Случай на станции Кречетовка. Глава XV. Эпилог

[Скрыть] Регистрационный номер 0502135 выдан для произведения:   ГЛАВА XV

       Двадцать второго августа тридцать восьмого года Лаврентия Павловича Берию назначили первым заместителем Народного комиссара внутренних дел. Вскоре он возглавит Главное управление государственной безопасности и получит звание комиссара государственной безопасности первого ранга. А уже двадцать пятого ноября он станет Наркомом НКВД.
       Ежов и его гопкомпания наломали столько дров (позже выяснилось - вполне преднамеренно), что их отстранение и последующее суровое наказание были неизбежны
       Решением Политбюро ЦК ВКП (б) от 28 сентября 1938 г. была утверждена новая структура НКВД СССР, которая была объявлена приказом НКВД  №00641 от 29 сентября 1938 г. Немедля началась, мягко говоря, работа по оптимизации деятельности наркомата. И, разумеется, реформирование, прежде всего, коснулось структур госбезопасности, излишне громоздких и неуклюжих. Из-за отсутствия четкого разделение функций между отделами и службами, ряд отраслей народного хозяйства практически выпал из поля зрения органов ГБ.
       Капитан Воронов в середине января тридцать девятого года был переведен из контрразведывательного (третьего) отдела Главного управления госбезопасности (первое управление НКВД) в Главное транспортное управление (третье управление НКВД).
       Недавно назначенный начальник контрразведывательного отдела Владимир Деканозов (Деканозишвили), совмещавший также и должность начальника иностранного отдела, сильно не воспротивился переходу столь опытного сотрудника в «тележное», так они в узком кругу земляков презрительно называли транспортное ведомство.
       — Ты, капитан на меня не злись. Сам знаешь, кто у нас кадрами теперь заведует, даже намек наркома для него закон. Я бы рад тебя оставить, да меня не поймут. А если быть честным, то у них в «тележном» сейчас полный завал, думаю, наслышан об аварийности на железке. Каганович старается, но особого прогресса не наблюдается. Я, конечно, тебе Сергей, не завидую, дело новое, но ничего — оборкаешься. Чай, не боги горшки обжигают… Оперативной хватки тебе не занимать. А враг, как понимаешь, он везде враг… Лезут сволочи-вредители, как черви из-под земли после дождя, конца краю им нет. Похоже, нам на наш век их с лихвой хватит. Так что капитан не вешай носа!
       — Товарищ комиссар, - Сергей был искренен, - любая работа должна быть для пользы дела. Главное, быстрей войти в курс дел. Спасибо Вам, Владимир Георгиевич, за теплые слова. Я не ищу легких путей, не за тем я пошел в чекисты.
       — Молодец Воронов, если нужно будет содействие, всегда поможем.
       — Спасибо, товарищ комиссар третьего ранга.
       После ареста в конце сентября тридцать восьмого тогдашнего начальника управления транспорта и связи наркомата Бориса Бермана, должность начальника управления почти полгода оставалась вакантной. Фактически управлением руководил Николай Иванович Синегубов, как наиболее опытный кадр, более десяти лет, проработавший в этой системе. Правда, он имел невысокий пост — заместитель начальника отдела железнодорожного транспорта. Вполне понятно, что Берия и его приближенные с опаской относились к старым кадрам в органах, они еще долго проверяли и перепроверяли каждого человека, работавшего при Ягоде и Ежове. Не исключением стал и Синегубов, потому так долго мурыжили его, не выдвигали на повышение.
        Он то и воткнул Сергея в первое (центральное) отделение, в него входили отделы: паровозного, вагонного хозяйства, электрификации, НИИ, научно-технический совет.  Надо заметить, что встретили Воронова в Управлении не очень приветливо, основная масса сотрудников считала капитана «засланным казачком», отчего поначалу его побаивались и даже сторонились. В их поведении имелась своя логика, многие из них в скором времени будут отчислены из управления, переведены в другие менее престижные службы или вообще отосланы не периферию. Будут и такие, которые попадут под «дамоклов меч», проводимой в наркомате всеобщей чистки. Но Сергей не имел отношения к кадровым пертурбациям, на то поставлены другие люди, более высокого ранга. Воронов не обижался на заносчивых коллег, держался со всеми ровно и уважительно, да и звание у него было достаточно высокое, что о всяком панибратстве и речи быть не могло.
       Они достаточно часто раньше пересекались с Николаем Ивановичем, тот знал капитана только с положительной стороны, потому сразу же взял его под свое крыло. Он-то и поведал Сергею о тягостной обстановке, царящей на отечественных железных дорогах. А если быть совсем точным, то такой она складывалась уже на протяжении почти двадцати лет.
       После довольно продолжительной беседы с Сергеем, Синегубов посоветовал ему сначала подробно ознакомиться с книгой Августа Зауэра «Происшествия на железных дорогах, их причины и меры предупреждения», где давался довольно полный анализ аварийности на наших железных дорогах с двадцать третьего по тридцать первый год. Для полной ясности Воронов еще прочитал дореволюционный доклад Августа Францевича «Психология происшествий на железных дорогах», изданный в тридцатом году в Саратове. Попутно раскопал еще ряд статей старика, типа: «Как правильно вести поезд» и «Как топить паровоз нефтью» — работы весьма поучительные и актуальные по сей день.
       Короче говоря, Воронову пришлось на целых две недели погрузиться в ворох всевозможных бумаг, начиная от постановлений ЦК ВКП (б), докладов Наркомов, различных статистических материалов и кончая обилием производственных инструкций и наставлений. Приходилось делать многостраничные выписки из этих текстов.
       Показательно выступление предыдущего Наркома Андрея Андреевича Андреева перед делегатами съезда партии в тридцать четвертом году. Вот основная тема его выводов: огромнейшая аварийность — результат низкой дисциплины на транспорте, плохой организация людей и командных кадров, невнимательный подбор кадров и частая их сменяемость.
       Партия принимала строгие меры наказания за выявленные нарушения, но, несмотря на это, в середине тридцатых годов состояние безопасности движения еще более ухудшилось. Двадцать восьмого февраля тридцать пятого года Сталин назначает Лазаря Кагановича на должность Наркома путей сообщения, сохраняя за ним пост секретаря Центрального Комитета. Новый Нарком, с присущим ему энтузиазмом и неизбежной в подобной ситуации беспощадностью, принялся выправлять сложное положение на сети дорог.
       Воронов тщательно проштудировал специальный приказ НКПС №83/Ц от 19 марта 1935 г. «О борьбе с крушениями и авариями», так как они стали основным злом на железных дорогах. В приказе упоминалось, что половина машинистов паровозов имела судимость за вину в происшествиях. Следом вышел приказ НКПС «О борьбе с разрывами поездов» и утверждены соответствующие инструкции для работников различных профессий, далее был издан приказ «О переводе товарных поездов на полное автоторможение», а в следующем году — «О замене на товарных вагонах нормальной упряжи на объединенную».
       К тридцать девятому году около тридцати процентов подвижного состава перевели на автосцепку, что позволило резко сократить количество разрывов в поездах. В те же годы на сети железных дорог стала внедряться автоблокировка, благодаря чему существенно уменьшилось число наездов на хвостовые вагоны впереди идущих поездов.
       Но общая ситуация менялась с трудом. Транспортное управление располагало  весьма удручающими документами. Состояние путей не отвечало нагрузке, которую они испытывали с резким ростом грузооборота. На сети подлежало смене девятнадцать тысяч километров рельс, но производство рельс не покрывало их нарастающего износа. Также наличествует тридцать один миллион гнилых шпал, балласт преимущественно песчаный — большая часть магистралей построена в царское время и не соответствует современным условиям. Состояние путей главный источник преждевременного износа подвижного состава и паровозов. А главное, издаваемые приказы НКПС в большинстве случаев исполнялись халатно или вообще не выполнялись.
       «Советская власть строга, но справедлива» — была проведена решительная замена руководящих кадров железных дорог. Были арестованы двенадцать заместителей Наркома путей сообщения и многие начальники дорог. Не щадили и вновь назначенных -в Московско-Курской сменилось четверо начальников, в Северо-Кавказской - трое. Не менее решительно «заменялись», впрочем, не только руководители, но и их подчинённые, вплоть до низших должностей. Работая оперативно, Транспортное управление выявляло, что не все аварии и крушения объяснялись техническими причинами и халатностью персонала, значительное их число было делом рук откровенных врагов советской власти, вредителей и саботажников.
       Но, не одними репрессиями исправлялось положение на железной дороге. Были предприняты серьезные меры и методы административных реорганизаций, в том числе, организован аппарат ревизоров по безопасности движения. Если до тридцать пятого года каждая дорога составляла свой график движения поездов, то теперь был введён единый сетевой график. Внедрялось диспетчерское руководство поездами. А что, очень важно, введена новая классификация нарушений безопасности движения, что позволяло выявить наиболее узкие места и установить необходимые профилактические и упреждающие меры конкретно по крушениям, авариям и браку в работе.
       Все это давало положительные результаты, при значительном росте перевозок число крушений в тридцать восьмом сократилось в сравнении с тридцать четвертым больше чем в два раза, но количество крушений и аварий оставалось ещё значительным.
       Чуть позже, когда Воронов уже полностью влился в работу управления, на XVIII съезде ВКП (б), состоявшемся в марте тридцать девятого, Каганович откровенно признавал: «Надо прямо сказать, что в целом ряде отраслей, в том числе и в угольной, металлургической, даже в машиностроении, я не говорю уже о транспорте, аварии и простои являются большим бичом нормальной, бесперебойной работы… Но всё-таки «железнодорожный транспорт добился сокращения крушений и аварий. Дальнейшее сокращение крушений и аварий является значительным источником повышения работы железных дорог». Сергею по службе полагалось делать конспекты особо значимых выступлений Наркома, а потом анализировать каждое произнесенное им слово. Таков уж был заведенный порядок в органах.
       Не он один был «белой вороной» в транспортном управлении, в середине февраля к ним пришел новый начальник железнодорожного отдела. Звали его Алексеем Буйновым, парень он был совсем зеленый — одиннадцатого года рождения. Направлен в органы по партнабору, ранее он работал секретарем парткома Московского института инженеров транспорта. Два месяца проучился в Центральной школе НКВД, и вот уже начальник отдела, и даже заместитель начальника управления. Естественно, оперативного, да и просто чекистского опыта у него не имелось, потому ему была поручена чисто бумажная работа — сбор информации и анализ аварийности на сети дорог, собственно именно то, что он по-настоящему умел, и чем поначалу занимался и сам Воронов. Вскоре парню, уж неизвестно по какому блату, присвоили специальное звание майора госбезопасности. В управлении все просто опешили, но, как говорится — с’est la vie (это жизнь).
       Основной рабочей лошадкой у «железнодорожников» являлся капитан Артем Варенсон — помощник начальника отдела, они с Сергеем были ровесники. Артем проработал «транспортником» в органах с двадцать пятого года, окончил двухгодичные курсы при ОГПУ — одним словом, это был настоящий профессионал своего дела. Оставаясь к тому же еще начальником первого отделения, он без всякого занудства, не считаясь со временем, подробно наставлял Воронова в тематике и «тонкостях» оперативной работы на железнодорожном транспорте.
       С приходом Буйнова, Сергей со спокойной душой передал ему документацию и имеющиеся наработки по линии аварийности. А сделанные им выводы, еще с незашоренными глазами, как бы сторонним наблюдателем (не увязшим в болоте текучки), были довольно интересными.
       Одно только требовалось — дать им «хорошие ноги». Они с Николаем Ивановичем посчитали, что Буйнов имеет выход на самый верх, но парень волынил, видимо, они не обо всем догадывались.
       Такая тягомотина продолжалось полтора месяца, до прихода в управления тридцать первого марта тридцать девятого года Соломона Рафаиловича Мильштейна.
Еще работая в контрразведке, а ребята там собрались чукавые, им не составило большого труда навести справки и даже просмотреть формуляры, о вызванном из Грузии новом заместите начальника следственной части Наркомата. Досье было без всяких купюр, так что Соломон Мильштейн был просвечен ими как под рентгеном. Естественно, сбор информации о ставленнике самого Берии проходил под строжайшим секретом, да и все бумаги, добытые при этом, были положены на место, словно ими никто и не интересовался. Да не он один такой те дни подвергся любопытству контрразведчиков – вызнавали про всех, прибывших с Лаврентием в Москву из Закавказья. Суть интереса была ясна – что там ждать от новых назначенцев на столь ответственные посты.
        Ну, как говорится, каждому достался свой «персонаж», а Воронов же, в соответствии с латинской мудростью - praediximus, armati (предупреждённый, вооружён), совершенно спокойно отнесся к появлению нового руководителя.
Да, и Мильштейн вызвал его для беседы только на третий день после официального своего представления, которое сделал заместитель Наркома Круглов. Сам же кадровик  Сергей Николаевич Круглов в ноябре тридцать восьмого направлен в органы из отдела руководящих партийных органов ЦК ВКП (б), для, так называемого, «усиления» - аппарат массово пополнялся тогда за счет партийных выдвиженцев.
        Именно тогда, узнав, что Воронова два раза командировали по службе в Вильно, Соломон Рафаилович проникся к нему особым теплым чувством. Сам коренной вилинец, он нашел в Сергее некое подобие своего земляка. Древний город сблизил их, став предметом их воспоминаний во время перекуров при довольно частых рабочих встречах. А обсуждать им было чего. Мильштейн сразу же оценил деловые предложения Воронова по вопросу аварийности на сети дорог. Буйнова за медлительность и нерасторопность он журить не стал, даже не из-за молодости парня или боязни навредить самому себе, а больше по причине того, чтобы тот не окрысился на Сергея. До поры до времени Леохим (так его прозвали) сидел крепко, видимо хорошие у него были покровители, но к оперативной работе его не подпускали, занимался он в основном бумажными отчетами и формальной перепиской с дорожными транспортными отделами.
       Как-то Соломон Рафаилович разоткровенничался и выдал Воронову довольно интересный пассаж:
       — Я делю членов нашей партии на партийцев и партейных.  Последние вступают в партию ради продвижения по службе, да, и вообще, с целью извлечения всевозможных земных благ. Для тебя не секрет, что многие даже после революции, состояли совсем в других, порой откровенно контрреволюционных организациях. Но потом быстро перелицевались, держа нос по ветру. Вот таких перерожденцев мы и погнали после Ежова из органов. А тех, кто действительно ненавидит советскую власть, готовил заговоры и провокации, намеренно губил честных людей, мы безжалостно уничтожаем. Не мы, так они нас всех, взяв власть, подвели бы под последнюю черту.
       Ты Сергей знаешь, что я еврей по национальности, хотя она для меня не играет никакой роли. Но большинство моих соплеменников были именно партейные перевертыши, по блату или хитрости, проникшие в органы. Ты на собственном опыте ощутил засилье евреев после Дзержинского в органах, а ведь многие кровавые дела творились именно евреями или с их подачи. Они все держались на плаву, благодаря круговой поруке, семейственности и протекционным связям. Лаврентий Павлович порушил эти преступные отношения, нет больше в органах национального фактора. Ты сам видишь, как преображаются органы.
       Воронов, слушая подобную прямоту, только согласно кивал головой. Да, действительно, число евреев в аппарате НКВД и на местах поубавилось в разы.
Мильштейн и Синегубов, засучив рукава, взялись за формирование штатов нового управления. Сергея тоже активно подключили к этой работе. Используя опыт контрразведчика, Воронов, наряду с самыми опытными и проверенными работниками управления, объезжал дорожные отделы, выискивая способных и трудолюбивых ребят, с чистыми, ни чем не запятнанными анкетами. Более полугода ушло у Мильштейна, чтобы не абы как, не с бору по сосенке, а дотошно отфильтровав возможные кандидатуры, собрать новый коллектив, при этом увеличив его контингент почти в два раза. Кто понимает, то работа была проделана титаническая, при этом главным оставалась повседневная многопрофильная деятельность сотрудников Главного Управления Транспорта.
       Сергей чистосердечно считал, что ему повезло с начальниками, за короткий период он объездил многие транспортные отделы страны, познакомился с условиями и спецификой их работы, узнал новых интересных людей, да и вообще, стал настоящим профессионалом в железнодорожном деле.
       С середины декабря Воронов стал заниматься обеспечением работы вновь созданных структур управления на присоединенных к Союзу территориях западных областей Украины и Белоруссии. Ему, ранее работавшему по польской тематике, как говорится, и все карты в руки…
       Железнодорожная сеть в западных областях, наследие царской России и Австро-Венгрии, была достаточно густой, плотность населения также довольно высокой. Что уже создавало большие сложности для транспортного управления. Когда СССР присоединил эти области осенью 1939 года, железнодорожное сообщение в них организовали регионально, по советскому принципу. По той же схеме производилось формирование дорожных транспортных отделов и оперативных пунктов на Белостокской, Брестской и Львовской железных дорогах. Как и в других контрразведывательных и охранных структурах, их деятельность была направлена на обеспечение безаварийности и безопасности перевозок людей и грузов, фильтрацию пассажиропотоков, выявление вражеской агентуры, саботажников и вредителей. А также, важной составляющей работы являлся сбор разведывательных данных не только в местах, где они располагались, но и на прилегающих заграничных территориях, а именно зарубежных сортировочных и узловых станциях.
       Сотрудники отделов и оперативники переводились из других ДТО страны, трудней было с агентурой, которая или привозилась под прикрытием специалистов, или ее приходилось вербовать из местных железнодорожных служащих. Нужно отметить, что здесь большую роль играла лояльность местного населения к советской власти. Если белорусы встретили свое воссоединение с открытым сердцем и всей душой помогали новой власти, то на Западной Украине положение сложилось непростое. Что объяснялось, прежде всего, дореволюционной принадлежностью этих территорий разным империям.
       На бывших Российских землях народ был практически русифицирован и ментально не отличался от остальных соотечественников. «Западенцы» же долгое время находились под Польшей и австрияками. Несколько лет в период первой мировой войны, когда эти земли были отвоеваны Россией, в расчет не шли. Существовал значительный языковый барьер, конфессиональные различия, а главное широкое распространение среди населения получил дутый национализм, заложенный австрийцами и поощряемый панской Польшей. По правде сказать, поляков там ненавидели, новой власти не раз приходилось упреждать их провокационную резню, но и советских, а особенно русских людей там не любили. Хотели жить на особицу, сами по себе, да только никогда у них этого не получалось. Начиная еще с Даниила Галицкого, рвались в цивилизованную Европу, а получали взамен холопство, а то и обыкновенное рабство.
       В обязанности Воронова также вменялось курировать ряд закордонных агентур Транспортного управления. Ни для кого не являлось секретом, что войны с фашисткой Германией не избежать. С этой целью Сергею пришлось нелегально выезжать в , Кенигсберг, Данциг, Мемель, Тильзит и уже совсем далеко в Штеттин, Гамбург и Любек.
       А летом сорокового года, после ультиматума Советского Правительства прибалтийским республикам, которые нарушив союзнический договор стали налаживать тесные связи с Германией, Сергея нагрузили уже сверх всякой меры. Начался процесс советизации этих стран. Уполномоченным по Литве стал Владимир Деканозов, он то и вытребовал себе в помощь Воронова, зная его прошлую работу в Вильно.
       Как-то совсем незаметно убрали Алексея Буйнова (видимо, чтобы под ногами не мешался), перевели заместителем начальника Главка лагерей железнодорожного строительства. На его место заступил капитан Артем Варенсон.
       Тем временем валом повалили спецсообщения агентуры ГТУ, их (с визами Варенсона и Мильштейна) направляли Берии, Меркулову, Кабулову (Экономическое управление), Фитину (Управлении внешней разведки), ну, и конечно, в разведуправление Красной Армии.
       Майские и июньские сообщения настораживали, но особой тревоги еще не вызывали. В них говорилось о значительном увеличении немецкого паровозного и вагонного парка в Польше, и росте перевозок строительных материалов, цемента и железа, предназначенных для строительства укреплений на границе с СССР.
       Но, с середины лета пошла уже более тревожная информация - о сосредоточении германских воинских частей (бронетанковых, артиллерийских и механизированных) по зарубежному периметру Белостокской, Брестской и Львовской железных дорог.
       К примеру, о прибытии на станцию Терасполь бронепоезда, составов артиллерии и танков, кавалерии и пехоты, располагаемых в палатках около города Остроленк. И якобы там ожидается размещение немецких войск числом до восемнадцати дивизий. И еще интересный факт — в Седлец и Луков прибывает много германских танковых частей. В целях экономии горючего, один танк тащит за собой два танка в холодном состоянии.
       По сообщениям агентов получалось, что большое количество германских войск прибывает с Западного фронта, а бывшие польские казармы отремонтированы и в них размещаются германские воинские части. Взрываются старые австрийские и польские укрепления, и вместо них строятся новые вдоль всей советской границы. Для сооружения укреплений мобилизовано местное крестьянское население, включая детей-подростков. В районах с преобладанием украинского населения (тот же Перемышль) происходит вербовка немцами украинских националистов, ведется усиленная пропаганда на Советскую Украину.
       И это только малая часть агентурных сводок, прошедших через руки Сергея Воронова. Причем, наращивание немецких войск, техники и строительных материалов увеличивается с каждым месяцем. Львовяне сообщают, что, по крайней мере, тридцать воинских составов в день проходит через Варшаву на восток.
В начале ноября сорокового года, произошла замена начальника Первого отдела капитана Артема Варенсона майором госбезопасности Николаем Синегубовым, как следствие важности агентурной работы Транспортного управления.
       Сергей передал лично в руки Соломону Мельштейну сообщение об организации еврейского гетто в Варшаве, для которого выделен специальный район, огражденный кирпичным забором. В гетто проживают четыреста десять тысяч евреев, переселенных со всех концов города. Население гетто получает сто двадцать пять грамм хлеба в день, а связи с чем резко возросла смертность среди еврейского населения.
Соломон развел руками: «Фашисты — есть фашисты!». И эта информация ушла тоже наверх…
       Все везде прекрасно понимали, что война с немцами неукротимо надвигается, вопрос — лишь, когда она начнется?
       В январе сорок первого Наркомат (за подписью Берии и Мильштейна) доложил руководству страны о мобилизационной готовности железнодорожного транспорта. Информация, изложенная в рапорте за №245, явилась объективным показателем состояния дел по дорогам страны. Документ был шокирующим. Сергей, активно участвовавший в составлении данного меморандума, помнил лишь отдельные куски его горьких формулировок: « в настоящее время НКПС не имеет мобилизационного плана перевозок…»;  «воинские графики, разработанные в 1938 году устарели, и уже в 1939 году себя не оправдали…»; «нет централизованного плана народнохозяйственных перевозок на первый месяц войны…»; «в июле 1940 г. штаб РККА предоставил в НКПС грубо ориентированные размеры воинских перевозок, НКПС на их основе разработал временный вариант мобплана…»;
       Детальный список различных проблем, итожит печальный вывод, — «этот временный план воинских перевозок является нереальным».
       Далее следует перечисление финансовых и технических показателей и еще одно горькое заключение: «Вследствие этого в ряде важных пунктов страны в первые дни мобилизации воинские перевозки будут находиться под угрозой срыва».
       Так оно и произошло, но не только в начальные дни, — железные дороги были подвергнуты серьезнейшим испытаниям и в сорок первом, да и в сорок втором году. Трудности были неимоверные, требовались сверхчеловеческие усилия для их преодоления. Управление обезлюдело, повсеместно были необходимы зоркие глаза и твердая воля чекистов. Да, и Сергея помотало - дай дороги…  Но, слава Богу, советские железные дороги с натугой, но справлялись с задачами фронта и тыла, порукой тому была самоотверженность наших людей, уверенных в Победе над фашистами.

