ОВЧАРОВ

 ОВЧАРОВ
 
      Армия, по причине своего монархического устройства, то есть построения подчиненности строго по вертикали, имеет массу интересных способов проявления и, даже, воспитания самодуров. Конечно времена оные, когда можно было прописать сто палок дезертиру, прошли, но власть командира над подчиненным довольно велика, так что и по ныне любимейшей поговоркой в армии является: "Ты - начальник, я - дурак, я - начальник, ты - дурак". Точное, видите ли, не скажешь. Правда и теперь солдата с трудом относят к существам разумным, но до смерти не забивают, по крайней мере, офицерский состав. Правда, я встречал в своей жизни одного ротного, который для профилактики бивал солдат, но всё же не по "злобе", а для воспитания. Больше всего доставалось узбекам, которые по своим убеждениям, толи исламским, толи ещё бог весть каким, упорно отказывались от мытья полов, а тем более дрюченья туалетов. Ротный с дебильной рожей спрашивал подобного упрямца, почему тот не хочет работать, а если тот продолжал упорствовать, то брал его за грудки, поднимал на сантиметров двадцать от пола, благо сам был метра два ростом и полтора центнера весом, так что сапоги шил на заказ, и давал зуботычину солдаперу. Если и после этого тот отказывался от сего женского труда, то приверженцу ислама приходилось стоять двадцать четыре часа на тумбочке, вместо всего наряда, если, конечно, он не падал раньше этого срока. Правда, мыть полы его никто не заставлял. Впрочем, ротный, сынок генерала из генштаба, был тучен, дебел и зуботычина скорее носила символический характер, так как рука его была столь же мягка и слаба, и самый сильный удар был скорее хорошим толчком, а не боксерским ударом, от которого можно было отлететь метра на полтора, но не грохнуться замертво на месте. Я это проверял на собственной шкуре, хотя мне так хотелось двинуть ему ногой под ребра, чтобы он долго  собирал свои потроха по больницам, но сидеть из-за этого мне просто не желалось, да и получил я за хреновую службу. Впрочем, желание двинуть ему под эти самые ребра у меня все-таки осталось и довольно сильное до сего дня.
     Хотя ротный в этом отношении и был самодур, но не на столько, чтобы его можно было назвать этим именем. В мечтах его было тепленькое место в канцелярии, непыльная работёнка без личного состава. Самодуры формируются из людей иного склада, которые готовы идти по головам вверх, не считаясь ни с моралью, ни с отношением к нему людей. Таким человеком был Овчаров. Фамилия, видите ли, отнюдь  не самодурская, а как раз напротив. В Смоляниновском гарнизоне в начале восьмидесятых это фигура была легендарной. Даже тогда, когда я прибыл туда на службу, о нем вспоминали с легким содроганием, хотя он уже с полгода, как был начальником штаба пятой армии. Я его даже однажды видел, когда командовал караулом при штабе. На меня он не произвел особого впечатления: метра под два ростом, упитанный, как всякий нынешний мало-мальски выбившийся военный, порядочная ряшка, не обремененная особенными умственными достоинствами, что отражаются на лице, генеральские звезды и красные лампасы. Лампасы я почему-то больше всего запомнил при этом, хотя этот человек и интересовал меня. Кстати, ещё о лампасах, что украшают штаны у наших генералов, благодаря ним я научил отличать генералов от прапорщиков, их адъютантов, так как последние зачастую разъезжали на генеральских машинах, своих часовых - узбеков, для которых размер звезды никак не укладывался в их голове при всех моих стараниях, за что я получил однажды нагоняй от дежурного по штабу. После того, как я сказал, что у генералов точно такие же полосы, как на моих трико, только красные, то ни один из них, ни разу не перепутал генерал-лейтенанта с прапорщиком.
      Такова уж жизнь, но вернемся к нашим баранам.
