Помочь сайту
Поздравления
Воспоминания (продолжение 25)
29 июня 2015 -
Алексей Лоскутов
С приходом Мехонцева, наша лаборатория быстро набирает силу. Появилась новая аппаратура, а двадцати канальный для статических испытаний Мехонцев разработал сам, а я его изготовил. При нем увеличился состав лаборатории. Правда, уволился Медведев, заявив, что эта муть не для него. Пришли новые сотрудники: слесари – Корзунин, Петров и Сабурова; техники – Женя Зыкин, Володя Коротаев, а немного позднее – Юра Клепалов. У вновь прибывших не было никакого опыта работы в тензометрии, но с таким опытным инженером, как Юрий Яковлевич, объем работ по исследованию и испытанию машин и аппаратов быстро увеличивался. Однажды мы проводили испытания в высоковольтной лаборатории. Закончив их, стали сворачивать аппаратуру. Юрий Яковлевич подошел к аппарату ТА-5, чтобы отключить от него и свернуть кабель питания. Спросил у Зыкина: отключил ли он его от сети питания 220В. И получил утвердительный ответ. Осторожно отвинтив клеммы для подключения кабеля к аппарату ТА-5, Юрий Яковлевич, прежде чем свернуть кабель, оголенными концами его чиркнул по металлическому ограждению лаборатории. Яркая вспышка, и концы кабеля испарились в вольтовой дуге. Юрий Яковлевич зло посмотрел на Зыкина, не сдержав гнева, произнес:
- Я всегда считал, что олух с дипломом хуже олуха без диплома.
Зыкин очень обиделся, а зря. Будь на месте Юрия Яковлевича другой, менее опытный и осторожный, то, сворачивая кабель, он получил бы смертельный удар током: пол высоковольтной испытательной лаборатории надежно заземлен, и удар был бы очень сильным. Короче говоря, оскорбления Зыкин не перенес и вскоре уволился. На его место приняли Юру Гилева. Недолго и Юрий Яковлевич был нашим начальником. Оказывается, он готовил кандидатскую диссертацию, которую успешно защитил. По приглашению Юрия Яковлевича, я был на защите диссертации и на банкете в ресторане гостиницы «Центральной», где отмечали это событие. Вскоре, после защиты диссертации, Юрий Яковлевич перешел на работу в институт машиностроения. Наша лаборатория осталась без начальника. А в лаборатории нет ни одного инженера. Юра Клепалов, будучи техником, учился на третьем курсе института. Его и назначили начальником лаборатории. Думаю, что назначение это было ошибочным. Как тензометрист, он был самым слабым сотрудником лаборатории, даже слабее слесарей, те хотя бы умели качественно выполнять пайку схем. В лаборатории почти сразу же начались трения, причем по вине Клепалова. Начальник, хотя бы в чем-то, должен превосходить своих подчиненных. Если не как специалист, то, пусть только как хороший руководитель, или даже просто, как человек, заслуживающий уважения. Ничем этим Клепалов не обладал. Уважение коллектива нужно было заслужить. Мелкими и совершенно не нужными придирками он вызывал раздражение у своих подчиненных. Один за другим из лаборатории ушли Корзунин, Коротаев, Антонов и Петров. На их место были приняты слесари – Бояринцев, Палош и инженер Овчинников.
Как начальник Клепалов мне тоже не нравился, он чувствовал это, но понимал, что если и я уволюсь, то работать в лаборатории будет некому. Поэтому с мелкими придирками ко мне не приставал, а по работе придраться было не к чему.
Вскоре после того, как уволились Корзунин и Коротаев, лаборатория должна была выполнить испытания по прочности корпуса мощного синхронного компенсатора. На испытания выделили трое суток, больше нельзя, конец месяца – цех должен выполнять план.
Клепалов решил, что он сам, без подсказок, сможет выполнить эту работу. Со слесарями Бояринцевым и Гилевым они наклеили в нужных местах тензодатчики, собрали схемы. На это ушло два дня, на третий день с утра подключили аппаратуру, но, сколько не старались, им не удалось скомпенсировать ни одну схему. Начальник первого цеха Нахманович и мастер участка Московский кроют их почти матом, но все-таки добавили на испытания еще сутки.
В конце смены ко мне подошел притихший и расстроенный Клепалов:
- Лоскутов, на корпусе компенсатора не удается скомпенсировать ни одну схему. Завтра до двух часов мы должны выполнить все необходимые для испытаний эксперименты. К началу утренней смены нужно подготовить схемы для испытаний.
- И как ты думаешь это сделать? За трое суток работу сделать не сумели, так почему мне удастся сделать её за одну ночь? Кроме того, после работы мне нужно ехать на занятия в институт, - отвечаю я.
- Работу надо сделать. Говори, сколько тебе нужно человек?
Я раздражён, мне это совсем не нравится. Он провалил свою работу, а я ее за одну ночь должен сделать за него. Молчу. Он повторяет:
- Сколько человек тебе нужно?
Палош у нас работает первый день, Со злостью говорю:
- Вот его, одного.
Клепалов смотрит на меня непонимающе:
- Так он же ничего ещё не умеет делать!
- Думаю, что подавать мне проводники для пайки схем он сумеет.
Захватив всё необходимое для пайки схем, мы с Палошем отправились спасать репутацию лаборатории. Посмотрел, что там напаяли за трое суток, и убедился, что перепаивать нужно все схемы. Пайки в тензометрии должны выполняться очень качественно, иначе не удастся измерить величину изменения сопротивления тензодатчика, вызванную деформацией металла на котором он наклеен. Пайка схем выполнена безобразно. Кроме того тензодатчики, нужно было защитить слоем парафина, так как сквозняки, при открывании ворот в цех, могли привести к значительным погрешностям измерения.
Клепалов пришел с нами, но здесь он мне был совершенно не нужен. Он понял это и вскоре ушёл.
Я перепаял всю схему, подключил аппаратуру и спокойно скомпенсировал мостовые схемы всех тензодатчиков. На другой день утром пошли в цех. Я проверил компенсацию: всё было в порядке. Слышу, мастер Московский кричит:
- Когда вы будете готовы, когда можно включать насос?
(Корпус компенсатора испытывался под гидравлическим давлением)
- Мы готовы, - отвечаю я.
Быстро провели все необходимые измерения, даже раньше отпущенного нам срока.
Рассказал это потому, что бывает непредвиденные, кажется, непреодолимые трудности возникают почти из ничего, только потому, что кто-то неряшливо выполнил очень простую работу. Хорошо еще, если это удалось во время заметить и устранить. Иначе из-за такого пустяка могут быть очень не пустяковые аварии.
В выходные дни съездил в гости к дяде Александру. До города Богданович на поезде, дальше – на автобусе. Полдневой – небольшой поселок из одно и двухэтажных домов. У дяди Александра здесь двухкомнатная квартира в двухэтажном доме. Канализации нет – выгребная яма возле дома. В туалете такой густой запах, даже глаза щиплет.
