАЗик, натянули спасжилеты. Анатолию с Александром, как наиболее упитанным, дополнительно надели на плечи детские надувные нарукавники.

   Прощались почему- то сдержанно, как сокамерники после отсидки или совсем малознакомые люди. Аркашин трёп как то разом сбил со всех радостное предпраздничное настроение. Наоборот - нагнал неясную тревогу и тоскливость. Даже Степаныч, внешне обычно доброжелательный и спокойный хмурился невесть отчего и молчал.

   -Чего ты, братишка?- Николай помог затянуть ему спасательный жилет.

   -Кто его знает, Коль,- буркнул тот в ответ. – Сидит какая то заноза в груди… Отчего – почему - ни … не пойму. Вы ещё со своим… могильным юмором… Ребята и так трясутся, боятся оплошать по незнанию…   Да ещё все помылись перед сплавом…Сам знаешь, что за примета…- Махнул рукой.

   -Ну- ну, корнет, утрись…-

   -Нет, честно говорю…   Как то неудобно всё, нескладно… Будто в костюме и с галстуком на работу пошел… И вы тоже с Аркашей… Отпроситься, что ль, не могли на неделю? Сам же видишь, какой состав собрался… Глаз да глаз…-

   -Ты чёй- то совсем «худой» стал, всего боишься… Рика ж с тобой?.. Да и Володька… Шутки, видите ли, мешают… Эт с каких пор?- рассердился младший.

   Степаныч посмотрел на него - и отвернулся.

   -Плохо без вас будет, Никола. Сердцем чую,- сказал глухо.

   -Ну, давай я тебе сниться буду каждую ночь! А Аркаша - Вовке! Треть суток, считай, с вами будем!-

   -Ладно, проехали…  Бывай. До встречи.-

   Крепко стиснули руки.

   -До Клюкли.

   Ребята отчалили.

  

   …Никола с Аркашей стояли на берегу и, как две Катюши, махали вслед машинной ветошью.

   -Заработало! Ура - а!!!- раздался радостный рёв с посудин.

   -Ну, вот, развеялись! А то, что то, шибко впечатлительные все стали, слова им не скажи!..- с чувством произнёс Аркадий. – Что, Никола, по коням?-

   -Айда. Раньше сядем…-

   Сплюнули через левое плечо «на удачу» и от сглаза.

  

 

                                          .  .  . 

 

 

     «Юрюзань, Юрюзань…   Что ж за речка то это такая, с таким чудным названием? Речка легенд, мифов, преданий… Сгусток красот и чудес мировой природы. Мини - Ниагары… Участки Большого Колорадского каньона… Дремучесть Сибирской тайги… Байкальская прозрачность… Мангровые стоячие заливы… Тибетская угрюмость скал… Пугающие чернотой зевы пещер… Разноцветье… Разнотравье… Разнозверье…»

   Вовка оторвался от записной книжки. Поднял воспалённые покрасневшие глаза, близоруко прищурился. Свечка коптила где- то почти под потолком. Тени - глубокие и чернющие - почти скрывали лежащую в спальниках команду.

   -Степаныч, слышь? Посмотри, пожалуйста…  Пойдёт для начала?..- Протянул тому записи.

   Степаныч отложил в сторону трубочку, которую чистил уже минут пятнадцать, нацепил Вовкины очки и, отставив далеко от себя руку с тетрадью, прочитал, шевеля губами. Потом, глядя вопросительно поверх очков на Вовку, спросил:

   -Это всё?-

   -Я тебе что, Дюма - план гнать?- Вовка отобрал записи.

   -Нет, конечно, далеко не Дюма… Буйство фантазий, может, где то рядом, а так - далеко не Дюма.-

   Степаныч вернулся к своей трубочке.

   -Это где ж ты у меня фантазии увидАл?-

   -Ну, как же… Сибирь, Тибет, Америка… Зевы… Мангры…  Откуда  ты такие аналоги   выкопал?-

   -Из Дискавери!-

   -А- а…-  Степаныч  (из принципа, дурацкого, но вызывающего уважения) смотрел только «Культуру», «Спорт», «Россию» и местный «Восточный экспресс». Помолчали, занятый каждый своим делом. Степаныч продул трубку, принялся набивать её табаком. По палатке потянуло черносливом и вишней. И  « Мысом Подзорной трубы».

   -Покурим?-

   Выбрались из палатки под навес, задымили. Дождик дробно колотил по крыше. Поблескивали вдали зарницы. Костерок, сложенный надьёй, периодически злобно шипел от капель и выбрасывал язычки синеватого пламени.

   -У тебя, Вовка, как у Успенского, получается: одни галоши за дверью, а ты всё впихнуть пытаешься,- продолжил разговор Степаныч. - Красоты красотами, а про местный колорит - не слова. Да и красоты…  Это может ихнее на Юрюзань похоже?..-

   -Скажи ещё: чуждое, враждебное…-

   -Не передёргивай. У них Салават с конём в пещере не прятался от ворогов. Напиши - глядишь, и у них в Каньоне свой Салаватка появится. Или на Тибете…-

   -На Тибете яки.-

   -Во! Салаватка на яке!-

   -Степаныч! Ну, это же легенда! С тобой же осматривали! Человек то кое- как пролезет,  а местные ещё и коня приплели! Если только частями…  копчёного… в котомке…-

   -Пусть! Не трогай эпос! Не дорос ещё! И про климат у тебя не слова! Сам же знаешь: этот район неофициально «мочевым пузырём Южного Урала» зовётся! Триста дней в году осадки! С этим, надеюсь, спорить не будешь?-

   -Не буду,- нехотя ответил Владимир. – Только как то неблагозвучно это звучит…-

   -А Титикака ему Дискаверская звучит! Ну, ты посмотри! Что за преклонение такое, краевед?! И ещё… «Разноптичье» и «многонасекомье» забыл. Про золотишко и самоцветы…-

   -Так не одного ж не нашли!-

   -Опять ты дурак! Помнишь, как интересно всё это было? Мы не нашли - другим повезёт! Про стоянки древних людей…  Про Пугачёвские сокровища, про Демидовские… Про «Чёрного туриста», про «Бабку Синильгу»…-

   -Ой, опять! Степаныч, наскучило же всем! Пора уж пластинку сменить! Чего «пустышки» то таскать? Всерьёз никто не воспринимает…-

   -Знаешь, Вовка,- Степаныч задумчиво глядел  на тлеющий костёр, посасывал трубочку и зябко ёжился. – Тебе просто повезло, что никогда в жизни не сталкивался с ними… Это - как … с цунами… Не сталкивался- и не страшно… Но цунами- там, где то… А эти- здесь, рядышком… У тебя (да и у ребят- тоже!)- как с кризисом: пугают все, пугают, а где он?  Привыкли- и  не страшно… Миф…  Эх, Вовка… Ладно, как хочешь… Пусть будет миф…-

   В палатке зашевелились, забормотали неразборчиво. Через минуту вылез Анатолий, подсвечивая под ноги фонариком.

   -Чего не спите? Бессонница?-

   -Угу,- буркнул Володька в ответ, думая о чём- то своём. – Слушай, Степаныч, а если…-

   Жуткий звук прорезал мокрую ночь. Словно заржавленную дверь бункера открывали.

   От испуга дружно вскочили.

   -Чего такое?! Чего?! А, Вовка? Рядом где то!..- Толя лихорадочно зашарил рукой под курткой. – Степаныч! Чего это? Волки?-

   -Не знаю.-  Тот был обескуражен не меньше. – Сушину, может, повалило?.. Иль в Ельцовке что?..-

   -Что там в Ельцовке?.. Один дом, да и тот брошенный…  Совсем, поди, сгнил за эти годы… Филин, может?..-

   -Тогда уж стая филинов! Знаешь, на что похоже? На крик йетти! Или когда павлин орёт…-

   -Ага, расплодились у нас…  Где ты павлина то слышал? Городишь здесь…-

   -Ну, а что это, если не павлин?!-

   -А вот сейчас посмотрим.-

   Володька вытянул из поленницы топорик, включил фонарик. Анатолий, наконец- то, достал из - за пазухи ракетницу.

   -Ого!- уважительно проговорил Степаныч. – Солидно! Ну, удачи!-

   -А ты чего?.. Не пойдёшь?!-

   -Чего я там не видел?- Степаныч подбросил полешко в костер, вновь набил трубку, уселся. – Орёт - и пусть орёт. Миф, может, и орёт, чего его проверять. Фантомы всё вокруг…-

   Володька притормозил. Вопросительно взглянул на Мишанова.

   -Перекурим?-

   Некурящий Анатолий живо согласился и подбросил в костёр сушняка.  Окрестности осветились. В блестящих влагой кустах, метрах в двадцати от палатки, маячил белый силует. Маячил- маячил - и стал медленно удаляться. Так, не торопясь, и скрылся.

   Все неслышно выдохнули.

   -Да - а… да - а… Фу- у…-

   И лишь Степаныч чертыхнулся: - Сколь раз зарекался: носи с собой фотик! Кретин!-

   Так, под разговоры, дождь и водочку, и дотянули до рассвета. Ракетница с топориком не понадобились. Степаныч принялся за готовку, Володька - за костёр, а Толя отправился с котлами к роднику у Яхьильского гребня.

   -Мужики! Мужики!- услышали ребята через минуту. – Сюда! Фотоаппарат захватите!-

   Разбуженая криком Рика вылезла из палатки, сердито покосилась на опорожненную за ночь стеклотару.

   -Ну- ну, ты мне ещё скандал на природе закати,- обрубил на корню все брюзжания Володька. – Пойдём, посмотрим, что там у Толи.-

   Толя стоял, склонившись над родником, и махал им рукой.

   -Смотрите!-

   На влажном земляном участке, поросшем редкой  зачаточной травой, выделялся отпечаток босой ступни.

   Степаныч замерил спичечным коробком.

   -Шестьдесят четвёртый - шестьдесят пятый размер…-

   Рика обнюхала след и завиляла хвостом. Затем долго и  внимательно  вглядывалась в ближайший лес.  Ребята молча стояли рядом и не мешали. А Рика вдруг уселась. И завыла, искоса поглядывая на ребят.

   -Вот тебе и предание…  Сванетия, будь она неладна…-

 

 

…-Чего так долго? За батарейками, что ли, ходил?- сердито пробурчал Николай, подвинулся с нагретого места, впуская внутрь промокшего насквозь Аркашу.

   -Да, блин, след обронил, кое- как отыскал! Фонарик же не включишь, всё на ощупь!..- Аркаша никак не мог устроиться, ворочался, гремел каким- то железом и стеклом. – Это что у тебя? Спиртяшка? Да включи ты свет в салоне! Не видно ж ни черта!-

    -Я те включу!.. А ежели сейчас на поиски  сподобятся? С моего братишки станется…-

   -Сейчас- то они чего пойдут?- Аркадий, наконец, устроился, но слышно было - руки шевелятся. И через секунду в машине запахло копчёной колбасой. А потом- и звук открываемой бутылочки и бульканье наливаемой жидкости. –Утром у родника след найдут- потом уж…  Держи, я налил.-

   Николай в темноте нащупал кружку, обнял ладонью покрепче, захихикал.

   -Ты чего? НА колбаску…-

   Никола всё никак не мог успокоиться, трясся мелкой тряской от смеха.

   -Я, пока ты к роднику ходил, к ребятам наведался,  хи – хи - хи…-

   -Зачем? А если б «засветился»?!  Спятил!-

   -Не - е, я осторожненько… Простынку (жинка дала на ветошь) натянул, постоял в кустах, посмотрел на  наших…-

   -Ну и?..-

   -Наши, как обычно, не спят в первую ночь, у костра сидят, лясы точат, интеллектуалы доморощенные. Слышу - про страшилки разговор у них пошел… Затем Толя выполз… Ну, и не вытерпел я, гикнул по - ишачьему…-

   -Ты дурак, что ли? Толя пять месяцев, как после инфаркта, а ты!..-

   -А я ему ракетницу против стресса подарил!-

   -Карвалол, а не ракетницу ему надо! И откуда у тебя лишняя ракетница?-

   -Охотника одного заблудившегося зимой спасли, паталогоанатома из областной. Он и подарил. А карвалолов этих у меня полмашины для Толи набито, не боись!-

   -А как ишаки кричат - откуда слышал?-

   -На Памире служил.-

   -А- а...-

   -Бе - е… Дальше слушай. Гикнул - смотрю, напряглись. А Толя - за ракетницу. Думаю: пульнёт, оглашенный - вся маскировка моя коту под хвост. А они - лапнику в костёр, и в мою сторону пялятся! Стою, как стриптизёрша у шеста… Они не шевелятся, я не шевелюсь… В общем, полная… статика… Потом уж опомнился, задом- задом - и в кусты. Прислушался - тишина. Я - зайцем- зайцем - и в машину.-

   -…И вот ты тут.-

   -И вот я тут. А тебя всё нет и нет!-

   -А теперь и я тут и тут…-

   -А теперь и ты тут и тут…  Так выпьем же друзья за то…-

   -Николай, давай просто выпьем. Утро скоро. Не выспемся.-

   -Давай. За удачу.-

   -За Юрюзань.-

 

   …Утром, позёвываясь и потягиваясь, Николай зашёл по нужде за заднее колесо - и опрянул назад. Отпечаток голой ступни шестьдесят пятого размера выделялся на глинястой обочине.

   -Тьфу!- сплюнул Николай. – Юморист недорезанный! Никакой фантазии!-

   …Аркаша же спозоранку просто посмотрел на этот отпечаток и посетовал на себя за неловкость: пока добирался впотьмах от родника, несколько раз падал и ронял слепок. 

   К месту ночной операции они, позавтракав, и отправились.  Шли с опаской, прислушиваясь и присматриваясь.  На краю леса Николай выбрал дерево посучковатее, влез наверх и замер с биноклем у глаз. И вовремя! Как раз к роднику подошёл Мишанов с котлами. Затем Толя начал тревожно оглядываться по сторонам. Окуляры выделили даже бисеринки пота на лбу и запотелость очков. Объявились Вовка со Степанычем и следом за ними Рика. Никола насторожился. Вот этого они не предусмотрели! Рика обнюхалась и повернула морду в его сторону. Глаза их встретились через пятнадцатикратное увеличение. Поморгали оба, присматриваясь. Рика завиляла хвостом,  готовая броситься навстречу кормильцу.

    -Ну, родная, попросишь ты у меня ещё косточки с обрезью!- со злой безнадёгой прошептал Николай. Флюиды лихорадочно понеслись к роднику. И Рика задним собачьим умом поняла. Перестала вилять хвостом и села.

   -Не верю!- замирая от счастья, по - жлобски продолжал давить на неё  Никола. Рика жалобно завыла, «плавая» по всей октаве и косилась на  блики окуляров: «Ну, а сейчас- то нормально?»

   -Лапушка ты моя! Милая! Встретимся - расцелую!-

   -Всё!- объявил он радостно подельнику, спрыгнув с дерева. – Клюнули!-

   -ЗдОрово! Катим? Где у них следующая стоянка? Может, порыбачить успеем, а?-

   -Должны успеть…-

 

   Мигом  добрались до УАЗика, испили термосного холодного чая с бутербродами, перекурили.

   -Распогодилось то как!- Аркадий с наслаждение пошевелил отопревшими пальцами ног. – Повезло ребятам, по солнышку пойдут. Накупаются! Эх! Почто ж нам така доля? Прячемься, аки тати!-

   -Поехали, оратор! Рыбачить же хотел…-

   -Поехали…-

   Аркаша обулся. Опять на глаза попался след на обочине. Аркаша перешагнул через него и уселся в кабину. Но в душе  отчего то поселилась еле уловимая тревога.

 

 

 

                                   «Ю Р Ю З А Н Ь»  (продолжение).

 

   -Успеваем?- Аркадий вопросительно смотрел на Николая.

   -Работай, работай, не отвлекайся,- Николай сосредоточенно сортировал кости по пакетам. Кости были разноплановые; некоторые, особенно берцовые, в пакеты не лезли. Такие кости Николай дробил камнями на валуне.

   Гипсовый человеческий череп аккуратно разломал руками по верхней челюсти на две части.

   -Они сейчас у Минки, на Кочкарских пещерах «зависнут»… Да еще где- нибудь полдничать надумают…  Успеем! А ты качай, качай, не сачкуй!-

   Сам же  выволок из салона желтый выцветший спасательный жилет и старый кроссовок на правую ногу. И то, и другое полил кетчупом, извалял в пыли. Получился растерзанный реквизит с засохшими бурыми пятнами крови.

   -Пойдёт.- Обернулся к Аркадию. – Готова лодка? Всё, грузи свой слепок - и плывём!-

   Не спеша пересекли реку. Подплыли к громадным скалам и, очарованные зрелищем, бросили весла. Река, лениво шлёпая в борта, медленно несла их вдоль гряды с отрицательным уклоном. Возникало ощущение ирреальности, сю - реальности и похмельных фантазий. Можно было прикоснуться к этой выщербленной сырой складчатой стене и почувствовать содрагание потухшего вулкана, треск ломаемых хвощей и чириканье птеродактиля. Видения кончились луговым склоном с узкой тропой наверх.

   Причалились. Аркаша вылез.

   -Николай, может, я порыбачу? А ты сходишь…- заскулил он.

   -Так, этот пакет разбросаешь в начале пещеры, этот - в конце, у самого обрыва. Да не забудь камнями всё засыпать! Но что б видно было! С черепушкой поаккуратней, материал деликатный, хрупкий… А слепок свой и лохмотья- где- нибудь у входа в пещеру…  И не чёткий, а смазанный, понял? Сделаешь - меня кричи, я под тобой, на омуте блеснить буду. И не смотри на меня, как на таблицу лотерейную! Тебе «решка»  выпала, вот и дерзай! На Клюкле нарыбачишься…- Он оттолкнулся от берега.

   Аркаша вздохнул, взвалил сумки на плечи и поплёлся наверх.

   Николай, выгребая против невидимого течения, вновь заплыл под гребень, укрепил якорёк в расщелину и размотал снасть.

   -Ну, ни хвоста, ни чешуи…-

   Забросил. Блесна вкусной серебристой уклейкой ушла под воду. Николай стравливал и стравливал леску, пока на катушке не осталась пара - тройка витков. Прикинул: метров 15- 17. Закурил и, приподняв блесну на полметра, начал плавно подёргивать спиннинг. Уженье рыб не терпит суеты.

   Квёлая стрекоза поползла по бортику и, сморённая полуденным светилом, замерла на уключине. Слепень весело барахтался в воде. Пичужка на валуне по - хозяйски осматривалась, труся хвостом. Ни ветерка.  Фантомным видением  мимо проплыл камерный плот с одиноким, спящим человечком у задней греби и расшпиленной тросами «нивой» под тентом посередине.  Ткнулся  краем в противоположный берег, лениво развернулся и продолжил движение тылами вперёд. Кормчий громко, на пол - реки, всхрапнул.

   Дотлевала уже третья сигарета, когда сверху послышался неясный шум, возня и раздался голос Аркадия:

   -Никола! Я готов! Усё в ажуре!-

   Затем нарастающий грохот - и метрах в трёх от лодки  бултыхнулось что то объёмное и тяжелое.

   -Никола! Жив? Я оступился! Жив? Не задело?-

   -Жив, жив,- пробормотал, утераясь от брызг Николай. – Лапоть ты неуклюжий… Жив я, жив!-

   Спининг вдруг резко дёрнуло и повело.

   -Ах, ё - ё!..- вырвалось у Николая. Он подсек и с усилием начал выбирать леску.

   -Никола!- громкий шипящий голос сверху испугал и заставил выпустить катушку. Леска снова стравилась. – Никола! Кажись,  наши плывут!? Точно! Наши! Сматываться надо!-

   -Спускайся к берегу! Я сейчас!..-

   Николай с трудом засунул спиннинг под сиденье, зажал ногами и взялся за весла. Гребок! Гребок!  Лодка пружинила - и стояла на месте! Никола взвыл от отчаянья. Схватил нож и полоснул  по леске. Лодка дёрнулась - и снова ни с места! Якорь! Обернулся, выдернул якорь и зачастил к Шлиману.

   Тот уже стоял на берегу и отчаянно махал руками.

   -За поворотом они! Должны успеть!-

   Мигом пересекли неспешную воду, махом выволокли  лодку и, не сдувая её, ринулись  к машине, лавируя меж поставленных для маршрутных экскурсий палаток. Забросили лодку в салон и ударили по газам.

 

                                                .  .  .

