Помочь сайту
Поздравления
Пятый стол.Лада. Пикантно.5.25.
27 мая 2015 -
Юлия Кхан
5.25.
Максимов сильно прибеднялся, говоря, что ему-де очень мало для жизни надо: в этих катакомбах крылись еще множество комнат, в которых мне предстояло побывать, но, очевидно же, что еще больше тех, куда мой нос никогда не дотянется…
В том помещении, куда он меня привел, все стены и потолок были зеркальными. У меня даже голову закружило от стольки-кратного повторения меня! Как таковая мебель практически полностью отсутствовала. С потолка, из швов между зеркальными панелями, свисали какие-то широкие ленты. Часть из них просто свободно спускались до пола, другие же, прокладывая петли, возвращались обратно к потолку. Это немного напоминало паутину какого-то исполинского паука, если помыслить наши человеческие размеры меньше одноклеточной водоросли. Хорошо, что пауки водорослями не питаются, подумалось мне, хотя меня сюда явно не на закуску привели…
Джон обнял меня со спины, тесно прижался всем телом, чтобы я ощутила его желание, покрутился из стороны в сторону, любуясь нашим отражением, а затем резко перегнул меня пополам через ближайшую, в форме петли, ленту. Она оказала весьма упругой.
– Это лонжи, немного похожи на цирковые, страховки для любителей адреналина типа меня. Как поживает твой вестибулярный аппарат? Не в курсе? Ну, мы это сейчас быстренько проверим…
Джон перехватил мою талию той же самой лентой, на которую первоначально «повесил» меня, как свежевыстиранное полотенце. Затем к браслетам на запястьях он прицепил мне какие-то подвижные кольца, через которые та же самая лента пропускалась. Еще одно кольцо он сомкнул, чтобы лента, охватывающая мою поясницу, не смогла случайно размотаться. Затем он ухватился руками за лонжу, чуть пониже мест крепления к моим браслетам, проверил, свободно ли лента проскальзывает через кольца вниз. Обеими ногами он обхватил мое тело, как коала, влезающий на эвкалипт (если бы он не удерживал свой вес на руках, я вряд ли выстояла бы под его тяжестью), немного пораскачивался на мне и снова встал на ноги. Удовлетворенный проверкой, Джон хмыкнул, покряхтел немного, затем поцеловал меня в шею, словно спрашивая разрешения на старт, и овладел мною сзади. После этого, как только его член занял привычное уже положение внутри, снаружи Джон начал вращательными кистевыми движениями подматывать ленту с обеих сторон себе на руки, и когда мы начали отрываться от пола, он рывком оттолкнулся и снова обвил мое тело ногами.
– Ну, поехали? – и мы взвились под потолок…
Я и представить себе не могла, что Джон занимался акробатикой! Его тренированные мышцы заставляли наши сплетенные тела совершать сальто и кульбиты прямо в воздухе, руки подтягивали петли, регулировали длину и натяжение лонж прямо в процессе вращения. Для меня это были совершенно незнакомые прежде ощущения: полета, адреналина и экстаза в едином клокочущем коктейле… Периодически Джон отрывался от меня и, перепрыгивая с лонжи на лонжу, как Тарзан по лианам, издавал такие же первобытные победоносные вопли, в то время как я просто пружинила вверх-вниз, приходя в себя после очередного оргазмического взрыва…
В какой-то момент в углу комнаты раздалось тихое жужжание: разверзся люк, и на поверхность поднялся сервированный напитками и фруктами столик и два высоких стула. Джон спустился на ноги, подошел ко мне, «успокоил» страховочный подвес, отцепил меня и помог добраться к столу. Моя голова кружилась, ноги подкашивались, в глотку ничего не лезло. Вестибулярный аппарат оказался не настолько выносливым, как, наверное, хотелось бы Максимову. Он сочувственно покачал головой.
– М-да, трейсер из тебя тот еще! На-ка, вот, выпей! – и протянул мне бокал.
Честно говоря, все эти игры в «съешь меня», «выпей меня», мне надоели еще в детстве, когда мы до одури играли в кэролловскую «алису», а сейчас – особенно, осознавая, что очередной коктейль может снова лишить меня этой самой осознанности… Но делать ничего не оставалось: тон был приказной, жест командный, взгляд суровый. Я попыталась было задержать глоток во рту, но под пристальным взором «генерала», проглотить пришлось, ибо, к тому же, он еще и высоко задрал мой подбородок, словно предвидел попытку саботажа с моей стороны.
– Не пытайся обмануть меня, я все ваши женские уловки насквозь вижу, – строго произнес Максимов. – Да, и не женские тоже. Думаешь, я не заметил, что тебя «кайф» не взял после последнего перекуса? Решила притвориться, скрыть присутствие своего «Я»? Дурочка, совсем напрасно ты затеваешь со мной игры! Ведь если бы ты добровольно призналась, что тебе больно, я бы прекратил истязания! Лучше вколол бы тебе дополнительную дозу, и твоё удовольствие сравнялось бы с моим: ты бы не чувствовала боли, зато испытала бы такие оргазмы, каких тебе еще никто не дарил, отвечаю! Однако, человек сам хозяин своей судьбы, а твой разум – отец твоих проблем и ошибок трудно-поправимых. Вот сейчас, к примеру, чего тебе больше всего хочется, только не лги мне!
