Пересечения ч. 1 гл. 4. Будукан

 

Трёхкомнатную квартиру в посёлке мясокомбинат Шура получила благодаря начальнику областного управления связи, где проработала десять лет. Он высоко ценил неугомонную женщину, которая одна, успевала разнести телеграммы по всему городу, а ночами обеспечивала охрану телеграфа.

Вообще, квартиру дали с учетом того, что с ней, дочерью Аделиной, будет проживать инвалид войны, Шурин отец, и её больная мать.

Шуре пришлось забрать их из Будукана, младшая сестра не хотела за ними ухаживать. Это решение Шура приняла после того, как сама стала свидетелем нетерпимого поведения сестры, которая жила в посёлке в трёхкомнатной квартире с мужем и красавицей дочерью. Брата Вовку та к себе не пускала, родителей навещала раз в месяц и только для того, чтобы захватить из курятника с десяток яиц, да потерявшего голос петуха.

 

Возвратившись из поездки в Будукан, Шура так и не смогла уснуть. Она лежала в постели и вспоминала.

Через семь месяцев после смерти родителей, её младшая дочь Аделина вышла замуж за работящего, но очень худенького парня. Через месяц после свадьбы Шура узнала, что у мужа дочери нет одного лёгкого, а сам он болен туберкулёзом, болезнь уже на последней стадии.

Не дожил парень до рождения своего сыночка. Внук родился здоровенький, но весь покрытый крупными конопушками, а волос был такой солнечный – рыжий, что все люди невольно при встрече с ним останавливались и смотрели на малыша.

Аделина два года лечилась от туберкулеза и победила эту тяжёлую болезнь.

 

Шура встала с кровати, на которой когда-то спали её родители, пошла на кухню, включила свет, поставила на газовую плиту чайник.

На краю кухонного стола, она заметила небольшой листок бумаги, это Володя писал что-то в машине, а потом отдал ей.

Шура стала читать:

 

Дальневосточный бархат, виноград,

А вот и ели, здесь маслят отряд.

Их вон как много и никто не собирает,

Наверно о той роще и не знают?

 

Из населения остались единицы,

Над головою пролетает птица.

Фазан, смотрите, курочка лесная,

Его семейка следом вылетает.

 

Тропинка вьётся, ох и буераки,

Путейские разобраны бараки.

Здесь был лесхоз и мраморный был цех,

Услышал сзади Александры смех.

Она все детские вдруг вспомнила проказы,

Махнув рукой, повеселели сразу.

По той тропе к посёлку возвратились,

И в нашем времени мы сразу очутились.

 

Так это он посвятил мне? Подумала Шура. Ей стало приятно, сердце веселее застучало.

Скучает Володя по тайге, по реке Бире, здешним красотам, помнит Будукан, который стоит на реке Будуканка, левом притоке Биры, в двенадцати километрах до её впадения в Биру. Вон он как пишет о красотах. А в разговоре он так часто вспоминал, как ходил за рябчиком в кедровые рощи за третьим ЛЭП.

Шура хорошо помнит рассказы старшего брата о кедровых лесах, растущих вокруг села. Когда брат был трезв, он усаживал Шуру у маленького столика на летней кухне, наливал себе полную алюминиевую кружку ароматного витаминного чая, где вместо заварки были листочки смородины, малины, крыжовника, мяты и таёжной жимолости.

Прихлёбывая горяченный чай, Вовка начинал:

- Кедровники, или кедрачи, это темнохвойные, часто смешанные леса, в составе которых преобладают кедровые сосны, это могут быть сибирская, или корейская сосна.

Кедр растет в нашей области, в Китае, Японии, в таёжной зоне Сибири. В Советском Союзе кедровая сосна занимает сорок миллионов гектаров. Корейской сосны – пять миллионов, в Китае одиннадцать. Они давно у себя не пилят кедр, да и другие деревья, наказание за незаконную добычу леса – смертная казнь! В СССР запасы древесины составляют восемь миллиардов кубометров. Готовится закон о запрещении добычи кедра.

Эх, Вовка, Вовка! Как же ты в детстве заботился о сестре. Когда возвращался из тайги, обязательно мазал для неё большой кусок хлеба свиным салом, потом ещё отрезал от булки кусок, глазком чеснока натирал корочку, сверху поливал подсолнечным маслом, немного посыпал солью и, улыбаясь, протягивал Шуре. Как же это было вкусно. Но главное было потом. Он кипятил чай, заваривал индийским чаем, срывал свежие цветочки жасмина с куста, росшего у летней кухни, отрезал ещё кусок хлеба, мазал сливочным маслом и посыпал сахарным песком. При этом приговаривал:

- А хлеба с маслом и песком?

 

Любуясь, как Шура тщательно прожёвывает хлеб и запивает чаем, Вовка продолжал рассказ:

- Я на лодке с руль мотором поднимался сегодня в верховье Биры к Кабале, там живут староверы. Вокруг их посёлка, словно сказочные богатыри стоят высокие кедрачи. Удивительно, там они похожи на сибирский кедр, но здесь орех крупнее и темнее. Сибирский в основном распространён в таёжной зоне Сибири, а ещё встречается у нас, в верховьях Амура, Лены, Олекмы.

