Сага о чертополохе (предв. название) - 39

2 декабря 2013 - Людмила Пименова

Иван.

Ванька сошел с поезда, поправил на плече котомку и, весело насвистывая, огляделся вокруг. Он даже вздохнул поглубже, чтобы почувствовать запах родных мест. Все здесь было знакомо и мило, неторопливый окающий говорок окружающих ласкал отвыкшее ухо. Левая рука Ваньки была плотно забинтована, по ней прошлась шашка в одном из последних боев, и вот именно из-за этой неприятности его и отправили домой, снабдив продуктами и соответствующей бумажкой, которую приказали беречь, как зеницу ока. Он переживал только от того, что ему не дали ни шашки, ни нагана, велели ехать так. Но зато на нем была надета буденовка, в которой утопала его голова, длинная, до полу, шинель, а под ней полное красноармейское обмундирование. Он порядком вырос, а город остался прежним и сейчас сапоги его вкусно скрипели по свежему снежку, а он удивленно оглядывался. Бело-зеленое здание вокзала уже не казалось ему огромным, как раньше, он видел и побольше.

Ванька шагал неспеша по знакомым улицам, полный гордости от собственной значимости. Ах, если бы встретился ему сейчас его давний приятель! Как бы он ему позавидовал! И в самом деле, прохожие оглядывались на него, одни с улыбкой, другие с нарочитым равнодушием. Ванька дошел до базара, остановился у берега Волги, закованной льдами и занесенной снегом, и задумался. Появляться перед отцом в наряде красноармейца он не решался, а значит надо было раздобыть хотя-бы пальто и шапку. Ванька вынул из кармана деньги и пересчитал.

У базарных ворот тетки торговали пирожками, а с противоположной стороны, не смешиваясь, стояли цыганки с сахарными петушками и засахаренными орешками. Ванька не знал, чего ему больше хочется: горячие пирожки одуряюще пахли, а от одной только мысли о петушках у него сводило зубы.
- С потрошками, потрошками! - зычно кричала тетка в пестрой шали.
- С картошкой, с картошкой! - тоненьким дребезжащим голоском вторила ей старенькая соседка.
- Почем пирожок, - спросил Ванька и полез в карман за мелочью.

Блаженно откусив от горячего, душистого пирожка, Ванька перешел на другую сторону ворот, к цыганкам, которые немедленно обступили его, негромко, на настойчиво нахваливая свой товар. Ванька разорился на один большой петущок и направился за ряды, где была барахолка.

Торговцы и торговки трясли товаром, заглядывая в глаза каждому прохожему, но на Ваньку никто внимания не обратил. Между тем он покончил с пирожком и принялся за петушка, неспеша вышагивая вдоль неровного строя трясущегося тряпья. Теперь-то его заметили: еще-бы! Маленький красноармеец, почти как настоящий, звонко посасывающий петушок на палочке! Он вынул конфету изо рта, заметив подходящее пальто, поторговался и пошел дальше. За ним уже следовала шумная группка беспризорников, громко осыпая его насмешками. Ванька старался не обращать на них внимания, но руку держал в кармане с деньгпми, зная, как ловко и бесшумно они могли облегчить его состояние. Когда один из них приближался на кртическое расстояние, Ванька шевелил в кармане рукой, чтобы они подумали, что у него там наган. Беспризорники хихикали и по-петушиному смеялись, но отходили. После того, как от петушка осталась только голая палочка, Ванька, печально обозрев ее, вздохнул и отбросил подальше, всерьез занявшись покупками.
Пальто, подходящее ему по росту, довольно приличное, оказалось дороговатым. Он предпочел старенький облезлый тулупчик, который был ему великоват, но зато после его покупки в кармане оставалось еще немного деньжат на мелкие расходы. Ванька порядком продрог и всерьез подумывал о том, чтобы поскорее заявиться домой и предстать перед отцом, но все откладывал и откладывал эту минуту, серьезно сомневаясь в его отцовском гостеприимстве. Но делать было нечего: он снял шинель, скатал ее поплотнее и влез в тулупчик. Шинелька не лезла в его котомку, как он не старался запихивать, но расставаться с ней он не собирался. Вынул запасные портянки и связал свое имущество в неопрятный узелок, надеясь припрятать его временно где-нибудь в саду. Нахлобучив облезлую шапчонку, купленную тут-же, он с замиранием сердца отправился в родной переулок.