Больше всего на свете мне сейчас хотелось сбежать подальше от этого всеведающего, неутомимого засранца, да, разве же могла я такое ему сказать… Глупо и заискивающе улыбаясь, я смущенно пролепетала:
– Я… немного устала…
– Еще бы ты не устала: вместо того, чтобы наслаждаться приливом энергии, который дарит тебе мой «драг», ты сопротивляешься и борешься с ним, а он вынужден бороться с тобой, еще сильнее истощая тебя. Так и инсульт заработать недолго! – вынес он мне свой непререкаемый диагноз. – В общем, так, либо ты просишь меня вколоть тебе вторую дозу и прекращаешь ее действию сопротивляться, либо я накажу тебя, и уже на этот раз по- настоящему! Что выбираем? Колоть?
Я, тревожась о последствиях, сглотнула слюну и кивнула. Становилось понятно, что пока этот маньяк не пресытится моим телом, убежать отсюда мне не светит, так что, возможно, он прав, и пути к сопротивлению – только тернии, и никаких звезд на горизонте…
Когда же Максимов ввел мне препарат, по его победоносной ухмылочке я поняла, что опять совершила ошибку! Он вколол мне что-то иное: это ощущалось и по появившемуся неприятному привкусу во рту, и по тому, что язык стал ватным, а мысли начали путаться. Нет, в сон меня не клонило, энергии было – хоть отбавляй, вот только руки и ноги потеряли синхронность, на лице застыла улыбка, а вместо осмысленной речи я могла издавать только нечленораздельные стоны.
– Вот так, лучше постони, да помычи, чем всякую хрень там про меня себе думать. Ведь вправду говорят: баба должна быть прекрасна и безмозгла, самое то – сочетаньице! А теперь мы совершим еще одну прогулку, у меня возникла чудесная идея, тебе понравится!
Передвигаясь рядом с Джоном расслабленной походкой идиотика, я с трудом понимала, куда мы идем и зачем. Оказалось, назад, в комнату, напоминающую спальню. Только теперь обстановка несколько изменилась: вместо кровати в нише на небольшом подиуме стоял огромный концертный рояль белого цвета, горела рампа, стены вокруг этой импровизированной сцены тоже стали зеркальными, а перед сценой на стульях уже сидели зрители: целый взвод одетых в униформу личной гвардии молодых парней, глупо озирающихся по сторонам и друг на друга, тянули улыбки и явно плохо соображали.
– Смотри, вот она моя пехота, мои неутомимые и отважные бойцы, защищающие твой покой от внешнего и внутреннего врага. Как ты считаешь, заслужили они небольшого зрелища? О да, конечно же, они его заслужили, ведь здесь под землей так мало вариантов поразвлечься! Вот мы их и развлечем немного, а заодно и для своих семейных вечеров небольшое хоум-видео снимем. Обратила внимание на зеркала? За каждым из них точка видео-захвата. Позже смонтируем, будет 3D-панорамное действо, очень эффектное, я тебе доложу! А сейчас, маэстро, музыку! – Джон хлопнул в ладоши, фоном полилась классическая пасторальная музыка семнадцатого века. Он поднялся вместе со мной на сцену, поклонился сам и заставил поклониться меня. Зрители механически зааплодировали. В их внешнем спокойствии было что-то неестественное, словно все они были зазомбированы совершать только предписанные действия и ничего более.
Тем временем, Джон подхватил меня за ягодицы, легко подкинул, и я оказалась сидящей верхом на рояле, вместо пюпитра. Джон подкатил треногую вертушку стула, сделал жест, как будто откидывает фалды концертного фрака, уселся за инструмент в позе концертирующего пианиста. Затем он раздвинул мои ноги, подтянул меня к себе настолько близко, как это только было возможно, чтобы я не сковырнулась, и, заиграв весьма легкомысленный мотивчик, неожиданно впился в мою промежность. Его «кунилини» не было нежным, скорее даже грубым, нарочитым, прерывалось временами, когда исполняемый руками пассаж требовал внимания «пианиста», однако, мое тело испытывало небывалое возбуждение и отвечало на извращенные ласки оргазмами, одним за другим. Мое тело предавало меня, раз за разом, но к этому следовало привыкать, ведь ему, как тому дураку, нечем было читать, нечем понимать, нечем сомневаться или стыдиться содеянного…
Закончив играть фривольный канкан, Джон вдруг зарычал, опрокинул меня навзничь, задвинул внутрь, под откидную крышку рояля, сам же взгромоздился коленями на клавиши, и принялся «шпилить» меня изо всех сил, так что рояль стонал под нами и изрыгал какофонические дисгармонии. Максимов нисколько не стеснялся демонстрировать младшим подчиненным свой разверстый анус; он так был перевозбужден процессом и самим фактом обладания мной в столь оригинальной манере, что стоило крепко призадуматься нашим зрителям, а не слишком ли много они будут знать…
Мои волосы цеплялись за струны рояля, за колки, рвались, когда Максимов резко «натягивал» мое тело на себя, но болезненные ощущения не способны были пробиться сквозь дурман химического экстаза; сюрреализм происходящего нисколько не беспокоил и аудиторию: все, молча, затаив дыхание, внимали обезумевшему роялю, готовые требовать исполнения «на бис»…
Наконец, то ли Джону все это надоело, то ли его голову посетила очередная невероятная идея, он оттолкнул меня и слез с инструмента.
