ВИШЕНКА (18+ СЛР, Часть 2 / Главы 25-26-27 )

Аннотация:

Двадцатидевятилетний преподаватель ВУЗа Кирилл летом подрабатывает в детском лагере вожатым и неожиданно для себя влюбляется в "пионерку", нарушая тем самым запрет, прописанный в правилах для работников.

Мучительные терзания героя из-за внезапно вспыхнувшего чувства к тринадцатилетней девочке-подростку, заставляют его искать причину этой любви не только в себе, но и в потустороннем мире. Ведь он вполне законопослушный (вернее законотрусливый) гражданин, а не педофил-извращенец. И в его планы не входит нанести вред ребенку.

Но как угомонить внутреннего демона страсти, заставить его замолчать, когда любовь вышла из-под контроля разума. Ловелас и сердцеед, баловень матерых хищниц, он вряд ли мог бы подумать, что его жизнь круто изменит застенчивая кисло-сладкая Вишенка.

Через день после похорон Кирилл утром вышел на кухню первым. Мать услышала, что он уже проснулся и тоже встала.

 

– Ты чего, сынок, так рано?

– Да мне на работу надо, я столько дней пропустил, уже и отгулов не осталось.

– Ну иди, я с ней побуду, не волнуйся.

– Я думал ей укол сделать, а она спит, не хочется будить. Может ты сделаешь потом, когда проснется?

– Не надо никаких уколов. Ты что, всю жизнь ее будешь на уколах держать? Иди себе с богом, мы тут сами разберемся.

– Спасибо, мам, ты мне так помогаешь.

 

И Кирилл, наскоро перекусив, умчался, а Маргарита Кирилловна, воспользовавшись тем, что Ксюша еще спит, решила приготовить для нее завтрак повкуснее и посытнее, чтобы порадовать хотя бы этим.

 

Она старалась не сильно шуметь кастрюлями и тарелками, чтобы не разбудить, но вскоре услышала из комнаты Ксюшин надрывный плач. Примчалась сразу же, готовая успокаивать, утешать, уговаривать, понимая, как девочке тяжело и удивляясь, как та вообще выдерживает такую двойную трагедию, памятуя, как трудно сама переживала потерю Светы. А уж про Кирилла и говорить нечего, он чуть с ума не сошел тогда от горя.

 

Ксюша лежала уткнувшись лицом в подушку и громко рыдала.

– Ксюшечка, не плачь девочка, не плачь. Слезами горю не поможешь, ты только себя изводишь.

– Я не хочу жить, мне так плохо. Я тоже хочу умереть.

– Верю, лапочка. Но ты вспомни, что есть на Земле люди, которые тебя любят. И ты должна жить ради них. Ты подумай о Кирилле. Как ему будет без тебя? Ведь он тебя боготворит, ты даже не представляешь, что ты для него значишь. А ему тогда зачем жить без тебя? А мне зачем жить без сына? Так что, видишь, какая цепочка получается. Если каждый будет умирать вслед за близким, любимым человеком, то людей на Земле не останется. Ну-ка, давай я помогу тебе встать, иди умывайся, мы будем с тобой завтракать и я тебе что-то расскажу. Давай, моя хорошая.

 

Уже сидя за столом, Ксюша все еще терла кулаками мокрые глаза и тихонько постанывала и подвывала, когда Маргарита Кирилловна взяла ее руки в свои и заговорила таким же мягким и убедительным как у Кирилла голосом.

– Послушай, дочка, ты помнишь, что на кладбище говорил батюшка?

– Нет, я ничего не слышала, я тогда как в бреду была.

– Он объяснял, почему нельзя рыдать и убиваться за покойниками.

– Почему?

