Тихий омут. Глава девятая

Алиса с нетерпением ожидала того дня, когда сможет, пусть всего и на час перевоплотиться в Лидию Дитц.

Ей уже чудились радостные улыбки и слышались удивленные восклицания. Все вокруг не видели в ней зазнайку Пони, а именно эту такую загадочную Лидию с её совершенно мёртвым и почти престарелым другом.

Она жалела, что не может позвать на праздник того, кто первый увидел в неё загадочную американку. Ей было немного обидно, но и то, что она была Лидией  - было достаточно для радости и гордости.

В школе было весело и многолюдно. Их класс уже превратился в сборище весёлых клоунов, зловещих пиратов, лёгких и таких ранимых снежинок. Но что-то тут явно не хватало, девочки в тёмном трико и в плаще с огромным зловещим пауком в сети.

Алиса быстренько избавилась от своего цивильного костюма. Он был почти таким же, как у Лидии, когда она притворялась скучной примерной школьницей, и теперь оставалось только загадочно прошептать ровно три раза заветное волшебное имя.

Вера Аркадьевна старалась смотреть на дочь с иронией. Но Алиса словно бы не замечала этого чувства в глазах матери. Она гордилась своей постепенно созревающей фигурой и предвкушала аплодисменты всех – начиная от директрисы и кончая самым распоследним двоечником и хулиганом.

Елка стояла в фойе. Актовый зал в школе был, но никто не решился разбирать ряды новеньких кресел, а в фойе было достаточно места и для игры, и для большого дружного хоровода.

Алисе нравилось вышагивать вокруг ёлки. По правую руку от неё ковылял Винни Пух, а по левую – миловидная белокурая девочка в каком-то ярком платье, переливающимся, как чешуя на рыбе.

Никто не понимал, кто она. Даже старый и подслеповатый Дед Мороз. Алису это обижало, она думал, что её любимый мультфильм смотрят все.

- Я – Лидия Дитц, - важно заявила она.

Все засмеялись.

- Я живу в Тихих Соснах. Моя мама – скульптор. А папа… - Лидия помедлила. Она не помнила, чем занимался отец Лидии. Она помнила только его имя – Чарльз, и от того ужасно покраснела.

Тело её вызывало жалость. Вместо красоты все замечали лишь худые ноги и руки и слегка выдающиеся вперёд груди. Вера Аркадиевна переживала за дочь. Она видела, как рушится её сказка, её долгожданный рай, где она была такой взрослой и самостоятельной.

- Не хватало, чтобы она и впрямь познакомилась с каким-нибудь развратником.

Дочь ещё вчера тихая и спокойная, словно вода в домашнем прудике, теперь грозилась превратиться в ревущее озеро.

            Классная руководительница дочери мягко подошла к расстроенной родительнице.

            - Это вы придумали всю эту гадость? – спросила она, делая вид, что страдает от приступа мигрени.

            - Вам не нравится костюм?

            - Разумеется, да. Вы бы её ещё Евой нарядили…

            - Но чего же тут плохого. По-моему, это очень интересный образ…

            - Интересный. Разумеется, интересный. Но я хочу предупредить Вас. Ваша девочка идёт по очень узкой дорожке. И вот-вот упадёт в пропасть.

            - Господи! С чего вы это взяли?

            - Я разбираюсь в детской психологии. И вижу, когда ребёнок сбивается с истинного пути. Не удивлюсь, если у Вашей дочери есть от Вас тайны. И вообще ваша мечтательница явно нашла себе очень опасную игрушку.

            Вера Аркадьевна посмотрела на эту одинокую и несчастную женщину. Зинаида Михайловна была строгой и очень несчастной. Она так и не сумела проститься с родным домом, и продолжала раздваиваться между ролями любящей дочери и так и не ставшей матерью женщины. Точнее правильной и всё наперед знающей девочки. В свои сорок она жила только школой, как-то не сумев оторваться от этого мира, прикипев к нему, как окалин прикипает к металлу.

