Сага о чертополохе (предв. название) - 21

Иллюстрация Дениса Маркелова

Василий Иванович

Василий Иванович поднял трубку. Звонил Чернухин.
- Ну, как тебе новость? - спросил он, даже не здороваясь.
- Ты о чем? О перевороте?
- Переворот – само-собой. Ты что, газет не читал сегодня?
- Не приносили. А что?
- Царь отрекся от престола.
- Да ты что!
- Ты не выходил еще из дому, чтоли?
- Нет, ты мне про царя! Как так отрекся? А вместо него кто? Великий князь?
- Ха! Ничего подобного. Он тоже отказался. Я всегда тебе говорил, что стрелять в народ в пятом году – великий грех. Вот она и расплата. Слушай, ты будешь сегодня в конторе?
- Приду, если надо.
- Надо, надо, приходи часам к десяти, не раньше. Надо всех своих обзвонить. Оставляю Гришку Ильина на тебя. Ну, до скорого.
Василий Иванович повесил трубку, плохо соображая, как такое возможно. Не успел он отойти, как телефон затрезвонил снова. На этот раз звонил Поляков.
- Василь Иваныч, слыхал?
- Про царя-то?
- Новая французская революция, братец. Слушай, надо поговорить о детях. Я считаю, что помоловки и прочие условности сейчас не ко времени. Все летит в тар-тарары. Давай без лишних церемоний ускорим это дело. Неизвестно, что будет дальше, а я очень дорожу нашим прожектом. Ну, об этом позже. Давай встретимся сегодня вечером и все обсудим. Сейчас я о другом. Ты не выходил сегодня?
- Нет еще.
- Значит не знаешь. У меня крупная неприятность: я намедни уволил двух рабочих за воровство, муку, видишь-ли воровали, а сегодня весь завод бастует, требует, чтобы я их обратно взял.
- Как это обратно? А полиция?
Поляков расхохотался и Василий Иванович отстранил трубку.
- Слушай, дело значит такое: они заперлись на заводе и никого не впускают, ни меня, ни директора. У меня там на складе осталось пудов двести примерно пшеницы. Не знаю, как вывезти.
- Что за ересь? Это же твоя собственность!
- Иди и скажи им это. Я найду как выйти из положения. Мне надо вот что узнать: есть у тебя на складах немного местечка, где я мог бы ее схоронить на некоторое время?
- Местечко найдется, на складах у меня не завал. Можешь вести в магазин, я распоряжусь.
- Ну, спасибо, друг, выручил. Видишь, жизнь какая пошла? Что будет завтра – не известно!
- А как ты зерно-то вывозить будешь? Могут ведь и прибить.
- А! Я тут такое придумал: во-первых придется взять жуликов обратно. Пока! Во вторых: начинаем работать и вывозить потихоньку. Я приготовил мешки с опилками, попробую открыть ворота и ввести их на склад под видом зерна. А настоящую пшеницу потхоньку укрыть.
- Да тебя твои же грузчики и прибьют.
- Ну, не беспокойся. У меня на это свои людишки имеются. Будь что будет, а грабить себя вот так вот, запросто я не позволю. Все, понятно, не убрать, но какую-то часть я вывезу. Буду ввозить по мере надобности.
- Ну, ты прямо Монте Кристо. Попробуй, может что и получится.
Василий Иванович повесил трубку и отошел от телефона, затем вернулся, вспомнив, что должен позвонить Ильину. Только покрутил ручку, как в прихожую ввалилась жена и взвыла, как по покойнику.
- Васенька, царя сбросили! Что с нами будет!
- Поля, успокойся, пока еще ничего толком не ясно.
- Люди на базаре сказывали, что теперь как во Франции будут дворянам головы рубить! Всех на плаху!
- Тихо ты, тихо! Детей испугаешь. Ты-то у нас не дворянка, так что тебе ничего не грозит.
- Васенька, ты шутишь все, а люди плачут. Ну что-ж это такое на самом-то деле!
Василий Иванович помог ей вытряхнуться их шубки и потер ладонями предплечья:
- Успокойся, душенька, займись кухней, а я пойду и все узнаю.
- Узнай, Васенька, узнай!