– На сегодня хватит, я удовлетворен: спасибо, дорогая! – он поцеловал мое колено так, как джентльмен целует даме ручку. – А вот тебе, похоже, трудновато придется! На твоем «дозняке» ты без &ера не протянешь и пяти минут… Что же нам делать, а? Не подскажешь? М-да, а еще аналитик! Дай-ка, подумаю!? Вот, придумал! Ай, да, Евгений Александрович, ай, да, сукин сын, какой выход нашел! – и он приложил к губам браслет, как я думала, часов (оказалось, что в браслете было встроено переговорное устройство). – Разрешаю взять! Разрешаю иметь! Три часа! Время пошло!
И тут случилось невообразимое: только что сидевшие сиднем, немтыри в униформе повскакивали с мест, начали с воплями и улюлюканием срывать с себя одежду, повалили толпой на сцену, буквально готовые разорвать меня на части. Максимова оттеснили, он продолжал что-то говорить в устройство, уже будучи на значительном расстоянии от меня, но тут я осознала, что слышу его голос прямо в своей голове.
«Не удивляйся ничему, дорогая: побочный эффект препарата, которым сейчас накачана ты, и который, правда в другой пропорции, плещется в жилах этих юнцов, заключается в том, что ваше сознание становится способным воспринимать команды, подаваемые в инфразвуке через преобразователь, как непреложный закон, как неоспоримое побуждение действовать, как собственное внутреннее желание и инстинкт, сопоставимый с инстинктом сохранения жизни. Им всем кажется, что, не выполнив приказ, они тут же умрут на месте. Поэтому, в ближайшие три часа они исправно обеспечат тебя фрикциями, чтобы ты, моя королева, не корчилась в судорогах и не унижалась, вымаливая у меня секс! Мне требуется заняться делами, поэтому я не стану сейчас утруждать себя дополнительной дозировкой, исключительно ради твоей похоти, но ты должна понять меня правильно: я и то, что сейчас делаю, делаю только ради тебя, любимая моя женщина, все ради тебя! Мы расстанемся ненадолго! Не скучай и постарайся получить удовольствие!»
Я растерянно смотрела вслед удаляющейся фигуре Максимова, в то время как толпа перевозбужденных молодчиков, все как один атлетически сложенных, поигрывая бицепсами, перекидывали мое тело с рук на руки, как это бывает на «пого»-дискотеках, и волокли в комнату для акробатики…
Мне было неинтересно, что будет дальше… Сознание цеплялось за отголоски в моей голове, мучительно пытаясь вспомнить что-то… Что-то, уже происходившее со мной…Или опять дежа вю?..
Здесь, в «паркурной» комнате, меня привязали к лонжам и растянули на манер «витрувианского человека»: каждый по очереди овладевал мною, остальные маструбировали, окружив плотным кольцом. После этой игры, они опробовали пользовать меня парами, параллельно принуждая к минету с остальными. Фантазия (или кто-то извне!?) подсказала им, что если подвесить меня за ноги, растянув их насколько возможно, то можно состязаться в меткости, наполняя мою вагину в несколько струй. Затем, когда возбуждение начало зашкаливать, кое-кто из них начали совокупляться и друг с другом тоже. Дело дошло даже до игры в своеобразный паровозик: выстроившись в колонну, они безропотно подставляли свой анус стоящему позади, а когда тот извергался, то по цепочке право на извержение передавалось впереди стоящему, до тех пор, пока самый первый не вбрасывал свое себя в меня, а затем переходил в конец очереди…
Они катались на мне верхом, катали меня верхом на себе, экспериментировали со вместительностью моих физиологических отверстий (будучи изрядно подкачанными препаратом, размеры их половых органов сами по себе могли бы устрашить даже видавших виды нимфоманок, только мое сознание напрочь отказывалось шокироваться и происходящим, и тем на что способно мое тело, чтобы удовлетворять этим безумным фантазиям!)
