Нелли говела. Она готовилась к самому важному делу в своей нынешней жизни. Исповедаться в грехах. Той небольшой брошюрки, что ей дали было как-то слишком мало. Она вдруг поняла, что тонет в страшном смрадном водоёме, от которого за версту разит сероводородом. И как она не замечала этого страшного запаха? Может быть у неё был духовный насморк?
Её душа постепенно избавлялась от страшной коросты, та слезала, со слезами, с кровью, с гноем. Этот гной чувствовала лишь она, она, привыкшая к чужому заёмному образу.
Но спрашивать за грехи будут не с давно усопшей Алисы, а с неё, с Нелли Валерьевны Оболенской.
Она взяла тонкую и длинную полоску бумаги и стала медленно и подробно сортировать все грехи. Пытаясь понять, действительно ли она так мерзка и противна. Проще было вообразить себя лягушкой, заквакать и свалить вину за своё неожиданное преображение на несчастного и так оклеветанного Кощея.
Наверняка так себя чувствовала сказочная Василиса. Когда выпала из своих дорогих нарядов и стала обычным пупырчатым земноводным. Также чувствовала себя и Варвара, кочуя из комнаты в комнату и тупо стирая с ненавистных ей предметов едва заметный слой пыли.
Она вдруг представила, как встанет на колени перед священником и станет каяться в том, что ещё совсем недавно не считала преступным. Всегда находился кто-то другой, кто подвиг её к этому неблаговидному деянию. Вина падала то на Людочку, то на отцовскую домработницу, то на ошалевшую от безнаказанности Руфину.
«Но мне же нравилось представлять себя Алисой, или будучи голой и униженной лизать то, что нельзя до срока показывать мальчишкам. И вообще, если я вдруг забуду какой-нибудь грех, то лучше сказать, что виновна во всех».
Впереди был большой праздник. Праздник. Когда всё, что было для многих лишь мифом вдруг стало явью. В этот день было найдено орудие казни Спасителя. Тот самый крест, на который он взошёл добровольно.
И этот крест нашла женщина по имени Елена. А ещё у неё был сын Константин. Но ведь у Веры Андреевны сына тоже зовут Константином но почему он другой, почему позволяет своей жене продолжать грешить жестокосердием.
«Нет, нет… я не должна думать о её грехах. Может всё дело в каком-нибудь ушлом бесе. В бесе, что исподволь истощает её душу. Ведь я слушала Невидимку, и даже какала по его приказу.
Нелли вспомнила, с какой лихорадочностью оголяла себя, как пыталась остаться чистенькой, даже тогда, когда смрадные колбаски уже появились из её зада. Тогда её волновала лишь плоть – плоть изнеженная и избалованная. Плоть, принадлежащая наполовину призраку.
Теперь ей нужно было найти себя. Ту самую Нелли, что была теперь затоптана, как слабый и не совсем здоровый росток, ослабленный более ярким и наглым сорняком, что проклюнулся в его душе. Подлость существования в том проклятом особняке стало вдруг укоряющей явью. Она, словно бы и не убегала оттуда, напротив, всё её существование теперь казалось сном, сном перед очередным днём мерзких забав и глумлений.
«А если я, действительно, проснусь в спальне Руфины. Что, если она скажет, что никакого освобождения не было и ни в какую тюрьму её не сажали?! Может быть, мне самой нравится унижаться, может я не могу без этого. Ведь могла же Алиса быть любезной с Королевой Червей»
Карточная масть прозвучала как-то зловеще. Нелли постаралась подумать о грядущем празднике и вновь стала мучить мозг запоминанием всех тех названий, что обозначали терзающие её душу грехи…
Исповедь не заняла слишком много времени. Нелли подошла к отцу Василию. Встать на колени было немного стыдно, но сейчас она была одета, по крайней мере...
Голос слегка подрагивал. Было неловко так смущаться простых незатейливых слов. Но ведь за каждым из них вставала довольно ясная и мерзкая картина.
Отец Василий не перебивал её. Это обстоятельство немного воодушевило Нелли. Она стала говорить тише и увереннее, радуясь тому факту, что под епитрахилью не видно её покрасневшего лица. «Ничего страшного. Он обязательно простит меня. А я, я никогда в жизни не стану лизать женских писек.
