Помочь сайту
Поздравления
Воспоминания (продолжение 18)
26 апреля 2015 -
Алексей Лоскутов
На работе и в общежитии все хорошо. На сборке реле можно бы неплохо заработать, но по плану месячный их выпуск невелик. Несмотря на это 1800-1900 рублей в месяц заработать удается.
В комнате общежития мы почти как братья. Нет между нами никаких трений. Никто не считает, сколько он тратит на закупку продуктов или на выпивку, правда выпиваем мы не часто и не напиваемся. Баженов хотя и не отказывается от выпивки, более того старается купить какой-нибудь дорогой коньяк или вино, сам практически не пьет, но твердо уверен, что будет алкоголиком. Спрашиваю его:
- Володя, как же можешь ты стать алкоголиком, если алкоголь терпеть не можешь, противен он тебе?
- Это, видимо, пройдет, с годами все изменится. У меня и отец, и дед оба были алкоголиками, оба спились и рано умерли.
И он действительно стал алкоголиком, правда в возрасте уже за 50 лет. Об этом я узнал от наших общих знакомых, а позже и сам встретился с ним случайно на вокзале, ожидая электричку. Мы оба обрадовались встрече. Расспрашиваем друг друга о жизни, а Володя, не прерывая разговора, достает из кармана бутылку Портвейна и предлагает мне выпить. Я отказываюсь. Он из горлышка делает два, три глотка и сует бутылку обратно в карман. Пока мы с ним разговаривали, он три раза прикладывался к этой бутылке, не забывая предлагать ее и мне. Меня до сих пор удивляет, как Володя, который терпеть не мог алкоголь, стал алкоголиком. Не знаю: наследственность ли в этом виновата или жизненные неурядицы, вероятнее все-таки последнее. Вот Колька Трубский любил выпить и любил женщин. Для него любить женщин – это часто их менять. Он говорил, – Не имей сто рублей, а имей сто б…, и будешь и сыт и пьян и нос в табаке. Он очень любил стихи Омара Хайяма, те его стихи, в которых он воспевал вино. Вот, например, несколько строчек, особенно им любимых: (по памяти)
Я у вина, как ива у ручья,
Бьет в мой корень пенная струя
Так бог велел, о чем-нибудь он думал
И брось я пить, его подвел бы я.
Холм над моей могилкой, даже он,
Вином душистым будет опоен
И подойдет случайно путник поздний
И отойдет невольно опьянен.
Общительный он парень и друзей у него было много. Не знаю, как в дальнейшем сложилась у него жизнь. Слышал как-то, что он рано умер, не знаю – правда ли это.
Павлик Шаров мог немного выпить в праздник, иногда за компанию. Изрядно выпившим я его почти не видал. Очень надежный друг и спокойный, уравновешенный человек.
В конце июня пошел я в первый в жизни отпуск, если не считать отпуск во время службы в армии. Продолжительность отпуска 15 рабочих дней. Купил в подарок матери и сестре Ане десять килограммов сахару. Мать встретила меня еще в поле. Был сенокос, женщины на лугах ворошили сено. Это довольно далеко от дороги, по которой я шел. И все-таки мать сумела меня узнать и по полю бежала мне навстречу. Смотрю на нее, худенькая она, как-то вроде усохла даже, раньше она казалась мне крупнее. Она задышалась от бега, плачет. Щемящая жалость к матери охватила меня. Говорю ей:
- Зачем ты, мам, бежишь сюда. Шла бы сразу домой. Всего-то на несколько минут встретились бы мы попозже.
- Я об этом не думала, увидела тебя и побежала.
Пришли домой. Вручил матери подарок. Она даже ахнула – столько сахару. В деревне его по-прежнему нет. Впрочем и хлеба все еще почти нет. Семь лет прошло уже после окончания войны, а улучшения жизни в деревне все еще не наступает. Сестренка Аня подросла. В этом году, как и я, закончила семь классов, думает поступать в ветеринарный техникум города Яранска. Вечером пришли в гости Михаил Степанович и Александр Михайлович. Дмитрий Петрович уже умер. Гости мои делятся новостями. Михаил Степанович подумывает построить себе новый дом, но пока не решается: не знает он, останется ли что-нибудь от нашей деревни уже в ближайшие годы. Александр Михайлович рассказал, что при замене сгнившего сруба в ихнем колодце погиб мужик из Красной Речки, который ремонтировал колодец. Используя ворот колодца, они с женой опустили мужика в колодец. Мужик разобрал, а Александр Михайлович с помощью ворота вытащил гнилые бревна старого сруба. Только что приготовились опускать в колодец новый сруб, как произошел обвал стенок колодца и мужика по пояс засыпало землей. Александр Михайлович, раскрутив ворот, опустил мужику веревку, но одной рукой с тремя пальцами вытащить из колодца здоровенного мужика не смог. Надо бежать за помощью, а земля продолжает осыпаться и новым обвалом мужика засыпало землей по шею. Он уже не может говорить, только шевелит губами, видимо прося о помощи. Еще один обвал и его засыпало совсем. Александр Михайлович собрал подростков и Михаила Степановича, чтобы вытащить мужика. В колодец с лопатой спустили Михаила Степановича. Он раскопал мужика сколько мог, обвязал его веревкой и мужика вытащили из колодца, конечно, уже мертвого. Приезжала милиция, состава преступления не обнаружила. Было, конечно, недопустимое нарушение техники безопасности, но кто в этом виноват? Правду говорят: где тонко – там и рвется. Мужиков в деревне, кроме двух инвалидов, нет. И вот так безалаберно глупо погибает мужик из соседней деревни.
Сейчас я приехал домой немного побогаче, чем в прошлые приезды и, зная любовь Михаила Степановича к спиртному, постарался утолить его жажду к любимому напитку. Он все-таки стойкий мужик: на одной ноге, с деревяшкой вместо другой, а на ногах держится, пожалуй, лучше Александра Михайловича. Проводил их до дому.
На следующий день утром мать сказала мне, что Миля сейчас в Кирове, она заочно учится в пединституте и сейчас у них сессия.
- Приходила Маруська Никитина, сказала, что если ты приедешь в отпуск, а Миля будет в Кирове, то тебе надо будет сходить в Тужу на телефонную станцию, обратиться там к Наде и она созвониться с Милей.
Ничего не писала и не говорила мне Миля про учебу в институте, считала, видимо, что не обязательно мне знать об этом. Говорю матери, -
- Отпуск у меня короткий. Пожалуй, мам, сегодня же я схожу в Тужу.
- Сходи конечно.
Миля матери явно нравится. Она желает, чтобы я поговорил с ней хотя бы по телефону. Сестренка Аня услышала, что я собираюсь в Тужу, подошла к нам:
- Я тоже пойду с тобой в Тужу. Купи мне велосипед. До техникума 25 километров – буду ездить на велосипеде.
- Хорошо, пойдем вместе.
На телефонной станции как будто ждала меня телеграфистка Надя. Быстро дозвонилась до Кирова и вскоре передает мне трубку телефона:
- Разговаривайте.
Чувствую по голосу, что Миля взволнована. Спрашивает:
- Почему ты не написал, когда приедешь в отпуск?
- Миля, я не знал, когда мне дадут отпуск. По закону, если бы я не учился в школе, отпуск мне дали бы в октябре, но так как я учусь, то имею право на отпуск в летнее время. А вот в какой из летних месяцев мне его дадут, этого я не знал.
- Мне нужно сдать еще зачет и экзамен. Я постараюсь сдать их досрочно. Дня через четыре приходи на Красную Речку.
Поблагодарил Надю за оперативность, похоже что она Милина подружка.
- Телефонная связь к Вашим услугам. Приходите еще, - рассмеялась она.
пошли с Аней в Раймаг. Велосипеды есть – мужские и женские. Говорю Ане:
- Выбирай, какой нравится.
Аня выбрала женский, с цветной сеткой у заднего колеса. Велосипед ей очень нравится. Она светится от счастья: не ожидала, видимо, получить такой подарок. Из Тужи домой она уже уехала на велосипеде, а я, как всегда, пешком. Пришел домой и сразу на реку. Аня, прихватив ведро, пошла со мной. Какие все-таки великолепные заливные луга имеет наша деревня. Трава по пояс густая и чистая, без какого-либо грубого травостоя. Сейчас даже тропинки нет по берегу реки. Пошел ловить раков за Наташин огородец. Река явно мелеет, даже ей, видимо, не хватает питания. Девственные леса в верховьях реки, которые регулировали водосток, сейчас безжалостно вырубают. Не знаю, на сколько это оправданно – реку жалко и людей, что строили деревни на ее берегах. Почему все рушится – скудеют поля, вымирают деревни и, как видно, с тоски по ушедшему, усыхает река. Спасет ли реку тот будущий лес, который когда-то может быть вновь вырастет там, где его сейчас вырубают. А может быть к тому времени умрет уже река от неутолимой жажды. В воскрешение деревни не верится уже сейчас. Тяжело на душе, когда видишь наступающее опустение. Когда знаешь о нем, но не видишь, как-то все-таки легче.
Раков в реке стало еще больше. Никто их, видимо, не ловит. Быстро набросал их полное ведро. Хотелось поискать налимов, одного даже успел поймать, но Аня зовёт домой, говорит, - Хватит уже.
Только пришли домой – Аня на велосипед и вдоль деревни: смотрите люди и у нее есть велосипед.
Вечером ели раков. Мать их очень любит, да и мы с Аней не прочь полакомиться ими.
Матери нужны дрова. Они с Соней Мишихой разговаривали с Николаем и он пообещал выделить им на дрова сушняк. Мать посоветовала мне сходить к Николаю и договориться, когда и где можно заготавливать дрова. Только поговорили с матерью о заготовке дров, как заходит к нам Александр Михайлович и зовет меня сходить к Николаю и договориться насчет дров.
- Ты, Александр Михайлович, как подслушал наш разговор. Мы с матерью об этом же сейчас разговаривали.
- Тогда, что оттягивать, давай сейчас и пойдем.
Николай был дома. Тут же завел свой мотоцикл с коляской, отвез нас в лес, заклеймил каждому, в том числе и Соне Мишихе, по шесть толстенных сухар и мы вернулись на Красную Речку. Николай говорит мне, -
- Пойдем в избу, выпьем по рюмочке, расскажешь, как там в городе устроился.
Сели за стол. Николай приносит тарелку мяса, огурцы и две бутылки водки. Наливает всем по стакану водки, -
- За встречу, дай бог не последнюю.
Выпили. Николай подробно расспрашивает меня о моей жизни. Александр Михайлович тоже иногда пытается вклиниться в разговор. Николай его не слушает. Не помню сейчас, что-то объясняя он развел руки в стороны и даже не заметил, что смахнул с лавки Александра Михайловича. Тот, поднимаясь с пола говорит, -
- Николай Алексеич, ты поосторожнее, а то и не заметишь, как убьешь меня.
- А ты не лезь под руку, не мешай разговаривать.
Здоров и силен Николай, могуч и добродушен и действительно нечаянно смахнул он с лавки Александра Михайловича. Из двух бутылок водки, наверное, больше половины выпил он и почти незаметно, что он выпил, разве что стал разговорчивее. Александр Михайлович зовет меня домой. Николай поднимается из-за стола:
- Какой разговор, поехали.
И отвез нас на мотоцикле домой, уверенно и спокойно, как будто и не пил.
Я сходил к Соне Мишихе и мы договорились с ее сыном, Тинком (Валентином) идти завтра на заготовку дров. Тинку тринадцать или четырнадцать лет, но подросток крепкий, работать с ним можно. Дома подправил пилу, наточил топор. На следующий день ранним утром отправились с Тинком на заготовку дров. К Николаю не зашли, чтобы не терять время. Лес, где мы будем заготавливать дрова, примерно в километре за селом Безденежье, которое в трех километрах от деревни Красная Речка. Лес великолепен, ели как на подбор 70-80 сантиметров в комле! Сухары наши такого же диаметра, впрочем их и сухарами трудно назвать. Они еще, можно сказать, живые. Хорошо, что пила моя прекрасно режет древесину и деревья на опушке. Диаметр дерева не намного меньше длины моей двуручной пилы. Без отдыха дерево спилить не удается. Договорились с Тинком шесть сухар спилить и раскряжевать до обеда, шесть после обеда. Намеченный план даже перевыполнили, спилив и раскряжевав семь сухар до обеда. Закончили распиловку и успели скатать в четыре клетки все двенадцать сухар. Тинко сказал, что сучья он соберет потом один. И пообещал, что дрова матери он тоже привезет. Конечно, мы изрядно устали и домой вернулись уже поздно вечером. Зато приятно было видеть, как удивилась мать, узнав, что всю работу по заготовке дров мы сделали за один день. Завтра пойду на свидание к Миле, хотя и не знаю приехала она или нет. Отпуск такой короткий и время, затраченное на дорогу, здесь не учитывается. Тает отпуск стремительно: на дорогу туда и обратно почти четыре дня, три дня прошло уже здесь, еще семь дней и надо уезжать. Даже если Миля завтра будет дома, как мало времени останется для наших встреч. На следующий день вечером пошел на Красную Речку на свидание с Милей. Она была дома! Пошли на скамеечку под черемухой у речки и просидели там до утра, не замечая времени. Есть о чем поговорить, когда не виделись почти три года. Спросил Милю, -
- Миля, почему ты не сказала мне, что учишься в институте?