 

– Потому, что их души сейчас пребывают тут, среди нас, на Земле. И еще сорок дней будут находиться рядом. И если близкие сильно по ним плачут, то душа переживает, что стала причиной этих слез, страдает, что не в состоянии помочь, держится за эту территорию и не может покинуть Землю и улететь к Богу. А ей здесь плохо. Она ведь уже нематериальная, она воздушная, ей на небо надо. Слезы любящих людей не отпускают ее, держат на грешной земле. У некоторых народов на похоронах запрещено грустить и плакать, принято радоваться и возносить молитвы господу, что любимый человек и его душа покидают тяготы этого мира и обретают вечное блаженство. Поэтому, если ты любишь своих родителей, отдай должное их душам, не плачь и не убивайся очень сильно, позволь переселиться в царство, где им будет хорошо. Не держи их здесь, не привязывай к себе, отпусти. Они были хорошими людьми, воспитали замечательную дочь и это заслужили. Твои родители и так будут с тобой, в тебе, в твоих мыслях, в твоих поступках, в твоих делах. А мы, Ксюша, в церковь сходим, помолимся за них, поставим свечки за упокой. Свечи будут гореть и освещать им путь. И их души найдут дорогу в Рай. Ведь душа бестелесна и сама теперь не может ни помолиться за себя, ни свечку поставить, ни у Бога попросить прощения и заступничества. Это могут сделать живые, любящие люди, оставшиеся жить на Земле. Ты можешь сделать это для них. Так что тебе надо жить, дочка, по очень многим причинам. А если ты будешь счастлива, родители посмотрят на тебя с небес и тоже обрадуются. И им станет хорошо и спокойно, а ежели начнешь плакать и убиваться, это их огорчит и заставит страдать.

 

– Правда? Это все правда, что вы сейчас говорите? – Спросила Ксюша, которая с повисшими на ресницах слезами внимательно слушала и ловила каждое слово.

– Конечно. Если человек во что-то верит, вот это и есть правда. И никакой другой не существует. А сейчас, давай, покушай немножко. Пюре с котлеткой, ты же любишь. Вот умница, и салатик бери. И чай с печеньем…

 

* * *

 

Кирилл вернулся вечером и не узнал Ксюшу. Она была грустная, но уже не плакала, и не лежала, уткнувшись в подушку, а сидела на кухне и помогала Маргарите Кирилловне лепить пельмени.

 

– Кирилл, смотри, мы твоих пельменей любимых налепили. Если бы не Ксюша, я бы так долго возилась, а вдвоем мы очень быстро управились. Смотри, какие у Ксюши красивые получились, маленькие, кругленькие и вкусные.

 

– Да, сейчас попробую, думаю, что очень вкусные пельмени, спасибо Ксюша. И тебе, мама, спасибо. – Он многозначительно посмотрел на мать и она догадалась, за что он ее благодарит.

 

В десять Кирилл уложил Ксюшу спать, которая привыкла засыпать в такое время и ее головка к этому часу уже сама начинала клониться, глазки закрывались, взгляд становился рассеянным, а движения вялыми и он решил не нарушать правила, установленного родителями и к этому часу она уже была в постели.

 

Когда девочка заснула, Кирилл, погасив за собой свет (Ксюша, как и сестра, боялась засыпать в темноте), тихо прошел на кухню. Мать пила чай и читала перед сном. У нее была привычка сидеть допоздна на кухне еще с той поры, когда дети были маленькие, а комнат у них всего две, особо не развернешься, и пока они засыпали, она обитала там – это была ее территория – читала, попутно пила чай, что-то зашивала или вязала, или просто смотрела телевизор, прикрутив на минимум громкость.

 

– Мам, ты что, в церковь с ней ходила?

– А что здесь такого? Если ты атеист, это еще не значит, что Бога нет. Что, разве лучше, чтобы она лежала на кровати и целый день плакала, уткнувшись в подушку. А так, мы с ней прошлись пешком по улице, подышали свежим воздухом, разговаривали. Я ей о тебе рассказывала, какой ты был маленький, смешной, о твоих проказах и подвигах. Она даже улыбалась. А потом мы в церкви заказали панихиду по усопшим. Батюшка так степенно и торжественно отслужил молитву, хор очень красиво и душевно подпевал ему. Все было величественно, важно, возвышенно. Свечки поставили. Вот это и есть лечение души, а не те лекарства, которыми ты ее пичкаешь, только печень ребенку гробишь. Она поверила, что родители на небесах и оттуда смотрят на нее и радуются за нее и помнят о ней, что они не просто умерли, а ушли в лучший мир, где им сейчас хорошо.

