Перья-4

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

ПЕРЬЯ

Роман

   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ЭТО ЕСТЬ НАШ ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАНС…»

ГЛАВА 4

 Реальности «реалити».

«Автора!»  «Монгол тудей».

Американщина.

Оливер Твист.

–  Что с тобой сегодня, ты совсем как вареный! – Витька прошел мимо и столкнул мой локоть со стола, думая, что я дремлю. Но я уже привык к его шуточкам и ухитрился не потерять равновесие.

–   Так, неважно себя чувствую, – отделался я дежурной фразой.

–  Понятно, а я уж думал – влюбился, или на дискотеке вчера оторвался по полной программе.

Он то ли что-то рассказывал мне, то ли о чем-то выспрашивал, однако у меня не было никакого желания вслушиваться в его болтовню. Я просто хорошо знал, что Витька, как ни много он для меня сделал, свою фамилию оправдывал, и интересы фирмы блюл как никто другой. Попробуй пачку бумаги стащить или прийти утром с похмелья, тут же настучит начальству. Натура такая. Специалист он был высочайшего класса, так что за место свое мог не бояться, его и так постоянно пытались переманить всякого рода «хэдхантеры» – охотники за головами. Он с удовольствием ходил на встречи с ними, обедал за их счет в ресторане, разыгрывал колебания, сомнения, потом, в итоге, прикрываясь малодушием, отказывался.

Впрочем, козел он и есть козел, мне-то что за дело? У нас вообще на работе типчики те еще подобрались – пальца в рот не клади. Так что посоветоваться мне было не с кем. Да и что толку советоваться? Самое мудрое было просто подождать до последнего, а потом с самым невинным видом попросить «творческий отпуск», объяснив ситуацию. Потому что если сделать это заранее, они меня выпрут на следующий же день, а это вовсе не входило в мои планы.

Как вы, наверное, уже догадались, Альхен отверг с порога наш вариант и поставил непременным условием сделки то, чтобы мы участвовали в шоу вместе. А если уж сказано «а», то нужно говорить и «б». Хотя идти на такую авантюру у меня не было никакого желания.

Надо сказать, что вообще колесо завертелось неожиданно быстро. Необходимо было срочно заменить какое-то, совсем уже потерявшее рейтинг, шоу, и мы тут вписались в самый раз. Конечно, сценарий пришлось подгонять, причем долго и нудно. Иногда требования были самые идиотские, а еще того хуже – после недели переработок какого-то куска, вдруг неожиданно все возвращалось к прежнему варианту, но затем начальство вдруг отстало от нас, дело перешло в руки профессионалов: директора, режиссера, продюсера, и все стало складываться настолько стремительно, и выглядело настолько здорово, что нам с отцом даже удивительно было –  неужели мы могли придумать такое?

Нас никто не знал из команды, готовившей шоу, контактировали мы только с Альхеном, вот почему наше участие в предварительном конкурсе, или, как его принято сейчас называть, кастинге, было не желательным, а обязательным. Хотя наши имена, несомненно, были занесены в какой-то особый список. Как бы то ни было, мы с моим па с самого начала так решили: не требовать  для себя никаких поблажек, хотели пройти на равных с другими весь путь от начала и до конца.

Я не знаю, зачем дирекции понадобилось в тот знаменательный день так долго держать нас возле двери концертной студии Останкино. Но, наверное, какой-то смысл в этом был, потому что самые неожиданные люди, всех возрастов и социальных категорий, полюбопытствовав: «За чем стоим?», как в незабвенные времена социализма, сами вдруг решали поучаствовать. Особенно это привлекало приезжих. Какая удача! Приехали посмотреть Москву, а тут конкурс. Ну а дальше, как у Цезаря: «Veni, vidi, vici» - «Пришел, увидел, победил».

Я вообще удивлялся: подумать только, такая массированная реклама шла целых полтора месяца в прессе, по телевидению, люди прилетели из Улан-Удэ, Барнаула, Владивостока, даже с Камчатки, были и иностранцы, в основном из так называемого ближнего зарубежья, а тут люди становились в очередь как в жаркий летний день за мороженым, толком даже не зная, что им придется делать.

Шоу тогда еще носило название: «Автора!» Да, собственно, это было и не название, как таковое, а анонс к рекламе. «Автора!» Приглашаем всех людей, обладающих творческими способностями в самых разнообразных литературных жанрах, принять участие в нашем конкурсе». И так далее, в том же духе.

