Воспоминания (продолжение 26)

7 июля 2015 - Алексей Лоскутов

Утром прошелся по тому, что осталось от нашей деревни. Осталось семь домов, далеко отстоящих друг от друга. Нет даже двух рядом стоящих. Нужно забирать мать с собой: скоро уже деревни не будет, это ее последние годы. Исчезнет она, а ведь в ней совсем неплохо жили мои предки, в ней родился я. Крестьянин острее, чем горожанин, воспринимает свою родину. Тут, в этом доме родился он, тут родились и жили его отец, дед, прадед. Все его предки. Если старый дом приходил в ветхость, новый строили на этом месте. Крестьянин был неотделим от места, в котором жил. Это ведь деревенская пословица: где родился – там и пригодился. Такой нерушимой привязки к месту проживания нет в городе. Смена квартиры, переезд с одной улицы на другую – обычное явление, часто даже радостное, связанное с улучшением жилищных условий. Да и смена одного города на другой не столь уж редкое явление. В силу очень серьезных обстоятельств покинул свою деревню и я. Вернее возвращаться было уже некуда: на момент моей демобилизации из армии в деревне осталось восемь или девять домов. До сих пор тянет меня сюда. Но вернуться уже не могу – некуда. Да и я изменился: в городе приобрел специальность, женился. В городе появились мои дети. Кроме того, я понимаю – одному человеку деревню не возродить. Для этого нужна другая политика, а ее нет, и не предвидится. С потерей деревни страна лишается своего самого преданного и надежного населения.
Вернулся домой. Людочка все еще спит. Это меня встревожило – спит очень долго. Наклонился над ней, прислушался: спит крепко и дышит ровно – отдыхает после трудной дороги. Снова стал уговаривать переехать мать жить ко мне в Свердловск. Она об этом и слышать не хочет. Как же, говорит, я уеду от сюда. Здесь похоронены все наши родственники, здесь похоронены мои дети. Лучше, говорит, не заикайся об этом.
Нужно заготовить дрова. После обеда пошел на Красную Речку к Николаю. Посидели с ним за столом, выпили, поговорили о жизни. Николая, почему-то, очень интересует моя женитьба: кто моя жена, любим ли мы друг друга, не родился ли уже ребенок? Рассказал, кто моя жена и утвердительно ответил на два других вопроса. Николай что-то хотел сказать, но посмотрел на меня и махнул рукой:
- Ладно, давай еще по одной.
На его мотоцикле съездили в лес, и он указал мне место для заготовки дров. На этот раз на заготовке дров трудились мать сестра и я. Когда на третий день мы возвращались домой из леса, Николай остановил меня:
- Тетя Марья, Вы идите домой, а мы с Алексеем посидим, поговорим.
- Конечно, конечно, поговорите, как ни как целый год не виделись.
Сели мы с ним на лужайке во дворе его дома, он спросил:
- Как с заготовкой дров?
- Ничего, работаем, завтра или послезавтра закончим.
- Эх, Алексей, не об этом я с тобой хочу поговорить. Подлость я сделал тебе.
Я удивился этим словам. Ничего плохого Николай мне не сделал.
- Что-то я не могу сообразить, о чем ты говоришь? Ничего плохого я от тебя не видел.
- Ты об этом и не подумаешь. Это я в Туже, уже из кузова автомашины силой стащил Милю, когда она собиралась ехать к тебе. Я очень любил твою сестру Галю, но она вышла замуж за Павлика, которого я, не смотря на это, уважаю. Пережил я это тяжело, зло, но перетерпел. Встретил другую девушку, женился. Все как будто складывалось хорошо, но после рождения ребенка, не знаю почему, но у нас частенько возникали ссоры. Вот как раз перед тем, как Миля, собираясь ехать к тебе, сшила себе свадебное платье, у нас с женой была длительная и тяжелая ссора. Я с тоской вспомнил Галю. И вдруг решил: если Галя не стала моей женой, то Миля не будет твоей женой. Я знал, что Николай очень любит Милю, и решил сделать все возможное, чтобы выдать Милю замуж за него. Миля говорила мне, что она собирается ехать к тебе. Я стал ей разъяснять, что это глупо и унизительно для нее. Она почитала меня за отца и, боясь меня обидеть, не перечила мне. Но я видел, что мои слова на нее не действуют. Тогда я сказал, что силой не позволю ей уехать к тебе. Она заплакала. На другой день приезжаю из леса, а мне говорят, что Миля с чемоданом уехала в Тужу. Я сел на мотоцикл и в Тужу. Еле успел стащить ее уже из кузова машины. Она очень плакала. Я уговорил ее мать помогать мне сватать Милю за Николая. Разъясняли ей, что Николай – это не слесарь на заводе, он уже сейчас директор школы в райцентре, живет он не в общежитии, а в хорошей квартире в Туже. Подумай сама: Алексей – слесарь, Николай – директор. Видно допекли мы ее, сломали, и она согласилась, да и трудно идти против матери. Только не заладилась у них с Николаем жизнь. Она сейчас ненавидит и его и меня. Вчера она уезжала в Безденежье, чтобы украдкой посмотреть на тебя. Прости меня, Алексей,хотя, как простишь за это? Может, переиграем все. Многие, ведь, разводятся и женятся вновь.
- Слишком поздно, Николай. У меня уже родилась дочка, не могу я ее бросить.
- У тебя дочка, у Мили уже ребенок – сын. Что я натворил, в злости на Галю - лишился ума и сломал жизнь Миле. Может, всё-таки переиграем?
Сидя на лужайке, он, кажется, не замечая этого, нервно рвал траву, мял ее в руке и отбрасывал в сторону.
- Нет, Николай, следуя твоему совету, дров мы наломаем ещё больше. Думать надо было тогда, когда ты рванул на мотоцикле в Тужу, чтобы помешать отъезду Мили, и тогда, когда, когда вы ломали её своими советами. Могу ли я простить тебя – не знаю. Много хорошего ты сделал для меня, и сейчас я вижу, как нелегко тебе, но ты сказал правду, хотя мог бы не рассказывать мне это. Спасибо за искренность такую для меня неприятную. Как говорится, бог простит тебя за это, да и наказал ты уже себя.
Довольно долго сидели молча, потом Николай заговорил:
- Уважаю я тебя Алексей, а от этого мне ещё хуже. Пойдём хоть выпьем что ли?
- Николай, в том, что случилось, есть и моя вина: нужно было нам с Милей пораньше сыграть свадьбу. Но трудно было мне начинать с нуля свою жизнь в городе, терзали меня мысли, как же Миля – учительница перенесёт эти трудности, выдержит ли она? Я - всего лишь слесарь, живу в общежитии, и нет ни кого рядом, кто мог бы мне помочь. Я спешил укорениться и кое-чего достиг, но Милю потерял. Так что, когда вы нахваливали Миле Николая, была в ваших словах и правда: действительно, Николай не слесарь, а директор школы в райцентре, и живёт он не в общежитии. Вот только Миле для любви к нему этого оказалось недостаточно. Этого предугадать вы не смогли.
- Нет, Алексей, тут ты не прав, мы в тебя верили, и Миля верила, что вы с ней сможете устроить свою жизнь.
- Николай, я привёл тебе свои соображения, и когда ты мстил мне за Галю, то и ты эти соображения принимал во внимание. Засиделся я, пойду домой.
- Так пойдём, выпьем на дорожку.
- Нет, Николай, что-то не хочется. Я пойду.
- Значит, не прощаешь.
- Не знаю, Николай. В голове у меня сейчас такая мешанина, всё это надо переварить.
Провожая меня, он крепко сжал мою руку, и с горечью сказал:
- Прости меня, ради бога, как я виноват перед Милей и перед тобой. Может быть, ты удачно женился, но Миля Николая ненавидит.
Иду домой, думаю о том, какие сюрпризы может так неожиданно подкинуть жизнь. Разве мог я ожидать от Николая такой подлости? Нет, не мог. Затуманила ему голову