И ты заешь, - на этом месте Вовка хитро улыбнулся и потом шёпотом продолжал, - возраст спелости для лесов орехово-промысловых зон, - почти триста лет! Вот бы люди столько жили! А для эксплуатации таких лесов средней тайги, нужно ждать двести лет!

Вовка так интересно расписывал картины слияния Будуканки, протекающей через весь посёлок и впадающего в реку Биру, сравнивая её со слиянием Биры и Амура.

Он всегда приносил с собой в солдатской фляжке для Шурки холодную и чистейшую, да такую вкусную воду из Биры. Эту воду Шура переливала в бутылку из-под ситро, а потом делилась на улице с подружками. Вкус той воды, Шура помнит всю жизнь. Она помнит запах и шорох свежей стружки, когда Вовка делал для летней кухни новые полочки под посуду.

Вовка даже устроил второклассникам начальной школы экскурсию в тайгу. Ребята потом удивлялись, почему в тайге такой густой, вкусный, сытный воздух. Там пахло сосновой смолой, янтарные капли которой они видели на деревьях, иногда этот запах перебивался запахом грибницы,  ярко красных и желтых саранок, тесно растущих на маленьких полянах.

Когда от Вовки ушла жена, он на некоторое время пропал из села. Не было его всё лето, а вернулся он совсем другим, молчаливым и  бездушным. Только и ответил на вопрос Шуры, что жил в Кабале. Она знала, что в этом селе живут староверы. Это потом, в сельской библиотеке она нашла старинную книгу о старообрядчестве, или древлеправославие.

Шура спрашивала у матери:

- А чем отличаются их иконы, от наших, почему они молятся не так?

Шура читала, что старообрядчество, это совокупность религиозных течений и организаций в русле русской православной церкви, отвергающих предпринятую в  тысяча шестьсот пятидесятом году патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу, целью которой провозглашалась унификация богослужения Русской церкви с греческой и константинопольской церковью. Именно богослужебная реформа вызвала раскол в Русской церкви.

 

Не ужился Вовка со старообрядцами, вернулся в Будукан и запил ещё сильнее. Он очень тосковал по Наталье, детям, а тоску свою заливал водкой и самогоном в таких количествах, что многие мужики удивлялись, как он ещё не сгорел от этой заразы.

Но умирали тогда в Будукане редко, а если умирал от ран фронтовик, хоронить выходили всем селом.

Когда умер Вовка, на кладбище было только пятнадцать человек, а на поминки не пришёл никто. Даже младший брат Мишка не приходил, был на дежурстве. Он в то время уже был на сверхсрочной службе.

Все фронтовики, как и отец Шуры страдали от ран. Долгополов, поселковый кузнец, с женой и дочерью Валей жили на сопке, за кирпичными домами. Когда бы он не встречал Шуру, всегда жаловался:

- Терпежу нет, тело моё порой скручивает, как верёвками, выпрямиться не могу, ложусь, а  дочь, да жена ноги и руки мне вытягивают…

 

Для утоления боли мужики, да и женщины после тяжёлой работы, часто пили брагу, громко и очень часто ругались, но никогда не дрались.

А как приятно было видеть женщин, когда те спешили на работу, да с работы. Все в ярких ситцевых платьях, легкие, как птицы, не идут, летят, всегда все улыбаются.

Однако два раза в год, когда был весенний и осенний ход кеты, у мужиков, да и у всех женщин, лица становились серьёзными.

В свободное время все спешили к реке, кто пешком, кто на велосипеде. День – год кормит, ловили кету, лосося. Много, рыбы, особенно в Будуканке, можно брать руками, так она ослабевала от долгого пути. Ей не хватило сил подняться против течения по мелкой речке к месту нереста и лежали на боку самцы с их кривыми носами, самки с толстенными животами, не в силах плыть дальше. Шлепки хвостами по мелкой воде были слышны издалека, подходи и бери под жабры.

И пусть эта крупная рыба была сильно битая, но солили её все бочками. Зимой можно было отмочить и жарить. А красную икру в Будукане ели ложками, в то время это было само собой, совсем не удивительно. Некоторые даже кормили икрой кур.

Хотя без мяса тоже не оставались. Многие держали коров, свиней, баранов, а поросят, колхоз продавал всем желающим по двадцать пять рублей. Бери, да откармливай, сколько сможешь. И откармливали, выращивая на огородах тыкву гигантских размеров, земли полно.

Да что там тыкву, в открытом грунте выращивали помидоры, кабачки, арбузы, дыни. Дикий виноград рядом в тайге, набирали его вёдрами. Вот яблоки в селе не вызревали, но были ранетки, груши «внучки», пусть маленькие, но компоты из них знатные.

Правда, несведущие люди, которые съедали по три-четыре груши сразу, потом мучались запорами. Но с другой стороны, у кого из ребятишек,  да и взрослых, начинался понос, руки тщательно не мыли наверное, доставали грушевый компот, съедали одну грушу, запивали соком, сразу излечивались. И варенье грушевое очень вкусное, такого не получается даже из ранеток, только чёрная смородина, да таёжная жимолость духовитее и полезней.