В конторе собралась большая часть акционеров, двух третей им было достаточно, чтобы принимать решения, но загвоздка была в том, что председатель был в отъезде. Решили советоваться неофициально, а если понадобится, голосовать в экстраординарном режиме. Народ горячился, лез ногами на стулья, кричал и в результате едва-ли не схватились в рукопашную. Василий Иванович молчал и морщился от отвращения. После долгих препирательств ни к какому решению так и не пришли, решили собраться назавтра в расширенном составе и разошлись.

С утра, когда Василий Иванович собирался ехать в магазин, в прихожей заверещал телефон. Он снял трубку и услышал голос своего хорошего знакомого купца Митрофанова.
- Иваныч, ты в город не собираешься?
- А как же, как раз еду сейчас по делам.
- Не надо. Заприте ворота и никому не открывайте.
- А что такое?
- Слушай, мне тут из окна видно, как грабят твой магазин.
- Кто? Ты не звонил в полицию?
- Э! Какая полиция! Дорогой, им сейчас не до этого. Тут настоящий погром. Мне из окошка не все видать, а только угол, но и там, я тебе скажу... Витрины все булыжником раздолбали, толпа беснуется, ломятся, тащут! Прямо на дороге валяются твои бумаги, лотки, коробки! Слышу, свистят городовые, но самих не видно. Ты не ходи туда, все равно уже все растащили, не то и сам пропадешь!
Василий Иванович ошарашенно повесил трубку.
- Поля, детей никуда не выпускай!
- Что ты говоришь, Васенька?
- Дети, говорю, пусть дома сидят. Никакой гимназии сегодня.
- Вот и все. Помиру пустили меня, сволочи.

Дня через два-три он отправился к магазину пешком, чтобы не привлекать внимания. С горечью озирая распотрошенное и изувеченное, с зияющими дырами окон здание - дюбимое его детище, он плюнул и вызвал плотника чтобы забить окна досками до лучших времен. У него еще оставалось немного товару на складе рядом с пристанью и он, наняв телегу, потихоньку перевез все остатки в подвал собственного дома. Время от времени старые надежные клиенты звонили ему на дом и присылали кучера. Он отпускал им нужное втридорога, ведь открытых магазинов почти не осталось и выбора у его покупателей все равно небыло. Когда и в подвале вновь стало просторно, он объвил, что товару нет и стал отказывать всем.

Приехав домой, Василий Иванович позвонил Полякову, но его не было дома. Пообедали в удрученном состоянии, он даже не помнил, что ел. Полина сидела с покрасневшими глазами и казалась уставшей. К вечеру у нее начался жар и пришлось вызвать доктора. К счастью, доктор не нашел у нее ничего страшного, обычная простуда.

Василий Иванович поднялся в спальню и положил руку на лоб жены. Она пылала. Полина впервые слегла и он почувствовал жгучее беспокойство. Хорошо, что Прасковья неустанно сидела у ее изголовья, меняя мокрые салфетки на лбу. На цыпочках выйдя из комнаты, Василий Иванович спутился в кабинет, где ждал его Поляков. Открыв заветный ящик, он достал не свой любимый арманьяк, которого больше не было, просто бутылку хорошей водки и две стопочки.
- Согреемся, Аристарх Гаврилыч.
- С богом. Хорошо, что вначале войны закрыли все шинки. Народ спился бы от всего этого.
- А он и так спился. Гонют брагу из гнилой картошки и пъют.
- Ну, слава богу, мы пока до этого не дошли. На зоровье.
Выпили.
- Как там Полина Никаноровна?
- Жар у нее.
- Да. Тут и здоровому мужику непросто выстоять, а уж слабой женщине! Ты, вот что. Я про свадьбу. Сейчас свадьбы играть не время, получится пир во время чумы, но сын согласен на все, чтобы заполучить твою Софью.
- Что ты предлагаешь?, - спросил Василий Иванович с безразличием.
- Э! Да не переживай ты так! Выздоровеет твоя женушка, послушай меня. Я думаю обвенчать их без особых торжеств и отправить за границу. Пусть хоть месяц-другой забудут обо всем и поживут в свое удовольствие. Беру расходы на себя.
- Да, я по праде говоря не в деньгах сейчас.
- Мой Федька все равно едет в Швейцарию по делам, вот и совместим приятное с полезным.
- Ну что-ж, в Швейцарию, так в Швейцарию. Я согласен. Когда?
-Через месяц. У меня все будет готово и в начале апреля пусть венчаются да едут.
- Хорошо, - сказал Василий Иванович, немного обеспокоенный реакцией дочери на такую спешку.
- Ну а что там у тебя на заводе?, - спросил он.
- Все вышло как нельзя лучше. Пока мелют помаленьку, но скоро будет нечего.
- Пропажу зерна не заметили?
- Заметили. Сказал, мол разграбили. Работайте, говорю, пока есть чего, а там будет видно. Волнуются, ну что-ж, сами виноваты.