Дядя Александр много что рассказывал о своей жизни: как он, после побега из милиции, сначала работал в геологоразведке, в городе Гремячинск Пермской области, подручным бурильщика. Нашли там каменный уголь. Потом Казахстан: искали и нашли там богатые залежи хромитовых руд. Там уже стал буровым мастером, а позже и прорабом. Там и женился.
Рассказал, что в первый год работы в Казахстане чуть не погиб. Они вдвоём с напарником копали шурф. Для подъема породы над шурфом был установлен ворот. Копали попеременно с напарником. Один копает шурф и насыпает в большую бадью породу. Второй с помощью ворота поднимает наверх. Потом менялись местами. Я, говорит, копал шурф. Наполнил полную бадью и кричу напарнику: Поднимай! Он крутит ручку ворота, вот бадья уже наверху, и напарник берет ее, чтобы высыпать породу. Только вдруг вижу, что бадья летит вниз на меня, а мне деваться некуда. Прижался только к стенке шурфа, и бадья грохнулась у моих ног. Не задело, говорит, ни одной царапинки. С матом кричу напарнику, что он чуть не убил меня. Напарник молчит. Кричу: Поднимай бадью! Не поднимает. Покричал, покричал – нет напарника, а из шурфа-то не вылезешь. Была у меня сила: по тонкому маслянистому тросу, но из шурфа, говорит, я все же вылез. Пошел искать напарника и нашел его, насмерть перепуганного, дома. Еще бы: он ведь уверен был, что убил человека. Пришлось, говорит, успокаивать его.
Я попросил его рассказать что-нибудь из фронтовой жизни. А тут, говорит, и рассказывать нечего. Повоевал одни сутки под Демьянском. Город был окружен нашими войсками. На передовую прибыли ночью. Прибыли на передовую, а винтовки были не у всех. Приказали окопаться. Они с напарником, пулеметчиком, вырыли окоп. В тот вечер выпал снег и немцам хорошо было видно их ночную работу. По нашим позициям немцы открыли артиллерийский и минометный огонь. Они с напарником оба были ранены. Дядя был ранен в руку. Напарник предложил ползти в госпиталь. Я, говорит, не согласился: днем, при таком обстреле мы никуда не доползем. Напарник сказал, что терпеть не может и пополз. Вечером, говорит, с санитаркой добрался до госпиталя. Напарника там не увидел: или его убили, или отправили уже в тыл. Всего одни сутки на передовой. После госпиталя получил броню ( это когда считается, что специалист не заменим на работе и не может быть призван в армию) и снова в геологоразведку, на прежнее место.
Два его сына, мои двоюродные братья, Николай и Анатолий учатся. Николай – в горном институте, Анатолий заканчивает школу. Двоюродная сестра Надя вышла замуж и живет здесь же в Богдановиче. Утром дядя Александр повел меня на экскурсию: посмотреть их буровые, экскаваторы и котлован. Здесь добывают огнеупорную глину для Богдановического кирпичного завода. Котлован впечатляет, большой и весьма живописный, из-за небольших озер на его дне. Вода в них почему-то окрашена в разные цвета. В лесу, где работают буровики, довольно часто встречаются щиты с надписями: «Опасно, грибы и ягоды собирать нельзя». Оказывается, оставил здесь радиоактивный след взрыв радиоактивных отходов в городе Снежинске. Только вот странно, грибы и ягоды собирать нельзя, а выращивать картофель и овощи на полянах, расположенных тут же в лесу, можно. Это огороды буровиков, которые тут работают. В итоге результат оказался плачевным. Вначале у тети Веры, жены дяди Александра, обнаружили рак горла. После сеансов радиотерапии в городе Каменск-Уральском, ей ненадолго стало полегче. Затем раком пищевода заболел дядя Александр, он совершенно не мог есть: за три месяца болезни буквально высох. Смотришь на него: такой был богатырь, а сейчас кожа да кости. Вскоре умер. Велик был у него авторитет на руднике. Я был на его похоронах и видел, что в последний путь его, кажется, провожал весь поселок. Горб несли на руках.
Вскоре умерла и тетя Вера.
Николай, окончив институт, уехал в город Прокопьевск. Работал там сначала механиком, а потом главным механиком на шахте. Анатолий закончил техникум. Сначала по распределению работал в городе Артемовске, потом энергетиком и вскоре главным энергетиком на Богдановическом фарфоровом заводе.
Опять несколько отклонился от соблюдения хронологии. Но думаю, что об этом лучше рассказать сразу.
Вскоре после поездки в гости к дяде Александру, главный конструктор воздушных выключателей на напряжение 500 киловольт Доброхотов Ратмир Борисович предложил нам исследовательскую работу по этому выключателю. Один из таких выключателей взорвался в городе Братске. Авария очень серьезная, отключена линия электропередачи на 500 000 Вольт. Выключатель ВВ-500 – это фарфоровые колонки с дугогасительными камерами наверху, в основании два цилиндрических резервуара со сжатым воздухом под давлением 20 атмосфер. Высота выключателя где-то метров тринадцать, точных размеров не помню. Вольтова дуга, возникающая при отключении, гасится струей сжатого воздуха, поступающего из резервуаров выключателя.
Так что взрыв выключателя, как взрыв бомбы, корпус которой изготовлен из фарфора. Фарфоровые осколки разлетаются во все стороны, и остается от взрыва куча фарфорового щебня: ремонтировать уже нечего, выключателя уже нет. Колонки выключателя собираются из опорных изоляторов – труб, по которым подается сжатый воздух в дугогасительные камеры. Опорные изоляторы крепятся один к другому с помощью стальных колец и резиновых прокладок, обеспечивающих герметичность колонки и предохраняющих фарфор от непосредственного контакта, как с металлом, так и фарфора с фарфором. Первоначально предполагалось, что рядом с выключателем будет стоять опора линии электропередачи, а это для напряжений в 500 киловольт довольно солидное сооружение. Заинтересованные стороны настояли на том, что эта опора не нужна, так как боковая нагрузка на колонку будет невелика – порядка 130 килограмм.
Нам предлагалось ответить на вопрос: может ли быть причиной разрушения выключателя эта боковая нагрузка?
Мы с конструкторами посоветовались, - говорит Доброхотов, и пришли к выводу, что от этой боковой нагрузки колонка наклоняется в сторону действия силы. В момент отключения, под действием ударного давления, колонка резко распрямляется, в результате чего фарфор испытывает ударную нагрузку, что и приводит к аварии. Даже пример привел: детская игрушка – прыгающая лягушка. Надавишь на резиновый баллончик, и от возникающего давления под лягушкой распрямляется резиновая трубочка, и лягушка подпрыгивает.