злость на Галю, и решил он отыграться на мне, и не подумал о том, как это отразиться на любимой племяннице, почитающей его за отца. Переживает сейчас Николай,
ненавидит его Миля. Можно ли было всего этого избежать? Думаю, что да. Всего-то нужно было хорошо всё взвесить, прежде чем начинать действовать.
Не рассказал я матери об этом признании Николая, очень она уважает его, и не стоит портить её уважение к нему этой неприятной новостью. Когда после окончания заготовки дров, шли домой, мать говорит:
- Я бутылочку припасла, сейчас зайдем, угостим Николая. Спасибо ему, хороший он человек.
Зашли к нему. Он нас радостно встретил, пригласил к столу:
- Устали ведь, давайте поужинаем.
Мать достает бутылку водки:
- Хочу угостить тебя, Николай Алексеевич. Спасибо тебе большое, все время выручаешь ты меня. Дай тебе Бог здоровья.
- Не стоит благодарить меня за такие пустяки. Не трудно мне, тетя Марья, сделать это. Помогу я тебе и с вывозкой дров. А на счет угостить, давайте я вас лучше угощу.
Посидели за столом, выпили с Николаем по парочке рюмочек и пошли домой. Мать очень довольна:
- Какой хороший мужик, Николай Алексеевич. Если бы не он что бы мы делали с заготовкой дров.
- Вот поэтому, мам, и нужно ехать ко мне – не будет заботы о дровах, и ты будешь в тепле и мне поможешь – посидишь иногда с Людочкой.
- Ой, Леша! Опять ты за свое. Ну, подумай ты сам, как же я уеду отсюда? Здесь у меня всё. Здесь я знаю всех, и меня все знают. Как я буду жить там?
- Я же живу, мам. И у меня уже есть там и друзья и знакомые.
- Ты – молодой, тебе привыкнуть легче. Да и тебе, наверное, первое время не сладко пришлось.
Оставшиеся дни отпуска отдыхали: гуляли, с Людочкой на руках, по лугам, ловили раков и налимов. Даже Нина освоила ловлю раков, но ловит их не так как я. Зайдет в воду на перекате и идет против течения, осматривая дно реки. Увидит рака, поджидающего добычу, хвать его за спинку, и выбрасывает на берег. Правда, эти раки, почему-то, не такие крупные, как в норах.
Вскоре, после возвращения из отпуска, тетя Тася сказала нам, что она уезжает к сыну. Устроить Людочку в ясли пока не получается. Нужна няня, но где ее найти? Мой бывший сосед по квартире, Михаил Иванович, сказал, что он знает девушку, лет шестнадцати, которая пока нигде не работает, живет с матерью, он может с ней поговорить. Я согласился. Так и появилась у нашей Людочки новая няня. Правда, ненадолго. Как-то с группой сотрудников направили нас в лес на один день для заготовки бревен для самстроя. Методом самстроя строился поселочек их одноэтажных деревянных домиков.
Я пошел домой переодеться. Осень. Было довольно холодно. Подхожу к подъезду своего дома и вижу: наша няня, сама одетая, весело болтает с подружкой, а на руках у нее Людочка в одной распашонке, синенькая от холода. Я был озлоблен – понял, что это не няня. Загнал ее в комнату и предупредил, что если подобное повториться еще раз –выгоню. Вечером рассказал об этом Нине. Конечно, и ее возмутил этот случай. На следующий день пошел к председателю профкома, Грязнову Виктору Кенсориновичу. (Между прочим, он родной брат героя гражданской войны комдива Грязнова, расстрелянного в 1937 или 1938 году.) Объяснил ему ситуацию. Он пообещал помочь в получении места в детясли. И ведь помог! Дали нам место в яслях.
До следующего моего отпуска и очередной поездки в деревню к матери, никаких запоминающихся событий в моей жизни не произошло. Зато зима этого года изменила жизнь моих сестер. Муж старшей сестры Гали, Павел Васильевич, уже капитан Лютов, был переведен на службу с Дальнего Востока в город Калинин, где получил хорошую квартиру. Галя уговорила Аню переехать жить к ней. Аня согласилась. Мать осталась одна. Одиночество и мои уговоры, наконец-то, сломали ее упрямство, и она согласилась переехать жить ко мне. Так что в этот отпуск я в последний раз ехал в гости в свой отцовский дом. Мать уже продала его в колхоз, на кирпич, за 1300 рублей, почти даром. Однако она считает, что это большие деньги. Ценит она каждую копейку. Как-то во время отпуска она рассказала мне, что продала геологам 13 пудов картошки по 70 копеек за пуд.
- Мам, так эту картошку дешевле было выбросить, - удивился я.
- Что ты, что ты, - испуганно возразила она, - я же выручила девять рублей десять копеек.
Такая вот выручка: на деньги после 1961 года – это 91 копейка за тринадцать пудов картошки. Конечно, для нее 1300 рублей – громадные деньги. Я же знаю, что это сейчас средняя месячная зарплата рабочего. И за эти деньги продан хороший добротный двухэтажный дом со всеми постройками. Первый этаж: дом, сени, погреб и хлев – кирпичные. Второй этаж: дом, сени, клеть и сарай – из толстых, не тронутых гнилью, бревен. Сколько усилий и туда было затрачено на его строительство. Все делали сами, даже кирпич. И какой кирпич – прочный и гладкий. Бабушка Меланья говорила, что было его изготовлено 60 тысяч штук. Сами заготавливали лес, вручную пилили доски, сами выполняли все плотницкие и кирпичные работы. И все это без какой-либо механизации, не было ее тогда в деревне. Старался мой дед Андриан, строил капитально, на долгие годы. Заботился о своих будущих потомках. Но разбросает судьба его потомков от Находки до Пскова. И вот я – последний его потомок в этом доме, его внук, в силу обстоятельств, навсегда покидаю родное гнездо. Правдою звучат слова песни: «Расставание – маленькая смерть». Может даже не такая и маленькая, если расстаешься навсегда. У меня на душе какая-то тоскливая, щемящая грусть, у матери глаза не просыхают от слез. Она смотрит на все то, что придется бросить, и сердцем своим не может этого не понять, не принять:
- Леша, неужели мы бросим липовую кадку для засолки капусты, в нее же входит чуть не двенадцать ведер капусты, или эти липовые кадочки, в них так хорошо хранить мед. И бросим эту тоже липовую сеяльницу?
- Хорошие кадочки, мам, и сеяльница хорошая, но не нужны мне они сейчас, да как и на чём всё это мы повезём?
- Да как же всё это можно бросить? Мыслимо ли это? - плачет она.
- Что поделаешь, мам, для всего этого в моей комнате места не хватит.
   В последний день перед отъездом в Свердловск пошёл на реку. Столько воспоминаний связано с нею! Как я любил её и в детстве и подростком! Люблю её и сейчас. Совсем недавно гуляли мы с Милей по этому берегу, купались в бакалде и ловили раков. Ласкала нас тогда река и улыбалось нам сияющее небо и то, что над нами, и то, что опрокинулось в темную глубину бакалды. Хорошо нам было тогда, казалось, что ничто не сможет помешать нашему счастью.
     А сейчас щемит и болит мое сердце от мысли, что всё это я покидаю навсегда, обрывается моя последняя связь с деревней, с нашей деревней, которую я так любил. Прости меня река, прости меня моя родина, что покидаю я вас. Последний раз иду я по твоему берегу, Немдеж, иду уже один. Помнить буду каждую твою излучину, бакалду и перекат. Не забуду и сенокосы на твоих берегах, и душистое сено, смётанное в стога. Мелеет Немдеж, и он испытывает, видимо, серьёзные трудности и худеет от плохого питания. Дошёл до Студёного Ключа и решил по его берегу дойти до леса. Всё-таки странно, почему наш лес называется – Стекло? Ответа на этот вопрос я не знаю. Удивительно, начало июля, а в лесу уже полно малины. Похоже, что за малиной ещё не ходят – считают, что рано. Жалко, что нет у меня ничего, чтобы насобирать ягод. Люблю я лесную малину и поел ее с удовольствием.
    Мать уже потеряла меня, -
- Где ты был? Я проглядела все глаза, нет тебя и нет. Я уже попрощалась со всеми, поревела. Скоро уже придут к нам Михаил Степанович и Александр Михайлович, а тебя нет и нет.
У матери уже накрыт стол и на нём две бутылки водки.
- Любит Михаил Степанович выпить, пусть выпьют на прощание, - говорит она.
Как говорится, легки на помине, они не заставили себя ждать, пришли вместе.
Мать пригласила нас к столу, налила водки, плачет, -
- Выпьем на прощание, наверное, больше я вас уже не увижу. Не думала я, что соглашусь уехать из деревни. Как я привыкну жить там, в городе, где я никого не знаю. Как тяжело мне расставаться с домом, с людьми, с которыми прожила всю жизнь.
- Не реви, Марья, ты едешь к сыну. Сколько народу уже уехало из деревни и, ничего, все привыкают, не один не вернулся обратно. Да и куда возвращаться, скоро уже не будет нашей деревни, всем придётся куда-то переезжать, - успокаивает мать Михаил Степанович.
- Михаил Степанович, ты же здесь строишь новый дом, а говоришь о переезде.
- Строю, Марья, строю. Новый дом легче перевезти на новое место, чем на новом месте строить новый дом. Да и смогу ли я через несколько лет взяться за строительство нового дома.
Не клеилась беседа в этот вечер. Александр Михайлович почти не вступал в беседу. За прошедший год он очень изменился, постарел, стал замкнутым: нелегко ему было пережить смерть сына.
- Ладно, мы пойдём, отдохнуть вам надо перед дорогой. Не забывайте приезжать в гости, примут в любом доме, - сказал, прощаясь, Михаил Степанович.
- Обязательно приеду, - ответил я.
Рано утром пошли в Тужу. Вещей у матери мало, Потяжелее был только небольшой рулон домашней ткани бордового цвета с желтыми, продольными полосками у краёв.
- Сделаю из них половики на память о деревне, - уговорила меня мать.
До станции Котельнич доехали хорошо. Мать ещё ни разу не видела поезд. Она, конечно же, слышала, что есть железные дороги и поезда, но слышать о чем-то, совсем не то, что это видеть. Не зря говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз об это услышать. Когда она увидела стоящий на станции состав с товарными вагонами, то даже не поверила , что всё это может везти один паровоз. Но вот состав дрогнул, медленно тронулся с места и, постепенно набирая скорость, покинул станцию. Мать с удивлением смотрела на удаляющийся поезд.
Не меньшее потрясение испытала она и в пассажирском вагоне.
- Какой он, Лёша, большой, сколько в нем народу и все куда-то едут, - удивлялась она.
- Мам, сейчас мы поедем через реку Вятку, посмотри, какая большая река и какой через неё мост. Он высоко над рекой, под ним даже пароходы проходят. Мост почти сразу за станцией. Смотрю, как по заявке, даже пароход плывёт к мосту.
- Смотри, мам, вот и Вятка и даже пароход плывет к мосту.
- Вижу, Лёша, вижу. Какая широкая река, и как только через такую реку мост построили, по которому даже поезда ходят. А пароход-то маленький.
- Нет, мам, он не маленький, просто он далеко. Пароход намного больше нашего вагона.
