Сага о чертополохе (предв. название) -14

                                                                                                                                               1914

Поздним утром 23 июля Василий Иванович вернулся домой в неурочное время и еще с порога окликнул жену. Полина впопыхах спустилась вниз и увидев замершего в прихожей, чем-то явно взволнованного супруга, замерла на ступеньке розовой лестницы, положив руку себе на грудь:
- Васенька, что случилось?
- Война, Поля, Война!
- Война... Какая война, зачем?
- Что значит зачем.
Василий Иванович махнул рукой и бросив шляпу на консоль , заспешил в кабинет отца, а Полина засеменила следом. Увидев сына и сноху на пороге своего кабинета, старик поднял удивленное лицо и перестал щелкать счетами.
- Война, - просто сказал Василий Иванович.
Старик замер на минуту, и вдруг взорвался:
- Я тебе говорил. Я говорил тебе, что с немцами нельзя связываться.
- Отец, я не с немцем работать собираюсь, с фламандцем.
- Не морочь мне голову. Немцы – фламандцы... Все один хрен.
За спиной Полины уже столпились все домашние, пытаясь услышать и понять, о какой такой войне идет речь.
- На Думской площади весь город уже собирается на молебен за скорую победу. Ты едешь?
- А как же! Еду, конечно.

Соня тоже поехала на Думскую площадь и там в толкотне и гомоне встретила сразу нескольких своих бывших одноклассниц, приехавших на молебен вместе с родителями. Разноликая толпа гудела и волновалась. Она никогда еще не видела такого стечения народа и ею овладело неведомое доныне чувство единства со всеми этими знакомыми и незнакомыми людьми. Под слепящим июльским солнцем вспыхивали золоченые кресты, большой сводный хор слаженно вторил молитве. Многотысячное "Аминь” волной прокатывалось по толпе. После отъезда священников и певчих люди не разошлись, а разбрелись небольшими группками, чтобы тут-же обсудить тревожные новости, светлые шляпки и зонтики с одной стороны, платки и картузы с другой. Девушки тоже сгрудились шумной возбужденной стайкой, в то время как их родители здоровались и беседовали между собой. Лица их были серьезными, но молодость и беспечность брали свое и сдержанный девичий смех раздавался то тут, то там. Соня не испытывала особой тревоги, она была твердо уверена в скором разгроме врага. У ее подруг в большинстве своем тоже преобладало воинственное шапкозакидательское настроение. С озабоченным видом они делились сведениями, почерпнутыми из разговоров родных и знакомых и пытались разобраться в происходящем.
- 'Les français sont avec nous, non ?
- ''Bien-sur, ma chère, et les anglais aussi !
- '''Mais alors, qui est contre nous, les allemands seuls ?
-'''' Les allemands et les autres chiens, - злорадно ответила Надежда Крюкова, вызвав звонкий взрыв смеха подруг.

- Девочки, мой брат – офицер, и он уже получил назначение. Наступило удрученное молчание. эти слова поразили их, поставив перед суровой действительностью: все их близкие, имевшие отношение к армии, тоже поедут на войну и может быть даже погибнут на передовой. Катя Суворова тихо вскрикнула и едва не потеряла сознание: ее свадьба с поручикм Митрохиным, назначенная на ближайшее время, грозилась быть отложенной до самого окончания войны. Колени ее подвернулись и она стала вдруг оседать, закатив глаза. Девушки засуетились, поддержали ее, привели в чувство и даже немного пожурили:
- Не время думать о свадьбе, дорогая, сейчас все мы должны думать только о победе.
- Позовите же сюда ее мать! Ей совсем дурно! Кто-нибудь видел Анастасию Алексевну?
- Маши, маши, ей нужен воздух. Да разойдитесь же вы, дайте ей подышать.
- Бедняжка. Какое несчастье, право!
- Девочки, мы тоже не должны оставаться в стороне, - провозгласила Надя Крюкова.
- Что мы можем сделать? Тоже идти на фронт? - спросил кто-то с сомнением.
- Тоже мне, кавалерист-девица! - засмеялась Соня.
- Соня!
- Ну что, Соня, что?
- Мы будем помогать лечить раненных.
- Раненных вылечат и без тебя и далеко отсюда. Фронт-то где? На западе.
- Верно, призадумалась Надежда, но мы можем хотя-бы поднять дух наших воинов, дать им понять, что мы о них не забываем.
- Каким образом?
- Я знаю! Мы будем вышивать кисеты и носовые платки и посылать их на фронт.
- Это ты должна предложить моей мачехе: ее хлебом не корми, дай только повышивать. А я это занятие ненавижу, - снова ответила ей Соня.
- Дорогая, чего только не сделаешь для победы.
- Ну, нет. Я считаю, что это все глупости. На плохой конец – вязать носки, но вышивать платочки – это, извините, смешно.
- Вязать носки! - рассмеялась Надя Крюкова, - июль-месяц, к чему солдатам твои носки! Им и без них жарко придется. И потом, кто-нибудь из вас умеет вязать носки? У нас дома это умеет делать только няня.
Родственники уже теребили девушек, торопясь по домам и компания начала расходиться.
- Девочки, посоветуйтесь с родителями и я даю вам рандеву у нас дома сегодня в пять, к чаю. Предлагаю организовать патриотическое женское общество, - уже уходя вслед за матерью к повозке прокричала подругам Надя Крюкова.

Окна в доме были открыты и нежный теплый сквознячок легонько волновал шторы. Ничто не напоминало о грозящей беде, разве что возбужденные голоса на кухне. Соня вышла с книжкой в беседку, ее сестры и брат бегали тут же, в саду под присмотром няни. Сквозь мирный шелест листьев и веселый птичий щебет откуда-то из-за домов донеслась солдатская песня и стройная дробь шагов по булыжной мостовой. Бросив книжку на скамью, Соня вприпрыжку выскочила за ворота, а следом за ней бросились и все остальные. По тенистому тупичку она выбежала на троттуар Никольской, где уже останавливались прохожие, приветствуя картузами и платками приближающуюся колонну Усть-Двинского полка. Солдаты со скатками через плечо и привинченными штыками за спиной четко печатали шаг и залихватски пели. Медовый тенор запевалы вырвался из строя и взвился над мостовой:
- Солдатушки, бравы ребятушки, а где ваши сестры?
И мощный хор мужских голосов рявкнул ему в ответ:
- Наши сестры сабли-шашки востры, вот где наши сестры.
Сотни крепких ног громыхали по булыжнику, народ на обочине выкрикивал им слова благословления и прощанья. Стайки возбужденных мальчишек пытались пристроиться к стройным солдатским рядам, скоро отставали, догоняли бегом и снова пытались маршировать. Большая серая собака бежала за колонной, не отрывая взгляда от молодого, высокого солдатика, марширующего с краю. Ее все пытались отогнать, но она, жалобно скуля, снова и снова догоняла строй и все пыталась прыгнуть на грудь своему хозяину. Солдатик прервал на минуту пение, опустил глаза и, проведя ласковой рукой по большой серой голове, сказал с расстроганной хрипотцой:
- Домой, Волчок, иди домой!
Пес слегка приотстал, но вскоре снова нагнал хозяина и продолжал упрямо бежать за строем.
Сонино сердце сжалось от жалости к собаке. Ей захотелось приголубить животное, забрать его к себе, но несмотря на ее ласковый зов, пес не проявил к ней ни малейшего интереса а все так-же бежал следом за строем в сторону железнодорожного вокзала.

Вечером к ним из слободки прибежала Настасья Петровна. Вид у нее был абсолютно растерянный и жалкий.
- Сыночка моего, Сашеньку, на фронт забирают. На что жить то нам теперь без кормильца нашего, иду вот проситься обратно, - проговорила она, теребя дрожащими руками старую черную шаль.
Василий Иванович провел ее в столовую и предложил чаю, но она отказалась. Ей было не до чаев, надо было поскорее возвращаться домой и готовить сына к отбытию на фронт.
Василий Иванович раздумывал недолго.
- У меня восьмерых работников на фронт забирают, не только твоего Сашу. И вот что я надумал: всем нуждающимся семьям я буду продолжать выплачивать их жалованье. Пока я сам здесь. А, отец?
- А кто работать станет за них? Новых возьмешь?
Отец с его практической жилкой как всегда был прав. Василий Иванович поразмыслил, постучал костяшками пальцев по столу.
- А почему бы не взять на их место другого члена семьи? Жену, брата или сына. С условием, что он будет эту семью содержать.
- Вот тут можно и подумать, - согласился старик.
- Настасья Петровна, твоя сноха как, грамотная?
- Я, Васенька, и не знаю. Кто ее знат.
- Тогда вот что. Завтра пусть сноха твоя приходит ко мне в магазин. Я найду ей посильную работу. Ну а тебе придется сидеть с внуками. Я думаю, что и с другими поступлю так-же. Да, не забыть, повара тоже забрили, и Кузьму-кучера. Надобно искать кухарку.
- А на что нам кухарка,- вступила няня,- чай я и сама сварю, что попроще. Разносолов не обещаю, а все, что умеет Настасья Петровна я и сама умею. На том и сговорились.

В Москве, в аппартаментах Владимира и Леночки Казанцевых все было перевернуто вверх дном. Сама Леночка с распухшим носом и заплаканными глазами слонялась из угла в угол, прстоянно натыкаясь на сдвинутую со своих мест мебель, сундуки и ящики, расставленные в полнейшем беспорядке. Аглая Александровна каким-то образом находилась в этом столпотворении и деловито отдавала распоряжения людям, погружающим вещи на подводы. Антошка очень веселился, он носился по дому, прыгал через узлы и лишь изредка успокаивался, услышав бабушкин окрик в свою сторону:
- Антон, ты переломаешь себе ноги. Перестать бегать, у меня и без тебя в глазах мельтешит! - И тут же оборачивалась к прислуге: - нет, нет, сначала грузите вот этот ящик. И осторожнее, там посуда!
- Мамунетт, у меня такое предчувствие, словно моя семейная жизнь на этом окончилась, - сказала Леночка гнусавым, заплаканным голосом.
- Перестань говорить глупости, а займись лучше делом, - ответила ей мать, - я думаю, что сегодня мы уже не успеем перевезти все вещи. Вы переночуете сегодня у нас дома, не оставаться же вам в этом бедламе.
Леночка снова разразилась рыданиями и высморкалась в мятый платок.
- Мама, тебя, кажется, не волнует, что мой Володя уезжает нав фронт! Но ведь его могут убить!
Аглая Александровна остановилась на полпути и, обойдя узлы, обняла ее.
- Доченька моя! Что же поделать? Такова наша женская доля – ждать и молиться. Я тоже прошла через это и, как видишь, бог миловал. Володенька прав: не дело тебе оставаться одной в доме. Неизвестно еще сколько может продлиться эта война. Ты переедешь к нам и всем вместе нам будет веселей. Ну, ну-же, успокойся, моя дорогая. Слезами горю не поможешь.
- Да, конечно, веселей, - пробормотала Леночка, опустив голову.

Появились грузчики и Аглая Александровна снова повернулась к ним и стала отдавать приказания.
- Так. Забирайте все, что с этой стороны. Постельное потом.
В углу комнаты зазвонил телефон. Леночка хотела взять трубку, но между телефоном и ей возвышались целые груды узлов. Ее мать, перешагнув через какой-то яшик, сняла трубку.
- Что? Обед? Я совсем забыла. Хорошо, накрывайте на стол, мы едем, - она обернулась к дочери и приказала: - иди переодень Антошку, мы едем обедать.
- Я совершенно, ну вот ни капельки не голодна! - ответила Лена.
- Моя дорогая! - твердо и с расстановкой ответила мать, - твой муж едет исполнять свой долг, тебе это понятно? Но и ты не забывай, что у тебя есть обязанности. Ты остаешься здесь, чтобы воспитывать сына. И ты просто обязана следить за тем, чтобы он вовремя ел и вовремя гулял. Ты в ответе за него перед твоим мужем. Усвой это раз и навсегда.
Входная дверь была открыта нараспашку, грузчики пытались вынести застрявший сундук и громко уговаривались между собой.
- Вверх бери, вверх! Нет, с твоей стороны! Ага, на попа его, на попа!
Прохожие с любопытством задерживались перед дверью и заглядывали в дом.
- Выносите -же поскорей этот сундук, мух напустили в дом, рассердилась Аглая Александровна и снова обернулась к дочери:
- Как мать ты должна преподнести сыну урок мужества, а вместо этого ты не перестаешь, извиняюсь, сопливиться. С каким сердцем Володя должен отправляться в бой, зная, что его жена совершенно раскисла и не способна даже заняться ребенком.
Лена вытерла платочком глаза:
- Ты абсолютно права, мамунетт. Я постараюсь взять себя в руки. Антон! Пойдем переодеваться, мы едем обедать к дедушке.

Пока она возилась, переодевая ребенка, пришел Владимир Антонович и задержался перед открытой дверью, ожидая, пока не пройдут грузчики с очередной порцией вещей. Он кое-как проскользнул в дом и печально оглядел растерзанную гостинную. Половина добра уже была вывезена, другая половина была составлена тут-же в полнейшем беспорядке.

- Аглая Александровна, скоро закончите? - спросил он тещу немного невпопад. Количество оставшихся в доме вещей было совершенно очевидно.
Аглая вскинула на него глаза и воскликнула:
- Володенька, как ты вовремя.
- А где Лена? Лена!
Леночка бегом спустилась по лестнице, прикрывая натужной улыбкой испорченное слезами лицо.
- Володечка! Наконец! Сейчас поедем обедать к родителям. Я только одену Антошу.
Владимир смущенно мялся у порога, не поднимая глаз. Лена остановилась на полпути, глядя на мужа в тревожном ожидании. Наконец он поднял к ней голову и сказал:
- Ты не волнуйся, я уже пообедал.
- Но мы же договорились!
- Да, но обстоятельства изменились. Я зашел порпрощаться, мой поезд отбывает через час.

Каждое утро начиналось с газеты. Василий Иванович открывал свежие страницы, еще пахнущие типографской краской и просматривал новости с фронта. В первые месяцы войны состояние дел еще подавало какую-то надежду, но вскоре обстановка усложнилась. Было ясно, что нескольких месяцев боев будет недостаточно.

Городская управа как могла помогала семьям воинов низшего ранга пережить тяжелое время. Инспектор образования приказал продолжать выплачивать жалованье семьям ушедших на фронт учителей. В городе на средства благотворителей был организован комитет помощи нуждающмися семьям фронтовиков, а городская управа распределила между их семьями участки земли для огородов, освободив их даже от уплаты оброков. Воду из городского водопровода семьям фронтовиков стали отпускать совершенно бесплатно.

К зиме стали приходить первые составы раненных и в зданиях женского и мужского начальных училищ открыли военный госпиталь в дополнение к уже существующему госпиталю Красного Креста. Купец Севрюжкин – хозяин самого большого аптекарского магазина бевозмездно поставлял в него часть медикаментов, и даже городское священство объявило о том, что отныне будет отчислять для госпитальных нужд процент от своих сборов. В начальных школах все чаще учительствовали женщины, заменив ушедших на фронт мужчин, а в здании реального училища по вечерам проводились курсы сестер милосердия. Соня тоже рвалась на эти курсы, но отец, не объясняя причин, запретил ей даже думать об этом.

Василий Иванович приказал соблюдать в доме режим строжайшей экономии, и в особенности на кухне. Нельзя сказать, что в доме не хватало средств, но не было уже и прежнего достатка, а всевозможные благотворительные мероприятия потребляли немалую часть скудных доходов.

Промышленность работала в замедленном темпе. Мукомольщики собрались было поднять цены на муку, но городской комитет строжайше запретил им это. Даже малейшее повышение цен на хлеб было недопустимо в это трудное для всех время. Рыба, выловленная во время путины в Астрахани, почти полностью отправлялась на фронт. Особенно выручала вобла и сушеный лещ: они прекрасно переносили дорогу и могли храниться довольно долго, не требуя для этого особых условий. Да и уловы были уже не те с уходом самых молодых и умелых рыбаков на фронт. Бакаллейный магазин был всегда полон покупателей, но не было в нем уже ни прежнего изобилия, ни прежней роскоши. Все труднее и труднее было заполнять его обширные витрины и поражать покупателей деликатесами.

Полина Никаноровна поначалу бросилась, как и многие женщины, с рвением вышивать кисеты, но к осени стало ясно, что война далека от завершения и она перешла на вязание носков. То, что она умела это делать не хуже няни, необыкновенно поразило Соню и она с опаской обходила клекот ее спиц опасаясь, что ей придет в голову обучить и ее этому, несомненно нужному, но столь скучному занятию. Мачеха знала даже некие узоры-обереги и старательно высчитывала петли, придерживаясь одной только ей ведомой науке. Позже она научилась вывязывать еще и варежки с большим и указательным пальцами "для стрельбы” и часами старательно шевелила губами, чтобы не ошибиться. Встречаясь иногда глазами с Соней, она бросала ей презрительную гримасу и Соня точно знала почему, но с безразличным видом следовала своей дорогой, предпочитая помогать любимой няне на кухне с приготовлением обеда.

Как то осенью Василий Иванович встретил в городе Михайло Романова с сыном, отметив про себя, что на фронт его не забрали. Красивый, богатырского сложения мужик жил со своим подростком-сыном и единственной служанкой-староверкой за городом, в избе при конном заводе, а большой двухэтажный дом в городе сдавал приезжим. Он был в довольно скучном настроении духа и пожаловался Василию Ивановичу на то, что большую часть его лошадей забрали в контрибуцию, иначе говоря для нужд фронта, выдав ему на каждое животное официальную бумагу, по которой по окончании войны будет возмещена их полная стоимость. На заводе оставили только самых породистых особей и производителей, тех, что имели несомненную ценность для продолжения коноводства.

Романов слыл в округе цыганом и колдуном, хотя сам он отказывался как от одного, так и от другого. Для цыгана он был слишком грамотен и бел с лица, да к тому же еще и синеглаз, но в то, что он был колдуном, верил и сам Василий Иванович. Он был отличным лекарем для собственных лошадей, а соседи со всей округи постоянно звали его к своим заболевшим козам и коровам. Неоднократно случалось даже, что ему приходилось врачевать и борзых, но только если за ним присылали коляску. Славился он и своим свирепым злопамятством и мстительностью, так что было намного безопаснее иметь его в друзьях, чем во врагах. Кроме всего прочего у него имелась одна странная способность, которая удивляла людей и даже слегка пугала. Встретив иногда знакомого и поболтав с ним о том-о сем, он вдруг нежданно-негаданно давал ему четкий совет по самому неожиданному поводу, и те, кто легкомысленно относился к его наставлениям, впоследствии горько об этом сожалели. Вот и в тот день он вдруг прервал Василия Ивановича на полуслове, чтобы посоветовать ему соорудить в надежном месте тайник и спрятать в нем большую часть своих сбережений.
- Зачем? - спросил было Василий Иванович, но Романов в ответ только пожал плечами и поспешил распрощаться.

Всю обратную дорогу Василий Иванович обдумывал странный совет Романова, прикидывая и так и сяк, но никак не мог понять для чего это было надо. В конце-концов он рассердился про себя, обозвал чертова колдуна нехорошими словами и постарался поскорее позабыть эту встречу. У него и других забот было немало: число сирот в приюте постоянно и неуклонно росло и надо было всех их одеть и прокормить. Хорошо, что ему помогали в этом как могли его знакомые и друзья. С появлением беженцев в городе открылся и новый приют для сирот с ремеслянным обучением, содержавшийся на средства Городского Земства, Красного Креста и многочисленных благотворителей. Около железнодорожного вокзала для беженцев открыли бесплатный питательный пункт, а поскольку многие не желали более уезжать из приветливого городка, городские власти начали строить для них просторный барак. До наступления холодов надо было устроить всех на проживание и Василий Иванович ко всему прочему был приглашен в комитет по выявлению свободного жилья. Всем беженцам выдавалось по пятнадцать копеек на душу для пропитания и в специальном лазарете строжайшим образом проверяли состояние их здоровья, чтобы предупредить возможные эпидемии.

____________________________
' Les français sont avec nous, non ? (фр.) - Французы с нами, или нет?
'' Bien-sur, ma chère, et les anglais aussi !(фр.) - Конечно, дорогая, и англичане тоже.
''' Mais alors, qui est contre nous, les allemands seuls ?(фр.) - Кто тогда против нас, одни немцы?
'''' Les allemands et les autres chiens (фр.) - немцы и прочие собаки (каламбур от "немцы и австрийцы”)

                                                                         (Продолжение следует)