      Рассказывали про него всякую всячину. Например, когда он входил в казарму, офицеры, бывшие в ней, сигали в окошки и спешно удирали в направлении кустов, что обильно росли по берегу неизвестной, поскольку я даже не поинтересовался названием, речушки или ручья, делившей гарнизон на две части. Сигали не только с первого, но и второго этажей, поскольку казармы были только о двух этажах, и так же спешно устремлялись к спасительным зеленым насаждениям, где после развода собиралось все пьющее офицерское и прапорщицкое население гарнизона, где жарились шашлыки, где грызлись корки черствого хлеба, размачиваемого большим количеством водки. Впрочем, в этих кущах находили приют не только от бдительных генеральских глаз, но и от глаз своих вторых, может быть и третий половин. К моему приезду этих райских мест я не застал, как и генерала, хотя офицерские половины с ними сделать ничего бы не смогли, но они сильно надоели генералу Овчарову, так что трудами праведными солдатскими, там был произведен грандиозный лесоповал и некогда райское местечко, стало пустынным и голым, поросло обильными приморскими травами, если честно сказать, довольно однообразными. Так что после этой доблестной операции, офицерское сословие удирало уже в сторону городка, а не в сторону кущей, и петляло по-заячьи, не меж дерев, а меж казарм постройки пятидесятых годов. Пусть меня и нельзя отнести к разряду зелёных, но бережное отношение к природе во мне воспитала она же, мне просто жаль этих лохматых кустов.
        Но вернемся к нашему герою или исследованию по поводу самодурства. Самые лучшие самодуры формируются из людей не только облаченных неограниченной властью, но и злопамятных. Злая память вещь обязательная в этом случае. Наш генерал был на редкость злопамятен, хотя не мне судить об этом. Однажды его огорчил какой-то лейтенант или старший лейтенант, я точно не помню, но когда через полгода, после того приехала высокая комиссия на инспекцию дивизионных и гарнизонных дел, обнаружила очень забуревшего младшего офицера, который избавлял картошку от излишней шкуры и даже, на появление многих звезд, никаким образом не прореагировал, а наглым образом продолжил шкурить эту самую картошку во владениях гарнизонной гауптвахты.
        Когда ему напомнили об Уставе, он послал их вместе с этой книжицей куда-нибудь подальше и пообещал плюнуть им на погоны. Сие в армейских кругах кощунственно, но вверенная комиссия поднялась над своими амбициями и поинтересовалась, что ему так хочется плеваться. Когда выяснилось, что этот самый офицер отбывает уже полугодовое заключение благодаря усилиями генерала Овчарова, его отпустили с богом. Правда, бог ему покровительствовал ровно до отъезда этой комиссии, после чего он был вновь отловлен и водворен на прежнее место, для освоения поварского искусства, без присвоения ему разряда.
       Влепить зуботычину любому ему было не западло, в чём вы уже убедились. В его понятиях погоны имели абсолютную силу, впрочем, так считали и считают многие военные, без всякой поблажки или исключения из этих правил. Таким бзиком страдают офицеры прошедшие школу муштры с зеленых ногтей или, хотя бы, военного училища. Самым маразматическим случаем подобного дебилизма, который я слышал, был случай с моим одноклассником, с которым жил на одной улице, можно сказать, что и дружил,  гонял на лыжах в одном ДЮСШе. Впрочем, о мертвых плохо не вспоминают, но в умственных движений генерала Овчарова он многое объясняет. Петька Аскаров был третьим ребенком в семье из четырех пацанов, как, впрочем, и я, младший же, Сашка, достиг восемнадцати лет, когда Петро уже был ротным и капитаном в придачу. Сашка, не пошёл по славным армейским стопам среднего брательника и старшего, который обрел лейтенантские погоны в институте, потому, оказался в звании рядового в этой же армии, на момент смерти матери. Эти времена были более-менее предсказуемы, как Леонид Ильич Брежнев, так что на похоронах капитан и рядовой оказались за одним столом. Если Сашка, обитая не столь долго в рядах солдатских, не приобщился ещё к заразе, что даются вместе с погонами, да и, по причине чистоты их от всяких полномочий, и не мог сделать этого, то друг Петька был уже настоящий маленький самодур. После третьей рюмки, в воспаленном Петькином мозгу произошел легкий сдвиг по фазе. Он, по причине своего армейского бзика, не мог сидеть за одним столом с солдатом. У него просто не могло возникнуть в мозгу и существовать в нём простое понятие, что солдат это тоже человек,  что он равен тебе, кроме того, он ещё и брат. Он просто стал гнать Сашку с поминок. Впрочем, это продолжалось не столь долго, черная татарская кровь, что гуляла и по Сашкиным жилам и жилам его братьев, взыграла, и мой одноклассник  Петро убедился, что погоны лишь клочок материи, что обшивают картон или бог весть какой материал, когда получил по первое число. Хотя я и сомневаюсь, что сей урок ему пошел на пользу, но он погиб в Йемене перед самым возвращением на родину. Посадив семью в самолет, он ехал из аэропорта и подцепил нежданную попутчицу в лице смерти. Видимо он слишком круто взял, что смерть позаботилась о нем в двадцать семь лет, как и о Лермонтове. Не знаю, на что он ещё был способен, но самодуром, вероятно, если бы достиг заметных чинов, был бы отменным. 