 

Пока посёлок был на балансе колонии, всё было прекрасно, силами бесконвойников регулярно производился ремонт домов, при необходимости, любому меняли прогоревший в ванне титан, топили их чурбачками, остававшимися от пиломатериалов на мебельной фабрике колонии.

Племянник Володи Эдик, был маленький, когда гостил у дяди часами сидел перед открытой топкой титана, всё подбрасывая в огонь строганые чурбачки. Дважды его чуть не ошпарило кипятком и паром. От высокой температуры титаны прогорали насквозь, Володя менял титан. Хорошо на складе колонии таких титанов было много.

А какая в посёлке была баня! Её пристроили к поселковой котельной, кочегарами в которой были осужденные, освобождённые от конвоя. Настоящая русская баня с парной, где пять широких полок, ступенями уходили к потолку.

 

Виноградов в присутствие Шуры, рассказывал жене, что дед Иван, у которого они ежедневно брали молоко для детей, парился на самой верхней. Он из деревянного огромного ковша, который сделал сам, часто плескал квасом, который приносил с собой, на каменку, духовитый пар ударял в потолок, постепенно опускался к полкам, выдавливая из тела бесконечный пот, и, словно вталкивал тело в полку.

Дед долго хлестал себя вначале берёзовым, потом дубовым веником, затем выходил в зал, там выливал на себя по две шайки холодной воды, мылился хозяйственным мылом и тёр всё тело  куском льняной тряпки.

Володя выше третьей полки не поднимался, а на ней мог выдержать только несколько минут. Домой он приходил краснолицый, расслабленный и всегда улыбался.

 

А карьер, который в новом веке загубили, был любимым местом отдыха всех жителей поселка, особенно детей.

Большедворов его назвал светлым пятном, на зелёной карте Будукана. С ранней весны и до поздней осени на его берегах были люди, кто отдыхал после работы, у воды комаров и мошки меньше, а в посёлке их тысячи. На возвышенности, Большедворов установил несколько длинных лавочек и, вкопав столбики, из строганых досок соорудил длинные столы.

Все негромко, спокойно разговаривают, пьют чай, кто-то купается, кто уже искупался и прячется в кустах, выжимая длинные семейные трусы.

А кто в сторонке от основной массы земляков, удит карасей и сазанов, а потом приглашает присутствующих к себе домой на жарёху. Рыбы много было, за полчаса можно было поймать килограмм пять - семь!

 

После окончания начальной школы, Шура четыре года ездила учиться в посёлок Бира, где была большая, трёхэтажная, средняя школа. Вначале школьников возил туда автозак, на базе автомашины ГАЗ-51, а потом в колонию пригнали пузатый автобус, где стало так комфортно ездить детям.

Скоро автобус стал делать в соседний посёлок два рейса, всего двадцать километров в одну сторону. Детей в Бире и Будукане много было, учились в две смены. Некоторые взрослые, стали свободно, в установленное время ездить в универмаг большого посёлка, или огромный поселковый гастроном.

После восьмого класса Шура поступила в Теплоозёрский ПТУ, где получила профессию повара, после окончания стала работать по специальности в детском саду при колонии. Там, через три года, она и познакомилась с Лидой, женой Виноградова.

 

Шура  посмотрела на часы – пятый час. Она выключила в кухне свет и тихонько вышла, по дороге заглянула в комнату внука. Их солнечный мальчик лежал на левом боку, как его и заставляла бабушка, тихонько посапывал. Шура поправила на нём тонкое одеяло, внук постоянно его сбрасывал с себя.

Зайдя в спальню, Шура села на кровать и стала смотреть в окно. Какие яркие звёзды! А луна огромная, жёлтая, словно большой блин, с едва заметными темными пятнышками, такие блины она пекла, когда в Будукане к ней приходили друзья, Игнатьевы, Аршинские, Виноградовы. Галка Довыдовская приходила реже, она жила на сопке выше Будукана в километре от поселка с левой стороны дороги.

Шура вспомнила своего первого ухажёра, Стёпку Богданова, любителя мотоциклов. Тот гонял свою технику по тропам в сопках и несколько раз падал, ломая то руку, но ногу, его так и прозвали - шлеп нога.

У него были такие же непоседливые друзья, Ивлюхин, Корнев, которые жили на сопке в бараке, так они втроём, на мотоциклах по звериным тропам, ездили даже в Кабалу.

Что-что, а возиться со своим мотоциклом Стёпка любил. Он часто перебирал свой «Паноний». Его мать держала трех поросят, одного из них, Степка водил по посёлку на верёвочке, тот был словно дрессированная собака. По команде крутился вокруг себя и Степки, подавал голос, похрюкивая. Поросёнок был худой, аж рёбра видны, кормёжка ему в прок не шла, мать Стёпки всё грозилась, что забьёт этого урода до осени, не будет от кабанчика ни мяса, ни сала.