 

– Ну да, "в поля, богатые дичью".

– Не смейся Кирилл. Если ей так легче думать, то пусть так и будет. Не лезь со своим атеизмом. Он, как никудышный друг, хорош только в радости и благополучии, а в горе не помощник…

 

* * *

 

А еще через день мать настояла, чтобы Ксюша пошла в школу. Там, в коллективе, среди учителей и сверстников, ей будет проще отвлечься от разрывавшего сердце горя. Сказала, что пойдет и поговорит с учителями, объяснит ситуацию, хотя они и сами, наверное, все прекрасно понимают. Не надо сочувствий и жалости. К Ксюше лучше сейчас относится как к любому другому нормальному человеку, а не как к инвалиду, потерявшему всё. Но, конечно, не стоит пока оставлять девочку без присмотра. Кирилл мог бы отвозить ее с утра, а она будет встречать после школы.

 

– Ксюше нужно постепенно стряхивать с себя тоску и хандру, и начинать жить, а мы будем рядом и ей поможем, – заключила Маргарита Кирилловна.

 

Доводы были убедительными и Кирилл согласился.

 

* * *

 

По утрам он отвозил Ксюшу в школу и сдавал на руки учителям. Все знали о случившемся и относились к ней с большой заботой и вниманием. Познакомился со всеми учителями. Просил их не спускать с нее глаз, ведь у девочки такое горе: за такой короткий отрезок времени она стала круглой сиротой. Обратился к школьному психологу с просьбой помочь пережить несчастье.

 

Маргарита Кирилловна, как и обещала, приходила за Ксюшей после школы и забирала ее домой. По дороге они шли пешком, разговаривали. Их дом находился далеко от школы, на расстоянии четырех остановок, но мать Кирилла все равно предпочитала пешие прогулки.

 

– Тетя Рита, а я сегодня совсем не плакала, целый день.

– Молодец, ты умница. А что получила?

– Меня не вызывали. Я ведь много пропустила. Мне только дали параграфы, которые нужно выучить. И завтра будут по ним спрашивать.

– Значит придется догонять. Хочешь, я тебе помогу делать уроки?

– Да нет, я сама. Что же, я маленькая, что ли?

– Ну хорошо. Давай по дороге в магазин зайдем, купим что-нибудь из еды. Что мы с тобой на ужин приготовим?

– А что Кирилл любит?

– Например, гречневую кашу.

– Тогда гречку с сосисками и салат. – Ксюша представила, как ставит все эти блюда перед Кириллом и как он ее благодарит и хвалит, что всё очень вкусно приготовлено.

– Договорились. А ты, Ксюша, гречневую кашу умеешь варить?

– Нет, – честно призналась девочка.

– Значит, будем учиться.

 

 

Глава 26

В один из следующих вечеров, когда Ксюша уже спала, Кирилл вышел на кухню. Мать, как обычно, сидела с чашкой чая – ее привычный вечерний моцион. Кирилл примостился рядом, прислонился затылком к стене, задумчиво закрыв глаза.

 

– Мама, хочешь, я открою тебе одну мистическую тайну? Фактически, это я убил ее родителей.

– Как, сынок?! – мать в ужасе отпрянула, ухватившись за край стола, чтобы не упасть.

– Да нет, не в прямом смысле, конечно. Меня преследует какой-то злой рок. Я не специально, не умышленно являюсь причиной смерти других людей. И потом мучаюсь, корю себя за это и несу этот тяжкий крест.

– А Ксюша здесь при чем?

