Голое
тело Насти лежало на холодной и мерзкой каталке. Оно лежало, как недвижимая
мумия, спокойная и величавая в своей смертной наготе.
Ничто
и никто казалось не могло поколебать этой спокойности. Казалось, что это только
подобие девочки, но не живая и весёлая Настя любимица всех прихожан храма.
Отец
Александр из последних сил взывал к Господу. Он вдруг испугался – что-то
странное было в том, что именно его дочь оставили умирать на креасте. что ей
пришлось пройти почти тем же путём, что и Спасителю всех людей - Христу.
Когда
небольшой грузовик привёз тела несчастных в станицу он был уверен, что его дочь
уже умерла. Он даже собирался вынуть за неё частицу на первой же службе. Но
что-то остановило его. Кто-то большой и тёплый был рядом и не позволил.
Но
Настя не умерла. Она просто ушла на время. Ушла, стыдясь того, что не может
быть правдивой перед отцом. Она не думала, что её уже посчитали мёртвой, когда
она только начала оживать.
Мир
вокруг был, как на самой лучшей картинке. Здесь, казалось, царила вечная весна
– деревья были зелены и юны, трава мягка и прохладна. Гнет, это было лето – с
первыми плодами – но без близкого дыхания осени, когда тот или иной жёлтый
листок возникает в листве.
Пение
дивных, никогда ей ранее неслыханных птиц звучал вокруг. Нет, он не был громким,
от только угадывался, только подавал голос, как робкий английский рожок в
оркестре.
«Маленькая
страна… Какая она маленькая – какая огромная. И как тут хорошо, словно бы во
сне… Да, я сплю, я просто уснула!».
И
она впервые не желала просыпаться. Там наяву её ожидали боль и стыд, и страх за
тех двоих, что висели ошуюю и одесную подне неё. Страх, что они не войдут
вместе с ней в Царствие Небесное – ведь кто она по сравнению с Иисусом Христом.
Здесь
было как в саду, где можно было гулять и удивляться разумности мира. Словно талантливый
садовник тут поработал – деревья не были ни слишком молодыми, но и не старыми,
а их плоды, не сгнивали на ветках.
Настя
даже не думала о своём теле. Она отчего-то перестала стыдиться его и просто переходила
от дерева к дереву, словно невидимка или лёгкий сгусток тумана..
Рядом
был кто-то большой и тёплый. И эта теплота была сродни желанной теплоте голландской
печи, когда жар огня остаётся на время в покрывающих её кафелях.
-
Тебе нравится в моём саду? - прошелестело над ухом, как в любимой сказке.
-
Да, очень…
Она
вдруг устыдилась своего сказочного имени, словно бы толшько притворялась послушно
и добродеятельной девушкой. Да и голос того, кто её спрашивал не был похож на
рык заколдованного королевича.
«Господи,
почему я здесь… А папа? Он ведь с ума сойдёт от горя… И почему всё так получилось?
Надо было не бежать, а спросить позволения – тогда бы всё было иначе!».
Насте захотелось сорвать один из
плодов, но вдруг одна только мысль о грехопадении обожгла её душу. А что, если
и она устыдится, подобно Еве, что тогда, возможно, это только мираж, только ненастоящий
заманчивый Рай, словно полянки посреди затягивающего болота. Да и почему этот
человек невидим? Чего он стесняется?
Настя
поёжилась. Мысли вновь стали падать со стремительностью дождевых капель. Они
проникали в мозг, словно вода в почву, и Насте уже хотелось вновь стать сухой.
-
Успокойтесь, батюшка. Ваша дочь непременно поправится. И этих двоих мы также вытащим.
-
Бог Вам в помощь.
Губы
отца Александра шевелились с трудом. Он ни в чём не винил дочь. Даже невольного
виновника этого кошмара он давно простил. Ермолай. Он помнил этого подростка. В
чертах Ермолая была какая-то русская простоватость, от того лица часто веяло
растерянностью, словно бы в теле подростка продолжал жить напуганный и
оставленный без присмотра малыш.
«Неужели
такой человек подходит моей Настеньке? Впрочем, на всё воля Господня.
Он
сотворил крестное знамение и вновь погрузился в долгую думу.
Катя
и Артур были слишком напуганы, чтобы ощущать свою наготу. Люди, что смотрели
нан их чем-то напоминали голодных волков, они просто сгладывали своими
взглядами изнеженную плоть, оставляя миру только трясущиеся от ужаса скелеты.