- Надо же, надо же. А я вот век прожила и ничего не видела.
Весь день она неотрывно смотрела в окно вагона. Город Киров потряс её своими размерами.
- Ой, сколько же тут народу живёт, и ведь всех прокормить надо, а в деревнях уже никого не остаётся. Кто же будет хлеб-то выращивать, чтобы их прокормить?
- Мам, а Свердловск в три раза больше Кирова.
- Надо же, надо же, - удивляется она.
Постель её тоже восхитила. –
- Вот ведь до чего додумались: спи, как дома в постели, а тебя так быстро везут. Неужели, Лёша, мы будем ехать всю ночь?
- Ещё и завтра почти весь день.
Поужинали тем, что взяли с собой и легли спать. Лежу на вагонной полке, пытаюсь уснуть – не удаётся. Мерно постукивают колеса вагона, но не усыпляют, а будят одну за другой цепочку воспоминаний. Какие тяжёлые годы я уже пережил, и годы эти составляют большую часть моей жизни, Тяжёлые эти годы начались тогда, когда мне было всего три годика, а закончились, когда мне было уже двадцать лет, после призыва в армию, в 1948 году. Обычно пишут о тяготах и лишениях армейской жизни, а я в армии почувствовал себя, как на курорте. Здесь впервые в жизни я попробовал шоколадные конфеты. Здесь я ощутил себя человеком, здесь обо мне заботились, хорошо кормили, одевали, обучали специальности связиста. Здесь я осознал, что после демобилизации смогу более достойно устроить свою жизнь. Именно армия дала тот толчок, который позволил мне в дальнейшем год за годом, пусть и с немалым трудом, улучшать свои жизненные позиции. Понимал, что и после армии будет нелегко, но здесь я поверил в себя, понял, что я чего-то стою и кое-чего смогу достичь.
   Лежу, а воспоминания упрямо разворачивают цепочку моей жизни: коллективизация, школа, колхоз, война, «завод Имени 1 мая», Воркута, армия, завод «Уралэлектроаппарат», снова школа, институт.
Были периоды в моей жизни, когда казалось, что невозможно пережить даже один день, как хотелось тогда, чтобы быстрее они проходили. Однако были и такие дни, пусть и мало их было, когда хотелось остановить время.
Увы, не зыблем и не изменен ход времени, и как бы этого не хотелось невозможно ни вернуть назад, ни ускорить и ни замедлить ни одного мгновения жизни. Не согласен я со словами песни, что «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется – жизнь». Нет, миг между прошлым и будущим – это всего лишь мгновенье настоящего, а жизнь есть неразрывная последовательность этих мгновений, связавшая в одно целое прошлое, настоящее и будущее.
Почему мы почти со стопроцентной вероятностью знаем, что будет в следующий момент, довольно безошибочно можем предвидеть и более отдалённые события и действовать в соответствии с прогнозом. Даже прошлое не совсем закрыто для нас, хотя и не можем мы что-либо изменить там, но мы можем, учитывая прошлый опыт, прогнозировать своё будущее.
Благодаря чему обладаем мы даром предвиденья? Ответ прост: благодаря своей памяти и разуму. Это они объединяют в одно целое прошлое, настоящее и будущее, даруя нам жизнь. Благодаря им мы можем согласовывать причину и следствие. Лиши человека памяти, и он уже не будет человеком, ничего не сможет предвидеть. Лиши человека разума, и он превратится в животное.
Память и разум – это великий дар, которым награждён человек! С какой целью и зачем? Каким образом мертвая материя смогла так самоорганизоваться, что приобрела способность познавать себя? Сможет ли когда-то человек ответить на этот вопрос? Вот и я сейчас в своих воспоминаниях погружаюсь в прошлое, в отдельные моменты так сильно, что вновь ощущаю боль или радость пережитого. Хочу отвлечься от этих воспоминаний и не могу. Так и не уснул я в эту ночь.
    Молотов проехали ночью, так что реку Каму и мост через неё мать не видела. Утром она снова неотрывно смотрит в окно.
- Лёша, вон ведь вроде деревня, а всё баньки, баньки, почему домов-то нет?
- Мам, это не бани, а дома.
- Какие дома, бани это. Смотри два, три маленьких окошечка, какой же это дом?
- На Урале, мам, дома с двумя, тремя окнами на улицу встречаются часто.
- Бедно, видно, тут жили. У нас в деревенских домах не меньше четырёх окошек на улицу
- Нет, мам, наверное, это не от бедности. Так уж, видимо, сложилось.
Проезжаем станцию Палкино, говорю матери. –
- Это, мам, последняя станция перед Свердловском. Дальше будут уже городские станции: Сортировка, Электродепо, ВИЗ и Свердловск.
Из того что я ей сказал, она поняла только то, что дальше будет уже Свердловск. Когда проезжали Сортировку, её поразило количество вагонов на станции, у Электродепо открылся вид на Визовский пруд, она спросила. –
- Лёша, у вас тоже очень широкая река?
- Нет, мам, это пруд, отсюда Свердловск снабжается водой.
Дальше за окнами вагона дома, дома и дома. Мать оторопело смотрит на них. –
- Сколько же тут народу живёт, и что они делают?
- В Свердловске, мам, много больших заводов. На каждом из них работают тысячи рабочих. Подумай, сколько нужно деревень, чтобы обеспечить рабочими один только такой завод.
Поезд останавливается, -
- Всё, мам, приехали, сейчас пойдем на трамвайную остановку.
Идём через зал вокзала.
- Ой, Лёша, сколько же тут народу, что они тут делают? Неужели все собираются куда-то ехать?
- Да, мам, все поедут кто куда, или уже приехали, как мы с тобой.
Трамвай удивил её только тем, что железная дорога идёт по улицам города.
- Вот, мам, «завод имени Калинина», видишь, какой большой. Дальше мы повернём направо, впереди слева останется огромный завод «Уралмаш», дальше проедем около Турбомоторного завода и завода «Уралэлектроаппарат», на котором я работаю. Это тоже два больших завода. Потом и наша остановка на пересечении с улицей Краснофлотцев. Мать уже молчит: она подавлена тем, что увидела. Ещё бы: до этого она видела только город Яранск, с населением менее 20 тысяч человек, где нет ни трамвая, ни троллейбуса, ни железной дороги. Есть только спиртоводочный завод.
   Пришли домой, и здесь мать тоже испытала не малое удивление, но здесь поразили её крохотные размеры комнаты, в которой мы живём, -
- И, что, Лёша, нет у вас кроме этой комнаты не сеней, не кладовки.
- Нет у нас, мам, ни сеней, ни кладовки. Есть только место на кухне, да туалет и
ванная на две семьи.
- Что-то не могу я понять: так много домов в городе, а вы втроём живёте в этой маленькой комнате.
- Мам, мы с Ниной ещё не в худшем положении. Есть и такое, когда две семьи живут в одной комнате, разделённые всего лишь занавеской. Или снимают, не дёшево, маленькую комнату в частном доме. Я стою в очереди на получение жилья, так что можно надеяться на лучшее.
- Дай бог. Ничего, это я переживу.
   Мать легко привыкла к новой для неё жизни. Очень понравились ей и ванная, и туалет, и даже место на кухне. То, что для плиты на кухне и водогрейной колонки в ванной нужны дрова, это для неё было вполне естественно, впрочем, как и для свердловчан в то время.
   Чтобы ей не было скучно, я познакомил её с матерью Володи Макарова, Ниной Константиновной, вскоре они стали хорошими подружками.
Совершенно неожиданно недалеко от нас нашлась даже дальняя родственница: сестра свата Василия, сваха Марья. Она часто приходила к нам в гости. На досуге было интересно слушать их воспоминания. Запомнилось мне, как сваху Марью выдали замуж.
Я, говорит, как и все девки, тоже мечтала о любви, ждала признания в этом от парня, который мне нравился. Только внезапно ожидания эти закончились. Мои родители и родители жениха договорились между собою, что пора им породниться, и не откладывая назначили день смотрин. Приехали, говорит, а я тайком из-за занавески посмотрела, что хоть за жених у меня. Гляжу - баской жених, и я Семёну, жениху моему, тоже понравилась. Сыграли свадьбу, и никогда об этом не он, не я не пожалели: не сделают родители худова для своих детей.
   В другой раз она рассказала интересную историю о том, как её арестовали и посадили в тюрьму. Случилось это в период коллективизации. Муж её, Семён, подлежал аресту, как не выполнивший твёрдого задания. Зная это, он скрывался от властей. Приехала, говорит, к нам милиция, чтобы арестовать Семёна, а его нет дома. Спрашивают меня, -
- Где муж?
- Не знаю, - отвечаю им.
- Не знаешь, арестуем тебя.
А у меня грудной ребёнок на руках. Я и говорю, -
- Так у меня же маленький ребёнок.
- Ребёнка отдай кому-нибудь.
- Да как же я своего ребёнка кому-то отдам.
- Отдай, кому веришь.
Отдала я ребёнка тёте Даше, и меня забрали. Этапом отправили под Алатырь. Работали там в поле. Держали нас баб в каком-то сарае. Ночью почти не охраняли. Договорились мы втроём ночью убежать. Убежали. Добралась я до дома, встретила Семёна. Забрали у тёти Даши ребёнка и уехали на Урал.
   История почти как с дядей Александром. Только там вместо отца арестовали несовершеннолетнего сына, а здесь вместо мужа – жену, у которой грудной ребёнок. В том и другом случае сбежавшие почему-то уехали на Урал. Судьба, видимо, я ведь тоже оказался на Урале.
Двадцатого августа этого 1962 года Нина родила Светочку, и стало нас пять человек в одиннадцатиметровой комнате: тесно по любым меркам. Снова пошёл в профком к Грязнову. Обещает помочь при первой же возможности. Одна беда, говорит, что жилья институту практически не дают. Но мы стараемся, действуем по всем направленьям, чтобы жильё институту выделили.
Проживая в таких условиях, мне, конечно, не легко работать и учиться. И нет у меня никого, кто мог бы хоть как-то, в чём-то помочь мне с учёбой в институте. Одно хорошо – няню искать не надо: мать любит детей. Правда, из-за неё мне пришлось заново переписывать курсовую работу. Сварив Светочке манную кашу на молоке, она посчитала, что кастрюльку со сбежавшей кашей нельзя ставить непосредственно на стол, а лучше поставить её на тетрадь с моей курсовой работой. Сделал я матери выговор, -
- Мам, ну что же ты сделала, посмотри, можно ли это нести в институт? Неужели ты не могла понять, что испортишь бумаги?
-Так кастрюлька была в сбежавшей каше, я бы запачкала скатерть.
- Скатерть могла бы и подогнуть, а стол протереть не трудно. Ты посмотри, сколько мне нужно переписывать.
Я вижу, что мать переживает, но, к сожалению, переживаниями такие пятна с моей работы не убрать. Ненадолго мать запомнила мой выговор: забегая вперед скажу, что точно также, как подложку под кастрюльку, она испортила мне несколько листов из моего дипломного проекта. Опять пришлось её поругать, а испорченные листы переписывать.