 

– Я тебе уже говорил, как сильно я желал, чтобы эта девочка принадлежала только мне безраздельно. Чтобы самому воспитывать ее, чтобы никакие родители и родственники не вмешивались. Вылепить из нее то, что мне хочется, ну как со Светой, помнишь. Каждую ночь в голову лезли идеи, одна безумнее другой. Я мечтал, как приду к ее родителям и попрошу их отдать мне дочь на воспитание, или предложу им денег, чтобы они от нее отказались, или украду в конце концов и увезу туда, где нас никто не найдет. Знал, что Ксюша на все согласилась бы. И понимал, что всё это бред моего воспаленного воображения. Последней соломинкой, самой реальной из всего вышесказанного, было прийти к ее родителям, и попросить разрешения мне с ней видеться. Но только этого мне все равно было мало.

 

– Кирилл, я, действительно, тебя не понимаю.

– Что тут непонятного. Хотелось заботиться о ней, растить, развивать так, как я считаю нужным. Я хочу вырастить ее для себя, такую, как мне нравится. Сейчас она еще сырой кусочек глины, а мне хочется слепить из нее Еву.

 

Мать, в конец запутанная его рассуждениями, не понимая и не принимая их своим умом, безнадежно махнула рукой, мол, поступай, как знаешь, только ты такое бремя на себя взваливаешь. Мысленно подумала, какой ненормальный у нее сынок. У других дети, как дети, женились на обычных женщинах, детей родили, своих воспитывают. А этому подавай возиться с чужим ребенком, подростком, да еще и девочкой.

 

Маргарита Кирилловна давно смирилась с мыслью, что сын вырос, он уже взрослый, самостоятельный мужчина и мудрые мамины советы для него пустой звук. Он поступит по-своему и настаивать бесполезно, можно только спровоцировать очередной скандал, и лишний раз потрепать и без того расшатанные жизнью нервы. Тем более, если вопрос касается этой маленькой пассии, его Ксюши. Стоит только заикнуться о ней, как у него вспыхивают глаза, светится радостью лицо, все существо излучает восторг. И что это за страсть, что за сила такая неведомая, так крепко сжавшая сына в своих тисках. Лучше его в этот момент не трогать, разорвет любого, защищая свою девочку, как он любит ее называть. Придется смириться и принять то, что есть. Иначе себе дороже выйдет. Его любовь так велика, что он, пожалуй, в слепом порыве и через мать переступит.

 

"Да, к тому же она и неплохая девушка, добрая, отзывчивая, воспитанная, не нахалка и не грубиянка. Ну, конечно, горе подкосило ее, много плачет, а кто бы не плакал на ее месте – сразу и отца и мать потерять. Но она нежная, послушная и очень любит Кирилла, это правда. И он имеет на нее большое влияние. Может, и в самом деле, будут счастливы вместе. В конце концов счастье сына разве не мечта любой матери. Буду противоречить, стану для них врагом. А так, есть надежда, что и мне в этом счастье найдется уголок.

 

А с другой стороны, бедная девочка. Как она справится с ее сыном, с этим мартовский котом. Уж такие у него женщины были – матёрые, волевые, крепкие, с характером и ни кто из них не смог удержать его в узде. А она малое дитя. Что с ней будет? Жалко девочку. Хотелось бы ей помочь, но даже я ему не указ, не в силах на него влиять. Кирилл такой же ловелас, как его отец" – с грустью подумала Маргарита Кирилловна.

 

Мать рано вышла замуж – ей не было еще и девятнадцати лет – потому что уже была беременна. Кирюшин отец тогда тоже околдовал ее, глупую и наивную, поверившую ему, а потом гулял направо и налево, пока не ушел совсем, оставив женщину с двумя маленькими детьми. Она, как никто, сочувствовала Ксении и готова была в любой момент оказать поддержку и сделать все возможное, что было в ее силах.