Как-то Стёпка в очередной раз перебрал «Паноний», аккуратно раскладывая детали и гайки на тряпочку. Рядом, как всегда, крутился Стёпкин поросёнок. Когда мастер отвернул гайку с левой резьбой и положил рядом, поросёнок подбежал, семеня тонкими, короткими ножками, постукивая о деревянный во дворе настил копытцами. Около Степки он принюхался, гайка та маслом пахнет.

Стёпка видит, поросенок тянется к гайке и пытается схватить её, а язык, оказывается у кабанчика такой длинный. Степка, стоя на корточках, хотел отогнать кабанчика, да упал, а правым глазом попал на рычаг для переключения скоростей. Тем временем худой поросёнок проглотил гайку с левой резьбой.

А где Стёпка мог достать в семидесятых годах гайку с левой резьбой на «Паноний»?  Подсвечивая себе «фонарём» под глазом, Стёпка схватил молоток, стал гоняться за поросёнком, стараясь ударить на бегу того по голове. Кабанчик визжит, аж в ушах закладывает. В это время к Стёпке во двор вошли лесники, с собой несли две вышедших из строя бензопилы «Дружба» и ведро браги.

 

- Что животину мучишь? Может помочь тебе чем, а ты поможешь нам?

Попросили мастера отремонтировать пилы, предложили выпить. Они из чувства гуманности убили измученного поросёнка, достали гайку, которую, забыв о потере игривого кабанчика, с криками благодарности принял Стёпка. С радости

сбегали ещё за ведром браги.

 

Шура зашла к Стёпке под вечер, застала такую картину, три мужика черпают из эмалированного ведра большими кружками брагу, а на табуретке, рядом с жареными тонкими кусками свинины, лежит гайка с левой резьбой.

 

Но тут сердце Шуры будто дало сбой, сильные, но редкие удары сотрясали всё её тело. Она вспомнила Сашку Большедворова, который её безумно любил, а она не обращала на него внимания. Ведь у неё появилась большая любовь, с Николаем сыграли свадьбу, на следующий год родилась Лена.

Когда Сашка увидел Шуру, гулявшую по улице с коляской в которой лежала дочь, он, не слушая возражения Шуры и её мужа, наклонился над коляской, вглядываясь в лицо малышки. Потом выпрямился, громко рыча, посмотрел на Шуру, ей молодого мужа и широким шагом пошёл в сторону кедровой рощи. Там его нашли утром. Он повесился на толстом суку огромного дерева, на собственном кожаном ремне.

Муж Шуры, подозревая жену в изменах, попытался её избить, свободолюбивая натура Шурки не выдержала, через неделю вся любовь к мужу куда-то пропала. Шурка дала драчуну такой отпор, что последствия видели все жители посёлка, рука у неё тяжёлая.  Она ушла от мужа и стала жить с дочкой у родителей.

 

Отец Николая был добрый и работящий мужик. Он так жалел, что Шура ушла от его непутёвого сына.

Старший Большедворов всю жизнь проработал механиком в гараже колонии, после девяностых, из списанной техники собрал себе грузовик и два трактора. Он по первой просьбе любого жителя посёлка, косил им сено, обеспечивая практически всех. Ведь в то время все жители Будукана держали коров, иначе в девяностых годах прошлого века было не выжить.

Как-то, направившись за дровами, он заезжал на сопку, машина перевернулась и задавила его. После этого, косить сено и развозить жителям стало некому, всех коров в Будукане извели.

 

Шура прижала обе руки к груди в районе сердца и стала убеждать себя, что у неё всё хорошо, боль сейчас уёдёт. Она счастлива, у неё две дочери, два внука.

Сильный удар сердца напомнил, что у неё есть и сын, который в четвёртый раз отбывает наказание в колонии. Шура глубоко вздохнула, мысленно успокаивая себя, прогоняя, прочь тяжкие воспоминания.

Словно молитву она повторяла:

- Всё хорошо, всё хорошо! Я здорова, здоровы все мои дети, всё будет хорошо! У меня есть друзья, которые мне нужны и которым я не безразлична. Всё хорошо! Я такая счастливая!

При этом Шура старалась отогнать всплывающие из глубин памяти воспоминания о втором своём муже. Для этого, она вновь представляла, что стоит у карьера, вода в котором такая чистая и светлая, что видно, как многочисленные мальки, кормятся в густой траве у самого берега, а рядом большой рак, раскрыв клешни, угрожает кому-то из них.  Ира, Лена, Эдик и Володя, низко наклонившись над поверхностью воды, наблюдают эту картину.

Шура улыбнулась и через секунду она перестала ощущать сильные удары в груди, ей вдруг сильно захотелось спать, она легла, вытянулась на спине. Потом повернулась на левый бок и словно провалилась в глубокий сон.

И приснилась Шуре её подруги, Валя Рыкина и Лида Виноградова. Они звали её за собой на широкий распадок, где  собирали голубику.

Проснувшись в хорошем настроении, Шура решила, что в августе следующего года, она обязательно поедет в гости к Лиде и Вале. 