Когда он сообщил Софье о своем решении, она только вздрогнула, но осталась внешне спокойной. Василий Иванович с облегчением вздохнул. Поднялся к жене. Она заснула, но металась во сне, откидывая одеяло. Он отправил Паню по хозяйству, а сам сел в кресло рядом с кроватью. Он собирался съездить в Астрахань, но нельзя было оставлять дом совсем без надзора.

Только к концу марта Полина стала немного поправляться и Василий Иванович занялся приготовлениями к отъезду в Астрахань. Волга корячилась ледоходом и пришлось добиваться места на поезд. Поезда были забиты битком, ему с трудом удалось раздобыть место в офицерском вагоне благодаря руководству военного госпиталя, куда он регулярно подкидывал свежих продуктов. Место было только до Саратова, но там у него жил двоюродный брат по матери, купец Сапожников с семьей. Оттуда придется добираться своими средствами. Полина, ослабшая и плаксивая, умоляла его отложить поездку до лучших времен, но Василий Иванович хотел подготовить партию товара на первый же весенний пароход. С продуктами в городе было очень тяжело. В приютском доме варили одни щи, да изредка слегка забеленной каши. Дети забыли вкус мяса, в щи для навару клали фасоль и сушеную рыбу. Ему обязятельно надо было вернуться до Сониной свадьбы, а потому откладывать дальше было некуда.

Василий Иванович не любил поездов. Он переходил по воздушному мосту через пути к военному составу, с которым он должен был уезжать. Следом за ним Назарка нес его саквояж. Поезд отходил ночью, и подтаявший днем снег снова схватило морозцем. Было темно и скользко. Наверху, на мостике, ветер пронизывал до костей. Отдав Назарке последние наставления, он поднялся в вагон и стал ждать отправления.

Приехав в Саратов, он, как и предполагал, не смог раздобыть билета на Астрахань и отправился к Сапожниковым, надеясь на их связи. Немного отогревшись и наслушавшись местных новостей, которые были не лучше других-прочих, он спросил о здоровье Бурашкина и его семейства. И тут он услышал ошеломляющую новость: Бурашкин пропал.
- Как пропал?, - спросил он, уж не ограбили ли его по дороге, ведь при нем было крупная сумма денег, мука, чай, пшено, и даже головка сахару, большая ценность по нынешним временам.
- Скорее всего так и было, - ответил ему его двоюродный брат.
Василий Иванович вынул из кармана немного денег и попросил передать их жене мастерового.
- Больше пока не могу, в дороге, сам понимаешь. Вот жизнь пошла. Был человек – и нет его.
Целых два дня ушло на то, чтобы достать билет на поезд, но вскоре он уже был в пути.

Соня

Соня тихо плакала лицом в подушку, засыпала, просыпалась и плакала снова. Судьба грозилась раздавить ее как бешенный поезд. Она представляла себе лицо своего будущего мужа совсем рядом с ней, здесь, на соседней подушке, и ей становилось страшно. Направление ее жизни не подчинялось ей, ее несло прямо в обрыв.