 

 

   -Аргументы у тебя, Степаныч, хромают.-  Голос Сани звучал раздражительно. Первая за последние тридцать лет палаточная ночёвка сказывалась. Взлохмаченная, рыжая с проседью  шевелюра делала его похожим на Антошку - пенсионера из мультика. Набрякшие веки покрасневших глаз придавали лицу недовольное мюллеровское выражение. Про внутреннее состояние души и организма можно было только догадываться: ненастное. К тому же подавали гречку с тушенкой вместо ветчины с солёным огурчиком. Лекарство, правда, присутствовало. Вовка понемногу всем подливал. – Следам ты не веришь, а виденью какому то веришь. Нелогично.-

   -Чего нелогичного то?- после бессонной ночи Степаныч выглядел ничуть не краше Александра. – Вжизнь шестьдесят четвёртого рамера не видел! На Кавказе - и то самый большой пятьдесят седьмой был! Да и не слышал ни разу про «снежного человека» у нас, на Южном Урале. А про видения – приведения - сколь хошь! Сам много раз созерцал. Да что я…  У Толи с Вовкой спроси, вместе были…-

   Анатолий в это время встал на карачки, потянулся в центр стола за хлебом. С другой стороны, тоже на карачках, Саня тянулся за горчицей. Встретились в центре стола. Пытливо и недоверчево посмотрели друг на друга.

   -Саша,- почему то шепотом принялся излагать Анатолий. – Честное слово - видел! Вот как тебя! Только тот белый, как в простыне. Стоит, вурдулак такой - и не шелохнётся! Глаза красные, кровавые… наверное…  И холодом от него несёт! Метров двадцать до него было, а меня аж заколотило!-

   -Пить надо меньше - и глюков не будет…-

   Так они и стояли, чуть ли не упёршись лбами, два бегемотика в миниатюре, и словесно бодались, пока от реки не подошёл Лёшка с полным котелком для чая.

   -Мужики! Кончайте из пустого в порожнее!.. Ехать надо! Степаныч! Ты ж рыбалку обещал!..-

   -Будет вам рыбалка… Рика, буди хозяина, пожрать не успеет.-

   Та лениво поднялась с коврика, подошла к спящему у палатки Владимиру. Брезгливо обнюхала испачканное сажей лицо и нехотя облизала. Вовка тревожно зашевелился. Из - под его подмышки

с трудом выполз заспанный Блюм. Осоловело  огляделся по сторонам и, присев на Толин рюкзак, с удовольствием справил малую нужду. Затем полез было назад - досыпать, но мамаша сердито на него рыкнула, и он, забрасывая сидалище вправо, помчался к Степанычу. Рика же продолжила побудку, пока Вовка окончательно не поднялся, глядя на мир Плюмовскими щенячьими глазами. В фокус, наконец, попали ребята у костра, река и солнце. Взгляд прояснился, очеловечился. Вовка счастливо улыбнулся, с трудом давя зевоту.

   -«Жрачи прилетели»

   -Иди завтракать, тронемся скоро…-

   -С вами  тронешься…  Ни одной вылазки без заморочек…-

   Легко встал и побежал умываться на реку. Склонился над водой - да так и замер в изумлённом восторге.

   Копошились мальки у вчерашних картофельных очисток. Изумрудами сверкала разноцветная галька. Русалочьей гривой  струились по течению водоросли… Окунёк взбрыкнулся в метре от Володьки. Деловито, не обращая ни на кого внимания, над самой водой прошлёпала крыльями чайка и исчезла вдали. Маленький ужонок юлил вдоль камышей. Рябило от бликующей воды. Красотень! Так бы и сидел всю жизнь в преддверии завтрака!

   Подпрыгал уже сытый  Плюм, жадно залакал чистую воду.

   -Лопнешь.-

   Тот, не обращая внимания, продолжил надуваться на глазах.

   -Лопнешь!- с улыбкой повторил Вовка, подхватил щенка под брюхо и пошел к костру. Плюм сердито закряхтел, попытался вырваться, но стих.

   Заваривался вкусный, пахнувший за версту чаёк. Дотлевали головёшки.

   Степаныч, увидав подошедшего Владимира, повалился на чей то сохнувший спальник и мгновенно уснул сном праведника: смену сдал - смену принял…

   -Держи ребёнка!- Вовка  сунул Плюма Сергею. – Посмотри клещей. Лазает, где попало…-

   Наложил себе полную чашку, намазал бутерброд, налил в кружку чая.

   -Вовка! Иди сюда! Ну, иди…-

   Ребята собрались вокруг карты.

   -Что сегодня будет? Расскажи.-

   -Пожрать не дадут!- буркнул тот, но к ребятам пересел. – Во, здесь мы!- ткнул пока чистой ложкой в карту. - Потом, после притока Минки, гребень Хватка… Есть там две пещерки, полазить можно…- Он с сомнением осмотрел громадьё Лёшки, Сашки и Толи. -Хотя… ничего интересного…так себе… пусть Серый осмотрит… корни казачьи поищет. А ты, Лёха, лучше поспинингуешь, омутки там… А мы в Щелевую пойдём, это вот здесь, у Навесного…- Зачерпнул каши. – И встанем где- нибудь за ним, напротив  Большого Лимоновского…-

   -А почему не у пещеры?-

   -Да ты что! Тебе сегодняшней ночи не хватило? У пещер…  Скажет тоже… Знаешь, сколько всего паронормального в них за века скапливается? То- то!- закончил он с набитым ртом.

   -А вы далеко по Юрюзани сплавлялись?-

   -До Малояза.-

   -Чего так далеко?-

   -По дурости… Источники захотели увидеть, попробовать…-

   -Ну, и…-

   -А- а,- Вовка махнул рукой. – Пучит - и всё.-

   -А рыбалка то где?- попытал Лёшка.

   -Да везде! Поплывём сейчас - спинингуй за  милу душу! Мушки, вон, попробуй…  Здесь и щучка, и хариус… У Щелевой здоровущий омут, там отвесно блеснить надо, увидишь… А на стоянке сетушку бросим…-

   -Угу, угу,- Лёшка уже торопливо доставал коробочку с блёснами. – Сань, тебе спиннинг настроить? Толь, а тебе?..-

   Володька замер с ложкой у рта, спросил недоуменно:

   -Мужики, а кто грести то будет?-

   Мужики замерли, дружно посмотрели на Рику. Та, почуяв неладное, оглянулась на них. Ребята отвели глаза.

   -Сами же… со Степанычем… рыбалку обещали. А теперь: «кто грести будет»… А Степаныч с  Серым не могут, что ли? Река тихая…-

   -Давай я погребу!- проявил редкое для себя благородство Толя. – Чего там… потихоньку…-

   -Я те погребу!- обозлился Вовка. – Ленка узнает - нам всем в одной палате лежать! В травмотологии! Шла бы «реанимация» в сопровождении - другое дело!-

   -Чего ты из меня немощного то делаешь? Ешь, вон, лучше кашу! Сань! Степаныч проснётся - спросим. Чё с этим говорить… раскомандовался тут…  Ешь!-

   Яростно и злобно, не забывая поджимать хвост, растявкался на реку Блум, заметался по гальке.

   -Ба! Что за чудо?!-

   По Юрюзани боком, цепляя гребью камыши, со скоростью  сколько то там узлов в сутки, с упорством  голодного носорога двигался плот с «Нивой» и спящим гребцом на палубе.

   Вовка, прикрывая глаза от солнца, с интересом рассматривал конструкцию.

   -Да - а,- протянул вслед исчезнувшему за поворотом сооружению. – Давно я его здесь не видел!

   -Кого? Знакомые, что ли?-

   -«Летучего Голландца».-

   Молчание. И, через минуту, ироническое:

   -Тогда уж «Спящий Голландец»!-

   Володька хмуро взглянул на Алексея и промолчал.

   -Серый, посмотри, что там у меня? Чешется, собака! Может, клещ?- Толя поёрзал спиной по рюкзаку.

   Серёжка окинул взором очкастое человечище.

   -Толь, это долго! Не успеем. Почеши просто, пройдёт. Иль давай я почешу.- Заскрёб ногтями по Толе. – Ну, что, проходит?

   Толя жмурился от удовольствия.

   -Не, не, не! Рядышком, рядышком!!!

   …Через час они отплыли.

 

                                          .  .  . 

 

   Вовремя они улизнули.

   С верхотуры  Большого  Лимоновского вся долина реки лежала перед ними, как на ладони.

   Напротив,  у Навесного, виднелись знакомые посудины, и кто то уже рыбачил с катамарана.

   Наверх, к пещере, муравьиной цепочкой медленно тянулась остальная команда. Вдоль неё точками сновали собаки.

   -Аркаша, мне кажется, они  во  - он у той сушины заночуют, в заливчике, видишь? Нет, ещё левее! Считай: первый, второй… третий заливчик!-

   -Там же камыш  сплошняком!-

   -Дурочка! Вся рыба там! Для сетушки - то что надо! Пробьются! И поляна рядом, и лес рядом…-

   -Сушняк то они от пещеры захватят. Не поверишь - штук пять срубов стоит! То ли на продажу, то ли  стоянки штатные оборудовать… Обрезков наберут - на всю ночь хватит.-

   -Да, запоганили реку, ироды. Чистота, уют…  А ежели не надо мне уюта? Ежели  мне девственность да безлюдье подавай, а? А чистоту мы и раньше блюли. Ни банки, ни склянки после нас не оставалось…-

   -Кончай ныть! Ночью - то как до них доберёмя?- Аркадий шлёпнул себя по шее. – Комарьё проклятущее!..-

   -А никак…  Как здесь с гребня спустишься? Да ещё лодку тащить!.. Им на сегодня и того, что ты поразбросал, хватит.- Никола отнял бинокль от глаз. – Я  другого боюсь: как бы они к нам, на нашу сторону не перебрались.-

   -Накой?- Аркадий тоже оторвался от бинокля.

   -Накой, накой…  По гребню пройтись, в пещеры спуститься.-

   -В какие?-

   -Да под нами! Одна, вон, вообще метрах в тридцати…  И по гребню: посмотри, панорама то какая! Пальчики оближешь!  Это ж… Вах, одним словом!..-

   Действительно. Все красоты горного края, казалось, собрались вместе и растеклись до горизонта. Налево от реки - Башкирские, направо - Челябинские.

   Но мысли Аркадия витали немного в другой плоскости.

   -Посидим, посмотрим, куда попрут… Если на гребень не пойдут - горячего сварганим на костре, пожрём по- человечески. Надоели твои консервы с газировкой! Живого тепла хочется.-

   -Будем надеяться. Самому хочется. Блесну, черт, жалко! Чего то ж крупное было!?. Запекли бы…  Ну, да ладно…-

   -Да, жалко блесну…-

   Закурили в ожидании.

   На противоположном  берегу  ребята втянулись в пещеру.

   И минут через десять посыпались быстрыми горошинами вниз, к катамарану! Шествие замыкала неспешная Рика. И ещё остановилась, оглянулась назад. Затем посмотрела на Большой Лимоновский, повиляла хвостом – и продолжила спуск.

   Ребята быстро отчалили и, постоянно оглядываясь на пещеру, зачастили веслами. Скоренько отошли от скал и вошли в долину. К левому, Лимоновскому берегу даже не подошли.

   С вершины уже невооруженным глазом можно было разглядеть, как Степаныч привстал, рассматривая пологий берг, махнул рукой, и катамаран, продираясь сквозь зеленый камыш, ткнулся в третий по ходу заливчик. Володькина лодка – следом. Что и требовалось доказать…

   -Слава тебе!..- облегченно выдохнул Аркаша, поднялся, стряхивая с голого вспотевшего живота соломинки. – Айда, Коль, супец сварганим!-

 

 

  

                                        . . .

 

   Катамаран представлял собой удивительное зрелище: он со всех сторон ощерился удочками, спиннингами, веслами, точно «Академик Келдыш» антеннами. И песни с него звучали такие же, городницкие: «Перекаты» да «Предательства»…

   Припекало на воде нещадно. Вскоре все разнагешались до пояса, несмотря на предупреждения Степаныча. Азарт рыбалки охватил всех. И грести, оказывается, совсем было не обязательно! Юрюзань, худо- бедно, несла их сама.

   Особые эмоции испытывали Сашка с Плюмом. Для начала, оба неуклюже свалились за борт. И вылазить из теплой воды никак не  желали. Но затем Саня расшиб на мелководье колено и, обиженный на судьбу, всё- таки забрался на катамаран. За компанию вытащили и Плюма, забросили в лодку к Владимиру, а Рику переместили в общий кагал. Щенок немного повозился в натекшей с него теплой луже и заснул.

   Александр же спать не желал! А, может, просто не нашлось подходящей для него лужи, кто его знает.

   Он принялся рыбачить.

   Удивительная штука – спиннинг - в умелых руках бывшего радиста! Это и цыганский кнут, и лента гимнастки, и бумеранг австралийца, и нунчаки, и ятаган янычара над чаном с дерьмом! Он выполнял в с е  функции, кроме одной: функции удочки! А катушка?! Червячно - передаточный механизм не выдерживал никакой критики! Хвалёные японские закрытые  подшипники с удивительной легкостью раскрывались и рассыпались мелкой дробью, к счастью, никого не задевая! Неразъёмная ручка оказывалась отделённой и жила своей обособленной жизнью! А блесна - зараза, оказывается, оставляет тройником сразу три! раны! Три!!! И не только на своих ногах и чреслах, но и на организмах остальной команды!

   Владимир от греха подальше отплыл от катамарана на безопасное расстояние. Остальные со - сплавщики, изнемогая от смеха и ран, приняли на всякий случай горизонтальное положение. Лёшка - тот совсем усох до размеров Серёжки и ждал когда прекратится этот беспредел и торнадо.

   -Чё то ничё не выходит,- наконец то! заявил Саня, скорбно вздохнул. – Ребят, я, может, подремлю чуток?..- Ответа дожидаться не стал, сполз на палубу к Рике,  обнял чей- то рюкзак и захрапел.

   Облегченно вздохнули. Лёшка наполнил телесную оболочку до обычных размеров, нагнулся к Александру и на всякий случай привязал того к конструкции.

   -Руки, может, связать?- громким шепотом спросил всех. – У меня больше спиннингов лишних нет!-

   -Да не шепчи ты! Его сейчас из пушки не разбудешь!-

   -Не буди лихо…- продолжил  шепотом Лёшка.

   «Лихо»  храпело и вид у него был умиротворенный. Мамлин оторвал от водоросли два узеньких листочка, положил тому на верхнюю губу.

   -Сейчас загорит - мы ему  сомбреро подарим. Совсем Саша Бандерос будет! Я ему ещё до - олго любимый спиннинг помнить буду!-

   -Ох, и мстительный ты, Сидор…-

   -Какой есть… Не замай святое - и усов не будет.

   -Лёха! Кончай трепаться!  Пещера скоро, а у нас ни одной рыбки!-

   Дружно замолчали, забросили в воду оставшиеся снасти.

   И ведь клюнуло! И именно у Алексея! Тот, будучи рыбаком опытным,  торопиться не стал, классически подсёк, классически подвёл и классически выудил первого хариуса. Затем второго. Затем начало клевать и у других. В общем, когда пришло время осмотра пещеры, у ребят в садке плескалось до десятка различной ихтиологии. Уха была обеспечена.

   С трудом оторвали присохшие к Александровским губам водоросли, растормошили самого хозяина губ и двинулись в Кочканарскую  пещеру.

   -Прав  был, Вовка: одного Серого надо было посылать сюда,- пыхтел Лёха на крутом склоне. Следом, скрепя зубами, полз Саня. Следом, скрепя суставами - Анатолий.

   Вовка с Сергеем уже давно стояли у входа и с интересом рассматривали медленно - поступательное движение бегемотиков,  ползущих по склону.

   -Упорные, - в голосе Сергея звучало уважение.

   -Да-а… Только по - рабкриновски  как то работают. Шаг вперед - два назад…-

   -Это «Апрельские тезисы».-

   -Ты мне ещё подаказывай! У меня крепкий трояк по «Истории партии» был, а ты!.. «Рабкрин» это!-

   -А я тебе говорю: «Апрельские тезисы»! Что ты здесь… апокрифы выдаёшь!- стоял на своём Серёга.

   Когда подползла изнемогающая троица, малокровные  уже зло сыпали друг на друга неправильными полузабытыми цитатами. Троица послушала их, отдыхая, послушала, переглянулась: «Что за люди! Контуженные, право слово!» и вползла в пасть пещеры.

 

   …-Нет, Степаныч!- решительно заявил Толя после культурного мероприятия по посещению Кочканарской пещеры. – В  Щелевую я не полезу, хоть убей! Всё это, конечно, интересно: стоянки, древние люди…  Но «Гриша» то из «Сыктывкара- 86», который «здесь был»  – он то какой неандерталец?!-

   -Да самый настоящий! Более тупой, чем пращур - вот и всё! А в  Щелевую  пойдём обязательно! И не спорьте! Такой грандиозной красоты ещё не скоро увидите! И ты не кривись! Тоже ни разу не была в ней! С сыном и пойдёшь!- поставил на Рике точку Степаныч.

   Но перед этим они ещё поблеснили на омуте. Какой- то монстр скоренько оборвал у них (для коллекции, видимо) три разных блесёнки и потерял к ним интерес. Затем на склоне, по пути в пещеру, наелись от пуза клубники. Полюбовались, как специалисты, на срубные заготовки из колиброванного сосняка. И подошли к пещере.

   Отчего- то первой занервничала Рика. Поднялась шерсть на загривке. Клыки обнажились. Нос постоянно ощупывал воздух.

   -Ты чего, девочка?- Степаныч успокоительно потрепал её по холке. Но сам внимательно огляделся.

   Рика опустила морду к земле и довела Степаныча до боковой, еле заметной тропки слева от входа. Два следа - копии утрешнего!- приминали траву. Собака с опаской подошла к правому и зарычала. Плюм, дрожа  всем телом, жался к Саньке. Степаныч склонился, тоже принюхался. Пахло коровьими лепёшками. Но клочок шерсти на шиповнике рядом с отпечатком был не коровьим. Ещё раз внимательно оглядел окрестности.

   -Ладно. Идём в пещеру.-

   Размеры, вычурность ходов и сводов поражала. Ребята, по привычке раззявив рты, брели цепочкой и смиренно молчали. Даже Рика прекратила скалиться. Плюм - тот вообще затих на тёплом уютном животе Александра.

   -Костей то!..- тихо поразился глазастый Серёжка. – Чьи это, Степаныч? Здоровущие какие…  Как слоновые…-

   -А тряпьё кровавое - тоже слона?- Ещё более глазастый Лёшка шагнул в сторону, что- то поднял из ниши. – Точно! Кровь! И изодрано всё!..-

   -Топай, топай,- подпихнул его Степаныч – Там, в конце, такой видок - ахнешь!-

   Но ахнул Сережка. И более ничего вымолвить не мог. Раззевал рот, мычал и  таращил глазёнки на выход.  Там, у выхода, на фоне бледно- голубого неба, средь камней лежал человеческий череп и скалился отсутствующей нижней челюстью. Из глазницы торчала веточка с зелёным листочком.

   И в этой тишине вдруг громко и неожиданно тявкнул Плюм.

   Первым назад бросился неуравновешенный Анатолий. Зимний инфаркт   приучил его к принятию быстрых решений. Следом, не соблюдая ни порядок, ни возрастной ценз, ни габаритный ранжир с криком бросились остальные.

   -Не орать!!!- громовым рыком заткнул всех арьергардный  Степаныч. – Обвалится!-

   Толпа, жалобно повизгивая и скуля, цепочкой струилась обратно.

   На воле, уже гурьбой, скатились вниз, не остановив и взгляда на деревянном зодчестве уральских мастеров и давя обувкой недособранные ягоды. Сдернули по пути чалки с кустов, попрыгали в посудины, оттолкнулись и вдарили вёслами, как шестёрка с распашным на Темзе.

   Володька, чистящий на палубе рыбу, так ничего и не понял. Смотрел недоуменно на всех зачешуенным лицом - и ждал объяснений.

   Хариус (подлец такой!) тихой сапой выскользнул из его ладони и уплыл.

   Вовка этого не заметил.

 

 

                            Ю Р Ю З А Н Ь (продолжение)

 

   -Хорошо как, Коль. Благодать!-

   Они сидели у небольшого костерка, и каждый занимался своим делом. Аркадий что- то жевал и одновременно говорил, подперев рукой  головушку с редкой порослью.

   -Жаль, конечно, что не с ребятами…  А, кстати, не помнишь, кто удумал отдельно идти?-

   -Ну, кому ещё такие дурацкие розыгрыши на ум взбредут?-

   Аркаша живо обернулся к собеседнику.

   -Неужто  Вовка? Мы ж тогда вдвоём сидели, без него!-

   Николай устало посмотрел в Аркашины эллипсовидные чернющие глаза.