       Вдруг раздались довольно глухие, словно из погреба, птичьи звуки:
— Ту-ту-ту-тут-тут-тут-ту-ту…, — после небольшой паузы продолжись протяжным, — у-у-у-у…
       — Филин сигнал подает, — весело заявил сержант Алтабаев, — это Толик Ряшенцев приметил нашего беглеца. — Вот там, — боец повернулся направо и указал на излучину речушки, недалеко от пологого спуска с прибрежного бугра. — Стенюха, — обращаясь уже к солдатику, сидевшему на вершине тополя, — ну-ка, на полвторого смотри! Чего видишь?
       — Вижу-вижу! — заорал рядовой Стенюхин.
— Санек, ты …, — Алтабаев кратко выругался, — потише не можешь, подумав малость, поправился, — хотя отсюда ничего не слышно, далековато будет… — и уже к наблюдателю. — Чего ты видишь Санька!
       — Бежит к речке мужик с котомкой. Вот полез в речку…  Идет вброд…
       — По коням ребята! — скомандовал Воронов. — Теперь, он уж точно наш!
       Но прежде всего, следовало дать распоряжения наличному составу облавы. Воронов приказал двум мотоциклистам срочно ехать к трем отрядам, полукружьем охватившим район преследования в сторону Староюрьева. Дальней группе лейтенанта Павла Горюхина, заехавшей с севера, было приказано выдвинуться к открытой взору границе Плодстроевских садов и запереть возможный отход Ширяева к пруду Ясон и его длинному, заросшему камышом, логу. Бойцам Михаила Юркова следовало спуститься к руслу речки Паршивки, форсировать ее в нескольких местах, залечь до особой команды в прибрежных зарослях, тем самым перекрыть беглецу отступление обратно назад. Младшему лейтенанту Свиридову развернуться и прикрыть направление в сторону деревушки Культяпкино и стекающему в Паршивку ручью из Плодстроевских прудов.
       Сам же он со своей группой вышел на довольно исхоженную межевую полосу, отделяющую садовые кварталы от прибрежных, диких зарослей. До подхода бойцов Юркова, Воронов решил выставить одиночные дозоры по линии тропы. Он понимал, что, толку от них мало, но Ширяев, заметив их, уже не решится повернуть вспять. Тем временем удавка вокруг него будет стягиваться и, оказавшись в мешке, беглец, сам не ведая того, окажется в их руках.
       Оставшийся четвертый мотоцикл Сергей отдал в распоряжение сержанта Алтабаева, которому велел ехать в отделение Плодстроя и организовать регулярное прочесывание близлежащих кварталов по их границам конными охранниками. Воронов надеялся, что это вызовет замешательство у Ширяева и не даст ему шанса на быстрое продвижение.
       Истоптанная межа в своем начале довольно хорошо просматривалась в полевой бинокль. Сергей отчетливо видел, как высадили первого бойца. Тот несколько минут топтался туда-сюда, потом отошел к кустам и помочился, затем раскурил папироску и опять бездумно зашагал взад-вперед.
       «Да уж, такого дозорного матерому разведчику Ширяеву завалить не стоит труда. Но, определенно, немец не дурак, чтобы так глупо подставиться. Остается вопрос — где фашистский агент сейчас находится? Скорее всего, тропу он уже миновал? Ясное дело, беглец слышал рокот мотоцикла и наверняка понимает, что его маневр уже разгадан. Какие будут действия с его стороны? Что предпримет?», — Сергей во многом полагался на свою интуицию, но все же развернул планшет и углубился в подробный план прилегающей местности:
       «Итак, далеко Ширяев уйти не мог, наверняка залег где-нибудь в первом ряду восточных кварталов, выжидает… По пути следования мотоцикла идти ему нет резона, можно запросто нарваться на засаду или собак, потому станет углубляться внутрь сада. Ну, и что дальше? Сад раскинулся на несколько километров, можно, конечно, прочопать по кочковатым междурядьям девять кварталов обратно в Кречетовку, — но это, извините, уж совсем гиблый номер, его там, естественно, ждут, не дождутся. Сады сильно вытянуты на юг, но не сидеть же ему там несколько суток (а главное без воды), пока все поутихнет. Остается одно — залечь в поселке отделения Плодстроя. Ширяев давно в Кречетовке, наверняка, изучил окрестные селенья и знает, что по случаю войны там имеются заброшенные подворья. Где можно отсидеться и переждать довольно длительное время», — Вот к такому заключения пришел Воронов, в надежде, что не придется применить широкие розыскные мероприятия с использованием воинских частей НКВД, для него это было бы полное фиаско.
       Но вот пришло первое донесение от Юркова. Как оказалось, Ширяев углубился в садовые кварталы именно в том месте, где находился боец, нужду которого Воронов рассматривал в бинокль. Обнаружены вполне отчетливые следы в комьях, еще не просохшей от дождей, земли. К тому месту были направлены розыскные собаки с милицейскими кинологами. Вскоре подъехал Алтабаев и бодро доложил:
       — Товарищ майор, все конная охрана Плодстроя задействована. Объездчики будут парами объезжать близлежащие кварталы вдоль и поперек. При обнаружении нашего беглеца виду не подадут, но его координаты сразу же сообщат нам. Я с их старшим на связи.
       — Молодец Алтабаев! Давай и мы окольным путем доберемся до отделения, там и сделаем наш временный штаб. — И уже во весь голос прокричал. — Все командиры ко мне!
       Связные мотоциклисты поехали к начальникам групп Свиридову и Гаврюхину, что бы те сужали радиус своего действия. Тем временем подошел запыхавшийся лейтенант Юрков.
       — Ну, что Миша скажешь хорошего? — спросил Воронов.
       — Сергей Александрович собаки след потеряли, видимо им мешают заросли сорной травы в междурядьях или вражина использовал какую-нибудь химическую гадость.
       — Да, с него это станется?  Да ладно, думаю, он теперь у нас на коротком поводке. Миша, а где твоя полуторка?
       — Да, наверное, уже мосток через речку переехала, ждет там на бугре.
       — Хорошо, — и крикнул в сторону, — Алтабаев пошли бойца, пусть гонит машину сюда, поедем на ней в отделение. — И опять повернулся к Юркову. — А твои ребята, Михаил, пусть идут прочесом с востока, да пусть не лезут на рожон, нечего им под пули подставляться. Да, и взять его, суку, нужно живым! Иди лейтенант, и смотри, сам не геройствуй, накажу.
        — А Пашка где застрял? — поинтересовался молодой лейтенант.
        — Горюхин пойдет со своими ребятами с правого фланга, считаю, через два квартала перехлестнетесь с ним. А местный мамлей Свиридов охватит совхозное отделение клещами с юга и запада. Ну, а я со своими орлами…, -  шумнул сержанту. — Алтабаев, ты послал уже за машиной? – и уже тихо добавил. - А я буду ждать Ширяева непосредственно в самом поселке. Вот такая, вот, наша диспозиция товарищ лейтенант.
       Отобрав с помощью сержанта пятерых наиболее ловких и смекалистых бойцов, Воронов детально проинструктировал их. Сам-семь они спешно погрузились в подошедшую полуторку, и она газанула по накатанной дороге в сторону отделения Плодстроя. Оставшиеся милиционеры и ТОшники, растянулись цепью, медленно пошли вдоль яблоневых междурядий.
       Сергей еще раз прогнал в голове складывающуюся ситуацию. На его взгляд, ошибки быть не должно:
       «Ширяев неминуемо забредет в совхозный жилмассив. Конечно, он понимает, что рано или поздно преследователи начнут проверять буквально каждый дом, каждое подворье. Но на это им потребуется время, необходимо полностью окружить селение, сконцентрировать значительное число людей. За эти часы или день он надеется придумать нечто неординарное.
       А если мои расчеты  не верны? Если все же Ширяев решит еще глубже углубиться в садовые недра, пересидит там до ночи и попытается прорваться за кольцо окружения. Такой вариант вполне вероятен. Но не зря были задействованы садовые объездчики, глаз у конной охраны наметанный, они не должны упустить незнакомца, путляющего меж яблонь. По сути, беглец еще не мог далеко уйти, бредет где-то в радиусе двух кварталов, которые разделены хорошо просматриваемыми торными проездами. А когда подойдут цепи Гаврюхина, Юркова и Свиридова, то он окажется на блюдечке с голубой каемочкой», — Сергей усмехнулся сочиненному им каламбуру.
       Воронов, разумеется, хорошо знал людские физические возможности. Немецкий агент не вездеход, — идти, а уж тем более бежать, по рыхлым комковатым междурядьям, у комлей деревьев, поросших обильным сорняком, под силу лишь четырехпалой животине, но не человеку. Так что, наверняка, Ширяев уже высунул язык и думает о длительном передыхе.
       Они намеренно, дабы не привлечь к себе лишнего внимания, заехали в поселок Плодстроя по главной дороге, соединяющий его с Кречетовкой. Остановились недалеко от обшитой тесом конторы, удобно расположенной на въезде в селение. Вылазили по одному и сразу же уходили с глаз долой, за угол барака, бойцы сели на сваленные бревна и закурили.
       Тем временем пронырливый Алтабаев уже успел снестись с бригадиром объездчиков и тот доложил ему, что неизвестный человек прячется в придорожном бурьяне на проезде, разделяющем вторую и третью линию плодовых кварталов. Воронов решил выставить двух наблюдателей по концам границы сада, примыкающей с севера к подворьям поселка. Ну, а чтобы сработать оперативней, сам на пару с сержантом поспешил занять место посредине. Тут уж не до фасона, они залегли за плетнем какого-то плохо возделанного огорода. Разделительная широкая межа отлично просматривалась в обе стороны. Осталось только ждать…
       К счастью, ждать им долго не пришлось. Внезапно долговязая фигура, с каким-то странным подскоком, в мгновение ока пересекла пограничную межу и плюхнулась в буйное разнотравье метрах в двухстах от них.
       — Вот он наш миленок, пожаловал, наконец, — шутливо, но с серьезной миной на лице тихо выговорил Воронов. — Теперь за ним глаз да глаз! Думаю, твои ребята, тоже усекли его появление и затаились до времени, как было велено. Мы к нему ближе всех, но пока наблюдаем…
       — Товарищ майор, — прошептал Алтабаев, чего он там ползает, чего гад высматривает?
       — Пытается определиться, куда направить свои лыжи…  Вот, смотри, — приподнялся, встал на карачки, согнулся в три погибели, погнал родимец перебежками… Смотри — куда его понесло?
       — Там старая соломенная рига, товарищ майор. Ясное дело — бежит к ней.
       — А чего там есть?
       — Да так, собран всякий хлам внутри.
       — Считаешь, решил там отсидеться?
       — Не думаю, наверняка полезет наверх, рига-то высокая, ему нужно обозреть окрестности…
       — Правильно мыслишь сержант! Ему это край, как необходимо. А пока он не залез наверх, дуй за ребятами, что следят за межой, пусть подтягиваются и будут на стреме. А я тем временем подкрадусь поближе. Буду с южной стороны риги, чтобы окуляры бинокля зайчиков не пускали.
       — А тех, кто остался у конторы? Их звать?
       — Пусть сидят. Если он залезет наверх, то увидев солдат, допрет, что его обложили. Последует вывод — нужно прятаться основательно.
Воронова не нужно учить оперативной работе в поле. Он подобрался к соломенной махине на расстояние выстрела. Ширяева наверху не видно. Определенно, тот затаился где-то внутри. Время тянулось невыносимо долго.
       Но вот, высокий человек в неброской темной одежде, с небольшим вещмешком за плачами вышел из угла риги и стал что-то шарить у себя под ногами. Этим что-то оказалась длинная, грубо сколоченная лестница. Ширяев с явным усилием приставил ее к изглоданному скату кровли и быстренько, как ящерица, вскарабкался на самый верх.
       «Вот дает, сволочь, а ведь по метрикам ему уже далеко за пятьдесят», - подумал про себя Сергей.
       Тем временем немецкий разведчик стал детально рассматривать распластавшиеся понизу Плодстроевские подворья. Наконец, определившись, столь же проворно спустился наземь. Откинул лестницу прочь. Зашел опять в ригу.
       Тут к Воронову по-пластунски подползли Алтабаев и двое бойцов. Они тоже с интересом наблюдали картину «Немец на риге»…
       — Сержант, ты здесь все знаешь. Как думаешь, что Ширяев теперь станет делать, куда подастся?
       — Ну, в жилой дом он ясно не попрет, риск большой, да и наших солдат у конторы хорошо видно. Считаю так же, что он засек в саду цепи нашей облавы. Ближе всего к риге группа лейтенанта Юркова, ходу до нее им еще минут десять. Времени достаточно, чтобы немцу управиться, — и улыбнулся собственным рассуждениям.
       — Так куда он пойдет, Алтабаев?
       — Да есть тут одна заброшенная избушка. Жила в ней какая-то голь перекатная, побросали все с началом войны.
       — Ну, и что он станет там делать?
       — Засядет на чердаке и будет ночи дожидаться. А там, хер его знает, что у него на уме? Может коня украдет, а может еще что учудит?