 

© Copyright: Владимир Винников, 2019

Регистрационный номер №0441440

от 7 марта 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0441440 выдан для произведения:

 

Трёхкомнатную квартиру в посёлке мясокомбинат Шура получила благодаря начальнику областного управления связи, где проработала десять лет. Он высоко ценил неугомонную женщину, которая одна, успевала разнести телеграммы по всему городу, а ночами обеспечивала охрану телеграфа.

Вообще, квартиру дали с учетом того, что с ней, дочерью Аделиной, будет проживать инвалид войны, Шурин отец, и её больная мать.

Шуре пришлось забрать их из Будукана, младшая сестра не хотела за ними ухаживать. Это решение Шура приняла после того, как сама стала свидетелем нетерпимого поведения сестры, которая жила в посёлке в трёхкомнатной квартире с мужем и красавицей дочерью. Брата Вовку та к себе не пускала, родителей навещала раз в месяц и только для того, чтобы захватить из курятника с десяток яиц, да потерявшего голос петуха.

 

Возвратившись из поездки в Будукан, Шура так и не смогла уснуть. Она лежала в постели и вспоминала.

Через семь месяцев после смерти родителей, её младшая дочь Аделина вышла замуж за работящего, но очень худенького парня. Через месяц после свадьбы Шура узнала, что у мужа дочери нет одного лёгкого, а сам он болен туберкулёзом, болезнь уже на последней стадии.

Не дожил парень до рождения своего сыночка. Внук родился здоровенький, но весь покрытый крупными конопушками, а волос был такой солнечный – рыжий, что все люди невольно при встрече с ним останавливались и смотрели на малыша.

Аделина два года лечилась от туберкулеза и победила эту тяжёлую болезнь.

 

Шура встала с кровати, на которой когда-то спали её родители, пошла на кухню, включила свет, поставила на газовую плиту чайник.

На краю кухонного стола, она заметила небольшой листок бумаги, это Володя писал что-то в машине, а потом отдал ей.

Шура стала читать:

 

Дальневосточный бархат, виноград,

А вот и ели, здесь маслят отряд.

Их вон как много и никто не собирает,

Наверно о той роще и не знают?

 

Из населения остались единицы,

Над головою пролетает птица.

Фазан, смотрите, курочка лесная,

Его семейка следом вылетает.

 

Тропинка вьётся, ох и буераки,

Путейские разобраны бараки.

Здесь был лесхоз и мраморный был цех,

Услышал сзади Александры смех.

Она все детские вдруг вспомнила проказы,

Махнув рукой, повеселели сразу.

По той тропе к посёлку возвратились,

И в нашем времени мы сразу очутились.

 

Так это он посвятил мне? Подумала Шура. Ей стало приятно, сердце веселее застучало.

Скучает Володя по тайге, по реке Бире, здешним красотам, помнит Будукан, который стоит на реке Будуканка, левом притоке Биры, в двенадцати километрах до её впадения в Биру. Вон он как пишет о красотах. А в разговоре он так часто вспоминал, как ходил за рябчиком в кедровые рощи за третьим ЛЭП.

Шура хорошо помнит рассказы старшего брата о кедровых лесах, растущих вокруг села. Когда брат был трезв, он усаживал Шуру у маленького столика на летней кухне, наливал себе полную алюминиевую кружку ароматного витаминного чая, где вместо заварки были листочки смородины, малины, крыжовника, мяты и таёжной жимолости.

Прихлёбывая горяченный чай, Вовка начинал:

- Кедровники, или кедрачи, это темнохвойные, часто смешанные леса, в составе которых преобладают кедровые сосны, это могут быть сибирская, или корейская сосна.

Кедр растет в нашей области, в Китае, Японии, в таёжной зоне Сибири. В Советском Союзе кедровая сосна занимает сорок миллионов гектаров. Корейской сосны – пять миллионов, в Китае одиннадцать. Они давно у себя не пилят кедр, да и другие деревья, наказание за незаконную добычу леса – смертная казнь! В СССР запасы древесины составляют восемь миллиардов кубометров. Готовится закон о запрещении добычи кедра.

Эх, Вовка, Вовка! Как же ты в детстве заботился о сестре. Когда возвращался из тайги, обязательно мазал для неё большой кусок хлеба свиным салом, потом ещё отрезал от булки кусок, глазком чеснока натирал корочку, сверху поливал подсолнечным маслом, немного посыпал солью и, улыбаясь, протягивал Шуре. Как же это было вкусно. Но главное было потом. Он кипятил чай, заваривал индийским чаем, срывал свежие цветочки жасмина с куста, росшего у летней кухни, отрезал ещё кусок хлеба, мазал сливочным маслом и посыпал сахарным песком. При этом приговаривал:

- А хлеба с маслом и песком?

 

Любуясь, как Шура тщательно прожёвывает хлеб и запивает чаем, Вовка продолжал рассказ:

- Я на лодке с руль мотором поднимался сегодня в верховье Биры к Кабале, там живут староверы. Вокруг их посёлка, словно сказочные богатыри стоят высокие кедрачи. Удивительно, там они похожи на сибирский кедр, но здесь орех крупнее и темнее. Сибирский в основном распространён в таёжной зоне Сибири, а ещё встречается у нас, в верховьях Амура, Лены, Олекмы.