            Она не любила в людях животные страсти. Любое телесное чувство вызывало у неё тошноту, мир, казалось, попросту издевался над её одиночеством.

            Романы, которые её коллеги крутили с заезжими практикантами, её возмущали. Возмущали и слишком быстро взрослеющие дети, например эта самозванная Лидия, которая специально хвасталась своим телом перед кучкой озабоченных недорослей.

            Константин Иванович сразу почувствовал бурю. Он был чуток, как барометр. И когда жена и дочь перешагнули порог, он решил придержать за подол свои гневные фразы.

            Алиса скользнула в детскую. Она поспешно сбросила с себя уже порядком надоевший школьный костюм и упала ничком на кровать.

            Всё тело её содрогалось от обиды. Ей указали на место, её презирали, её – такую загадочную попросту не замечали, словно бы она была невидимкой.

            Она так и не смогла стать взрослой и самостоятельной. Напротив, все видели её худобу и нескладность и шушукали у неё за спиной.

            - А я всё равно буду Лидией, - мысленно шептала она, отбивая на своих постспинных полушариях ритм походного марша.

            Ей вдруг захотелось поразить не этих глупых сверстников, а по-настоящему взрослого человека. Например, эту загадочную троюродную тётку, тётку, которой она никогда не видела.

            Она в душе презирала и классную, и эту толпу, всем им хватало лишь ярких мешочков с подарками и сладостями. Все они ещё были детьми, а она…

            Она вспомнила, как на неё смотрел её личный Битлджус. Как он впитывал её образ, не забывая радовать её точными и мягкими прикосновениями, словно бы она была не живой девочкой, но глиняной скульптуркой.

            - Интересно, а Лидия переспала с Би Джеем? – подумала Алиса.

            Её правая рука скользнула под живот. Ей нравилось лежать так и воображать самые сладкие картины, в ушах её звучал ласкающий баритон, тело словно бы покачивалось посреди тёплого водоёма, заставляя её улыбаться и прогонять с лица последние штрихи печали.

            Её не звали к ужину, да и сама Алиса не чувствовала себя проголодавшейся. Она думала, что лучше всего быть тихой и незаметной, что она ещё попробует удивить всех, когда придет её время.

            Зинаида Михайловна также скучала.

Она вернулась в квартиру, где пахло лекарствами и скукой. Её быт не изменился. Мать не пускала её дальше детской и теперь лёжа в спальне, настойчиво звала к себе звоном медного колокольчика.

- Зиночка, ты сегодня что-то долго.

- Мама, я же уже говорила, что в школе был утренник. Я не понимаю, если тебе так плохо со мной, то почему ты не поедешь в санаторий?

- Ты хотела сказать – в дом престарелых? Дочка, я ради тебя отказалась от своей личной жизни. Я не вышла замуж, чтобы не травмировать твою психику. Я вообще не смотрела на мужчин. И вот теперь, ты гонишь меня на улицу!

- Никто тебя не гонит, что ты. Просто я сказала, что я сегодня устала. Ты ведь представляешь, что такое утренник?

- Представляю. Толпа ряженых детей, от которых пахнет нафталином. Если тебе так надоела школа, то я могу подыскать тебе другое место. Я позвоню Виктору Михайловичу, и он что-нибудь придумает.

- Мама, мне нравится быть учительницей. Нравится м… учить детей. И я не желаю никаких подачек от твоих бывших кавалеров.

- Дочка. Я вижу, как ты их учишь. Наверняка, тебя расстроила чья-нибудь радость.

- Радость? Ты бы видела эту Щербакову. Она нарядилась бог весть кем, какой-то Лидией Дитц. В трико с плащом. О, наверняка она ловила кайф от этого безобразия.

- Девочке хочется быть взрослой, только и всего. Сейчас дети взрослеют быстрее. Мы их хорошо кормим. И им хочется поскорее отцвести и дать плод. Я в её годы тоже изнывала от тесноты школьного платья.