       Но пора бы вернуться к генералу. У него не было столь решительных братьев. Правда, я слыхивал про одного, но он, к своему несчастью, носил погоны и служил под началом своего брательника. Поскольку погоны его были немного похожи на генеральские и звездочек на них было даже побольше, чем у генерала, но, к сожалению, несколько мелковаты по размерам, кроме того, славный прапорщик любил приложиться к бутылочке и, к своему несчастью, жил в одной квартире с брательником, так что я ему не позавидовал бы. Как, наверно, и вы. Кроме того, я сильно сомневаюсь в его могучем здоровье, как у брата, что определенно сказывалось на взаимоотношениях между ними. Модель была отнюдь не той, что демонстрировали другу Петро его братья. По прибытию домой под хорошим шафэ, он мог запросто получить по фэйсу, после чего юзом открывал пару дверей квартиры, что изобразили для генерала поданные из двух смежных, и прибывал таким образом во свои владения или точнее - угол. Впрочем, благословение генеральской рукой не возымели действия, и наш прапорщик оставался преданным другом-приятелем бога Бахуса и, вернее всего, кончил или продолжает прожигать свою жизнь самым бессовестным образом в его объятиях.
       Хотя Овчаров и был самодуром, но до самодуров прошлых лет он явно не дотягивал. Впрочем, всех самодуров отличает некоторая туповатость. Перлом его туповатости было желание поменять квартиру. Впрочем, я уже упоминал о его квартире, что была сооружена из двух смежных, но смежных в доме постройки пятидесятых годов. Вот это ему и не нравилось. Я же придерживаюсь другого мнения по этому поводу. Потолок в трех метрах от пола гораздо привлекательней потолка в двух метрах по части сохранения тепла и свежего воздуха, в чем толк наши предки знали и не лепили скворечни, что лепят ныне. Генерал же придерживался противоположного мнения. К тому времени в городке сдали типовую железобетонную пятиэтажку, в которую наш генерал пожелал вселиться. Естественно апартаментов достойных генерала в ней не было и попросту не могло быть, но это не смутило нашего героя. Осмотрев несколько квартир, он возжелал соединить парочку этих самых скворечен в единую. Маленькие комнаты генералу так же были не по генеральскому вкусу, и он, конечно, пожелал убрать пару-другую стенок, из которых были и несущие. Бедные строители схватились за голову и все-таки убедили генерала, что говорит о его достаточном интеллекте, не претворять свои планы в жизнь, так как бедное здание почиет в бозе. Так наш генерал остался в старой, маленькой двухквартирной квартире бедный и несчастный..
  Впрочем, не на столько долго, скоро его перевели в Уссурийск начальником штаба армии, где гонять генералов, как младших офицеров, было не принято, да и окна, если мне не изменяет память, там едва ли открывались чаще двух раз в год, а тучные и дебелые майоры и полковники с подполковниками не дюже приспособлены резво прыгать на подоконники, как поджарые полигонные крысы полкового звена, да и как-то не было принято это делать, тем более лезть в рожу, и генеральские таланты самодурства не нашли здесь достойного развития, и я, уже служа в Уссурийске, не слышал ничего о его подвигах на этом поприще. А жаль. Любопытно бы посмотреть на него ныне. Такой бы был самодур во времена оны, ничем не хуже Троекурова, а в наше время зачах и вывелся.
