Когда мы вернулись в гостиницу, Дзамболат уже спал. Видно, умаялся за день, восстанавливая линию электропередачи.
Во всех комнатах горел свет, уже от
«настоящего» электричества.
Ася прошла в свой номер, и я услышал, как щелкнул замок в двери.
«Могла бы хоть «Спокойной ночи!» сказать», - подумал я печально, но без
досады.
Включил ноутбук, прочёл последнюю
строчку своего романа: «Штурман Степанов вышел на палубу и увидел на ней Алону,
стоявшую у правого борта, на ветру..»
Хотел сразу удалить её, но потом подумал: «Чего ты, Акимов,
стараешься зря? Всё равно тебе этот
роман не написать…»
Лёг, не раздеваясь, на кровать и сразу уснул.
Приснилось, что мы с Асей живём в Калькутте, и она торгует крабами,
которых я ловлю прямо с пристани на удочку…
Утром я на завтрак не пошел, есть
не хотелось. Потом вдруг понял, что дело
совсем в другом: у меня не было охоты видеть кого-либо.
Я слышал голоса в столовой, стук столовых приборов, и даже Асин смех, как всегда звонкий и приятный. Тогда я
отвернулся к стене и надвинул на голову подушку, подумав: «Сегодня же уйду
отсюда, пусть даже в ночь. Внизу, у шахтёров, есть, кажется, гостиница, переночую
там. Завтра вечером буду в Минводах, а утром уже у себя дома».
От этой мысли на душе у меня стало покойно и тепло, и я даже улыбнулся,
глядя, как по стене прыгает солнечный
зайчик. Видимо, Дзамболат вытащил во
двор свою медную, страшно начищенную
кухонную утварь.
«Дождусь, - решил я, - когда Ася уйдет на свой склон, и буду
собираться»
Но тут раздался стук в дверь, и она распахнулась, не дожидаясь моего ответа.
На пороге стояла Ася с двумя тарелками в
руках, улыбаясь мне и ласково приговаривая:
- Я же знала, что ты заболеешь
после вчерашнего. Пока ешь оладышки со
сметаной, а я сейчас принесу горячий чай на травах, он еще настаивается на
плите.
Он придвинула ногой к кровати табурет, поставила на него тарелки и
тронула мой лоб прохладной , чуть дрожащей ладонью:
- Температура у тебя нормальная, так что не страшно. Просто чуть
перемёрз вчера у костра, когда он уже почти потух. А я, дура, тебя заслушалась
и не заметила этого.
- Я совершенно здоров, Ася,-
ответил ей я, вставая с кровати . – Просто хандра заела.
- По поводу чего?
- По поводу того же…Вчера рассказал тебе весь свой роман на одном
дыхании, волновался, страдал, а сейчас прочел лишь одну строчку из него и жалко
мне себя стало… Ты только послушай: «Штурман Степанов вышел на палубу и увидел
на ней Алону, стоявшую у правого борта, на ветру..»
- Нормально, - уверенно сказала она. – Так и Лев Толстой мог бы
написать… Ну-ка, покажи, как там у
тебя дальше…
Я развернул к ней ноутбук, и она
прочла вслух:
-«Ему захотелось подойти к ней и поцеловать её в мягкие, податливые
губы…»
Ася посмотрела на меня, чуть улыбнувшись, и шепнула, наклонившись совсем
близко к моему уху:
- А вот это, Акимов, уже никуда
не годится… Сразу уж и поцеловать…Прямо какой-то бесстыжий он у тебя, этот штурман Степанов…
Эти её слова рассмешили меня, и
я засмеялся, хрипло, но с облегчением.
- А как бы ты написала? - спросил я, захлебнувшись от смеха.
- А никак! Что твой Марат подумал
первым делом, увидев их на носу корабля, ныряющего в бездну? Ты ведь запомнил его замечательные слова;
«…им хоть бы хны!» Вот это ощущение
счастья должно звучать в твоем романе в каждой строчке… До тех, пор пока с ними
не случится это страшное горе… И снова зазвучать, когда они это горе преодолеют…
Ты меня понял?
Я не ответил на её вопрос. Хотя хотелось сказать так: «Легко
понять, да не легко сделать…»
- Вообще, этот разговор сейчас не ко времени, - произнесла она, снова
потрогав мой лоб. – Сейчас я принесу тебе чай, потом укутаю тебя во всё теплое,
что у тебя есть, и мы пойдем с тобой на речку. Идет?
- Идёт! – радостно ответил я.
К речке мы с ней спускались долго. Теперь уже она подставляла мне своё плечо и
придерживала меня за пояс в особенно
крутых местах.