Мы наклепали в нужных местах на фарфоровые колонки тензодатчики, подключили собранные схемы к шлейфовому осциллографу, чтобы регистрировать процесс отключения, боковую нагрузку сымитировали с помощью троса и динамометра, скомпенсировали схемы без нагрузки, и записали их нулевые отметки. После этого нагрузили колонку боковой нагрузкой. Лучи шлейфов отклонились, указывая на появление деформаций в фарфоре. После этого производилось отключение выключателя и запись этого процесса на пленку осциллографа. Я проявил пленку, хотелось побыстрее увидеть, что происходит в процессе отключения. Результат меня удивил: лучи шлейфов, причем всех, показали частокол выбросов. Вначале я подумал, что это помехи. Но откуда, причем совершенно одинаковые для всех схем, откуда они могли появиться. Поблизости нет ничего, что могло бы их вызвать. Кроме того везде выбросы направлены только вниз, в сторону сброса нагрузки. Я задумался, что бы это могло означать? Вспомнил, что вибрации снижают коэффициент трения. При вибрации даже гайки откручиваются. Если это так, надо посмотреть, вернулись ли показания датчиков в исходное положение. Нет, не вернулись: боковая нагрузка на колонку немного уменьшилась. Даже на динамометр посмотрел, он показывает меньше 100кг. Следовательно, при отключении колонка наклонилась, а это значит, что места соединения опорных изоляторов подобны шарнирам. Вибрации от потока сжатого воздуха, в отдельные моменты, резко снижают силы трения, и в этот момент колонка падает в направлении действия силы. Придя к такому заключению, я измерил, на каком расстоянии, в сторону действия силы боковой нагрузки, находится верх колонки от доски пола верхней площадки лесов около выключателя. После второго отключения снова измерил это расстояние. Оно уменьшилось, сейчас не помню насколько, но, кажется, более чем на 20 миллиметров. Это наблюдалось после каждого отключения.
Отсюда следует неприятный вывод: со стороны действия боковой нагрузки резиновые прокладки между опорными изоляторами колонки сжимаются после каждого отключения выключателя. В результате чего некоторые из них могут быть раздавлены или очень сильно сжаты, и фарфор колонки испытает жесткий удар при вибрациях в процессе отключения, что и приведет к разрушению колонки, так как фарфор – материал хрупкий.
Закончив расшифровку осциллограмм, я написал отчёт с соответствующими выводами. Пошёл к Доброхотову и изложил ему результаты исследований и мои выводы. Он меня внимательно слушал и все время поддакивал – так…так… Когда я закончил свой доклад, Доброхотов с удовлетворением говорит:
- Всё верно, мы так и предполагали, что колонка резко распрямляется под действием давления, вызывая ударную нагрузку.
Я понял, что он так верил в свою версию, что даже не понял, что я её опровергаю.
- Ратмир Борисович, не так, даже наоборот, - говорю я.
- Как это? Вы же только что об этом рассказали. Разъясните, что не так.
Я стал объяснять снова. Ещё не дослушав до конца, Доброхотов вдруг зло сплюнул и произнёс:
- Ну, конечно же, так! А мы… Любой инженер знает, что при вибрациях снижается коэффициент трения, но что места соединения опорных изоляторов – это
шарниры, это никому из нас в голову не пришло. Сейчас, когда всё объяснено, кажется, что и думать-то тут было не над чем. Спасибо за науку. Отличный отчёт, о результатах исследования обязательно напишите статью в электротехнический журнал.
- Ратмир Борисович, сейчас мне некогда.
- Никаких возражений, статью нужно напечатать.
Не успел я написать эту статью. Пришёл Доброхотов и сказал, что подумал он и пришёл к мысли, что писать её не нужно. Завод делает такие выключатели для Асуанской ГЭС, и египтяне, конечно же, читают наши электротехнические журналы, а этого им лучше не знать. Убрали боковую нагрузку с выключателей ВВ – 500 и больше таких аварий не было.
Подробно написал об этом потому, что снова захотел подчеркнуть, насколько
Внимательным нужно быть, выполняя исследовательскую работу. Не обрати я
внимания на эти выбросы, прими я их за помехи, которые, к сожалению, бывают, и
проведённые исследования могли ничего не дать.
В конце июня 1958 года во время отпуска снова поехали в деревню Комары. Тянет меня
на родину и обязательно нужно за короткий пятнадцатидневный отпуск заготовить для матери дров на зиму. И хочется, конечно, показать матери внучку. Людочке уже четыре месяца. Взяли с собой всё необходимое и снова полный чемодан сахару. Дорога от города Котельнич до Тужи оказалась не лёгкой. Остановили старенький грузовик ЗИС - 5
Шофёр посадил Нину с Людочкой в кабину, а я забрался в кузов, который загружен железом. Знаю, что дорога – сплошные ухабы, но других машин нет. К езде в кузове я привычен. Садиться не на что. Не беда, можно и постоять, придерживаясь за кабину. Проехали совсем немного, и машина останавливается. Нина открывает кабину и говорит:
- Бери Людочку и садись в кабину.
- Почему?
- В кузов плохо, на железо не сядешь. Всю дорогу придется стоять на ногах.
- Ну и пусть, садись с Людочкой в кабину.
Удивительно, что ей не нравится в кабине? Взял Людочку на руки, сел в кабину. Только тронулись в путь, я сразу же понял, почему Нина решила поменяться со мной местами. Сиденья для пассажира в кабине практически нет: оно продавлено. Подбросит машину на ухабе, и ты бьешь своей задницей о поломанные пружины сидения, какие-то острые углы, а у меня на руках Людочка - беречь ее надо. Уперся ногами в переднюю стенку кабины, а спиной в спинку сидения, короче, сел в расклинку. Подбросит машину на ухабе, я просяду, но уже не до поломанных пружин и острых углов. Быстрее снова поднимаюсь вверх, чтобы успеть занять нужное положение перед следующим ударом. Не всегда успевал сделать это. Устал, спину уже саднит от такой растирки, да и заднице достается. Немного не доезжая до деревни Шушканы, нашу машину останавливает мужчина и просит шофера вытащить на дорогу его машину. Он уснул за рулем и его Студебеккер съехал с дорожной насыпи на луга реки Пижмы, где и застрял капитально. Наш шофер говорит, что такую машину ему не вытащить. Все-таки уговорил его шофер застрявшей машины. Увы, мощи у нашей машины не хватило сдернуть Студебеккер с места. Колеса у нее уже крутятся в холостую, а Студебеккер не с места.
- Давай рывком, я помогу, - кричит шофёр Студебеккера из кабины.
Дёрнул наш шофёр рывком и заглушил мотор.
- Давай ещё, дёргай, - кричит шофёр Студебеккера.
- Всё, додёргался: полуось у меня полетела. Дурак, что согласился, понимал – не вытащить мне тебя, - хмуро сказал шофёр нашей машины, вылезая из кабины.
Как говорится – доехали: дальше до Тужи пешком. От Шушканов до неё четыре километра, да деревни ещё не меньше километра. Жара. Я взял два чемодана, а Нина на руки – Людочку. Пошли. С двумя чемоданами идти тяжело: чемоданы не лёгкие, особенно тот, что с сахаром. Связал их пелёнкой за ручки и взял на плечо. Тоже плохо: давят они на грудь, стесняя дыхание. Пусть и тяжеловато и очень жарко, но до Тужи добрались. За всё время пути мимо нас не прошла ни одна попутная машина. В Туже повезло: на попутной подводе доехали до нашей деревни.
