На
второй день Нового года у входа в Рублёвский театр музкомедии собралась толпа
младшеклассников. Они пришли смотреть детский мюзикл и ужасно галдели. Под
шубками и пальтишками детей были до поры, до времени спрятаны карнавальные
костюмы.
Эльвира
также стояла возле входа. Она была не одна, а с тщательно отобранным бабушкой
кавалером. Её избранник не курил сигарет, не нюхал клей и вообще казался всем
маленьким вундеркиндом, потому что в детстве играл на скрипке.
Юноша
чувствовал себя не слишком ловко. Он не знал должен ли прислуживать своей
спутнице. К тому же его долговязая фигура выглядела комично на фоне
младшеклассников.
Эльвира
также чувствовала лёгкий обман. Она радостно улыбалась, но улыбка выходила
какой-то надуманной и склизкой, словно подгнившая шкурка банана.
Наконец
их всех допустили к гардеробной стойке.
Эльвира
с каким-то брезгливым интересом разглядывала малышню. Все эти дети казались ей
или хулиганами, или попросту глупыми нюнями. Взрослые старательно успокаивали
ряженых. Им хотелось, чтобы дети подольше верили в сказочного Деда Мороза.
Эльвира
со своим парнем встали в хоровод.
Эльвира
была рада. Она даже не вспомнила, о том, что совсем не следила за своей
сумочкой, когда ехала в маршрутке. И даже не посмотрела на того, кто был совсем
рядом.
Алекс
не понимал, отчего выбрал именно эту девчонку. Возможно из-за её заносчивого
вида. Теперь оставалось только проследовать за ней и оказаться там, где она
неизбежно опозорится.
Он
делал вид, что просто идёт по той же дороге, что и они. Из болтовни девушки он
сделал вывод, что та собирается пойти в местный театр на какой-то глупый мюзикл
для малолеток.
Ей
спутник был слишком взрослым для сказок. Он был слегка напряжён и старался быть
подле своей спутницы.
Эльвира
совершенно позабыла об оброненной на пол сумке. Она даже не хотела заглядывать
внутрь её – достаточно было, что она была рядом.
Алекс
был рад. Что оделся в светлые брюки и ярко-оранжевую рубашку. В таком виде он
мог сойти за носовского Незнайку. Человек в ярко-красной шубе удивленно
поглядывал на него. Но Алекс не смущался.
Он
ожидал того мгновения, когда эта парочка решит освежить рот. Эльвира вдруг
раскрыла сумочку и обнаружив тубу с горошинками радостно улыбнулась.
-
Ой, бабушка. Антон, смотри, это наверняка, «Холодок». Давай съедим по
горошинке?
-
Антон, молча, протянул ладонь. Эльвира положила туда белый кругляшок, а другой,
точно такой,тотчас отправила в рот, ощущая на языке приятную свежесть и…
Позыв
к дефекации возник внезапно.
Уж
звенел второй звонок. Дети, увлеченные разыгрывающейся перед ними прелюдией к
спектаклю, не заметили исчезновения Эльвиры и Антона.
Эльвире
казалось, что она вот-вот растает подобно Снегурочке. Жар охватил всё тело, ему
было неуютно, словно бы в парилке. Пот катился по спине, и к тому же ужасно,
прямо-таки нестерпимо хотелось освободить от груза кишечник.
Она лихорадочно стала освобождаться от
стягивающей её одежды. Узкое трикотажное платье колготки с кружевными трусами
внутри, блескучая комбинация – всё это скоро оказалось на влажноватом выложенном в шахматную клетку
полу уборной. А сама Эльвира метнулась в кабинку.
Она очень скоро избавилась от чувства дискомфорта. Говнопад внезапно прекратился. А она, она увидела
совсем другой, невиданный ею мир.
Антон также путешествовал по большому дворцу. Он
совершенно не ощущал своего тела, и очень удивлялся. Ноги сами вели его из
комнаты в комнату, вели, и он подчинялся их воле.
Он словно бы не замечал ни удивленных детей, ни Деда
Мороза с открытым ртом, ни присевшую в ужасе Бабу Ягу.
Не
замечал он и Эльвиры. Та, молча кружилась на одном месте, показывая всем то
свою чуточку загаженную попку, а то чистый и наивный в своей полудетской
чистоте лобок.
Алекс
лихорадочно нажимал на спуск.
Он
умел быть своим- люди вероятно посчитали его фотокорреспондентом, и от того не
задавали лишних вопросов.