- Тебе об этом говорить нельзя, опять начнешь твердить, что тебе со мной даже разговаривать трудно.
- Нет, Миля, сейчас я уже грамотней, семь классов закончил и в сентябре постараюсь пойти в девятый.
- Как это в девятый после седьмого?
- Меня в этом замысле поддержал директор нашей школы, только вот девятого класса в нашей школе нет. Нужно переходит в другую школу. Уже сделал такую попытку, но директор школы в отпуске, а завуч, прочитав мое заявление, можно сказать, выгнала из кабинета. Схожу еще со своим заявлением к директору этой школы. Наш директор говорит, что он хороший мужик.
- Не может он принять тебя в девятый класс.
- Попытка не пытка, авось получится. Тебе, Миля, сколько еще учиться?
- Остался один годик. Нам учителям - практикам, да еще холостячкам учиться не трудно.
- А если мы завтра сходим в ЗАГС неужели тебе учиться будет труднее.
- Кто тебя знает, вдруг еще не отпустишь меня на сессию, но в ЗАГС мы сходим после того, как я закончу институт. Так нам будет лучше.
- Не знаю, Миля, может быть ты и права. В Свердловске очень трудно с жильем. Почти наверняка придется снимать жилье в частном доме.
- Вот и подыскивай походящее жилье. За год успеешь?
Легко с ней разговаривать и даже молчать хорошо – глаза, улыбка, жесты говорят не хуже слов. Кажется о чем можно говорить всю ночь, а Милю интересует все. Отвечая на ее вопросы я почти день за днем рассказал ей о демобилизации, и о работе на заводе и даже об учебе. О себе Миля тоже все рассказала: о работе, об учебе и напоследок поведала, что завелся у меня соперник, парень из ихней деревни. Тоже учитель, бывший пограничник. Все время пристает к ней со своими ухаживаниями, надоедлив страшно. Но ты, - говорит, - не беспокойся, я его терпеть не могу. Говорю ей:
- Кто знает, кто знает, вода камень долбит, а ты ведь не каменная, вдруг и оценишь любовь его великую.
- Я понимаю, что ты шутишь, но даже шутки такие слушать мне неприятно. Я тебя лишаю слова.
И она поцеловала меня. Уже светало, скоро проснется деревня. Я поцеловал ее и мы расстались, на этот раз только до вечера.
Еще шесть ночей ходил я на свидания с нею. Расставаясь с нею после шестого свидания, она вдруг предложила другой вариант заключительного свидания, -
- Ты, Леша, не приходи сюда вечером. Утром я приду к тебе домой, побродим по лугам, полюбуемся рекой, искупаемся. Как тебе мое предложение?
- Лучше придумать невозможно, мимоходом наловим еще раков. Ты их любишь?
- Раков я очень люблю, но в нашей речке их нет. Очень редко удается полакомиться ими.
- На этот раз такого лакомства будет много.
Миля пришла к нам часов в девять утра. Мать встретила ее очень приветливо. Переживала, не зная чем ее угостить, чем порадовать. Миля ее успокаивала, говорила, что ничего ей не нужно. Я взял ведро и мы пошли на реку. Предложил ей, минуя излучину реки, идти сразу к омуту за устьем Теплого ключа. Здесь трава на лугах уже скошена и сено сметано в стога почти до Теплого Ключа, а дальше пошла не скошенная, никем не топтаная трава. Я знаю, там, где Теплый Ключ впадает в Немдеж есть узкая ложбинка с довольно крутыми берегами – путь внешних вод Теплого Ключа. Эту ложбинку пересекала тропинка, идущая вдоль берега реки. Сейчас этой тропинки не видно, высокая, по грудь, трава скрывает все. Говорю Миле:
- Где-то тут должна быть узкая, как канава, ложбинка по которой Теплый Ключ впадает в Немдеж, а сейчас тут все ровно, неужели ее…
И тут я куда-то ухнул. Смотрю вверх и даже Милю не видно. Миля кричит:
- Где ты, что случилось?
- Я, Миля, в этой самой ложбинке, о которой только что говорил.
Вот это трава! Ложбинка по верху метра два шириной и глубина ее метра полтора и, несмотря на это, трава ее полностью скрыла. Притоптал траву и ложбинку стало видно. Омут за Теплым Ключом глубокий и красивый. Любил я наблюдать с его высокого берега за стаями торжественно проплывающих голавлей. Но раков тут ловить неудобно: берег обрывистый и высокий, чтобы собирать раков к воде не подойдешь. Прошли подальше, до следующего омута (в деревне их называют бакалды и я так называл). Здесь очень хорошее место для ловли раков, как перед омутом, так и сразу за ним. Здесь мы разделись, положили в траву по куст свою одежду и прежде, чем ловить раков, решили искупаться. Я в первый раз увидел Милю в купальнике, обнял ее. Какая все-таки она красавица, в купальнике особенно хороша. Говорю ей:
- Мало я сегодня раков наловлю.
- Почему?
- Какие там раки, на тебя смотреть буду.
- Не буду отвлекать. Искупаемся и я надену платье.
- Не надо платье надевать, день великолепный, позагораешь немного, да и раки засмотрятся на тебя и потеряют всякую осторожность: хватай их и выбрасывай на берег.
- Ладно, не подтрунивай, ныряй.
Место глубокое, я нырнул прямо с берега. Вынырнул, кричу Миле, -
- Прыгай, вода так хороша, что из воды на берег выходить не захочешь.
Миля тоже прыгнула в воду. Я подплыл к ней, она говорит, -
- Ну-ка, похвастайся, Леша, сможешь ли ты отсюда до конца омута и обратно проплыть без отдыха.
- Что ты, Миля, под твоим-то взглядом я проделаю это не менее пяти раз.
Я не плохо плавал и знал, что пять таких заплывов мне вполне по силам. Миля плавала не очень хорошо и уже после третьего заплыва пожалела меня, - Все, верю – хватит, а то еще утонешь на середине омута.
- Да нет уж, пообещал, так сделаю.
Сделал еще два заплыва, поплавали вместе и я занялся ловлей раков. В обрыве перед омутом рачьих нор было очень много. Я выбрасывал на берег только самых крупных раков. Миля едва успевала их собирать. Поймал здесь и налима. После этого переплыл на другой конец омута. Раков и тут было полно. Только вскоре Миля кричит:
- Не бросай больше, их уже полное ведро.
Подплывая к берегу, заметил в воде колоду и под ней поймал еще одного налима. Налимов нам складывать некуда. Взял свою мойку, узлом завязал ее низ и получилась сумка. Бросили туда двух пойманных налимов. День еще в самом разгаре, солнце едва перевалило за полдень, домой идти не хочется:
- Миля, домой идти еще рано, да и не хочется, давай дойдем до омута у Студеного Ключа. Большой там омут и какой-то таинственный.
- И ведро с собой таскать будем?
- Зачем? Мы его, как и одежду оставим здесь.
- Раки вылезут из ведра. Их все время приходиться караулить, чтобы не убежали обратно.
- А мы наломаем сучьев и плотно закроем ими ведро.
Так и сделали. Идем по берегу реки и впечатление такое, что ни надышишься здесь, ни налюбуешься. Трава чистейшая, густая, цветы, гудят шмели, птицы щебечут. А внизу река: в лучах солнца серебром переливаются струи ее на перекатах, а в зеркальной глади омута далеко внизу опрокинулось яркое синее небо с неподвижными барашками облаков. Красота. Чистейший воздух, умиротворяющее спокойствие и чарующая благодать кругом. Да еще девушка рядом, обаянием своим под стать окружающей природе. Побываешь в таких чистых уединенных местах и невольно задумаешься над тем, как бездумно и жестоко человек относится к природе. Пора бы, кажется, задуматься над тем, что во многих местах от человеческой деятельности уже задыхается природа, без очищающей деятельности которой захиреет и человек.
- О чем задумался, Леша?
- Наверное о том же, о чем задумалась и ты. Красота, тишина, воздух, река, да еще ты рядом. Вот и задумался над тем, как прекрасна временами наша жизнь.
- Ты прав, я тоже думала, как тут хорошо.
- Сейчас, Миля, я опять пойду на охоту. Видишь вон в воде из берега торчат две толстые колоды, а под ними ждут меня хорошие налимы. Я спустился в воду и, действительно, поймал там еще трех налимов. А вот и омут у Студеного Ключа с высоким обрывистым берегом. Дальше его по берегу пройти трудно: пойма Студеного Ключа плотно заросла кустарником. Смотришь с высокого берега омута в его черные воды и веет от них какой-то тайной. Почему-то в нем никогда не купаются: ни тогда, когда косят травы, ни тогда, когда убирают сено. Я здесь тоже ни разу не купался. Предложил Миле искупаться. Она ответила согласием. Перед омутом небольшой перекат. Берег там удобный для спуска к воде, оттуда и поплыли мы к высокому обрывистому берегу. Берег круто уходит в черную глубину омута. Говорю Миле:
- Попробую достать дно.
Нырнул и тут же, как пробка, выскочил обратно. Слой теплой воды, наверное, не больше метра, глубже вода ледяная, как в колодце. Сейчас ясно, почему здесь не купаются. Вода в омуте почти не подвижна и Студеный Ключ наполняет этот водоем своей студеной водичкой. От него и пошли домой, довольные проведенным днем.
- Жалею, вот, поздно сообразила я, что встречаться мы можем не только ночью у нас на скамеечке под черемухой. Оказывается можно так замечательно провести время здесь, днем, - проговорила Миля.
- Я тоже жалею об этом. Замечательный был день, но как это печально, что это последний день моего отпуска, и снова встретимся мы только через год.
- Я завтра приду в Тужу, встретимся еще раз.
- Я, Миля, рад каждой встрече с тобой, был бы рад еще больше, если бы мы не расставались вообще совсем.
Мать была уже дома, отпросилась с работы пораньше. Сварили раков и вкусно поужинали. С десяток раков оставили леснику Николаю. Немного посидели, поговорили и я пошел проводить Милю. Зашли к Николаю, угостили его раками. Он достал бутылку водки, -
- Ну, как говориться, рыба по суху не ходит, а раки разве хуже рыбы. Давай на прощание.
Я не стал отказываться. Вышли. Вопросов у Николая много. Его интересует все. Чувствую, что разговор может затянуться надолго, но надо его заканчивать – Миля ждет.
- Извини, Николай, но я должен уйти.
- Понимаю, давай последнюю, на посошок.
Выпили, распрощались. Дружеское рукопожатие Николая опасно: кажется он может раздавить пальцы, силен, как медведь. Посидели с Милей на нашей скамеечке, на этот раз не до утра. Миля говорит, -
- Иди, Леша, домой, мать тебя ждет – не спит, и тебе поспать надо.
- За дорогу, Миля, я могу хорошо выспаться, а вот мать, наверное, не спит.
Мать действительно не спала, ждала моего возращения. Но ни одним словом не упрекнула она меня за то, что даже почти всю последнюю ночь меня не было дома. Недовольна она только продолжительностью моего отпуска. Спросила:
- Леша, что тебе приготовить на дорогу.
- Да, мне, мам, ничего не нужно.
- Ну, хоть я яичек сварю.
- Яичек свари, но не много.
На следующий день в девять часов утра я, вместе с матерью и сестрой Аней, был уже в Туже. Около магазина «Книги» нас уже ждала Миля. Расставание было не долгим: машины с зерном шли на Котельнич, можно сказать гуськом. Попрощавшись с провожающими, на одной из таких машин я и уехал. Хорошо, что расставание было коротким, такое мне легче переносить, да и провожающим, я думаю, тоже.
