Репетировали сольные партии, обходясь без кордебалета.
Кондрат удивлялся свежести собственных тем. Он смотрел на то, как двигаются Марк и Ида, и чувствовал какую-то странную истому в душе.
Мысленно он завидовал исполнителю партии Профессора, тот был подле этой красивой девочки, девочки, что манила его, словно готовый вот-вот распуститься цветочный бутон.
Перед глазами возникало давно ушедшее в небытиё отрочество. Тогда он попросту не ценил близости ещё неискушенных и таких готовых к любви одноклассниц. На своих сверстниц он смотрел, как на кукол, которые куплены лично для него и будут радовать глаз до скончания века. Эта мысль, да и то, что девочки были всегда в поле его зрения – думать о гавотах, менуэтах, разучиваемых сонатах и ансамблях.
Он пытался сочинять и сам, но дальше примеров для сольфеджио дело не продвигалось. Мелодии попросту показывали ему язык, они переодевались, словно бы были на маскараде, транспонируясь из тональности в тональность.
Ида чувствовала на себе взгляд кумира. Ей даже чудилось, что такое прелестное трико, давно уже расплавилось от чужого любовного жара и теперь осыпалось на сцену, как осыпается обожженная солнечными лучами человеческая кожа.
Она вдруг почувствовала себя свободной от предрассудков. Ото всего, что было упаковано в её голову, словно в рюкзак перед долгим походом.
- Отдайся ему, отдайся, - зудел по-комариному невидимый искуситель.
Он перелетал из уха в ухо, не сбавляя своего напора, и Иде не терпелось прогнать его прочь.
Руки марка, держащие её за поясницу царапали, словно на руках партнёра были наждачные рукавицы. Он поднимал её, но не как брат, братское уступало в нём место чувству далёкому от дружбы.
Кондрат был рад съеденному бутерброду с икрой и бокалу с довольно не дурным шампанским.
Он был рад захмелеть и почувствовать себя идущим с вечеринки. Ноги сами вели его по давно уже заученному маршруту.
Только входя в парадное, он почувствовал чей-то настороженный взгляд.
Обернувшись, он увидел Иду, та стояла так же, как привыкла стоять на сцене, и от того показалась Кондрату абсолютно обнаженной.
- Кондрат Иванович, можно я зайду к Вам? – спросила она без обычного заискивания перед старшим.
Левицкий опешил. Он словно бы оказался ребёнком. А эта вполне взрослая для своих лет девочка уже подходила всё ближе и ближе.
В подъезде было чисто и пусто.
Они поднялись в квартиру.
Ида вдруг как-то странно улыбнулась.
Кондрат понимал, что делает что-то не то, но прекратить этот навязанный ему спектакль не мог.
Он делал вид, что озабочен работой тостера, что он попросту случайно слышит, точнее, думает, что слышит шум воды. И что там-там…
Ида была сродни какой-нибудь не до конца осознанной родственницей. Сладкая приманка инцеста ещё довлела над ним, она приплясывала в окружающем воздухе, словно червяк на крючке и рыболова.
Нелли слишком долго испытывала его верность сексуальной диетой. Она сама не заметила, как из привычного блюда создала из себя некий неуловимый деликатес. Деликатес, чья цена повышается с каждым днём.
Ида, с её нежным, но вполне тренированным телом была – нет, он не мог думать о ней иначе, как просто о воплощении Вали, той самой вали, которая и была виновницей всех приключений.
Кондрат усмехнулся. Он вдруг представил, что было бы, если бы прямо здесь нашли «одежду детей». Чтобы было с этим чудаком, когда люди в форме не верят в сказки об уменьшительной жидкости и стрекозах, на которых можно летать, как на дельтаплане.
Он вдруг понял, что скоро бы тихо скулил в углу, боясь поднять глаза на дознавателя, и легко соглашался бы с тем, что именно он убил и растворил в ванне несчастных пионеров.
«Только бы сюда не пришёл кто-нибудь третий! Меня никто не видел. Дом почти пуст, да и кто подумает, что я?!
Сердце Кондрата выскакивало из груди, точно так же, как тогда, на экзамене, он старательно, нота за нотой дарил людям скерцо из Бетховенской «Патетической» сонаты.
Эти яростные скачки были также волнительны, как сейчас этот шум, и какой-то случайно слышимый шепот. Кондрат думал, что это шумит закипающий чайник, что шелест листвы за окном пробивается сквозь толщину стеклопакета, или же это неугомонная Волга всё ещё играется своими волнами.
Ида также тщетно напрягала слух. Ей было стыдно и скверно, словно бы она не соблазняла женатого мужчину, а попросту подмывалась после внеплановой дефекации.
Так уже было в первом классе. Тогда тяжесть в области таза возникла перед самими дверями. Она была обидна вдвойне. Дверь распахнулась, но от неё уже несло тошнотворным запахом.
Ида была брезглива. Брезглива к себе, как бывает брезглива только городская девочка. Она знала, что грязь и дурной запах – признаки увядания, что так пахнут только те, кто совершал дурные поступки.
И поборов чувственный зевок, грозящий перерасти в прелюдию тошноты, она стала лихорадочно намыливаться.
Людмила Степановна сама не понимала, почему решила выполнить просьбу подруги.
Нелли, вероятно, просто хотела поймать своего муженька на горячем.
«Неужели я опущусь до того, чтобы флиртовать с этим… - Людмила хищно улыбнулась.