       — Давай Эльдар так (впервые Воронов назвал сержанта по имени), мы сделаем засаду в той хатенке. Я его там встречу, а вы с парнями идите по его следу. Только проводите меня быстрей до той избушки.
       — Самцов, ты-то знаешь — где эта хижина, — Алтабаев хитро усмехнулся, — знаю, знаю, как ты по девкам плодстроевским шастал. Проводи товарища майора. И смотри у меня! — повысил голос сержант. - А мы, товарищ майор, вдвоем с бойцом Гущиным управимся, если что не так пойдет, сообщим вам…
       Василий, так назвался боец-оперативник, был в самом расцвете физической силы, ну и, конечно, прочих «физиологических» потребностей. Он быстро провел Сергея к порушенному временем и бродячей скотиной плетню, что ограждал заросший дикой порослью, приусадебный участок, в глубине которого виднелось облезлое строение, более похожее на бесхозный сарай. Продвигались по подворью они чуть ли не на цыпочках, стараясь не наследить. Бесшумно приоткрыли провисшую входную дверь, осторожно вошли внутрь темных сенец. Благо у Сергея был с собой маленький фонарик, так что они без всяких накладок миновали нагромождение всяческого барахла, и даже не вляпались в кучки дерьма, оставленные всякой подзаборной швалью.
       Дверь в светелку тоже не запиралась, да и поддалась достаточно легко. В довольно просторной комнате стоял полусумрак. Полосы света, пробиваясь сквозь грубо заколоченные горбылем оконца, высвечивали печку-голландку и некое подобие мебели кустарного производства. Зато в щели досок проход и двор видны как на ладони. 
       Сергей, не медля ни минуты, разъяснил Василию свой план. Он сам найдет способ нейтрализовать Ширяева, а парень будет на подстраховке, а потом наденет на беглеца наручники. Каждый оперативник ТО имел при себе комплект цепных БР (браслетов ручных советского производства).
       А пока, каждый из них прильнул к своему сектору осмотра, Сергей, естественно, взял для себя двор и примыкающий к нему клок приусадебного участка. Тут, как говорится, к бабушке не ходи, Ширяев в целях пущей конспирации будет пробираться прилегающими к дому огородами.
       — Товарищ майор, — Василий подал голос, — Алтабаев крадется к нам с улицы…
       — Странно? — единственное, что смог произнести в ответ Воронов. Сердце его забилось в тревоге — неужели произошла накладка, и Ширяев пошел по другому маршруту?
       Еле скрипнула входная дверь, и вот уже сержант Алтабаев ступил в светелку.
       — Что случилось Эльдар? — Сергей не смог сдержать своего нетерпения.
       — Все идет по плану, товарищ майор, беглец залег в соседнем огороде, изучает обстановку. Гущин с него глаз не спускает. Уверен, Ширяев скоро нагрянет к нам в гости.
       — Зачем ты оставил бойца одного, — строго спросил Воронов, — если он его завалит, ты подумал об этом?
       — Не переживайте, товарищ майор, Витька Гущин малый бывалый, не даст себя обнаружить. А я решил вас предупредить заранее, что вот-вот нагрянет.
       — Зря, мы его и так бы засекли и не дали бы уйти.
       — Товарищ майор, — сержант сделал лукавую мину на лице, — разрешите мы его с Васькой в терраске, в темноте заломим. Он сразу и не прочухает, что да как.
       — А я тогда зачем тут, ты за меня будешь решать, сержант? — Воронов уже был готов возмутиться подобной наглости.
       — Товарищ майор, — Алтабаев не сдавался, — а вы для него станете как снег на голову, он охереет и не станет фордыбачиться!
       — Авантюра какая-то получается, — Сергей задумался. — А может ты и прав, сержант. Давай попробуем, - но все еще сомневался, - да справитесь ли вы?
       — Не переживайте, мы его аккуратненько спакуем. Он и рыпнуться не успеет.
       — Хорошо, действуйте!
       — Васек, пошли в сени, в темноте пообвыкнемся.
       Но, все равно Воронов нервничал, прильнув к окошку, как мальчишка, ожидал встречу с немецким агентом. Расчет сержанта Алтабаева оказался точным. «Парень что надо!», — мелькнула у Сергея теплая мысль. Действительно, вскоре со стороны огорода, перебежками, с оглядкой, собственной персоной к дому приблизился Ширяев.
Вот он достал оружие, Парабеллум, а как иначе. Передергивает затвор и протискивается в едва отворенную дверь хибары. Секунды — длятся как вечность. И тут разлается грохот, какая-то утварь брякнулась об пол, возня, сопение… Дверь светелки резко отворилась, едва не слетев с петель, и в комнату шумно ввалились Алтабаев и Самцов, удерживая в согнутом положении человека с бордовой от напряжения физиономией.
       Сержант сбил с его головы фуражку, всей пятерней ухватил пленника за шевелюру и рывком приподнял его голову.
       Их глаза встретились — ироничный взор Сергея Воронова и негодующий взгляд Альберта Арнольда. Как говорится — finita la commedia (представление закончено).
Сергей улыбнулся своей язвительной улыбкой и, засунув в кобуру свой ТТ, произнес устало:
       — Вот и свиделись Роман Денисович. Или как там Вас величают, пока не знаю?
       - Воронов отошел от окна и подошел ближе. — Самцов надень наручники, а ты Эльдар осмотри-ка его получше! — И уже обращаясь к Альберту. — Надеюсь, Роман Денисович, вы не станете совершать разные глупости? Вы с нами будете по-хорошему, ну и мы, соответственно, будем очень деликатны…
       Сергей, прекрасно осознавал, что ему сравнительно легко удалось взять «птицу» столь  высокого полета. А как еще иначе, только подумать, что законспирированный  немецкий агент более пяти лет орудует на крупнейшей узловой станции Союза. А судя по его личному делу, находящемуся у кадровика депо, уже свыше двадцати лет Ширяев обретается на территории Страны Советов. Где только не работал, даже ухитрился окончить Ростовский железнодорожный институт. Вот оборотень, так оборотень!
       Главная на сегодняшний день задача, довести его целым до Москвы, уж там-то он выложит полный расклад своей длительной нелегальной  работы. Хорошо, что у Воронова есть надежные ребята – лейтенанты Юрков и Гаврюхин, лучших конвоиров для этапирования Ширяева еще надо поискать. Но и здесь, в Кречетовке, необходимо у немецкого агента выудить как можно больше сведений, прежде всего о завербованных или сотрудничающих с ним местных жителях, его помощниках и информаторах.
       Естественно, немецкого шпиона ни в коем разе, даже на минуту, нельзя отдать местным органам, тут не только ведомственная конкуренция (присвоят себе заслуги в его поимке), а опасение, что местные увальни «упустят» немца, подобно тому, как он сам вчера профукал Лошака.
       Тем временем сержант Алтабаев завершил осмотр плененного шпиона, выложив на замызганную столешницу содержимое карманов Ширяева. Предварительно он заглянул тому в рот, посветив фонариком - нет ли какой капсулы с цианидом? Но, слава Богу, зубы у немца были в полном порядке, ни одной коронки или подозрительной пломбы.
Ширяев же осклабился и насмешливо, с издевкой, произнес:
       - Господа чекисты, вы, что считаете меня за идиота? Я не намерен лишать себя жизни, да и нет во мне глупого фанатизма.
       - Очень разумная позиция с вашей стороны, - Сергей удовлетворенно улыбнулся, - значит, будем сотрудничать? А как тогда иначе?
       - Уж очень вы скорый, извините, не знаю, кто вы таков, я хотел сказать - быстрый как понос, – Ширяев скривил брезгливо губы. - И еще добавлю одной русской поговоркой – слепой сказал: «посмотрим».
       Воронов, сдержав себя, как можно равнодушней посмотрел в глаза немца:
       - Ну, зачем же вы так сразу идете на обострение отношений? Впрочем, вы правы, я не представился, – выдержав паузу, доверительно произнес, - майор госбезопасности Воронов. Ну, а вы, назовитесь, пожалуйста. Чего нам воду в ступе толочь? Выложим все наши козыри, обозначит, так сказать, приоритеты.
       - Отрадно слышать, что против меня чекисты снарядили почти аж генерала! Хорошо, не стану таиться, скажу как на духу – я оберст-лейтенант Альберт Арнольд.
       - Я так полагаю, - вы подполковник Абвера.
       - Допустим…  Добавлю лишь одно. Я человек военный. Не как вы, к RSHA (аналогу НКВД) отношения  не имею. Потому требую ко мне отношения как к комбатанту.
       - Ну, не совсем так, подполковник. По Гаагской конвенции вы являетесь лазутчиком, то есть военным шпионом, и не можете считаться военнопленным и соответственно подлежите уголовной ответственности.
       - Да, я вижу вы, гражданин  майор, человек достаточно просвещенный, с вами нужно держать ухо востро.
       - Я рад, что мы определились со статусами сторон. Но в вашей ситуации лучше воздержаться от подобной комплементарности.
       - Понятно, начальник. Увы, теперь я ваш пленник, – Ширяев поджал губы.
       - Не юродствуйте подполковник, не к лицу вам походить на урку.  – Воронов сделал строгое выражение. - Вас доставят в оперативный пункт, где в надлежащих условиях будет произведен первичный допрос. - И обращаясь к Алтабаеву:  – Сержант обеспечить конвоирование задержанного шпиона.
       Они вышли на крыльцо из полутьмы избушки. Июньское солнце, ослепив их на мгновение, щедро одарило своими яркими лучами, дав понять, что мир по своей сути прекрасен. Тут из угла террасы вынырнул боец Гущин, он на всякий случай подстраховывал своих товарищей. Крепко сбитый парень бойко доложил:
       - Я, товарищ майор, его снаружи караулил. Я ведь за ним по пятам шел. Вздумай он назад податься, я бы его так наганом бы огрел, что мама не горюй! – И, повернув голову к Ширяеву, зло добавил: - Я тебе, вражина, не дал бы уйти!
       - Молодец солдат! - Воронов крепко пожал мозолистую руку бойца. – Помоги сержанту, попридержи пленника. – И уже к Алтабаеву: - Эльдар веди нас в правление.
       По дороге им повстречались несколько групп женщин работниц, которые с неприкрытым  любопытством разглядывали военных, конвоирующих гражданского мужчину. Вполне вероятно, что они уже встречали его ранее, личность Ширяева довольно приметная. Строя всяческие догадки, они шептались меж собой, было ясно, скоро по поселку разнесутся несусветные сплетни, порожденные буйной бабской фантазией.
       Минут через пять конвой, ведомый сержантом, подошел к конторе отделения «Плодстроя», куда уже подтягивались остальные участники операции, подъехала ТОшная полуторка, рычали мотоциклы.
       Вскоре все собрались, Воронов, заняв кабинет управляющего, кратко ввел в курс дела московских лейтенантов и командиров, милицейских и комендантских групп, распределив их обязанности. Розыскные мероприятии завершены, все возвращаются по местам собственной дислокации. Начальника оперпункта ТО Свиридова он срочно оправил подготовить место для содержания матерого арестанта, исключив любой его контакт с сидящими в камерах кутузки  диверсантами.
       «Кировские» показывали половину двенадцатого. Сергей, закурив Беломор, наблюдал, как бойцы подсадили Ширяева в кузов грузовика, тот со скованными руками выглядел беспомощным. Лейтенант Михаил Юрков, со свойственной ему казацкой удалью, запрыгнул  следом и, подталкивая пленника в спину, усадил его на заднюю скамью, сам сел рядом. Немец повел головой и тут же узрел Воронова. Что странно, Сергея поразил абсолютно апатичный взгляд Ширяева, толи тот нарочно напустил на себя безучастность, но возможно и сник, столь глупо попав в простенькую ловушку.
       В кузов забралось еще с десяток ТОшников, плотно уселись по боковым скамьям. Пашка Гаврюхин, прежде чем юркнуть в кабину полуторки, привстал на ступеньке и посмотрел на Воронова. Сергей махнул ему рукой, мол, - давай, отчаливай…
       По прибытии в отделение Воронов незамедлительно телефонировал в Москву о поимке немецкого агента. Его тут же связали с Синегубовым. Начальник управления искренне обрадовался столь скорому завершению операции. Он признался в своем опасении, что из-за решения Наркома незамедлительно направить майора на Дальний Восток, немец может выскользнуть из рук ТОшников, и потом ищи-свищи его - Россия велика. Но теперь Николай Иванович успокоился и заверил Сергея, что к вечеру за ними прибудет специальный борт.
       Воронов спросил его о судьбе арестованных немецких диверсантов. Синегубов велел передать их в руки военной контрразведки, с размещением в местном СИЗО, так как станционная каталажка, предназначена лишь на временное содержание.
       Затем Сергей проследил, чтобы трех диверсантов отправили в город, там, в домзаке им самое место. А немецкий агент до вечера посидит в подвале оперативного пункта в «гордом одиночестве». Сейчас же Арнольд находился под присмотром лейтенантов в замкнутом чулане на втором этаже.