 
 

© Copyright: Игорь Николаевич Макаров, 2015

Регистрационный номер №0274064

от 27 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0274064 выдан для произведения:  ОВЧАРОВ
 
      Армия, по причине своего монархического устройства, то есть построения подчиненности строго по вертикали, имеет массу интересных способов проявления и, даже, воспитания самодуров. Конечно времена оные, когда можно было прописать сто палок дезертиру, прошли, но власть командира над подчиненным довольно велика, так что и по ныне любимейшей поговоркой в армии является: "Ты - начальник, я - дурак, я - начальник, ты - дурак". Точное, видите ли, не скажешь. Правда и теперь солдата с трудом относят к существам разумным, но до смерти не забивают, по крайней мере, офицерский состав. Правда, я встречал в своей жизни одного ротного, который для профилактики бивал солдат, но всё же не по "злобе", а для воспитания. Больше всего доставалось узбекам, которые по своим убеждениям, толи исламским, толи ещё бог весть каким, упорно отказывались от мытья полов, а тем более дрюченья туалетов. Ротный с дебильной рожей спрашивал подобного упрямца, почему тот не хочет работать, а если тот продолжал упорствовать, то брал его за грудки, поднимал на сантиметров двадцать от пола, благо сам был метра два ростом и полтора центнера весом, так что сапоги шил на заказ, и давал зуботычину солдаперу. Если и после этого тот отказывался от сего женского труда, то приверженцу ислама приходилось стоять двадцать четыре часа на тумбочке, вместо всего наряда, если, конечно, он не падал раньше этого срока. Правда, мыть полы его никто не заставлял. Впрочем, ротный, сынок генерала из генштаба, был тучен, дебел и зуботычина скорее носила символический характер, так как рука его была столь же мягка и слаба, и самый сильный удар был скорее хорошим толчком, а не боксерским ударом, от которого можно было отлететь метра на полтора, но не грохнуться замертво на месте. Я это проверял на собственной шкуре, хотя мне так хотелось двинуть ему ногой под ребра, чтобы он долго  собирал свои потроха по больницам, но сидеть из-за этого мне просто не желалось, да и получил я за хреновую службу. Впрочем, желание двинуть ему под эти самые ребра у меня все-таки осталось и довольно сильное до сего дня.
     Хотя ротный в этом отношении и был самодур, но не на столько, чтобы его можно было назвать этим именем. В мечтах его было тепленькое место в канцелярии, непыльная работёнка без личного состава. Самодуры формируются из людей иного склада, которые готовы идти по головам вверх, не считаясь ни с моралью, ни с отношением к нему людей. Таким человеком был Овчаров. Фамилия, видите ли, отнюдь  не самодурская, а как раз напротив. В Смоляниновском гарнизоне в начале восьмидесятых это фигура была легендарной. Даже тогда, когда я прибыл туда на службу, о нем вспоминали с легким содроганием, хотя он уже с полгода, как был начальником штаба пятой армии. Я его даже однажды видел, когда командовал караулом при штабе. На меня он не произвел особого впечатления: метра под два ростом, упитанный, как всякий нынешний мало-мальски выбившийся военный, порядочная ряшка, не обремененная особенными умственными достоинствами, что отражаются на лице, генеральские звезды и красные лампасы. Лампасы я почему-то больше всего запомнил при этом, хотя этот человек и интересовал меня. Кстати, ещё о лампасах, что украшают штаны у наших генералов, благодаря ним я научил отличать генералов от прапорщиков, их адъютантов, так как последние зачастую разъезжали на генеральских машинах, своих часовых - узбеков, для которых размер звезды никак не укладывался в их голове при всех моих стараниях, за что я получил однажды нагоняй от дежурного по штабу. После того, как я сказал, что у генералов точно такие же полосы, как на моих трико, только красные, то ни один из них, ни разу не перепутал генерал-лейтенанта с прапорщиком.
      Такова уж жизнь, но вернемся к нашим баранам.