Ну а пока нашим единственным развлечением были подъезжавшие на машинах телезнаменитости, из которых я, признаться, к стыду своему, никого не знал. Вот бы сейчас Ма сюда, она тотчас бы все объяснила. Кто визжал от восторга, кто кидался за автографом, кто просто наблюдал эти сцены со снисходительной улыбкой. Ничего, мол, скоро на равных будем общаться.

В толпе сновали журналисты с блокнотами и диктофонами, фоторепортеры, операторы с видеокамерами. Вопросы задавали, на мой взгляд, самые, что ни на есть, идиотские, в конце концов, порядком всем надоели. Некоторые от них даже стали прятаться.

Несколько ребят незамедлительно воспользовались возможностью немного поразвлечься. Лопоча что-то, кто по-английски, кто по-итальянски, кто по-французски и безбожно коверкая русский, проводили блиц-интервью с заранее составленными вопросами. Впрочем, я обратил внимание, приставали они преимущественно к красивым девчонкам и разговор, как это обычно бывает в подобных случаях, неизбежно заканчивался просьбой дать номер мобильного телефона.

Был даже один парень, который работал под монгола. Газета у него называлась как-то странно: «Монгол тудей». Хотя вполне могло быть, что он действительно был монголом, и действительно есть в Монголии такая газета.

На этих ребят, кстати, никто не обижался. Двухчасовое стояние в очереди было настолько утомительным, что любое развлечение было и в самом деле как манна небесная.

Как раз там, в очереди, мы с отцом впервые и увидели их: Девушку в черном и Ужастика. Вокруг них, кстати, больше всех терлась пишуще-снимающая братия. К каждому из них во время такого ажиотажа мы подобрались поближе, и оба раза в весьма угнетенном состоянии духа вернулись обратно.

–  Первое место, – показал отец на Ужастика, – и второе, – вздохнул он уже в адрес Девушки в черном. Мы только третьи. Но и это было бы неплохим результатом – вдруг мы кого-нибудь просмотрели.

–  Ничего, подождем второго тура, – ответил я скептически, хотя и сам нежданно-негаданно ощутил мандраж в коленках.

–  Главное – не победа, главное – участие, мы ведь с самого начала так решили, – попытался подбодрить меня Па.

Решили-то, решили, но как же без азарта, без надежды на чудо, без «А вдруг?»! Что, бороться совсем без стимула? А какой смысл?

Только сейчас вдруг эта мысль дошла до моего сознания. Отца она почему-то не угнетала. Ничего, мы просто так не сдадимся.

Наконец нас всех скопом запустили внутрь, и мы очутились сначала в холле, а затем на знаменитой сцене, знакомой по многочисленным передачам, наверное, каждому человеку в России. Впрочем, со сцены нас тут же отправили в зал, на ней остались только пять человек, которые сидели за столиками на достаточно большом расстоянии друг от друга. К каждому столику была прикреплена табличка с фамилией, сидевшего за ним члена жюри, так чтобы можно было как-то ориентироваться, к кому, с чем подходить.

Еще в очереди я поразился разномастности стоявшей публики. Здесь, в зале, была возможность присмотреться внимательнее. Никогда еще в жизни я не видел разом столько красивых девчонок. Просто живые модели, киноактрисы. Патлатые ребята с расчехленными, готовыми к бою, гитарами. Какой-то парень, забравшись на самый верхний ряд, что-то репетировал на пастушеской свирели. Еще запомнился один тип, обвешанный с головы до пят всякого рода инструментами и побрякушками, своего рода Человек-оркестр.

Шум вообще стоял невообразимый. Девицы трещали без умолку, кто-то тихо протренькивал на своей шестиструнке заветные аккорды, кто-то обменивался адресами. Совсем незнакомые между собой люди представлялись друг другу, рассказывали о себе, делились любой, мало-мальски заслуживающей внимания, информацией.

Но были и такие, которые, наоборот, сохраняли полную невозмутимость. Отгородившись от всего происходящего, они молча сидели, не снимая наушников, лишь изредка переключая плеер.

Я сбегал в холл для интереса и не пожалел об этом. Кто-то распевался, кто-то читал юморески, басни, отчаянно при этом жестикулируя. Некоторые приехали парами, и даже целыми группами. Ужастик подпирал стену, ни с кем в контакт не вступая, Девушка в черном невозмутимо курила сигарету, вставленную в длиннющий мундштук, как раз под надписью со строжайшим на сей счет предупреждением-запрещением от администрации.