 

А еще Ксюша чем-то незримым напоминала ей Свету. Вроде как дочь покинула их в десятилетнем возрасте, пропадала где-то несколько лет и вот теперь вернулась, повзрослевшая, четырнадцатилетняя и опять продолжает жить с ними как ни в чем не бывало. И мать почувствовала себя помолодевшей, будто перенеслась на несколько лет назад. К тому же ее забота теперь тяготила взрослого сына, зато Ксюша как раз наоборот, тянулась к женщине – девочка явно нуждалась в материнском тепле и совете.

 

 

Глава 27

За прошедшие после похорон три недели Ксюша сильно изменилась. Она уже не плакала, как раньше, и не грустила так яростно и подолгу. Ее душа постепенно излечивалась (время прекрасный доктор), боль отпускала, и в такие моменты улыбка, украшавшая ее лицо, заливала лучезарным светом и окружающее пространство и сердце Кирилла.

 

Только по вечерам, когда за окнами повисал сумрак городской ночи, на нее накатывалась тоска по родителям, но Кирилл был начеку. Как правило, усаживался с ней на диван, предлагал посмотреть какой-нибудь фильм или читал вслух книгу. А она в это время тихонько сидела рядом, прижавшись щекой к его руке, выглядывала у него из-под мышки и внимательно слушала, наслаждаясь тембром его глубокого бархатного голоса, невозмутимыми интонациями, успокаивалась и пропитывалась чувством уверенности и защищенности, исходившими от его тела.

 

Мать видела в приоткрытую дверь эту идиллический картину и тихо радовалась, глядя за них. Однажды, проходя мимо их комнаты, нечаянно подсмотрела, как Кирилл целовал Ксюшу. Они сидели на диване. Сын перегнул девочку через свои колени и, держа на изгибе левой руки ее голову, как женщина держит младенца, прикладывая его к груди, нависал над ней, обнимая за талию, целовал пухленькие губы. Ксюшины глаза были закрыты, а вот Кирилл боковым зрением заметил остановившуюся на пороге мать. Он лукаво подмигнул, показывая ей кисть с восторженно оттопыренным вверх большим пальцем: "Все класс!" и продолжал, как ни в чем не бывало.

 

Маргарите Кирилловне никогда раньше не доводилось видеть, как целуется ее сын. У него было много девушек, некоторых он приводил домой, некоторых даже знакомил, но, само собой, ни с одной из них не целовался у нее на виду. Мать, конечно, предполагала, что он это делает – и не только это! – могла даже себе примерно вообразить как, а теперь ей стало приятно узреть процесс воочию. Она улыбнулась и проследовала на кухню.

 

* * *

 

Как-то утром, Маргарита Кирилловна, как всегда, проснувшись первая и еще окутанная предутренней дремотой, проходя мимо комнаты сына, вдруг остановилась, как вкопанная. Сон внезапно выветрился, глаза широко раскрылись. Мать сразу проснулась, не дожидаясь отрезвляющей струи холодной воды, каждое утро приводившей ее в рабочее состояние. Она все же заставила себя пройти в ванную, выделяя время и на утренний туалет и на приведение мыслей в должный порядок – подбадривающая улыбка себе, любимой, в зеркале – после чего бодрым шагом вернулась в коридор.

 

Обычно она по утрам будила сына, когда с этой задачей не в силах был справиться старенький будильник, призывно оравший с минуту, но получавший всякий раз по кумполу, обиженно замолкал, а победитель, выигравший битву, продолжал преспокойно дрыхнуть дальше. Давая сыну понежиться еще минут десять, досмотреть последний сон и свыкнуться с мыслью о неизбежности просыпания, мать входила и громогласно будила его.

 

Сейчас она замерла на пороге, не зная, что делать. Дверь в комнату сына была приоткрыта. Кирилл и Ксюша спали на диване вместе, обнявшись. Кирилл, как обычно, лежал на спине, по-барски раскинувшись во всю ширь своей крепкой фигуры, девочка примостилась рядом, прильнув к его боку. Головка Ксюши мирно и трогательно покоилась у него на плече. Он рукой во сне обнимал ее за плечи, прижимая к себе. Раскладушка стояла одиноко пустая, без следов насилия над аккуратно заправленной еще с вечера постелью – этой ночью ее никто не беспокоил.