Ванька изумленно замер перед знакомыми коваными воротами и ошалело оглядел запыленный автомобиль, уткнувшийся носом в забор. Сад был непривычно голым, от плодовых деревьев и кустов чайных роз не осталось и следа. У ворот стоял часовой в красноармейском обмундировании и сосредоточенно ковырял в зубах.
- Здравия желаю! - четко рявкнул Ванька часовому и тот опустил на него бессмысленные глаза, вынимая изо рта сернушку.
- Чо надо, а ну, пошел! - ответил он равнодушно.
- Э! Э! Ты тут полегче! - грозно воскликнул мальчик, - это мой дом!
- С какой это стати? - удивился часовой, - ты что, совсем спятил?
- Я спятил? Я? А чо ты тут караулишь? Кто тебя сюда поставил?
- Я вот щас всыплю тебе куда надо и узнаешь, шпана драная! А ну – пошел!
- Да ты... ты... - задохнулся Ванька от негодования, - ты как с чапаевцем разговариваешь? С ранетым, к тому-же?
Часовой оглядел его повнимательней и заметил в его руках шинель, выступающую из узелка.
- А если ты – чапаевец, чего тогда в отрепье вырядился, а?
- Значит надо, - угрюмо ответил Ванька и посторонился: из ворот выходил человек в фуражке , с интересом прислушиваясь к их перепалке.
- Это кто тут у нас чапаевец? - спросил он серьезно, - уж не ты ли?
- Я! У меня и бумажка есть, вот...счас... Нате!
- А что надо-то? - взглянув в бумажку, спросил человек.
- Домой иду, к папаньке!
Человек в фуражке вернул мальчику документ и велел часовому пропустить его вовнутрь.
Часовой неохотно посторонился, Ванька попутно покрутил пальцем у виска, скорчив рожу и вприпрыжку взбежал на родное крыльцо.

У двери висела какая-то табличка, но в горячке Ванька не обратил на нее никакого внимания. Прихожая была все такой-же, только куда-то исчезли и тяжелая вешалка, и геридон, и телефон. Паркет в ней был обшарпанным и довольно грязным. Из столовой доносился незнакомый голос, а из распахнутых дверей салона слышался многоголосый смех. Ванька осторожно, на цыпочках, прошел вперед и заглянул в столовую. Там стоял тяжелый дедов письменный стол, за которым сидел незнакомец в гимнастерке и кричал в трубку. Он поднял на Ваньку безучастный взгляд, нахмурился и добавил:
- Самое позднее – завтра утром! Ну давай.
Ваника повернулся к нему спиной и направился было в салон, но человек окликнул его:
- Э! Товарищ! Ты чего тут, по делу, или так болтаешься?
Ванька в растерянности обернулся и спросил:
- А где папаня?
- А ты чей будешь?
- Еремин я. сын Василия Иваныча.
- Не знаю такого. А где он работает?
Ванька еще больше удивился и посмотрел на него обалдело:
- А?
- Работает где, говорю, глухой, что-ли?
Ванька не ответил и стал медленно подниматься по розовой лестнице. Никто его не остановил, но там, наверху, тоже ходили незнакомые люди, куря цыгарки и потрясая бумагами у дверей спален. Ванька заглянул в одну из них и снова увидел столы и сидящих за ними незнакомых людей, обернувшихся на его появление, но сразу-же безразлично склонившихся над своими бумажками.
- Чего тебе? - опять спросил кто-то и снова Ванька не ответил. Губы его начинали дрожать и ком подкатывал к горлу. Он открыл все двери одну за другой, но ничего, кроме " чего тебе”, так и не добился. Нигде не было ни одной кровати, только в родительской спальне на стене криво висела знакомая с рождения картина с рощей, нелепая и запыленная.

Ванька опустился на корточки у стены и заплакал, уткнув лицо в колени. Плакал он зло, сердясь сам на себя за такую слабость, но он не знал, что делать дальше и что могло приключиться с его родными. Усталая пожилая женщина вышла из детской и, замерев на минуту, направилась прямо к нему.
- Что с тобой? - спросила она, склоняясь над ним, но он сбросил с плеча ее руку и дернул локтями.
Женщина задумчиво заправила волосы под косынку и неуверенно приоткрыла ближайщую к ним дверь.
- Товарищ Сафрыгин, откуда этот мальчик?
- А я откуда знаю! - сердито ответил чей-то голос.
- Но он тут плачет!
- А я что, нянька, что-ли?
- Странный вы человек, а еще занимаетесь образованием! Мальчик, ты чей?
Ванька перестал сопеть и вынул из кармана бумажку.
- Вот видите! Это же наш боец! Из Чапаевской дивизии! Пойдем со мной в кабинет, ты все мне расскажешь.