Регистрационный номер №0297255

от 7 июля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0297255 выдан для произведения: Утром прошелся по тому, что осталось от нашей деревни. Осталось семь домов, далеко отстоящих друг от друга. Нет даже двух рядом стоящих. Нужно забирать мать с собой: скоро уже деревни не будет, это ее последние годы. Исчезнет она, а ведь в ней совсем неплохо жили мои предки, в ней родился я. Крестьянин острее, чем горожанин, воспринимает свою родину. Тут, в этом доме родился он, тут родились и жили его отец, дед, прадед. Все его предки. Если старый дом приходил в ветхость, новый строили на этом месте. Крестьянин был неотделим от места, в котором жил. Это ведь деревенская пословица: где родился – там и пригодился. Такой нерушимой привязки к месту проживания нет в городе. Смена квартиры, переезд с одной улицы на другую – обычное явление, часто даже радостное, связанное с улучшением жилищных условий. Да и смена одного города на другой не столь уж редкое явление. В силу очень серьезных обстоятельств покинул свою деревню и я. Вернее возвращаться было уже некуда: на момент моей демобилизации из армии в деревне осталось восемь или девять домов. До сих пор тянет меня сюда. Но вернуться уже не могу – некуда. Да и я изменился: в городе приобрел специальность, женился. В городе появились мои дети. Кроме того, я понимаю – одному человеку деревню не возродить. Для этого нужна другая политика, а ее нет, и не предвидится. С потерей деревни страна лишается своего самого преданного и надежного населения.
Вернулся домой. Людочка все еще спит. Это меня встревожило – спит очень долго. Наклонился над ней, прислушался: спит крепко и дышит ровно – отдыхает после трудной дороги. Снова стал уговаривать переехать мать жить ко мне в Свердловск. Она об этом и слышать не хочет. Как же, говорит, я уеду от сюда. Здесь похоронены все наши родственники, здесь похоронены мои дети. Лучше, говорит, не заикайся об этом.
Нужно заготовить дрова. После обеда пошел на Красную Речку к Николаю. Посидели с ним за столом, выпили, поговорили о жизни. Николая, почему-то, очень интересует моя женитьба: кто моя жена, любим ли мы друг друга, не родился ли уже ребенок? Рассказал, кто моя жена и утвердительно ответил на два других вопроса. Николай что-то хотел сказать, но посмотрел на меня и махнул рукой:
- Ладно, давай еще по одной.
На его мотоцикле съездили в лес, и он указал мне место для заготовки дров. На этот раз на заготовке дров трудились мать сестра и я. Когда на третий день мы возвращались домой из леса, Николай остановил меня:
- Тетя Марья, Вы идите домой, а мы с Алексеем посидим, поговорим.
- Конечно, конечно, поговорите, как ни как целый год не виделись.
Сели мы с ним на лужайке во дворе его дома, он спросил:
- Как с заготовкой дров?
- Ничего, работаем, завтра или послезавтра закончим.
- Эх, Алексей, не об этом я с тобой хочу поговорить. Подлость я сделал тебе.
Я удивился этим словам. Ничего плохого Николай мне не сделал.
- Что-то я не могу сообразить, о чем ты говоришь? Ничего плохого я от тебя не видел.
- Ты об этом и не подумаешь. Это я в Туже, уже из кузова автомашины силой стащил Милю, когда она собиралась ехать к тебе. Я очень любил твою сестру Галю, но она вышла замуж за Павлика, которого я, не смотря на это, уважаю. Пережил я это тяжело, зло, но перетерпел. Встретил другую девушку, женился. Все как будто складывалось хорошо, но после рождения ребенка, не знаю почему, но у нас частенько возникали ссоры. Вот как раз перед тем, как Миля, собираясь ехать к тебе, сшила себе свадебное платье, у нас с женой была длительная и тяжелая ссора. Я с тоской вспомнил Галю. И вдруг решил: если Галя не стала моей женой, то Миля не будет твоей женой. Я знал, что Николай очень любит Милю, и решил сделать все возможное, чтобы выдать Милю замуж за него. Миля говорила мне, что она собирается ехать к тебе. Я стал ей разъяснять, что это глупо и унизительно для нее. Она почитала меня за отца и, боясь меня обидеть, не перечила мне. Но я видел, что мои слова на нее не действуют. Тогда я сказал, что силой не позволю ей уехать к тебе. Она заплакала. На другой день приезжаю из леса, а мне говорят, что Миля с чемоданом уехала в Тужу. Я сел на мотоцикл и в Тужу. Еле успел стащить ее уже из кузова машины. Она очень плакала. Я уговорил ее мать помогать мне сватать Милю за Николая. Разъясняли ей, что Николай – это не слесарь на заводе, он уже сейчас директор школы в райцентре, живет он не в общежитии, а в хорошей квартире в Туже. Подумай сама: Алексей – слесарь, Николай – директор. Видно допекли мы ее, сломали, и она согласилась, да и трудно идти против матери. Только не заладилась у них с Николаем жизнь. Она сейчас ненавидит и его и меня. Вчера она уезжала в Безденежье, чтобы украдкой посмотреть на тебя. Прости меня, Алексей,хотя, как простишь за это? Может, переиграем все. Многие, ведь, разводятся и женятся вновь.
- Слишком поздно, Николай. У меня уже родилась дочка, не могу я ее бросить.
- У тебя дочка, у Мили уже ребенок – сын. Что я натворил, в злости на Галю - лишился ума и сломал жизнь Миле. Может, всё-таки переиграем?
Сидя на лужайке, он, кажется, не замечая этого, нервно рвал траву, мял ее в руке и отбрасывал в сторону.
- Нет, Николай, следуя твоему совету, дров мы наломаем ещё больше. Думать надо было тогда, когда ты рванул на мотоцикле в Тужу, чтобы помешать отъезду Мили, и тогда, когда, когда вы ломали её своими советами. Могу ли я простить тебя – не знаю. Много хорошего ты сделал для меня, и сейчас я вижу, как нелегко тебе, но ты сказал правду, хотя мог бы не рассказывать мне это. Спасибо за искренность такую для меня неприятную. Как говорится, бог простит тебя за это, да и наказал ты уже себя.
Довольно долго сидели молча, потом Николай заговорил:
- Уважаю я тебя Алексей, а от этого мне ещё хуже. Пойдём хоть выпьем что ли?
- Николай, в том, что случилось, есть и моя вина: нужно было нам с Милей пораньше сыграть свадьбу. Но трудно было мне начинать с нуля свою жизнь в городе, терзали меня мысли, как же Миля – учительница перенесёт эти трудности, выдержит ли она? Я - всего лишь слесарь, живу в общежитии, и нет ни кого рядом, кто мог бы мне помочь. Я спешил укорениться и кое-чего достиг, но Милю потерял. Так что, когда вы нахваливали Миле Николая, была в ваших словах и правда: действительно, Николай не слесарь, а директор школы в райцентре, и живёт он не в общежитии. Вот только Миле для любви к нему этого оказалось недостаточно. Этого предугадать вы не смогли.
- Нет, Алексей, тут ты не прав, мы в тебя верили, и Миля верила, что вы с ней сможете устроить свою жизнь.
- Николай, я привёл тебе свои соображения, и когда ты мстил мне за Галю, то и ты эти соображения принимал во внимание. Засиделся я, пойду домой.
- Так пойдём, выпьем на дорожку.
- Нет, Николай, что-то не хочется. Я пойду.
- Значит, не прощаешь.
- Не знаю, Николай. В голове у меня сейчас такая мешанина, всё это надо переварить.
Провожая меня, он крепко сжал мою руку, и с горечью сказал:
- Прости меня, ради бога, как я виноват перед Милей и перед тобой. Может быть, ты удачно женился, но Миля Николая ненавидит.
Иду домой, думаю о том, какие сюрпризы может так неожиданно подкинуть жизнь. Разве мог я ожидать от Николая такой подлости? Нет, не мог. Затуманила ему голову