Артур
впервые почувствовал себя маленьким. Словно бы он только притворялся большим, а
сам таки остался пятилетним затворником. Прошлое вновь окутало его, как тяжёлое
мерзкое одеяло.
-
Не трогайте меня. Я маленький принц. Ясно вам?
-
Ага, и из каких ты краёв прибыл? И ты стерва, откуда? – завизжала одна из
женщин. – Это ты моих дочерей распинал? Говори, говори!
Артур
был готов разразиться большим зловонным селем. Его живот скручивало, как половую
тряпку, казалось ещё мгновение – и ему будет всё равно.
Человек
в полувоенной форме зацепился за глаз обезумевшего от страха подростка. Он
смотрел на станичного атамана, как неожиданно явившегося из небытия отца. Но
этот грузный человек явно не спешил спасать его от наказания.
-
Так, тихо, граждане! Мы тут всё сами разберём. Не в Темрюк их везти? Дело станичное.
Вот её сейчас по станице прогоним. А этому - плетей всыпем, чтоб неповадно было…
.Катя
Махлакова опустилась на колени. Она едва не встала на четвереньки и не поползла
к этому суровому человеку. Вдруг его растрогает её готовность сделать ему
приятное – и он не станет и дальше её мучить.
С
Артуром её больше ничего не связывало. Он был ей противен – грязный испуганный,
готовый пластаться так же как и она, надеясь вымолить у этой толпы хоть миг
жизни.
Запах
Артура был сродни обделавшемуся поросёнку. Казалось, что его только вытащили из
выгребной ямы и готовились судить судом Линча, словно бы бывшего раба.
-
Пощадите меня. Я не хотела… - стала противно, как подраненная гиена скулить
Катя. – Я, я… это всё он… Это его идея была. Меня его мать из-наси-ловала-а….
Катя
вновь почувствовала толстый и безжалостный страпон в своей изнеженной заднице –
он затыкал её, словно бы она была не живым человеком, а бочкой с вином,
которому никак нельзя утечь в землю.
-
Хотите, я буду батрачить на вас? Я всё делать буду… Только не убивайте…
Я…маленькая ещё.
Она
вдруг поняла, что её прекрасные волосы будут изгажены в чём-то липком, что
затем. её попросту обреют, как каторжанку и выбросят за пределы селения, как
древние иудеи выгоняли туда же пресловутого козла вместе со всеми своими
грехами.
Лоб
несчастной тотчас заныл. К нему словно бы приставили раскаленное клеймо – печать Каина была
нестерпимо горячей.
Настя
не помнила ни о Кате, ни об Артуре. Её было хорошо там, в том красивом и мирном
месте, где никто не собирался делать ей зла. Она смотрела на каждую травинку,
на каждый куст и удивлялась, отчего ушла из этого сада, что забыла там на
пыльной и грязной Земле?
Невидимый
друг всегда был рядом. От него шло доброе и светлое чувство, словно тепло от
печи. От этого тепла не хотелось уходить – как из приятного и такого милого
сновидения.
Настя
уже не думала об отце. Ей казалось, что этот невидимый друг не желает ему зла,
что если она останется тут – то отцу будет лучше.
Птицы,
что пели на ветках были не крикливы – они пели почти неслышно, но их пение
проникало в самую душу. Проникало, как проникает инфразвук, который лечит все страшные недуги.
-
Тебе понравилось здесь?
-
Да…
-
И ты хочешь здесь остаться?
-
Да, да…
-
Еще не пришло то время. Ты обязательно вернёшься сюда. Вернёшься. Но не сейчас.
Сейчас ты должна вернуться туда, где тебя любят и ждут. Ты ведь не хочешь,
чтобы эти люди скучали без тебя?
-
Но…
-
Ты доказала свою Веру. Но этого мало. Мало любить Христа, главное, любить тех,
кто близок тебе. Любить тех, кто ненавидит тебя. Кто тебя завидует. Ведь им
сейчас очень плохо.
Катя
казалось вот-вот обрастёт густой собачьей шерстью. Её высунутый изо рта язык трепыхался
и норовил лизнуть разгоряченный от чужой ненависти воздух. Её словно бы
втолкнули в раскаленную докрасна печь.
Её
груди болтались как вымя у недоеной коровы. Но ни её рабская поза, ни страх,
что плескался в глазах не спасали её от людского презрения. Эти люди смотрели
на неё, как на развратную покорную тень, та тень, что мелькает на экране.
Душа
Кати оледенела от ужаса. Она металась по телу, словно ребёнок проснувшийся в
тёмной комнате
Помочь сайту
Поздравления