И тут всё, как всегда: слёзы радости у матери, радуется нашему приезду и сестра Аня. Радуют их и наши подарки, как всегда – особенно сахар. Мать восхищается Людочкой:
- Я так люблю маленьких детей, а Людочка такая баская. Устала ведь миленькая с такой дороги. Сейчас отдохнёшь, у нас тут хорошо.
-Мам, какого возраста дети нравятся тебе больше? – спросил я.
- Все нравятся, но больше маленькие, годиков до трёх, - ответила она.
- Мы пойдём, мам. Искупаемся. Такая жара, а у нас ещё машина сломалась, и до Тужи километров пять шли пешком.
- Надо же, надо же, далеко ведь, да ещё с ребёнком и с чемоданами. Конечно, сходите, покупайтесь.
Мы с Ниной пошли на Обакшину бакалду Какая благодать: густые, высокие травы, аромат цветов и тишина, нарушаемая только жужжанием шмелей. Шмелей тут так много, люблю я их. И небо здесь высокое и чистое. Никогда не бывает такого неба над Свердловском, да и в Еланских лагерях такого неба я не видел никогда. Вот и бакалда. Быстро раздеваюсь и ныряю с берега в прохладную прозрачную чистую воду. Сердце поет от удовольствия. Вынырнул, слышу:
- Алексей, Алексей, Колька тонет, уже пузыри пускает, - кричит с берега Васька Митрев, пацан лет двенадцати.
- Где тонет?
- А там, в бакалде, куда скотину пригоняют в обед.
- Так он уже утонул!
- Нет, он еще пузыри пускает.
До бакалды, где тонет Колька, напрямую, по лугам, полкилометра, не меньше. Пока добежал сюда Васька, да пока я добегу туда, Колька, конечно, уже утонет. Хватаю свою одежду и бегу по высокой густой траве спасать Кольку, хотя я понимаю – мне его уже не спасти. Прибежали. Спрашиваю Ваську:
- Где утонул Колька?
Он указал место, я стал там нырять: глубоко, не каждый раз удается достичь дна. Долго нырял, устал, что-то даже голова начала болеть. Видимо, сказался контраст температур. Я был очень перегрет, а в бакалде на глубине вода холодная. Утонул Колька, ему теперь не поможешь. Решил сходить домой. Стал одеваться и обнаружил, что я потерял свои часы, когда бежал сюда. Где их сейчас найдешь в такой траве. Дома уже накрыт стол для обеда. Нина тоже дома. Сказал матери, что утонул Колька. Мать запричитала:
- Ох, горе какое, горе! Какой хоть Колька?
- Не знаю, мам, не спросил.
- Два у нас Кольки. Колька Сашин-то уже большой, наверно Колька Алексанов. Какое горе, Алексан Михаилыч так ждал, пока Колька подрастет. Не успел пообедать, пришла Маня Саниха, мать Кольки, вся в слезах:
- Алексей, помоги, пожалуйста, найти Кольку.
Снова пошел на бакалду. Пришел, вижу, Кольку уже нашли. Над ним навзрыд плачет Александр Михайлович, причитая:
- Колька, Колька, как же так случилось, я так тебя ждал, когда подрастешь.
И тремя пальцами, уцелевшими на правой руке, гладит бездыханное тело своего сына.
Кольку нашел Аркадий Михайлович, бригадир тракторной бригады. Я спросил его:
- Где ты нашел Кольку?
- Да вот тут, недалеко от берега. Сначала я тоже нырял, где указал Васька, но глубоко там, я устал. Поплыл к берегу, нырнул и сразу наткнулся на Кольку.
Жалко Александра Михайловича, очень трудно ему, почти безрукому, управляться с хозяйством. Было у него трое детей и такая беда: утонул двенадцатилетний старший сын, отцовская надежда и, казалось, скорая уже подмога.
Удивительно, но часы мы с Ниной нашли. Трава на лугах густая и высокая, но не помятая. Мой след на траве хорошо виден. Пошли по нему, тщательно осматривая траву, и нашли нашу потерю.
Вечером пришел Михаил Степанович, один без Александра Михайловича. Не до посещений ему: смерть сына заслонила все. Михаил Степанович тоже очень переживает:
- Не зря говорят: где тонко, там и рвется. Как проклятье какое-то свалилось на деревню. Как будто следит кто-то затем, чтобы не появилось здесь ни одного мужика. Тинко погиб по вине председателя колхоза: хватило ума у дурака послать за горючим машину за горючим без тормозов. Сейчас вот Колька. Парнишки в нашей деревне умеют плавать почти с пеленок. Колька почему-то плавать не умел. Говорят, обманул его Васька: сказал, что тут не глубоко. Кольку жалко и Александра жалко. Пришла беда - отворяй ворота. Деревню и так, видимо, решили уничтожить. Хватит нам бед и без этих нелепых смертей. Деревни гибнут одна за другой. Он закурил и снова:
- У кого только в башке, ….. мать, родятся такие мысли. Придумали делить деревни на перспективные и не перспективные. Смешно даже: Цепаи, деревня по берегам глубокого лога – деревня перспективная, а Комары, при таком-то приволье – бесперспективная. Ну, ладно, объединили в один колхоз две деревни. Нет и этого мало. Нет, и этого мало. Во всем районе сейчас четыре толи колхоза, толи совхоза. Так что Цепаи сейчас тоже безперспективная деревня. Центральная усадьба нашего колхоза сейчас в Туже. Центральные усадьбы остальных трех колхозов, остальных трех колхозов в селах Михаиловском, Пачах и Караванном. Ну, объединили, хотя кроме вреда нет в этом ничего, так деревни-то зачем стаскивать в одно место, попробуй старый дом перевезти и построить на новом месте. В деревнях остались одни бабы, и денег у них нет. Лучше жить на одном месте, на своей земле, где все рядом, чем ходить за десять километров, чтобы земли эти обрабатывать. Правда, ходят слухи, что будут эти объединения разукрупнять. Побыстрее бы, чтобы хоть что-то спасти.
Тяжело его слушать, жалко мне гибнущие деревни. Вспомнились годы учебы в Жеребецкой начальной школе. Как много детей было тогда в деревне. Только из нашей деревни, в разные классы ходили, наверно, человек сорок. И это уже из потрепанной коллективизацией деревни. Но тогда деревня потеряла только пять домов, вернее пять семей. Два дома были просто брошены своими хозяевами, которые уехали неизвестно куда. Семьи были большими, детей много. Два ребенка в семье – редкость, как правило – больше двух. Коллективизация не изменила состав семьи. А сейчас катастрофический упадок. У нас в деревне осталось семь домов, в которых проживает от одного до четырех человек. Некоторых деревень уже нет совсем. Сколько поколений селян жили в этих деревнях, буквально приросли к этим местам, только их считая своим домом. И вот все рушится. Я сейчас живу в Свердловске, но только здесь чувствую себя действительно дома.