Нелли была рада. На этот раз её простили. Она вдруг почувствовала лёгкость, ту самую лёгкость, которая раньше была ей не доступна. Всегда что-то тянуло её к земле. Прошлое со всеми его ужасами было отринуто, оставалось только завтра, принять в себя то, что свяжет её с этими людьми окончательно.
«Наверняка себя так чувствовал тот безумец на кладбище, когда вышедшие из него бесы залезли в свиней. Нет гораздо приятнее быть просто Нелли. Может быть, и Алиса, в которую я играла, была всего лишь мелким бесом, моим Невидимкой».
Она услышала, как совсем рядом прошелестело что-то невидимое. Невидимка был рядом, он витал, словно комар у костра, трепеща от ужаса и злобы.
Служба в небольшой церковке подходила к концу. Нелли была рада, что не пришлось реагировать на возглас «Оглашенные, изыдите!». Быть не просто свидетельницей чужой радости, но и самой участвовать в ней было так приятно.
Особенно ей пришёлся по душе Тропарь: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твоё, победы на сопротивленыя даруя и Твоё сохраняя Крестом Твоим жительство». Нелли даже прослезилась. А когда все насельницы мерно и тихо стали приближаться к священной чаше, именуемой потиром, она покорно сложила на груди косым крестом руки и пошла очень медленно, радуясь, что все её мысли устремлены в будущее.
Мир преобразился за те часы, которые она провела в церкви. Он показался Нелли более совершенным. Видимо, её душевная близорукость пошла на спад, она стала видеть всё гораздо чётче. Теперь даже
самая простая пища утолила бы её физический голод.
Люди, что пришли порадоваться вместе с ними были так милы. От их ещё правда пахло миром, тем самым миром, от которого она и скрывалась здесь, боясь вновь превратиться в неудачное подобие выдуманной кем-то девочки. Старушки были особенно милы. Они гордились своими платочками и были рады, что побывали здесь и удостоились такой радости, как Причастие.
Ираида Михайловна не знала, правильно ли она поступает, что вновь едет туда, где живёт её дочь. Она не могла относиться к Нелли, как заболевшей, но и считать себя больной боялась. «Так, кто же из нас чумная? Я или она? И почему это случилось именно сейчас? Сейчас, когда наконец полюбила её, а не выдуманную кем-то Алису?»
Дочь проступила в привычном образе как-то неожиданно. Казалось, что она окончательно записала её, заменив удобной сказочной девочкой, девочкой о которой не надо беспокоиться. Но теперь, лишенная этого благостного рисунка потерявшая прежний лоск дочь стала укором.
Ираида Михайловна не могла свыкнуться с её душевой наготой. Казалось, что этот ужас отразился и на её теле, и она вся смердит, смердит, но в то же время жаждет спасения, как тот самый Иов, которого так жестоко испытывал Господь. «Но ведь этому мерзкому пакостнику доступно только наше тело, а оно лишь красивая упаковка, праздничная коробка, которую отбрасывают прочь, когда подарок благополучно раскрыт. Возможно, мы можем украшать себя, но ведь мы украшаем коробку, а не её содержимое.
Она гораздо быстрее добралась до врат монастыря. Ноги хотя и слегка устали были рады такой нужной нагрузке.
Нелли при свете небольшой керосиновой лампы подписывала праздничную открытку для своей подруги.
Именины Людочки выпадали на вторник. Она была под защитой какой-то чешской княжны, и это обстоятельство очень волновало Нелли. Она дала себе слово, что обязательно прочитает житие этой мученицы, прочитает и вообще не возьмёт в руки никаких иных книг, кроме духовных.
На открытке ангел в белых одеждах склонился над колыбелью новорожденного. Нелли вдруг подумалось, что и над её кроваткой, вероятно, витал светлый дух, витал и жаждал того, что она услышит его. Она вместо этого предалась какому-то невидимке.
«Интересно, почему он пристал именно ко мне. Неужели, я была такой глупой, что он подумал…»
Рука невольно смяла полотно юбки, она скользнула по напряженным бёдрам, но этот жест был мимолётен, усилием воли, Нелли заставила свою руку прекратить баловаться.
«Господи, Спаси. Я не хочу становиться ни Алисой, ни Нефертити. Я хочу быть собой. Покажи, какой ты меня задумал, какой я должна быть. Спаси меня от тех, кто хочет погубить мою душу. Нет, я всё ещё не погибла. Я буду честной и чистой, не отворачивайся от меня, Господи…».
И она быстро и смело перекрестилась.