И ты заешь, - на этом месте Вовка хитро улыбнулся и потом шёпотом продолжал, - возраст спелости для лесов орехово-промысловых зон, - почти триста лет! Вот бы люди столько жили! А для эксплуатации таких лесов средней тайги, нужно ждать двести лет!

Вовка так интересно расписывал картины слияния Будуканки, протекающей через весь посёлок и впадающего в реку Биру, сравнивая её со слиянием Биры и Амура.

Он всегда приносил с собой в солдатской фляжке для Шурки холодную и чистейшую, да такую вкусную воду из Биры. Эту воду Шура переливала в бутылку из-под ситро, а потом делилась на улице с подружками. Вкус той воды, Шура помнит всю жизнь. Она помнит запах и шорох свежей стружки, когда Вовка делал для летней кухни новые полочки под посуду.

Вовка даже устроил второклассникам начальной школы экскурсию в тайгу. Ребята потом удивлялись, почему в тайге такой густой, вкусный, сытный воздух. Там пахло сосновой смолой, янтарные капли которой они видели на деревьях, иногда этот запах перебивался запахом грибницы,  ярко красных и желтых саранок, тесно растущих на маленьких полянах.

Когда от Вовки ушла жена, он на некоторое время пропал из села. Не было его всё лето, а вернулся он совсем другим, молчаливым и  бездушным. Только и ответил на вопрос Шуры, что жил в Кабале. Она знала, что в этом селе живут староверы. Это потом, в сельской библиотеке она нашла старинную книгу о старообрядчестве, или древлеправославие.

Шура спрашивала у матери:

- А чем отличаются их иконы, от наших, почему они молятся не так?

Шура читала, что старообрядчество, это совокупность религиозных течений и организаций в русле русской православной церкви, отвергающих предпринятую в  тысяча шестьсот пятидесятом году патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу, целью которой провозглашалась унификация богослужения Русской церкви с греческой и константинопольской церковью. Именно богослужебная реформа вызвала раскол в Русской церкви.

 

Не ужился Вовка со старообрядцами, вернулся в Будукан и запил ещё сильнее. Он очень тосковал по Наталье, детям, а тоску свою заливал водкой и самогоном в таких количествах, что многие мужики удивлялись, как он ещё не сгорел от этой заразы.

Но умирали тогда в Будукане редко, а если умирал от ран фронтовик, хоронить выходили всем селом.

Когда умер Вовка, на кладбище было только пятнадцать человек, а на поминки не пришёл никто. Даже младший брат Мишка не приходил, был на дежурстве. Он в то время уже был на сверхсрочной службе.

Все фронтовики, как и отец Шуры страдали от ран. Долгополов, поселковый кузнец, с женой и дочерью Валей жили на сопке, за кирпичными домами. Когда бы он не встречал Шуру, всегда жаловался:

- Терпежу нет, тело моё порой скручивает, как верёвками, выпрямиться не могу, ложусь, а  дочь, да жена ноги и руки мне вытягивают…

 

Для утоления боли мужики, да и женщины после тяжёлой работы, часто пили брагу, громко и очень часто ругались, но никогда не дрались.

А как приятно было видеть женщин, когда те спешили на работу, да с работы. Все в ярких ситцевых платьях, легкие, как птицы, не идут, летят, всегда все улыбаются.

Однако два раза в год, когда был весенний и осенний ход кеты, у мужиков, да и у всех женщин, лица становились серьёзными.

В свободное время все спешили к реке, кто пешком, кто на велосипеде. День – год кормит, ловили кету, лосося. Много, рыбы, особенно в Будуканке, можно брать руками, так она ослабевала от долгого пути. Ей не хватило сил подняться против течения по мелкой речке к месту нереста и лежали на боку самцы с их кривыми носами, самки с толстенными животами, не в силах плыть дальше. Шлепки хвостами по мелкой воде были слышны издалека, подходи и бери под жабры.

И пусть эта крупная рыба была сильно битая, но солили её все бочками. Зимой можно было отмочить и жарить. А красную икру в Будукане ели ложками, в то время это было само собой, совсем не удивительно. Некоторые даже кормили икрой кур.

Хотя без мяса тоже не оставались. Многие держали коров, свиней, баранов, а поросят, колхоз продавал всем желающим по двадцать пять рублей. Бери, да откармливай, сколько сможешь. И откармливали, выращивая на огородах тыкву гигантских размеров, земли полно.

Да что там тыкву, в открытом грунте выращивали помидоры, кабачки, арбузы, дыни. Дикий виноград рядом в тайге, набирали его вёдрами. Вот яблоки в селе не вызревали, но были ранетки, груши «внучки», пусть маленькие, но компоты из них знатные.

Правда, несведущие люди, которые съедали по три-четыре груши сразу, потом мучались запорами. Но с другой стороны, у кого из ребятишек,  да и взрослых, начинался понос, руки тщательно не мыли наверное, доставали грушевый компот, съедали одну грушу, запивали соком, сразу излечивались. И варенье грушевое очень вкусное, такого не получается даже из ранеток, только чёрная смородина, да таёжная жимолость духовитее и полезней.