Спустившись, мы сели на бревно, и
подставили свои лица яркому солнцу.
- Загорю, как на Гавайях, - сказала Ася, щурясь.
Помолчав, вдруг задала мне вопрос,
удививший и вернувший меня к чему-то,
что я не хотел вспоминать:
- А ты в Калькутте был?
- Нет, - ответил я. - Я вообще нигде
заграницей не был. Хотя нет, в Чехословакии ещё пионером был, на каком-то
слёте. А вчера жена звонила, в Тунис предлагает съездить, путевки туда дешёвые.
- Не вздумай, - строго предупредила она. – Да еще с женой… Она же потом
тебя и заругает: «Чего это ты меня в
такую тьмутаракань завёз?»
Странно, но после этих её слов мне подумалось:
«А ведь и вправду заругает… Я у нее
всегда виноват, даже если это сделал не я».
- Да ты не скучай, Лёш, - ударила меня по плечу Ася. – Я о Калькутте тебя спросила потому, что хочу
там побывать… После твоего вчерашнего рассказа… И Степанову денег отвезти на
лечение Алоны….
«Она что, миллионерша? – подумал я. – Надо сегодня у Дзамболата её
фамилию узнать».
- А если то, что я тебе рассказал тебе, сплошной вымысел? – жёстко спросил я.
Она ответила мне, чуть помолчав, голосом мудрой , долго пожившей и много
чего видевшей женщины:
- Нет, Лёшенька, вымыслы так не рассказывают, как это ты мне
рассказал. Ты ведь своему другу поверил?
- Да.
- А я тебе поверила. Хотя в такое поверить очень, очень и очень трудно…
Мы замолчали надолго. Солнце стало клониться вбок и к низу, когда она
вдруг сказала:
-А теперь о твоем романе… Он точно у тебя не получится, поверь мне.
Получится рассказ. Большой или
маленький, это неважно. Но это будет рассказ, который любого человека тронет до
глубины души. Ты это сможешь сделать, потому что ты очень талантливый и чуткий
человек, Я тебе правду говорю, Акимов. Врать мне не к чему. И еще одно: напиши
его точно так, как рассказывал вчера мне. От лица Марата. Имя его, конечно,
измени, да и другие имена и названия городов тоже. Люди разные бывают,.. Вот
мне захотелось Степанову денег отвезти, а другому захочется измывнуться над его
горем – несчастьем…Можешь что-нибудь добавить, как ты говоришь, вымысла. Но
сохрани главное: боль человека, который всё это рассказывает. Вот ты слышишь,
как этот ручей у ног твоих журчит? У него свой голос есть, ни с чем несравнимый… Вот давай посидим ещё немножко, пока солнце
совсем не село, и послушаем его…
А потом, спустя несколько минут молчания, тихо добавила:
- Если бы ты знал, Акимов…
Что мне следовало знать, она не пояснила.
Резко встав, сказала строго:
- Ладно, пойдем, а то Дзамбо заругает нас за то, что на обед опоздали…
Я понял… Она боялась, что я начну объясняться ей в своей любви…
Дзамболат встретил нас на крыльце. Он взглянул на наши лица, обо всём
догадался и сказал:
- Вы у меня очень, очень и очень выгодные гости. Не завтракаете, не
обедаете и не ужинаете…
То, что он, как Ася, трижды повторил
слово «очень», подсказало мне, что он
тоже втайне влюблён в неё…
Наскоро проглотив обед, я извинился перед Асей, ушел к себе и сел за
ноутбук. К пяти часам утра мой роман, превратившийся в рассказ на семи
станицах, был написан. Я перечитал его
несколько раз и остался им доволен…
Очень, очень и очень…
Потом я решил немного поспать и после завтрака пойти с Асей на склон.
Буду учиться спуску с горы на лыжах. Надеюсь, что у меня получится.. Ведь у меня тренером будет Ася, чуткая и терпеливая.
Я уснул, и мне приснился очень короткий сон.
Будто я выхожу во двор, а там на
лыжах стоит Ася. Я подхожу к ней, протягиваю книжку с только что написанным
рассказом и говорю: «Это всё благодаря тебе... Теперь ты – моя Муза!».
А она смеётся и отвечает: «Насколько я знаю, все Музы летают. А я хожу
по земле. Иногда падаю, и тогда мне больно. Очень, очень и очень больно… ».
Я проснулся в восемь утра, и стал искать свои шерстяные носки. Для того,
чтобы идти с Асей на горнолыжную трассу.
Помочь сайту
Поздравления