   -Аркаш, поговорить больше не о чем, что ли?.. Ты предложил - я согласился. Надо же ребятам… «неизгладимые впечатления оставить…» Помнишь? Твои слова…-

   -Как думаешь: оставили?-

   -Судя по тому, как сиганули от пещеры - вполне… Степаныч с Вовкой узнают - головы нам за Толю оторвут! Ручаюсь! Не поздоровится…-

   Аркаша вмиг поскучнел, опять  вперился в звёздное небо.

   -А чё они с ним, как с писаной торбой возятся? Он сегодня первым до берега додрапал! Живее всех живых! А они ему на катамаране ещё и подушку подкладывают!-

   -Геморрой не терпит жесткость!-

   -А- а, тогда понятно…- Перевалился на живот. – Да чего ты там всё стругаешь? Стругает, стругает…-

   -Русалку вырезаю. Хороший чурбачок попался, липовый…  Люблю липу.-

   Николай поднял статуетку, внимательно осмотрел при свете костра.

   -Что, над талией поднялся? Или со спины опустился?-

   -Почему?-

   -Да уж больно с любовью вырезаешь!  Аж светишься!-

   -Иди ты…-

   Аркаша захихикал.

   -А как думаешь, Коль, чего они так испугались: следа или черепа? Я думаю: черепа! Следы то приедаются. Эх, нам бы ещё правый слепок!..-

   Аркадий смолк на полуслове. В сознании страбоскопическими вспышками своего среди чужих фиксировался утренний след у машины.  П Р А В Ы Й   след!!!

   -Дай фонарик!-

   Подбежал к машине, скрылся в салоне.

   -Оглашенный…-

   Николай отложил статуетку в сторону, с трудом поднялся на затекших ногах, пошел на помощь.

   -Чего ищешь?- спросил зарывшегося по пояс в шмотки  Аркадия. – Ищешь то чего?-

   Тот с усилием подался назад, вытащил из – под  низа слепок следа. Посветил фонариком. Присохшие комочки глины, травинка. Мокрица шевелится меж пальцами. След как след…

   -Это какой след?-

   -Шестьдесят четвёртый, наверное…-

   -Я тебя спрашиваю: левый или правый?- раздражение в Аркашином голосе было неподдельным.

   -Левый, конечно. Сам- то не видишь, что ли?- Николай тоже начал злиться.

   -Сам- то я вижу… сам- то я вижу…- Аркаша сел. – Николай, а на стоянке то, утром, правый был, понимаешь?- п р а в ы й!- Аркадий смотрел внимательно и пытливо. – Никола, сознайся: твоих рук дело? Ещё слепок сделал?-

   Тот плюнул в сердцах.

   -Дурак! Это только вы, городские, так шутковать любите! Идиоты! Нам , сельчанам, и голову не придёт!.. Там- то чего не сказал?-

   -Я и внимания не обратил, какой след?! Думал: ты наследил случайно… А сейчас, как наяву, вспомнилось:  п р а в ы й!-

   -Стоп! Не ори! Думать надо!  Айда,  ребят сначала посмотрим.-

   Поднялись на гребень, прильнули к биноклям.

 

                                        . . .

 

   -Ну, и как вам река, ребята?- поинтересовался за ужином Степаныч.

   -Да путём всё, Степаныч! Офиногенно! Шикарная река!- восторженно отозвался оголодавший и обычно немногословный Сашка. – Одуреть можно! Я даже не ожидал! Блин, столько лет на Урале живу, а такого не ожидал! Даже Борнео в подмётки не годится, одни доки, доки, а здесь!..- зацокал языком, вытаскивая застрявшую в верхнем нёбе рыбную косточку. Прокашлялся. – И погода  какая!.. И вода! И рыбалка! Спасибо, мужики! Только..- замялся малость. –Страшноватенько иногда…  Чуть- чуть… Правда, ребята?- Залпом опрокинул свою дозу из кружки и вопросительно посмотрел вокруг.

   Ребята  молча, но дружно, согласно кивали головами, набитыми дневными впечатлениями и ухой.

   -Ничего, образуется всё,- как то неуверенно ответил Вовка, оглянулся на Рику. Та ободряюще оскалилась. – Образуется!-

   Толя же торопливо ел, пил и затравленно озирался на уже темнеющие за спиной густые заросли. Ракетница грела душу и левую почку, но он помнил: патрон всего один! Это нервировало и не давало расслабиться. Нервозность передалась всем, кроме собак, но все рассчитывали  на неизбежное и благотворное  воздействие микстуры под ушицу, и поэтому терпеливо ждали наступления  спокойствия, релаксации и пароксизма.

   -Степаныч, а вы что, всегда так потребляете на сплавах?- опять прервал чавкающее молчание Александр.

   -Ну - у, ты что!- Степаныч был благодарен Сашке за это рекламное вкрапление в тревожную ленту жизни. – Упаси, Господь! По весне, при паводке да на речке с категорией никакого допинга не надо, адреналина и так хватает по горло! Это сейчас, летом, да на Юрюзани - что на озере Женевском: тишь да гладь! Сиди, любуйся да попивай, кто желает…-

   -А я что то больше Лох – Несс  вспоминаю,- неловко пошутил Сергей, смутился этого и уткнулся в снасти: леску распутывать.

   -Серёж, погоди ты с этой удочкой! Расскажи лучше, чего из казачества ушёл! Лет пять, наверное, посещал?..-

   Серёжка от работы не оторвался, но рассказывать начал.

   -Надоело. Я ж думал: делом занимаются… Раз приезжаю - обои клеим в конторе. Вечером - чай… Два приезжаю - плинтуса меняем, опосля- чай… И так- весь месяц: марафет- чай- говорильня…

   Я атамана спрашиваю: делом то когда займёмся? А он: так дело и делаем! Какое, спрашиваю? А он: быт налаживаем, проблемы обсуждаем. Проблематики! Сидят, водку  трескают да шептунов пускают!- Помолчал раздраженно.

   - «Во,  говорит,  срок у тебя испытательный прошел. Наш человек! Быть тебе подъесаулом и кошевым атаманом заместо Гната!» Проголосовали. Погоны вручили. Через год - крест юбилейный дали. Не просил - сами дали. Я им опять про работу, а они: в Нязепетровск поедем, контакты налаживать да опытом делиться. Каким опытом?! И контакты… «Сколь у тебя казачков в станице? А у тебя на хуторе? А у меня…»  Один базар да майдан…

   Милиция предлагала патрулировать с ними - отказались. Бесплатно, дескать. И прав никаких. И бюллютень не оплатят, если что… Сады охраняли - нас самих попёрли: один гонор да  пьянка. Да картоху кое- где подкапали… Я предлагал для детишек вроде поискового отряда организовать, по местам боевой славы…  Не до того, говорят, ремонт не закончили… Только у церквей по праздникам и светимся, как матрёшки. Аники - воины. Лубочное воинство. Стыдно.

   Я понимаю: Ставропольский край. Ребята рядом с войной живут, службу несут…  Или в Преднестровье… А у нас… Э- эх! У нас, если честно, одни музейщики да казачьи хоры и работают по- человечески, культуру казачью пропагандируют. А эти…  Как у анонимных алкоголиков: все друг друга хвалят. Секция мягких игрушек,- грустно закончил он исповедь.

   Все молчали. Такое горе все понимали! У каждого  когда то случалось - потерять напрасно часть жизни. Хоть на казачество…   Хоть на ухаживание… Хоть на «Буран»…

   -Да - а… да - а… общество…- подал голос Толя.  

   -Есть такое,- хмуро буркнул Сергей.

   -Пращуров то хоть нашёл? Помогли?-

   -Сам нашел. В архив в форме пришел, а там… чисто женский коллектив. Ну, посодействовали…  До прадедов всё раскопали.-

   -Успокоился теперь? Или вязаньем займёшься?-

   -Слушай, иди ты!..-

   Налили. Скорбно выпили.

   Уха остывала.  Зудели  комары. Плескалась мелочь в заливчике. Храпел Плюм. Плакала пока безголосая гитара. Лес предзакатной тенью накрывал реку. Сыто ухал филин. Или сова. Или сыч. Где то далеко и дружно нарождался взвод работников МВД. Ни ветерка. Плюс 24.

   Володька собрал грязные чашки, присел на берегу с сигаретой и принялся за мытьё. Подошла Улька, улеглась рядышком, тяжело и блаженно вздохнула, уставилась на бледную луну.

   Тихое и чистое «В зените лето на излёте пуховых вьюг, пуховых вьюг…» донеслось от костра. Вовка прекратил мытьё и снова закурил. На часы не хотелось смотреть совершенно. Ничего не хотелось.

   Да и не Вовка это сидел в вечерней тишине у уральской речки, а замершая частичка мироздания. Мушка в янтаре. Вне времени. Время остановилось вместе с сердцем и секундной стрелкой.

   Струилась вода. Ветер шептался с ветвями. Тлела сигарета. А он парил над  всем этим вместе с темнотой, звёздами и Космосом.

   Тихо подошел Сашка, остановился рядом и положил руку ему на плечо. Так, втроём, они и молчали вместе с Вечностью.

   -Вов,- тихо- тихо спросил Сашка. – А ночью клюёт на червя?-

   Сигарета обожгла пальцы. Вовка вздрогнул.

   - «Мам, я какать хочу…»-  кстати вспомнилось ему Шаовское. Он посмотрел на Сашу. Уставшие от дыма Сашкины глаза слезились и смотрели на него вопросительно и наивно. – Как ты, Сань, вовремя. Как патрон в «русской» рулетке.-

   Бытие всё- таки  выперло  вперёд, угробило, сгнобило на корню проснувшееся было сознание. Наивность в Сашкиных глазах сменилась недоумением. Вовка вздохнул.

   -Да ничего… это я так, просыпаюсь… закемарил малость…  А насчёт клёва - не знаю… Лёху спроси.-

   У костра наметилось оживление. Смолкла гитара. Донеслась негромкая пока перебранка.

   -Айда,  Саш, послушаем…-

   Сгребли чистую посуду, поплелись к остальным.

   Толя возвышался надо всеми, жестикулировал и с напором настаивал на ночном дежурстве.

   -Мужики! Вы что, совсем  обалдели?! Черепа вокруг валяются, следы, шерсть!.. Одежду видели в пещере?! Видели, как измохратили кого то, упокой его душу?.. Ты и вчера, Степаныч, упирался, что в след не веришь! А сегодня - что?  Глюки  у всех? Мерещится всем? Шестьдесят четвёртый, да ещё с шерстью - барабашка оставил?! Вы как хотите, а дежурить будем! Будем!!! Парами! Иначе я не усну! На Ульку они надеются… Да её колбасой  поманят - и бери нас тёпленькими!-

   -Это точно!- мысленно согласился Володька, вспомнив давний сон. – Хотя… колбаса то откуда у йети, в тайге?!- Оглянулся на Рику. На лунной зелёной дорожке силуэтом маячили лишь уши спящей собаки.

   -Ладно, ладно, Толя, успокойся. Подежурим. По двое разобьёмся - и до шести. В шесть уже светло.- Степаныч примиряюще похлопал того по ноге, усадил рядом. – Только не волнуйся. Ну, кто с кем желает? Или жребий бросим?-

   -Не - е, это слепой случай,- возразил кто то. – Что мы, синоптики?-

   -Сейчас,- Степаныч мельком посмотрел на созвездие  ЕН3,62. -без семи одиннадцать. Ежели с двенадцати до шести караулить - по полтора часа  смена выходит на восьмерых.-

   -Ребят, давайте я с Плюмом,- подал голос Владимир.

   -А я… если она не против… с Рикой…-  застеснялся отчего- то Сашка.

   -Во! Уже две пары!-

   -Степаныч! А я с тобой!- попросился Лёшка Мамлин.

   Серёжка с Толей переглянулись.

   -Что ж, ребята, судьба,- развёл руками Степаныч. – Да вам не привыкать! Бдили же вместе в саду?! Ну, и сейчас побдите вместе!-

   Толя сглотнул застрявший в горле комок.

   -Эта…  Серый… мне же много нельзя сейчас… нельзя…-

   Серёжка, собранный и подтянутый, как подъесаул в запасе, утешил:

   -Не боись, Толя, прорвёмся! 0,5 возьмём. Я в дозоре тожеть много не потребляю.-

   -Вот первыми и будете,- проконстантировал Степаныч, убив одного буриданова барана. Обнял за плечи напрягшегося от чувств-с  тощего Серёжку. Сказал проникновенно, переходя на выдуманную мову:

   -Ты уж, сынок, не подкачай меня. Вот и тебе случАй выпал! Токо на тебя одного и надеюсь, надёжа ты наша! Умище да смекалка - вот твои козыри и сила! Здеся тебе осина не поможет! Нету здеся осины - сосняк один!-

   У Степаныча умело заблестели глаза. С трудом выдавленная предпенсионная слезинка скатилась вниз.

   -Не подкачай, сынок! Толя - на тебе! Знаешь, какой это груз ответственности? Пудов на семь! Береги его…-

   -Придурки.-  Толя надулся, отвернулся в сторону. – Вов, ну хоть ты поиграй на гитаре!-

   Тот с удовольствием присел к костру, затянулся сигареткой напоследок, хлебнул заварки. Манерно откашлялся.

   -Суханов. «Приведения».-

   И раздалось над рекой:

   «В полях, где стужей веет от земли.

     Два приведенья только что прошли…»

   Все сидели тихо, наслаждаясь песней. Лишь пальцы некоторых исподволь, непроизвольно залезли под свитера и рубашки и судорожно сжали крестики на кайтанах. На всякий случай.

 

                                          .  .  . 

   -О дают!- позавидовал Аркаша. – ни хрена они, Коль, не испугаются! Водку пьют да песни  горланят! Да уху горячую хлебают! Пролетели мы со своим розыгрышем! Ч - чёрт! Уж лучше б всем вместе!.. Обидно!-

   -Обидно,- согласился Никола, сползая вслед за ним с гребня. – Но чего сейчас- то… поздно уже… Ты лучше скажи, что про отпечаток думаешь?   Про  правый. Может, ещё кто- то шутит?-

   -Кто?! У тебя что, барабашка в машине живёт? «Кузовной»? Во,  точно, «Кузовной»! Он и следит! И  гадит…-

   -Тебя одного хватает. Вдвоём ещё  гадить будете…-

   -Ну, а кто тогда?-

   -Не знаю! НЕ – ЗНА - Ю!-

 

                                         .  .  .

 

   - Вовка! Вставай! Волоха, подъём!-

   Александр кое- как растряс его за ногу, заставил приподняться.

   -Чего тебе?-

   -«Чего»… На смену пора! Три уже!-

   -А- а… Сейчас, иду.-

   Владимир наощупь отыскал  свои полукеды за сто десять семьдесят и  с трудом зашнуровался. Впотьмах нашарил Блюмовские лапы и потащил того за собой к выходу. Пока расстёгивал полог - Блюм снова уполз на спальник. Пришлось повторно перелазить через Лёшку, забирать Плюма.

   Караульщики сидели  у костра и терпеливо ждали пересдачу поста. Полупроснувшийся Плюм искательно обнюхался, Толин рюкзак не обнаружил и оправился на ближайший кустик с сохнувшим и  пахнувшим чесноком  Толиным комбинезоном.

   -Всё, ребята, мы готовы.- Вовка широко позевнул. – Спать то как хочется!- мечтательно произнёс он, потянулся с хрустом. – Всё, ребята, идите.-

   -Покурим напоследок?- предложил Саня.

   -Давай!-

  Володька прикурил. Поднёс зажженную спичку к Саниной сигарете.

   -Мать честная! Чего у тебя с  рожей? Кто тебя так?-  Он испуганно отшатнулся. Саня криво усмехнулся. Левый глаз украшал темный аккуратный, будто циркулем нарисованный  фингал.

   -Гвардия наша…  Нельзя, всё- таки, двух больных в одну смену ставить. То ли делать нечего было, то ли в штаны наложили - весь лагерь  веревкой огородили. И ещё банок на неё навешали, представляешь? Я, когда грохнулся, думал - всех разбужу!-

   -Нет, ничего не слышал.-

   -Это хорошо. Так ведь хотя бы предупредили! Как все порядочные люди! А эти - шмыгнули в палатку - и всё!-

   -Перебрали, может, лишнего?-

   -Да они даже не притронулись к ней! Вон, полная стоит!-

   -Тогда просто забыли?..  Всяко бывает. Не обижайся. Побереги Тольку. Для него и так с этим сплавом шоковая ситуация, не видишь что ли? Постоянно напряжен… как перед кабинетом дантиста…  или уролога…

   -Да дай ты мне прикурить, в конце  концов…  Жалобщик нашелся. А мне что с «фонарём» делать?-

   -Гордо носить! Бодягу, Сань, не брали. Пятаков тоже нет.  Железяку какую- нибудь холодную…-

   -Да прикладывал уже…  Не помогает…-

   -А сейчас и тем паче не поможет. Сиди, кури…-

   Сидели рядышком, глядели на реку. Плюм - и тот затих, сидел рядом и тоже смотрел на реку.

   Улька поднялась, встряхнулась и поплелась в палатку. У входа оглянулась.

  -Да знаю я, знаю!- махнул на неё рукой Вовка. – «Не кормить…  не отпускать… не баловать…». Всё знаю! Иди, спи!-

   Рика втянулась в палатку.

   -Как тебе с ней? Не конфликтовали?-

   -Не, нормально всё…- рассеянно ответил Александр, думая о своём.

   -А чего спать не идёшь? Самое время.-

   -Ты мне, Вовка, вот чего ответь…- не слушая его, продолжал Александр. – Ты мне скажи, почему так спокойно и хорошо рядом со Степанычем? Ведь он всего на год старше меня, а будто… к печке в мороз прикасаешься, а?-

   -Юродивых да блаженных на Руси всегда любили.-

   -Дурак. Я серьёзно. Какая- то… я не знаю… святость, что ли, рядом с ним… или аура…-

   -Ага, «святость». Дух неземной и нетленный. Сорокоградусный… Святость святое подразумевает, а он…- отчего- то раздраженно и обиженно отозвался Владимир. – Пьёт, как грузчик. Хоть бы раз тост пропустил! Пост - не пост - жрёт в три горла, как Рика в беременность! Матькается… иногда. «Святость»… Мелешь языком…-

   -А ты чего злишься? Я что- то обидное сказал? Поговорить хотел с тобой, как с человеком. Не хочешь - не надо. Просто, ты его лучше всех знаешь,  друганы всё- таки…-

   Сумрачно замолчали. Блюм деловито долизывал чью- то чашку.

   -Сань, ты не обижайся. Это я так, не со зла…- Вовка снова закурил, уже третью подряд. – Завидую я ему - вот и всё.- Мельком взглянул на Александра. – Хочешь - верь, хочешь- не верь.-

   -А я верю,- вдруг ответил Сашка. – Я сам завидую…-

   -Понимаешь, такой же, как мы… Я его лет тридцать знаю, как с армии пришел. Ты тогда по морям шастал, не было тебя в Челябе…    Не поверишь: детишки тогда ещё на нём висли. Не играет, не балуется с ними, сидит, трепет что- то, а- не оторвать…   Облепят всего, как приклеенные… Только в рот не заглядывают. Как Бонифацию. Да что дети! «Ежики» эти, по тринадцать- семнадцать лет- то же самое…   Сам знаешь, какой это возраст. Все вокруг «козлы» и «придурки», никто жить не умеет, кроме них…  А он - как вне категорий. Авторитет - и всё…

    И взрослые…  Тоже… как дети…-

   -Интересно с ним - потому, наверное…-

   Вовка покачал головой.

   -С нами то, я думаю, тоже интересно. И знаем не меньше, и видели побольше, чем он…  А Толя вообще рассказчик от бога! Другое здесь…  Как то по- другому он жизнь любит, что ли… Ни разу от него нытья не слышал. С некоторыми поговоришь - мама, не горюй! Вечный ной да плач по жизни  по  своей! Один негатив! Всё  погано! И как же, думаешь,  милок,  у тебя жизнь то прошла в таком дерьме мыслительном?! И всё  это каким- то разом и тебя начинает окутывать.  Как осенью: куда не вступи - всё грязь найдёшь! И подспудно дурная мысль в  башку лезет: а может и, вправду, не существует другой жизни?.. А со Степанычем жить хочется.

 

   …В четыре ноль- ноль Владимир, подсвечивая себе фонариком, залез в палатку.

   Мамлин, тонко чувствуя ночной фен - шуй, спал строго по диагонали, сдвинув своим мощным телом к выходу всех, даже Толю с Сашкой. Народ жалобно попискивал и поскуливал во сне и складировал озябшие ноги на Ульрику фон Модус. Та, морщась от нахлынувших вдруг ароматов, отворачивала  морду  к выходу, но упорно не просыпалась. Владимир разбудил Степаныча, выразительно постучал фонариком по часам.