злость на Галю, и решил он отыграться на мне, и не подумал о том, как это отразиться на любимой племяннице, почитающей его за отца. Переживает сейчас Николай,
ненавидит его Миля. Можно ли было всего этого избежать? Думаю, что да. Всего-то нужно было хорошо всё взвесить, прежде чем начинать действовать.
Не рассказал я матери об этом признании Николая, очень она уважает его, и не стоит портить её уважение к нему этой неприятной новостью. Когда после окончания заготовки дров, шли домой, мать говорит:
- Я бутылочку припасла, сейчас зайдем, угостим Николая. Спасибо ему, хороший он человек.
Зашли к нему. Он нас радостно встретил, пригласил к столу:
- Устали ведь, давайте поужинаем.
Мать достает бутылку водки:
- Хочу угостить тебя, Николай Алексеевич. Спасибо тебе большое, все время выручаешь ты меня. Дай тебе Бог здоровья.
- Не стоит благодарить меня за такие пустяки. Не трудно мне, тетя Марья, сделать это. Помогу я тебе и с вывозкой дров. А на счет угостить, давайте я вас лучше угощу.
Посидели за столом, выпили с Николаем по парочке рюмочек и пошли домой. Мать очень довольна:
- Какой хороший мужик, Николай Алексеевич. Если бы не он что бы мы делали с заготовкой дров.
- Вот поэтому, мам, и нужно ехать ко мне – не будет заботы о дровах, и ты будешь в тепле и мне поможешь – посидишь иногда с Людочкой.
- Ой, Леша! Опять ты за свое. Ну, подумай ты сам, как же я уеду отсюда? Здесь у меня всё. Здесь я знаю всех, и меня все знают. Как я буду жить там?
- Я же живу, мам. И у меня уже есть там и друзья и знакомые.
- Ты – молодой, тебе привыкнуть легче. Да и тебе, наверное, первое время не сладко пришлось.
Оставшиеся дни отпуска отдыхали: гуляли, с Людочкой на руках, по лугам, ловили раков и налимов. Даже Нина освоила ловлю раков, но ловит их не так как я. Зайдет в воду на перекате и идет против течения, осматривая дно реки. Увидит рака, поджидающего добычу, хвать его за спинку, и выбрасывает на берег. Правда, эти раки, почему-то, не такие крупные, как в норах.
Вскоре, после возвращения из отпуска, тетя Тася сказала нам, что она уезжает к сыну. Устроить Людочку в ясли пока не получается. Нужна няня, но где ее найти? Мой бывший сосед по квартире, Михаил Иванович, сказал, что он знает девушку, лет шестнадцати, которая пока нигде не работает, живет с матерью, он может с ней поговорить. Я согласился. Так и появилась у нашей Людочки новая няня. Правда, ненадолго. Как-то с группой сотрудников направили нас в лес на один день для заготовки бревен для самстроя. Методом самстроя строился поселочек их одноэтажных деревянных домиков.
Я пошел домой переодеться. Осень. Было довольно холодно. Подхожу к подъезду своего дома и вижу: наша няня, сама одетая, весело болтает с подружкой, а на руках у нее Людочка в одной распашонке, синенькая от холода. Я был озлоблен – понял, что это не няня. Загнал ее в комнату и предупредил, что если подобное повториться еще раз –выгоню. Вечером рассказал об этом Нине. Конечно, и ее возмутил этот случай. На следующий день пошел к председателю профкома, Грязнову Виктору Кенсориновичу. (Между прочим, он родной брат героя гражданской войны комдива Грязнова, расстрелянного в 1937 или 1938 году.) Объяснил ему ситуацию. Он пообещал помочь в получении места в детясли. И ведь помог! Дали нам место в яслях.
До следующего моего отпуска и очередной поездки в деревню к матери, никаких запоминающихся событий в моей жизни не произошло. Зато зима этого года изменила жизнь моих сестер. Муж старшей сестры Гали, Павел Васильевич, уже капитан Лютов, был переведен на службу с Дальнего Востока в город Калинин, где получил хорошую квартиру. Галя уговорила Аню переехать жить к ней. Аня согласилась. Мать осталась одна. Одиночество и мои уговоры, наконец-то, сломали ее упрямство, и она согласилась переехать жить ко мне. Так что в этот отпуск я в последний раз ехал в гости в свой отцовский дом. Мать уже продала его в колхоз, на кирпич, за 1300 рублей, почти даром. Однако она считает, что это большие деньги. Ценит она каждую копейку. Как-то во время отпуска она рассказала мне, что продала геологам 13 пудов картошки по 70 копеек за пуд.
- Мам, так эту картошку дешевле было выбросить, - удивился я.
- Что ты, что ты, - испуганно возразила она, - я же выручила девять рублей десять копеек.
Такая вот выручка: на деньги после 1961 года – это 91 копейка за тринадцать пудов картошки. Конечно, для нее 1300 рублей – громадные деньги. Я же знаю, что это сейчас средняя месячная зарплата рабочего. И за эти деньги продан хороший добротный двухэтажный дом со всеми постройками. Первый этаж: дом, сени, погреб и хлев – кирпичные. Второй этаж: дом, сени, клеть и сарай – из толстых, не тронутых гнилью, бревен. Сколько усилий и туда было затрачено на его строительство. Все делали сами, даже кирпич. И какой кирпич – прочный и гладкий. Бабушка Меланья говорила, что было его изготовлено 60 тысяч штук. Сами заготавливали лес, вручную пилили доски, сами выполняли все плотницкие и кирпичные работы. И все это без какой-либо механизации, не было ее тогда в деревне. Старался мой дед Андриан, строил капитально, на долгие годы. Заботился о своих будущих потомках. Но разбросает судьба его потомков от Находки до Пскова. И вот я – последний его потомок в этом доме, его внук, в силу обстоятельств, навсегда покидаю родное гнездо. Правдою звучат слова песни: «Расставание – маленькая смерть». Может даже не такая и маленькая, если расстаешься навсегда. У меня на душе какая-то тоскливая, щемящая грусть, у матери глаза не просыхают от слез. Она смотрит на все то, что придется бросить, и сердцем своим не может этого не понять, не принять:
- Леша, неужели мы бросим липовую кадку для засолки капусты, в нее же входит чуть не двенадцать ведер капусты, или эти липовые кадочки, в них так хорошо хранить мед. И бросим эту тоже липовую сеяльницу?
- Хорошие кадочки, мам, и сеяльница хорошая, но не нужны мне они сейчас, да как и на чём всё это мы повезём?
- Да как же всё это можно бросить? Мыслимо ли это? - плачет она.
- Что поделаешь, мам, для всего этого в моей комнате места не хватит.
   В последний день перед отъездом в Свердловск пошёл на реку. Столько воспоминаний связано с нею! Как я любил её и в детстве и подростком! Люблю её и сейчас. Совсем недавно гуляли мы с Милей по этому берегу, купались в бакалде и ловили раков. Ласкала нас тогда река и улыбалось нам сияющее небо и то, что над нами, и то, что опрокинулось в темную глубину бакалды. Хорошо нам было тогда, казалось, что ничто не сможет помешать нашему счастью.