После отпуска снова работа. Где-то числа двадцатого августа снова пошел со своим заявлением в шестую вечернюю школу. Директор школы был в своем кабинете. К сожалению не помню его фамилию. Он прочитал мое заявление, посмотрел свидетельство об окончании седьмого класса, улыбнулся и сказал, - Хочется побыстрее закончить десять классов, спешите побыстрее поступить в институт. Что же это похвально. Седьмой класс закончили на «Отлично» - замечательно, но сможете ли Вы успешно учиться в девятом классе, минуя восьмой – вот это неясно. Я Вам предлагаю такое условие: в девятый класс я Вас сейчас принимаю, но при первой же жалобе кого-либо из преподавателей на Вашу неуспеваемость, Вы без возражений преходите в восьмой класс. Согласны?
- Согласен.
- Хорошо. С началом занятий приходите в 9 Б класс. Желаю Вам удачи.
Прекрасно, в девятый класс меня приняли. Я не сомневаюсь, что у меня не будет никаких проблем с гуманитарными предметами. Тревожат физика и математика и, конечно же, немецкий язык, тем более, что меня он совершенно не интересует, он мне не нужен.
Рассказал своим товарищам по комнате, что я поступил в 9 Б класс шестой ШРМ. Они похвалили меня за дерзость и тоже пожелали успеха. В прошедшем учебном году из нашей комнаты учились двое: Трубский в УПИ, и я в седьмом классе. В этом учебном году учимся уже все: Павлик Шаров сдал экзамены в вечерний электромеханический техникум, а Володя Баженов поступил в восьмой класс 33 ШРМ.
Как будто все складывается неплохо, одно огорчает: не интересная у меня работа, ну ни какого умения не нужно, чтобы ее выполнять. У меня уже пятый разряд слесаря-сборщика, а работу, которую я выполняю, вполне может, на мой взгляд, выполнять и слесарь первого разряда, да и я успешно ее выполнял с первого рабочего дня. Есть на заводе места, где интересно работать, но перейти туда невозможно: начальник цеха не отпустит, а без его согласия переход на другое место работы невозможен. Хорошо, что на сборке моих реле можно заработать до 2000 рублей в месяц, в зависимости от плана их выпуска.
В самом конце августа произошел совершенно неожиданный для меня инцидент с Жиделевым. В обеденный перерыв рабочие нашего участка обычно играли в домино на высадку. Играли в двух местах: на одном удобном для игры слесарном верстаке и в конторке для мастеров участка. Конторка мастеров – это сварная конструкция из листовой стали площадью, примерно, (1,5 х 2,0) м2, со столом и скамейками вдоль стен. Стенки немного выше стола. Мы с Бересневым заняли очередь за четверкой игроков, играющих за слесарным верстаком. Одним из этих игроков был Жиделев. Они с напарником проиграли. Его напарник сразу же уступил место Бересневу, а Жиделев сидит, не уходит. Я его попросил освободить место. Он взял горсть костяшек домино, сунул их в карман и ушел к игрокам, играющим в конторке. Наши игроки говорят мне:
- Черт с ним, сидел бы и играл. Сейчас же никто играть не может.
Получается будто бы я и виноват в том, что Жиделев сорвал игру. Я пошел к конторке. Она сплошь забита игроками и болельщиками. Жиделев стоит на кромке пола конторки и тоже наблюдает за игрой. Я еле нашел место, чтобы встать возле Жиделева. Хлопнул его по плечу:
- Хватит дурить, отдай костяшки, люди ждут.
Он резко обернулся ко мне, лицо перекошено от злобы:
- Иди отсюда, сука! И резко толкает меня в грудь. Я даже не помню, как это произошло. Мгновенье и, схватив Жиделева за горло, я уже перегнул его через противоположную стенку конторки. Удивительно, из такого неудобного положения, стоя почти что одной ногой на кромке пола конторки, я бросил его через плотную толпу болельщиков. Этот момент я даже не помню. Вижу только переломленного через стенку Жиделева и оторопело смотрящих на меня болельщиков и игроков. Мне стало так неудобно. Жиделева я отпустил ни разу не ударив его. Все разошлись. Ко мне подошли мастера Гаврилов и Новиков, говорят:
- Ты что с ума сошел. Знаешь, что бывает за драку на производстве. Мы, конечно, постараемся это скрыть, но если об этом заявит Жиделев, мы ничем не сможем тебе помочь. Никогда в жизни не подумали бы, что ты способен на такую глупость.
Буквально все слесаря были на моей стороне. Прошло несколько дней. Погода теплая, в цехе жарко, а у Жиделева всегда рубашка застегнута на все пуговицы. Однажды он подзывает меня, расстёгивает воротник рубашки:
- Посмотри, что ты сделал.
Смотрю на шее, вернее почти на груди уже, ниже горла плотный синяк, отпечаток моей ладони. Говорю ему:
- Сам виноват, не было у меня по отношению к тебе никаких агрессивных намерений. Что-то произошло, когда увидел твое, перекошенное злобой лицо и шипящее – уйди, сука! Он ничего не сказал в ответ и никуда не заявил. А я рад, что он успел немного отпрянуть и я схватил его не за горло, что было бы намного хуже и для него и для меня, а так все обошлось и никаких трений с Жиделевым у меня больше не возникало. Я рассказал об этом случае в моей жизни потому, что он совершенно не соответствует моему поведению. Я не драчлив и не задирист, могу держать себя в руках и эта вспышка ярости, именно вспышка, была неожиданной для меня. Сказались, наверное, и вместе наряды вне очереди, которыми щедро и ни за что угощал меня в школе сержант Жиделев.
В конце августа на цеховом комсомольском собрании я был избран делегатом на общезаводскую комсомольскую конференцию. День работы комсомольской конференции совпал с днем игры на кубок СССР по футболу между командами «Свердловского ОДО» и Алма-Атинского «Динамо». Я был в то время футбольным болельщиком. Болел за команду «Свердловского ОДО». И, конечно, я пошел смотреть игру этих команд, болеть за любимую команду. На следующий день утром ко мне подошел комсорг цеха и сообщил, что в 17 часов на комсомольском бюро цеха будет рассматриваться мой безобразный поступок. Заседание комсомольского бюро проходило в конторе цеха. Кроме комсорга и членов комсомольского бюро на нем присутствовали комсорг завода Полчков, парторг цеха Попов и профоргцех Петрова. Первым разбиралось персональное дело бывшего комсорга цеха Кайгородцевой. Она обвинялось в том, что на собранные комсомольские взносы купила себе платье. Правда с получки она эти деньги вернула, но бюро посчитало возмутительным даже временное использование этих денег не по назначению. Кайгородцева в слезах раскаялась в своем преступлении. Ей объявили строгий выговор. Следующим был я. Комсорг завода спрашивает меня, - Комсомольцы цеха дали Вам почетное поручение быть делегатом общезаводской комсомольской конференции. Почему Вас не было на ней.
- В этот день на кубок СССР по футболу встречались команды «Свердловского ОДО» и Алма-Атинского «Динамо». Я пошел болеть за нашу команду.
- Так Вы считаете, что смотреть встречу футбольных команд для Вас важнее, чем присутствовать на общезаводской комсомольской конференции?
- Видимо так, если я пошел на футбол, а не на конференцию.
От такого ответа Полчков вскочил на ноги:
- Вы посмотрите, кто перед вами! Это вам не Кайгородцева, перед вами враг! Кто твои родители и чем они занимались до революции?
- Родители мои колхозники. Отец умер от ран, полученных на фронте, мать и сейчас работает в колхозе.
- Мы сообщим о Вашем поступке в воинскую часть, в которой Вы служили.
- Я служил здесь, в Свердловске. Был отличником боевой и политической подготовки. Сообщите, воинская часть 28331.
- Вы учитесь в школе?
- Да, учусь.
- Мы дадим указание, чтобы Вас исключили из школы.
- Я буду учиться заочно.
Смотрю на членов бюро и вижу, что парторг цеха Попов, слушая нас с Полчковым еле сдерживает усмешку. Полчков продолжает:
- Я предлагаю исключить Лоскутова из комсомола и уволить с завода.
Встала профорг цеха Петрова:
- Здесь что-то не так. Неправильно начали мы этот разговор. Лоскутов отличный производственник, его уважают в цехе. Я предлагаю ограничиться беседой.
Ее поддержал парторг цеха Попов:
- Я согласен с профоргом цеха. Лоскутов зарекомендовал себя в цехе с самой лучшей стороны. Предлагаю ограничиться беседой.
Мнение старших поддержал и комсорг цеха. Полчков недовольно согласился:
- Я снимаю свое предложение.
После этого комсорг цеха обращается ко мне:
- Завтра будет комсомольское собрание. Я предлагаю Вам выступать на нем с докладом о комсомольской дисциплине.
- Как же я завтра буду говорить комсомольцам о дисциплине, когда сегодня меня прорабатывают на бюро.
- Тогда обеспечьте явку комсомольцев на собрание.
- Я объявлю о том, что будет собрание, но не буду же я силой тащить на собрание того, кто на собрание идти не желает.
Проработку меня на этом бюро я очень хорошо запомнил. Все вопросы и ответы приведены здесь, можно сказать, почти со стенографической точностью. Конечно, вел я себя дерзко и рискованно – Сталин-то еще был жив, но все закончилось благополучно, выручили меня профорг и парторг цеха.
Первого сентября после работы пошел в школу. Сел за последнюю парту первого ряда. Первый урок – алгебра, преподаватель Яков Вульфович Кац. Войдя в класс и поздоровавшись с учениками, он с какой-то ехидцей осмотрел класс и язвительно произнес:
- Мне интересно знать, осталось ли что-нибудь в ваших головах из того, что изучали мы в прошлом году, а посему начнем год с небольшой контрольной работы. Сидящие за партой слева – решают первый вариант, сидящие справа – второй.
Я сидел слева – мой вариант первый. Прочитал условие задачи, ничего страшного. Составлять уравнения для решения задачи Лев Семенович, наш математик в седьмом классе, научил нас этому очень хорошо. Я быстро составил уравнения, решил их и в итоге получил квадратное уравнение. Как в этом случае вычислить значение неизвестной величины я не знал. Составил уравнения по другому, решил их – и снова квадратное уравнение. Все мои попытки избавиться от Х2 были тщетны. Не могу я решить эту задачку. Кончается урок, Яков Вульфович собирает наши работы. Вот и результат – я провалился на первом же уроке, а в восьмой класс переходить так не хочется.
На следующий день Яков Вульфович обильно поливал наш класс своей язвительной желчью. Едва переступив порог он заговорил:
- Вы знаете, мне сегодня было стыдно ехать в трамвае. Все показывали на меня и с насмешкой говорили, - Посмотрите – это учитель математики 6 ШРМ, и в папке у него контрольные работы, из которых видно, что ученики у него ничего не понимают в алгебре. Это надо же умудриться за три летних месяца забыть все, что изучали вы в восьмом классе. Решили задачу только Мурский и Янцен, еще семеро, можно сказать, тоже решили задачу, но почему-то постеснялись найти численное значение неизвестной величины. Остальные 22 человека вообще не сделали ничего.
Печален, конечно, результат контрольной проверки наших знаний за восьмой класс, но я-то попал в число тех семи, которые задачу можно сказать, решили. Для начала это совсем неплохо.
Яков Вульфович вызвал к доске Скоботанинова и он у доски стал решать задачу из контрольной работы с подсказками Якова Вульфовича. Когда процесс решения задачи подошел к численному определению неизвестной величины я был очень внимателен и сразу же записал неизвестную мне формулу решения квадратного уравнения. Все, на этом я уже не попадусь! В дальнейшем дела с математикой пошли у меня совсем неплохо, хотя и очень скуп был на оценки Яков Вульфович. Он ставил тройку даже за правильное решение и только за то, что ученик не выполнил некоторые формальности, рекомендованные им. Очень любил он красные чернила, чтобы подчеркнуть неточности и ошибки. Однажды, тоже по контрольной работе, я задал ему вопрос:
- Яков Вульфович, почему Вы поставили мне 4, на моей контрольной работе нет ни одной Вашей пометки, даже красной точки нет?
- Вы еще спрашиваете! Бог знает математику на пять, я знаю ее на четверку и Вам я поставил четверку, так что Вы хотите сказать, что сейчас уже знаете математику лучше меня!
- Конечно, нет. Извините, Яков Вульфович.