Наутро ее разбудила няня и послала на базар. Соня встала с больной головой, словно после болезни и кое-как собралась. На улице было еще темно и морозно, но когда они с девчонкой из прислуги купили все, что требовалось на день, рассвело, и снег начал таять. Сосульки на крышах домов плакали горючими слезами, булыжник на мостовой выставлял наружу оттаявшие и подсохшие лысины. Они возвращались домой с покупками, когда Соня увидела на улице знакомый силуэт в черном пальто. Максим! Она обернулась, но пролетка удалялась и силуэт растворился в толпе.
- Останови! Эй, Назарка, останови мне здесь!
Назарка думал, что ослышался, и обернулся, натягивая поводья.
- Вы езжайте домой, а я забегу в лавку, сказала она.
- Моя жди здесь, - сказал Назарка, но Соня твердо приказала ему скорее везти продукты домой и соскочила наземь.
Повозка тронулась, Соня скрылась на минуту в лавке, а выйдя на улицу, бросилась следом за скрывшимся в толпе силуэтом. Она догнала Максима на перекрестке Никольской и Большой. Еще не совсем уверренная, что это именно он, а не просто похожий человек, она шла некоторое время позади него, не решаясь забежать вперед.
- Максим, - негромко позвала она и он, помедлив, обернулся.
- Соня! Какой сюрприз! Здравствуй. Что с тобой, у тебя такой вид, словно ты после болезни.
- Ты давно здесь?
- Нет и недели, как я приехал.
- Что? Недели? Ты здесь уже целую неделю, а я даже не знаю?
- Слушай, здесь не место для разговора. Я пойду вперед, а ты за мной, на расстоянии. Поняла?

Следом за Максимом Соня поднялась по крутой деревянной лестнице, пахнущей мышами и, слегка помедлив, вошла в прикрытую им дверь. Они оказались в маленькой, просто обставленной комнате и относительной тишине. Максим обнял ее и поцеловал. Соня освободилась, схватилась за ворот его пальто:
- Меня выдают замуж против моей воли. Совсем скоро, через несколько дней, а после венчания мы сразу же едем в Швейцарию, - огорошила она его с места в карьер.
- Постой, постой, что значит против воли? Скажи, что ты выходишь замуж. Это я пойму.
Соня оставила его, села на край кровати и закрыла лицо руками.
- Соня, разве такое бывает в наше время?
- Ты ничего, ничего не понимаешь! Я обречена.
- Если ты не хочешь, достаточно сказать нет. И все.
- А потом?
- Что потом?
- Что будет со мной потом? Забьют до смерти или упекут в монастырь?
- Ты хочешь мне сказать, что тебя могут избить?
Соня стряхнула с себя пальто, расстегнула платье под ошарашенным взглядом Максима и оголила плечо.
- Вот, смотри, уже скоро год, а следы еще остались.
Максим увидел на ее плече желтовато- коричневые полосы.
- Что это! - воскликнул он.
- Это следы от наказания за чудесный майский пикник. Я надеюсь, что тебе легко удалось скрыться тогда от полиции? Не всем выпала такая удача.
- Но почему ты никогда мне об этом не рассказывала? Почему?
- От стыда. Вот почему, - и она снова заплакала.
Максим обнял ее и подождал, пока она успокоится.
- Что ты собираешься делать?, - спросил он.
- Я пришла к тебе за помощью, а ты задаешь мне вопрос, который не дает мне уснуть.
- Я сейчас на нелегальном положении, даже не знаю, как поступить.
Соня обреченно молчала, всхлипывая.
- Соня, мне очень тяжело это слышать. Ведь я люблю тебя. Ты это знаешь, но ты, ты никогда не говорила мне, что любишь, - продолжал он, - кто я тебе, как я могу помочь тебе и по какому праву?
Соня смотрела ему прямо в глаза. Ей было трудно произнести эти слова, хотя она и любила его больше жизни.
- Я люблю тебя, как сумасшедшая, неужели ты сам еще не догадался? За целый год! - сказала она и они обнялись. Соня почувствовала себя в безопасности.
- Соня, Сонечка! Я давно ждал от тебя этих слов- шептал он дыша ей в волосы, - Ты знаешь, что не в моих правилах играть в измученного любовника. Надо принимать решение немедленно, прямо сейчас. Теперь все зависит только от тебя. Я уезжаю. Скоро, через два дня.
- А как же я?
- Тихо. Слушай внимательно то, что я тебе сейчас скажу. Я не собираюсь флиртовать, ни делать официального предложения. Я не обещаю тебе уютного домашнего очага, ни мирной буржуазной жизни, только опасность, дороги и борьбу. Я не прошу тебя умереть за мои идеи, прошу просто быть рядом, а порой ждать, просто ждать. Как тебе такая жизнь?
- Я согласна на все, чтобы только быть рядом с тобой.
- В таком случае, я прошу у тебя твоей руки.
- Максим, ты предлагаешь мне стать твоей женой? Я убегу с тобой и на край света, мне достаточно того, что я рядом с тобой.
- Ну уж нет! Все должно быть как положено. Я не желаю быть твоим совратителем. А там вмешается твой папенька и заберет тебя обратно. Если ты согласна, то мы обвенчаемся. Только не здесь. Уедем и обвенчаемся. Ты будешь моей женой и никто, никто не посмеет вырвать тебя у меня.
- Хорошо, я согласна. Конечно согласна! Я еду! Еду!
Тогда слушай: у тебя еще осталось два дня на раздумья. Иди домой и взвесь все в спокойной домашней обствновке. Если ты не придешь сюда послезавтра до пяти вечера, я считаю, что ты передумала. Если придешь – много вещей не бери. Бери самые простые платья и самое теплое белье, а главное – удобную обувь. Знай, что на балах бывать тебе не придется лет этак двадцать, а может и вообще никогда.
- Продуктов брать?
- Мне ничего не надо от твоего отца, кроме тебя самой.