     А сейчас щемит и болит мое сердце от мысли, что всё это я покидаю навсегда, обрывается моя последняя связь с деревней, с нашей деревней, которую я так любил. Прости меня река, прости меня моя родина, что покидаю я вас. Последний раз иду я по твоему берегу, Немдеж, иду уже один. Помнить буду каждую твою излучину, бакалду и перекат. Не забуду и сенокосы на твоих берегах, и душистое сено, смётанное в стога. Мелеет Немдеж, и он испытывает, видимо, серьёзные трудности и худеет от плохого питания. Дошёл до Студёного Ключа и решил по его берегу дойти до леса. Всё-таки странно, почему наш лес называется – Стекло? Ответа на этот вопрос я не знаю. Удивительно, начало июля, а в лесу уже полно малины. Похоже, что за малиной ещё не ходят – считают, что рано. Жалко, что нет у меня ничего, чтобы насобирать ягод. Люблю я лесную малину и поел ее с удовольствием.
    Мать уже потеряла меня, -
- Где ты был? Я проглядела все глаза, нет тебя и нет. Я уже попрощалась со всеми, поревела. Скоро уже придут к нам Михаил Степанович и Александр Михайлович, а тебя нет и нет.
У матери уже накрыт стол и на нём две бутылки водки.
- Любит Михаил Степанович выпить, пусть выпьют на прощание, - говорит она.
Как говорится, легки на помине, они не заставили себя ждать, пришли вместе.
Мать пригласила нас к столу, налила водки, плачет, -
- Выпьем на прощание, наверное, больше я вас уже не увижу. Не думала я, что соглашусь уехать из деревни. Как я привыкну жить там, в городе, где я никого не знаю. Как тяжело мне расставаться с домом, с людьми, с которыми прожила всю жизнь.
- Не реви, Марья, ты едешь к сыну. Сколько народу уже уехало из деревни и, ничего, все привыкают, не один не вернулся обратно. Да и куда возвращаться, скоро уже не будет нашей деревни, всем придётся куда-то переезжать, - успокаивает мать Михаил Степанович.
- Михаил Степанович, ты же здесь строишь новый дом, а говоришь о переезде.
- Строю, Марья, строю. Новый дом легче перевезти на новое место, чем на новом месте строить новый дом. Да и смогу ли я через несколько лет взяться за строительство нового дома.
Не клеилась беседа в этот вечер. Александр Михайлович почти не вступал в беседу. За прошедший год он очень изменился, постарел, стал замкнутым: нелегко ему было пережить смерть сына.
- Ладно, мы пойдём, отдохнуть вам надо перед дорогой. Не забывайте приезжать в гости, примут в любом доме, - сказал, прощаясь, Михаил Степанович.
- Обязательно приеду, - ответил я.
Рано утром пошли в Тужу. Вещей у матери мало, Потяжелее был только небольшой рулон домашней ткани бордового цвета с желтыми, продольными полосками у краёв.
- Сделаю из них половики на память о деревне, - уговорила меня мать.
До станции Котельнич доехали хорошо. Мать ещё ни разу не видела поезд. Она, конечно же, слышала, что есть железные дороги и поезда, но слышать о чем-то, совсем не то, что это видеть. Не зря говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз об это услышать. Когда она увидела стоящий на станции состав с товарными вагонами, то даже не поверила , что всё это может везти один паровоз. Но вот состав дрогнул, медленно тронулся с места и, постепенно набирая скорость, покинул станцию. Мать с удивлением смотрела на удаляющийся поезд.
Не меньшее потрясение испытала она и в пассажирском вагоне.
- Какой он, Лёша, большой, сколько в нем народу и все куда-то едут, - удивлялась она.
- Мам, сейчас мы поедем через реку Вятку, посмотри, какая большая река и какой через неё мост. Он высоко над рекой, под ним даже пароходы проходят. Мост почти сразу за станцией. Смотрю, как по заявке, даже пароход плывёт к мосту.
- Смотри, мам, вот и Вятка и даже пароход плывет к мосту.
- Вижу, Лёша, вижу. Какая широкая река, и как только через такую реку мост построили, по которому даже поезда ходят. А пароход-то маленький.
- Нет, мам, он не маленький, просто он далеко. Пароход намного больше нашего вагона.
- Надо же, надо же. А я вот век прожила и ничего не видела.
Весь день она неотрывно смотрела в окно вагона. Город Киров потряс её своими размерами.
- Ой, сколько же тут народу живёт, и ведь всех прокормить надо, а в деревнях уже никого не остаётся. Кто же будет хлеб-то выращивать, чтобы их прокормить?
- Мам, а Свердловск в три раза больше Кирова.
- Надо же, надо же, - удивляется она.
Постель её тоже восхитила. –
- Вот ведь до чего додумались: спи, как дома в постели, а тебя так быстро везут. Неужели, Лёша, мы будем ехать всю ночь?
- Ещё и завтра почти весь день.
Поужинали тем, что взяли с собой и легли спать. Лежу на вагонной полке, пытаюсь уснуть – не удаётся. Мерно постукивают колеса вагона, но не усыпляют, а будят одну за другой цепочку воспоминаний. Какие тяжёлые годы я уже пережил, и годы эти составляют большую часть моей жизни, Тяжёлые эти годы начались тогда, когда мне было всего три годика, а закончились, когда мне было уже двадцать лет, после призыва в армию, в 1948 году. Обычно пишут о тяготах и лишениях армейской жизни, а я в армии почувствовал себя, как на курорте. Здесь впервые в жизни я попробовал шоколадные конфеты. Здесь я ощутил себя человеком, здесь обо мне заботились, хорошо кормили, одевали, обучали специальности связиста. Здесь я осознал, что после демобилизации смогу более достойно устроить свою жизнь. Именно армия дала тот толчок, который позволил мне в дальнейшем год за годом, пусть и с немалым трудом, улучшать свои жизненные позиции. Понимал, что и после армии будет нелегко, но здесь я поверил в себя, понял, что я чего-то стою и кое-чего смогу достичь.
   Лежу, а воспоминания упрямо разворачивают цепочку моей жизни: коллективизация, школа, колхоз, война, «завод Имени 1 мая», Воркута, армия, завод «Уралэлектроаппарат», снова школа, институт.
Были периоды в моей жизни, когда казалось, что невозможно пережить даже один день, как хотелось тогда, чтобы быстрее они проходили. Однако были и такие дни, пусть и мало их было, когда хотелось остановить время.
Увы, не зыблем и не изменен ход времени, и как бы этого не хотелось невозможно ни вернуть назад, ни ускорить и ни замедлить ни одного мгновения жизни. Не согласен я со словами песни, что «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется – жизнь». Нет, миг между прошлым и будущим – это всего лишь мгновенье настоящего, а жизнь есть неразрывная последовательность этих мгновений, связавшая в одно целое прошлое, настоящее и будущее.
Почему мы почти со стопроцентной вероятностью знаем, что будет в следующий момент, довольно безошибочно можем предвидеть и более отдалённые события и действовать в соответствии с прогнозом. Даже прошлое не совсем закрыто для нас, хотя и не можем мы что-либо изменить там, но мы можем, учитывая прошлый опыт, прогнозировать своё будущее.
Благодаря чему обладаем мы даром предвиденья? Ответ прост: благодаря своей памяти и разуму. Это они объединяют в одно целое прошлое, настоящее и будущее, даруя нам жизнь. Благодаря им мы можем согласовывать причину и следствие. Лиши человека памяти, и он уже не будет человеком, ничего не сможет предвидеть. Лиши человека разума, и он превратится в животное.
Память и разум – это великий дар, которым награждён человек! С какой целью и зачем? Каким образом мертвая материя смогла так самоорганизоваться, что приобрела способность познавать себя? Сможет ли когда-то человек ответить на этот вопрос? Вот и я сейчас в своих воспоминаниях погружаюсь в прошлое, в отдельные моменты так сильно, что вновь ощущаю боль или радость пережитого. Хочу отвлечься от этих воспоминаний и не могу. Так и не уснул я в эту ночь.