      Рассказывали про него всякую всячину. Например, когда он входил в казарму, офицеры, бывшие в ней, сигали в окошки и спешно удирали в направлении кустов, что обильно росли по берегу неизвестной, поскольку я даже не поинтересовался названием, речушки или ручья, делившей гарнизон на две части. Сигали не только с первого, но и второго этажей, поскольку казармы были только о двух этажах, и так же спешно устремлялись к спасительным зеленым насаждениям, где после развода собиралось все пьющее офицерское и прапорщицкое население гарнизона, где жарились шашлыки, где грызлись корки черствого хлеба, размачиваемого большим количеством водки. Впрочем, в этих кущах находили приют не только от бдительных генеральских глаз, но и от глаз своих вторых, может быть и третий половин. К моему приезду этих райских мест я не застал, как и генерала, хотя офицерские половины с ними сделать ничего бы не смогли, но они сильно надоели генералу Овчарову, так что трудами праведными солдатскими, там был произведен грандиозный лесоповал и некогда райское местечко, стало пустынным и голым, поросло обильными приморскими травами, если честно сказать, довольно однообразными. Так что после этой доблестной операции, офицерское сословие удирало уже в сторону городка, а не в сторону кущей, и петляло по-заячьи, не меж дерев, а меж казарм постройки пятидесятых годов. Пусть меня и нельзя отнести к разряду зелёных, но бережное отношение к природе во мне воспитала она же, мне просто жаль этих лохматых кустов.
        Но вернемся к нашему герою или исследованию по поводу самодурства. Самые лучшие самодуры формируются из людей не только облаченных неограниченной властью, но и злопамятных. Злая память вещь обязательная в этом случае. Наш генерал был на редкость злопамятен, хотя не мне судить об этом. Однажды его огорчил какой-то лейтенант или старший лейтенант, я точно не помню, но когда через полгода, после того приехала высокая комиссия на инспекцию дивизионных и гарнизонных дел, обнаружила очень забуревшего младшего офицера, который избавлял картошку от излишней шкуры и даже, на появление многих звезд, никаким образом не прореагировал, а наглым образом продолжил шкурить эту самую картошку во владениях гарнизонной гауптвахты.
        Когда ему напомнили об Уставе, он послал их вместе с этой книжицей куда-нибудь подальше и пообещал плюнуть им на погоны. Сие в армейских кругах кощунственно, но вверенная комиссия поднялась над своими амбициями и поинтересовалась, что ему так хочется плеваться. Когда выяснилось, что этот самый офицер отбывает уже полугодовое заключение благодаря усилиями генерала Овчарова, его отпустили с богом. Правда, бог ему покровительствовал ровно до отъезда этой комиссии, после чего он был вновь отловлен и водворен на прежнее место, для освоения поварского искусства, без присвоения ему разряда.
       Влепить зуботычину любому ему было не западло, в чём вы уже убедились. В его понятиях погоны имели абсолютную силу, впрочем, так считали и считают многие военные, без всякой поблажки или исключения из этих правил. Таким бзиком страдают офицеры прошедшие школу муштры с зеленых ногтей или, хотя бы, военного училища. Самым маразматическим случаем подобного дебилизма, который я слышал, был случай с моим одноклассником, с которым жил на одной улице, можно сказать, что и дружил,  гонял на лыжах в одном ДЮСШе. Впрочем, о мертвых плохо не вспоминают, но в умственных движений генерала Овчарова он многое объясняет. Петька Аскаров был третьим ребенком в семье из четырех пацанов, как, впрочем, и я, младший же, Сашка, достиг восемнадцати лет, когда Петро уже был ротным и капитаном в придачу. Сашка, не пошёл по славным армейским стопам среднего брательника и старшего, который обрел лейтенантские погоны в институте, потому, оказался в звании рядового в этой же армии, на момент смерти матери. Эти времена были более-менее предсказуемы, как Леонид Ильич Брежнев, так что на похоронах капитан и рядовой оказались за одним столом. Если Сашка, обитая не столь долго в рядах солдатских, не приобщился ещё к заразе, что даются вместе с погонами, да и, по причине чистоты их от всяких полномочий, и не мог сделать этого, то друг Петька был уже настоящий маленький самодур. После третьей рюмки, в воспаленном Петькином мозгу произошел легкий сдвиг по фазе. Он, по причине своего армейского бзика, не мог сидеть за одним столом с солдатом. У него просто не могло возникнуть в мозгу и существовать в нём простое понятие, что солдат это тоже человек,  что он равен тебе, кроме того, он ещё и брат. Он просто стал гнать Сашку с поминок. Впрочем, это продолжалось не столь долго, черная татарская кровь, что гуляла и по Сашкиным жилам и жилам его братьев, взыграла, и мой одноклассник  Петро убедился, что погоны лишь клочок материи, что обшивают картон или бог весть какой материал, когда получил по первое число. Хотя я и сомневаюсь, что сей урок ему пошел на пользу, но он погиб в Йемене перед самым возвращением на родину. Посадив семью в самолет, он ехал из аэропорта и подцепил нежданную попутчицу в лице смерти. Видимо он слишком круто взял, что смерть позаботилась о нем в двадцать семь лет, как и о Лермонтове. Не знаю, на что он ещё был способен, но самодуром, вероятно, если бы достиг заметных чинов, был бы отменным. 