А вот с немецким языком получалось у меня неважно, вернее плохо. Те, кто изучал немецкий язык с пятого класса, тем более те, кто только что перешел в вечернюю школу из дневной, как Мурский и Янцен, они уже неплохо знали немецкий язык. Я же изучал немецкий язык всего полгода, вернее и эти полгода я не хотел его изучать. Он меня совсем не интересовал. Методика преподавания в девятом классе не такая, как в седьмом. Здесь учительница уже не читает и не переводит текст, а делает это ученик. Кроме того дается много грамматики. Здесь, чтобы догнать по знаниям свой класс нужно много и усердно заниматься, но мне-то немецкий язык не нужен. Я не хочу его знать. Только память и выручала меня при изучении немецкого языка. Выручала, конечно, и Зинаида Николаевна, учительница немецкого языка. Добрая, пожилая уже женщина, переводчицей на фронте прошедшая войну. Завуч, Дора Львовна, та, что ни в коем случае не хотела принимать меня в девятый класс, преподавала нам историю и всегда с удовольствием ставила мне пятерки за мои ответы. Забыла, видимо, она, что не учился я в восьмом классе.
Кроме школьных, из событий этого года хорошо запомнился мне день пятого марта, день смерти Сталина. Объявили, что на нашем участке будет собрание, посвященное этому печальному событию. Зачитали сообщение о смерти Сталина. По лицам большинства рабочих видно, что они переживают эту смерть, как большую утрату для нашей страны. У многих возникали вопросы: что-то сейчас будет с нашей родиной. Но, нужно отметить, что не все с печалью восприняли это известие. Я, например, заметил, что один из рабочих, сидящий в президиуме собрания, с трудом удерживает печальное выражение на своем лице.
Иногда, на короткое время, на лице у него боязливо мелькнет и тут же исчезнет тщательно скрываемое выражение радости. Должен признаться, что и меня не огорчило сообщение о смерти Сталина. Так уж сложилось, что любить его и советскую власть пока что мне было не за что. Вспомнил, что и отец мой тоже не любил Сталина и советскую власть и были у него для этого веские основания. Только вот один ли Сталин виноват в этом?
После революции и гражданской войны среди правительств стран капиталистического мира не было ни одного, которое не относилось бы враждебно к стране победившего социализма. Так было с нашими союзниками во время второй мировой войны, когда цель правительств Англии и США заключалась в том, чтобы Советский Союз, сражаясь почти в одиночку, разгромил фашистскую Германию, их грозного врага, и понес бы при этом колоссальные экономические и людские потери. Этой же политики они придерживались и после войны, провозгласив политику балансирования на грани войны, тем самым навязав Советскому Союзу разорительную гонку вооружений, сопровождая все это круглогодичной, круглосуточной враждебной пропагандой против социалистического строя. Учитывая все это, невольно задаешься вопросом, - Мог ли Сталин, находясь в такой обстановке, действовать иначе. Конечно, многие пострадали безвинно. Находясь на Воркуте я видел это своими глазами. Быть без вины виноватым – обидно. Шел с работы в тот день совсем не печальный. Всего-то 5 марта, а ярко светит солнце и по дороге вдоль трамвайной линии уже бежит весело весенний ручеек.
Подходил к концу учебный год. В конце четвертой четверти, при повторении пройденного материала произошла у меня стычка с Яковом Вульфовичем. Процесс повторения пройденного материала он считал важным и спрашивал очень строго. Однажды для доказательства теоремы, не помню уже какой, он вызвал к доске Гришаеву. Доказать теорему она не смогла, сказала, что не было времени повторить пройденное: что и не удивительно – конец апреля, в цехах штурмовщина. Яков Вульфович вызвал к доске Капорушкина, затем Плетневу – результат тот же. Яков Вульфович был разгневан, -
- Вы знали на что шли, когда пошли учиться в вечернюю школу. Можете не ссылаться на то, что у вас там сейчас штурмовщина и на занятия нет времени. Забудьте об этом, скидки на занятость я вам делать не буду. Он вызвал к доске меня. Материал я знал хорошо, но повторением пройденного не занимался и поэтому сказал:
- Яков Вульфович, я тоже не повторял, пройденный материал.
Взял мел, нарисовал на доске необходимый для доказательства чертеж, и приступил к доказательству теоремы. Вскоре Яков Вульфович меня останавливает и обращаясь к классу говорит:
- Вот видите, даже Лоскутов не знает материала, потому что тоже не готовился к занятиям, не повторял пройденного.
- Разве я ошибся в чем-нибудь, Яков Вульфович!
- Вы не так расставили буквы на своем чертеже.
- Для доказательства теоремы это не имеет никакого значения.
- Вот видите, он еще и возражает мне. Расставьте буквы на чертеже так, как на этом чертеже они расставлены в учебнике. Он, видите ли, считает, что это не имеет значения.
Я вижу, что Якову Вульфовичу обязательно нужно показать, что я не знаю доказательства теоремы потому, что не повторял пройденного и только поэтому он выдвигает такой абсурд в защиту своей правоты. Речь его язвительна и обидна для меня. Я положил мел и пошел на свое место. Яков Вульфович оборвал свою речь, в классе наступила тишина. Я сел за парту, смотрю – лицо у Якова Вульфовича побелело от гнева, он неотрывно смотрит на меня и вдруг завизжал:
- Встать!
Я махнул в его сторону рукой и не встал. Трясущимися руками Яков Вульфович схватил классный журнал и что-то там написал. Наверное, поставил мне двойку или кол. В перерыв делегация школьниц нашего класса сходила к директору школы с жалобой на Якова Вульфовича. Видимо, жалоба эта была не первой, так как директор сказал им, что сейчас, в конце учебного года, он не может заменить его другим преподавателем, но что с нового учебного года в вашем классе будет другой преподаватель математики.
Через несколько дней в перерыв Галя Воробьева заглянула в классный журнал и увидела у себя по геометрии выделяющуюся из всех оценок жирную двойку. Училась она неплохо, знала, что двоек у нее нет. На уроке она спросила Якова Вульфовича, откуда у нее появилась двойка по геометрии. Она еще спрашивает, учиться нужно как следует, тогда и двоек не будет, - отрезал он. Поняли все: он был ослеплен гневом и вместо меня влепил двойку Воробьевой. Я думал, что за эту стычку Яков Вульфович рассчитается со мной на экзамене, но там он был не один, и по всем его предметам (алгебре, геометрии и тригонометрии) я получил пятерки. Как ни странно, но Зинаида Николаевна поставила мне четверку за год по немецкому языку. Постеснялась, видимо, ставить мне более низкую оценку, а напрасно – четверки по немецкому языку я явно не заслуживал. Не помню сейчас, но возможно была у меня еще одна четверка или по русскому языку, или по литературе. Я часто спорил с Ириной Диомидовной, преподавателем по этим предметам и нашим классным руководителем. Мои споры ей очень не нравились, так как я частенько не соглашался с ее оценкой некоторых писателей и произведений литературы. Корче говоря, мой прыжок через восьмой класс завершился более чем успешно.
В этом году сменился состав жильцов комнаты. Женившийся Павлик Шаров получил квартиру и вместо уволившегося с завода Феди Зыкина вселили Тольку Харламова. В июне успешно защитил диплом Колька Трубский. Он женился на девушке, имевшей квартиру, и тоже покинул нас.
Прошло время моего очередного отпуска. В этом году я взял его в июле. Снова летом, как учащийся в вечерней школе. Купил кое-какие подарки матери и сестре Ане и снова купил 10 кг сахару. Подарки мои понравились матери и сестре, но особенно их радует сахар. В деревне его все еще нет. Вечером, как обычно, навестил меня Михаил Степанович и Александр Михайлович. Разговоры все о том же, о гибели деревни. Михаил Степанович все еще не решается строить свой новый дом. Если, говорит, буду строить, то построю его из таких же толстых бревен, из каких построен дом Степана Константиновича, то есть из бревен диаметром 50-60 сантиметров.
Дрова у матери закончились. Завтра нужно будет идти на Красную речку к Николаю договариваться о заготовке дров. Утром, после завтрака, пошел к Николаю. Посидели с ним за столом, но на этот раз не выпили, извиняется:
- Сейчас, Алексей, я тебя угостить не могу, надо ехать в Тужу, в лесничество. Насчет дров не беспокойся, приходи завтра с утра и я покажу тебе очень хорошее место для заготовки дров. Сейчас я тебя не задерживаю, зайди к Миле – она дома. Вышли с ним во двор. Он выкатил со двора мотоцикл, махнул мне рукой и укатил в лесничество, а я пошел к Миле, в соседний дом. Из моих писем она знала, когда я приеду, но ожидала меня вечером, а не днем. Дома она одна. Увидев меня замерла от неожиданности. Как словами выразить, то что и происходит с тобой в первые минуты встречи с любимой девушкой после долгой разлуки с нею. Конечно же и объятия и поцелуи. Но чувства, которые возникают при этом невозможно, им очень трудно выразить словами. В эти минуты происходит взаимное притяжение, слияние даже, двух любящих сердец и все иное меркнет в этом чувстве. Немного успокоившись я рассказал Миле, что приходил к Николаю, нужно заготавливать дрова для матери. Завтра Николай покажет мне место, где можно заготавливать дрова, а сейчас он уехал в лесничество. Миля говорит:
- Чем же мы сейчас займемся?
- Давай поизучаем окрестности Красной Речки.
- Здесь нечего изучать: дома да огороды и маленькая речка за ними.
- Малина в лесу есть?
- Малины много. Предлагаешь прогуляться в лес за малиной. Я согласна.
Лес Стекло примерно в километре от деревни Красная речка, то есть примерно на таком же расстоянии, как и от нашей деревни. Взяли посуду под ягоды и пошли в лес. Дорога идет по границе между полями наших деревень. Погода великолепная, тишина. Справа, на полях нашей деревни колосится рожь, слева, на полях Красной Речки – овес. Не знаю чем объяснить, но такого сильного, великолепного запаха хвойного леса, как здесь, я не ощущал в лесах Урала. Здесь густой хвойный аромат ощущается уже на подходе к лесу. Пока шли до леса о многом поговорить успели. В начале Миля поздравила меня с окончанием девятого класса и попросила:
- Расскажи подробнее, как это у тебя получилось, может еще и пятерки по всем предметам?
- Нет, Миля, по немецкому языку – четверка, но заслуживаю я по нему не более, чем тройку. Продолжим лучше прошлогодний разговор. Поздравляю тебя с окончанием института. После этого, ты говорила, можно поговорить о ЗАГСЕ?
- Конечно, можно. Только вот пока ты заготавливаешь дрова для матери, времени на свадьбу не останется. И ничего тут не изменишь: не оставишь же мать без дров.
- А знаешь что, Миля, давай мы здесь зарегистрируем брак, а свадьбу устроим в Свердловске. Наши матери, конечно, будут против этого, а ты против или нет?
- Я не против. Признаюсь, я сама хотела предложить тебе этот вариант, тем более, что свадеб в деревнях сейчас почти не устраивают. Свою маму я уговорю, а ты уговори свою.
- Свою мать, Миля, я, конечно же, уговорю. Моей матери ты очень нравишься и нашему намерению препятствовать она не будет. Я так рад, Миля, что мы пришли к одинаковому решению, что наконец-то мы будем вместе. Приезжай быстрее, я буду ждать тебя каждый день.
- Каждый день не жди. Я дам телеграмму, сообщу когда выезжаю. Вот тогда и жди.
Зашли в лес. Хороший лес Стекло, название только странное, почему это лес – и вдруг Стекло. Нет тут ничего похожего на стекло, а вот грибов и малины много. Небольшой лес, а грибами и малиной снабжает население всех окрестных деревень. Обычно малина растет на вырубках, а тут и вырубок, как таковых, нет. Есть только небольшие поляны. Здесь малинник растет везде, где лес не густой. Малинник высокий, выше человеческого роста, ягоды крупные, как у садовой малины, только намного вкусней. Уже на опушке леса встречаем кусты малины, склонившихся под тяжестью ягод. Мала наша посуда для такого урожая. Мы почти не ходили по лесу в поисках малины. Совсем недавно зашли в лес, а у Мили уже полное ведерко ягод. Она смеется, -
- Ты, наверное, ягоды бросаешь больше в рот, чем в ведерко. Давай мне твое ведерко и бросай ягоды только в рот.
- Так времени, Миля, достаточно, чтобы и рот не обижать и ведерко малины набрать.
- Ладно, ладно. Давай свое ведерко.
Мы обменялись ведерками и собирали ягоды в мое ведерко уже вместе и очень быстро его наполнили. Домой идти еще рано, бродили по лесу, наслаждаясь тишиной, покоем и радостью жизни. Хорошо с Милей, от нее, кажется, исходит какой-то поток излучения, наполняющий меня радостью жизни. Ближе к вечеру вернулись в деревню. Миля угостила меня обедом, чаем со свежим медом, которым снабжает ее Николай и посоветовала:
- Мне сейчас нужно заняться ягодами, малину нельзя хранить – испортиться. Тебе завтра надо рано вставать, так что давай ненадолго расстанемся.