Соня вернулась домой и старась не делать шума уселась в уголке гостинной с книжкой. Когда вошла Маня, она подняла голову и вымученно улыбнулась, но Маня холодно сказала:
- Мы то думали тебя дома нет, а ты тут сидишь, как мышь. Не могу понять, чем ты вечно недовольна. Пойду, скажу матушке, что ты здесь. Ей вредно волноваться.
Маня ушла. Соня не могла объяснить ей, что любит другого человека. Она вообще не хотела ничего никому объяснять. Она поднялась наверх и заперлась в своей комнате. Как можно в один день из самого несчастного человека на земле превратиться в самого счастливого? Даже слезы не успели еще прсохнуть. Полежав так, глотая слюну от нетерпения, она решила готовиться к отъезду. Конечно, хранить в комнате собранный чемодан было небезопасно, но ей нужно было выиграть время, чтобы не быть застигнутой врасплох. Она спустилась вниз и нашла на антресолях старомодный дедов саквояж. Осторожно, убедившись, что коридор пуст, поднялась по розовой лестнице к себе и стала собирать вещи. Поверх одежды она положила фотографию своей матери, стоящую на секретере и принадлежавшие ей сережки с бирюзой. Отомкнула свою секретную шкатулку, вытряхнула из нее собравшиеся там накопления. Деньги обесценились настолько, что сумма показалась ей смешной. Застегнула ремни, поднатужившись, взвесила саквояж в руке. Тяжело, но поднять можно. Она засунула его подальше под кровать и задумалась. У нее оставался завтрашний день на то, чтобы найти способ незаметно вынести вещи из дому. Где спрятать их до нужной минуты? Ничего путного не приходило в голову, но на помощь пришел случай. После обеда к ним пришла Клавочка и сказала, что отец Михаил просил посмотреть, не завалялось ли у них ненужной одежды. Нуждающихся было немало, а церковный запас опустел. Соня пообещала порыться в старье, поискать. Она уже представляла, как выходит из дому с сумкой спокойно, не скрываясь. Грустно улыбнулась, подумав о Тоне, о Ванюшке. Мысль об отце наполнила ее обидой. Как ладно все складывается, он уехал. А когда приедет, она, Соня, будет уже далеко.

Она накинула на голову платок, упала на колени перед иконкой Казанской Божьей Матери и горячо помолилась. Последняя ночь в отцовском доме, в своей девичьей постели. Зная твердый характер отца, она подозревала, что он никогда не простит ее.

Засыпая, она улыбалась. Возбуждение от предстоящей дороги, от свободы, от сладкой неизвестности наполняло ее незнакомым томлением. В мыслях она уже неслась в неизвестность, в туманную даль рукой об руку со своей любовью. Она не ошиблась в нем. Он был тот, кого она знала, прямой, честный, целеустремленный.

(Продолжение следует)