       Немного поразмыслив, Воронов решил все же заехать к Пасвинтерам в аптеку. Следовало привести себя в порядок, переодеться, чтобы предстать перед задержанным немецким агентом в подобающем представительном виде. Если честно, то в тот момент он и не подумал трепетно о Веронике, не было у него лирического настроения, хотя сегодняшний день складывался весьма удачно.
       Сделав, таким образом, крюк до третьей Кречетовки, спешившись у входа в жилую половину аптечного домика, он велел мотоциклисту заехать за собой минут через сорок, рассчитывая в час дня  приступить к допросу Ширяева-Арнольда.
       Дверь открыла сама Вероника. В нос ему ударил аппетитный запах свежесваренных мясных шей. Женщина в полной мере подготовилась к встрече с ним, понимая, откуда идет путь к сердцу каждого мужчины. Неизбалованному по настоящему времени подобными деликатесами, Воронову ничего не осталось, как сотворив удивленно-восторженную мину на лице, обнять и крепко расцеловать свою пассию.
Он не долго таясь, признался ей, что выполнил поставленную перед ним задачу, остались лишь отдельные технические моменты, на которые у него уйдет часа полтора-два не более.
       Лицо женщины помрачнело.
       - Сережа, ты, что сегодня уже уедешь? – она уже готова была расплакаться.
– А как же я?
       Он понял, что совершил глупость, оглоушив ее такой вестью, поэтому, взяв ее личико в свои ладони, нежно произнес:
       - Милая, не переживай, не бойся, я не брошу тебя. Ты моя единственная, ты любимая моя девочка, ну как же я буду без тебя, мое солнышко, – а потом уже серьезно добавил: – Я вызову тебя в Москву, мы распишемся. У меня шикарная квартира в самом центре, места всем хватит.
        - И моему сыну? - ее широко открытые глаза наполнились счастьем, а в голосе звучала потаенная надежда. - Я без него не уеду отсюда, я не могу бросить его на произвол судьбы.
       - О чем речь, конечно, мальчик поедет с тобой. В Москве ему будет хорошо, хотя и война, но я знаю, мы победим фашистов. Скоро, совсем скоро немец выдохнется и станет отступать, как французы при Наполеоне. Ты веришь в это?
       - Да, я знаю, так должно быть и так будет, – ее голос поначалу уверенный, вдруг осекся: - А как же папа? А как же моя работа?
       - Ну, работа, скажем,  не проблема.  Да и с  Хаимом Львовичем найдем положительное решение, пристроим его в столице. Ты не забывай, я как-никак майор госбезопасности.
       - Папа не уедет из Кречетовки, - голос Вероники дрогнул, - тут могилка мамы и ее дом.
       И тут до Сергея дошло… Чего он городит, какая теперь Москва? Он что забыл, дурак, что его ждет длительная командировка на Дальний Восток. Сам Берия так решил. Но лучше сейчас об этом не говорить. Он потом объяснится с Вероникой, когда развяжет себе руки с этим чертовым фрицем Арнольдом.
       Вероника сервировала кухонный стол праздничным еще дореволюционным сервизом. Воркуя как голубки, они вместе пообедали. Она не стала приглашать к трапезе отца и сына, ей мало было Сергея, она хотела раствориться в нем, она не могла наглядеться на него. Да и он был рад их уединенности. Господи, неужели судьба, наконец, смилостивилась над ним, избавила от одиночества, подарив прекрасную возлюбленную.