Предложение было резонным и я с ним согласился.
В комнате общежития мы почти как братья. Нет между нами никаких трений. Никто не считает, сколько он тратит на закупку продуктов или на выпивку, правда выпиваем мы не часто и не напиваемся. Баженов хотя и не отказывается от выпивки, более того старается купить какой-нибудь дорогой коньяк или вино, сам практически не пьет, но твердо уверен, что будет алкоголиком. Спрашиваю его:
- Володя, как же можешь ты стать алкоголиком, если алкоголь терпеть не можешь, противен он тебе?
- Это, видимо, пройдет, с годами все изменится. У меня и отец, и дед оба были алкоголиками, оба спились и рано умерли.
И он действительно стал алкоголиком, правда в возрасте уже за 50 лет. Об этом я узнал от наших общих знакомых, а позже и сам встретился с ним случайно на вокзале, ожидая электричку. Мы оба обрадовались встрече. Расспрашиваем друг друга о жизни, а Володя, не прерывая разговора, достает из кармана бутылку Портвейна и предлагает мне выпить. Я отказываюсь. Он из горлышка делает два, три глотка и сует бутылку обратно в карман. Пока мы с ним разговаривали, он три раза прикладывался к этой бутылке, не забывая предлагать ее и мне. Меня до сих пор удивляет, как Володя, который терпеть не мог алкоголь, стал алкоголиком. Не знаю: наследственность ли в этом виновата или жизненные неурядицы, вероятнее все-таки последнее. Вот Колька Трубский любил выпить и любил женщин. Для него любить женщин – это часто их менять. Он говорил, – Не имей сто рублей, а имей сто б…, и будешь и сыт и пьян и нос в табаке. Он очень любил стихи Омара Хайяма, те его стихи, в которых он воспевал вино. Вот, например, несколько строчек, особенно им любимых: (по памяти)
Я у вина, как ива у ручья,
Бьет в мой корень пенная струя
Так бог велел, о чем-нибудь он думал
И брось я пить, его подвел бы я.
Холм над моей могилкой, даже он,
Вином душистым будет опоен
И подойдет случайно путник поздний
И отойдет невольно опьянен.
Общительный он парень и друзей у него было много. Не знаю, как в дальнейшем сложилась у него жизнь. Слышал как-то, что он рано умер, не знаю – правда ли это.
Павлик Шаров мог немного выпить в праздник, иногда за компанию. Изрядно выпившим я его почти не видал. Очень надежный друг и спокойный, уравновешенный человек.
В конце июня пошел я в первый в жизни отпуск, если не считать отпуск во время службы в армии. Продолжительность отпуска 15 рабочих дней. Купил в подарок матери и сестре Ане десять килограммов сахару. Мать встретила меня еще в поле. Был сенокос, женщины на лугах ворошили сено. Это довольно далеко от дороги, по которой я шел. И все-таки мать сумела меня узнать и по полю бежала мне навстречу. Смотрю на нее, худенькая она, как-то вроде усохла даже, раньше она казалась мне крупнее. Она задышалась от бега, плачет. Щемящая жалость к матери охватила меня. Говорю ей:
- Зачем ты, мам, бежишь сюда. Шла бы сразу домой. Всего-то на несколько минут встретились бы мы попозже.
- Я об этом не думала, увидела тебя и побежала.
Пришли домой. Вручил матери подарок. Она даже ахнула – столько сахару. В деревне его по-прежнему нет. Впрочем и хлеба все еще почти нет. Семь лет прошло уже после окончания войны, а улучшения жизни в деревне все еще не наступает. Сестренка Аня подросла. В этом году, как и я, закончила семь классов, думает поступать в ветеринарный техникум города Яранска. Вечером пришли в гости Михаил Степанович и Александр Михайлович. Дмитрий Петрович уже умер. Гости мои делятся новостями. Михаил Степанович подумывает построить себе новый дом, но пока не решается: не знает он, останется ли что-нибудь от нашей деревни уже в ближайшие годы. Александр Михайлович рассказал, что при замене сгнившего сруба в ихнем колодце погиб мужик из Красной Речки, который ремонтировал колодец. Используя ворот колодца, они с женой опустили мужика в колодец. Мужик разобрал, а Александр Михайлович с помощью ворота вытащил гнилые бревна старого сруба. Только что приготовились опускать в колодец новый сруб, как произошел обвал стенок колодца и мужика по пояс засыпало землей. Александр Михайлович, раскрутив ворот, опустил мужику веревку, но одной рукой с тремя пальцами вытащить из колодца здоровенного мужика не смог. Надо бежать за помощью, а земля продолжает осыпаться и новым обвалом мужика засыпало землей по шею. Он уже не может говорить, только шевелит губами, видимо прося о помощи. Еще один обвал и его засыпало совсем. Александр Михайлович собрал подростков и Михаила Степановича, чтобы вытащить мужика. В колодец с лопатой спустили Михаила Степановича. Он раскопал мужика сколько мог, обвязал его веревкой и мужика вытащили из колодца, конечно, уже мертвого. Приезжала милиция, состава преступления не обнаружила. Было, конечно, недопустимое нарушение техники безопасности, но кто в этом виноват? Правду говорят: где тонко – там и рвется. Мужиков в деревне, кроме двух инвалидов, нет. И вот так безалаберно глупо погибает мужик из соседней деревни.
Сейчас я приехал домой немного побогаче, чем в прошлые приезды и, зная любовь Михаила Степановича к спиртному, постарался утолить его жажду к любимому напитку. Он все-таки стойкий мужик: на одной ноге, с деревяшкой вместо другой, а на ногах держится, пожалуй, лучше Александра Михайловича. Проводил их до дому.
На следующий день утром мать сказала мне, что Миля сейчас в Кирове, она заочно учится в пединституте и сейчас у них сессия.
- Приходила Маруська Никитина, сказала, что если ты приедешь в отпуск, а Миля будет в Кирове, то тебе надо будет сходить в Тужу на телефонную станцию, обратиться там к Наде и она созвониться с Милей.
Ничего не писала и не говорила мне Миля про учебу в институте, считала, видимо, что не обязательно мне знать об этом. Говорю матери, -
- Отпуск у меня короткий. Пожалуй, мам, сегодня же я схожу в Тужу.
- Сходи конечно.
Миля матери явно нравится. Она желает, чтобы я поговорил с ней хотя бы по телефону. Сестренка Аня услышала, что я собираюсь в Тужу, подошла к нам:
- Я тоже пойду с тобой в Тужу. Купи мне велосипед. До техникума 25 километров – буду ездить на велосипеде.
- Хорошо, пойдем вместе.
На телефонной станции как будто ждала меня телеграфистка Надя. Быстро дозвонилась до Кирова и вскоре передает мне трубку телефона:
- Разговаривайте.
Чувствую по голосу, что Миля взволнована. Спрашивает:
- Почему ты не написал, когда приедешь в отпуск?
- Миля, я не знал, когда мне дадут отпуск. По закону, если бы я не учился в школе, отпуск мне дали бы в октябре, но так как я учусь, то имею право на отпуск в летнее время. А вот в какой из летних месяцев мне его дадут, этого я не знал.
- Мне нужно сдать еще зачет и экзамен. Я постараюсь сдать их досрочно. Дня через четыре приходи на Красную Речку.
Поблагодарил Надю за оперативность, похоже что она Милина подружка.
- Телефонная связь к Вашим услугам. Приходите еще, - рассмеялась она.
пошли с Аней в Раймаг. Велосипеды есть – мужские и женские. Говорю Ане:
- Выбирай, какой нравится.
Аня выбрала женский, с цветной сеткой у заднего колеса. Велосипед ей очень нравится. Она светится от счастья: не ожидала, видимо, получить такой подарок. Из Тужи домой она уже уехала на велосипеде, а я, как всегда, пешком. Пришел домой и сразу на реку. Аня, прихватив ведро, пошла со мной. Какие все-таки великолепные заливные луга имеет наша деревня. Трава по пояс густая и чистая, без какого-либо грубого травостоя. Сейчас даже тропинки нет по берегу реки. Пошел ловить раков за Наташин огородец. Река явно мелеет, даже ей, видимо, не хватает питания. Девственные леса в верховьях реки, которые регулировали водосток, сейчас безжалостно вырубают. Не знаю, на сколько это оправданно – реку жалко и людей, что строили деревни на ее берегах. Почему все рушится – скудеют поля, вымирают деревни и, как видно, с тоски по ушедшему, усыхает река. Спасет ли реку тот будущий лес, который когда-то может быть вновь вырастет там, где его сейчас вырубают. А может быть к тому времени умрет уже река от неутолимой жажды. В воскрешение деревни не верится уже сейчас. Тяжело на душе, когда видишь наступающее опустение. Когда знаешь о нем, но не видишь, как-то все-таки легче.
Раков в реке стало еще больше. Никто их, видимо, не ловит. Быстро набросал их полное ведро. Хотелось поискать налимов, одного даже успел поймать, но Аня зовёт домой, говорит, - Хватит уже.
Только пришли домой – Аня на велосипед и вдоль деревни: смотрите люди и у нее есть велосипед.
Вечером ели раков. Мать их очень любит, да и мы с Аней не прочь полакомиться ими.
Матери нужны дрова. Они с Соней Мишихой разговаривали с Николаем и он пообещал выделить им на дрова сушняк. Мать посоветовала мне сходить к Николаю и договориться, когда и где можно заготавливать дрова. Только поговорили с матерью о заготовке дров, как заходит к нам Александр Михайлович и зовет меня сходить к Николаю и договориться насчет дров.
- Ты, Александр Михайлович, как подслушал наш разговор. Мы с матерью об этом же сейчас разговаривали.
- Тогда, что оттягивать, давай сейчас и пойдем.
Николай был дома. Тут же завел свой мотоцикл с коляской, отвез нас в лес, заклеймил каждому, в том числе и Соне Мишихе, по шесть толстенных сухар и мы вернулись на Красную Речку. Николай говорит мне, -
- Пойдем в избу, выпьем по рюмочке, расскажешь, как там в городе устроился.
Сели за стол. Николай приносит тарелку мяса, огурцы и две бутылки водки. Наливает всем по стакану водки, -
- За встречу, дай бог не последнюю.
Выпили. Николай подробно расспрашивает меня о моей жизни. Александр Михайлович тоже иногда пытается вклиниться в разговор. Николай его не слушает. Не помню сейчас, что-то объясняя он развел руки в стороны и даже не заметил, что смахнул с лавки Александра Михайловича. Тот, поднимаясь с пола говорит, -
- Николай Алексеич, ты поосторожнее, а то и не заметишь, как убьешь меня.
- А ты не лезь под руку, не мешай разговаривать.
Здоров и силен Николай, могуч и добродушен и действительно нечаянно смахнул он с лавки Александра Михайловича. Из двух бутылок водки, наверное, больше половины выпил он и почти незаметно, что он выпил, разве что стал разговорчивее. Александр Михайлович зовет меня домой. Николай поднимается из-за стола:
- Какой разговор, поехали.
И отвез нас на мотоцикле домой, уверенно и спокойно, как будто и не пил.
Я сходил к Соне Мишихе и мы договорились с ее сыном, Тинком (Валентином) идти завтра на заготовку дров. Тинку тринадцать или четырнадцать лет, но подросток крепкий, работать с ним можно. Дома подправил пилу, наточил топор. На следующий день ранним утром отправились с Тинком на заготовку дров. К Николаю не зашли, чтобы не терять время. Лес, где мы будем заготавливать дрова, примерно в километре за селом Безденежье, которое в трех километрах от деревни Красная Речка. Лес великолепен, ели как на подбор 70-80 сантиметров в комле! Сухары наши такого же диаметра, впрочем их и сухарами трудно назвать. Они еще, можно сказать, живые. Хорошо, что пила моя прекрасно режет древесину и деревья на опушке. Диаметр дерева не намного меньше длины моей двуручной пилы. Без отдыха дерево спилить не удается. Договорились с Тинком шесть сухар спилить и раскряжевать до обеда, шесть после обеда. Намеченный план даже перевыполнили, спилив и раскряжевав семь сухар до обеда. Закончили распиловку и успели скатать в четыре клетки все двенадцать сухар. Тинко сказал, что сучья он соберет потом один. И пообещал, что дрова матери он тоже привезет. Конечно, мы изрядно устали и домой вернулись уже поздно вечером. Зато приятно было видеть, как удивилась мать, узнав, что всю работу по заготовке дров мы сделали за один день. Завтра пойду на свидание к Миле, хотя и не знаю приехала она или нет. Отпуск такой короткий и время, затраченное на дорогу, здесь не учитывается. Тает отпуск стремительно: на дорогу туда и обратно почти четыре дня, три дня прошло уже здесь, еще семь дней и надо уезжать. Даже если Миля завтра будет дома, как мало времени останется для наших встреч. На следующий день вечером пошел на Красную Речку на свидание с Милей. Она была дома! Пошли на скамеечку под черемухой у речки и просидели там до утра, не замечая времени. Есть о чем поговорить, когда не виделись почти три года. Спросил Милю, -
- Миля, почему ты не сказала мне, что учишься в институте?