Я все-таки не удержался от соблазна подойти к Ужастику, который, к моему счастью, оказался весьма общительным и обаятельным парнем.

–  Ты кто? – спросил я. – И почему такое странное одеяние?

–  Я первый российский ужастик, – торжественным тоном преподнес он мне леденящий душу набор фраз, который потом нам всем ужасно надоел в нашем скученном совместном житии, – я люблю кровь, я люблю вселять ужас. По ночам я разрываю могилы и поедаю трупы…

И тут я вспомнил, кого этот парень копирует. Какой-то фильм, название которого совершенно вылетело у меня из головы. Из того, что в ней все-таки осталось, могу сказать только, что там был молодой тинейджер в стадии ломки характера, который, шокируя своих родителей, а в особенности, гостей, постоянно ходил дома в черном плаще, с накладными огромными клыками во рту, жутко страдая от того, что ему не с кем было поделиться своими вампирскими проблемами. Спал он, соответственно, в гробу, дальше вы, наверное, сами все вспомнили. Ну а этот чудик был не только вампиром, но еще и некрофилом-людоедом. Полный дурдом!

Я решился все-таки спросить:

–  Слушай, все помню, кроме того, как фильм назывался. Какая-то американщина. Не подскажешь, случайно?

–  Нет, это профессиональная тайна, – свистящим шепотом ответил парень. Впрочем, на вид трудно было определить его возраст, так как на лице у него, как у всякого уважающего себя вампира, а тем более людоеда-некрофила, была маска.

–  Он не вампир, он Ужастик! – сказал я отцу, когда вернулся в зал.

–  Ужастик! Кто такой Ужастик? – в полном недоумении спросил Па.

–  Ну, тот парень, которому ты напророчил первое место! Кстати, не помнишь, как называется тот фильм, из которого он свой персонаж слямзил?

Но и отец это название так и не смог вспомнить. Хотя сам персонаж-тинейджер тоже глубоко ему в память врезался.

Наконец на сцену вышла директор конкурса, Римма Кошебянц, маленькая подвижная армянка, чистый колобок. Но я как-то слышал, как этот «колобок» на редкость виртуозно ругался матом, а уж курила она просто как паровоз.

–  Внимание, – проговорила Римма Аракеловна своим низким грудным голосом. – Мы начинаем. То, в чем вам предстоит принять сегодня участие, называется кастинг. Надеюсь, что тут в зале нет случайных людей, и все вы знаете условия нашего конкурса. Тем не менее, напоминаю: речь идет не об исполнителях, а об авторах. Басни Крылова, юморески Зощенко, песни с текстами Михаила Шафутинского или, тут она сделала реверанс в сторону сцены, Игоря Николаенко вы можете приберечь для каких-нибудь творческих вузов. Здесь принимается только то, что вы написали сами, качество исполнения в расчет не идет. Порядок прост: вы, когда подойдет ваша очередь, выходите на сцену, подходите к столикам, за которыми члены жюри с вами будут проводить собеседование. Помимо того, что вы сейчас сочтете нужным рассказать или исполнить, вы можете предъявить также любые материалы, которые вы принесли с собой: диски CD, DVD, рукописи рассказов, романов, сценарии клипов, фильмов, в общем, все, на что вы способны. Если вас отметили, вы получаете специальную карточку, таких карточек вы, соответственно, максимально можете набрать пять. Уходя, вы отдаете эти карточки секретарю нашей комиссии, который сидит сейчас в холле, затем ждете вызова на второй тур. Естественно, тем, кто не получил ни одной карточки, вызов не светит. Чудес на свете не бывает. Удачи вам всем!

Тотчас захлопали сиденья стульев. Те, кто попал сюда по чистой случайности, решили не терять дальше времени даром. Однако большинство из этих «случайных», как я понял, предпочли остаться. Зрелище предстояло весьма небезынтересное, да и обстановка располагала. Не говоря уже о том, что была прекрасная возможность засветиться: все репортеры и операторы тут же, вслед за нами, переместились с улицы внутрь здания. Была и специальная бригада уже нашего телешоу, но она целиком находилась на сцене, сфокусировав свое внимание на выступлениях участников, лишь изредка выхватывая какие-то кадры из зрительного зала.