Михаил Степанович прервал мои воспоминания:
- А я, все-таки, строю новый дом, рядом с домом Веры Стешихи. Строю из таких же толстых бревен, из каких построен дом Степана Константиновича. Хоть и на одной ноге, но пока шевелюсь. Надо строить.
Посидели еще, поговорили о том, о сем. Михаил Степанович встал:
- Ладно, мне пора, отдыхай. Пойду домой.
Долго не мог я уснуть в эту ночь. Всплывали в памяти уже прожитые годы. Деревня гибнет, а город живет и растет. И так много в нем вчерашних жителей деревни, которые, как могут, встраиваются в городскую жизнь.
- Я всегда считал, что олух с дипломом хуже олуха без диплома.
Зыкин очень обиделся, а зря. Будь на месте Юрия Яковлевича другой, менее опытный и осторожный, то, сворачивая кабель, он получил бы смертельный удар током: пол высоковольтной испытательной лаборатории надежно заземлен, и удар был бы очень сильным. Короче говоря, оскорбления Зыкин не перенес и вскоре уволился. На его место приняли Юру Гилева. Недолго и Юрий Яковлевич был нашим начальником. Оказывается, он готовил кандидатскую диссертацию, которую успешно защитил. По приглашению Юрия Яковлевича, я был на защите диссертации и на банкете в ресторане гостиницы «Центральной», где отмечали это событие. Вскоре, после защиты диссертации, Юрий Яковлевич перешел на работу в институт машиностроения. Наша лаборатория осталась без начальника. А в лаборатории нет ни одного инженера. Юра Клепалов, будучи техником, учился на третьем курсе института. Его и назначили начальником лаборатории. Думаю, что назначение это было ошибочным. Как тензометрист, он был самым слабым сотрудником лаборатории, даже слабее слесарей, те хотя бы умели качественно выполнять пайку схем. В лаборатории почти сразу же начались трения, причем по вине Клепалова. Начальник, хотя бы в чем-то, должен превосходить своих подчиненных. Если не как специалист, то, пусть только как хороший руководитель, или даже просто, как человек, заслуживающий уважения. Ничем этим Клепалов не обладал. Уважение коллектива нужно было заслужить. Мелкими и совершенно не нужными придирками он вызывал раздражение у своих подчиненных. Один за другим из лаборатории ушли Корзунин, Коротаев, Антонов и Петров. На их место были приняты слесари – Бояринцев, Палош и инженер Овчинников.
Как начальник Клепалов мне тоже не нравился, он чувствовал это, но понимал, что если и я уволюсь, то работать в лаборатории будет некому. Поэтому с мелкими придирками ко мне не приставал, а по работе придраться было не к чему.
Вскоре после того, как уволились Корзунин и Коротаев, лаборатория должна была выполнить испытания по прочности корпуса мощного синхронного компенсатора. На испытания выделили трое суток, больше нельзя, конец месяца – цех должен выполнять план.
Клепалов решил, что он сам, без подсказок, сможет выполнить эту работу. Со слесарями Бояринцевым и Гилевым они наклеили в нужных местах тензодатчики, собрали схемы. На это ушло два дня, на третий день с утра подключили аппаратуру, но, сколько не старались, им не удалось скомпенсировать ни одну схему. Начальник первого цеха Нахманович и мастер участка Московский кроют их почти матом, но все-таки добавили на испытания еще сутки.
В конце смены ко мне подошел притихший и расстроенный Клепалов:
- Лоскутов, на корпусе компенсатора не удается скомпенсировать ни одну схему. Завтра до двух часов мы должны выполнить все необходимые для испытаний эксперименты. К началу утренней смены нужно подготовить схемы для испытаний.
- И как ты думаешь это сделать? За трое суток работу сделать не сумели, так почему мне удастся сделать её за одну ночь? Кроме того, после работы мне нужно ехать на занятия в институт, - отвечаю я.
- Работу надо сделать. Говори, сколько тебе нужно человек?
Я раздражён, мне это совсем не нравится. Он провалил свою работу, а я ее за одну ночь должен сделать за него. Молчу. Он повторяет:
- Сколько человек тебе нужно?
Палош у нас работает первый день, Со злостью говорю:
- Вот его, одного.
Клепалов смотрит на меня непонимающе:
- Так он же ничего ещё не умеет делать!
- Думаю, что подавать мне проводники для пайки схем он сумеет.
Захватив всё необходимое для пайки схем, мы с Палошем отправились спасать репутацию лаборатории. Посмотрел, что там напаяли за трое суток, и убедился, что перепаивать нужно все схемы. Пайки в тензометрии должны выполняться очень качественно, иначе не удастся измерить величину изменения сопротивления тензодатчика, вызванную деформацией металла на котором он наклеен. Пайка схем выполнена безобразно. Кроме того тензодатчики, нужно было защитить слоем парафина, так как сквозняки, при открывании ворот в цех, могли привести к значительным погрешностям измерения.
Клепалов пришел с нами, но здесь он мне был совершенно не нужен. Он понял это и вскоре ушёл.
Я перепаял всю схему, подключил аппаратуру и спокойно скомпенсировал мостовые схемы всех тензодатчиков. На другой день утром пошли в цех. Я проверил компенсацию: всё было в порядке. Слышу, мастер Московский кричит:
- Когда вы будете готовы, когда можно включать насос?
(Корпус компенсатора испытывался под гидравлическим давлением)
- Мы готовы, - отвечаю я.
Быстро провели все необходимые измерения, даже раньше отпущенного нам срока.
Рассказал это потому, что бывает непредвиденные, кажется, непреодолимые трудности возникают почти из ничего, только потому, что кто-то неряшливо выполнил очень простую работу. Хорошо еще, если это удалось во время заметить и устранить. Иначе из-за такого пустяка могут быть очень не пустяковые аварии.
В выходные дни съездил в гости к дяде Александру. До города Богданович на поезде, дальше – на автобусе. Полдневой – небольшой поселок из одно и двухэтажных домов. У дяди Александра здесь двухкомнатная квартира в двухэтажном доме. Канализации нет – выгребная яма возле дома. В туалете такой густой запах, даже глаза щиплет.
Дядя Александр много что рассказывал о своей жизни: как он, после побега из милиции, сначала работал в геологоразведке, в городе Гремячинск Пермской области, подручным бурильщика. Нашли там каменный уголь. Потом Казахстан: искали и нашли там богатые залежи хромитовых руд. Там уже стал буровым мастером, а позже и прорабом. Там и женился.