   -Угу. Иду.-

   Выползли наружу.

 -Вовка, я здесь, знаешь, что во сне подумал? Надоело в биатлон проигрывать! А до Олимпиады меньше года! Профукаем, к лешему всё золото с этим Бьорндаленом! А что, если компанию объявить в Интернете? Всемирную!

   «ГОД   БЕЗ   ОЛЕ - ЭЙНАРА   БЬОРНДАЛЕНА   В   БИАТЛОНЕ!!!»

   Как думаешь, поддержат? Ты же  спец  в компьюторах!

   Степаныч скалился прокуренными зубами на сереющий восток и слегка, по - китайски, ушушничал у костра, разминая ещё дремлющие члены.

   -Конечно, поддержат!- согласился Вовка. – И наши, и шведы, и немцы… Норвежцы, может, заерепенятся. Но кто така Норвегия? Видел я её на карте. Да и совесть надо иметь! Давай, Степаныч! Я - «за»! Двумя руками! Интрига хотя бы появилась! А ещё можно «Футбол без Словении!»! А?!-

   -…И ещё! «Финал - для Хорватии и России!»-

   -Справедливо!-

   Развеселились. Проснулись, наконец.

   Отоспавшийся и помолодевший Лёшка глупо хихикал, наливая по кружкам. Рука тряслась, и «бальзам» проливался на клеёнку.

   Плюм, учуяв запах, потянулся к столу.

   -Попредержи характер. Мал ишшо.- Степаныч за шкирку спровадил того на колени. – «Колёсами» побалуйся.- Отрезал тому кружок копчёной колбасы. – Рике ни слова!- предупредил он всех.

   -А о чём ты ещё во сне думал?-

   -О гороскопе…-

   -Во  даёшь!-

   -А чего… Никогда не интересовался… Мне уж за пятьдесят, а лишь недавно узнал, что я - козерог!-

   -Вот уж не ожидал от Валентины!-

   -Идиёт! Это… атрибут такой… как фамилия, на всю жизнь. Значит, как козерогу, быть мне мудрым, расчётливым…-

   -…и упёртым!-

   Степаныч смешался.

   -Не помню. Может, и такое написано… Не помню. Ладно, давайте за биатлон!-

   Подняли кружки.

   -Главное: мы добились постановки вопроса. А постановка вопроса содержит в себе решение его в неявном виде! Будем!-

   Вовка чокнулся, но так и замер с поднятой кружкой.

   -О! Ты! Сказал!- покачал он головой. – Я потом запишу, сможешь повторить?-

   Степаныч запил «бальзам» водичкой.

   -Плюм, уймись! Не дам  больше! Мамка учует! Уймись. Это, Вовка, Гумилёв. Хорошо излагает. Тебе до него  далеко пока…-

   -Слушай, ну что у тебя за манера такая: обязательно обидеть надо человека?!-

   -А чем я его обидел то? Что с тобой сравнил? Так он  сам когда- то молодой был, неопытный!-

   Вовка только поднял глаза к небу, ища у Вселенной защиты от этого седого баламута. Но небо молчало, улыбаясь.

   Выпил.

   Спать почти не хотелось. Поговорить хотелось.

   Лёшка подкачивал лодку - сети проверять. На лице до сих пор блуждала идиотская улыбка от утренней интернетовской задумки.  Он пробовал как- нибудь развить в голове эту задумку, но «хрюканье» лодочной «лягушки»  постоянно сбивало с мысли. Ничего путного пока не надумывалось.

   «Утрешняя голова должна быть лёгкой, звонкой и чистой» вспомнил он Степаныча. Поэтому думать вообще перестал и полностью переключился на подкачку. Те же, у костра, продолжали говорильню.

   -Чего,  накропал сегодня что- нибудь?-

   Так… немного…  У тебя, кстати, бодяга есть? Саня  фингал схлопотал ночью. Споткнулся.-

   -А твоя «кобыла» куда смотрела? На  фига её с Сашкой поставили, ворон считать?-

   -Сашка говорит: звездопад смотрела. По радио объявили: Леониды  какие то летят… Следующие - только через 19 лет. Не доживёт…-

   -Да…-

   Помолчали.

   -Правильно, что смотрела,- задумчиво сказал Степаныч. – Хрен с ним, с фингалом. Невелика плата- синяк…  Не будет у неё больше в жизни Леонидов… Никогда… Я б всю жизнь с синяком ходил, лишь бы все звездопад видели… хотя бы раз в жизни…-

   -Помрут, что ли, все без звездопадов твоих?..-

   -Нет,  конечно… жить будут…-

   Не глядя на Вовку, Степаныч поднялся с Плюмом на руках и пошел помогать Лёшке.

   Тоскливый протяжный вой взорвал тишину ночи. Ребята встали, как вкопанные. Лёшка так испуганно и замер с поднятой над «лягушкой» ногой. А вслед за воем послышался и грохот камнепада.

   Постояли, послушали наступившую тишину.

   -Ладно, спать пойду. Плюмку дай,  дрыхнет уже.-

   И больше ни о чём в эту ночь они со Степанычем не говорили.

 

                                 Ю Р Ю З А Н Ь  (продолжение)

 

   -Никола!  Слышь,  Никола?..-

   Ребята лежали в спальниках, тесно  прижавшись друг к другу спинами. От ночной прохлады стекла запотели и плакали конденсатом. Молчали птицы. Молчала речка за гребнем.

   -Чего тебе?- буркнул Никола.

   -Не спиться чего то!- обрадовался Аркаша, перевалился на спину. – Ворочаюсь, ворочаюсь - не спиться…-

   -Ну?-

   -Давай поговорим! Всё - равно ведь не спишь!?-

   -Сейчас уже нет.-

   -Давай!.. А завтра отоспимся на Клюкле! По полной!-

   Николай развернулся к Аркадию.

   -Балома! У тебя совесть есть?- Зашарил рукой по сиденью, нащупал сигареты со спичками, присел и закурил. – Ну, давай, говори… Ты, как женщина стал. Или, вон, как та речушка…-

   Аркаша живо уселся рядышком, тоже закурил.

   -Почему же «речушка»?-

   -Да всё журчишь и журчишь, не умолкаешь… Ля - ля- ля, ля- ля- ля…-

   -Так и мужики такие есть!-

   -Вот я про тебя и говорю!-

   Аркадий заулыбался.

   -Ты чего? Обиделся, Никола?-

   -Только- только засыпать начал, а ты…-

   -Отоспишься, отоспишься завтра… Нам всё - равно через час на гребень.-

   -Накой?-

   -Проорём в два голоса ишаками! Напоследок!-

   Никола молчал, глядя на огонёк сигареты.

   -Чего молчишь?  Камень  какой- нибудь с верхотуры сбросим! Для антуража!-

   -Как детишки, честное слово,- негромко отозвался Николай. – И я, хрен старый, увязался с вами.  Неймётся.  Хозяйство всё на Ксюху бросил, сюда попёрся… Чего, спрашивается…  В индейцев играть?..-

   Но тут, в свою очередь, обиделся Аркадий.

   -Ну, и сидел  бы у себя…  на заимке…  Чего поехал? Сидел бы, монеты закалачивал!-

   -У меня заколотишь…-

   -Заколотишь! Ты - да не заколотишь?! С леса да со зверья… Ишь ты, стрёмно ему с нами… Заматерел… Никола, нам жить осталось - тьфу! Мизер! Ты же ни разу в жизни больше такого кайфа  не испытаешь!   Представляешь, какие рожы завтра у ребят будут? Как  взахлёб  тебе про кости да следы рассказывать будут? А ты: «мани, мани»… Выпендриваешься  здесь…-

   -Ничего я не выпендриваюсь,- уже начал оправдываться Николай. – Просто… как детишки балуемя.-

   Аркадий же всё продолжал возмущенно гнуть свою линию.

   -Хозяйство у него…  Да у всех дела, не у тебя одного. Никто не ноет! На мне институт целый висит, а с тобой здесь…  собачусь. Хозяйство, хозяйство… Минимум человечку надо на своём веку, минимум! Нет! «Давай, давай! Мало, мало!»…-

   -Всё! Замолчь! Учить ещё будешь…-

    -Буду! Буду!-

    Оба уже не замечали, что говорят на повышенных тонах.

    -А чего? Я не прав? Ежели б ты сказал: не долюбил, не досмеялся, не договорил, а то - хозяйство!..-

   -Денег всегда хочется больше!-

   -Да зачем?! Зачем?-

   -А я вот не хочу твоих  куриных колбасок! Я, может, финский сервелат хочу!-

   -Ты что, не любишь колбаски?!-

   -Нет! Не люблю! Я и сервелат финский  не люблю,  но тут дело принципа!-

   -А- а, принципа…-

   -Да! Принципа!-

   -Ну, тогда я «пас». Как говорит твой братишка: «Принцип - это серьёзно!» Даже аргументы не всегда помогают. «Против жадности только пулемёт помогает»  Я - пас. Хозяйствуй…-

   - «Тьфу»  на тебя с этим хозяйством! У меня к слову пришлось, а он привязался!.. Ты не ректор, Аркаша, ты - репейник болотный, обыкновенный.-

   -Кержак красноармейский!-

 

                                               .  .  .

 

   -Лёш, ты это… порыбачь, если хочешь…  Я пока рыбу почищу.

   Мамлин,  неприязненно смотревший на вытряхнутый из сети улов, просиял.

   -Степаныч, правда, можно? Без обид? Справишься? Степаныч, я быстро! Минут тридцать! Посижу на зорьке…

   -Иди, иди, справлюсь.

   Степаныч сполоснул котелок, пошёл к костру за ножом, солью и разделочной доской.

   Ребята ещё спали. Бормотали, похрапывали во сне. Из слегка приоткрытой палатки несло тяжелым духом казармы и собачьего питомника.

   Он задул уже ненужный светильник у стола. Рядом, придавленый  кружкой с остывшим чаем, лежал раскрытый Вовкин «поминальник».

   Степаныч наклонил его к костру, без смущения вчитался.

   «…Плывём, плывём… Тихо, неспешно. Не скука, нет!- спокойствие опустилось на землю, на Россию - матушку, на уральскую речку с бубенчиковым названием «Юрюзань», на наш ковчег с его обитателями. Разношерстная команда наша  удивительным образом гармонирует с окружающей средой. Загорелые мускулистые тела всех восьмерых рельефно отражаются в темно- бирюзовой воде. Полуметровые налимы, как рыбы - прилипалы, скользят неотступно за катамараном. Соколы - сапсаны с километровой высоты пикируют на кузнечиков  и букашек. Снуют, жужжа, разноцветные и разнокалиберные стрекозы.

   Спокойствие и нега. Это - горный Южный Урал в июле. Он стирает и нивелирует своей мудростью и величием все социальные статусы и материальные неравенства. Директора фирм и магазинов мирно уживаются с водителями и щенками. Краснодеревщики с удовольствием наливают ________(зачеркнуто)  представителям творческой интеллигенции и спорят с хвостатыми иммигрантами из Германии.

   Спокойствие и непоколебимость.

   Здесь уже давно не случается никаких потрясений. Последнее землетрясение зафиксировано за миллион лет до нашей эры.

   Мир и спокойствие. Только спокойствие. Пусть мельтешат и суетятся окраины. А нам негоже. Мы - опорный край! Нам волноваться не к лицу…»

 

   Степаныч улыбнулся. Вытащил торчащий меж страницами карандаш и дописал родным корявым почерком:

   «Владимир! 1. Мало пафоса!..

                         2. Собаки не только загорели, но ещё и облезли.

                         3. В действительности наличие творческой интеллигенции «на ковчеге» не ощущалось.  В  натуре»

 

   Положил аккуратно блокнот на место.

   Неразборчиво зачертыхался невидимый за камышом Лёшка. Неумолимо светало. По реке гнало лохмотьями туман.

   Светало и светало.

   Степаныч решительно зашагал к берегу, где его с ужасом ожидала успевшая заснуть рыба.

   .

 

  

                                     Ю Р Ю З А Н Ь (продолжение)

 

 

   -Сегодня, мужики, день расслабухи. 2- 3 километра - и днёвка. И рыбалка… Грибочки поищем, должны уже пойти… Пещерки там знатные, вам понравятся! И банька! Дровишек сейчас напластаем по пути - и банька к вечеру…

   Команда, развалившись на катамаране, внимала сквозь полудрёму Вовкиным речам и обильно потела под одиннадцатичасовым солнцем.

   -А какой там ёрш жирует! Песня! Навар - ложка в котле поутру стоит! Что там твоя стерлядь! Стоп! Чалимся! Лёха, доставай пилу!

   Вот так, с постоянным Вовкиным трендением и напиленным по пути сосняком, они часам к двум  благополучно дотянули до стоянки.   Ткнулись  в галечник у крутого правого берега. Вверх змеилась тропинка, вырубленная в глиняном откосе. Ступени аккуратно отделаны чурбаками.

   На противоположном берегу шумел приток - речка Клюкля. Да безмолвно маячил штатный палаточный лагерь  для «маршрутников». Ещё чуть выше этого лагеря красовалась фанерная будка, украшенная рекламными надписями.

                         

                 «ПИВО. РЫБКА.

                   НАПИТКИ ВСЯКИ-

                   Е.

                   БЕЛЯШЬ. СИГАРЕТЫ. 

                   СОСИСКИ ГОРЯЧИЕ»

 

   По обе стороны от Клюкли и лагеря высились скалы с громадными входами в пещеры.

   -Да -а,- Степаныч  тоскливо переглянулся с Вовкой.  – Посидите. Я наверх схожу, стоянку посмотрю…

   -Пройдись по берегу заодно. Может, Никола уже приехал?.. Перекурим пока.

   Остальные ушкуйники не отрывали вожделенных глаз от ларька. Причём, каждый от своей заветной надписи.

   Степаныч поднялся наверх.

   Чистая уютная поляна средь сосен. Мусор собран в мешки и свален кучкой в отдалении. Обложеное  валунами костровище. Самодельный столик. Сидушки из брёвен. Банная каменка. Поверху - каркас, обтянутый подкопченным полиэтиленом. Остатки дров.

   -Чего я разнылся?- хмуро подумал Степаныч. Пнул  шишку. – Вот она, поляна  твою любимая. Будто и не прошло тридцать лет. Всё, как было… Сидушки только эти…   А что ты хочешь?.. Чтоб травой всё поросло?- Злость и раздражение, почему то, не проходили. –Чисто, не испоганено- и то слава Богу…- Посмотрел на каменку. –Может, и твои ещё камни внизу лежат…  Хотя… нет… у нас ближе к обрыву баня была…. А, может, и здесь… Не помню. Тридцать лет…  Первый сплав… Жизни впереди - не меряно! А кто остался… Аркаша, Никола… Вовка, Надюха…  Да я… Вот тебе и «не меряно».  Коротка   кольчужка  оказалась.  Пятнадцать нас было…  Как «на сундук мертвеца» шутили… Дошутились…  -

    Закурил. Сел у холодного костровища.

   -Степаныч! Чего там?- послышалось снизу, от реки.

   Не ответил.  Сидел  молча и курил.

   -Ушел…-

   А он и не уходил никуда. Сидел и курил.

   -Граждане бандиты! Всем оставаться на местах! Горбатый, выходи! Выходи, подлый трус!-

   Степаныч поднял голову. У ларька, на противоположном берегу, маячила родная  замызганая мордашка братишкиного УАЗика, а рядом зайчиками прыгали пенсионные силуеты Николы и Аркадия.

   -Черти! Пригнали всё- таки!- невольно улыбнулся Степаныч и на сердце потеплело.

 

                                             . . .

 

   Машину оставили под присмотром опухшего от пересыпа ларёчника. Выпили с ним не палёной челябинской водочки и ударили по рукам.

   Пока все разгружали катамаран и перетаскивали вещи на стоянку,  Володька, выгребая на лодке против течения, по хитрой замысловатой дуге добрался до Аркадия с Николаем. Кое- как разместились и поплыли обратно.

   Забесновались собаченции, приветствуя любимого поставщика косточек.

   Анатолий, перетаскивая бревна к каменке, ревниво посматривал на эту вакханалию.

   -Получите вы у меня ещё колбасу по триста рублей!- мстительно пыхтел он на склоне. – Вообще одну ливерную лопать  будете!

   Оголённый корень сосны специально выполз на тропу и с силой ударил по обнаженному большому пальцу ноги. Толя зашипел от боли, запрыгал на одной ноге, не в силах сдержать привычную торговую ругань. Бревно карандашиком ёрзало на плече. Так, с бревном, он и присел у костра, чуть не прибив едва отскочившего в сторону Серёжку.

   -Ты смотри, больно- то как! Опухнет!- пожаловался ему Анатолий. – Понаростили корней, вступить некуда!-

   -Кончай ныть!- Сергей лихорадочно горстями набирал шишки. – Подплывают!-

   -Эй, лишенцы! Здоровеньки буллы! Хау  ду  ю  ду, мистер Вдовин! Шелом, Челяба!- жизнерадостно проорали снизу.

   -Всё, славяне, понеслась!- Степаныч махнул рукой, и шишечный град посыпался на вновь   прибывших. Средний  возраст  стреляющих и хохочущих дураков был сорок пять лет. Хохотать не мешали ни инфаркты, ни корни деревьев, ни отдышка.

 

                                            . . .

 

   -Аркаша, если б ты только видел! Вот такой следище! Шерсть! Кости! А на этом,  как его,  Степаныч?-   на  Навесном! -   череп в пещере! Как ломанулись оттуда! У Ульки - шерсть дыбом!

    Грохот! Ба - бах! И вой!!! Жуть!!! Белый  такой стоит - и медленно- медленно уходит, представляешь?! И скалится, собака!..-

   Коптилась рыбка в походной коптильне. Томилась банька, забеливая  изнутри испариной целофановые стенки. Настаивалась ушица. Вкусно пахло нарезанными огурцами и укропом. Мирно покоились у Клюкли натянутые сети. Плюм - поперёк себя шире - забылся тревожным щенячьим сном, не удосужевшись выплюнуть из пасти здоровущий мосол.

   А ребята продолжали  взахлёб  выкладывать скопившиеся за трое суток новости. Лишь Володька, Степаныч да Рика иногда скептически посматривали на  вновь  прибывших. Но лица тех выражали лишь изумление, страх и восторг. В зависимости от   услышанного.

   Уже не раз стучали салютно кружки. Гитара «ходила» по кругу. Дымилась Володькина трубочка с черносливом.

   Смеркалось.

   И неслось в замершую темноту леса

        «А в стране дураков дураков не осталось.

          Все приехали к нам погулять - отдохнуть.

          А у нас, как всегда, пустота и усталость.

          А у нас всё путём. Только где этот путь? Э- эх…

          Под тяжкий  вздох  хлопнув стакан,

          Сам себе бог, сам себе пан.

          В душу залез - там тёмный лес,

          В лесу дупло, в дупле  тепло»

  

   -Что, ребята, в баньку?-

   Ни сколько не стесняясь  ни матери - природы, ни Ульрики фон Модус ребята неспешно разделись и гуськом потянулись под нагретый полог. И стар, и суперстар…

   Встали кружком вокруг каменки, как жертвы у алтаря, переминаясь на колючем лапнике. Володька почерпнул из котла две полные кружки холодной воды. Размахнулся (все из предосторожности прикрыли кто стыд, кто срам)  и плеснул.

   Жахнуло раскалённым паром. Ребята опрянули в стороны, уткнулись тылами в раскалённые стенки и вновь, скуля и воя, подались к центру.

   В самом дальнем углу, на корточках  хитрый  Степаныч в вязанной с помпоном шапочке «семидесятника» кровожадно запаривал свежие веники и косился диким взглядом на вспотевшую толпу.

    -Ужо  я вам!- говорил взгляд.

    -Ужо  ты нам!- трепетали блестевшие тела, стремясь к выходу. Но у входа сидела, оскаля клыки, Рика.

   Володька вновь плеснул.

   Степаныч вновь взмахнул.

   И так - минут пятнадцать.

   Первым выпустили  сердешного Анатолия. Тот, не обращая внимания на любимые корни, в две секунды очутился в воде. Обхватил невесомыми руками осклизлый  валун для балласта и, как бельё после стирки, безвольно закачался на волне. Немного погодя повыскакивали и остальные.

   Никогда прежде здешние горы не слышали столько слов о банщиках. Были задействованы все семь падежей и несколько склонений. Банщики глупо улыбались рядом просветлевшими лицами.

   Через некоторое время опять потянулись в баньку - попариться, но уже так, в щадящем режиме.

   Часов в десять уже сидели у костра. Не шумели, не гомонили. Слушали гитару, выпивали, разговаривали «за жизнь».