Кондрат чем-то очень сильно раздражал её. Он был словно бы не ко времени повёрнутое к тебе зеркало. Зеркало, отражение в котором кажется неправильным.
«В сущности, я ничего не теряю. Зато моя совесть будет спокойна.
Она припарковала свою машину недалеко от подъезда и направилась к парадному, чувствуя, что её голубой мундир привлекает внимание.
«Интересно, что подумает Кондрат!» - хитро усмехнувшись, подумала она.
Кондрат удивился – ему показалось, что он ослышался, но домофон вновь напомнил о себе.
«Кого это черти принесли!», - подумал он, подходя к входной двери и снимая трубку.
«Кондрат Иванович откройте дверь, пожалуйста!» - прозвучал в меру суровый женский голос.
Кондрат Иванович почувствовал, что дрожит. Эта молодая женщина в форме прокурорского работника вгоняла его в ступор. Может быть, и эта встреча с Идой была не случайна – слишком уж спокойно та держалась.
«А что если она выйдет и скажет, что я приставал к ней?»
Бегающие глаза Кондрата наводили на размышления. Людмила уже успела отнестись к этому человеку предвзято, она видела его раньше всего раз-два – один раз в ресторане, затем уж на свадьбе в костюме жениха с слегка хмельной физиономией.
Он впивался в губы Нелли, как вампир. Казалось, что он хочет насладиться ею, словно свадебным тортом, что боится, что эта куколка будет отнята у него слишком строгими взрослыми.
Людмила тогда почувствовала лёгкий приступ ревности. Она была готова навещать свою подругу время от времени, проводя с ней короткие ночные свидания. А Кондрат заставлял вспоминать о прошлом, когда она голая и пристыженная прислуживала таким же уродам в том странном особняке на Хопре.
Ида начинала зябнуть. Она вдруг поняла, что попала в западню. Что теперь. Если её застанут в таком виде, то…
Из журналов она знала, как некоторые слишком рано созревшие девочки пристают с мужчинами. Она вдруг представила, как аккуратно, словно школьный диктант будет писать свою фантазию, что потом люди в белых халатах будут внимательно изучать её гениталии, а затем…
«Нет, только не это. Но если эта женщина всё расскажет родителям?»
Для таких пот приключений у родителей было одно грязное слово – «блядки». Это слово произносилось вполголоса, словно бы сплёвывалось в окружающий воздух. Да и ни отец, ни мать не стремились играть в опасные любовные игры.
«А может просто выбежать. Просто выбежать и сказать: «Здрастьте!»?
Ида присела на корточки и вопрошающе уставилась на свои круглые колени.
Но у коленей не было рта, чтобы согласиться или возразить. Они были немы и напоминали двух лысеньких старичков. Иде стало не по себе. Было глупо прикидываться невинной овечкой, она сама хотела попробовать аромат запретного плода, даже не надкусить, а только втянуть ноздрями один пряный запах, пытаясь уверить саму себя, что это всё – понарошку.
- Я вижу, что не вовремя. Понимаю, вам надоела роль верного мужа, - попыталась пошутить Людочка, оглядывая кухню.
Она чувствовала, что рыльце у этого субъекта в пушку. Уж очень он торопился расстаться и с ней, и всё как-то странно поглядывал в сторону ванной.
- Да, нет. Просто я не думал, что Нелли захочет…
- проверять Вас?
- Разве я похож на плейбоя.
Людочка напрягла воображение. Ей ничего не стоило мысленно раздеть избранника Оболенской донага. Такой красавчик с наспех слепленной мускулатурой был явно не в её вкусе.
- Знаете, я так много слышала, что вы пишите балет, что просто сгораю от любопытства. Нелли утверждала, что это просто, просто нечто невообразимое.
Головина попыталась рассмеяться, словно побренчать застывшим во рту колокольчиком, но Кондрат стал выглядеть так, как будто готовился к приступу диареи.
- А впрочем. Впрочем… Мне же надо бежать. Да, я совсем забыла.
Она торопливо развернулась и направилась к входной двери.
Кондрат не заметил маленькой глазка выглядывающего откуда-то сбоку. Он вообще был не слишком внимателен. Людочка всё расценила правильно. Она прошла проверку. А вот пройдёт ли её Кондрат.
На сердце у молодого композитора скребли кошки. Казалось, что кто-то на, в конец расстроенной, виолончели пытается сыграть хроматическую гамму. Он сжал зубы и знаменитым бетховенским зачином постучал в дверь.
Ида торопливо прятала себя. Она вдруг почувствовала себя обесчещенной, словно бы то, что было явью лишь в её фантазиях стало полноценным и от того в конец неисправимым событием.
Кондрат понимал, что играет с огнём. Он уже проклинал и себя и такого же глупого хореографа, и эту прелестницу с семитской кровью, и всё вместе, как проклинает отличник за компанию прогулявший важную контрольную работу.
- Только бы она не сотворила что-либо. Наглотается ещё каких-нибудь пилюль.
Но Ида успела смириться. В сущности, она сделала первый шаг. И возможно.
Кондрат старался не думать о том, куда, а главное, зачем она пойдёт. Он даже корил себя за мягкотелость. Можно было просто не пускать её – и всё.
А Ида, надевшая всё-таки в спешке сборов трусы наизнанку теперь точно зала, что достойна порки. Она была готова высечь себя самостоятельно, лишь бы не походить на глупую хентайевскую недотрогу.
Помочь сайту
Поздравления