    Молотов проехали ночью, так что реку Каму и мост через неё мать не видела. Утром она снова неотрывно смотрит в окно.
- Лёша, вон ведь вроде деревня, а всё баньки, баньки, почему домов-то нет?
- Мам, это не бани, а дома.
- Какие дома, бани это. Смотри два, три маленьких окошечка, какой же это дом?
- На Урале, мам, дома с двумя, тремя окнами на улицу встречаются часто.
- Бедно, видно, тут жили. У нас в деревенских домах не меньше четырёх окошек на улицу
- Нет, мам, наверное, это не от бедности. Так уж, видимо, сложилось.
Проезжаем станцию Палкино, говорю матери. –
- Это, мам, последняя станция перед Свердловском. Дальше будут уже городские станции: Сортировка, Электродепо, ВИЗ и Свердловск.
Из того что я ей сказал, она поняла только то, что дальше будет уже Свердловск. Когда проезжали Сортировку, её поразило количество вагонов на станции, у Электродепо открылся вид на Визовский пруд, она спросила. –
- Лёша, у вас тоже очень широкая река?
- Нет, мам, это пруд, отсюда Свердловск снабжается водой.
Дальше за окнами вагона дома, дома и дома. Мать оторопело смотрит на них. –
- Сколько же тут народу живёт, и что они делают?
- В Свердловске, мам, много больших заводов. На каждом из них работают тысячи рабочих. Подумай, сколько нужно деревень, чтобы обеспечить рабочими один только такой завод.
Поезд останавливается, -
- Всё, мам, приехали, сейчас пойдем на трамвайную остановку.
Идём через зал вокзала.
- Ой, Лёша, сколько же тут народу, что они тут делают? Неужели все собираются куда-то ехать?
- Да, мам, все поедут кто куда, или уже приехали, как мы с тобой.
Трамвай удивил её только тем, что железная дорога идёт по улицам города.
- Вот, мам, «завод имени Калинина», видишь, какой большой. Дальше мы повернём направо, впереди слева останется огромный завод «Уралмаш», дальше проедем около Турбомоторного завода и завода «Уралэлектроаппарат», на котором я работаю. Это тоже два больших завода. Потом и наша остановка на пересечении с улицей Краснофлотцев. Мать уже молчит: она подавлена тем, что увидела. Ещё бы: до этого она видела только город Яранск, с населением менее 20 тысяч человек, где нет ни трамвая, ни троллейбуса, ни железной дороги. Есть только спиртоводочный завод.
   Пришли домой, и здесь мать тоже испытала не малое удивление, но здесь поразили её крохотные размеры комнаты, в которой мы живём, -
- И, что, Лёша, нет у вас кроме этой комнаты не сеней, не кладовки.
- Нет у нас, мам, ни сеней, ни кладовки. Есть только место на кухне, да туалет и
ванная на две семьи.
- Что-то не могу я понять: так много домов в городе, а вы втроём живёте в этой маленькой комнате.
- Мам, мы с Ниной ещё не в худшем положении. Есть и такое, когда две семьи живут в одной комнате, разделённые всего лишь занавеской. Или снимают, не дёшево, маленькую комнату в частном доме. Я стою в очереди на получение жилья, так что можно надеяться на лучшее.
- Дай бог. Ничего, это я переживу.
   Мать легко привыкла к новой для неё жизни. Очень понравились ей и ванная, и туалет, и даже место на кухне. То, что для плиты на кухне и водогрейной колонки в ванной нужны дрова, это для неё было вполне естественно, впрочем, как и для свердловчан в то время.
   Чтобы ей не было скучно, я познакомил её с матерью Володи Макарова, Ниной Константиновной, вскоре они стали хорошими подружками.
Совершенно неожиданно недалеко от нас нашлась даже дальняя родственница: сестра свата Василия, сваха Марья. Она часто приходила к нам в гости. На досуге было интересно слушать их воспоминания. Запомнилось мне, как сваху Марью выдали замуж.
Я, говорит, как и все девки, тоже мечтала о любви, ждала признания в этом от парня, который мне нравился. Только внезапно ожидания эти закончились. Мои родители и родители жениха договорились между собою, что пора им породниться, и не откладывая назначили день смотрин. Приехали, говорит, а я тайком из-за занавески посмотрела, что хоть за жених у меня. Гляжу - баской жених, и я Семёну, жениху моему, тоже понравилась. Сыграли свадьбу, и никогда об этом не он, не я не пожалели: не сделают родители худова для своих детей.
   В другой раз она рассказала интересную историю о том, как её арестовали и посадили в тюрьму. Случилось это в период коллективизации. Муж её, Семён, подлежал аресту, как не выполнивший твёрдого задания. Зная это, он скрывался от властей. Приехала, говорит, к нам милиция, чтобы арестовать Семёна, а его нет дома. Спрашивают меня, -
- Где муж?
- Не знаю, - отвечаю им.
- Не знаешь, арестуем тебя.
А у меня грудной ребёнок на руках. Я и говорю, -
- Так у меня же маленький ребёнок.
- Ребёнка отдай кому-нибудь.
- Да как же я своего ребёнка кому-то отдам.
- Отдай, кому веришь.
Отдала я ребёнка тёте Даше, и меня забрали. Этапом отправили под Алатырь. Работали там в поле. Держали нас баб в каком-то сарае. Ночью почти не охраняли. Договорились мы втроём ночью убежать. Убежали. Добралась я до дома, встретила Семёна. Забрали у тёти Даши ребёнка и уехали на Урал.
   История почти как с дядей Александром. Только там вместо отца арестовали несовершеннолетнего сына, а здесь вместо мужа – жену, у которой грудной ребёнок. В том и другом случае сбежавшие почему-то уехали на Урал. Судьба, видимо, я ведь тоже оказался на Урале.
Двадцатого августа этого 1962 года Нина родила Светочку, и стало нас пять человек в одиннадцатиметровой комнате: тесно по любым меркам. Снова пошёл в профком к Грязнову. Обещает помочь при первой же возможности. Одна беда, говорит, что жилья институту практически не дают. Но мы стараемся, действуем по всем направленьям, чтобы жильё институту выделили.
Проживая в таких условиях, мне, конечно, не легко работать и учиться. И нет у меня никого, кто мог бы хоть как-то, в чём-то помочь мне с учёбой в институте. Одно хорошо – няню искать не надо: мать любит детей. Правда, из-за неё мне пришлось заново переписывать курсовую работу. Сварив Светочке манную кашу на молоке, она посчитала, что кастрюльку со сбежавшей кашей нельзя ставить непосредственно на стол, а лучше поставить её на тетрадь с моей курсовой работой. Сделал я матери выговор, -
- Мам, ну что же ты сделала, посмотри, можно ли это нести в институт? Неужели ты не могла понять, что испортишь бумаги?
-Так кастрюлька была в сбежавшей каше, я бы запачкала скатерть.
- Скатерть могла бы и подогнуть, а стол протереть не трудно. Ты посмотри, сколько мне нужно переписывать.
Я вижу, что мать переживает, но, к сожалению, переживаниями такие пятна с моей работы не убрать. Ненадолго мать запомнила мой выговор: забегая вперед скажу, что точно также, как подложку под кастрюльку, она испортила мне несколько листов из моего дипломного проекта. Опять пришлось её поругать, а испорченные листы переписывать.