 

Пока посёлок был на балансе колонии, всё было прекрасно, силами бесконвойников регулярно производился ремонт домов, при необходимости, любому меняли прогоревший в ванне титан, топили их чурбачками, остававшимися от пиломатериалов на мебельной фабрике колонии.

Племянник Володи Эдик, был маленький, когда гостил у дяди часами сидел перед открытой топкой титана, всё подбрасывая в огонь строганые чурбачки. Дважды его чуть не ошпарило кипятком и паром. От высокой температуры титаны прогорали насквозь, Володя менял титан. Хорошо на складе колонии таких титанов было много.

А какая в посёлке была баня! Её пристроили к поселковой котельной, кочегарами в которой были осужденные, освобождённые от конвоя. Настоящая русская баня с парной, где пять широких полок, ступенями уходили к потолку.

 

Виноградов в присутствие Шуры, рассказывал жене, что дед Иван, у которого они ежедневно брали молоко для детей, парился на самой верхней. Он из деревянного огромного ковша, который сделал сам, часто плескал квасом, который приносил с собой, на каменку, духовитый пар ударял в потолок, постепенно опускался к полкам, выдавливая из тела бесконечный пот, и, словно вталкивал тело в полку.

Дед долго хлестал себя вначале берёзовым, потом дубовым веником, затем выходил в зал, там выливал на себя по две шайки холодной воды, мылился хозяйственным мылом и тёр всё тело  куском льняной тряпки.

Володя выше третьей полки не поднимался, а на ней мог выдержать только несколько минут. Домой он приходил краснолицый, расслабленный и всегда улыбался.

 

А карьер, который в новом веке загубили, был любимым местом отдыха всех жителей поселка, особенно детей.

Большедворов его назвал светлым пятном, на зелёной карте Будукана. С ранней весны и до поздней осени на его берегах были люди, кто отдыхал после работы, у воды комаров и мошки меньше, а в посёлке их тысячи. На возвышенности, Большедворов установил несколько длинных лавочек и, вкопав столбики, из строганых досок соорудил длинные столы.

Все негромко, спокойно разговаривают, пьют чай, кто-то купается, кто уже искупался и прячется в кустах, выжимая длинные семейные трусы.

А кто в сторонке от основной массы земляков, удит карасей и сазанов, а потом приглашает присутствующих к себе домой на жарёху. Рыбы много было, за полчаса можно было поймать килограмм пять - семь!

 

После окончания начальной школы, Шура четыре года ездила учиться в посёлок Бира, где была большая, трёхэтажная, средняя школа. Вначале школьников возил туда автозак, на базе автомашины ГАЗ-51, а потом в колонию пригнали пузатый автобус, где стало так комфортно ездить детям.

Скоро автобус стал делать в соседний посёлок два рейса, всего двадцать километров в одну сторону. Детей в Бире и Будукане много было, учились в две смены. Некоторые взрослые, стали свободно, в установленное время ездить в универмаг большого посёлка, или огромный поселковый гастроном.

После восьмого класса Шура поступила в Теплоозёрский ПТУ, где получила профессию повара, после окончания стала работать по специальности в детском саду при колонии. Там, через три года, она и познакомилась с Лидой, женой Виноградова.

 

Шура  посмотрела на часы – пятый час. Она выключила в кухне свет и тихонько вышла, по дороге заглянула в комнату внука. Их солнечный мальчик лежал на левом боку, как его и заставляла бабушка, тихонько посапывал. Шура поправила на нём тонкое одеяло, внук постоянно его сбрасывал с себя.

Зайдя в спальню, Шура села на кровать и стала смотреть в окно. Какие яркие звёзды! А луна огромная, жёлтая, словно большой блин, с едва заметными темными пятнышками, такие блины она пекла, когда в Будукане к ней приходили друзья, Игнатьевы, Аршинские, Виноградовы. Галка Довыдовская приходила реже, она жила на сопке выше Будукана в километре от поселка с левой стороны дороги.

Шура вспомнила своего первого ухажёра, Стёпку Богданова, любителя мотоциклов. Тот гонял свою технику по тропам в сопках и несколько раз падал, ломая то руку, но ногу, его так и прозвали - шлеп нога.

У него были такие же непоседливые друзья, Ивлюхин, Корнев, которые жили на сопке в бараке, так они втроём, на мотоциклах по звериным тропам, ездили даже в Кабалу.

Что-что, а возиться со своим мотоциклом Стёпка любил. Он часто перебирал свой «Паноний». Его мать держала трех поросят, одного из них, Степка водил по посёлку на верёвочке, тот был словно дрессированная собака. По команде крутился вокруг себя и Степки, подавал голос, похрюкивая. Поросёнок был худой, аж рёбра видны, кормёжка ему в прок не шла, мать Стёпки всё грозилась, что забьёт этого урода до осени, не будет от кабанчика ни мяса, ни сала.