Наконец, действие препарата начало ослабевать: участники оргии, мало-помалу осознавая, что творили минуту назад надо мной, но в большей степени – друг с другом, внезапно преисполнились ненависти и злобы, которые вытесняли из их мыслей воспоминания о мужеложестве; стесняясь смотреть в глаза друг другу, они сублимировали постыдные воспоминания в агрессию по отношению ко мне: меня начали бить… Били жестоко, но старались не калечить, хотя брюллики грубо вырвали и цепочки с тела тоже пооборвали (спасибо, хоть кровью не истекла). Оскорбляли последними словами, плевали в лицо, мочились сверху и безудержно гоготали, но фантазия их явно слегка иссякла. К слову, волшебное действие бальзама также постепенно сходило на нет: тело начинало ныть и отзываться на удары, места «общего пользования» стали саднить, кровоподтеки проявляться, необоримость пропадать, выносливость рассеиваться, как предутренний морок… Возвращались страдательные суффиксы. Возвращались болевые пороги. Возвращался стыд. Нарождался крик. За крик – снова били… Круг замыкался... Запасы энергии истощились…
Вернувшись к традиционным формам насилия и надругательств над женским телом, они старались во всю, правда теперь по очереди, по двое или по трое, остальные поддерживали действующих «героев», окружив и салютуя фонтанами семени. В какой-то момент, мое сознание, тоже начав приходить в себя, вдруг узнало в парне, которого меня заставили «оседлать», своего водителя… Это был Влад, и его лицо я не смогла бы спутать ни с чьим. В эту минуту оно почему-то выражало скорбь (возможно именно это несоответствие и дало толчок к окончательному пробуждению моего «я»)…
Притянув меня к себе поближе, парень зашептал мне на ухо:
– Простите меня, умоляю, Лада Владимировна, простите, я никогда бы сам не позволил себе даже представить такого, во что мы сейчас влипли… Возможно, у меня осталось очень мало времени, но… Вас ищут, все подполье на ушах, все с ног сбились… Я уже давно в рядах «незаметных», под прикрытием… Но не знал… Клянусь Богом, не знал… Простите меня!.. Мне будет легче умирать, прощенным… Простите… Я так восхищался Вами всегда, боготворил, никогда бы не посягнул… но я не мог не действовать как все… Меня бы вычислили… Хотя, теперь уже, какая разница… Простите, умоляю Вас, я не успел…
И тут он умолк на полуслове, а я – нелепо уставившись в остекленевшие глаза парня, в лицо, застывшее в гримасе боли и ужаса, с аккуратной дырочкой по центру лба, – скорее поняла, что слышу, чем услышала серию глухих щелчков, а затем еще, и еще одну серию… Оцепенев от шока, осознав, что продолжаю лежать на парне, только что бывшем живым, а ныне покойным, я откатилась в сторону и ощутила, что его отрезанный член все еще находится во мне, и, похоже, что еще один – сзади…
Над нами стоял ухмыляющийся Джон: в одной руке он держал окровавленный клинок мясника, а в другой – еще дымящийся пистолет. Я огляделась: комната была наполнена окровавленными трупами, зеркала забрызганы кровью, но ни одно не разбилось… Стояла тишина. Никто не стонал. Все были мертвы. Джон методично расстрелял всех участников оргии…
– Ну, а как ты хотела? Или ты думала, что я позволю кому-либо из них хвастаться, что имели секс с женой главы корпорации?
Рядом со мной из-под пола поднялся, знакомый мне уже, стол: Джон бережно переложил меня на него.
– Потерпи, сейчас Навруз, как всегда, все приведет в порядок, и мы все забудем. Помнишь, я сказал тебе: или укол, или накажу? Помнишь? Умничка! Так вот, признаюсь: я обманул тебя! В моей империи никогда не будет никакого «или»! Если я только помыслил кого-то наказать, значит, накажу, рано или поздно! При чем, скорее рано! Подчиненные, если ты помнишь, никогда не должны забывать о неотвратимом, а главное – молниеносно наступающем наказании за проступки. Твой проступок – попытка лгать мне! Попытка сопротивляться моим планам! Я очень надеюсь, что ты усвоила урок, и впредь никогда моим гвардейцам не придется платить такую цену за твои глупости. Выбрось все из головы! Ты моя! И ни с кем я тебя не разделю! Разве что в воспитательных целях! Сердишься, что обошелся с тобой так сурово? Да, ладно, походишь к психологу и простишь меня! А теперь – попрощаемся ненадолго. Я закончил свои дела, и ты скоро снова будешь готова ко встрече со своим любимым мужем! Чиста и невинна, как в день сотворения мира! Мы все забудем! Жду тебя!
Мое ложе медленно поехало вниз. Я смотрела на своего мучителя, изо всех сил пытаясь скрыть лезущую наружу гримасу брезгливости и отвращения. Так вот куда пропадают мальчики в корпорации «Макс&MALL»! По-видимому, Кряжина-младшего разыскивать далее не имело никакого смысла. Навруз позаботился. КАК ВСЕГДА!