Воспоминания (продолжение 27)

Воспоминания (продолжение 25)

Рейтинг: +2 510 просмотров

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (4)

Дмитрий Криушов # 23 августа 2015 в 23:01 +1

Здравствуйте, уважаемый Алексей. Прошу простить за несколько неуместную мысль, но вот ведь какая закавыка: наверное, многие Ваши читатели задаются вопросом, - "А о чём речь-то? Ни геройства тебе, ни злодейств кровавых, ни страданий особых. Даже эротики, и той нет. Так, обычная жизнь при "проклятом социализме". Зачем мне это?". Я лично так не думаю: Вы отлично передаёте дух времени, его настрой, Вы показываете, что возможна другая, честная жизнь, в которой деньги - отнюдь не самое главное. Главное - быть честным перед собой и другими, и будь, что будет.
Искренне Ваш - Дмитрий.

Алексей Лоскутов # 24 августа 2015 в 19:57 +1

Здравствуйте, уважаемый Дмитрий!
Полностью согласен с Вами, что не было в моей жизни ни героических ни подлых поступков. Но такой была жизнь у подавляющего большинства моих ровесников. И не только ровесников. Можно сказать, что такой она была во все времена. Не совсем согласен с Вами насчет переживаний, а их в моей жизни было не мало. Об этом написал я, видимо, плохо. В 14 лет ворочать 100 кг мешки, без выходных, питаясь лебедой, доставляют не мало переживаний.
В лагере Воркуты, при очень плохом питании, работать грузчиком на машине и выполнять тот громадный объем работ, не взирая ни на какие погодные условия - тоже не оставили приятных переживаний. Не мало было дней, когда казалось, что и один этот день не пережить.
На жизнь после Воркуты обижаться не могу, бывало сложновато, но это были мелочи, по сравнению с тем, что было пережито. Но интересные моменты в жизни были и позже. Извините, что слегка возразил Вам.
С искренним уважением к Вам А. Лоскутов.

Василий Мищенко # 26 августа 2015 в 00:34 0

Здравствуйте, Алексей! Совершенно с Вами согласен, что подобная жизнь была у МНОГИХ, но не у всех. Во все времена есть люди, живущие припеваючи. Но о них - не хочется ни думать, ни вспоминать. Мы, жившие тяжело, но интересно - единомышленники. И этим всё сказано. Узнал о Ваших неполадках со здоровьем. Искренне сочувствую и сопереживаю. Дай Бог Вам здоровья! Огромное спасибо за отзыв на "Яблочный спас..". С уважением, В.М.

Алексей Лоскутов # 26 августа 2015 в 19:50 0

Здравствуйте, уважаемый Василий!
Спасибо Вам за добрые слова и за прекрасный отзыв. Вы правы, и в те тяжелые времена войны, и в послевоенные годы восстановления страны из руин, были и такие, кто не испытал никаких трудностей. Но были и те, кому досталось их с излишком. Я, наверно, принадлежу к тем, кому в эти годы досталось с излишком. Что тут поделаешь, такая, видно, судьба. Спасибо за сочувствие.
С искренним уважением к Вам А. Лоскутов.

RSS-лента комментариев