 

Мать засомневалась, будить их или потихоньку уйти и сделать вид, что она ничего не видела. Но часы показывали семь, время было критическое. Будильник сегодня тоже предательски молчал. Еще десять минут и Кириллу, да и Ксюше тоже, придется убегать на целый день голодными, а такого ее материнское сердце допустить никак не могло. Она считала, что лучше оторвать 10-15 минут от сна, чем от законного и архиважного для здоровья завтрака перед долгим рабочим днем.

 

И решившись, подошла к дивану, тронула сына за плечо и тихо зашептала:

– Кирилл, вставать пора, начало восьмого.

 

Кирилл открыл глаза, посмотрел на нее, на часы и опять закрыл, ресницами удерживая остатки сна – по их едва заметной дрожи, должно быть, удивительно сладостного. Опять сонно и томно разлепил еще дремлющие глаза, осторожно вытащил свою руку из-под Ксюшиной головы и, наконец, встал.

 

Затем трогательно и заботливо поправил на спящей девочке одеяло, тихо прикоснулся губами к ее виску. Проходя мимо матери, прошептал "Доброе утро, мамочка" и поплелся в ванную.

 

Маргарита Кирилловна уже суетилась на кухне, разогревая завтрак и, когда он появился на пороге, глянула вопросительно, ожидая объяснений. Сын понял ее с полувзгляда.

 

– Мам, я уже взрослый мальчик, не заставляй меня оправдываться.

– Ты да! Но она еще ребенок.

– Ну и что. То, что мы спали вместе на одном диване, еще ничего не значит. Просто Ксюша среди ночи, сквозь сон, начала плакать, звала маму – я уже собирался ложиться, уже раздевался, наверно, моя возня и встревожила ее – бормотала, что ей страшно, что-то приснилось не то. Я лег рядом, обнял мою куколку – она такая мягонькая во сне – гладил, утешал. Малышка пригрелась, успокоилась и заснула. Вскоре заснул и я. Вот и всё!

 

Мать смотрела на него прямо, в упор, немигающими глазами.

– Мамочка, у тебя взрослый сын. Ну какой сейчас может быть секс – у ребенка такое горе. Так что успокойся. Все хорошо. Давай завтракать, а то я на работу опоздаю. Ксюшу тоже нужно разбудить, пусть в школу собирается. Я ее отвезу.

 

* * *

 

В один из вечеров, когда они обнявшись сидели на диване и болтали о всяких пустяках, заполнивших собою сегодняшний день, Ксюша, вдруг неожиданно прервав разговор, сказала:

 

– Кирилл, я домой хочу. Я так соскучилась за обстановкой, за вещами. У меня там подружки и до школы недалеко. У вас очень хорошо, но дома лучше.

– Вот как? – Кирилл опешил, – Ксюша, но ты же понимаешь, что ты одна жить не сможешь. Я тебя одну не отпущу. Мне придется тоже переехать.

– Хорошо, давай вместе. Ведь наша квартира пустая, будем там жить вдвоем. А то я твою маму уже замучила, – обрадовавшись, затараторила Ксюша. – Она возится со мной, как с маленьким ребенком.

– Она и со мной возится, как с маленьким ребенком, на то она и мама, чтобы нянчиться с детьми. Но мы уже взрослые люди и можем жить самостоятельно. Правда? Как ты думаешь, у нас получится?

– Думаю, да. Мы будем стараться.

– Зайчонок мой будет очень стараться, я в этом даже не сомневаюсь. Ведь ты у меня такая славная. Ладно, подумаем над этим вопросом. Ты меня озадачила внезапностью своего предложения, – и Кирилл нежно поцеловал ее в чистый, сосредоточено сморщенный лобик, – Я подумаю, Ксюша.