- Тебе об этом говорить нельзя, опять начнешь твердить, что тебе со мной даже разговаривать трудно.
- Нет, Миля, сейчас я уже грамотней, семь классов закончил и в сентябре постараюсь пойти в девятый.
- Как это в девятый после седьмого?
- Меня в этом замысле поддержал директор нашей школы, только вот девятого класса в нашей школе нет. Нужно переходит в другую школу. Уже сделал такую попытку, но директор школы в отпуске, а завуч, прочитав мое заявление, можно сказать, выгнала из кабинета. Схожу еще со своим заявлением к директору этой школы. Наш директор говорит, что он хороший мужик.
- Не может он принять тебя в девятый класс.
- Попытка не пытка, авось получится. Тебе, Миля, сколько еще учиться?
- Остался один годик. Нам учителям - практикам, да еще холостячкам учиться не трудно.
- А если мы завтра сходим в ЗАГС неужели тебе учиться будет труднее.
- Кто тебя знает, вдруг еще не отпустишь меня на сессию, но в ЗАГС мы сходим после того, как я закончу институт. Так нам будет лучше.
- Не знаю, Миля, может быть ты и права. В Свердловске очень трудно с жильем. Почти наверняка придется снимать жилье в частном доме.
- Вот и подыскивай походящее жилье. За год успеешь?
Легко с ней разговаривать и даже молчать хорошо – глаза, улыбка, жесты говорят не хуже слов. Кажется о чем можно говорить всю ночь, а Милю интересует все. Отвечая на ее вопросы я почти день за днем рассказал ей о демобилизации, и о работе на заводе и даже об учебе. О себе Миля тоже все рассказала: о работе, об учебе и напоследок поведала, что завелся у меня соперник, парень из ихней деревни. Тоже учитель, бывший пограничник. Все время пристает к ней со своими ухаживаниями, надоедлив страшно. Но ты, - говорит, - не беспокойся, я его терпеть не могу. Говорю ей:
- Кто знает, кто знает, вода камень долбит, а ты ведь не каменная, вдруг и оценишь любовь его великую.
- Я понимаю, что ты шутишь, но даже шутки такие слушать мне неприятно. Я тебя лишаю слова.
И она поцеловала меня. Уже светало, скоро проснется деревня. Я поцеловал ее и мы расстались, на этот раз только до вечера.
Еще шесть ночей ходил я на свидания с нею. Расставаясь с нею после шестого свидания, она вдруг предложила другой вариант заключительного свидания, -
- Ты, Леша, не приходи сюда вечером. Утром я приду к тебе домой, побродим по лугам, полюбуемся рекой, искупаемся. Как тебе мое предложение?
- Лучше придумать невозможно, мимоходом наловим еще раков. Ты их любишь?
- Раков я очень люблю, но в нашей речке их нет. Очень редко удается полакомиться ими.
- На этот раз такого лакомства будет много.
Миля пришла к нам часов в девять утра. Мать встретила ее очень приветливо. Переживала, не зная чем ее угостить, чем порадовать. Миля ее успокаивала, говорила, что ничего ей не нужно. Я взял ведро и мы пошли на реку. Предложил ей, минуя излучину реки, идти сразу к омуту за устьем Теплого ключа. Здесь трава на лугах уже скошена и сено сметано в стога почти до Теплого Ключа, а дальше пошла не скошенная, никем не топтаная трава. Я знаю, там, где Теплый Ключ впадает в Немдеж есть узкая ложбинка с довольно крутыми берегами – путь внешних вод Теплого Ключа. Эту ложбинку пересекала тропинка, идущая вдоль берега реки. Сейчас этой тропинки не видно, высокая, по грудь, трава скрывает все. Говорю Миле:
- Где-то тут должна быть узкая, как канава, ложбинка по которой Теплый Ключ впадает в Немдеж, а сейчас тут все ровно, неужели ее…
И тут я куда-то ухнул. Смотрю вверх и даже Милю не видно. Миля кричит:
- Где ты, что случилось?
- Я, Миля, в этой самой ложбинке, о которой только что говорил.
Вот это трава! Ложбинка по верху метра два шириной и глубина ее метра полтора и, несмотря на это, трава ее полностью скрыла. Притоптал траву и ложбинку стало видно. Омут за Теплым Ключом глубокий и красивый. Любил я наблюдать с его высокого берега за стаями торжественно проплывающих голавлей. Но раков тут ловить неудобно: берег обрывистый и высокий, чтобы собирать раков к воде не подойдешь. Прошли подальше, до следующего омута (в деревне их называют бакалды и я так называл). Здесь очень хорошее место для ловли раков, как перед омутом, так и сразу за ним. Здесь мы разделись, положили в траву по куст свою одежду и прежде, чем ловить раков, решили искупаться. Я в первый раз увидел Милю в купальнике, обнял ее. Какая все-таки она красавица, в купальнике особенно хороша. Говорю ей:
- Мало я сегодня раков наловлю.
- Почему?
- Какие там раки, на тебя смотреть буду.
- Не буду отвлекать. Искупаемся и я надену платье.
- Не надо платье надевать, день великолепный, позагораешь немного, да и раки засмотрятся на тебя и потеряют всякую осторожность: хватай их и выбрасывай на берег.
- Ладно, не подтрунивай, ныряй.
Место глубокое, я нырнул прямо с берега. Вынырнул, кричу Миле, -
- Прыгай, вода так хороша, что из воды на берег выходить не захочешь.
Миля тоже прыгнула в воду. Я подплыл к ней, она говорит, -
- Ну-ка, похвастайся, Леша, сможешь ли ты отсюда до конца омута и обратно проплыть без отдыха.
- Что ты, Миля, под твоим-то взглядом я проделаю это не менее пяти раз.
Я не плохо плавал и знал, что пять таких заплывов мне вполне по силам. Миля плавала не очень хорошо и уже после третьего заплыва пожалела меня, - Все, верю – хватит, а то еще утонешь на середине омута.
- Да нет уж, пообещал, так сделаю.
Сделал еще два заплыва, поплавали вместе и я занялся ловлей раков. В обрыве перед омутом рачьих нор было очень много. Я выбрасывал на берег только самых крупных раков. Миля едва успевала их собирать. Поймал здесь и налима. После этого переплыл на другой конец омута. Раков и тут было полно. Только вскоре Миля кричит:
- Не бросай больше, их уже полное ведро.
Подплывая к берегу, заметил в воде колоду и под ней поймал еще одного налима. Налимов нам складывать некуда. Взял свою мойку, узлом завязал ее низ и получилась сумка. Бросили туда двух пойманных налимов. День еще в самом разгаре, солнце едва перевалило за полдень, домой идти не хочется:
- Миля, домой идти еще рано, да и не хочется, давай дойдем до омута у Студеного Ключа. Большой там омут и какой-то таинственный.
- И ведро с собой таскать будем?
- Зачем? Мы его, как и одежду оставим здесь.
- Раки вылезут из ведра. Их все время приходиться караулить, чтобы не убежали обратно.
- А мы наломаем сучьев и плотно закроем ими ведро.
Так и сделали. Идем по берегу реки и впечатление такое, что ни надышишься здесь, ни налюбуешься. Трава чистейшая, густая, цветы, гудят шмели, птицы щебечут. А внизу река: в лучах солнца серебром переливаются струи ее на перекатах, а в зеркальной глади омута далеко внизу опрокинулось яркое синее небо с неподвижными барашками облаков. Красота. Чистейший воздух, умиротворяющее спокойствие и чарующая благодать кругом. Да еще девушка рядом, обаянием своим под стать окружающей природе. Побываешь в таких чистых уединенных местах и невольно задумаешься над тем, как бездумно и жестоко человек относится к природе. Пора бы, кажется, задуматься над тем, что во многих местах от человеческой деятельности уже задыхается природа, без очищающей деятельности которой захиреет и человек.
- О чем задумался, Леша?
- Наверное о том же, о чем задумалась и ты. Красота, тишина, воздух, река, да еще ты рядом. Вот и задумался над тем, как прекрасна временами наша жизнь.
- Ты прав, я тоже думала, как тут хорошо.
- Сейчас, Миля, я опять пойду на охоту. Видишь вон в воде из берега торчат две толстые колоды, а под ними ждут меня хорошие налимы. Я спустился в воду и, действительно, поймал там еще трех налимов. А вот и омут у Студеного Ключа с высоким обрывистым берегом. Дальше его по берегу пройти трудно: пойма Студеного Ключа плотно заросла кустарником. Смотришь с высокого берега омута в его черные воды и веет от них какой-то тайной. Почему-то в нем никогда не купаются: ни тогда, когда косят травы, ни тогда, когда убирают сено. Я здесь тоже ни разу не купался. Предложил Миле искупаться. Она ответила согласием. Перед омутом небольшой перекат. Берег там удобный для спуска к воде, оттуда и поплыли мы к высокому обрывистому берегу. Берег круто уходит в черную глубину омута. Говорю Миле:
- Попробую достать дно.
Нырнул и тут же, как пробка, выскочил обратно. Слой теплой воды, наверное, не больше метра, глубже вода ледяная, как в колодце. Сейчас ясно, почему здесь не купаются. Вода в омуте почти не подвижна и Студеный Ключ наполняет этот водоем своей студеной водичкой. От него и пошли домой, довольные проведенным днем.
- Жалею, вот, поздно сообразила я, что встречаться мы можем не только ночью у нас на скамеечке под черемухой. Оказывается можно так замечательно провести время здесь, днем, - проговорила Миля.
- Я тоже жалею об этом. Замечательный был день, но как это печально, что это последний день моего отпуска, и снова встретимся мы только через год.
- Я завтра приду в Тужу, встретимся еще раз.
- Я, Миля, рад каждой встрече с тобой, был бы рад еще больше, если бы мы не расставались вообще совсем.
Мать была уже дома, отпросилась с работы пораньше. Сварили раков и вкусно поужинали. С десяток раков оставили леснику Николаю. Немного посидели, поговорили и я пошел проводить Милю. Зашли к Николаю, угостили его раками. Он достал бутылку водки, -
- Ну, как говориться, рыба по суху не ходит, а раки разве хуже рыбы. Давай на прощание.
Я не стал отказываться. Вышли. Вопросов у Николая много. Его интересует все. Чувствую, что разговор может затянуться надолго, но надо его заканчивать – Миля ждет.
- Извини, Николай, но я должен уйти.
- Понимаю, давай последнюю, на посошок.
Выпили, распрощались. Дружеское рукопожатие Николая опасно: кажется он может раздавить пальцы, силен, как медведь. Посидели с Милей на нашей скамеечке, на этот раз не до утра. Миля говорит, -
- Иди, Леша, домой, мать тебя ждет – не спит, и тебе поспать надо.
- За дорогу, Миля, я могу хорошо выспаться, а вот мать, наверное, не спит.
Мать действительно не спала, ждала моего возращения. Но ни одним словом не упрекнула она меня за то, что даже почти всю последнюю ночь меня не было дома. Недовольна она только продолжительностью моего отпуска. Спросила:
- Леша, что тебе приготовить на дорогу.
- Да, мне, мам, ничего не нужно.
- Ну, хоть я яичек сварю.
- Яичек свари, но не много.
На следующий день в девять часов утра я, вместе с матерью и сестрой Аней, был уже в Туже. Около магазина «Книги» нас уже ждала Миля. Расставание было не долгим: машины с зерном шли на Котельнич, можно сказать гуськом. Попрощавшись с провожающими, на одной из таких машин я и уехал. Хорошо, что расставание было коротким, такое мне легче переносить, да и провожающим, я думаю, тоже.
После отпуска снова работа. Где-то числа двадцатого августа снова пошел со своим заявлением в шестую вечернюю школу. Директор школы был в своем кабинете. К сожалению не помню его фамилию. Он прочитал мое заявление, посмотрел свидетельство об окончании седьмого класса, улыбнулся и сказал, - Хочется побыстрее закончить десять классов, спешите побыстрее поступить в институт. Что же это похвально. Седьмой класс закончили на «Отлично» - замечательно, но сможете ли Вы успешно учиться в девятом классе, минуя восьмой – вот это неясно. Я Вам предлагаю такое условие: в девятый класс я Вас сейчас принимаю, но при первой же жалобе кого-либо из преподавателей на Вашу неуспеваемость, Вы без возражений преходите в восьмой класс. Согласны?