Матери
как могли, закрывали глаза детям. Девочки начинали плакать, а мальчики деловито
переглядывались и хихикали.
«Да
выведите их кто-нибудь! Наркоманы.
Оба
преступника были удивлены и напуганы.
Они
стояли в чём мать родила и старательно отводили глаза в сторону.
Антон
стыдился своего изнеженного тела. Голый он терял разом всю привлекательность.
На свет выходили дряблые мускулы и совершенно невзрачный совсем не героический
половой орган, который он по детской привычке называл писюном.
Он
никак не реагировал на наготу Эльвиры. А сама Эльвира тупо прикрывала грудь и
тонко, словно бы игрушечная сирена ревела.
Бабушка
Эльвиры кипела от гнева.
Ей
пришлось унижаться перед какой-то мерзкой капельдинершей, ей – вдове первого
секретаря горкома КПСС.
Внучка
могла вполне остаться на обочине, как разонравившаяся кукла. Она с трудом
терпела это ноющее тело. Эльвира пробежала весь путь до дома в одном пальто.
Её
остальная одежда понадобилась милиции. Как и франтоватый костюм Антона – этого вздорного
парнишки, которого она лишь вчера считала джентльменом.
Эльвира
не помнила почти ничего. Точнее помнила совсем другое, она взахлёб рассказывала
о какой-то удивительной планете, где была дочерью Императора.
-
Всё понятно. Наркотическая амнезия. И давно она у вас этим балуется.
-
Да что вы говорите. Чем балуется? Вы лучше ловите того, кто дал ей эту дрянь.
На
вопрос о том, кого она помнит, Эльвира тупо улыбаясь проблеяла: «Незнайку!»
-
Так… И что же сделал этот самый Незнайка.
-
Он дам мне «Холодок». Я съела его и оказалась на планете Тумпос в созвездии
Альфа Центарва.
-
Вот видите. Вот и ищите этого Незнайку.
Дознаватель
хмуро посмотрел на эту величественную старуху.
Он
прямо-таки ненавидел таких вздорных гордячек, которые всех презирают – осколки прошлой
эпохи, типичная супруга высокопоставленного партийца с допуском к распредителю
и другим благам советского общества.
-
Скажите, пожалуйста, что мы вашу внучку не задерживаем. А ведь могли арестовать
её за хулиганство в общественном месте.
-
За что?
-
За прилюдный стриптиз и срыв спектакля.
Теперь
все каникулы Эльвира проводила, в чем мать родила. Бабушка нашла занятие её
изнеженным ручкам. Пульт от телевизора был надёжно спрятан, даже пианино
замкнуто на ключ, а Эльвира тупо и покорно исполняла прихоти родительницы своего
отца.
-
Бабушка, а я в школу пойду? - плакала она, ходя по паласу со щеткой в руках. Ходить
приходилось гусиным шагом, и Эльвиру так и помавало замереть и лишний раз
потужиться.
Бабушка
презирала её. В ней теперь была только черты её неразумной матери. Матери,
которую бабушка откровенно презирала.
Родители
Антона были в шоке. Их примерный и предсказуемый мальчик сотворил такое. Они бы
простили бы ему поцелуй, даже первый глоток алкоголя, только не такой позор.
Антон
сам был в шоке. Он стеснялся своего долговязого тела. Голый, он не нравился самому себе – и потому охотно прятался за выходными костюмами.
Ему
было не чем гордиться. И ещё он до дрожи в коленках боялся армии.
Армия
пугала его точно также, как летний лагерь отдыха. Он привык ыть затворником, и
охотно запирался на ключ, мечтая о чём-то своём.
Сейчас,
когда у него отобрали ключи от входной двери, и заперли верхнюю одежду, он
привыкал быть голым. Привыкал не шарахаться от собственного отражения в
зеркале. Тот зазеркальный парень мог называться как-то иначе. Он был только его
двойником. Наверняка и тогда в фойе был именно он. Это он выставил его, Антона,
на посмещище.
Оказаться
в роли согрешивших Адама и Евы было выше их сил. Особенно, ощущая какую-то
ужасную несправедливость в своём положении. Эльвира слишком рано стала скучной.
Она уже не манила его, он презирал её за стыдливую позу и искаженное гримасой
страха лицо.
Туба
с таблетками, молча дожидалась своего часа. Она лодобно знаменитому сказочному
кольцу стремилось возвратиться к своему повелителю.
Теперь
оставалось только выбраться из этой сумочки и оказаться в другой. Туба знала в
чью сумку хочет попасть.
Помочь сайту
Поздравления