Едва войдя в детскую, Ванька заплакал еще пуще. Здесь теперь тоже был какой-то кабинет, а их детские кровати заменили на целую батарею наспех сколоченных этажерок, загруженных папками. Единственное, что осталось неизменным в его детской – это покрытая изразцами печь. Женщина пододвинула ему засаленный стул из бывшей столовой и села напротив, мягко положив руку под щеку.
- Есть хочешь? - спросила она, но Ванька отрицательно тряхнул головой и уткнулся взглядом в сапоги.
Женщина вздохнула как-то по-домашнему и протянула руку, чтобы погладить его по голове, но он увернулся.
- Ну, успокоился немного? Рассказывай мне, что у тебя за беда.
- Где папанька мой? Маменька, сестры? Они тут были, куды они подевались? К стенке поставили, да? А я?
- Стоп! Давай сначала! Как фамилия твоего отца?
- Еремин, Василь Иваныч.
- Не знаю такого, - осторожно пробормотала женщина, остерегаясь нового приступа слез, но тут-же встряхнула головой и терпеливо спросила:
- Так, понятно. А дом ваш где? На какой улице?
- Вот он, наш дом, тут! - воскликнул Ванька, вскакивая со стула, - а тут не поймешь кто. И грязь кругом.
Женщина, кажется, начинала понимать, и с легким смущением почесывала подбородок.
- Да не волнуйся ты так, я сейчас все узнаю. Сиди здесь и жди меня. Еремин, говоришь? Василь Василич?
- Иваныч! - раздраженно поправил Ванька.
- Ну да, - буркнула женщина, выходя в коридор.

Ванька встал и подошел к горячей печке, погладил привычно щербатый изразец и приложил руку к щеке. Вернулся к письменному столу, который был ничем иным, как сониным туалетным столиком, с которого сняли зеркало. В углу стояла тяжелая вешалка, место которой всегда было в прихожей, а на ней висело облезлое женское пальто, портфель и клетчатая мятая шаль. Когда женщина вернулась, он стоял у окна и смотрел во двор, захламленный непонятным мусором.
- Ну вот, я же тебе говорила! - весело воскликнула она, усаживаясь за сонин туалетный столик, - вот тебе адрес твоих родителей. Ты читать-то умеешь?
- А как-же! Мы все проходили ликбез молодого бойца!
- Молодец! Вот, счастливо тебе!
- А кровать моя где? - спросил Иван, - она вот здесь стояла.
- Ну, этого я тебе сказать не могу, но зато все твои живехоньки и здоровехоньки!
- А вещи мои где?
- Ну и цепок ты, парень! Спросишь ужо у своих, мне откуда знать.
- Ладно, - сказал Ванька и шмыгнул носом, наклонясь над бумажкой: - О-го-род-ная 30 – где это такая?
- Сказали где-то в Молдавке.
Ванька повернулся и пошел, не удостоив женщину взглядом.
- Ну, спасибо, что-ли! - насмешливо бросила она, но Ванька только сердито хлопнул дверью.
Часовой у калитки разговаривал с каким-то стариком, а увидев Ваньку, повернул голову и насмешливо спросил:
- Ну что, чапаевец, все как надо?
Ванька насупился и прошел мимо, едва не задев его плечом.

Когда он набрел на нужную ему улицу, уже смеркалось. Увидев жалкий, покосившийся домишко, он подумал было, что ошибся и снова заглянул в бумажку. Адрес был верный, и номер дома четко выписан на заборе углем и он вошел. Помялся немного перед дверью, набрав в грудь воздуха, и только хотел постучать, как дверь отворилась перед самым его носом и знакомая темная борода грозно крикнула:
- Кого здесь черт носит! Ты.. Ба! Неужто Ванька Еремин? Ты, что-ли?
- Я это, дядя Миша, а папенька где?
- Батюшки! А вырос-то, вырос-то как! Ванька, глянь, кто к нам пришел!

Романов проводил Ваньку до калитки на Взвозной и положил руку на плечо:
- Ну вот, тут теперь вы и живете! За что воевал, то и получил! Нету больше богатых, все бедные сделались!
Он засмеялся сатанинским смехом и ушел, скрываясь за завесью густо посыпавшихся снежных хлопьев. Ванька уже устал бояться и переживать. Он положил руку на защелку, отворил калитку и оглядел маленький дворик с мерзлыми полотенцами на веревке. Полотенца он узнал сразу и вскочил на крылечко. Дверь перед ним отворилась, появилось ошарашенное Дашино личико с выступающей наперед, как и прежде, челюстью. Он отодвинул ее с дороги, не здороваясь, и вошел в горницу. Только теперь он снял шапку и воскликнул растроганно с порога:
- Здрастье вам!
В доме все на минуту замерло и вдруг Василий Иванович поднялся с лавки, поднял дрожащие руки всплеснул ими о бедра:
- Ванька! Засранец! Никак вернулся!
- Я это, я! - сказал Ванька и заревел.
- Ну чего-же ты ревешь-то, чертушка, шалопай ты мой! Чего ревешь? - отцовский голос сорвался на писк и он прижал сына к себе, уткнувшись носом в знакомо пахнущую сыновью макушку.
- Я думал, что вас всех екзекуцировали! - рявкнул мальчик сквозь слезы и утер лицо об отцовский пиджак.
- Ванька, сынок! А ножищи-то как у тебя воняют, спасу нет! Поля, ставьте греть воду, пусть помоется! Ну, слава богу, мои все дома теперь! - сказал Василий Иванович и обнял сына за шею, увлекая его с собой на лавку.

Регистрационный номер №0172792

от 2 декабря 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0172792 выдан для произведения:

Иван.