- Согласен.
- Хорошо. С началом занятий приходите в 9 Б класс. Желаю Вам удачи.
Прекрасно, в девятый класс меня приняли. Я не сомневаюсь, что у меня не будет никаких проблем с гуманитарными предметами. Тревожат физика и математика и, конечно же, немецкий язык, тем более, что меня он совершенно не интересует, он мне не нужен.
Рассказал своим товарищам по комнате, что я поступил в 9 Б класс шестой ШРМ. Они похвалили меня за дерзость и тоже пожелали успеха. В прошедшем учебном году из нашей комнаты учились двое: Трубский в УПИ, и я в седьмом классе. В этом учебном году учимся уже все: Павлик Шаров сдал экзамены в вечерний электромеханический техникум, а Володя Баженов поступил в восьмой класс 33 ШРМ.
Как будто все складывается неплохо, одно огорчает: не интересная у меня работа, ну ни какого умения не нужно, чтобы ее выполнять. У меня уже пятый разряд слесаря-сборщика, а работу, которую я выполняю, вполне может, на мой взгляд, выполнять и слесарь первого разряда, да и я успешно ее выполнял с первого рабочего дня. Есть на заводе места, где интересно работать, но перейти туда невозможно: начальник цеха не отпустит, а без его согласия переход на другое место работы невозможен. Хорошо, что на сборке моих реле можно заработать до 2000 рублей в месяц, в зависимости от плана их выпуска.
В самом конце августа произошел совершенно неожиданный для меня инцидент с Жиделевым. В обеденный перерыв рабочие нашего участка обычно играли в домино на высадку. Играли в двух местах: на одном удобном для игры слесарном верстаке и в конторке для мастеров участка. Конторка мастеров – это сварная конструкция из листовой стали площадью, примерно, (1,5 х 2,0) м2, со столом и скамейками вдоль стен. Стенки немного выше стола. Мы с Бересневым заняли очередь за четверкой игроков, играющих за слесарным верстаком. Одним из этих игроков был Жиделев. Они с напарником проиграли. Его напарник сразу же уступил место Бересневу, а Жиделев сидит, не уходит. Я его попросил освободить место. Он взял горсть костяшек домино, сунул их в карман и ушел к игрокам, играющим в конторке. Наши игроки говорят мне:
- Черт с ним, сидел бы и играл. Сейчас же никто играть не может.
Получается будто бы я и виноват в том, что Жиделев сорвал игру. Я пошел к конторке. Она сплошь забита игроками и болельщиками. Жиделев стоит на кромке пола конторки и тоже наблюдает за игрой. Я еле нашел место, чтобы встать возле Жиделева. Хлопнул его по плечу:
- Хватит дурить, отдай костяшки, люди ждут.
Он резко обернулся ко мне, лицо перекошено от злобы:
- Иди отсюда, сука! И резко толкает меня в грудь. Я даже не помню, как это произошло. Мгновенье и, схватив Жиделева за горло, я уже перегнул его через противоположную стенку конторки. Удивительно, из такого неудобного положения, стоя почти что одной ногой на кромке пола конторки, я бросил его через плотную толпу болельщиков. Этот момент я даже не помню. Вижу только переломленного через стенку Жиделева и оторопело смотрящих на меня болельщиков и игроков. Мне стало так неудобно. Жиделева я отпустил ни разу не ударив его. Все разошлись. Ко мне подошли мастера Гаврилов и Новиков, говорят:
- Ты что с ума сошел. Знаешь, что бывает за драку на производстве. Мы, конечно, постараемся это скрыть, но если об этом заявит Жиделев, мы ничем не сможем тебе помочь. Никогда в жизни не подумали бы, что ты способен на такую глупость.
Буквально все слесаря были на моей стороне. Прошло несколько дней. Погода теплая, в цехе жарко, а у Жиделева всегда рубашка застегнута на все пуговицы. Однажды он подзывает меня, расстёгивает воротник рубашки:
- Посмотри, что ты сделал.
Смотрю на шее, вернее почти на груди уже, ниже горла плотный синяк, отпечаток моей ладони. Говорю ему:
- Сам виноват, не было у меня по отношению к тебе никаких агрессивных намерений. Что-то произошло, когда увидел твое, перекошенное злобой лицо и шипящее – уйди, сука! Он ничего не сказал в ответ и никуда не заявил. А я рад, что он успел немного отпрянуть и я схватил его не за горло, что было бы намного хуже и для него и для меня, а так все обошлось и никаких трений с Жиделевым у меня больше не возникало. Я рассказал об этом случае в моей жизни потому, что он совершенно не соответствует моему поведению. Я не драчлив и не задирист, могу держать себя в руках и эта вспышка ярости, именно вспышка, была неожиданной для меня. Сказались, наверное, и вместе наряды вне очереди, которыми щедро и ни за что угощал меня в школе сержант Жиделев.
В конце августа на цеховом комсомольском собрании я был избран делегатом на общезаводскую комсомольскую конференцию. День работы комсомольской конференции совпал с днем игры на кубок СССР по футболу между командами «Свердловского ОДО» и Алма-Атинского «Динамо». Я был в то время футбольным болельщиком. Болел за команду «Свердловского ОДО». И, конечно, я пошел смотреть игру этих команд, болеть за любимую команду. На следующий день утром ко мне подошел комсорг цеха и сообщил, что в 17 часов на комсомольском бюро цеха будет рассматриваться мой безобразный поступок. Заседание комсомольского бюро проходило в конторе цеха. Кроме комсорга и членов комсомольского бюро на нем присутствовали комсорг завода Полчков, парторг цеха Попов и профоргцех Петрова. Первым разбиралось персональное дело бывшего комсорга цеха Кайгородцевой. Она обвинялось в том, что на собранные комсомольские взносы купила себе платье. Правда с получки она эти деньги вернула, но бюро посчитало возмутительным даже временное использование этих денег не по назначению. Кайгородцева в слезах раскаялась в своем преступлении. Ей объявили строгий выговор. Следующим был я. Комсорг завода спрашивает меня, - Комсомольцы цеха дали Вам почетное поручение быть делегатом общезаводской комсомольской конференции. Почему Вас не было на ней.
- В этот день на кубок СССР по футболу встречались команды «Свердловского ОДО» и Алма-Атинского «Динамо». Я пошел болеть за нашу команду.
- Так Вы считаете, что смотреть встречу футбольных команд для Вас важнее, чем присутствовать на общезаводской комсомольской конференции?
- Видимо так, если я пошел на футбол, а не на конференцию.
От такого ответа Полчков вскочил на ноги:
- Вы посмотрите, кто перед вами! Это вам не Кайгородцева, перед вами враг! Кто твои родители и чем они занимались до революции?
- Родители мои колхозники. Отец умер от ран, полученных на фронте, мать и сейчас работает в колхозе.
- Мы сообщим о Вашем поступке в воинскую часть, в которой Вы служили.
- Я служил здесь, в Свердловске. Был отличником боевой и политической подготовки. Сообщите, воинская часть 28331.
- Вы учитесь в школе?
- Да, учусь.
- Мы дадим указание, чтобы Вас исключили из школы.
- Я буду учиться заочно.
Смотрю на членов бюро и вижу, что парторг цеха Попов, слушая нас с Полчковым еле сдерживает усмешку. Полчков продолжает:
- Я предлагаю исключить Лоскутова из комсомола и уволить с завода.
Встала профорг цеха Петрова:
- Здесь что-то не так. Неправильно начали мы этот разговор. Лоскутов отличный производственник, его уважают в цехе. Я предлагаю ограничиться беседой.
Ее поддержал парторг цеха Попов:
- Я согласен с профоргом цеха. Лоскутов зарекомендовал себя в цехе с самой лучшей стороны. Предлагаю ограничиться беседой.
Мнение старших поддержал и комсорг цеха. Полчков недовольно согласился:
- Я снимаю свое предложение.
После этого комсорг цеха обращается ко мне:
- Завтра будет комсомольское собрание. Я предлагаю Вам выступать на нем с докладом о комсомольской дисциплине.
- Как же я завтра буду говорить комсомольцам о дисциплине, когда сегодня меня прорабатывают на бюро.
- Тогда обеспечьте явку комсомольцев на собрание.
- Я объявлю о том, что будет собрание, но не буду же я силой тащить на собрание того, кто на собрание идти не желает.
Проработку меня на этом бюро я очень хорошо запомнил. Все вопросы и ответы приведены здесь, можно сказать, почти со стенографической точностью. Конечно, вел я себя дерзко и рискованно – Сталин-то еще был жив, но все закончилось благополучно, выручили меня профорг и парторг цеха.
Первого сентября после работы пошел в школу. Сел за последнюю парту первого ряда. Первый урок – алгебра, преподаватель Яков Вульфович Кац. Войдя в класс и поздоровавшись с учениками, он с какой-то ехидцей осмотрел класс и язвительно произнес:
- Мне интересно знать, осталось ли что-нибудь в ваших головах из того, что изучали мы в прошлом году, а посему начнем год с небольшой контрольной работы. Сидящие за партой слева – решают первый вариант, сидящие справа – второй.
Я сидел слева – мой вариант первый. Прочитал условие задачи, ничего страшного. Составлять уравнения для решения задачи Лев Семенович, наш математик в седьмом классе, научил нас этому очень хорошо. Я быстро составил уравнения, решил их и в итоге получил квадратное уравнение. Как в этом случае вычислить значение неизвестной величины я не знал. Составил уравнения по другому, решил их – и снова квадратное уравнение. Все мои попытки избавиться от Х2 были тщетны. Не могу я решить эту задачку. Кончается урок, Яков Вульфович собирает наши работы. Вот и результат – я провалился на первом же уроке, а в восьмой класс переходить так не хочется.
На следующий день Яков Вульфович обильно поливал наш класс своей язвительной желчью. Едва переступив порог он заговорил:
- Вы знаете, мне сегодня было стыдно ехать в трамвае. Все показывали на меня и с насмешкой говорили, - Посмотрите – это учитель математики 6 ШРМ, и в папке у него контрольные работы, из которых видно, что ученики у него ничего не понимают в алгебре. Это надо же умудриться за три летних месяца забыть все, что изучали вы в восьмом классе. Решили задачу только Мурский и Янцен, еще семеро, можно сказать, тоже решили задачу, но почему-то постеснялись найти численное значение неизвестной величины. Остальные 22 человека вообще не сделали ничего.
Печален, конечно, результат контрольной проверки наших знаний за восьмой класс, но я-то попал в число тех семи, которые задачу можно сказать, решили. Для начала это совсем неплохо.
Яков Вульфович вызвал к доске Скоботанинова и он у доски стал решать задачу из контрольной работы с подсказками Якова Вульфовича. Когда процесс решения задачи подошел к численному определению неизвестной величины я был очень внимателен и сразу же записал неизвестную мне формулу решения квадратного уравнения. Все, на этом я уже не попадусь! В дальнейшем дела с математикой пошли у меня совсем неплохо, хотя и очень скуп был на оценки Яков Вульфович. Он ставил тройку даже за правильное решение и только за то, что ученик не выполнил некоторые формальности, рекомендованные им. Очень любил он красные чернила, чтобы подчеркнуть неточности и ошибки. Однажды, тоже по контрольной работе, я задал ему вопрос:
- Яков Вульфович, почему Вы поставили мне 4, на моей контрольной работе нет ни одной Вашей пометки, даже красной точки нет?
- Вы еще спрашиваете! Бог знает математику на пять, я знаю ее на четверку и Вам я поставил четверку, так что Вы хотите сказать, что сейчас уже знаете математику лучше меня!
- Конечно, нет. Извините, Яков Вульфович.
А вот с немецким языком получалось у меня неважно, вернее плохо. Те, кто изучал немецкий язык с пятого класса, тем более те, кто только что перешел в вечернюю школу из дневной, как Мурский и Янцен, они уже неплохо знали немецкий язык. Я же изучал немецкий язык всего полгода, вернее и эти полгода я не хотел его изучать. Он меня совсем не интересовал. Методика преподавания в девятом классе не такая, как в седьмом. Здесь учительница уже не читает и не переводит текст, а делает это ученик. Кроме того дается много грамматики. Здесь, чтобы догнать по знаниям свой класс нужно много и усердно заниматься, но мне-то немецкий язык не нужен. Я не хочу его знать. Только память и выручала меня при изучении немецкого языка. Выручала, конечно, и Зинаида Николаевна, учительница немецкого языка. Добрая, пожилая уже женщина, переводчицей на фронте прошедшая войну. Завуч, Дора Львовна, та, что ни в коем случае не хотела принимать меня в девятый класс, преподавала нам историю и всегда с удовольствием ставила мне пятерки за мои ответы. Забыла, видимо, она, что не учился я в восьмом классе.