Мое сознание на этой мысли предпочло потеряться…
Максимов сильно прибеднялся, говоря, что ему-де очень мало для жизни надо: в этих катакомбах крылись еще множество комнат, в которых мне предстояло побывать, но, очевидно же, что еще больше тех, куда мой нос никогда не дотянется…
В том помещении, куда он меня привел, все стены и потолок были зеркальными. У меня даже голову закружило от стольки-кратного повторения меня! Как таковая мебель практически полностью отсутствовала. С потолка, из швов между зеркальными панелями, свисали какие-то широкие ленты. Часть из них просто свободно спускались до пола, другие же, прокладывая петли, возвращались обратно к потолку. Это немного напоминало паутину какого-то исполинского паука, если помыслить наши человеческие размеры меньше одноклеточной водоросли. Хорошо, что пауки водорослями не питаются, подумалось мне, хотя меня сюда явно не на закуску привели…
Джон обнял меня со спины, тесно прижался всем телом, чтобы я ощутила его желание, покрутился из стороны в сторону, любуясь нашим отражением, а затем резко перегнул меня пополам через ближайшую, в форме петли, ленту. Она оказала весьма упругой.
– Это лонжи, немного похожи на цирковые, страховки для любителей адреналина типа меня. Как поживает твой вестибулярный аппарат? Не в курсе? Ну, мы это сейчас быстренько проверим…
Джон перехватил мою талию той же самой лентой, на которую первоначально «повесил» меня, как свежевыстиранное полотенце. Затем к браслетам на запястьях он прицепил мне какие-то подвижные кольца, через которые та же самая лента пропускалась. Еще одно кольцо он сомкнул, чтобы лента, охватывающая мою поясницу, не смогла случайно размотаться. Затем он ухватился руками за лонжу, чуть пониже мест крепления к моим браслетам, проверил, свободно ли лента проскальзывает через кольца вниз. Обеими ногами он обхватил мое тело, как коала, влезающий на эвкалипт (если бы он не удерживал свой вес на руках, я вряд ли выстояла бы под его тяжестью), немного пораскачивался на мне и снова встал на ноги. Удовлетворенный проверкой, Джон хмыкнул, покряхтел немного, затем поцеловал меня в шею, словно спрашивая разрешения на старт, и овладел мною сзади. После этого, как только его член занял привычное уже положение внутри, снаружи Джон начал вращательными кистевыми движениями подматывать ленту с обеих сторон себе на руки, и когда мы начали отрываться от пола, он рывком оттолкнулся и снова обвил мое тело ногами.
– Ну, поехали? – и мы взвились под потолок…
Я и представить себе не могла, что Джон занимался акробатикой! Его тренированные мышцы заставляли наши сплетенные тела совершать сальто и кульбиты прямо в воздухе, руки подтягивали петли, регулировали длину и натяжение лонж прямо в процессе вращения. Для меня это были совершенно незнакомые прежде ощущения: полета, адреналина и экстаза в едином клокочущем коктейле… Периодически Джон отрывался от меня и, перепрыгивая с лонжи на лонжу, как Тарзан по лианам, издавал такие же первобытные победоносные вопли, в то время как я просто пружинила вверх-вниз, приходя в себя после очередного оргазмического взрыва…
В какой-то момент в углу комнаты раздалось тихое жужжание: разверзся люк, и на поверхность поднялся сервированный напитками и фруктами столик и два высоких стула. Джон спустился на ноги, подошел ко мне, «успокоил» страховочный подвес, отцепил меня и помог добраться к столу. Моя голова кружилась, ноги подкашивались, в глотку ничего не лезло. Вестибулярный аппарат оказался не настолько выносливым, как, наверное, хотелось бы Максимову. Он сочувственно покачал головой.
– М-да, трейсер из тебя тот еще! На-ка, вот, выпей! – и протянул мне бокал.
Честно говоря, все эти игры в «съешь меня», «выпей меня», мне надоели еще в детстве, когда мы до одури играли в кэролловскую «алису», а сейчас – особенно, осознавая, что очередной коктейль может снова лишить меня этой самой осознанности… Но делать ничего не оставалось: тон был приказной, жест командный, взгляд суровый. Я попыталась было задержать глоток во рту, но под пристальным взором «генерала», проглотить пришлось, ибо, к тому же, он еще и высоко задрал мой подбородок, словно предвидел попытку саботажа с моей стороны.
– Не пытайся обмануть меня, я все ваши женские уловки насквозь вижу, – строго произнес Максимов. – Да, и не женские тоже. Думаешь, я не заметил, что тебя «кайф» не взял после последнего перекуса? Решила притвориться, скрыть присутствие своего «Я»? Дурочка, совсем напрасно ты затеваешь со мной игры! Ведь если бы ты добровольно призналась, что тебе больно, я бы прекратил истязания! Лучше вколол бы тебе дополнительную дозу, и твоё удовольствие сравнялось бы с моим: ты бы не чувствовала боли, зато испытала бы такие оргазмы, каких тебе еще никто не дарил, отвечаю! Однако, человек сам хозяин своей судьбы, а твой разум – отец твоих проблем и ошибок трудно-поправимых. Вот сейчас, к примеру, чего тебе больше всего хочется, только не лги мне!