Ираида чувствовала в этой небольшой комнате, как в больничной палате. Не хватало лишь пакета с не слишком большой передачей. Оранжевые апельсины, гроздь винограда, что-то из сдобы. Дочь не была больна, это ей только казалось, она просто постепенно теряла свой выдуманный образ, тот образ, который был слишком тяжёл для неё…
«Мама, обещай, что отдашь эту открытку Людочке и поздравишь её с именинами…
- Хорошо, я всё сделаю. А когда у неё именины?
- Во вторник.
Нелли вдруг как-то по-взрослому взглянула на мать. Поняла, что эта тридцатипятилетняя женщина слишком стара для своих лет. Что она сама становится ребёнком, ребёнком, который ещё не чувствует своего ребячества.
Им было трудно молчать, но и говорить ещё сложнее. Слова могли лишь всё испортить, они бы говорили, но не понимали друг друга. К тому же Нелли боялась, что случайно выронит ту Благодать, что сейчас была в ней. Ведь её предупреждали, что не следует даже есть в этот день, чтобы случайно не осквернить свой рот.
* * *
Людочка уже освоилась на новом месте. В доме сестры было даже уютнее, тут не надо было притворяться малышкой и прятаться от строгой женщины, которая по сути была ни кем иной, как обычной мачехой.
Теперь она была безумной, совершенно безумной. Так, по крайней мере, говорил отец. Он пару раз ездил в этот ужасный дом скорби, где Зинаида Васильевна была ни чем не лучше Какульки в доме Мустафы.
- Хорошо, что я наконец всё узнала. Что теперь нет той липкой лжи, что так долго окружала меня.
Привыкать к обществу настоящей не выдуманной матери было сложнее. Она была не то, чтобы чужой, в её лице и фигуре много знакомого и родного. Но это было так не привычно, словно она была оскорбленной и обманутой детдомовкой.
Волосы ещё не приобрели прежнего великолепия. Людочка решила, что не станет отращивать их слишком длинными. Становиться вновь подобием Принцессы, вновь задрать нос и кричать об этом на каждом перекрёстке.
Теперь, когда её поздравили с тем, что она Людмила, она чувствовала свою уязвимость. Раньше ей не нравилось это имя, оно было каким-то будничным, непривычно елейным, словно бы она была только магазинной куклой.
Но теперь, когда образ сказочной королевны померк, она оказалась запятнанной грязью, как иллюстрация из дорогой книге на городской помойке, она была готова радоваться этому вполне благозвучному имени.
«Я – Людмила, и это так важно, важно для всех!»
Именинный пирог был самым вкусным на свете. На него пошло полтора килограмма яблок, сахар и мука с куриными яйцами. Людмила видела с какой любовью Ульяна взбивала содержимое яиц специальным веничком, а затем с деловитостью хорошей хозяйки добавляла в бело-жёлтую смесь сахар и муку.
Конечно, это вряд ли можно было назвать полноценным пирогом. Скорее это была шарлотка, но перед внутренним взором Людмилы часто возникала та дурацкая сцена, когда та же Ульяна была не в своём неброском халатике, а совершенно обнаженной, и взгляд отчего-то падал в этих воспоминаниях на её спелые похожие на две половинки яблока ягодицы.
«Господи, какая же я дрянь. Я – дрянь и фашистка. Как та из «Семнадцати мгновений весны». Ведь я хотела ей подражать, подражать, когда стану прокурором и буду ходить в своей форме. И что теперь делать. Нет, я уже искупила этот грех, когда сама ходила совершенно голая – от макушки до пяток.
Людочка пыталась всё свалить на одолевший её морок. Ведь это делала не она, а капризная королевна, что так удачно оккупировала её тело. Именно ей хотелось блистать, этой надменной и очень скверной белоручке.
Зато и вечер, когда все собрались, Ульяна тихо и загадочно шепнула в самое ухо двоюродной сестры: «Завтра тоже именины…»
- У кого?
- У Любы. Завтра день Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи. Мама говорила, что раньше по деревням этот день называли бабьими именинами.
- Так вот почему было так много яиц. Ты сделала два пирога. Для меня и для Любы. Но я ведь я такая мерзкая. Я специально так поступила, боялась, что вы утащите, что-нибудь. А ты, ты…
И Людочка разрыдалась. Она плакала, не стыдясь слёз, словно бы дождевых капель. А сёстры, как могли, утешали её.
Помочь сайту
Поздравления