       Допрос Альберта Арнольда производился в строгом соответствии с принятым в наркомате регламентом. Да и так Воронову было ясно, что перед ним ни какой-нибудь диверсант-пролетарий, а «белая кость» немецкого офицерского корпуса. «Первичка» проводилась под протокол, что обязывало к четкой формулировке вопросов с одной стороны, и к недвусмысленным ответам на них с другой, так как листы заверялись подписями обоих участников. Протокол велся в вопросно-ответной форме.
       Оберст-лейтенант Арнольд особо не таился, назвав Лихтерфельде и Академию генерального штаба своими альма-матер. Он даже намеренно прихвастнул, что его наставником в разведке являлся сам Вальтер Николаи. Для чего он так поступал? Скорее всего, хотел набить себе цену, рассчитывая на особое отношение. В принципе он достиг поставленной задачи.
       Воронов неспешно задавал довольно обтекаемые, на первый взгляд, даже несущественные вопросы. Делалось это с целью ослабить внимание допрашиваемого, притупить его бдительность, в надежде вызнать главное – его агентуру в Кречетовке. Хотя Сергей понимал, что матерый немецкий разведчик, разумеется, знал эту хрестоматийную методику, и «на мякине» его так запросто не провести.
       - Почему вы считали, что Конюхов (Лошак) обязательно выполнит ваши требования и пойдет на самоубийство?
       - Я шантажировал его сестрой и племянниками, в случае его неподчинения, они пострадают.
       - Откуда вы получили информацию об его родственниках?
       - Из наших бесед с ним.
       - Только и всего?
       - Да нет, приходилось действовать и более кардинально: подсыпал снотворное, смотрел его переписку, даже выезжал по месту их жительства.
       - А как вами был завербован боец оперативного управления Виктор Пахряев?
       - Любил выпить, да и на деньги, и женщин был слишком падкий. Его заманить не составило особого труда. Ну, и поводок страха. Он же знал, что пропал, и обратного хода ему нет.
       - В вашем личном деле сказано, что вы уроженец города Вильны, начали там свою трудовую деятельность, работая паровозным механиком. Это правда или просто часть вашей легенды?
       Арнольд встрепенулся, интерес Воронова, похоже, выбил его из намеченной колеи:
       - Будем считать, гражданин майор, что я длительное время жил там до революции, - немного задумался и с теплотой в голосе произнес: - И уж если быть честным, то я, - он вздохнул, - обожаю этот город.
       - Назовите тогда ваш любимый костел в Вильне.
       - Хотите меня подловить? Вы знаете город? – немец усмехнулся. – Ну, извольте – костел Святого Духа на Доминиканской. Я хотя и лютеранин, но частенько захаживал туда, общался, так сказать, приватно с Всевышним.
       - Впечатляющий собор! – Воронов невольно подумал: «И я, порой сидя в полутемном нефе доминиканского костела, просил Господа о содействии», - но уловив в глазах немца, проникновение в свои мысли, строго спросил: 
       - Что вас, очевидно верующего человека, побудило столь жестоко расправиться с Семеном Машковым?
       - Моя вера  - мое личное дело. Я хотел преподать урок излишне любопытным дилетантам, осведомителям НКВД, что шутки со мной плохи.
       - Как вы узнали, что Машков сотрудничает с органами госбезопасности?
       - По многим причинам…
       - Например? - Под маской простака, он задавал ловко закамуфлированные под обычный треп, но по своей сути каверзные вопросы.
       - Я проанализировал его психотип и социальный статус – не по чину малый интересуется.  К тому же, да вы и сами знаете, непрофессионала выдает излишняя нервозность и несогласованность в словах и поступках. Потом я выяснил круг его приятельских связей и соотнес его с арестованными за шпионаж местными жителями.
       - Точнее сказать вашими агентами  Заславским и Григорьевым?
       - Виноват, гражданин майор, они не были моими агентами. Я знал об их вербовке, но не использовал в своих конкретных целях.
       - Но вы ведь хорошо с ними знакомы?
       - Ну, а как иначе? Григорьев старший экономист депо, коллега, так сказать.  Заславский один из руководителей ДС, а я со станцией в тесном контакте.
       - Я думаю, это вы рекомендовали тех людей Абверу? Создавали на станции параллельную сеть, я прав?
       - Не совсем так, гражданин майор. Они были востребованы только для единичного  задания.
       - Разовое выполнение, никак не исключает последующего их использования. Сами привели пример Пахряева – «коготок завяз, они уже пропали, и обратно хода им нет». Впрочем, по Заславскому и Григорьеву с вами будут детально работать наши следователи.
       - Повезете меня в Москву?
       - А вы догадливый…
       Воронов прервался и закурил. По-джентельменски предложил папиросу «Беломора» Арнольду. Тот не отказался,  был явно рад ей, как ребенок конфетке. Они дымили и, молча, разглядывали друг друга. Между ними оказалась разительная внешняя схожесть: и ростом, и комплекцией, строением черепа, формой ушей, носа, губ и даже серовато-зеленой сталью глаз.
       Сергею следовало уж если не ликовать, то, во всяком случае, испытывать отрадное удовлетворение, что именно благодаря его усилиям изловлен столь махровый враг. Но душевного подъема, не говоря уже о сладкой эйфории, не ощущалось. Он понимал, что отловить зверя, еще не означает победить его. Конечно, можно поглумиться над ним словом и делом, показать свою власть, добиться физического подчинения. Но нельзя по мановению волшебной палочки поработить его волю, внутренне сопротивление, превратить врага в послушную игрушку в собственных руках.
       Воронов полагал, что арестант, пленник ли, любой зависимый, но не сломленный, человек может прикинуться смиреной овечкой, подстроиться под твои желания, одним словом, подыграть. И в тоже время он будет контролировать текущую ситуацию, а значит, манипулировать тобой.
       И еще Сергей понимал, что Альберт Арнольд всем своим существом нелегала подготовлен к любым испытаниям. Угрожать ему бесполезно, да и на понт, говоря по блатному, его никак не взять, он на раз все просчитает и поведет собственную игру.
       А надо, чтобы немец стал содействовать, и это сотрудничество не стало кратковременным. Нужна  эффективная отдача с вполне реальными плодами. Одним словом, преследовалась цель перевербовки вражеского агента.
       Но для этого следовало искать компромиссы. Каждый последующий шах в такой разработке означал неизбежную взаимную уступку. Ее масштаб должен быть соразмерен поставленной цели. Вот сейчас нужно выведать у Арнольда его подручных в Кречетовке, а еще лучше в приделах отделения дороги. А уж потом с ним будут работать другие люди, не в пример Воронову, съевшие собаку в том деле. Их задача выяснить пароли, явки, связников и прочую атрибутику шпионской деятельности, а если удастся, то и склонить вражеского агента на игру с Абвером по нашим правилам. 
       И еще Сергей знал о необходимости завоевания доверия подследственного. Тот должен быть убежден, что полученные обещания не пустой звук, в образовавшейся взаимной связке следователь честный человек, не шельмец и провокатор. В противном случае все пойдет насмарку, и никогда уже не добиться искренности и элементарного понимания, деликатно выражаясь, у твоего оппонента.
       Воронов, как часто случалось, уже на уровне подсознания догадывался, о факторах способных вызвать доверие немецкого подполковника. Прежде всего, тот доложен видеть, что взятые обязательства находятся в компетенции дознавателя, и никто не может повлиять на принятое им решение. Говорить о различных бытовых удобствах и послаблениях для арестанта здесь не имело смысла, кадровый разведчик заведомо подготовлен к любым лишениям и даже к физическим мукам. А вот моральные, душевные страдания редкий индивид сможет легко преодолеть, создать видимость стойкости – пожалуйста, но терзания собственного сердца никому неподвластны.
       Разумеется, его «подопечный, отъявленный злодей, надо быть извергом, чтобы придумать столь лютую казнь для снабженца Машкова и устрашающее сожжение его жилища. Но, судя по виду, Альберта Арнольда нельзя назвать непробиваемой «нелюдью». Определенно у него имеются своеобразные этические принципы и нравственные установки, иначе бы он не удержался в разведке. Как и любого человека, если тот не полный безумец, у немца, несомненно, есть чувствительные, болезненные струны в самосознании, некие психологические привязанности, обнаружив которые можно получить желаемую ответную реакцию или даже сделку.
И Сергей нашел одну из них.
       - Подполковник Арнольд, я внимательно изучил ваше досье, да и наши сотрудники не сидели без дела. – Воронов сделал загадочно интригующую паузу.
Немец насторожился, сжал пальцы рук. И Сергей довольно медленно, но проникновенным тоном, выложил деликатную ситуацию с его женой Татьяной: - Я знаю, на днях вы услали супругу из Кречетовки, поняли, что оказались в западне. Определенно, у вас имеется тайное место, где вы решили ее укрыть. Но прошли всего лишь сутки с тех пор, как она покинула вашу квартиру. За это время далеко не уедешь, радиус охвата территории не очень большой.
       Арнольд уже догадался, к чему клонит русский контрразведчик, но только слегка облизал краешки губ. Чего не мог не заметить Воронов: « Фриц уже напугался!».
       - Я могу прямо сейчас объявить Татьяну Ткач в особый розыск. Фотографии, особые приметы, даже фасон одежды у нас имеются. Как вы думайте, сколько времени потребуется органам, чтобы обнаружить ее, а? - Сергей постучал средним пальцем по столешнице: – Напомню вам, что в соседних областях введен прифронтовой режим.
Возникла напряженная пауза. Они, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Но вот немец не выдержал и первым спросил:
       - А зачем вы, майор, мне это говорите? Я чистокровный немец, а она русская. Вы считаете, я куплюсь на ваши намеки. Да арестовывайте на здоровье, мне ее судьба безразлична.
       - Не блефуйте подполковник. Я все знаю про ваши с ней отношения. И вам будет очень жалко, очень жалко вашу жену Татьяну, если она окажется, говоря вашим же языком, в застенках ЧК. Ей, да вы и сами знаете, там сильно не поздоровится. И еще, я уверен в одном, вы берегли ее, никогда не использовали в качестве связника или в иной оперативной работе. Разве не так, подполковник?
       Они опять пристально уставились друг на друга. Сергей не владел гипнозом, но страстно желал через взор убедить визави принять правильное решение. И тот поддался:
       - Хорошо майор, что вы хотите от меня?
       - Я не объявлю розыск вашей жены, точнее задержу его на сутки, на больший срок, сами понимаете, нельзя. Полагаю, ей вполне хватит того, чтобы надежно спрятаться. Я твердо обещаю вам, хоть у нас и не принято, но это - слово чести.
       - Я верю вам гражданин майор госбезопасности. Что я должен сделать? - Арнольд поджал узкие губы.
       - Назвать свою агентуру, ну, или помощников в Кречетовке и отделении дороги.
       - Пожалуй, я соглашусь, гражданин майор. - Альбер Арнольд расслабился, заложил ногу за ногу. – Действительно, с моим арестом существование этих людей теряет всякий смысл. Центр не знает о них, я не сообщал на Тирпиц-Уфер ничего лишнего.
       - А как же Григорьев и Заславский? Почему вы, не найду слов, подставили их? – Сергей осуждающе усмехнулся.
       - Порой приходится предугадывать желание начальства, - Альберт тоже хмыкнул. – Или у вас по-другому?
       Воронов смолчал - не в его правилах жертвовать своими людьми. «Но без спору, - счел он, - есть курвы в органах, что ради корысти пойдут на любую подлость».
       - Не вы ли потом избавились от тех двух «бедняжек»?
       - Господь с вами, гражданин начальник, - Арнольд уже ободрился, - обошлись без меня. Сами, наверное, слышали о нашей агентуре в пенитенциарной системе НКВД? А мне, то без надобности, я не работал с ними, просто, дал наводку.
       - Понятно, – Сергей вздохнул (вспомнив тюремщика, окучившего Лошака), - так, кто теперь, как вы говорите, работает здесь на вас?
       - Выбор у меня был невелик. Полагаю эти, так сказать, товарищи уже в вашей картотеке. Я знаю методы работы чекистов. Вы наверняка уже раскинули широкие сети?
       Воронов проглотил эту реплику и изобразил на лице мину затянутого ожидания. Арнольд, со своей стороны, сочиняя каждую фразу, внимательно следил за реакцией дознавателя:
       - Надеюсь, гражданин майор, вы прекрасно понимаете, что при моем положении крайне рискованно открывать помощникам, свое настоящее лицо, приходится изворачиваться. Однако не исключаю, люди они не глупые, могли сами догадаться, но не более того. Да мало, кто там чего хочет вообразить, свидетелей-то нет? - и ехидно ощерился, но быстро поджал губы. - А так, получается чисто приятельская болтовня, ни к чему не обязывающая, одним словом, пустопорожняя ла-ла, – немец хмыкнул и деланно вздохнул. - У меня довольно широкой круг информаторов, собираю сведения, как говорится, с бору по сосенке.
       Воронов терпеливо ждал продолжения «концерта», лишь глухо промычал:
       – Ну-ну…
       - Но извольте, я сдам вам людей, с которыми  наиболее плотно работал. Только, что вы им предъявите – мои ничем не подтвержденные слова?! Конечно, можно запросто выбить у них признательные показания, подпишут что угодно, да еще за собой утащат дюжину непричастных людей. А оно вам надо?
       - Не томите Арнольд, называйте уж, - и, ткнув пальцем в потолок, Сергей добавил, - там (!) разберутся с мерой вины каждого.
       - Я и не сомневаюсь. Только жалко их бедных овечек, отдаю на заклание…
       - Подполковник, мы ведь и без вас способны прошерстить Кречетовку, но могут пострадать и невиновные, так что давайте лучше без лирики и сантиментов. Мавр сделал свое дело! Закроем скорей страницу вашего пребывания здесь, в Кречетовке.
       - Хорошо, гражданин майор госбезопасности, записывайте…
       - Да вы говорите. Я и так запомню.
       - Фрезер Марк Осипович.
       - Приемщик на перегрузе, - уточнил Воронов. - И что он делал?
       - Ха, - немец не сдержал удивления, - этот еврей знает о самых ценных и секретных грузах, проходящих через станцию со стороны Москвы. Также он располагает данными о формировании поездов на южной горке
       - Даже так? А вы говорите - пьяный треп. Плотно с ним работали?
       - Я уже дал понять вам, информацию получал разрозненными порциями, от случаю к случаю. Вы, что думаете, он каждодневно сообщал мне об ассортименте грузопотока? Как бы ни так! Но сведения порой были очень интересные!
       - Подробности опустим, - у Сергея на детали не было времени, - кто следующий?
       - Руди Федор Дмитриевич, работает  прорабом в СМП.
       - Знаем такого, в чем состояла польза этого немца для вас?
       - Браво, гражданин майор! А ведь он успешно закашивал под украинца, и ведь верили ему.
       - Сам и виноват, сменил бы seinen Nachnamen. Но давайте «ближе к телу», подполковник.
       - Прораб по работе мотался по всей дороге, лучшего курьера мне не найти, но я использовал его крайне редко. В основном узнавал у него некие подробности интимного свойства здешнего начальства, ну и некоторые производственные секреты на их объектах. Только-то и всего…
       - Не густо получается. Зачем Абверу держать на станции аж целого оберс-лейтенанта?
       - С бору по сосенке, с бору по сосенке… Я ведь не один год здесь подвизался. Был везде вхож, в любую здешнюю контору. Скажу вам по секрету, что локомотивные нарядчицы - женщины болтливые, да и диспетчерский персонал словоохотлив. Но и вообще, как вы знаете, я профессиональный инженер железнодорожник, многое вижу и знаю.
       - Каких еще ценных информаторов можете назвать?
       - Да безобидные то людишки… Я им даже не платил, они «по секрету» сообщали о всяких интересных событиях, то бишь воинских грузах или армейских контингентах. Ну, для ясности, к примеру – сегодня весь день гоним десятую стрелковую дивизию на Поворино. А я уж уточню количество эшелонов. Как-то вот так…
       - Называйте людей!
       - Ну, будь по-вашему, коли так.
       И он произнес несколько ничего не говоривших Сергею фамилий сотрудников подразделений станции, непосредственно связанных с грузоперевозками.
       - А в отделении дороги кто сотрудничал с вами?
       - Да я там многих знаю, но только в связке с моей работой инженером по оборудованию. Выспрашивать их опасался, у каждого в кабинете плакат «Болтун находка для шпиона!», - и Арнольд искренне рассмеялся.
       Воронов задал ему еще несколько не столь существенных вопросов и отпустил, предварительно дав расписаться под протоколом.
       В принципе ничего нового он не узнал. Большинство немецких агентов на наших дорогах работали по такой же схеме, используя любую доступную информацию, порой даже непроверенную. Редкие из них (по причине фильтров НКВД) имели значительные должности в железнодорожной иерархии, но сеть их значительна. И если с умом суммировать раздобытые ими сведения, то получатся весьма достоверная картина качественных и количественных показателей на железных дорогах страны. А уж немцы это умеют делать - крайне педантичная нация.
       Его уединенные размышления деликатно прервал младший лейтенант Свиридов:
       - Товарищ майор, позвонили из госпиталя, к ним попал больной генерал Красной армии, срочно требует главного по званию из транспортного отделения. Я докладываю Вам, больше некому.
       - Хорошо Андрей, сейчас поеду, - Сергей даже обрадовался возможности еще раз увидеть Веронику (госпиталь находился через парк от аптеки). - Машину задерживать не стану, потом позвоню. – И заметив невольный вопрос на лице Свиридова,  добавил уже приказным тоном. -  А ты пока, младший лейтенант, настрочи отчет о наших сегодняшних делах. Понятно? Я потом подправлю, если что-то не так…