Больше всего на свете мне сейчас хотелось сбежать подальше от этого всеведающего, неутомимого засранца, да, разве же могла я такое ему сказать… Глупо и заискивающе улыбаясь, я смущенно пролепетала:
– Я… немного устала…
– Еще бы ты не устала: вместо того, чтобы наслаждаться приливом энергии, который дарит тебе мой «драг», ты сопротивляешься и борешься с ним, а он вынужден бороться с тобой, еще сильнее истощая тебя. Так и инсульт заработать недолго! – вынес он мне свой непререкаемый диагноз. – В общем, так, либо ты просишь меня вколоть тебе вторую дозу и прекращаешь ее действию сопротивляться, либо я накажу тебя, и уже на этот раз по- настоящему! Что выбираем? Колоть?
Я, тревожась о последствиях, сглотнула слюну и кивнула. Становилось понятно, что пока этот маньяк не пресытится моим телом, убежать отсюда мне не светит, так что, возможно, он прав, и пути к сопротивлению – только тернии, и никаких звезд на горизонте…
Когда же Максимов ввел мне препарат, по его победоносной ухмылочке я поняла, что опять совершила ошибку! Он вколол мне что-то иное: это ощущалось и по появившемуся неприятному привкусу во рту, и по тому, что язык стал ватным, а мысли начали путаться. Нет, в сон меня не клонило, энергии было – хоть отбавляй, вот только руки и ноги потеряли синхронность, на лице застыла улыбка, а вместо осмысленной речи я могла издавать только нечленораздельные стоны.
– Вот так, лучше постони, да помычи, чем всякую хрень там про меня себе думать. Ведь вправду говорят: баба должна быть прекрасна и безмозгла, самое то – сочетаньице! А теперь мы совершим еще одну прогулку, у меня возникла чудесная идея, тебе понравится!
Передвигаясь рядом с Джоном расслабленной походкой идиотика, я с трудом понимала, куда мы идем и зачем. Оказалось, назад, в комнату, напоминающую спальню. Только теперь обстановка несколько изменилась: вместо кровати в нише на небольшом подиуме стоял огромный концертный рояль белого цвета, горела рампа, стены вокруг этой импровизированной сцены тоже стали зеркальными, а перед сценой на стульях уже сидели зрители: целый взвод одетых в униформу личной гвардии молодых парней, глупо озирающихся по сторонам и друг на друга, тянули улыбки и явно плохо соображали.
– Смотри, вот она моя пехота, мои неутомимые и отважные бойцы, защищающие твой покой от внешнего и внутреннего врага. Как ты считаешь, заслужили они небольшого зрелища? О да, конечно же, они его заслужили, ведь здесь под землей так мало вариантов поразвлечься! Вот мы их и развлечем немного, а заодно и для своих семейных вечеров небольшое хоум-видео снимем. Обратила внимание на зеркала? За каждым из них точка видео-захвата. Позже смонтируем, будет 3D-панорамное действо, очень эффектное, я тебе доложу! А сейчас, маэстро, музыку! – Джон хлопнул в ладоши, фоном полилась классическая пасторальная музыка семнадцатого века. Он поднялся вместе со мной на сцену, поклонился сам и заставил поклониться меня. Зрители механически зааплодировали. В их внешнем спокойствии было что-то неестественное, словно все они были зазомбированы совершать только предписанные действия и ничего более.
Тем временем, Джон подхватил меня за ягодицы, легко подкинул, и я оказалась сидящей верхом на рояле, вместо пюпитра. Джон подкатил треногую вертушку стула, сделал жест, как будто откидывает фалды концертного фрака, уселся за инструмент в позе концертирующего пианиста. Затем он раздвинул мои ноги, подтянул меня к себе настолько близко, как это только было возможно, чтобы я не сковырнулась, и, заиграв весьма легкомысленный мотивчик, неожиданно впился в мою промежность. Его «кунилини» не было нежным, скорее даже грубым, нарочитым, прерывалось временами, когда исполняемый руками пассаж требовал внимания «пианиста», однако, мое тело испытывало небывалое возбуждение и отвечало на извращенные ласки оргазмами, одним за другим. Мое тело предавало меня, раз за разом, но к этому следовало привыкать, ведь ему, как тому дураку, нечем было читать, нечем понимать, нечем сомневаться или стыдиться содеянного…
Закончив играть фривольный канкан, Джон вдруг зарычал, опрокинул меня навзничь, задвинул внутрь, под откидную крышку рояля, сам же взгромоздился коленями на клавиши, и принялся «шпилить» меня изо всех сил, так что рояль стонал под нами и изрыгал какофонические дисгармонии. Максимов нисколько не стеснялся демонстрировать младшим подчиненным свой разверстый анус; он так был перевозбужден процессом и самим фактом обладания мной в столь оригинальной манере, что стоило крепко призадуматься нашим зрителям, а не слишком ли много они будут знать…
Мои волосы цеплялись за струны рояля, за колки, рвались, когда Максимов резко «натягивал» мое тело на себя, но болезненные ощущения не способны были пробиться сквозь дурман химического экстаза; сюрреализм происходящего нисколько не беспокоил и аудиторию: все, молча, затаив дыхание, внимали обезумевшему роялю, готовые требовать исполнения «на бис»…
Наконец, то ли Джону все это надоело, то ли его голову посетила очередная невероятная идея, он оттолкнул меня и слез с инструмента.