   -Ты знаешь, Вовка, я какой- то… дёрганный стал… Баламутный…

Намешано что то во мне всякого…  В бессмертие душ верю. Верю, что встретимся мы ещё все где- нибудь там… - он неопределённо махнул рукой.  -когда- нибудь…-

   Степаныч  малость  запьянел от спирта, от баньки, от слегка забытой бивачной обстановки.

   -«Умереть достойно»… Чушь собачья!-  Он  примиряющее погладил Рику. – Жить достойно - это вот… совсем другое дело… А уйти… Под лавиной… в ванне… от аппендицита - какая разница?

   ТолстОго  хают…- перескакивал он с пятое на десятое. – «Самоэкзекуция на старость лет- чего слаще- то? Грехи сделаны, заповеди нарушены, жизнь прожита - можно и покаяться. Почувствовать себя праведником и святым. Повитийствовать. Понаставлять на путь истинный…»

   Дураки! Каяться всегда трудно! Хоть в младости, хоть в старости! Когда трудней - это ещё… бабка надвое сказала…

   И на часы смотреть надо, чтоб  секундную стрелку  не видеть. Никогда! Это ж жуть: видеть, как остаток утекает! Налей ты, в конце концов!

   Нет, всё- таки он хорошо запьянел. На философию потянуло. Без обычного трёпа и шуток. Говорил - будто в душе копался.

   Вовка обнял его за плечи, подал кружку. С другой стороны от Степаныча сидел притихший Серёжка и тоже, не  отрываясь, слушал его. Степаныч, не замечая всунутую в ладонь кружку, продолжал говорить. Иногда надолго замолкал, будто собирал разбежавшиеся под градусом думы. Терял нить и заводил разговор, вернее - монолог,  о другом, вновь возвращался к старому… Ребята слушали, не перебивая. Он не учил. Он просто высказывал своё, пережитое и обдуманное. И говорил он тихо, будто самому себе.

   -…Радуйся чужому счастью. Это ж такое дело…   Будто подарки кому даришь… И о своём, несбывшемся, не жалей. Другое будет. Обязательно быть должно!.. И не ной… И не дешеви, не поскудничай… Всё возвернётся… И хорошее, и плохое… Не тебе- так детям, жене… До седьмого колена…  Заболеют…  уволятся… экзамен не сдадут… Не паскудничай… Хреново, что безадресно всё это… возмездие это… Сидишь, гадаешь- за что? Ребятёнок хворает- дед «квасил» без удержу… Жена болеет - а это ты в седьмом классе пацану по лицу врезал ни за что… слабый такой был, зачуханный, все шпыняли… Безнадёга ни с того ни с сего на сердце- это ты ребяткам, друзьям своим что- то тренькнул, соврал…  Не паскудничай… Трудно то как!

   Иль наоборот: счастья полный дом! Полный дом…

   А паскудство само в руки лезет…  На! Возьми! Не увидит никто! И знать не будут! Пользуйся! Нельзя…  Вернётся всё… сторицей вернётся, мало не покажется… Да не тебе, а, может, внукам… Они то в чём виноваты?! Дед скурвился, а они виноваты!?

   -Ты закусывай, закусывай, Степаныч.-

   Тот увидел, наконец, кружку в руке, выпил. И сразу же потянулся за сигаретой.

   -А ведь многие до упора за жизнь цепляются… Думаешь: что ж ты, бедолага, ломанный- переломанный весь, так за неё цепляешься… И жить то тебе уже в тягость, а карабкаешься, карабкаешься… Щас думаю: любит он, видно, кого то… Больше всего на свете… И карабкается то поэтому… Чтоб больно любимому не сделать… Хотя.. не все, конечно…   По разному бывает…-

   Сигарета потухла. Он зачмокал губами, поднял уголёк из костра, прикурил.

   -Вот «панталык»- до сих пор не знаю, что такое…   А кучу дел с него сделал.

   Знакомый здесь, машину у меня ремонтирует, говорит: одиночество- это когда туалет изнутри не запираешь…  И щетка зубная одиноко маячит… в стакане… Хорошо, бродяга, сказал… Грибов, жалко, не пособирали. Я бы вам сейчас  такую  груздянку заварганил!.. Да, Улька? Куваев то хорошо говорил: «Против жадности только пулемёт помогает». Это точно. Сам испытал… И смотри, как скука с годами меняется… В пятнадцать- «тихо- это, значит, скучно»… А в сорок- как у Лозы…   Только с людьми… От человек! Написал - как душу погладил!  Вовка, спой, а?  Щай нальём ещё по чуть- чуть - спой, а?-

   -Серёга, налей… по  чуть- чуть только…-

   Вовка отобрал у Лёшки молчавшую гитару. Те, по другую сторону костра, о чём- то уже давно спорили. Особенно яростно  собачились  Аркадий с Анатолием. В центре, сияя медным в бликах костра лицом, с кокетливыми незагоревшими усиками  восседал невозмутимый Сашка. Ноги с уже грязными босыми ступнями сложены калачиком, руки - на животе. Лукавая улыбка Будды блуждает от одной щеки до другой.

   Владимир подтянул разлохмаченную третью струну.

   -Давай, Вовка.-

 

   «Ничего, ничего. Всё пройдёт, перестань.

     Ты же в дальних дорогах справлялся с собой.

     Просто- напросто ты постарел и устал,

     Не поёшь про туманы и чью- то любовь.

     Посмотри, как с деревьев слетает листва.

     К сердцу, видно, уж слишком ты стал принимать

     И ворчанье дождя, и чужие слова…

     Возвращается жизнь - не сходи же с ума…

     Закури сигарету, пройдись под дождём,

      Как и раньше на помощь к себе не зови-

      Люди сами придут, а пока подождём.

      Как шутили друзья: «Такова   се ля ви»

      Помолчи над ночною притихшей рекой.

      Дождь прошел. Огонёк… Кто- то тоже не спит.

      Вот и всё. Потихонечку песню допой.

      Возвращайся домой. Всё пройдёт.  Потерпи»

 

   Мочали все. Молчала ночь.

   -Сволочь ты, Вовка… Чего душу травишь?!-

   И ребята только сейчас заметили, что Степаныч действительно запьянел. Чего- то неразборчиво бормотал себе под нос. Попытался встать, зашатался и снова уселся, едва не свалившись с сидушки.

   -Пойдём- ка, братишка, поспим.- Никола ласково приобнял его. – Пойдём, пойдём…- И, придерживая, повёл в палатку. Степаныч не сопротивлялся. Поднялась Рика. Потянулась всем телом, зевнула и поплелась следом.

   -Ослаб чёй- то Степаныч,- сказал удивлённо Лёшка, подбросил поленьев в костёр. – Ни разу его таким не видел.-

   -Всяко бывает…   Сомлел. Иногда пьёшь, пьёшь - всё тверёзый! А иногда - со  стакана пива скопытишься…

   -Возраст то… тоже сказывается.-

   -Он ещё всех пересидит, с возрастом то со своим…-

   -Да чего вы…  Две ночи всего и осталось. Когда ещё вырвемся все вместе? Вот он, на радостях то…

   -Это точно!

   -Аркаш, а как там, в Челябе?

   -А чего ей сделается…  Стоит Челяба. Трое суток прошло…  Стоит…

   -Да… Трое…   А, кажется-будто месяц…

   Из палатки выбрался Николай. Обулся, зашнуровал вход. Из темноты, качаясь со сна и подскуливая, подвалил Плюм. Николай чертыхнулся.

   -Что, специально ждал, когда закрою?-

   Вновь расшнуровал, запихнул щенка  во  внутрь.

   -Спит Степаныч?-

   -Спит.  Умаялся,   бедолага.- Николай присел к костру. –Вспомнил сейчас…   По молодости частенько поддавали. Всё в жизни праздником было. Машину купишь- все друзья у тебя… С охоты приезжаешь- та же петрушка. Всё обмыть полагалось.

   Валюха у братишки терпела поначалу… А чего: не упивались, не буянили… Всё- равно, надоело…   Да и самим надоело… А вспомнилось, как Валюха братишке выговаривала: дескать, «как ты пьяный на отца похож! Копия!».  Батя-  то у нас шибко поддавал! Буйный был пьяный! Степаныч тогда сильно обиделся: «А на кого ж я, дескать, походить должен? На соседа, что ли?!»

   Смотрю сейчас на него - нисколько не похож! Тихий и смиренный. И не буробит. Батя-  то буйный был!-

   -Да весь мир пьёт! Кого не возьми!.. Скандинавы эти… Американцы…   Пить только не умеют. У меня здесь приезжали одни, договор подписывать…  Посидели малость в кабачке - и в аут! А фильмы смотришь: виски! Двойной! Без содовой!- Лёха махнул рукой. Подцепил с решетки копчёного налима и с тихим стоном втянул запах копчёной рыбы.

   -Лёх, а ты знаешь, сколько это - двойной виски?-  Санька любил серьёзные обстоятельные разговоры о насущном и вечном: о землице, о бытие - питие, о справедливости…

   -Ну? И скоко?- Алексею тоже было интересно, с какой дозы у янки проявляется русский характер.

   -Сорок граммов!-

   Ба! Все раззявили рты и молчали. Саньке, моряку очень давнего плавания, по поводу потребления спиртного на Диком Западе верили. Поэтому и обомлели, услышав убойную штатовскую дозу!

   Серёжка первым делом разыскал прозрачную пластмассовую кружку с мерными делениями. Деления жидкости на российской кружке начинались с пятидесяти граммов. Он налил пятьдесят. Посмотрел на свет костра и выпил. Все смотрели на Сергея. Тот прислушался к себе. Все ждали.

   -Не почувствовал,- резюмировал он, наконец. – Может, содовой не хватает?-

   -Трепанул Пауэрс! «С ног валит»!   Трепач!- с горечью произнёс Аркаша.

   -Стоп! Какой Пауэрс? На У-2?  Которого  сбили?- опешил Сашка.

   -Ну!-

   -Дак  тебе… Тебе ж лет 5- 7 было всего!-

   -Ну!-

   -Чего ж языком мелешь?! «Пауэрс!.. Трепанул!..» Где ты его видеть то мог? «Трепанул…»-

   Аркадий посмотрел на Александра, как на больного: с состраданием и жалостью.

   -Саш, это ж он трепанул! И не мне, а журналистам.  Я-  то здесь причём?-

   Саня промолчал. К Аркаше трудно было привыкнуть.

   Опять разговорились парами и тройками, как в дозоре. Лёшка напирал на молчаливого Николая.

   -Институт окончил - ох меня и распирало! Горы свернуть мог! И всё жить торопился! Думал, только идиоты в тридцать лет могут чувствовать себя молодыми! Тридцать лет - это же, тогда казалось… итог всей жизни подводить можно! Остальные годики - на доделку. Долюбить. Догулять. Доболеть. Шелуха, в общем… Доживание…   До требуемой кубатуры с мраморным столбиком у изголовья. А то, главное, ради чего родился -  и мимо! И уже не догнать, не сотворить… Каприз природы…

   А единственое доброе, на что способился - только дочка. Да и то в соавторстве с женой. Ох, и мучился от подобной  галиматьи  в башке!

   А потом деньжата пошли шалые. Загулял. Друзья появились какие то… одноразовые…   Повеселей  на душе стало, мысли разные не лезут под руку.  А если и лезут, то такие же… одноразовые… Хотя, проснёшься - волком выть хочется, жизнь воще никчемной кажется.-

   -Ты и сейчас не тверёзый… Что, опять  погано  на душе?-

   -Ну, ты скажешь!- Лёшка улыбнулся. – Мне сейчас с самим собой даже интересно!-

   -Ты не налима, ты окунишку лучше возьми. Он, копчёный то, вкуснее всех.-

   Алексей послушно взял окунька, налил в кружки.

   -Ты, Николай, полжизни в тайге провёл…   Вот скажи: неужто правда «снежные люди» могут быть?-

   Николаю попало не в то горло. Он натужно закашлялся, застучал себя по груди, покраснел лицом. Лёха спокойно наблюдал за ним.

   -Помочь?-

   Тот активно закивал головой.

   Алексей аккуратно поставил на клеёнку непочатую кружку со спиртным, рядом, в чашку, окунька, размахнулся и жахнул Николу кулаком по спине. Николай мячиком исчез в ночной темноте. Ребята вскочили, бросились на поиски.

   -По уму то, надо было одновременно и по животу и по спине  вдарить,- задумчиво произнёс вслед Николе  сидящий Лёшка. – Даже пятна из лёгких выпадывают…-

   Николая нашли неподалёку, принесли к костру, подсадили, удерживая.

   -Чего?..    Полегчало?

   Николай укоризненно глядел на него глазами реанимированного.

   -Так что   про  «снежного человека»? Расскажешь?-

   Тот с трудом выложил на заскорузлых пальцах корявую фигу и показал её всем, поводя рукой слева - направо и справа - налево.

   -Вот вам!- хрипло сказал он. – Пенсионеров сначала научитесь уважать! А то размахались здесь!..   Рукастые…

   -Да ты б задохнулся к чертям собачьим! И уважать некого бы было! Ухи попросить не успел бы! Обижается ещё…   Налейте ему! Аркадий, ты хоть расскажи! А то Вовка отмалчивается, этот дули строит, третий спать завалился!..-

   Аркадий поёрзал на бревне, передвинул коврик с сучка на гладкое   и произнёс:

   -Я готов! Это было в степях Херсонщины…-

   Через  десять минут уже все хохотали. Рассказчик из Шлимана был от бога: серьёзный, даже немножечко грустный. И

аргументированный. Он сыпал ссылками из «Норильского виноградаря», «Тянь - Шаньского хлебопашца», «Казахского водника», причём, с датами. Цитировал по памяти Кашпировского, Степаныча, Ульрику фон Модус и далай - ламу… «Грузил» всех собственными воспоминаниями и переживаниями, оканчивающимися почему то  всегда похоже: «на секунду не успели», «вот- вот, а его и след простыл», «я за камеру! Черт! Аккумуляторы сели! Только кусты шевелятся! И тишина!». Видимо, эта серьёзность вкупе со скурпулёзностью всех и подкупала, и смешила.

   Толя, похахатывая после очередной научной байки, отошел в кустики. Присел. И продолжал похохатывать. Ребята, даже сквозь ветви, хорошо просматривались на фоне костра. Посидел, глядя на друзей. Ещё посидел. Поднялся. Потянул брюки и нечаянно нажал курок давно забытой ракетницы.

   Знаете, как это иногда бывает?.. Идёт человек по улице. Прилично   одетый, при параде, даже, может быть, в галстуке. Идет, значит…   И вдруг, ни с того ни с сего, пинает пустую консервную банку. Из  - под «Килька в томатном соусе. Обжаренная. Разделанная». По восемь пятьдесят, допустим. Душа захотела! Вот так, просто! Д у ш а   з а х о   т е л а!!! Что, не случалось? Ну…   это, наверное… одеты вы неприлично были… галстука не было…

   Вот так и у Толи с ракетницей. Машинально… не со зла…   Но курок спустился и заряд полетел. Штаны, само собой, тоже вслед за курком спустились. А Аркадий в это время дошел до самого интригующего:

   -И вот, два дня назад, копаюсь в подшивках «Правда Башкортостана» и обнаруживаю заметку двухмесячной давности:

                   «Идрисовская трагедия. Явь или не явь?»

                               (Интервью с выжившими)

 

   «13 мая, в пятницу, в 23-55 после полудня жителей села Идрисово, что  раскинулось  аж на 200 метров вдоль реки Клюкли разбудил жуткий, леденящий кровь и ноги вой неведомого чудовища…-

   И в это время жахнула  Толина ракетница!

   Потом, спустя некоторое время, все сильно удивлялись, что остались живы! Что не было переломаных,  калечных, спятивших. Потому, что сигануть в кромешной тьме с трёхметрового обрыва без элементарного членовредительства нормальным людям невозможно!  

   Забег «в желтой майке лидера» возглавлял босячный Санька Жедяев. Грациозно поднял себя и грациозно исчез под обрывом. Следом мелкими блинчиками в реку ссыпались Серёжка с Вовкой. Никола с Лёшкой и Аркашей ломанулись в тайгу.

   А ракета, порикошетив средь берёз и сосен,  ткнулась  на излёте в костёр и замерла в родном семействе «легковоспламеняемых и взрывоопасных».

   Минута молчания.

   -Толя?!- опасливо подал голос Аркадий. – Толя?-

   -Здесь я,- раздалось с противоположной стороны поляны.

   -Никола, что это было?- шепот Аркадия был почти не слышен.

   Николай поднялся. Засмеялся нервно.

   -От,  …!  Ноги не держат, мать его!- Сел, хохоча. – Игрушку у ребятёнка  забрать забыл! О, ты,  …!  Не держат!-

   -Саня! Саня!- продолжал, не поднимаясь, перекличку Аркадий. – Как вы там?-

   -Пойдём, Лёха, ничего больше не будет.- Николай опёрся на Лёшку, заковылял к стоянке. –Сушняка то навалили…   На завтра ещё хватит. Вставай,   братва! Конец артподготовки! Патроны у Анки кончились. Кинщик спился, кина не будет… Толя, живой? Выходи!-

   -Мужики! Я ещё  посижу…  пейте пока без меня…- Голос бомбардира был прерывистым и жалобным.

   -Жив!- Степаныч радостно вздохнул. – Слава Богу!-

   Из палатки раздался дружный тройной храп.

   -Сильны, бродяги! Лёх, поставь уху, пущай греется. Пожрать надо. Толь, ты будешь?-

   Прислушались к лесным звукам.

   -Будет!- уверенно сказал Мамлин. Поставил котелок на костёр – Голодный сейчас придёт.

   Снизу, от реки поднялись «морские котики».  Сумрачные,   неразговорчивые, будто задание провалили. «Старший» группы сунулся поближе к огню. Сидел в мокрых шортах и ни с кем не желал общаться. Глинястый береговой «комуфляж» постепенно подсыхал тонкой корочкой на коленях, животе, шее…

   -Сань, у тебя и волосы в глине,- робко заметил Володька. – НА расчестку.-

   Тот взял. Но вместо «спасибо» почему то «покатил бочку» на Николая.

   -Коль, ты вот мне скажи: мы что, круглыми сутками «тренироваться» будем? То на скалы ползём, то от черепов бегаем, то, вон… заплывы ночные…-  В бурчании сквозила сварливость.

   -Доколе?- поддержал его «напарник» Серёжка.

   -Ох!- раздалось из кустов с Толиной стороны. Озябшие «котики» непроизвольно вздрогнули.

   -Свои  это, свои,- успокоил Лёха. – К ужину готовится.

   -Так вот: доколе?!- Саня запустил расчёстку в шевелюру и зашипел от боли. Володька с опаской отсел к  мощному  Мамлину. Тот незаметно отодвинулся от глинистого Вовки.

   -Всё, Саш, всё. Ещё одна ночка - и дома. Блаадать! Душ! Постель! Исподнее! Всё чистое!  Аж   хрустит! И арбузом пахнет!-

   Саня продолжал шипеть.

   -Не дуркуй! Высохнет - само отпадёт. Или иди, в речке промой…-

   -Холодно! Ладно, пусть сохнет. На!- Протянул Володьке расчестку с оставшимися семью зубьями.

   -Ты, Сань, про Запад лучше расскажи. Как там люди то живут? А то я дальше Чмаровки и не выезжал…

   -Думаешь, помню? Лет тридцать прошло…- Александр всё никак не мог оклематься от пережитого. – Выпьем, что ли?..- буркнул он вопросительно.

   -Выпьем, выпьем…   Сейчас ушица подогреется… Рассказывай!-

   -Да я, правда, не помню. Ну, во Франции дорого всё… не пошикуешь…   Не покупали почти ничего там. В кинушку только ходили, на эротику. И то - когда  за старшего кореш в «тройке» идёт.

   -Что значит: «в тройке»?- Серёжка уже окончательно отогрелся вместе с любопытством.

   -В увольнение группами ходили. Один обязательно как- нибудь с органами связан был. Чтоб не случилось чего…  Положено так было…-

   Вовка вспомнил, как они сидели с Сашкой году в восемьдесят третьем летним вечером во дворе на лавочке. Рядом стояла трехлитровая банка разливного «жигулёвского», нарезанный лучок, соль, хлеб. Сашка рассказывал про поездку в Одессу. По путёвке. С другом.

   -Люди стали жить лучше!- убеждённо говорил он, кося под одессита и манерой говорить, и выцветшей тельняшкой. – Одесса может купить всё! И не жмотиться! И продать всё! Мне продали Некрасовские «Окопы…» всего за  трёшку!