И пожилая дама улыбнулась. Ей нравилось пользоваться так быстро текущим временем. Лежать в постели и читать детективы, – какой радости ещё нужно пенсионерке?

Зиночка так и не сумела достаточно повзрослеть. Она только притворялась взрослой, словно заколдованная девочка в фильме по сказке Шварца. Ей было видно вся её игра, словно бы дочь и на йоту не повзрослела с того момента, как стала румяной и весёлою пионеркой.

Вера Аркадиевна чувствовала свою вину перед дочерью. Она не сумела помочь ей. Алиса притворялась спящей. Вера Аркадьевн поставила тарелку с яичницей и стакан с какао на тумбочку.

Дочь продолжала притворяться спящей. Мать присела у неё в ногах и осторожно коснулась настороженных дочкиных ягодиц.

Ей никогда не приходило бить её по этим полушариям. Дочь словно бы приготовилась к экзекуции. Она старательно вдавливалась в плоть дивана, ощущая всем телом нечто новое в себе.

- Мама, это ты? – почти сонно пробормотала Алиса.

Она досадовала, что не сумела ухватить за хвост сон. Тот вырвался из её рук, и, словно ящерица, скрылся за воображаемым камнем.

- Дочка, всё образуется. Они ещё поймут, что были не правы. Я уверена, что многие из них, многим из них ты нравишься.

Алиса молчала. Она с тревогой прислушивалась к своему телу. То было словно бы чужим, словно бы и впрямь принадлежало мифической Лидии.

Константин Иванович разгадывал кроссворд. Он предпочитал заниматься забавой, чем разрубать так некстати затянувшийся узел. Ему становилось скучно жить. Втайне от жены он пару раз прикладывался к бутылке, ловя языком спасительное зелье.

Пьянство понижало его требования. Будучи навеселе, он был готов радоваться любому пустяку.

Дочь с её подростковыми проблемами отступала на второй план. Она вообще казалась ему квартиранткой. Какой-нибудь рано созревшей барышней, что решилась жить вдали от родного гнезда.

Он не решался пытаться как-то изменить этот надоевший ему мир. Идти к кому-нибудь другому, искать тепло на стороне, он был уверен, что попросту будет смешон и жалок. А терпеть стойкое презрение дочери, и усталую жалость жены он попросту не мог.

Слова в кроссворде сложились как надо. Он начал обводить их чернилами. Буквы синели и становились более важными. В доме пахло предновогодней скукой.

Вера Аркадьевна смотрела на мужа.

Она жалела, что потеряла свою жизнь, как человек, попавший на скучный и бездарный спектакль. Она не могла и дальше притворяться любящей женой. Это странное рыхлое существо отняло у неё жизнь.

- Костя, ты подумал, где наша дочь будет учиться дальше?

- Наша дочь?

- Дорогой, я, по-моему, всё ясно сказала.

-Гм, разумеется. Она наша дочь. Но почему-то ей совершенно плевать на мои чувства. И эти дурацкие игры - это ты её подбиваешь.

- Девочка просто фантазирует. Чего здесь плохого?

- Вера, я, конечно, понимаю, что это твоя идея. Но зачем было так явно…. Я знаю, да я посмотрел этот мерзкий мультфильм. И ты уверенна, что наша дочь не встречается с кем-нибудь на стороне?

Вера Аркадиевна попыталась взять его лаской. Она аккуратно разместилась на пополневших от времени бёдрах мужа и постаралась притвориться прежней такой ласковой и всё понимающей Верочкой.

Константин Иванович слегка ошалел от этой нагловатой тяжести. Его давно уже не заводило близость жениного тела. Вся радость от близости с ней улетучилась, словно эффект от просроченного лекарства. Он тяготился своим миром.

- Дорогой, завтра мы нарядим ёлку, и всё пойдёт по-прежнему, - пропела Вера Аркадьевна, снимая с носа мужа очки.