       Но пора бы вернуться к генералу. У него не было столь решительных братьев. Правда, я слыхивал про одного, но он, к своему несчастью, носил погоны и служил под началом своего брательника. Поскольку погоны его были немного похожи на генеральские и звездочек на них было даже побольше, чем у генерала, но, к сожалению, несколько мелковаты по размерам, кроме того, славный прапорщик любил приложиться к бутылочке и, к своему несчастью, жил в одной квартире с брательником, так что я ему не позавидовал бы. Как, наверно, и вы. Кроме того, я сильно сомневаюсь в его могучем здоровье, как у брата, что определенно сказывалось на взаимоотношениях между ними. Модель была отнюдь не той, что демонстрировали другу Петро его братья. По прибытию домой под хорошим шафэ, он мог запросто получить по фэйсу, после чего юзом открывал пару дверей квартиры, что изобразили для генерала поданные из двух смежных, и прибывал таким образом во свои владения или точнее - угол. Впрочем, благословение генеральской рукой не возымели действия, и наш прапорщик оставался преданным другом-приятелем бога Бахуса и, вернее всего, кончил или продолжает прожигать свою жизнь самым бессовестным образом в его объятиях.
       Хотя Овчаров и был самодуром, но до самодуров прошлых лет он явно не дотягивал. Впрочем, всех самодуров отличает некоторая туповатость. Перлом его туповатости было желание поменять квартиру. Впрочем, я уже упоминал о его квартире, что была сооружена из двух смежных, но смежных в доме постройки пятидесятых годов. Вот это ему и не нравилось. Я же придерживаюсь другого мнения по этому поводу. Потолок в трех метрах от пола гораздо привлекательней потолка в двух метрах по части сохранения тепла и свежего воздуха, в чем толк наши предки знали и не лепили скворечни, что лепят ныне. Генерал же придерживался противоположного мнения. К тому времени в городке сдали типовую железобетонную пятиэтажку, в которую наш генерал пожелал вселиться. Естественно апартаментов достойных генерала в ней не было и попросту не могло быть, но это не смутило нашего героя. Осмотрев несколько квартир, он возжелал соединить парочку этих самых скворечен в единую. Маленькие комнаты генералу так же были не по генеральскому вкусу, и он, конечно, пожелал убрать пару-другую стенок, из которых были и несущие. Бедные строители схватились за голову и все-таки убедили генерала, что говорит о его достаточном интеллекте, не претворять свои планы в жизнь, так как бедное здание почиет в бозе. Так наш генерал остался в старой, маленькой двухквартирной квартире бедный и несчастный..
  Впрочем, не на столько долго, скоро его перевели в Уссурийск начальником штаба армии, где гонять генералов, как младших офицеров, было не принято, да и окна, если мне не изменяет память, там едва ли открывались чаще двух раз в год, а тучные и дебелые майоры и полковники с подполковниками не дюже приспособлены резво прыгать на подоконники, как поджарые полигонные крысы полкового звена, да и как-то не было принято это делать, тем более лезть в рожу, и генеральские таланты самодурства не нашли здесь достойного развития, и я, уже служа в Уссурийске, не слышал ничего о его подвигах на этом поприще. А жаль. Любопытно бы посмотреть на него ныне. Такой бы был самодур во времена оны, ничем не хуже Троекурова, а в наше время зачах и вывелся.
 
 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К МОЕЙ АРМЕЙСКОЙ ЖИЗНИ

ПИТЕКАНТРОП ИЛИ ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О БОЖЕСТВЕННОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕКА