Вам, наверное, почти любая из баб скажет, что ей офигенно не нравятся пьяные мужики. Моей матери сие тоже не особеливо-то понравилось, когда мой отец и ещё пара мужиков расположились на веранде, желая пообщаться с дядей Бахусом. Следует заметить, что веранда в доме отца весьма-таки уединённое место. Раньше она вообще была отделена от кладовой и черного входа, так как по хитрому плану наших архитекторов должна была иметь отдельный вход со двора и избы. Так как два входа в знойной Сибири было довольно большой роскошью, то отец, утеплив всеми возможными средствами дверь, ведшую на веранду, соорудил в образовавшейся нише вполне приятную вешалку для грязной одежды. Сначала эта веранда, служившая всё больше хранилищем для старых журналов и книг, и так же моим прибежищем, когда я впадал в грех безмерного пожирательства культурных и иных духовных ценностей, что мог выкопать в этом старье, обширном по составу и разнообразном по содержанию. Для большего комфорта там торчал диван с продавленными пружинами, скрипевшими под моим телом, на котором я мог пролеживать целыми днями, когда меня посещал это бзик, даже забыв про футбол, речку и прочие развлечения молодости. Скоро, однако, усилиями мужской половины, то бишь отца, моего друга и сотоварища брательника, и меня самого, под верандой был выкопан погреб, после чего последнее прибежище могиканина, то есть моё, превратилось в проезжий двор, так как папа прорубил ещё одну дверь, но уже соединив её с коридором веранды, ведшим в дом. Причина была прозаическая и печальная: папе не хотелось давать кругаля вокруг этой самой веранды, отгребать с крыльца отчего-то беспрестанно падающий снег, матерясь на холодном ветру, ковыряться в замке и тащить на себе, уже в обратном порядке, разного рода банки и склянки, обнимая их холодные от долгого пребывания под землей, гладкие, нежные тушки. Если принять во внимание, то, что эту процедура имела многократный циклический характер, цикл которого зависел от нескольких причин: количества переносимых банок, количество несунов, состав которых постоянно убывал, в связи с отбытием этого самого состава в разных направлениях нашей страны ридной, а, самое главное, от их желания тащить эти самые банки. Несмотря на все эти изменения, веранда так и оставалась уединенным местом, где я мог, при соблюдении некоторых правил конспирации, пролеживать целый день. Скрипучий диван ещё не покинул своего места и не превратился во вполне богоугодные дрова с некоторым количеством гвоздей, шурупов и остатков выгоревшей материи на них, уступив место весьма приличным и строгим полкам и шкафам папиного производства из струганных досок, на которые и перекочевал весь развал из журналов, книг и газет, тщательно прошнурованных и сшитых отцом.
Но вернемся к отцу и Компани. В квартиру, так как мать надулась, как индюк, отец сам не пошёл, возложив все обязанности по доставке съестного и необходимой тары на мои хрупкие плечи, с которых я, не мудрствуя лукаво, перебросил эти самые обязанности на маму, которые, хоть и с вывертами, выполняла добросовестно, оставив мне роль посредника между отцом, собой и тарелками. С этой ролью я всегда справлялся лучше других, зачастую выступая миротворцем, таская в своем клюве лавровую ветку мира между надувшимися сородичами. Разместившись на этом известном вам скрипучем диване и табуретке, используя в качестве стола большой ящик, мужики быстренько нашинковали огурцы, сало и хлеб, разложили соленые помидоры и капусту и приступили к питию водки.
Так как я находился в компании пьяных мужиков больше, чем следует, и события, последовавшие за этим, я опишу не со слов отца, так что красок в данном случае не пожалею.
Одним из папиных гостей, точнее собутыльников, был Леонид Федорович, главный экономист той шарашки, в коей работал мой отец. Леонид Федорович или по-иному Леопольд, был человеком примечательным. Он умудрился переработать на должностях экономиста едва ли не во всех организациях З-рей, все признавали в нем великолепную голову, но не держали его долго из-за пристрастия к пресмыкающемуся, что обитает на водке рюмочной и олицетворяет всех эскулапов мира в одном лице. Впрочем, к этой змеюке наш Фёдорович не имел никакого отношения, поскольку предпочитал живой твари ту самую рюмку, по которой она ползала. Впрочем, это и не удивительно: Леонид Федорович был сахалятом, то есть помесью русского с якутом. Так что в его пристрастиях к таре змия ползучего были виноваты его предки, которые сидели на оленях, а никак мои - на бочке с вином. Так что генетика здесь на примере Федорыча не оплошала: он был типичный сахалят с веселым характером, умный, незлобивый, но законченный алкаш. Я, года через четыре работал с ним, так что имею о нем полную информацию. Так что не пеняйте мне за то, что я разлаживаю его по косточкам.
Одним из недостатков Леонида ибн Федоровича, было невоздержанность его на язык, а моего отца-вспыльчивость и нетерпение, когда ему перечили по-глупому. Вот на этом переломе характеров и произошла их стычка. Скорее всего, темой для разговора послужили те помидоры, которые гордо возвышались над тарелкой на импровизированном мужицком столе. Начала этого спора я пропустил, кроме всего прочего я не вникал в их пьяную болтовню. Чем бы дитя ни тешилась, лишь бы не дралось.
Так как дело происходило в июле, скорее всего в конце, то когда разговор перешел на плоды земные - огородные, то мой отец гордо сообщил, что у нас уже есть красные помидоры. Помидоры в июле где-нибудь в Краснодарском крае, естественно, дело обычное, то в наших краях это явление редкое без специальных теплиц с обогревом. Который, этот самый обогрев, у нас прекрасно заменяет навоз. Этот южный фрукт в наших широтах, из-за короткого вегетационного периода, попросту не вызревает, как положено, так что большую часть урожая его снимают и укладывают в большие ящики, переложив их соломой, ещё зелёными. Несмотря на сей факт, он дает отменный урожай, часть из которого мы использовали с брательником и не только с ним, на разного рода снаряды и бомбы, которые пускались в ход тут же на огородных грядках. При попадании которых, можно было созерцать не только злую рожу своего брательника, но и огромное мокрое пятно на рубашке или штанах, в том числе и моих. Физиономию свою в этот момент я не наблюдал со стороны, но злость и желание отомстить за свои поруганные панталоны в совокупе с рубашкой, на ней проступали, видимо, весьма отчетливо.
Заявить в начале июля, что у тебя уже зреют помидоры, было просто в это время чушью. Так что Федорыч с прямотой любого русского, якутского происхождения, заявил свою точку зрения моему отцу. Отец попытался, было объяснить, что это так и есть, но будущий Леопольд даже и не стал слушать отца, заявив ему, чтобы он не вешал ему лапшу на слуховой аппарат и что-то ещё малоприятное, вплоть до обвинения во вранье.
Это было уж чересчур. У моего отца заиграли желваки на скулах. Это был первейший признак того, что он злился, и не стоило доводить его до бешенства, но беззаботный сахалят не заметил этой перемены в отце, кроме того, он заявил, что никуда не пойдет, хоть и находится в непосредственной близости от того самого огорода, где зрели эти томатные вундеркинды. Он даже обвинил отца едва ли не в шулерстве. Это было совсем уж через край.
Он плохо знал моего отца!
Пусть его соратник по Управлению сельского хозяйства был моложе отца на двадцать лет с хвостиком, довольно крепок для своих годов, некогда тягал железо, но он тут же получил пару хороших затрещин, был повержен на пол и доставлен путем буксирования на собственных волосах к парнику, где созерцал эти самые помидоры на кустах, путем тыканья в них мордой. После чего он был выпущен из крепких рук моего отца, с требованием: встать на колени и покаяться. Вместо этого Федорыч начал изрыгать всякую ересь и хулу, относящуюся к отцу, никак к благодетелю, и излагать русскую ненормативную лексику со словами удивления и возмущения вперемежку. Естественно, что после этого ему пришлось долго играть в догонялки с ним вокруг машины, стоящей посередь двора, в двух шагах от вожделенных ворот на улицу, если бы не моё вмешательство и подоспевшего третьего собутыльника, личность которого, как вы знаете, я не припоминаю, задержавшего отца на мгновение, то Леониду Федоровичу пришлось бы произносить публично речь покаянную, так как шансов удрать у него не было никаких.
Выскользнув за ворота, Леонид Федорович резво рванул в сторону дома ридного со скоростью спринтера без шатаний и колебаний, несмотря на принятые на грудь С с какими-то Н и вожделенным кислородом, остепененных в этой химической формуле до забытого мною количества.
Больше с отцом о томатах он не спорил никогда... Бьюсь об заклад! В дагонялки тоже не играл. Я этого как-то тоже не заметил.
Помочь сайту
Поздравления