Рассказал, что в первый год работы в Казахстане чуть не погиб. Они вдвоём с напарником копали шурф. Для подъема породы над шурфом был установлен ворот. Копали попеременно с напарником. Один копает шурф и насыпает в большую бадью породу. Второй с помощью ворота поднимает наверх. Потом менялись местами. Я, говорит, копал шурф. Наполнил полную бадью и кричу напарнику: Поднимай! Он крутит ручку ворота, вот бадья уже наверху, и напарник берет ее, чтобы высыпать породу. Только вдруг вижу, что бадья летит вниз на меня, а мне деваться некуда. Прижался только к стенке шурфа, и бадья грохнулась у моих ног. Не задело, говорит, ни одной царапинки. С матом кричу напарнику, что он чуть не убил меня. Напарник молчит. Кричу: Поднимай бадью! Не поднимает. Покричал, покричал – нет напарника, а из шурфа-то не вылезешь. Была у меня сила: по тонкому маслянистому тросу, но из шурфа, говорит, я все же вылез. Пошел искать напарника и нашел его, насмерть перепуганного, дома. Еще бы: он ведь уверен был, что убил человека. Пришлось, говорит, успокаивать его.
Я попросил его рассказать что-нибудь из фронтовой жизни. А тут, говорит, и рассказывать нечего. Повоевал одни сутки под Демьянском. Город был окружен нашими войсками. На передовую прибыли ночью. Прибыли на передовую, а винтовки были не у всех. Приказали окопаться. Они с напарником, пулеметчиком, вырыли окоп. В тот вечер выпал снег и немцам хорошо было видно их ночную работу. По нашим позициям немцы открыли артиллерийский и минометный огонь. Они с напарником оба были ранены. Дядя был ранен в руку. Напарник предложил ползти в госпиталь. Я, говорит, не согласился: днем, при таком обстреле мы никуда не доползем. Напарник сказал, что терпеть не может и пополз. Вечером, говорит, с санитаркой добрался до госпиталя. Напарника там не увидел: или его убили, или отправили уже в тыл. Всего одни сутки на передовой. После госпиталя получил броню ( это когда считается, что специалист не заменим на работе и не может быть призван в армию) и снова в геологоразведку, на прежнее место.
Два его сына, мои двоюродные братья, Николай и Анатолий учатся. Николай – в горном институте, Анатолий заканчивает школу. Двоюродная сестра Надя вышла замуж и живет здесь же в Богдановиче. Утром дядя Александр повел меня на экскурсию: посмотреть их буровые, экскаваторы и котлован. Здесь добывают огнеупорную глину для Богдановического кирпичного завода. Котлован впечатляет, большой и весьма живописный, из-за небольших озер на его дне. Вода в них почему-то окрашена в разные цвета. В лесу, где работают буровики, довольно часто встречаются щиты с надписями: «Опасно, грибы и ягоды собирать нельзя». Оказывается, оставил здесь радиоактивный след взрыв радиоактивных отходов в городе Снежинске. Только вот странно, грибы и ягоды собирать нельзя, а выращивать картофель и овощи на полянах, расположенных тут же в лесу, можно. Это огороды буровиков, которые тут работают. В итоге результат оказался плачевным. Вначале у тети Веры, жены дяди Александра, обнаружили рак горла. После сеансов радиотерапии в городе Каменск-Уральском, ей ненадолго стало полегче. Затем раком пищевода заболел дядя Александр, он совершенно не мог есть: за три месяца болезни буквально высох. Смотришь на него: такой был богатырь, а сейчас кожа да кости. Вскоре умер. Велик был у него авторитет на руднике. Я был на его похоронах и видел, что в последний путь его, кажется, провожал весь поселок. Горб несли на руках.
Вскоре умерла и тетя Вера.
Николай, окончив институт, уехал в город Прокопьевск. Работал там сначала механиком, а потом главным механиком на шахте. Анатолий закончил техникум. Сначала по распределению работал в городе Артемовске, потом энергетиком и вскоре главным энергетиком на Богдановическом фарфоровом заводе.
Опять несколько отклонился от соблюдения хронологии. Но думаю, что об этом лучше рассказать сразу.
Вскоре после поездки в гости к дяде Александру, главный конструктор воздушных выключателей на напряжение 500 киловольт Доброхотов Ратмир Борисович предложил нам исследовательскую работу по этому выключателю. Один из таких выключателей взорвался в городе Братске. Авария очень серьезная, отключена линия электропередачи на 500 000 Вольт. Выключатель ВВ-500 – это фарфоровые колонки с дугогасительными камерами наверху, в основании два цилиндрических резервуара со сжатым воздухом под давлением 20 атмосфер. Высота выключателя где-то метров тринадцать, точных размеров не помню. Вольтова дуга, возникающая при отключении, гасится струей сжатого воздуха, поступающего из резервуаров выключателя.
Так что взрыв выключателя, как взрыв бомбы, корпус которой изготовлен из фарфора. Фарфоровые осколки разлетаются во все стороны, и остается от взрыва куча фарфорового щебня: ремонтировать уже нечего, выключателя уже нет. Колонки выключателя собираются из опорных изоляторов – труб, по которым подается сжатый воздух в дугогасительные камеры. Опорные изоляторы крепятся один к другому с помощью стальных колец и резиновых прокладок, обеспечивающих герметичность колонки и предохраняющих фарфор от непосредственного контакта, как с металлом, так и фарфора с фарфором. Первоначально предполагалось, что рядом с выключателем будет стоять опора линии электропередачи, а это для напряжений в 500 киловольт довольно солидное сооружение. Заинтересованные стороны настояли на том, что эта опора не нужна, так как боковая нагрузка на колонку будет невелика – порядка 130 килограмм.
Нам предлагалось ответить на вопрос: может ли быть причиной разрушения выключателя эта боковая нагрузка?
Мы с конструкторами посоветовались, - говорит Доброхотов, и пришли к выводу, что от этой боковой нагрузки колонка наклоняется в сторону действия силы. В момент отключения, под действием ударного давления, колонка резко распрямляется, в результате чего фарфор испытывает ударную нагрузку, что и приводит к аварии. Даже пример привел: детская игрушка – прыгающая лягушка. Надавишь на резиновый баллончик, и от возникающего давления под лягушкой распрямляется резиновая трубочка, и лягушка подпрыгивает.
Мы наклепали в нужных местах на фарфоровые колонки тензодатчики, подключили собранные схемы к шлейфовому осциллографу, чтобы регистрировать процесс отключения, боковую нагрузку сымитировали с помощью троса и динамометра, скомпенсировали схемы без нагрузки, и записали их нулевые отметки. После этого нагрузили колонку боковой нагрузкой. Лучи шлейфов отклонились, указывая на появление деформаций в фарфоре. После этого производилось отключение выключателя и запись этого процесса на пленку осциллографа. Я проявил пленку, хотелось побыстрее увидеть, что происходит в процессе отключения. Результат меня удивил: лучи шлейфов, причем всех, показали частокол выбросов. Вначале я подумал, что это помехи. Но откуда, причем совершенно одинаковые для всех схем, откуда они могли появиться. Поблизости нет ничего, что могло бы их вызвать. Кроме того везде выбросы направлены только вниз, в сторону сброса нагрузки. Я задумался, что бы это могло означать? Вспомнил, что вибрации снижают коэффициент трения. При вибрации даже гайки откручиваются. Если это так, надо посмотреть, вернулись ли показания датчиков в исходное положение. Нет, не вернулись: боковая нагрузка на колонку немного уменьшилась. Даже на динамометр посмотрел, он показывает меньше 100кг. Следовательно, при отключении колонка наклонилась, а это значит, что места соединения опорных изоляторов подобны шарнирам. Вибрации от потока сжатого воздуха, в отдельные моменты, резко снижают силы трения, и в этот момент колонка падает в направлении действия силы. Придя к такому заключению, я измерил, на каком расстоянии, в сторону действия силы боковой нагрузки, находится верх колонки от доски пола верхней площадки лесов около выключателя. После второго отключения снова измерил это расстояние. Оно уменьшилось, сейчас не помню насколько, но, кажется, более чем на 20 миллиметров. Это наблюдалось после каждого отключения.