– На сегодня хватит, я удовлетворен: спасибо, дорогая! – он поцеловал мое колено так, как джентльмен целует даме ручку. – А вот тебе, похоже, трудновато придется! На твоем «дозняке» ты без &ера не протянешь и пяти минут… Что же нам делать, а? Не подскажешь? М-да, а еще аналитик! Дай-ка, подумаю!? Вот, придумал! Ай, да, Евгений Александрович, ай, да, сукин сын, какой выход нашел! – и он приложил к губам браслет, как я думала, часов (оказалось, что в браслете было встроено переговорное устройство). – Разрешаю взять! Разрешаю иметь! Три часа! Время пошло!
И тут случилось невообразимое: только что сидевшие сиднем, немтыри в униформе повскакивали с мест, начали с воплями и улюлюканием срывать с себя одежду, повалили толпой на сцену, буквально готовые разорвать меня на части. Максимова оттеснили, он продолжал что-то говорить в устройство, уже будучи на значительном расстоянии от меня, но тут я осознала, что слышу его голос прямо в своей голове.
«Не удивляйся ничему, дорогая: побочный эффект препарата, которым сейчас накачана ты, и который, правда в другой пропорции, плещется в жилах этих юнцов, заключается в том, что ваше сознание становится способным воспринимать команды, подаваемые в инфразвуке через преобразователь, как непреложный закон, как неоспоримое побуждение действовать, как собственное внутреннее желание и инстинкт, сопоставимый с инстинктом сохранения жизни. Им всем кажется, что, не выполнив приказ, они тут же умрут на месте. Поэтому, в ближайшие три часа они исправно обеспечат тебя фрикциями, чтобы ты, моя королева, не корчилась в судорогах и не унижалась, вымаливая у меня секс! Мне требуется заняться делами, поэтому я не стану сейчас утруждать себя дополнительной дозировкой, исключительно ради твоей похоти, но ты должна понять меня правильно: я и то, что сейчас делаю, делаю только ради тебя, любимая моя женщина, все ради тебя! Мы расстанемся ненадолго! Не скучай и постарайся получить удовольствие!»
Я растерянно смотрела вслед удаляющейся фигуре Максимова, в то время как толпа перевозбужденных молодчиков, все как один атлетически сложенных, поигрывая бицепсами, перекидывали мое тело с рук на руки, как это бывает на «пого»-дискотеках, и волокли в комнату для акробатики…
Мне было неинтересно, что будет дальше… Сознание цеплялось за отголоски в моей голове, мучительно пытаясь вспомнить что-то… Что-то, уже происходившее со мной…Или опять дежа вю?..
Здесь, в «паркурной» комнате, меня привязали к лонжам и растянули на манер «витрувианского человека»: каждый по очереди овладевал мною, остальные маструбировали, окружив плотным кольцом. После этой игры, они опробовали пользовать меня парами, параллельно принуждая к минету с остальными. Фантазия (или кто-то извне!?) подсказала им, что если подвесить меня за ноги, растянув их насколько возможно, то можно состязаться в меткости, наполняя мою вагину в несколько струй. Затем, когда возбуждение начало зашкаливать, кое-кто из них начали совокупляться и друг с другом тоже. Дело дошло даже до игры в своеобразный паровозик: выстроившись в колонну, они безропотно подставляли свой анус стоящему позади, а когда тот извергался, то по цепочке право на извержение передавалось впереди стоящему, до тех пор, пока самый первый не вбрасывал свое себя в меня, а затем переходил в конец очереди…
Они катались на мне верхом, катали меня верхом на себе, экспериментировали со вместительностью моих физиологических отверстий (будучи изрядно подкачанными препаратом, размеры их половых органов сами по себе могли бы устрашить даже видавших виды нимфоманок, только мое сознание напрочь отказывалось шокироваться и происходящим, и тем на что способно мое тело, чтобы удовлетворять этим безумным фантазиям!)