Несмотря на предупреждение Риммы Кошебянц, нашлось немало желающих продемонстрировать свои актерские или музыкальные способности. Их, естественно, с позором выгоняли. Я без труда разгадал, что этими людьми руководило: воспоминание о том, как им довелось однажды выступать на самой знаменитой концертной площадке страны, будет греть им душу потом всю жизнь. Особенно, если друзья успели их снять на фото или видео. Хотя, конечно, часть людей, находясь в холле и усиленно репетируя, действительно не слышала предупреждений директора шоу.

В общем, все обстояло далеко не так просто, как виделось устроителям. Тем более что и сами члены жюри, народ весьма разномастный, не совсем хорошо представляли себе, чего им требовать от конкурсантов.

Мы с отцом сознавали, что мы были единственные, кто имел возможность, как следует к конкурсу подготовиться, так как никто лучше нас не знал его условий. Конечно, нам неведомо было, кто конкретно будет сидеть в жюри, но вот их профессии были достаточно хорошо известны.

«Юмор. Пародии». Здесь нас ожидал сам Ефим Бухтин, мы довольно сносно с ним похохмили и отдали на просмотр рукопись рассказа, который мы в спешном порядке, буквально за два вечера, состряпали. В нем мы использовали богатый опыт нашей Ма. «Ха, как это нет ничего по телевизору? По телевизору всегда есть, что посмотреть!»

Рассказ назывался «Не надо о грустном». Герою там, много времени проводящему перед телевизором, неожиданно начинает казаться, что популярная певица с ее супершлягером «Не надо о грустном!», поет с некоторых пор только для него, постоянно делает ему какие-то таинственные знаки, посылает признания, мечтает с ним познакомиться, даже встретиться. Он старательно вникает в смысл ее загадочных посланий, не уставая мурлыкать себе под нос: «Не надо о грустном, не надо!», и обнаруживает, что его догадки подтвердились: он действительно любим.

Сначала общение с певичкой льстит самолюбию героя, затем начинает его раздражать («Не надо, не надо, не надо!»): он грязно ругается в своих ответных посланиях и даже делает попытки к рукоприкладству. Однако певичке это даже нравится, во всяком случае, она не подает вида.

В итоге выясняется, что герой – заурядный пациент психушки. В частности, «сеструха», о которой он постоянно по ходу повествования упоминает («Сеструха говорит: «Нет там ничего, по телеку, я смотрела программу». Она ничего не понимает: зачем программа? Как это нет ничего по «ящику»? В нем всегда есть что посмотреть. Одна «бегущая строка» чего стоит!» «Сеструха говорит: «Что ты все время пялишься на эту «строчку»? Ты что, надеешься, что тебе самому кто-нибудь какое-нибудь послание передаст?» «Конечно! А чем я хуже других?», отвечаю), на самом деле сестра медицинская.

Ему каждый день дают много таблеток, которые он утаивает, а затем выпивает сразу, в лошадиных дозах, составляя немыслимые коктейли (большая, маленькая, зелененькая, красненькая, оранжевая). («Я удивляюсь врачам, за кого они нас здесь принимают? С этими таблеточками и обезьяна сообразила бы. Тем более, если посадить ее в клетку. Мы что, по их мнению, глупее обезьян?»).

Видения ему, соответственно, предстают самые разные, совершенно фантастические, а вот тут как заклинило: какое сочетание ни придумай, опять она, всегда она, всюду она! Поразмыслив, этому «клину» он находит только одно объяснение: его разгадали, пора выписываться.

Каюсь, не бог весть что, но Ефиму понравилось. Больше всего он хохотал над выражением, которым герой характеризует самого себя: «Особенно, если учесть, что у тебя в голове кукушка наср…».

Еще он нас, понизив голос, спросил: «А певица эта, Калерия, да? А «Шрэка» вы не боитесь?» Мы поняли, кого он имел в виду – мужа Калерии, Иосифа Перегудина.

Па тут же нашелся и рассмеялся в ответ:

–  Не-а, не боимся, – он показал ладонью сначала совсем рядом с полом, затем задрал ее вверх, насколько рука позволяла: – Кто мы, и кто они!

Я не случайно так обстоятельно рассказал об этом случае – это был наш маленький триумф. Ма онемела, когда мы предъявили ей в качестве доказательства фотографию (Ефим принес ее одну, чтобы подарить только самому лучшему) с автографом одного из самых любимых ее актеров-юмористов. А уж рассказ о том, как мы проходили собеседование с ним, она заставляла нас повторять чуть ли не с десяток раз.