Отсюда следует неприятный вывод: со стороны действия боковой нагрузки резиновые прокладки между опорными изоляторами колонки сжимаются после каждого отключения выключателя. В результате чего некоторые из них могут быть раздавлены или очень сильно сжаты, и фарфор колонки испытает жесткий удар при вибрациях в процессе отключения, что и приведет к разрушению колонки, так как фарфор – материал хрупкий.
Закончив расшифровку осциллограмм, я написал отчёт с соответствующими выводами. Пошёл к Доброхотову и изложил ему результаты исследований и мои выводы. Он меня внимательно слушал и все время поддакивал – так…так… Когда я закончил свой доклад, Доброхотов с удовлетворением говорит:
- Всё верно, мы так и предполагали, что колонка резко распрямляется под действием давления, вызывая ударную нагрузку.
Я понял, что он так верил в свою версию, что даже не понял, что я её опровергаю.
- Ратмир Борисович, не так, даже наоборот, - говорю я.
- Как это? Вы же только что об этом рассказали. Разъясните, что не так.
Я стал объяснять снова. Ещё не дослушав до конца, Доброхотов вдруг зло сплюнул и произнёс:
- Ну, конечно же, так! А мы… Любой инженер знает, что при вибрациях снижается коэффициент трения, но что места соединения опорных изоляторов – это
шарниры, это никому из нас в голову не пришло. Сейчас, когда всё объяснено, кажется, что и думать-то тут было не над чем. Спасибо за науку. Отличный отчёт, о результатах исследования обязательно напишите статью в электротехнический журнал.
- Ратмир Борисович, сейчас мне некогда.
- Никаких возражений, статью нужно напечатать.
Не успел я написать эту статью. Пришёл Доброхотов и сказал, что подумал он и пришёл к мысли, что писать её не нужно. Завод делает такие выключатели для Асуанской ГЭС, и египтяне, конечно же, читают наши электротехнические журналы, а этого им лучше не знать. Убрали боковую нагрузку с выключателей ВВ – 500 и больше таких аварий не было.
Подробно написал об этом потому, что снова захотел подчеркнуть, насколько
Внимательным нужно быть, выполняя исследовательскую работу. Не обрати я
внимания на эти выбросы, прими я их за помехи, которые, к сожалению, бывают, и
проведённые исследования могли ничего не дать.
В конце июня 1958 года во время отпуска снова поехали в деревню Комары. Тянет меня
на родину и обязательно нужно за короткий пятнадцатидневный отпуск заготовить для матери дров на зиму. И хочется, конечно, показать матери внучку. Людочке уже четыре месяца. Взяли с собой всё необходимое и снова полный чемодан сахару. Дорога от города Котельнич до Тужи оказалась не лёгкой. Остановили старенький грузовик ЗИС - 5
Шофёр посадил Нину с Людочкой в кабину, а я забрался в кузов, который загружен железом. Знаю, что дорога – сплошные ухабы, но других машин нет. К езде в кузове я привычен. Садиться не на что. Не беда, можно и постоять, придерживаясь за кабину. Проехали совсем немного, и машина останавливается. Нина открывает кабину и говорит:
- Бери Людочку и садись в кабину.
- Почему?
- В кузов плохо, на железо не сядешь. Всю дорогу придется стоять на ногах.
- Ну и пусть, садись с Людочкой в кабину.
Удивительно, что ей не нравится в кабине? Взял Людочку на руки, сел в кабину. Только тронулись в путь, я сразу же понял, почему Нина решила поменяться со мной местами. Сиденья для пассажира в кабине практически нет: оно продавлено. Подбросит машину на ухабе, и ты бьешь своей задницей о поломанные пружины сидения, какие-то острые углы, а у меня на руках Людочка - беречь ее надо. Уперся ногами в переднюю стенку кабины, а спиной в спинку сидения, короче, сел в расклинку. Подбросит машину на ухабе, я просяду, но уже не до поломанных пружин и острых углов. Быстрее снова поднимаюсь вверх, чтобы успеть занять нужное положение перед следующим ударом. Не всегда успевал сделать это. Устал, спину уже саднит от такой растирки, да и заднице достается. Немного не доезжая до деревни Шушканы, нашу машину останавливает мужчина и просит шофера вытащить на дорогу его машину. Он уснул за рулем и его Студебеккер съехал с дорожной насыпи на луга реки Пижмы, где и застрял капитально. Наш шофер говорит, что такую машину ему не вытащить. Все-таки уговорил его шофер застрявшей машины. Увы, мощи у нашей машины не хватило сдернуть Студебеккер с места. Колеса у нее уже крутятся в холостую, а Студебеккер не с места.
- Давай рывком, я помогу, - кричит шофёр Студебеккера из кабины.
Дёрнул наш шофёр рывком и заглушил мотор.
- Давай ещё, дёргай, - кричит шофёр Студебеккера.
- Всё, додёргался: полуось у меня полетела. Дурак, что согласился, понимал – не вытащить мне тебя, - хмуро сказал шофёр нашей машины, вылезая из кабины.
Как говорится – доехали: дальше до Тужи пешком. От Шушканов до неё четыре километра, да деревни ещё не меньше километра. Жара. Я взял два чемодана, а Нина на руки – Людочку. Пошли. С двумя чемоданами идти тяжело: чемоданы не лёгкие, особенно тот, что с сахаром. Связал их пелёнкой за ручки и взял на плечо. Тоже плохо: давят они на грудь, стесняя дыхание. Пусть и тяжеловато и очень жарко, но до Тужи добрались. За всё время пути мимо нас не прошла ни одна попутная машина. В Туже повезло: на попутной подводе доехали до нашей деревни.
И тут всё, как всегда: слёзы радости у матери, радуется нашему приезду и сестра Аня. Радуют их и наши подарки, как всегда – особенно сахар. Мать восхищается Людочкой:
- Я так люблю маленьких детей, а Людочка такая баская. Устала ведь миленькая с такой дороги. Сейчас отдохнёшь, у нас тут хорошо.
-Мам, какого возраста дети нравятся тебе больше? – спросил я.
- Все нравятся, но больше маленькие, годиков до трёх, - ответила она.
- Мы пойдём, мам. Искупаемся. Такая жара, а у нас ещё машина сломалась, и до Тужи километров пять шли пешком.