    -Ничего себе!- удивлялся Вовка, заглядывая тому в рот. – Это же дёшево!?-

   -Это даром!- отвечал Сашка, закуривая «Челябинские». – Я бы купил ещё дешевле, но мне стало стыдно!-

   -Может, ребята так шуткуют?-

   В представлении Володьки вся Одесса смеялась и шутила, начиная с докеров и кончая градоначальником. Благо, проверить это он не мог.

   -В Одессе шутят по - другому,-  отчего то угрюмо и мрачно ответил тогда Сашка. Повод для угрюмости отливал фиолетовостью под левым глазом.

   А случилось следующее.

   Путёвки, приобретённые по знакомству продвинутым другом, распространялись   Т О Л Ь К О  среди работников горкома и райкомов комсомола. А Саша, надо сказать, и в юности то не больно походил на передового комсомольца. Вот рожу кому- нибудь набить - это другое дело, это завсегда. А комсомолец…   Как то кощунственно всё это выглядело по отношению к авангарду молодёжи…

   Руководительница группы, видя незнакомое лицо средь честных и открытых знакомых лиц, начала зондаж: кто, зачем, почему,  и т.д.

   -Что- то вы не похожи на комсомольца,- сказала дама ему понимающе. Александр, сам не зная отчего, всё больше и больше тушевался, пока, наконец, не ляпнул «по секрету… как старшей группы…», что приставлен за всеми   присматривать.

   -Да вы что! Мы же не в загранпоездке!? В Союзе быть такого не может!-

   Она ничуть не испугалась. Она просто константировала не вызывающий у неё сомнений факт. Но она не знала, как Александр умеет усмехаться.

   Саша усмехнулся. И её пробило от этой усмешки до туфель на толстой подошве. Она поняла, что он,   м о ж е т   б ы т ь, говорит правду! И доверил эту правду только ей, старшей! Вот так.

   Об этом скоро узнали все. Саню с другом сторонились. Саню с другом уважали. Были корректны  и вежливы. Но в последний «отвальный» вечер дружок по нетрезвому делу ненароком проболтался о «электрослесаре  Юго  - Западной котельной Жедяеве Александре Анатольевиче».

   Повыпивший авангард молодёжи, беря больше числом, а не умением, не испугался пудовых пролетарских,  в  веснушках и волосиках кулаков Александра и потребовал объяснений и сатисфакций. Дело не дошло даже до   тривиального: «А ты кто такой?»

   Гнать  «авангард»  далее  вестибюля гостиницы Саше помешали заплетающиеся от выпитого ноги. Но досталось и ему. Причём, от старухи - вахтёрши, которая разогнала их допотопной  шваброй.

   Обратный путь на Родину наша парочка и остальная группа проделали в разных вагонах, удачно поменяв билеты с небольшой доплатой.

 

   …-Вов! Вов!- Сашка тряс его за руку. – Спишь, что ли? Лёха, вон, не верит, что памперсов не было в наше время…-

   -Тогда много чего не было…  Помню… О, Толя! Жив? Садись, родной.-

   -Жив.- Толя втиснулся в толпу. – Очки, блин, где- то потерял. Только … кашлянул - они слетели. Ничего не вижу.-

   -Ладно, завтра отыщутся. А тогда, Лёха, много чего не было… Помню, стираешь пелёнки, а перед собой лекции ставишь учить… В кухне развешаешь - ни пройти, ни проехать… А зимой, если форточку откроешь, запах такой от них… прелый… сладковатый даже… - Вовка почему то с осуждением посмотрел на «молодых» Сергея с Алексеем.

   -Точно!-  Сашкины глаза подёрнулись ностальгической поволокой. – И ещё иногда не отстирывалось! Хоть как три! Так, с желтизной, и полоскали. Только утюжком потом обязательно прогладить…-

   -Да что там памперсы… Газеты все в дело уходили! Выбираешь только, где фото нет. Всё ж цинка поменьше пристаёт.

   -А «гамыра», ребята?- оживился Шлиман. – Два рубля за трехлитровку в парке!

   -А вы где брали?

   -В «Парке  Б»!

   -И мы тоже там! У кавказцев!

   -Ага! А арбузы кантовали?

   -Кто ж тогда не кантовал?! Бежишь от «дубаков», арбуз неподъёмный…   Бросишь его на хрен, а сам в кусты!.. Сердчишко бьётся, как у зайца, ноги ватные…

   -Яблоки венгерские ещё были…

   -Всё, ребята, всё! А то сейчас вас не остановить!- Николай поднял руку. – Скажите лучше, кто со мной завтра поедет? Аркаша хотит на катамаране последний денёк прокатиться…   Ну? Кто?

   -Давай я, Николай,- согласился Алексей. – Далеко здесь?

   -Не! Меньше часа езды. Утром в пещеры сходишь - и тронемся.

   -А надо?

   -Надо, надо. Дворцовая - та вообще класс! И снимки из неё великолепные получаются. Заодно посмотришь, где Саловатка с конём пробирался. Тайно и невидимо.

   -А сети?

   -Ребята по пути  снимут. Нам ещё дров по пути напластать надо. О, дают!- опять восхитился он тройномым палаточным храпом.  - Умаялись!

   -Николай, ты про иети рассказывать начал…

   Тот  скользнул глазами по Аркадию.

   -Да непроверенное это всё… Домыслы…   Давайте о другом…

 

   …Утро  вырисовывалось  какое то робкое. Всё никак не решалось выгнать темень из кустов. Туман плотно, не шевелясь, лежал на поляне. Росистые бриллианты облепили траву и всё не хотели скатываться. Солнце всходило - и всё никак не могло перевалить через гребень. Мышка - полёвка, воровато оглядываясь, грызла сухарик на краю стола.

   Степаныч с Рикой и Плюмом выползли из палатки. Огляделись, позевнули. И дружно отправились в заросли.

   Плюм весело завилял хвостом, учуяв Толины очки, присел над ними. Степаныч согнал его, брезгливо поднял очки двумя пальцами, прополоскал в болотце и положил в карман.

   -Вот это мы отспались! Вот это отоспались!  Идёмте завтрак готовить.-

   Всё - равно светало. И душа наполнялась летним утренним счастьем. Тихим, ласковым. На сто лет вперёд.

   Степаныч помыл посуду, накормил собак и поставил вариться гречку. Затем собрал мусор в свободные пакеты, отнёс в общую кучу. Сел, закурил. Из - под клеёнки опять торчал уголок Вовкиного дневника. Вытащил. С трудом перелистнул отсыревшие за ночь странички. Последняя запись поражала непривычной для Вовки лаконичностью.

   «Вечер. Будем париться. Отчего так давит сердце? Видно, кофе перепил…»

   Степаныч опять, по заведенной привычке, дописал:

   «Отчего желудок давит? Вряд ли трезвенник подскажет…»

 

.

 

   …-Сильней хлопай, она у меня отходит.

   Мамлин сильно стукнул дверью.

   -Во! Нормально! Ну что, катим?

   -Катим, Николай.

   Сияющий,  как медяшка на судне,  Мамлин развалился на пассажирском сиденье, закурил.

   Двигатель натужно ревел на каменистых подъёмах. От него тянуло жаром котельной.

   Немилосердно пылило в открытые окошки.

   Лёшка ничего не замечал. Он был счастлив. Теперь, в машине, ему даже казалось, что что - то  недобрал со сплава, чего- то адреналинного. Порогов, что ли, не хватило, экстрима водного…   Хотя ещё недавно думал, что приключений и впечатлений на роту таких Мамлиных хватит. Ну, по крайней мере - на взвод. Теперь, в машине, мысли приобрели жлобский оттенок: ещё бы чего- нибудь… сутки впереди…   оплачено таки!

   -Коль, а чего до этих… до Новокартавлов  спускаемся? Степаныч говорил: там и красот- то особых нет…

   Николай неопределённо пожал плечами.

   -Мы там наш первый сплав завершали. Поэтому, может быть…   Держись, сейчас тряханёт!

   -Нет, всё- таки жаль, что вы с нами не плыли. Шибко интересно было! Степаныча никогда такого испуганного не видел, представляешь?! Степаныч - и испуганный?!

   Николай  молча  покивал головой.

   -А рыбалка? На омуте, будто крокодил живёт, все блёсны у нас собрал! Представляешь?-

   Никола вновь покивал.

   -А помнишь, как мы с тобой после Аркаима сома на Урале выловили?- Лёшка улыбнулся воспоминаниям.

   -Помню, Лёша, помню. Только ты бы и один тогда его вытащил. Я- то так, с боку припёка…-

   -Нет, Никола, это  М Ы   его вытащили!- упёрся Лёшка.

   -Конечно, мы,- Николай благодарно похлопал его по колену. – Как у тебя дома то дела?-

   Мамлин помрачнел. Отвернулся к открытому окну и молчал. Николай покосился на него и тоже замолчал.

   -Хреново  у меня дела,- не отрываясь от окна, произнёс, наконец, Лёшка. – Хреново…

   Николай продолжал молчать - ждал.

   -Сдувается моя фирма. Как шарик воздушный…   Ни кому, на фиг, строительство не нужно… Кризис…

   Дочка вырастает…  Всё не по ней… всё в штыки… А с женой - вообще…- Лёшка опять надолго замолчал.

   Дорога вползла в лес, запетляла меж деревьев.

   -Не чужая, нет…   Но, ты знаешь, и не одно целое уже, как раньше… Живём, как клетка при делении: тот же набор хромосом или чего там… Но уже отдельно друг от дружки… Как чужие… Я понять не могу, чего ей надо. Прежнюю компанию на дух не переносила! С вами, когда скорешился,  думал - вот, друзья для семьи появились! Опять нет! Побыла у вас пару раз - опять не её. И ведь не стерва, не склочница! И не жадная, я знаю! А что ей хочется - хоть убей! – не скажу! Я боюсь - до развода дойдёт… Почти не говорим… Ты знаешь - молчать научились…

   Лёшка высказался. Затем повернулся к Николаю и стал на него смотреть, будто ответа ждал. Но теперь уже Николай не смотрел на него. Размял сигарету левой рукой, прикурил.

   -Знаешь, что я тебе скажу?-

   Дым попал в глаза. Он вытер кулаком выступившую слезу, приоткрыл окно со своей стороны.

   -Ты потерпи немного. Не руби с плеча. Нельзя здесь… с плеча…   У меня случай был… Я после армии на «вахтовке» работал, воду искали на Приполярном Урале. Был там у нас один, Ваня Гостюхин. Спим ночью, а он шариться  втихаря  по «балку»… Аккуратно, тихо старается, да ведь ночью все звуки слышно. Как в пещере. И чавкает, чавкает,  аж  давится!

   Ах, думаем, паскуда! Крысятничает! У своих таскает! Утром проверились: у всех, вроде, всё на месте. А всё – равно - брезгливость какая- то к нему у всех…

   Неделю терпели. Потом надоело: ночью встали, свет включили - а он сидит в углу и хлебом давится. Спецовку его вытряхнули - а там куски хлеба! Некоторые даже в плесени… Так то вот… Думали- паскуда, а он просто голодный… Взрослый мужик, под тридцать ему тогда, наверное, было…   И нам признаться, что жрать хочет, ему неудобно… И голод не тётка… Вот, взрослый мужик…

   Лёха сидел и ждал продолжения.

   -Что, всё?..

   -Всё. Вот такая история.

   -Ну, и к чему ты это мне рассказал? История у тебя…   Какая- то дурацкая…

    -А вот ещё одна была…- Николай, кажется, и не обратил внимания на Лёшкину реплику. – Я уже тогда в экологической службе работал начальником. А зам старый остался, с брежневских времён ещё кадр. И смотрел я на него, смотрел и думал: что ж ты так, милок, «прогибаешься» передо мной? И подхихикивает, и поддакивает, и готов, кажется, вприпрыжку бежать, ЦУ мои выполнять…  А, оказывается - рад просто человечек! Как собачка хозяину! И «хвостом вертит» совсем не  из – за  лизоблюдства. Не умеет просто по- другому.

   Мне поначалу даже общаться с ним противно было. Знакомства с ним стыдился, представляешь? А он  аж замирает от счастья, будто с ним никогда по- человечески никто не говорил! Представляешь, ситуация? Он же сердцем чувствует, что чем- то не угодил мне, что виноват в чём-то! А в чём - понять не может! А я себя пересилить не могу, брезгливости своей…   Как паскуда какая… Добиваю его своим «фи». А он аж замирает…  И глазёнки растерянные такие… В возрасте мужик уже, а вот так вот получается… Он же и сам не понимает, как это у него… по - лакейски, что ли, выходит…

   Ох, и  нажрался я тогда собственного дерьма, пока  по- людски к нему относиться не стал!

   Замолчал.

   А Лёшка опять ждал продолжения!

   Но Николай замолчал. Прикурил от «бычка» вторую подряд сигаретку и щурился на бившее в ветровое стекло солнце.

   -Ну, ты и рассказал!.. Я- то здесь причём?!  Во  наплёл…  достоевщины!..

   -Что, Достоевского читал?- Николай не отрывал взгляда от дороги.

   -Чего его читать… Степаныч рассказывал!- Лёшка с вызовом посмотрел на Николая.

   -Не торопись, Лёш…   Не торопись, не поняв… Не торопись…

   Машину тряхнуло. Мамлин лязгнул зубами.

   -Никола, аккуратней!

   -Чего аккуратней?! Колесо пробило! Вылазь! Менять будем!

   Вылезли. Присели у левого заднего колеса. И отчего- то внимательно принялись рассматривать прокол с рваными краями.

   -Чего смотришь? Тащи запаску. Справа, в салоне…  И домкрат там же!..

   Лёхи долго не было. Лёха долго возился. Лёха чем- то гремел.

   -Ты скоро? За смертью посылать…- Сердитый Николай полез следом.

   Алексей сидел на сиденье. Рядом лежали  правый слепок ступни 65 размера и новенькая гипсовая черепушка.

   -Николай, что ЭТО?- посмотрел недоуменно и со страхом на того.

   Николай густо покраснел.

   -Чего расселся?! Где запаска?

   -Николай, что это?- В Лёшкином голосе зазвучала угроза.

   -Чего, чего… Реквизит это! Чего, чего…   Давай запаску!

   -Я тебе сейчас дам запаску…  Сейчас я тебе дам!..- Алексей зашарил вокруг глазами в поисках чего- нибудь тяжелого. Под руки попался череп.

   Лёшка выскочил вслед за Николаем из салона, но опытного таёжника уже и след простыл. Лишь кусты – шур, шур - в разные стороны.

   -Никола! Всё - равно убью! Столько натерпелись от тебя! Убью! Всем расскажу! Лучше выходи! Покайся! Выходи, кержак красноармейский! Биться будем!

   Он поднял потерянный в спешке Николин тапок, забросил в шевелящиеся кусты. Кусты затихли, как в вёдро. Затем оттуда послышалось:

   -Лёх, а, Лёх?  А, может, по пятьдесят, а?

   Вскоре они  уже сидели на  снятом колесе и на полном серьёзе прикидывали вес неудавшегося йети исходя из размера ступни.

   -От Шлиман! Как он правый- то в машину протащил? И меня ж   дурил всё время! Черепов набрал… Кудыть столько? Капище устраивать? А говорят - они народ простой, безхитростный. Наивные, как чукчи…   От Шлиман!

 

                                           .   .   .

 

   -Глянь! «Матрасники» прибыли!- Толя кивнул на противоположный берег. Берег шумел и разноцветился. Прибыл «штатный сплав». И аж   на семи катамаранах! Толя, как человек уже бывалый, прошедший и огонь, и воду имел право посматривать на этих «чайников» свысока.

   -Счастливые люди.- Степаныч опять был за уборщицу. – Вырвались. Хотя бы так, цивильно. Всё увидят. Кормёжкой обеспечат, от дождя укроют. На экскурсию сводят. Нет, молодцы ребята,  по - человечески организовали!

   Толя теперь уже с завистью смотрел на тот, далёкий и благоустроенный берег. Вздохнул тяжело и потащил рюкзак к катамарану: привязывать.

   В одиннадцать отчалили. Пересекли реку наискосок, к Клюкле.

   -Ребята, я к соседям схожу, пока вы сети снимаете.

   Степаныч спрыгнул на берег. Следом спустилась Ульрика. Заскулил в лодке Плюм, просясь с ними. Но мать так на него посмотрела, что прекратилось всякое  вяканье.

   -За старшего будешь,- погладил его Вовка. – Что ты, туристов не видел, что ли? Нахватаешь ещё блох да клещей от них…   Сиди.

   А Степаныч с Рикой уже подходили к лагерю. Вокруг сновал народ, опасливо косясь на собачку. Пахнуло костром. Звякнула гитара. Чей- то голос, перекрикивая весь этот гам, распределяя вновь  прибывших  по палаткам. На этот голос Степаныч и шел.

   -Иванова! Я сказал - в пятую палатку, с Косолаповым! Бочарова! Слышишь, Бочаруха? Третья палатка! К Смишалкину! Зюзюкина- тоже в третью!

   Кричавший   замолчал, когда ему сзади в руку с тетрадкой ткнулась Улька.

   -Улька! Улечка!! Как ты здесь?! А где Вовка, где ребята?!

   Обернулся.

   -Степаныч!!!

   Бросились навстречу друг другу, обнялись.

   -Ну, ты!.. Ну, ты!.. Бродяга!- с чувством произнёс мужик. – А Вовка где?- И кому- то из  своих. – Семён! Иди сюда! НА список! Разбросай ребят по палаткам. Я потом подойду…

   Сунул худому высокому Семёну список и потянул Степаныча на берег.

   - Айда,  айда, без меня справятся! Айда, расскажешь…   Подожди!- Обернулся. – Семён! Собаку покорми! Она умная! Улька зовут!

   Семён флегматично пожал плечами, поманил Ульку за собой, к костру, где уже раздавали обед.

   -Всё! Теперь идём!

   По пути залез в выцветший абалаковский рюкзак, вытащил бутылку коньяка  и коричневую от въевшейся заварки кружку. Присели на берегу.

   -Ну, Степаныч, за встречу!

   Чокнулись. Один - кружкой, другой- бутылкой. Выпили.

   -А мои, Евгений, вон, сети снимают. Вовка тоже с ними. И Аркадий. Уходим мы уже. Ночь стояли на нашей стоянке. Уходим…   А Никола   час назад укатил на УАЗике к Картавлам. Оттуда - домой…

   -Жаль,- в голосе Евгения сквозило сожаление. Он даже замотал головой. – Блин! Как всё… не стыкуется! Ёлы - палы!..

   -Ничего, дай Бог - увидимся ещё, посидим…

   -Да сегодня, сейчас вот хочется!!! Может, ещё на ночку тормознётесь?- с надеждой спросил он.

   -Нет, Женя, поедем. Здесь связь не берёт. Никола с ума сойдёт, если не приедем. Завтра, в двенадцать, уже снимаемся…

   -Жаль! Жаль…

   Налил по - новой.

   Подняли. Долго смотрели друг на друга, будто в  гляделки  играли, будто что- то высматривали и запоминали.

   -За всех,- тихо сказал Степаныч. Выпили, не чокаясь. И долго молчали, глядя на бегущую мимо воду.

   -К  нашим- то пойдёшь?- спросил Степаныч.

   -Пойду. Поздороваюсь. Э- эх!- с тоской произнёс Евгений. – Что мы вчера- то не прикатили?! Ведь думал ещё!.. Чёрт дёрнул с этими   туристами: фоткайтесь, ребята, фоткайтесь! Нафоткались… Вчера ж могли прикатить!

   -Брось, Жень…   Случилось уже… Брось. А ты всё так и гоняешь по маршруту? Не надоело?

   -Да - а…- он неопределённо пожал плечами. – От группы зависит. Да от помощников… Они, вон, каждую смену меняются. Тебя же звали инструктором. Не захотел…   Ну, чего тебе, Семён? Опять без меня не можешь?- Евгений недовольно обернулся на подходившего сверху Семёна.

   -Дак   не ест она!- Тот виновато развёл руками, кивнул на Рику. – Навалили ей- не ест! Отвернулась. Лежит в сторонке - и не ест!

   -Куда «навалили»?

   -Как куда? На газетку! У Димки лишних чашек нет! Да и кто после собаки есть из неё будет?!

   Степаныч отвернулся. Рика подошла к Евгению, села и положила   морду ему на колени. И тоже уставилась вдаль, на маячивших у сетей ребят.

   Женька с тоской и отчаяньем посмотрел на  отвернувшихся  Степаныча и Ульку.

   -Ну, чего?.. Выбрасывать с газетки?- Семён переминался рядом, торопился уйти.

   -Ты сам- то… с газетки… пробовал есть?- Евгений посмотрел в серые внимательные глаза помощника. В глазах того появилось удивление и тревога.

   -Евгений! Это ж собака!.. Чего ты?..