На следующем конкурсе: «Поэты. Поэты-песенники», (подразумевалось также, что в нем могут участвовать сценаристы различных мероприятий, музыкальных клипов и пр.), мы решили пойти на чистейшей воды дурь по бессмертному рецепту небезызвестного Ниагарова Валентина Катаева. Там, «мой друг Ниагаров», на каких только поприщах не перепробовавший себя и подвизавшийся на сей раз в журналистике, в каждой газете, куда он, перебегая с этажа на этаж в одном и том же здании, предлагал свои опусы, менял только профессию своего героя, величая его везде одинаково – Митрий («Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах и весело крикнул: «Кубрик!» «Старый химический волк Митя закурил коротенькую реторту и, подбросив в камин немного нитроглицерину, сказал: «Так что, ребята, дело азот». «Старый железнодорожный волк открыл семафор и вошел в тендер, где ютилась его честная, несмотря на ее многочисленность, семья... …Умаялся я, Октябрина», - сказал Митрий жене»).

В данном случае из нашего опуса о пациенте психушки мы оставили только идею шлягера, который так досаждал ему, срочно сочинив для него «забойный» текст («Не надо о грустном, не надо!»). Можете себе представить, какая это была белиберда, не говоря о совсем уж примитивном мотивчике, на который мы ее проблеяли. Николаенко с большим трудом выслушал нас до конца и вздохнул с большим облегчением, когда мы переместились от него к другому столику.

–  Ничего, ребята, может вам в другом месте больше повезет, – с натужной любезностью проговорил он. Я искренне надеялся, что в жюри самого телешоу он не войдет, наверняка мы ему запомнились. Наше место тут же занял какой-то блондинистый патлатый бард, и уже с первого аккорда на гитаре между ним и популярным певцом-композитором установилось полное взаимопонимание.

Самому кассовому нашему кинорежиссеру, успешно подвизавшемуся даже в Голливуде, мы всучили заявку под названием «Вся рать земная». Сюжет там был прост, как апельсин: при нашествии инопланетян погибают все люди, и тогда в сражение с галактическими завоевателями вступают языческие духи (эльфы, лешии, домовые и пр., и пр.) со всех сторон света, перед лицом смертельной опасности решившие объединиться.

Их постоянные споры между собой, раздоры, амбиции – все как у людей. В конце концов, они побеждают и вытесняют захватчиков за пределы Земли. Амбиции столь сильны, что духи по инерции продолжают сражаться дальше уже между собой, но, к счастью, вовремя прекращают братоубийственную войну.

Завершается этот эпос тем, что какой-то не то эльф, не то гном сидит под деревом со всякой снедью, разложенной на траве, и пытается приручить обезьяну, заставить ее слезть с дерева, чтобы выдрессировать ее на человека. А упрямая обезьяна, соответственно, никак не желает поддаваться дрессировке.

По заявке, тщательно расписанной и составленной по всем правилам (мы сумели достать образчик), мы предусматривали несколько вариантов воплощения этой бредовой «саги»: киноблокбастер, телесериал и многосерийный мультик.

Проект был мощный, но в исполнении совершенно нереальный, однако режиссеру, не буду приводить его фамилию, она и так достаточно хорошо известна, крыть было нечем, и ему ничего не оставалось, как только, почесав затылок, выдать нам вожделенную карточку.

Так же легко мы вырвали карточку и у представителя известного издательского дома. Сюжет нам подсказала Ма, это была действительная история одной ее знакомой. Мы на действительность, естественно, начхали, и все переврали, как только смогли, однако варево, как ни странно, получилось вполне съедобным.

Роман мы назвали «Нежная». Героиня – молодая девчонка, бежавшая в Москву из провинции, и не поднявшаяся здесь выше уровня бомжихи с площади Трех вокзалов. Она – член банды, просит милостыню у людей с одной только целью – высмотреть, есть ли у них какие-нибудь деньги, а после дать знак своим подельникам, чтобы они их ограбили.