       Странный оказался генерал-майор, привередливый и с большим гонором, начальник госпиталя (бригврач) уже хлебнул с ним лиха. Болезнь генерала была не столь серьезна, взятые анализы показали - обострение гастрита. Дня через три можно смело выписывать. Но он, мотивируя тем, что на него возложено строительство укрепрайонов, решительно требовал срочной отправки на лечение именно в Москву. Вел он себя по-хамски, требуя немыслимых в прифронтовом госпитале привилегий.
       Сергей,  накинув на себя белый халат, который на нем сидел кургузо, приходилось постоянно одергивать тот в плечах, вошел в небольшую, но уютную палату. Генерал – довольно пухленький дядечка, в атласной больничной пижаме, до того что-то гневно вещавший лечившему врачу, углядев ромбики в краповых петличках Воронова, сразу присмирел.
       Воронову уже не раз приходилось встречать таких самолюбивых военных чиновников. Да он и сразу раскусил этого привереду, потому повел разговор в допросном стиле: кто, откуда, зачем, при каких обстоятельствах.
       Тот сразу же и поплыл. На простой вопрос – какая у него инженерная специальность (строитель, механик, электрик), толстяк тупо ответил:
       - Я инженер - вообще!
       - Понятно, - ухмыльнулся Воронов, про себя отметив: «Обыкновенный выдвиженец с низов по классовому принципу».
       На вопрос о цели его поездки, выяснилось, что генерал-инженер намылился в Саратов, а дальше в Куйбышев, что-то там решать по водным перевозкам стройматериалов. Зачем только такой крюк? Одним словом, командировка служила лишь прикрытием, чтобы пробраться подальше в тыл. Воронов решил чуток припугнуть «инженера-вообще», начал вполне учтиво:
       - Хорошо, товарищ генерал. Я сообщу о вас в транспортное управление НКВД, а там пусть решают, что с вами делать. А сам поговорю с вашим прямым начальником, узнаю, зачем он выписывает командировки со столь странным маршрутом. – И внезапно изменив интонацию, сурово произнес. - А, может вы решили скрыться? Так самое время признаться, генерал!
       Уж такой оборот дел совсем не прельщал тылового вояку.
       - Товарищ майор госбезопасности не нужно никому звонить. Да мне уже и легче стало, хирург говорит, - дня через два стану как новенький. Это я поначалу запаниковал, думал, что у меня прободная язва. Но здесь врачи хорошие. Я всем доволен. Не нужно звонить начальству, зачем их беспокоить по пустякам?
       - Так зачем вам тогда потребовался старший по званию оперативного пункта?
       - Да, я думал,  что в госбезопасности есть свои особые лимиты на проезд.
       - Понимаю, захотели поехать в СВ, то бишь  в спальном вагоне повышенной комфортности? Да нет у нас тут таких лимитов. Это вам надо бы в военную комендатуру обращаться, они пассажирскими перевозками занимаются.
       - Виноват товарищ майор госбезопасности, не подумал, простите меня.
       - Еще есть вопросы ко мне?
       - Нет, нет! Спасибо вам большое, что потратили на меня время. Еще раз извините, пожалуйста.
       - Ну, тогда, выздоравливайте товарищ генерал. Всех благ вам! – и Воронов быстрым шагом покинул одиночную госпитальную палату.
       Поджидавший в коридоре, начальник госпиталя (седой как лунь, явно изрядно битый жизнью человек) был искренне признателен Сергею, что тот окоротил заносчивого генерала. В госпитале и без того проблем по самое горло (из-за недостатка койко-мест ходячих раненых размещали у населения), не хватало еще, чтобы больные, пусть и при чинах, стали качать права. Но теперь «военный строитель» сам попал впросак, оказался на заметке у майора-чекиста из Москвы. Можно представить, какие страсти он теперь себе накручивает, не находя места от трусливой мнительности.