Как-то Стёпка в очередной раз перебрал «Паноний», аккуратно раскладывая детали и гайки на тряпочку. Рядом, как всегда, крутился Стёпкин поросёнок. Когда мастер отвернул гайку с левой резьбой и положил рядом, поросёнок подбежал, семеня тонкими, короткими ножками, постукивая о деревянный во дворе настил копытцами. Около Степки он принюхался, гайка та маслом пахнет.

Стёпка видит, поросенок тянется к гайке и пытается схватить её, а язык, оказывается у кабанчика такой длинный. Степка, стоя на корточках, хотел отогнать кабанчика, да упал, а правым глазом попал на рычаг для переключения скоростей. Тем временем худой поросёнок проглотил гайку с левой резьбой.

А где Стёпка мог достать в семидесятых годах гайку с левой резьбой на «Паноний»?  Подсвечивая себе «фонарём» под глазом, Стёпка схватил молоток, стал гоняться за поросёнком, стараясь ударить на бегу того по голове. Кабанчик визжит, аж в ушах закладывает. В это время к Стёпке во двор вошли лесники, с собой несли две вышедших из строя бензопилы «Дружба» и ведро браги.

 

- Что животину мучишь? Может помочь тебе чем, а ты поможешь нам?

Попросили мастера отремонтировать пилы, предложили выпить. Они из чувства гуманности убили измученного поросёнка, достали гайку, которую, забыв о потере игривого кабанчика, с криками благодарности принял Стёпка. С радости

сбегали ещё за ведром браги.

 

Шура зашла к Стёпке под вечер, застала такую картину, три мужика черпают из эмалированного ведра большими кружками брагу, а на табуретке, рядом с жареными тонкими кусками свинины, лежит гайка с левой резьбой.

 

Но тут сердце Шуры будто дало сбой, сильные, но редкие удары сотрясали всё её тело. Она вспомнила Сашку Большедворова, который её безумно любил, а она не обращала на него внимания. Ведь у неё появилась большая любовь, с Николаем сыграли свадьбу, на следующий год родилась Лена.

Когда Сашка увидел Шуру, гулявшую по улице с коляской в которой лежала дочь, он, не слушая возражения Шуры и её мужа, наклонился над коляской, вглядываясь в лицо малышки. Потом выпрямился, громко рыча, посмотрел на Шуру, ей молодого мужа и широким шагом пошёл в сторону кедровой рощи. Там его нашли утром. Он повесился на толстом суку огромного дерева, на собственном кожаном ремне.

Муж Шуры, подозревая жену в изменах, попытался её избить, свободолюбивая натура Шурки не выдержала, через неделю вся любовь к мужу куда-то пропала. Шурка дала драчуну такой отпор, что последствия видели все жители посёлка, рука у неё тяжёлая.  Она ушла от мужа и стала жить с дочкой у родителей.

 

Отец Николая был добрый и работящий мужик. Он так жалел, что Шура ушла от его непутёвого сына.

Старший Большедворов всю жизнь проработал механиком в гараже колонии, после девяностых, из списанной техники собрал себе грузовик и два трактора. Он по первой просьбе любого жителя посёлка, косил им сено, обеспечивая практически всех. Ведь в то время все жители Будукана держали коров, иначе в девяностых годах прошлого века было не выжить.

Как-то, направившись за дровами, он заезжал на сопку, машина перевернулась и задавила его. После этого, косить сено и развозить жителям стало некому, всех коров в Будукане извели.

 

Шура прижала обе руки к груди в районе сердца и стала убеждать себя, что у неё всё хорошо, боль сейчас уёдёт. Она счастлива, у неё две дочери, два внука.

Сильный удар сердца напомнил, что у неё есть и сын, который в четвёртый раз отбывает наказание в колонии. Шура глубоко вздохнула, мысленно успокаивая себя, прогоняя, прочь тяжкие воспоминания.

Словно молитву она повторяла:

- Всё хорошо, всё хорошо! Я здорова, здоровы все мои дети, всё будет хорошо! У меня есть друзья, которые мне нужны и которым я не безразлична. Всё хорошо! Я такая счастливая!

При этом Шура старалась отогнать всплывающие из глубин памяти воспоминания о втором своём муже. Для этого, она вновь представляла, что стоит у карьера, вода в котором такая чистая и светлая, что видно, как многочисленные мальки, кормятся в густой траве у самого берега, а рядом большой рак, раскрыв клешни, угрожает кому-то из них.  Ира, Лена, Эдик и Володя, низко наклонившись над поверхностью воды, наблюдают эту картину.

Шура улыбнулась и через секунду она перестала ощущать сильные удары в груди, ей вдруг сильно захотелось спать, она легла, вытянулась на спине. Потом повернулась на левый бок и словно провалилась в глубокий сон.

И приснилась Шуре её подруги, Валя Рыкина и Лида Виноградова. Они звали её за собой на широкий распадок, где  собирали голубику.

Проснувшись в хорошем настроении, Шура решила, что в августе следующего года, она обязательно поедет в гости к Лиде и Вале. 

 

 

У Пушкинского музея

На гору