Так ей попадается на пути одна старуха, которая решает немного поддержать и даже приютить ее. То, что ей удалось пробраться к старухе домой, «героиня» считает необыкновенной удачей, и, общаясь со своей благодетельницей, делает вид, что терпеливо выслушивает все ее воспоминания и наставления, в то же время выжидая момент, как связаться со своими друзьями и осуществить свое преступное намерение. («Да это же "Оливер Твист»! Чистейшей воды! Плагиатом попахивает», – прервал меня на этом месте отец, затем махнул рукой – черт с ним, сойдет вполне для собеседования).

Однако, тщательно обшарив в отсутствие старухи квартиру, девчонка не обнаруживает в ней ничего ценного. Тогда у нее возникает мысль отторгнуть у старухи жилплощадь (тут уж мы открестились, как могли от знаменитого Чарльза Диккенса), однако та делает неожиданный ход, который вновь ставит героиню в тупик: выправляет ей паспорт, удочеряет и прописывает у себя.

Теперь героине нет смысла обращаться к бандитам, а сама убить старуху она не решается. Намерения оттягиваются и оттягиваются, а между тем старуха умирает. Сын тут же является, чтобы предъявить свои права на наследство, героиня уговаривает его дать ей пожить в этой квартире полгода, после чего она полностью откажется от всех прав на нее.

В общем, чепуха чепухой, но дальше мы начали усложнять сюжет. Героиня предстает вначале совершенно размытой личностью. У нее нет своей жизни, она живет жизнью, личностями, мечтами, устремлениями других людей.

Сначала это ее подруга Люська, погибшая, став жертвой насильников, но с самых детских лет мечтавшая о нормальной, человеческой жизни. Чтобы не повторить ее судьбу, героиня и уезжает в Москву, однако поначалу ее (Люськины) мечты терпят крах. Затем она живет жизнью банды, в которую даже и не входит, а так, вроде как стажируется. Потом наступает очередь старухи, и так далее.

В конце концов, героиня выпрямляется и находит свой собственный путь. Ну и, естественно, обретает, наконец, долгожданное счастье.

Вообще мы были потрясены, как просто замысливать что-то, зная, что не нам это исполнять.

Владимиру Позднякову, сидевшему за столиком «Журналистика. ПиаР», мы хотели всучить юмористическое интервью (опять «Мой друг Ниагаров»), нет-нет, не с Калерией, конечно, а с неким знаменитым киноартистом, коснувшись, преимущественно, его участия в телесериалах.

Главной хохмой, естественно, было содержание этих сериалов, однако мэтр не оценил нашего юмора, он внимательно посмотрел на нас поверх очков (уж он-то точно запомнит, причем на всю жизнь, наши физиономии) и прервал в самом начале наше выступление.

Кстати, он был единственным, кто поднял вопрос о том, почему мы проходим кастинг не по отдельности, а именно дуэтом. Как ни странно, он оказался прав, в условиях конкурса такой вариант не был предусмотрен. Мы с отцом застыли в ужасе, ожидая, что будет дальше. Как же мы могли столь важный момент упустить? Тоже мне «авторы»!

Впрочем, Римма Аракеловна тут же созвонилась с Владленом, и он решил этот вопрос в нашу пользу: условия были дополнены. Но поволноваться нам пришлось изрядно.

Кроме того, только сейчас мы оценили сообразительность тех ребят, которые вроде как у красивых девчонок в очереди номера мобильных телефонов выспрашивали: они совсем не дурачились, как мы опрометчиво полагали, они работали, и их труд не пропал даром: материалы, ими добытые, имели у Позднякова большой успех.

И как только мы сами до такого простого варианта не додумались, позволили себя обскакать? Что ж, хороший урок на будущее: никогда нельзя недооценивать своих соперников.

Как бы то ни было, мы возвращались домой окрыленные, поздравляя друг друга с заслуженной победой: все-таки три карточки из пяти! По пути мы зашли в магазин и долго решали, какую минералку нам выбрать. В конце концов, остановились на пузатой бутылочке «Перье». Знай наших, полку миллионеров прибыло. Конечно, в принципе-то, мы бы предпочли «Боржоми», но название на редкость подходило к нашему случаю!

В довершение всего Ма показала нам диск DVD с записью двух наших засветок в теленовостях. Одно блицинтервью мы даже сами воочию на исходе вечера увидели. Но, естественно, доминировали там Ужастик и ребята с гитарами. Я полагаю, что и не все тележурналисты еще хорошо знали суть шоу, которое им потом три месяца предстояло освещать. Разумеется, я имею в виду не на нашу, а другие «пипочки».