       За порогом госпиталя, оказавшись на длинной широкой улице, Сергей полной грудью вдохнул пряный июньский воздух, настоянный щедрыми ароматами рядом расположенного парка. Если пройти его по прямой, то миновав особняк поселкового совета и его задворки, упрешься в аптеку. Но он решил немного прогуляться, размять стиснутые сапогами ноги.
       Повернув направо, Воронов пошел вдоль забора длинного краснокирпичного здания бывшей школы, в классных комнатах которой теперь разместились больничные палаты. Пройдя мимо пришкольного сада, он оказался на перекрестке, за которым начинался жилой массив. Сергея еще раньше просветили, что небольшие, обшитые тесом дома по левую руку – называемые Комстроем, жилье для рабочего класса. Справа в два ряда располагались двухэтажные оштукатуренные, а потом бревенчатые дома, заселенные семьями  итээр. Западный конец проулка вел к рынку и паровозному депо, короткий восточный упирался в зеленую стену защитной посадки Плодстроевского сада, отгороженного от селения широкой канавой.
       Улица была пустынной, встретились только двое прохожих. Лишь подойдя к первой двухэтажке, Сергей увидел во дворе ее группку детей и у сараев сердитую женщину, видимо ругавшую непослушников.
       Но внезапно, раздирая нервы, завыли железнодорожные сирены. Потом раздались тревожные паровозные гудки. Сергей выжидающе застыл, следовало определиться - где ближайший телефон: в аптеке или в госпитале? И тут, раздался скрежет и кашель рупорного громкоговорителя, висевшего, скорее всего, у здания поселкового совета. Но вот «колокол» прочистил горло и металлическим голосом, слышным далеко в округе возвестил, повторяясь: «Внимание! Внимание! Граждане! Воздушная  тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие! Всем в укрытие!». Следом отдаленным эхом ему вторили уличные репродукторы у рынка и клуба. И уж потом завыла сирена в самом госпитале.
       Сергей знал наверняка, что в нем есть небольшое бомбоубежище, но оно предназначено для операционного персонала и тяжелораненых. Всем остальным ходячим надлежало бежать в укрытия. Надо думать, что на территории школьного сада, прилегающего к госпиталю, имеются специальные щели или подобные им защитные траншеи. Ну, а коли, нет таковых, то единственным местом спасения и для раненых и для гражданских лиц является канава Плодстроевского сада.
       Он, было, направился к входу в госпиталь, но картина, вдруг представшая ему, невольно заставила остановиться. Из распахнутых широких окон первого этажа выпрыгивали раненые в нательных рубахах, группируясь, они помогали спуститься на землю своим товарищам в бинтах или с костылями. А потом все устремлялись в проулок, к спасительной канаве.
       Сергей посмотрел по сторонам. Толпы мирных граждан с детьми, иные с узлами со всех прилегающих мест спешили к саду, в надежде укрыться от фашистского авианалета. Воронов хорошо понимал, что в частном доме еще можно отсидеться в огородном леднике, на худой случай за поленницей дров, но где спрячешься в казенном строении, будешь погребен под его развалинами.
       Он напряг слух, надеясь уловить тяжелый гул приближающихся бомбовозов, но вместо него услышал рокот пропеллеров истребителей, возникший совсем рядом. А вот и они (тройка «Мессеров»), с крысиными серыми мордами и крестами на крыльях и фюзеляжах, внезапно пронеслись прямо над головой. Ушли в сторону сада, лихо веером развернулись и помчали на Кречетовку.
       Сергей понял, что не успеет добежать до укрытия. Да что он, многие люди рядом с ним оказались застигнуты врасплох!
       - Ложись! Ложись на землю! – закричал он, что было сил.
Многие его услышали, хотя были и такие, кто заворожено смотрел на маневр вражеских истребителей. А ближний фашист уже нацелился на них, Воронову даже показалась, что он различил его остервенелую рожу сквозь стекло фонаря. Вот летчик выбрал угол атаки и вскоре нажмет на гашетку.
       Сергей быстро огляделся, метрах в пяти от него, парализованная ужасом, стояла девочка лет десяти в цветастом ситцевом платьице, никого взрослых рядом. Он метнулся к ней, подмял ребенка под себя, укрыл своим телом.
       Раздались хлесткие пулеметные выстрелы. Резкая боль пронзила его спину, все внутренности зажгло, но он смог поднять голову и увидел, что фашист уже пролетел. Девочка под ним сжалась в комочек и вся дрожала от страха. Но опять раздался рокот пропеллера, Воронов приготовился к новой атаке. Но это был уже наш краснозвездный ястребок, погнавший фашиста прочь. Сергей отстранился набок, убедился, что с девочкой все в порядке, погладил ее по худенькому плечику и спросил тихо:
       - Дочка, а как тебя зовут?
       - Нина, - прозвучал ангельский голосок.
       И Воронов потерял сознание.
       Девочка затормошила его, потом закричала. – Дядя, дядя!
       Но он уже не слышал ее.