   -Ладно. Иди. Я приду скоро…

   Так и сидели некоторое время. Молчали. Не о чем говорить было. И так всё было понятно. Всем троим.

   -Пройстит.- Непривычная для этих мест речь с акцентом заставили их обернуться. Как подошла эта парочка - мужик лет сорока и девушка лет пятнадцати- они не слышали. –Ам, ам! Дог, дог…- жестикулировал мужичок.

   -Папа  говорит…   для дог…  для собака… кушать…- Речь дочки была более понятной. В чашке, которую тот держал, лежала каша с кусочками колбасы. Чашка была из нержавейки, с  красочной наклеёкой сбоку.

   Иностранец вопросительно посмотрел на Степаныча.

   -Иди, Улька, кушай. Угощают.

   Та поднялась и, не раздумывая, принялась за еду. Немец (ребята почему – то подумали, что - немец) присел на корточки и вновь посмотрел на Степаныча.

   -Погладьте, погладьте. Она  не  против…

   «Немец» осторожно погладил. Затем ещё раз. И заулыбался.

   Рика вылизала всё, без остатка. Облизнула свою мордашку. А затем обернулась и лизнула в лицо «кормильца». Тот расхохотался. Рядом хохотала дочка. И Евгений хохотал. И Степаныч.

   А сверху сбежал возбужденный Семён.

   -Чего опять?- досмеивался Евгений.

   -Идём, идём! Там ребята такое нашли!- потянул его Семён к палаткам.

   -Степаныч, сейчас я… подожди…

   -Гут дог!- показал палец «немец».

   -Гут, гут.- Степаныч взял чашку, пошел к воде. Девчушка догнала, отобрала.

   -Нет, нет!

   Сама помыла, вытерла носовым платком, а платок прополоскала в речке. Повязала себе на шею. А сверху семенил встревоженный Евгений.

   -Степаныч! Есть ещё время?  Пойдём! Посмотришь!

   Все потянулись наверх.

   -Иностранцы- то давно сплавляются?- по пути поинтересовался у друга Степаныч.

   -Да уж года три! А чего?! Летом - самый  цимус!

   -Гумус.

   Евгений стукнул ему по плечу.

   -Хай  с  ним, пущай будет гумус! Не забыл, бродяга!

   -Конечно, не забыл.

   У зарослей, за палатками толпились «маршрутники», тревожно шумели, как осы над арбузом. Роль арбуза выполнял набивший оскомину отпечаток ступни йети и  разбробленный человеческий череп.

   -Ёлки зелёные!

   Степаныч с Евгением склонились над останками. Пощупали. Поразглядывали.

   -Что скажешь?- Женя вопросительно обернулся к Рике. Та внимательно огляделась, обнюхала реквизит и решительно тронулась наверх, к ларьку. Испуганный туристский люд похоронным эскортом тянулся следом.  Прошли мимо спящего за прилавком продавца, подошли  к месту стоянки УАЗика.

   -И чего ты сюда притащилась? Уехали они. Ты след ищи!- занервничал Степаныч, опасаясь конфуза. А Рика покопалась в оставленном ребятами мусоре и вытащила на свет божий осколок разбитого гипсового следа. Евгений недоуменно посмотрел на Степаныча, требуя объяснений.

   -Никола…   Вот Гапон!- Степаныч, кажется, начинал кое о чём догадываться. – Ты знала?

   Рика отвернулась с независимым видом.

   -Ясно - понятно. -Женя, айда   до Аркаши! Товарищи!- обратился Степаныч к толпе. – Всё в порядке! Это -  реквизит после съёмок! Снималась очередная серия «Все чудеса Урала»! Всё в порядке!  Если хотите - можете  разобрать артифакты на сувениры! Счастливого плавания! Всё, Женя, идём! Подержишь этого ректора, пока я его бить буду! А ты чего сидишь?  Идём, идём, сама с ребятами объясняйся! Эх, до большого членовредительства не дошло бы!

 

 

   …-Вот вы, мужики, обижаетесь, что шутки у нас с Николой дурацкие и жестокие получаются,- философствовал Аркадий, сидя посередине катамарана мокрый после экзекуции с головы до ног. Ламинарии и ряска вычурно облепили белую  футболку и шорты. Левый шлепанец сказал «Адью!» и ушел в самостоятельное каботажное плавание под воду. Перед Аркашей лежал мешок  с выловленной рыбой, котелок и нож. В принципе, плата за три дня издевательства над командой была не велика. Аркадия возмущало другое.  – А я считая, что не «жестокие и дурацкие», а запоминающиеся. Это ж совсем другая разница! А вам, вам, не стыдно?! Я, как- никак, а ректор целого института! Доктор наук, в конце концов! У меня научных работ больше, чем Плюму месяцев, а вы!? Хоть бы седины мои пощадили!- потряс он лысой головой. – И почему я должен один отдуваться за этого чалдона? И за эту, хвостатую?.. В принципе, задумка- то её была, а мы так, подёнщики…

   Рика, улыбаясь, лежала на пологе и  вылизывала  спящего, дергающего лапами во сне Плюма.

   -Растёт!- Толя погладил щенка по белесому животу. Но душенька Толина ещё не успокоилась после сатисфакции. – Ты давай, рыбу чисти, а не лясы точи! Не доводи опять до большого! И мокрого.

   Санька же Жедяев, в отличие от Мишанова, докторов наук, особенно ректоров, уважал. Посему достал складишок и принялся помогать изгою.

   -Аркаш, а ты чем занимаешься? На чём специализируешься?

   -Ламброзостика и дольменизм.- Аркадий опасливо покосился на Володьку со Степанычем. Те объявили ему бойкот, в водных пытках участия не принимали, уселись вдвоём в лодку и плыли в отдалении, что- то, по старой привычке, ожесточенно доказывая друг другу.

   -Ламброзостика  и дольменизм!- уверенно и громко повторил Аркаша, убедившись, что те его не слышат.

   -Это ж…   Какая область?.. Какие органы? – уважительно удивился Александр. Последние годы заставили его выучить много слов: и гиподинамия, и Паркиссон, и депрессия, и алопеция, и многое- многое другое. Так, на всякий случай. А вот такие «тики и низмы» он  не слыхал.

   -Сань! Кончай его отвлекать! Пусть чистит!

   -Хватит вам! Что ж вы ни одному доктору в простые люди выйти- то не даёте?! Почистит он, успеет!

   Аркаша немедленно бросил нож в котёл, привалился к рюкзакам, задымил.

   -Это верхние органы,- сказал он, отвечая на Сашкин вопрос. – Черепно- лицевая диагностика и клаустрофобия в купе с контрафобией. Ламброзостика и дольменизм не столь привлекательны сами по себе, как область их применения. Вот, допустим, психоневралогическое состояние контрафобического   пациента при рецидиве контагиоза…

 

 

                                     .  .  .

 

   -Ерофеева здесь Виктора по ТВ недавно видел. Интервью давал. Знаешь такого писателя? Он ещё и ведущий  какой- то передачи…

   -Ну…  знаю, наверно… видел как-то на экране…

   Степаныч насмешливо посмотрел на Вовку.

   -Хорошо, что видел… «Метрополь», альманах, вместе с Аксёновым выпускали. Всё ничего… Но когда себя с матросиками и офицерами  кронштадскими сравнил да с Пастернаком - так тошно стало!.. Старичок уже, а гордыня не утихла. Журналистка его чуть ли не в лоб о слабости альманаха спрашивает - не слышит! Как тетерев на току: «Мы- первые!.. Мы - атомный взрыв в литературе! Все - гении!» А начнёшь «гениев» вспоминать, что написали - ничего и не вспоминается, кроме фамилий этих самых «гениев». Один Аксёнов да Высоцкий, да Битов  и остались от всей «плеяды»…

   Он почерпнул кружкой из реки, припал с наслаждением.

   -Не  боишься заразу подхватить? Аркашу только- только окунали…

   -Не- а! У Аркаши родные бациллы, полезные для организма…  Смотри, опять что- то заливает народу,- кивнул Степаныч на катамаран. Утёрся. Пожаловался:  -«Сушняк» что- то с утра. Кстати, насчёт «Доктора Живаго»… Ты хоть его- то читал? И как тебе?

   Володька неопределенно пожал плечами.

   -Вот. И для меня- та же «малина»…- вздохнул он тяжело. –«Нобелевка» эта его… Как с Обамой получилось, честно слово… Один хрен…  Долбанная политика… Это ж надо: сравнили- «Живаго» и «Тихий дон»!? Вернее, сровняли!- Степаныч возбудился, сел прямо, бросил вёсла. – В «Доне» страницу открываешь- и уже степью пахнет! Или потом! Или навозом, кузней! Через   с л о в о, понимаешь, пахнет!? Через буквочки, точечки, паузы!.. Через абстрактное - а пахнет!!! Или Толстой Алексей!  Кат  какого- то бродяжку лупцует, а у тебя полосы на заднице появляются! Вот это - да! Это - гениально! И «Живаго»… Что газету прочитал… Я понимаю ещё - за стихи его гениальные!.. Спору нет! Тот же Шолохов, только в поэзии! Давайте! Обеими руками «за»!!! «На свечку дуло из окна, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно»   Нет! Им за «Живаго» всучить надо! Политика долбанная…- Опять почерпнул из Юрюзани. Поклянчил у Вовки: – Дай трубочку покурить?.. Арамата  захотелось…  Погреби пока…- Запыхтел, раскуривая трубку, заёрзал, устраиваясь в полулежачее положение. Под поясницу попалось что- то угловатое. Пошарился, вытащил фляжку со спиртом. – Бум по маленькой? Сейчас, найдём только во что…  Во! Ну, будь здоров!- Разбавил. Выпил. Скривился. Запил из реки. Заулыбался. – Дашку твою вспомнил.  На,  держи, я уже разбавил. На даче, лет семь назад, помнишь? Ужастик  какой- то про вампиров смотрели. Или тебя тогда не было?.. Ну, вообщем, насмотрелись, а она ведь у тебя трусиха была, темноты- и то боялась…  Спрашивает у меня после фильма: «Дядь Степаныч! А почему у тебя глаза не светятся?» И так все ещё под впечатлением фильма, а я возьми да  ляпни: «Кровушки, говорю, ещё человечьей не попил!» Господи! Что было! Натуральная истерика! «Ой, боюсь, боюсь!» Без Рики  вечерами года два ко мне не подходила! Это называется: к добротному юмору приучал подрастающее поколение…

   -Это ты можешь!

   Степаныч недоверчиво посмотрел на Вовку. Тот был невозмутим и убедителен. Налили ещё по чуть- чуть.

   -Я, вот, по молодости похорон очень боялся. Жуть как боялся! А после тридцати - уже ничего... Привык я к ним, что ли?.. 

   Вовка кивнул в ответ: это ему было понятно.  Тем более, хоронили- то общих друзей.

   -А вот Броневой  говорил, что у стариков нет друзей. Кто умер. Кто уехал. Кто перестал им быть. Жалко мужика…

   -Что поделать…  Не всем везёт, как нам с тобой.

   -Да… «А через год мы перестали плакать…»

   -К чему ты это?

   -Да так… взбрело что- то в  башку…

   -Я уж заметил… Что только тебе в голову не лезет…  И заметки у тебя какие- то странные получаются, земеля. Для себя пишешь, земеля, для себя… По - жлобски… Никому не интересно, а ты - лишь бы выговориться…

   -Да! Для себя пишу! Чего лезешь?!

   -Опять обиделся… Я посоветоваться хотел…

   -Ты? Не смеши меня!

   -Честное слово. Я вот за весь сплав ни разу фотоаппарат не достал. А ведь любимое хобби!

   -Ожидание вдохновения - непозволительная роскошь!- наставительно изрёк Володька, но при его фигуре  убедительности фразе  не хватило.

   -Это я уже где- то слышал. И оттуда, кажется, следующее: «Надо преодолеть это отвращение к чистому листу».

   -Ну вот, знаешь же всё…  Чего тогда пытаешь?..- Вовка не ожидал такой эрудиции от Степаныча и стушевался.

   -Вот то и пытаю, что не могу тебя понять: как так? Без душевного ража - и всё- равно писать?! «Ни дня без строчки»… Уж лучше, действительно, без строчки, чем как у тебя!

   -Всё?! Спросил совета?! Дай сюда фляжку!!! Белинский нашелся…

 

                                           .  .  .

  

    Погода сменилась в одночастье. Вместо одуряющей жары и безветрия потянуло холодом, нагнало серых облаков. Накрапывало периодически. А потом ещё и громыхать начало где- то вдалеке. Запахло преддверием осени, арбузами и грибами запахло.

   Природа злилась на своё трёхдневное  разгильдяйство. А до конечной точки оставалось ещё часа два хода.

   Команда нахохлилась и засопливила. Толя с Александром лихорадочно рылись в рюкзаках, вытаскивая подзабытую тёплую одежду. Все напялили  китайские дождевики. Но всё - равно, когда прибыли на место, трудно было найти сухую нитку или шерстинку.

   А перед ними высился крутой глинистый обрыв, по которому стекали грязные ручейки.

   -Что, другую Сапун- гору найти не могли? Как туда подниматься- то?

   Народ был мокрый и злой.

   Наверху, в остроконечных куклусклановских плащ- палатках пасхальными истуканами безмолвно маячили Лёшка с Николой.

   -Чего стоите? Помогайте!- В Толином голосе послышалась плаксивость. Кажется, наступало именно то, чего он боялся с момента своего дурацкого согласия на этот дурацкий сплав: лишения наступали.

   Верхние сбросили привязанные к деревьям веревки.

   -Сначала дрова привяжите! Затем - сами!..

   Вытянули наверх дрова. Затем - ребят, навьюченных рюкзаками. А напоследок - резиновую лодку с  сидящими в ней Рикой и Плюмом и  катамаран. Посудины, не сдувая, бросили посреди поляны - отмываться дождиком от глины, дрова и рюкзаки затащили под навес. И, наконец- то, смогли переодеться  в сухое и тёплое.

   -И вы это романтикой называете?- бурчал Толя, постоянно шмыгая носом.  И носки, и исподнее никак не хотели налезать на мокрые заледеневшие ноги. Рядом елозил на скользском спальнике  Сашка и тоже чертыхался. Борщец с «соточкой» на диване перед телевизором казались ему более романтичными, нежели зажженные свечи на клеёнке  с ухой и спиртяшкой при сыром и озябшем организме. Дремлющий под Толиным свитером  дрожащий Плюм был полностью с ними согласен.

   -Не ной. Жить можно.- Серёжка при его миниатюрных габаритах уже успел обсохнуть, переодеться и пробовал делать «гармошку» на резиновых сапогах. – На всё готовенькое приехали. Ноет ещё!.. Переноси и преодолевай все тяготы и лишения!..

   -А два часа под дождём - это что, не считается?!

   -За лишения - считается, а за тяготы- нет!

   -Мужики! Уймите его! Я сейчас чем- нибудь в него кину! Лёха! Забери Плюмку! Разлёгся здесь!..

   Анатолий надел на себя свитер. Оставшееся тепло собачьего тела грело, к удивлению Анатолия, намного лучше женского! Уже можно жить!

   Саня натянул, наконец- то, левый носок, приостановил деятельность, чтобы отдышаться.

   -Вот они какие, оказываются, «тяготы» -то…

   Пересчитал оставшиеся: правый носок, двое штанов, тельник, свитер и ещё кое- что, так, по мелочи…

   -Не преодолею…- тоскливо подумал он. К тому же в этой локальной войнушке с носком организм согрелся и, что вообще- то  было странно, даже малость вспотел. Но сидеть за общим столом в плавках и одном носке, пусть даже левом, Александр посчитал неэтичным, поэтому все- таки отложил ещё три «тяготы» в сторону, остальное забросил обратно в рюкзак.

   Громыхнуло. Очень сильно и неподалёку. Все инстинктивно вздрогнули и пригнулись.

   -О, даёт небесная канцелярия!.. На всю ночь,  поди!..

   -Поди, поди…  У кого перец молотый?- Николай наводил последний штришок на прожженной обеденной клеёнке. – И у кого- то чернушка должна была остаться…

   Возня с тельняшкой у Сани двигалась к завершению. Осталось трико. На обветренных мужественных щеках появилось подобие победной улыбки.

   -Тебе что, плохо? Помочь что?- участливо сунулся Сергей, видя застывший вымученный оскал на  Санином лице.

   -Значит, не мужественно улыбнулся!- с горечью подумал тот. – Как же это- мужественно- хрен её  тётю знает!

   Вновь громыхнуло. А потом и засверкало. Да так часто, что ребята обомлели и притихли.

   -Вовка!- в промежутках между разрывами крикнул Саня. – А нас здесь, на косогоре, не дербалызнет?!

   -Не - е!- заорал тот в ответ, гоняясь по палатке за совсем ошалевшим Плюмом. –Снаряд два раз в одну воронку не бьёт!

   Поймал, наконец, истошно визжащего щенка, прижал к груди, принялся гладить и что- то тихонько нашептывать тому на ушко.

   Сашка прислушался.

   -«И тёмное платье снимаю несмело,

      Скорей бы увидеть желанное тело,

      Губами коснуться единственной в мире…»- заунывно, гундосничая и глассируя  по - декадански, бормотал, как заклятье, Вовка. Плюм, широко раскрыв рот, заворожено его слушал и не уже не трясся.

   -Странно,- попробовал показаться умным Толя. – Если б мы жили, допустим, в Японии, то по поведению Плюма можно было цунами или, на худой конец, землетрясение ожидать. А ты, Вовка, про какую воронку говорил?

   И в это время громыхнуло точнёхонько над ними! И вдобавок сверкнуло. Почти все враз  заорали и сощурились, будто и впрямь были в Японии. Лишь Плюм не отрывал глаз от Вовки, ожидая продолжения.

   Ливень усилился. И ветер усилился. Но вскоре грозовые тучи отнесло вниз по реке. Отголоски бури ещё долго доносились до палатки, отраженные то башкирскими, то челябинскими берегами.

   А тогда, после небесного окрика, ребята онемели и обезножили. Первым опомнился Николай. Разводягой, так и не успевшей окунуться в котелок, он стукнул по своей пустой  чашке. Ещё раз. Ещё! Да так складно! Как Гергиев палочкой по пюпитру! И козлиным дребежащим голосом заорал речитативом:

   «Чтоб с тоски не удавиться!

     Парапонцы понцы понц…»

 

   Через пять минут бурундучок, привлечёный шумом и запахами, с опаской заглянул в палаточную дырку и увидел…

   В центре восседает  Вовка с Плюмом на коленях. Голосишко пискляво, но громко выводит «Ай, лЮли, ай, люлИ…» Рука с ошейником вскинута вверх, как с завоёванной на Олимпиаде медалью за четвёртое место.

   По кругу движутся придурки, громко скандируя всего два выученных куплета, а в  припев  вставляя каждый своё: кто «люли», кто «асса», кто «банзай», кто привычное «понцы»… И хоровод- то какой- то странный получался: то ли гуцулы после встречи с Дракулой, то ли индейцы нажевались коки, то ли шаманы в трансе.

Очень пикантно выглядел плавочный Сашка.  Первоначальных  слов он  не расслышал,  поэтому, как в школьном хоре, орал только «а - а, е - е»  и замыкал шествие.

Рика тоже включилась в общее помешательство, лупя радостным хвостом   танцующих  по ногам и выше, на корню пресекая Толину попытку сбацать танец живота.

   С ужасом понаблюдав за  массовой вакханалией, бурундучок ринулся в леса.

   Отпелись.

   Отбоялись.

   Отхохотались в изнеможении.

   Закурили у входа.

   По - прежнему   лило, как из ведра. И гремело страшно. Но… не страшно! Уже интересно и весело гремело и сверкало! И уже поторапливали Николая с раздачей и Степаныча с разливом! Никто не дрожал и не щурил глаза. Отчего- то, от какого- то жизненного пустячка все были счастливы.

   Бурундук уже давно пропал в ночи, а пропахшее дымом и потом сборище и не думало успокаиваться. В чистом исподнем согревшиеся  «аргонавты» хлебали с жадностью уху и попивали «огненную воду».  Степаныч   наконец- то достал фотоаппарат и в перерывах между тостами ползал по палатке в поисках наиболее удачных ракусов. В ракусы,  как в подводной лодке,  попадали сплошь  волевые подбородки, стальные серые глаза, орлиные собачьи профили. И лишь Серёжкин казачий чуб невольно диссонировал с носом - пуговкой, как Степаныч не старался. Приходилось фотографировать, что есть.

   -Вовка! Никола! Кончайте щериться! Штакетники я и в деревне наснимаю! Толя, сними очки - бликуют! Нет, тебе послышалось, я сказал «бликуют»! Да – а, уж… лучше одень, а то вообще как- то… Саш, подтяни живот! А, это тельняшка… Ты смотри, а я, грешным делом, другое подумал…

   Потом Степаныч заметил, что Лёшка снимает его на камеру и фотографировать перестал, чего - то засмущавшись.