- Надо же, надо же, далеко ведь, да ещё с ребёнком и с чемоданами. Конечно, сходите, покупайтесь.
Мы с Ниной пошли на Обакшину бакалду Какая благодать: густые, высокие травы, аромат цветов и тишина, нарушаемая только жужжанием шмелей. Шмелей тут так много, люблю я их. И небо здесь высокое и чистое. Никогда не бывает такого неба над Свердловском, да и в Еланских лагерях такого неба я не видел никогда. Вот и бакалда. Быстро раздеваюсь и ныряю с берега в прохладную прозрачную чистую воду. Сердце поет от удовольствия. Вынырнул, слышу:
- Алексей, Алексей, Колька тонет, уже пузыри пускает, - кричит с берега Васька Митрев, пацан лет двенадцати.
- Где тонет?
- А там, в бакалде, куда скотину пригоняют в обед.
- Так он уже утонул!
- Нет, он еще пузыри пускает.
До бакалды, где тонет Колька, напрямую, по лугам, полкилометра, не меньше. Пока добежал сюда Васька, да пока я добегу туда, Колька, конечно, уже утонет. Хватаю свою одежду и бегу по высокой густой траве спасать Кольку, хотя я понимаю – мне его уже не спасти. Прибежали. Спрашиваю Ваську:
- Где утонул Колька?
Он указал место, я стал там нырять: глубоко, не каждый раз удается достичь дна. Долго нырял, устал, что-то даже голова начала болеть. Видимо, сказался контраст температур. Я был очень перегрет, а в бакалде на глубине вода холодная. Утонул Колька, ему теперь не поможешь. Решил сходить домой. Стал одеваться и обнаружил, что я потерял свои часы, когда бежал сюда. Где их сейчас найдешь в такой траве. Дома уже накрыт стол для обеда. Нина тоже дома. Сказал матери, что утонул Колька. Мать запричитала:
- Ох, горе какое, горе! Какой хоть Колька?
- Не знаю, мам, не спросил.
- Два у нас Кольки. Колька Сашин-то уже большой, наверно Колька Алексанов. Какое горе, Алексан Михаилыч так ждал, пока Колька подрастет. Не успел пообедать, пришла Маня Саниха, мать Кольки, вся в слезах:
- Алексей, помоги, пожалуйста, найти Кольку.
Снова пошел на бакалду. Пришел, вижу, Кольку уже нашли. Над ним навзрыд плачет Александр Михайлович, причитая:
- Колька, Колька, как же так случилось, я так тебя ждал, когда подрастешь.
И тремя пальцами, уцелевшими на правой руке, гладит бездыханное тело своего сына.
Кольку нашел Аркадий Михайлович, бригадир тракторной бригады. Я спросил его:
- Где ты нашел Кольку?
- Да вот тут, недалеко от берега. Сначала я тоже нырял, где указал Васька, но глубоко там, я устал. Поплыл к берегу, нырнул и сразу наткнулся на Кольку.
Жалко Александра Михайловича, очень трудно ему, почти безрукому, управляться с хозяйством. Было у него трое детей и такая беда: утонул двенадцатилетний старший сын, отцовская надежда и, казалось, скорая уже подмога.
Удивительно, но часы мы с Ниной нашли. Трава на лугах густая и высокая, но не помятая. Мой след на траве хорошо виден. Пошли по нему, тщательно осматривая траву, и нашли нашу потерю.
Вечером пришел Михаил Степанович, один без Александра Михайловича. Не до посещений ему: смерть сына заслонила все. Михаил Степанович тоже очень переживает:
- Не зря говорят: где тонко, там и рвется. Как проклятье какое-то свалилось на деревню. Как будто следит кто-то затем, чтобы не появилось здесь ни одного мужика. Тинко погиб по вине председателя колхоза: хватило ума у дурака послать за горючим машину за горючим без тормозов. Сейчас вот Колька. Парнишки в нашей деревне умеют плавать почти с пеленок. Колька почему-то плавать не умел. Говорят, обманул его Васька: сказал, что тут не глубоко. Кольку жалко и Александра жалко. Пришла беда - отворяй ворота. Деревню и так, видимо, решили уничтожить. Хватит нам бед и без этих нелепых смертей. Деревни гибнут одна за другой. Он закурил и снова:
- У кого только в башке, ….. мать, родятся такие мысли. Придумали делить деревни на перспективные и не перспективные. Смешно даже: Цепаи, деревня по берегам глубокого лога – деревня перспективная, а Комары, при таком-то приволье – бесперспективная. Ну, ладно, объединили в один колхоз две деревни. Нет и этого мало. Нет, и этого мало. Во всем районе сейчас четыре толи колхоза, толи совхоза. Так что Цепаи сейчас тоже безперспективная деревня. Центральная усадьба нашего колхоза сейчас в Туже. Центральные усадьбы остальных трех колхозов, остальных трех колхозов в селах Михаиловском, Пачах и Караванном. Ну, объединили, хотя кроме вреда нет в этом ничего, так деревни-то зачем стаскивать в одно место, попробуй старый дом перевезти и построить на новом месте. В деревнях остались одни бабы, и денег у них нет. Лучше жить на одном месте, на своей земле, где все рядом, чем ходить за десять километров, чтобы земли эти обрабатывать. Правда, ходят слухи, что будут эти объединения разукрупнять. Побыстрее бы, чтобы хоть что-то спасти.
Тяжело его слушать, жалко мне гибнущие деревни. Вспомнились годы учебы в Жеребецкой начальной школе. Как много детей было тогда в деревне. Только из нашей деревни, в разные классы ходили, наверно, человек сорок. И это уже из потрепанной коллективизацией деревни. Но тогда деревня потеряла только пять домов, вернее пять семей. Два дома были просто брошены своими хозяевами, которые уехали неизвестно куда. Семьи были большими, детей много. Два ребенка в семье – редкость, как правило – больше двух. Коллективизация не изменила состав семьи. А сейчас катастрофический упадок. У нас в деревне осталось семь домов, в которых проживает от одного до четырех человек. Некоторых деревень уже нет совсем. Сколько поколений селян жили в этих деревнях, буквально приросли к этим местам, только их считая своим домом. И вот все рушится. Я сейчас живу в Свердловске, но только здесь чувствую себя действительно дома.
Михаил Степанович прервал мои воспоминания:
- А я, все-таки, строю новый дом, рядом с домом Веры Стешихи. Строю из таких же толстых бревен, из каких построен дом Степана Константиновича. Хоть и на одной ноге, но пока шевелюсь. Надо строить.
Посидели еще, поговорили о том, о сем. Михаил Степанович встал:
- Ладно, мне пора, отдыхай. Пойду домой.
Долго не мог я уснуть в эту ночь. Всплывали в памяти уже прожитые годы. Деревня гибнет, а город живет и растет. И так много в нем вчерашних жителей деревни, которые, как могут, встраиваются в городскую жизнь.
Рейтинг: +2
325 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