       Вероника с отцом и сыном переждали воздушную тревогу в подвале орсовского магазина, по случаю войны переоборудованного в бомбоубежище. Благо он находился в двух шагах от аптеки. Стоило черному репродуктору радиоточки проскрежетать несколько раз: «Внимание! Граждане! Отбой воздушной тревоги!», как лица людей находящихся в убежище разом посветлели; раздались шутливые реплики, прерываемые беззлобным матерком и кашлем старичков, которым явно не терпелось покурить на воздухе. Вероника с семейством, вслед другими, поднялись по скользким ступеням наверх. Люди, столпившись у магазина, не спешили восвояси, в надежде выведать подробности случившегося авианалета фрицев. Толком никто ничего не знал. Но уже потому, что не было дыма пожарищ и всяческого намека на спасательные действия властей, народ успокоился и постепенно стал расходиться.
       Но тут прибежала, запыхавшись, продавщица, она отлучалась покормить детей. Женщина и поведала, что фашист натворил все-таки своих черных дел. Ее муж участковый Филишин, заскочил на минутку домой и рассказал, что немецкие истребители открыли пулеметную стрельбу у школы (теперь госпиталя),  возле кондукторского резерва на перекрестке и уже совсем далеко, в районе северной горки.
       На тревожные вопросы о жертвах,  продавщица отвечала расплывчато:
       - Юрка сказал – пострадавшие есть. Есть и немало. Говорил, еще какого-то большого энкаведешного начальника у школы убило.
       Сердце у Вероники оборвалось. Она уже не вникала в уточняющие вопросы любопытных, перепоручив сына отцу, она, что было мочи, устремилась к парку.
       - Господи! Господи! Лишь бы не он, лишь бы не он! Божия матушка спаси Сережу! Пусть будет жив, пусть будет жив!
       Она почему-то не сомневалась, что это именно Сергей. Да, и кого еще участковый сочтет большим начальником? Вероника несколько раз споткнулась, даже чуть не растянулась ничком, упав на руки. Но бежала, бежала... Хлынули слезы, застилая глаза, она размазывала их по лицу грязными руками, и лишь выбежав ко входу в госпиталь, машинально утерлась подолом платья.
       Ее встретила круговерть госпитальных будней. До нее, здоровой женщины, никому не было дела, так всегда бывает при большой запарке. Она тыкалась во все стороны, к санитарам, к раненым красноармейцам, но не находила нужного ей ответа.
Наконец нашлась одна сердобольная медсестра, которая выслушала ее сбивчивые, нервные вопросы. Но и она оказалась не в курсе дел, но посочувствовав Веронике, выдала женщине подвернувшийся больничный халат и проводила к ординаторской на втором этаже.
       Вероника обратилась к первому, вышедшему из кабинета, военврачу:
       - Скажите, пожалуйста, - ее всю трясло, - Воронов Сергей, майор НКВД, он не поступал к вам сегодня? – Она уже запуталась. - Нет, сейчас, прямо сейчас после самолетного обстрела?
       - А кто вы, собственно, есть такая? – последовал резонный вопрос. 
       - Я?! - Вероника раздосадовано выпучила глаза,- я жена ему, - помолчав, повторила уже более спокойно. - Я его жена.
       - Подождите минуточку, - врач приоткрыл дверь ординаторской, кликнул в проем. – Владимир Андреевич, тут по поводу майора чекиста? Женщина, говорит, ему женой доводится…,  - и уже к Веронике: - Сам начальник госпиталя, полковник по-старому!
       В коридор вышел высокий седой человек, со свежей щетиной на щеках. Он строго посмотрел на Веронику.
       - Вы действительно жена майора госбезопасности Воронова? У него в графе – прочерк. Кто вы такая?
       Веронику передернуло.
       - Доктор, скажите мне лишь одно, что с Сергеем? Он жив? - И она почти выкрикнула. -  Живой он!?
       И все сказано было настолько искренне, настолько трепетно, что бывалый медицинский полковник уже не сомневался:
       - Да живой он, милочка, живой. Сейчас идет операция, военврач первого ранга Спешнев, наш лучший хирург проводит ее. Не переживайте, с вашим героем все будет хорошо.
       - Вероника заплакала, но это были слезы небывалого облегчения, слезы радости. Заикаясь, она лишь выговорила, сама не понимая зачем:
       - А почему герой? Ведь герои бывают только посмертно?
       - Успокойтесь, - мужчина понимал ее состояние и не удивился наивному вопросу. – Герой потому, что девочку, ребенка, прикрыл своим телом. Спас, одним словом, жертвуя собой.
Вероника в изнеможении прислонилась к подоконнику, силы оставляли ее, в глазах помутилось…
       - Ну, ну, милочка, чего вы так волнуетесь? Все хорошо, все будет хорошо, - и бригврач крикнул в сторону. – Эй, кто-нибудь, нашатырь!

       ЭПИЛОГ

       Через неделю станция Кречетовка была подвергнута ночной массовой бомбежке. Впервые кречетовцам пришлось столкнуться со столь мощной агрессией фашистов. десятки немецких самолетов опорожнили над станцией и прилегающими местностями свои бомбовые люки. Многое было порушено и исковеркано, но станция не остановила своей работы. Железнодорожники, лишь тверже стиснув зубы, продолжали свой самоотверженный труд.
       Но линия фронта неуклонно приближалась к Кречетовке, гитлеровские войска рвались  к Воронежу, их целью стало отрезать оборонявшие большой город войска от Москвы.
       В одну из последних июньских ночей Кречетовский железнодорожный узел перенес небывалый по жестокости массированный налет фашистской авиации. Потом кречетовцы назвали эту ночь «варфоломеевской».
       На всем пятикилометровом протяжении станции, в ее парках скопилось множество поездов: воинские эшелоны, составы с горючим, боеприпасами, вооружением, санитарные поезда и поезда с эвакуированными.
       Воздушная атака началась около одиннадцати вечера, небо еще не заволокло тьмой, немецкие бомбардировщики, опекаемые скоростными Мессершмидтами, заходили с трех сторон. Заградительный огонь, открытый зенитными батареями и атаки наших истребителей сдержали первую волну фашистского натиска, не дали пикирующим Юнкерсам совершить свой коронный маневр. Но все же, хотя и не прицельно, немцам удалось с большой высоты сбросить бомбы на округу, возникли очаги пожаров, появились первые людские жертвы.
       Стало быстро темнеть, при новой волне натиска немцам удалось сбросить осветительные бомбы – и станцию стало видно как днем. Наши зенитчики стреляли по ним даже из винтовок, случалось «фонари» гасли. Но теперь у немецких летчиков было явное преимущество.
       Вражеские самолеты шли сплошным потоком. Фашисты бомбили все подряд. Зрелище становилось зловещим. Цистерны с горючим рвались одна за другой. Фонтаны разъяренного пламени вздымались на неимоверную высоту. Вскоре очаги пожаров слились в сплошное море огня. Начали рваться боеприпасы. Нет картины ужасней? Осколки покореженного металла, улетая на сотни метров, как бритвы срезали стволы деревьев защитной лесополосы. Были взрывы такой мощности, что даже колесные пары выгонов взлетали на воздух и, падая с вращением вниз, крушили начисто все вокруг.
Загорелся воинский эшелон с кавалерийской частью. Лошади, от испуга выбив деревянные стены теплушек, сорвались и с пылающими гривами метались среди горящих вагонов. Человеческие вопли, ржание лошадей, взрывы бомб, шум пожаров – все слилось в единую трагическую ноту. Это был самый настоящий ад! В его пламени сгорело несчетное число вагонов, жилые и служебные здания, пакгаузы со всевозможными продуктами и товарами, полностью сгорел огромный хлебный элеватор, были разрушены километры железнодорожных путей, рельсы скручивало в дугу. А главное, погибли люди, много людей, очень много. Выгорел состав с эвакуированными – сгорели целые семьи и взрослые и дети. Что может быть трагичней?!
       Более двух часов на станцию Кречетовка падали бомбы, земля стонала от их разрывов, свирепое пламя сжирало все округ, оставляя лишь пепел. Этот ужас был виден за полсотни километров!
       Но люди и в этих адских условиях продолжали свою работу. Были приняты, казалось, непосильные человеку меры, чтобы вывести из зоны поражения как можно больше стоящих на станционных путях составов. И если бы не самоотверженность и героизм железнодорожников, проявленные в невообразимых условиях, то людские жертвы и потери в технике были бы гораздо значительней.
       Не меньшее восхищение застуживает трудовая доблесть кречетовцев по ликвидации последствий ужасной бомбежки. Движение по главным путям было восстановлено уже на третий день, а часть станционных путей открыта для приема поездов и маневровой работы через неделю.

       Но Сергей Воронов и семья Пасвинтеров не стали свидетелями этих трагических для Кречетовки событий, они были уже далеко…


       P.S.

       Альберт Арнольд был освобожден из заключения и  репатриирован в Германию только в 1955 году, после указа Президиума Верховного Совета СССР  «О досрочном освобождении и репатриации немецких военнопленных, осуждённых за военные преступления».
       Генерал майор Сергей Воронов арестован в 1954 г., расстрелян в 1955 г., полностью не реабилитирован.
       Вероника Пасвинтер и ее сын Валерий 1943 года рождения покинули Москву и обосновались в Вильнюсе.


       Dominikanaj

       Сверни с проезжей части в полу-
       слепой проулок и, войдя
       в костел, пустой об эту пору,
       сядь на скамью и, погодя,
       в ушную раковину Бога,
       закрытую для шума дня,
       шепни всего четыре слога:
       — Прости меня.

       И. Бродский  «Литовский дивертисмент»