Кроме школьных, из событий этого года хорошо запомнился мне день пятого марта, день смерти Сталина. Объявили, что на нашем участке будет собрание, посвященное этому печальному событию. Зачитали сообщение о смерти Сталина. По лицам большинства рабочих видно, что они переживают эту смерть, как большую утрату для нашей страны. У многих возникали вопросы: что-то сейчас будет с нашей родиной. Но, нужно отметить, что не все с печалью восприняли это известие. Я, например, заметил, что один из рабочих, сидящий в президиуме собрания, с трудом удерживает печальное выражение на своем лице.
Иногда, на короткое время, на лице у него боязливо мелькнет и тут же исчезнет тщательно скрываемое выражение радости. Должен признаться, что и меня не огорчило сообщение о смерти Сталина. Так уж сложилось, что любить его и советскую власть пока что мне было не за что. Вспомнил, что и отец мой тоже не любил Сталина и советскую власть и были у него для этого веские основания. Только вот один ли Сталин виноват в этом?
После революции и гражданской войны среди правительств стран капиталистического мира не было ни одного, которое не относилось бы враждебно к стране победившего социализма. Так было с нашими союзниками во время второй мировой войны, когда цель правительств Англии и США заключалась в том, чтобы Советский Союз, сражаясь почти в одиночку, разгромил фашистскую Германию, их грозного врага, и понес бы при этом колоссальные экономические и людские потери. Этой же политики они придерживались и после войны, провозгласив политику балансирования на грани войны, тем самым навязав Советскому Союзу разорительную гонку вооружений, сопровождая все это круглогодичной, круглосуточной враждебной пропагандой против социалистического строя. Учитывая все это, невольно задаешься вопросом, - Мог ли Сталин, находясь в такой обстановке, действовать иначе. Конечно, многие пострадали безвинно. Находясь на Воркуте я видел это своими глазами. Быть без вины виноватым – обидно. Шел с работы в тот день совсем не печальный. Всего-то 5 марта, а ярко светит солнце и по дороге вдоль трамвайной линии уже бежит весело весенний ручеек.
Подходил к концу учебный год. В конце четвертой четверти, при повторении пройденного материала произошла у меня стычка с Яковом Вульфовичем. Процесс повторения пройденного материала он считал важным и спрашивал очень строго. Однажды для доказательства теоремы, не помню уже какой, он вызвал к доске Гришаеву. Доказать теорему она не смогла, сказала, что не было времени повторить пройденное: что и не удивительно – конец апреля, в цехах штурмовщина. Яков Вульфович вызвал к доске Капорушкина, затем Плетневу – результат тот же. Яков Вульфович был разгневан, -
- Вы знали на что шли, когда пошли учиться в вечернюю школу. Можете не ссылаться на то, что у вас там сейчас штурмовщина и на занятия нет времени. Забудьте об этом, скидки на занятость я вам делать не буду. Он вызвал к доске меня. Материал я знал хорошо, но повторением пройденного не занимался и поэтому сказал:
- Яков Вульфович, я тоже не повторял, пройденный материал.
Взял мел, нарисовал на доске необходимый для доказательства чертеж, и приступил к доказательству теоремы. Вскоре Яков Вульфович меня останавливает и обращаясь к классу говорит:
- Вот видите, даже Лоскутов не знает материала, потому что тоже не готовился к занятиям, не повторял пройденного.
- Разве я ошибся в чем-нибудь, Яков Вульфович!
- Вы не так расставили буквы на своем чертеже.
- Для доказательства теоремы это не имеет никакого значения.
- Вот видите, он еще и возражает мне. Расставьте буквы на чертеже так, как на этом чертеже они расставлены в учебнике. Он, видите ли, считает, что это не имеет значения.
Я вижу, что Якову Вульфовичу обязательно нужно показать, что я не знаю доказательства теоремы потому, что не повторял пройденного и только поэтому он выдвигает такой абсурд в защиту своей правоты. Речь его язвительна и обидна для меня. Я положил мел и пошел на свое место. Яков Вульфович оборвал свою речь, в классе наступила тишина. Я сел за парту, смотрю – лицо у Якова Вульфовича побелело от гнева, он неотрывно смотрит на меня и вдруг завизжал:
- Встать!
Я махнул в его сторону рукой и не встал. Трясущимися руками Яков Вульфович схватил классный журнал и что-то там написал. Наверное, поставил мне двойку или кол. В перерыв делегация школьниц нашего класса сходила к директору школы с жалобой на Якова Вульфовича. Видимо, жалоба эта была не первой, так как директор сказал им, что сейчас, в конце учебного года, он не может заменить его другим преподавателем, но что с нового учебного года в вашем классе будет другой преподаватель математики.
Через несколько дней в перерыв Галя Воробьева заглянула в классный журнал и увидела у себя по геометрии выделяющуюся из всех оценок жирную двойку. Училась она неплохо, знала, что двоек у нее нет. На уроке она спросила Якова Вульфовича, откуда у нее появилась двойка по геометрии. Она еще спрашивает, учиться нужно как следует, тогда и двоек не будет, - отрезал он. Поняли все: он был ослеплен гневом и вместо меня влепил двойку Воробьевой. Я думал, что за эту стычку Яков Вульфович рассчитается со мной на экзамене, но там он был не один, и по всем его предметам (алгебре, геометрии и тригонометрии) я получил пятерки. Как ни странно, но Зинаида Николаевна поставила мне четверку за год по немецкому языку. Постеснялась, видимо, ставить мне более низкую оценку, а напрасно – четверки по немецкому языку я явно не заслуживал. Не помню сейчас, но возможно была у меня еще одна четверка или по русскому языку, или по литературе. Я часто спорил с Ириной Диомидовной, преподавателем по этим предметам и нашим классным руководителем. Мои споры ей очень не нравились, так как я частенько не соглашался с ее оценкой некоторых писателей и произведений литературы. Корче говоря, мой прыжок через восьмой класс завершился более чем успешно.
В этом году сменился состав жильцов комнаты. Женившийся Павлик Шаров получил квартиру и вместо уволившегося с завода Феди Зыкина вселили Тольку Харламова. В июне успешно защитил диплом Колька Трубский. Он женился на девушке, имевшей квартиру, и тоже покинул нас.
Прошло время моего очередного отпуска. В этом году я взял его в июле. Снова летом, как учащийся в вечерней школе. Купил кое-какие подарки матери и сестре Ане и снова купил 10 кг сахару. Подарки мои понравились матери и сестре, но особенно их радует сахар. В деревне его все еще нет. Вечером, как обычно, навестил меня Михаил Степанович и Александр Михайлович. Разговоры все о том же, о гибели деревни. Михаил Степанович все еще не решается строить свой новый дом. Если, говорит, буду строить, то построю его из таких же толстых бревен, из каких построен дом Степана Константиновича, то есть из бревен диаметром 50-60 сантиметров.
Дрова у матери закончились. Завтра нужно будет идти на Красную речку к Николаю договариваться о заготовке дров. Утром, после завтрака, пошел к Николаю. Посидели с ним за столом, но на этот раз не выпили, извиняется:
- Сейчас, Алексей, я тебя угостить не могу, надо ехать в Тужу, в лесничество. Насчет дров не беспокойся, приходи завтра с утра и я покажу тебе очень хорошее место для заготовки дров. Сейчас я тебя не задерживаю, зайди к Миле – она дома. Вышли с ним во двор. Он выкатил со двора мотоцикл, махнул мне рукой и укатил в лесничество, а я пошел к Миле, в соседний дом. Из моих писем она знала, когда я приеду, но ожидала меня вечером, а не днем. Дома она одна. Увидев меня замерла от неожиданности. Как словами выразить, то что и происходит с тобой в первые минуты встречи с любимой девушкой после долгой разлуки с нею. Конечно же и объятия и поцелуи. Но чувства, которые возникают при этом невозможно, им очень трудно выразить словами. В эти минуты происходит взаимное притяжение, слияние даже, двух любящих сердец и все иное меркнет в этом чувстве. Немного успокоившись я рассказал Миле, что приходил к Николаю, нужно заготавливать дрова для матери. Завтра Николай покажет мне место, где можно заготавливать дрова, а сейчас он уехал в лесничество. Миля говорит:
- Чем же мы сейчас займемся?
- Давай поизучаем окрестности Красной Речки.
- Здесь нечего изучать: дома да огороды и маленькая речка за ними.
- Малина в лесу есть?
- Малины много. Предлагаешь прогуляться в лес за малиной. Я согласна.
Лес Стекло примерно в километре от деревни Красная речка, то есть примерно на таком же расстоянии, как и от нашей деревни. Взяли посуду под ягоды и пошли в лес. Дорога идет по границе между полями наших деревень. Погода великолепная, тишина. Справа, на полях нашей деревни колосится рожь, слева, на полях Красной Речки – овес. Не знаю чем объяснить, но такого сильного, великолепного запаха хвойного леса, как здесь, я не ощущал в лесах Урала. Здесь густой хвойный аромат ощущается уже на подходе к лесу. Пока шли до леса о многом поговорить успели. В начале Миля поздравила меня с окончанием девятого класса и попросила:
- Расскажи подробнее, как это у тебя получилось, может еще и пятерки по всем предметам?
- Нет, Миля, по немецкому языку – четверка, но заслуживаю я по нему не более, чем тройку. Продолжим лучше прошлогодний разговор. Поздравляю тебя с окончанием института. После этого, ты говорила, можно поговорить о ЗАГСЕ?
- Конечно, можно. Только вот пока ты заготавливаешь дрова для матери, времени на свадьбу не останется. И ничего тут не изменишь: не оставишь же мать без дров.
- А знаешь что, Миля, давай мы здесь зарегистрируем брак, а свадьбу устроим в Свердловске. Наши матери, конечно, будут против этого, а ты против или нет?
- Я не против. Признаюсь, я сама хотела предложить тебе этот вариант, тем более, что свадеб в деревнях сейчас почти не устраивают. Свою маму я уговорю, а ты уговори свою.
- Свою мать, Миля, я, конечно же, уговорю. Моей матери ты очень нравишься и нашему намерению препятствовать она не будет. Я так рад, Миля, что мы пришли к одинаковому решению, что наконец-то мы будем вместе. Приезжай быстрее, я буду ждать тебя каждый день.
- Каждый день не жди. Я дам телеграмму, сообщу когда выезжаю. Вот тогда и жди.
Зашли в лес. Хороший лес Стекло, название только странное, почему это лес – и вдруг Стекло. Нет тут ничего похожего на стекло, а вот грибов и малины много. Небольшой лес, а грибами и малиной снабжает население всех окрестных деревень. Обычно малина растет на вырубках, а тут и вырубок, как таковых, нет. Есть только небольшие поляны. Здесь малинник растет везде, где лес не густой. Малинник высокий, выше человеческого роста, ягоды крупные, как у садовой малины, только намного вкусней. Уже на опушке леса встречаем кусты малины, склонившихся под тяжестью ягод. Мала наша посуда для такого урожая. Мы почти не ходили по лесу в поисках малины. Совсем недавно зашли в лес, а у Мили уже полное ведерко ягод. Она смеется, -
- Ты, наверное, ягоды бросаешь больше в рот, чем в ведерко. Давай мне твое ведерко и бросай ягоды только в рот.
- Так времени, Миля, достаточно, чтобы и рот не обижать и ведерко малины набрать.
- Ладно, ладно. Давай свое ведерко.
Мы обменялись ведерками и собирали ягоды в мое ведерко уже вместе и очень быстро его наполнили. Домой идти еще рано, бродили по лесу, наслаждаясь тишиной, покоем и радостью жизни. Хорошо с Милей, от нее, кажется, исходит какой-то поток излучения, наполняющий меня радостью жизни. Ближе к вечеру вернулись в деревню. Миля угостила меня обедом, чаем со свежим медом, которым снабжает ее Николай и посоветовала:
- Мне сейчас нужно заняться ягодами, малину нельзя хранить – испортиться. Тебе завтра надо рано вставать, так что давай ненадолго расстанемся.
Предложение было резонным и я с ним согласился.
Рейтинг: +3
290 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