Наконец, действие препарата начало ослабевать: участники оргии, мало-помалу осознавая, что творили минуту назад надо мной, но в большей степени – друг с другом, внезапно преисполнились ненависти и злобы, которые вытесняли из их мыслей воспоминания о мужеложестве; стесняясь смотреть в глаза друг другу, они сублимировали постыдные воспоминания в агрессию по отношению ко мне: меня начали бить… Били жестоко, но старались не калечить, хотя брюллики грубо вырвали и цепочки с тела тоже пооборвали (спасибо, хоть кровью не истекла). Оскорбляли последними словами, плевали в лицо, мочились сверху и безудержно гоготали, но фантазия их явно слегка иссякла. К слову, волшебное действие бальзама также постепенно сходило на нет: тело начинало ныть и отзываться на удары, места «общего пользования» стали саднить, кровоподтеки проявляться, необоримость пропадать, выносливость рассеиваться, как предутренний морок… Возвращались страдательные суффиксы. Возвращались болевые пороги. Возвращался стыд. Нарождался крик. За крик – снова били… Круг замыкался... Запасы энергии истощились…
Вернувшись к традиционным формам насилия и надругательств над женским телом, они старались во всю, правда теперь по очереди, по двое или по трое, остальные поддерживали действующих «героев», окружив и салютуя фонтанами семени. В какой-то момент, мое сознание, тоже начав приходить в себя, вдруг узнало в парне, которого меня заставили «оседлать», своего водителя… Это был Влад, и его лицо я не смогла бы спутать ни с чьим. В эту минуту оно почему-то выражало скорбь (возможно именно это несоответствие и дало толчок к окончательному пробуждению моего «я»)…
Притянув меня к себе поближе, парень зашептал мне на ухо:
– Простите меня, умоляю, Лада Владимировна, простите, я никогда бы сам не позволил себе даже представить такого, во что мы сейчас влипли… Возможно, у меня осталось очень мало времени, но… Вас ищут, все подполье на ушах, все с ног сбились… Я уже давно в рядах «незаметных», под прикрытием… Но не знал… Клянусь Богом, не знал… Простите меня!.. Мне будет легче умирать, прощенным… Простите… Я так восхищался Вами всегда, боготворил, никогда бы не посягнул… но я не мог не действовать как все… Меня бы вычислили… Хотя, теперь уже, какая разница… Простите, умоляю Вас, я не успел…
И тут он умолк на полуслове, а я – нелепо уставившись в остекленевшие глаза парня, в лицо, застывшее в гримасе боли и ужаса, с аккуратной дырочкой по центру лба, – скорее поняла, что слышу, чем услышала серию глухих щелчков, а затем еще, и еще одну серию… Оцепенев от шока, осознав, что продолжаю лежать на парне, только что бывшем живым, а ныне покойным, я откатилась в сторону и ощутила, что его отрезанный член все еще находится во мне, и, похоже, что еще один – сзади…
Над нами стоял ухмыляющийся Джон: в одной руке он держал окровавленный клинок мясника, а в другой – еще дымящийся пистолет. Я огляделась: комната была наполнена окровавленными трупами, зеркала забрызганы кровью, но ни одно не разбилось… Стояла тишина. Никто не стонал. Все были мертвы. Джон методично расстрелял всех участников оргии…
– Ну, а как ты хотела? Или ты думала, что я позволю кому-либо из них хвастаться, что имели секс с женой главы корпорации?
Рядом со мной из-под пола поднялся, знакомый мне уже, стол: Джон бережно переложил меня на него.
– Потерпи, сейчас Навруз, как всегда, все приведет в порядок, и мы все забудем. Помнишь, я сказал тебе: или укол, или накажу? Помнишь? Умничка! Так вот, признаюсь: я обманул тебя! В моей империи никогда не будет никакого «или»! Если я только помыслил кого-то наказать, значит, накажу, рано или поздно! При чем, скорее рано! Подчиненные, если ты помнишь, никогда не должны забывать о неотвратимом, а главное – молниеносно наступающем наказании за проступки. Твой проступок – попытка лгать мне! Попытка сопротивляться моим планам! Я очень надеюсь, что ты усвоила урок, и впредь никогда моим гвардейцам не придется платить такую цену за твои глупости. Выбрось все из головы! Ты моя! И ни с кем я тебя не разделю! Разве что в воспитательных целях! Сердишься, что обошелся с тобой так сурово? Да, ладно, походишь к психологу и простишь меня! А теперь – попрощаемся ненадолго. Я закончил свои дела, и ты скоро снова будешь готова ко встрече со своим любимым мужем! Чиста и невинна, как в день сотворения мира! Мы все забудем! Жду тебя!
Мое ложе медленно поехало вниз. Я смотрела на своего мучителя, изо всех сил пытаясь скрыть лезущую наружу гримасу брезгливости и отвращения. Так вот куда пропадают мальчики в корпорации «Макс&MALL»! По-видимому, Кряжина-младшего разыскивать далее не имело никакого смысла. Навруз позаботился. КАК ВСЕГДА!
Мое сознание на этой мысли предпочло потеряться…
... продолжение следует.
Рейтинг: 0
459 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