   Заснули далеко за полночь. Первым, так и не дождавшись концовки  Володькиного  то ли  станса, то ли сонета, то ли элегии  отвалился Плюм. За ним поочерёдно - остальные. Дежурства не устраивали, так как Толя за сутки возмужал и ничего более не боялся.

 

                                      .  .  .

 

 Не спалось. В палатке уже повисла прохладная предрассветная серость, но вставать не хотелось. Степаныч поворочался в спальнике.    Оладушки,   может, сварганить? Или манку? Опять же, этот писака жрать не будет…   В садике, говорит, манки переел. И хвостатая его манку не ест…    А о Лёшке ни черта не думают! Вечно голодный ходит! Тогда консервы и оладушки…   Как там тесто? Поспело?

   Да, всё - равно придётся вставать.

   Степаныч неслышно поднялся, вылез из палатки.

   На вытоптанных проплешинах стояли лужи. Трава лоснилась от влаги. Сеял мелкий беззвучный  дождик. Костровище под тентом почти не дымило.

   Степаныч снял крышку с котла. Тесто поднялось под самый верх. Разворошил огонь. Нашел походную самодельную сковородку из нержавейки, смазал её маслом, поставил разогреваться. Рядом – котелок с чаем. И, наконец - то, закурил.

   Часов в одиннадцать тронемся. Может, Женьку ещё успеем повидать. Хотя, «матрасников» по такой погоде не добудишься. И на катамараны не усадишь. Ладно, посмотрим…

   Чай разогрелся. Степаныч нашел фляжку со спиртом, наполнил маленький полиэтиленовый «мерзавчик». Ну, с приплыздом! Оглядел ещё раз хмурую поникшую поляну и выпил. И сразу налил чая. Тот  неприятно обжег послеспиртовое горло, с трудом провалился в пищевод. И сразу же наступило блаженство.  И телесное, и душевное. Сумерки развеялись. Костёр раскочегарился. Потеплело внезапно. Ничего не приходилось искать: ни соль, ни сигареты, ни специи. Всё само лезло в руки: от Рикиного поводка до Вовкиного «поминальника». Ладушки -  оладушки весело шкворчали на сковороде и чуть ли не сами складировались в миску.

   На запахи вышла Ульрика. Потянулась.

   -Опять?    

   -Девочка, не  бузи.  Иди лучше сюда. Хозяину ноту про тесто накатаем. А то скоро проснутся все…

   Подышал на подмёрзший  стержень. Начал выводить в дневнике…

  

 

 

                              Юрюзань(последнее утро)

 

   «Владимир Александрович! Я, с Вашего позволения, много напишу. В дополнение ко вчерашнему разговору.

   Вовка! Неужели ты за столько лет не понял, что всё мировое сочинительство - чистейшей воды плагиат?! От низкого до высокого! Ты, вот, мужик геройский, пролетарского, можно сказать, происхождения, так что воспринимай критику стойко и должно!

   Всё в мире сказано. Абсолютно! Новоделы типа «снеждило» и «всхолмление»- не в счёт. Смеяться, плакать, восхищаться надобно от простых слов.  И не думай, что это так просто! Осмыслить, скомпоновать и переделать услышанное, чтоб осталось в веках - это, я тебе скажу, не  кот  начхал!  Простейший пример: Лев Толстой.

1. Исторически почти верный факт: 1873 год, Ясная Поляна, весна… Лев Николаевич с  местным крестьяниным Фёдором пашут землицу. И вот, в перекуре, между бороздами, Фёдор и говорит тому, продолжая давний разговор:  - Ты,  Николаич, чем небылицы выдумывать, прошелся бы в праздник по избам, поглядел,  покумекал. Счастливы все - до хренотени!  К кому не зайди - все одинаковы!..

2.1871 год. Вечер трудного дня. Графин, гостиная, свеча… Разговор ведётся на французском языке. Софья Андреевна, отложив в сторону вышивание и стирку:

   -Ну, граф, у Юсуповых и  Княжпогостных-Трындычевских тоже в семействах  одинаковый  с т р э с с   (с т р э с с  был тогда новое слово, употреблявшееся только уникумами), однако, мон шер, лечиться семейства отправились в разные места…

3.1872 год. А. Энгельгардт   в приватной беседе с Л. Н. Толстым, находясь весьма под - шафе,  сообщает:

   -У Крамского  намедни   был. Ох, и бедлам у него в доме! «Шато Латур»  не нашлось, представляете, граф?..

 

   Вот! Фёдора и остальных мало кто помнит,  а Льва Николаевича с этой фразой  аж   несколько раз экранизировали! И даже впихнули в школьную программу! А, кажется, одно и то же говорили… Осмысление и компоновка - вот главнейшие критерии писательского таланта! А не трубка,  гелевая ручка и пятьдесят граммов, как ты думаешь…  Что толку самому придумывать! Возьми по гениальной фразе у каждого - вот тебе и шедевр на заданную тему. За Фёдора с Софьей, правда, немного обидно, никаких отступных…

   Да и это, «отобранное» у других,  надобно так компоновать,  чтоб - бах!  под  дых!   по мозгам!  Чтоб люди глянули на твоё «творение» и ахнули: «КЛЕТЧАТЫЙ!» А иначе - какой смысл? Иначе - чего браться- то?  Водичкой сладкой поить?.. Ну что, смогёшь так?

   В кинушке - там малость  попроще. Мне так кажется. Там не словом, так жестом или взглядом …. тронуть можно. Помнишь, какие глаза у Быкова в «Добровольцах» на подводной лодке? Или в «Аты - баты…» перед танком?.. А у Шиндлера, что на коленях прощения просит у спасённого им же народа?.. Да что я говорю!? Вспомни «Ликвидацию»… Племянника вспомни!   Поганец,  слюнтяй, вражина! Дядька его домой гонит, на смерть, точнее, а жалко - до слёз! Да и дядьку… тоже как- то…ей- ей жалко! Глаза эти, руки…

   А  ежели  сюда ещё и музыку добавить гениальную!!!

   Да, с кинушкой попроще…  А вот одним «глаголом жечь сердца»… Хотя, есть же «Умом Россию  не понять…» и «Я помню чудное мгновенье…». Ну, а чего, попробуй…  Жаль, конечно, что тебя не Василием нарекли… И батя не Макаром был…

   А, с другой стороны, ты мне такой- то дурак как- то даже роднее и дороже…   Дерзай!

   А-а, вот ещё что…   Не обязательно в погоне за «изюминкой» всё доводить до крайности! А то у тебя… гротескно (правильно написал?) всё. Если волна- то в цунами переходит.  Ежели   любовь- то с битьём посуды.  Сами- то  хоть раз с Надюхой били? А чего пишешь тогда…   Ну, а если ячмень- то обязательно смертью кончается! Совсем  сбрендил?  Ружья пытаешься всем на ковры навешать…

   А смерти- то, Вовка, и нет! Жизнь есть! Вечная! Разная, но единая. Потому и вечная, что единая! Возродимся, умирая… Вернее - не умирая… Я - собакой какой- нибудь… А ты - пусть кустом бузины, ладно? Или сирени…  Встретимся в будущем - я на тебя оправляться не буду! Ни- ни! УзнАю – и не буду!

   Или: я - собака, а ты - хозяин! Блох у меня вычёсываешь. Или роды принимаешь  (хи - хи). И любишь, как Ульку.

   А если даже не встретимся, то, всё – равно - жить будем. Другие «Вовки» и «Степанычи» попадутся на пути. Нет, не то я говорю. Встретимся! Без обсуждения. ЕТС!

   Втяни ноздрями запахи навоза…»

 

   -Сам втяни,- буркнул недовольно Вовка, закрывая «поминальник». –Пол- книжки, гад такой, исписал…   Для него, что ль, заводили?.. И стержень кончается…   Лишь бы бумагу измарать! Накатал напоследок,  писака.  Дорвался до бесплатного,  буддист несчастный. Перерожденец…   Фиг  я в следующие разы дневник оставлять буду! На порядочность надеешься, думаешь: почитает, подскажет, а он…   На чужих закорках в вечность попасть хочет! Ни стыда, ни совести у человека. Больше меня накатал! Ох, я тебе сейчас и выскажу! Сам напросился!

   Владимир вышел на обрыв.

   Степаныч сидел внизу, прислонившись спиной к валуну и  пялился  на реку.

   Вовка шмыгнул носом и, засунув «поминальник» в карман штормовки, начал бочком спускаться, цепляясь за корни деревьев. Степаныч даже не обернулся, будто и не слышал шума за спиной.

   -Ну? Чего напрягся? Стыдно стало за свою  писанину?- язвительно начал Вовка, оттирая извазюканные штаны. – Встретимся, говоришь?..-

   Степаныч молчал. Смотрел открытыми глазами на реку - и не дышал.

 

 

   …Ни как тащил Степаныча наверх по крутому глинистому берегу, ни как орал, зовя ребят на помощь, ни как делали тому массаж и искусственное дыхание - ничего этого потом Вовка не помнил. Лишь отрывками возникали в памяти то бегущий   куда- то в сторону испуганный Лёшка, то трясущийся Плюм, то Сашка Жедяев, льющий Степанычу воду на затылок. И ещё постоянно хлопал на ветру полог палатки. И моросил мелкий- мелкий дождь. Он собирался на лице Степаныча крупными каплями и скатывался на землю. И в открытых глазах тоже были дождинки. Потом Володька закрыл эти глаза испачканной ладонью, и на щеках и на лбу Степаныча появились грязные полосы. Они смывались дождём, и лицо светлело и становилось чистым

   Тяжело  дыша  подбежал Лёшка.

   -Я «скорую» вызвал! Прикатит сейчас  из  Кропачёво! Серёжку на дороге оставил, покажет, куда ехать! Блин, только на горе связь поймал! Как он?- Лёшка протиснулся к  лежащему  Степанычу.

   Никто не ответил.

   Сашка вообще сидел поодаль. По щекам текли слёзы, а он этого не замечал. Смотрел тупо в одну точку и губы шептали, не останавливаясь: «Сука, сука, сука…» И сжатый кулак всё давил и давил напитанную дождём землю. И сидел у костровища постаревший разом Толя.

   С реки, из  - под обрыва, послышалось бренчание гитары, смех, голоса.

   -Эй! Земляки! Степаныч! Догоняйте! Хватит спать! Эй, земляки! Догоняйте! До встречи! Живём, Челяба!

   И Никола беззвучно заплакал.

   А вход в палатку ветром - хлоп- хлоп, хлоп- хлоп...

   

 

  

  

  

 

 

 

                             Г Л А В А   8,  последняя.

 

                            «Б Е З     Н А З В А Н И Я»

 

 

 

 

   Смеркалось.

   Солнце, спрятавшись за соседними крышами, уже не освещало, а наоборот - затемнило лица  сидевших в комнате.

   Свет не зажигали. Лишь у фотографии Степаныча неярко горела свеча.
   Уже разошлись все пришлые, кто был с ним дружен или просто знаком. Много было людей. Очень.

   Дарья с Ленкой в десятый раз перемывали посуду. Остальные молча - кто где - сидели в просторной гостиной, ждали. Они ещё не садились за стол, не поминали. Торопиться уже было некуда…

  

   Неслышно вошла Валентина. Глаза на потемневшем за эти дни лице казались неестественно большими и пронзительными.  Седая  прядка выбилась из - под траурной косынки.

   -Ребята, больше, наверное, никого не будет. Давайте садиться…  И можно - я собак выпущу?..

   -Выпускай,  конечно…  Дочурки то ушли?

   -Да. Я и Сашку с ними отправила. Спать ему пора.

   -Ну- у, если всё…   Давайте тогда к столу, ребята, а?

   В который уж раз за день расставили посуду, придвинулись, расселись.

   -Свет, может, выключим?

   -Не надо, Надь… Видно пока…   Давайте так посидим.

   Налили.

   Валентина встала и долго- долго молчала. Даже глаз не поднимала. Мяла и мяла в руках налитую рюмку, и молчала.

   -Он, вообще то, старался никогда о смерти не говорить. А один раз сказал…- заговорила она, наконец. – У меня, говорит, на похоронах немногие будут плакать. Потом… по домам… может быть поплачут. А на кладбище Толя будет плакать… Сашка, Ленка… Дашка ещё будет… Да братишка… А остальные- потом…   Никогда больше об этом не говорил. Не знаю, что тогда на него нашло…   Поругались даже… Вот, вспомнилось…

   Она подняла глаза на ребят.

   -Давайте помянем.

   Встали все и выпили. Даже Дашка, не бравшая никогда в рот спиртного.

   -Ешьте, ребята, пока горячее…   Ешьте.

   Все склонились над тарелками.

   -А Аркаша где?- встревожилась вдруг Валентина, увидев пустой стул. – Он же был на кладбище!?

   -Придёт сейчас. Насчёт памятника договаривается. Не волнуйся, придёт…

   Снова налили.

   Встал Николай. Все смотрели на него, а виделся, почему то, Степаныч. Похожи они были, очень похожи.

   -Вот… Знали бы- не поехали… Братишку потеряли…- Он глотал слова вместе со слезами и руки его тряслись. –Жить бы…   Любил он жить… Потеряли вот…

   Нельзя было на это смотреть. На горе всегда страшно смотреть. Женщины заплакали. А Никола стоял, рука его тряслась, и он все пытался сказать что- то связное и важное про брата! Не получалось. Он сел, так и не выпив и не договорив, уткнулся лицом в Лёшкино плечо.

   -Помяним,- тихо сказал Серёжка, и опять все выпили. Лишь Никола никак не мог оторваться от Лёшки.

   -Валя,- сзади неслышно появился Аркадий, обнял ту за плечи. –Извини, задержался…   У тебя там собаки закрыты. Выпустить?

   -Выпусти. Забыла я…   И не покормила, и не гуляла…

   -Сиди! Покормлю…

   -Аркаша, садись. Я сам покормлю,- поднялся Володька, похлопал по пустующему рядом стулу. – Помяни Степаныча.

   Аркаша пригладил остатки волос на голове, поднял рюмку. Посмотрел на фотографию друга.

   -Я что хочу сказать… Смерть- это всегда нелепо… всегда не ко времени… А здесь- Степаныч…  Сами знаете, кем он для каждого был… Валь… ребят… я не хочу о нём, как о мёртвом, говорить! Нет его с нами…   Да бред это сивой кобылы! Пока помнить о нём будем - он всё время с нами! И советует, и шутит, и молчит…  Да что я вам говорю, сами всё знаете! Обняться, руку пожать - это, конечно…- Аркадий тяжело вздохнул. – Здесь уж ничего не поделаешь… Ты куда, Валя?

   Валентина отчего- то засуетилась, встала, поставила рюмку.

   -Я сейчас, сейчас…   Подожди, Аркаша.

   Вышла из комнаты. Немного погодя следом вышла Надежда.

   -Куда же я её положила?- Валентина шарила по стеллажам в комнате мужа. – Господи, да куда же я её положила?!

   Вовка сидел на диване и недоуменно на неё смотрел. Здесь же сидела Рика, так и не прикоснувшись к еде. Плюм с жадностью долизывал остатки корма из чашки и косился на мамкину порцию.

   -Валюша, что потеряла?

   -Да, Господи, Степаныч кассету просил передать всем, если вдруг что…  Накаркал, дурак…- Валентина заплакала, но искать не перестала. – Господи! Ну, куда же я её положила то?!

   Кассета нашлась на Плюмовской подстилке.

   -Пойдём, Володя, пойдём! Потом прогуляешься с собаками.

   Валентина утянула Володьку за собой, к ребятам.

   -Вот,- сказала она. –  Он просил передать всем. Давно ещё говорил, полгода назад, наверное, говорил…   Вспомнила…

   Все так и не садились, не выпили, ожидая Валентину.

   -Извини, Аркаша. Иначе бы опять забыла.

   -Давайте. За него.

   Помянули. Сидели, ели и  молча  поглядывали друг на дружку.

   -Чего молчите?- Вовка был на взводе. За грудиной что- то тревожно тряслось, и стало тяжело дышать. Будто воздух откачали из комнаты. – Будем слушать?- Опять все промолчали. – Ну, я тогда несу магнитофон.- Сходил в комнату Степаныча, принёс магнитофон, вставил кассету.

   И так все молчали, а здесь тишина повисла, как в барокамере.

   Шум лентопротяга.

   Кто-то откашлялся.

   И - голос Степаныча…

 

   «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!»…

 

   Зарыдала в полный голос Валентина, замотала головой.  Черная  косынка сбилась назад, упала на пол, а она всё не могла успокоиться, истерично всхлипывая в полный голос. Будто смеялась. Страшно смеялась.

   -Не надо! Не надо сейчас слуша – а - ать!

   Надежда выключила запись. С трудом оторвали Валентину от стула,  увели в спальню отпаивать пустырником.

   Минут через пять Надежда вернулась, налила воды в стакан.

   -Как там она?

   -Мы пока с ней посидим. Не ждите нас, поминайте… Вов, не забудь про собак.

   Надежда вышла.

   Сумерки  сгущались  и сделалось совсем темно. И тихо.

   -Я не понимаю, почему тогда Рика не выла, не лаяла…   Говорят, собаки очень остро смерть чуят. Заранее даже…

   -Значит, не чуяла смерти…   Спала, может…

   -А, может, и не было смерти…

   Опять замолчали в темноте. Лишь пламя свечи слегка подрагивало.

   -Мужики, давайте послушаем Степаныча. Пока Вали нет…   Да и девчонок тоже…

   Кто- то поднялся в темноте и налил всем в  первые  попавшие под руку рюмки. И включил магнитофон.

 

   «Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, мои родные! Здравствуйте, бродяги!

   Вот уж, наверно, не ожидали, да? Не пугайтесь, ребята, я коротенько. Здесь, на кассете, написано «длительность одной стороны- 45 минут».  Ну, на полтора  то часа  вас хватит. Ежели  всей компанией да под водочку… О, стоп, пришел кто – то! Подождите, открою…» 

   Зашаркали шаги. Захлопали двери. Невнятный бубнёж и приглушенный лай. Опять шаги. И  смешок Степаныча:

   «Эт, Вовка, ты пришел с Улькой. Я вас к Валюхе с Плюмом послал на кухню. Ты, как обычно, опять голодный. И бесцеремонный, как танк: Рика- и та ноги обтёрла…

   Так вот, ребята… Я вам песенки свои любимые немного попою, ну, и говорить чего - нибудь буду… Бог его знает, когда ещё свидимся…»

   Стуки. Звякание гитары. Фон. Видимо, микрофон передвинули в сторону. И песня.

   «…Знать бы всё, что нас ждёт наперёд,

     Только это не жизнь- тяжкий плен.

     Посмотри: дождь – бродяга идёт.

     Сам не знает – куда и зачем…»

 

   Вовка залпом выпил налитое. Тихонько поднялся, поманил собак и вышел из квартиры.

   Двор был пуст и темен. В ночь с понедельника на вторник людей тянуло в сон. Даже уличные фонари горели через один.

   Вовка присел на песочницу. Собаки, повозившись в кустах, подошли к нему, улеглись у ног.

   Закурил. В голове уже немного шумело от выпитого и пережитого. Он вдыхал ночной, пахнувший нагретой пылью и железной дорогой воздух и ни о чем старался не думать.

   Гасли окна в домах. Он  поднял глаза: в Валиной спальне тускло желтел ночник. Поднял глаза ещё выше, на чернильное небо. Звёзды безразличными тусклыми  светлячками висели над ним. Мерцали, пульсировали. Даже те, умершие за миллиард лет до этого летнего понедельника. Но не падали. А до Леонидов было ещё целых девятнадцать долгих счастливых лет.

   Он докурил.

   Поднял Плюмку на руки. Погладил Ульку- Рику.

   -Идёмте, ребятишки. Степаныч что – то сказать хотел…

   Они зашли в квартиру. Володька разулся. На цыпочках, стараясь не шуметь, прошмыгнули мимо спальни, остановились у открытой двери кухни.

   А навстречу, немного хрипловатым, несильным голосом Степаныча неслось:

   «Жаль, что неизбежна смерть,

     Но возможна сатисфакция:

     Уходя, оставить свет

     В тех, с кем выпало прощаться…»

     Вовка окаменел. Комок в горле всё рос и рос, не давая дышать. И лишь слёзы всё капали и капали на спящего на руках Плюмку и сидящую у ног Ульрику фон Модус. Из дома Алленс.

 

 

 

 

                                     К О Н Е Ц.  E N D.                     

 

                                                                              28.11.2009-7.03.2010г.